Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович. Современная идиллия

   - Как ты думаешь, погибнет ябеда? - обратился я к Глумову.
   - Непременно, - ответил он, сразу отгадав мои мысли. - Во-первых, она слишком разбросалась и все свои задачи потопила в массе околичностей; во-вторых, она кровно обидела "среднего" человека, для которого вопрос о целости шкуры представляется существеннейшею задачей всей жизни.
   - Вот мы, например...
   - Ну да, мы; именно мы, "средние" люди. Сообрази, сколько мы испытали тревог в течение одного дня! Во-первых, во все лопатки бежали тридцать верст; во-вторых, нас могли съесть волки, мы в яму могли попасть, в болоте загрузнуть; в-третьих, не успели мы обсушиться, как опять этот омерзительный вопрос: пачпорты есть? А вот ужо погоди: свяжут нам руки назад и поведут на веревочке в Корчеву... И ради чего? что мы сделали?
   - Прекрасно; но каким же образом средний человек успеет победить ябеду?
   - А вот именно этим вопросом, который я сейчас сделал. Будет и в домах, и на улицах, и на распутиях, и шепотом, и вполголоса, и громко спрашивать: что мы сделали? Только и всего. Высшего разряда интеллигент не снизойдет до этого вопроса, мелкая сошка - не возвысится до него, а "средний" человек именно как раз ему в меру пришелся. Средний человек до болезненности чувствителен к тем благам, совокупность которых составляет жизненный комфорт. Не к еде одной, не к одному прилично сшитому платью, а к комфорту вообще, и в том числе к свободе мыслить и выражать свои мысли по-человечески. И вот, когда он замечает, что в его мысль залезает шалопай, когда он убеждается, что шалопай на каждом шагу ревизует его душу, дразнит его и отравляет его существование сплетнями, - он начинает метаться и закипать. Некоторое время он, конечно, сдерживает себя и виляет - вот как мы, например: шутка сказать, с Очищенным связались! - но потом разевает рот и кричит: за что? что я сделал!!
   - А потом?
   - Чудак! А потом, разумеется, и остальные средние люди разевают рты: и в самом деле, что же он сделал? И выходит немая сцена - вроде как в "Ревизоре", - для постановки которой приходится прибегать к содействию балетмейстера. Глумов помолчал с минуту и продолжал:
   - Высокоинтеллигентного человека легко изолировать, потому что он относится к мелочам индифферентно. Его можно вырвать из рядов человеческих и скомкать, потому что средний человек не заступится за него, а только будет стыдливо; замыкать уши и жмурить глаза. Мелкая сошка - та сама руки протянет: вяжите, батюшки, мы люди привышные! А средний человек - тот галдеть будет. У него, куда он ни обернется - везде "свой брат", которому он будет жаловаться и руки показывать: смотрите, запястья-то как натерли! Это мне-то натерли! мне, дворянскому сыну, мне, правящему классу... руки натерли!
   Произнося последние слова, Глумов вдруг ожесточился и даже погрозил пальцем в пространство. Очевидно, на него подействовал дворянский мундир, который был на его плечах.
   Тогда и я, почувствовав на плечах мундир, в свою очередь рассердился.
   - И кто же надругается над нами! - воскликнул я, - шваль отпетая надругается! отребье, не помнящее родства! Над нами, над дворянскими детьми! За что? Что мы сделали?
   И оба вдруг, точно наступив друг другу на мозоли, вскочили, отворили окно и крикнули:
   - За что? что мы сделали?
   Смотрим, а на дороге, перед самой усадьбой, стоит мужчина.
   Это был урядник; на голове - кепи, сбоку - шашка; усы - нафабрены. Он стоял и в задумчивости смотрел на березки, которыми был обсажен красный двор, словно рассчитывал, сколько тут может выйти сажен дров.
   - А ты еще сомневался, есть ли в Проплеванной урядник! - шепотом укорял я Глумова.
   - Смотри! смотри! не один, а целых два! - воскликнул он вместо ответа.
   Действительно, из-за крапивы, росшей на месте старого флигеля, показался другой урядник, тоже в кепи и при шашке. Не успели они сделать друг другу под козырек, как с разных сторон к ним подошло еще десять урядников. Один из них поймал по дороге пригульного поросенка, другой вынул из-под курицы только что снесенное яйцо; остальные не принесли ничего и были печальны.
   Началось совещание ("может быть, предположение о _ненастоящем_ барине уже созрело и формулировалось", невольно мелькнуло у меня в голове). Сначала распределили наблюдательные пункты; потом стали обсуждать, с которой стороны ловчее повести атаку: со стороны леса или со стороны болота. Но ничего не вышло, потому что пригульный поросенок овладел всеми их мыслями. Тогда решили: представить по начальству о милостивом разрешении объявить Проплеванную в осадном положении, а в ожидании ответа изловить другого пригульного поросенка (буде возможно, с кашею), а равно и курицу, снесшую яйцо.
   - Говорил я тебе! - сказал Глумов в испуге, - говорил, что не миновать нам веревочки!
   XX
   Тоска овладела нами, та тупая, щемящая тоска, которая нападает на человека в предчувствии загадочной и ничем не мотивированной угрозы. Бывают времена, когда такого рода предчувствия захватывают целую массу людей и, словно злокачественный туман, стелются над местностью, превращая ее в Чурову долину. В особенности памятно мне в этом смысле одно лето. Сидишь, бывало, дома - чудятся шорохи, точно за дверью, в потемках, кто-то ручку замка нащупывает; выйдешь на улицу - чудится, точно из каждого окна кто-то пальцем грозит. Допустим, что все это только чудится и что на самом деле ничто _необыкновенное_ не угрожает, но ведь и миражи могут измучить, ежели вплотную налягут.
   Именно такого рода миражи обступили нас вслед за урядницким совещанием.
   Сумерки уже наступили, и приближение ночи пугало нас. Очищенному и "нашему собственному корреспонденту", когда они бывали возбуждены, по ночам являлись черти; прочим хотя черти не являлись, но тоже казалось, что человека легче можно сцапать в спящем положении, нежели в бодрственном. Поэтому мы решились бодрствовать как можно дольше, и когда я предложил, чтоб скоротать время, устроить "литературный вечер", то все с радостью ухватились за эту мысль.
   Прежде всего мы обратились к Очищенному. Это был своего рода Одиссей, которого жизнь представляла такое разнообразное сцепление реального с фантастическим, что можно было целый месяц прожить в захолустье, слушая его рассказы, и не переслушать всего. Почтенный старичок охотно согласился на нашу просьбу и действительно рассказал сказку столь несомненно фантастического характера, что я решался передать ее здесь дословно, ничего не прибавляя и не убавляя. Вот она.
   СКАЗКА О РЕТИВОМ НАЧАЛЬНИКЕ,
   как он своим усердием вышнее начальство огорчил
   "В некотором царстве, в некотором государстве жил-был ретивый начальник. Случилось это давно, еще в ту пору, когда промежду начальников такое правило было: стараться как можно больше вреда делать, а уж из сего само собой, впоследствии, польза произойдет.
   - Обывателя надо сначала скрутить, - говорили тогдашние генералы, потом в бараний рог согнуть, а наконец, в отделку, ежовой рукавицей пригладить. И когда он вышколится, тогда уж сам собой постепенно отдышится и процветет.
   Правило это ретивый начальник без труда на носу у себя зарубил. Так что когда он, впоследствии, "вверенный край" в награду за понятливость получил, то у него уж и программа была припасена. Сначала он науки упразднит, потом город спалит и, наконец, население испугает. И всякий раз будет при этом слезы проливать и приговаривать: видит бог, что я сей вред для собственной ихней пользы делаю! Годик-другой таким образом попалит - смотришь, ан вверенный-то край и остепеняться помаленьку стал. Остепенялся да остепенялся - и вдруг каторга!
   Каторга, то есть общежитие, в котором обыватели не в свое дело не суются, пороху не выдумывают, передовых статей не пишут, а живут и степенно блаженствуют. В будни работу работают, в праздники - за начальство богу молят. И оттого у них все как по маслу идет. Наук нет - а они хоть сейчас на экзамен готовы; вина не пьют, а питейный доход возрастает да возрастает; товаров из-за границы не получают, а пошлины на таможнях поступают да поступают. А он, ретивый начальник, только смотрит да радуется; бабам по платку дарит, мужикам - по красному кушаку. "Вот какова моя каторга! говорит, - вот зачем я науки истреблял, людей калечил, города огнем палил! Теперь понимаете?"
   - Как не понимать - понимаем.
   В этой надежде приехал он в свое место и начал вредить. Вредит год, вредит другой. Народное продовольствие - прекратил, народное здравие упразднил, письмена - сжег и пепел по ветру развеял. На третий год стал себя проверять - что за чудо! - надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он даже остепеняться не начинал! Как ошеломил он с первого абцуга обывателей, так с тех пор они распахня рот и ходят...
   Задумался ретивый начальник, принялся разыскивать: какая тому причина?
   Думал-думал, и вдруг его словно свет озарил. "Рассуждение" - вот причина. Стал он припоминать разные случаи, и чем больше припоминал, тем больше убеждался, что хоть и много он навредил, но до _настоящего_ вреда, до такого, который бы всех сразу прищемил, все-таки не дошел. А не дошел потому, что этому препятствовало "рассуждение". Сколько раз с ним бывало: разбежится, размахнется, закричит: "разнесу!" - ан вдруг "рассуждение": какой же ты, братец, осел! Ну, он и спасует. А кабы не было у него "рассуждения", он бы давно уж до каторги дело довел.
   - Давно бы вы у меня отдышались! - крикнул он не своим голосом, сделавши это открытие.
   И погрозил кулаком в пространство, думая хоть этим посильную пользу вверенному краю принести.
   На его счастье, жила в этом городе колдунья, которая на кофейной гуще будущее отгадывала, а между прочим умела и "рассуждение" отнимать. Побежал он к ней, кричит: отымай! Видит колдунья, что дело к спеху, живым манером сыскала у него в голове дырку и подняла клапанчик. Вдруг что-то из дырки свистнуло... шабаш! Остался наш парень без рассуждения...
   Разумеется, очень рад. Стал есть - куска до рта донести не может, все мимо. Хохочет.
   Сейчас побежал в присутственное место. Стал посредине комнаты и хочет вред сделать. Только хотеть-то хочет, а какой именно вред и как к нему приступить - не понимает. Таращит глазами, губами шевелит - больше ничего. Однако так он одним своим нерассудительным видом всех испугал, что разом все разбежались. Тогда он ударил кулаком по столу, расколол его и убежал.
   Прибежал в поле. Видит - люди пашут, боронят, косят, гребут. Знает, сколь необходимо сих людей в рудники заточить, - а каким манером - не понимает. Вытаращил глаза, отнял у одного пахаря косулю и разбил вдребезги, но только что бросился к другому пахарю, чтоб борону разнести, как все испугались, и в одну минуту поле опустело. Тогда он разметал только что сметанный стог сена и убежал.
   Воротился в город. Знает, что надобно его с четырех концов запалить, а каким манером - не понимает. Вынул по привычке из кармана коробочку спичек, чиркает, да не тем концом, избежал на колокольню и стал бить в набат. Звонит час, звонит другой, а что за причина - не понимает. А народ между тем сбежался, спрашивает: где, батюшко, где? Наконец устал звонить, сбежал вниз, опять вынул коробку со спичками, зажег их все разом, и только было ринулся в толпу, как все мгновенно брызнули в разные стороны, и он остался один. Тогда побежал домой и заперся на ключ.
   Сидит неделю, сидит другую; вреда не делает, а только не понимает. И обыватели тоже не понимают. Тут-то бы им и отдышаться, покуда он без вреда запершись сидел, а они вместо того испугались. Да нельзя было и не испугаться. До тех пор все вред был, и все от него пользы с часу на час ждали; но только что было польза наклевываться стала, как вдруг все кругом стихло: ни вреда, ни пользы. И чего от этой тишины ждать - неизвестно. Ну, и оторопели. Бросили работы, попрятались в норы, азбуку позабыли, сидят и ждут.
   А у него между тем опять рассуждение прикапливаться стало. Однажды выглянул он в окошко и как будто понял.
   - Кажется, я одним своим нерассудительным видом _настоящий_ вред сделал! - воскликнул он и стал ждать: вот сейчас соберутся перед домом обыватели и будут каторги просить.
   Но, сколько он ни ждал, никто не пришел. По-видимому, все уже у него начеку: и поля заскорбли, и реки обмелели, и стада сибирская язва посекла, и письмена пропали, - еще одно усилие, и каторга готова! Только вопрос: с кем же он устроит ее, эту каторгу? Куда он ни посмотрит - везде пусто; только "мерзавцы", словно комары на солнышке, стадами играют. Так ведь с ними с одними и каторгу устроить нельзя. Потому что и для каторги не ябедник праздный нужен, а коренной обыватель, работяга, смирный.
   Рассердился. Вышел на улицу, стал в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного - приведет в изумление, вытащит другого - тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до крайней норы дойти - смотрит, ан прежние опять в норы уползли...
   Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел-шел и пришел в большой город, в котором вышнее начальство резиденцию имело.
   Смотрит - и не верит глазам своим! Давно ли в этом самом городе "мерзавцы" на всех перекрестках программы выкрикивали, а "людишки" в норах хоронились - и вдруг теперь все наоборот! Людишки, без задержки, по улицам ходят, а "мерзавцы" в норах попрятались!
   Куда ни взглянет - везде благорастворение воздухов и изобилие плодов земных. Зайдет в трактир - никогда, сударь, так бойко не торговали! Заглянет в калашную - никогда столько калачей не пекли! Завернет в бакалейную лавку икры, сударь, наготовиться не можем! сколько привезут, столько сейчас и расхватают!
   - Что за причина? - спрашивает он у знакомых и незнакомых, - какой такой _настоящий_ вред вам учинен, от которого вы вдруг так ходко пошли?
   - Не от вреда это, - отвечают ему, - а напротив. Новое начальство у нас нынче; оно все вреды упразднило. От этого так у нас и хорошо.
   Отправился ретивый начальник по начальству. Видит: дом, где начальник живет, новой краской выкрашен; швейцар - новый, курьеры - новые. А наконец и сам начальник - с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от нового - пользою. Прежний начальник сопел, новый - соловьем щелкает. Улыбается, руку жмет, садиться просит... Ангел!
   Делать нечего, стал он докладывать. И что дальше докладывает, то гаже выходит. Так, мол, и так, сколько ни делал вреда, а пользы ни на грош из того не вышло. Не может отдышаться вверенный край, да и шабаш.
   - Повторите! - не понял новый начальник.
   - Так и так. Никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!
   - Что такое вы говорите?
   Оба разом встали и смотрят друг на друга. И вдруг новый начальник вспомнил, что он сам сколько раз в этом смысле для своего предместника циркуляры изготовлял.
   - Ах, так вы вот об чем! - расхохотался он. - Но ведь мы уж эту манеру оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. _Ибо невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней слаще будет_. Зарубите это себе на носу.
   Воротился ретивый начальник в вверенный край, и с тех пор у него на носу две зарубки. Одна (старая) гласит: "достигай пользы посредством вреда"; другая - (новая): "ежели хочешь пользу отечеству сделать, то..." Остальное на носу не уместилось.
   Но иногда он принимает одну зарубку за другую. Тогда выходит так: что ел, что кушал - все едино".
   ----
   Сказочка Очищенного всем понравилась. В особенности всех утешило то, что участь вверенного края разрешилась, по возможности, благополучно. Одна Фаинушка, по наивности, предъявила некоторые сомнения. Сначала обеспокоилась тем: каким образом могло случиться, что ретивый начальник так долго не знал, что в главном городе новое начальство новые порядки завело? - на что Глумов резонно ответил: оттого и случилось, что дело происходило в некотором царстве, в некотором государстве, а где именно - угадай! Потом изъявила сожаление, зачем новое начальство старую зарубку на носу у ретивого начальника не только не уничтожило, а даже как будто в силе оставило? - на что Глумов тоже резонно объяснил: затем и оставило, что, может быть, понадобится.
   - Не для того мы, мой друг, здесь собрались, чтоб критиковать, прибавил он солидно, - а для того, чтобы время с пользою провести. Вот и я спервоначалу думал: какой, мол, оболтус этот ретивый начальник, ишь ведь что выдумал! - а теперь и сам вижу, что без того, чтоб городок-другой не спалить, ихнему брату нельзя. Управить ведь нужно, а как ты управишь, коль скоро у тебя в руках нет ни огня, ни меча? Так-то. Ну да ладно; чья теперь очередь рассказывать? Онуфрий Петрович! ты, кажется, жизнеописание свое хотел рассказать... начинай, друг!
   Но, злополучный меняло, вместо того чтоб приступить к рассказу, вынул из кармана замасленную бумагу, в роде ласочного счета, и предъявил ее нам, сказав:
   - Вот моя жизнь!
   ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
   1-й гильдии купца Онуфрия Петровича Парамонова
   В 1818 году, Иануария 15-го, при рождении плачено:
   Руб. К.
   Попам . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100
   В нижний земский суд . . . . . . . . . . . . . . . 100
   Прочим судиям . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100
   В 1826 году, Иулия 30-го, при принятии
   родителями печати, якобы в сонном виде
   сие случилось, плачено всем вопче . . . . . . . . 5000
   Тогда же покупано для господина исправника:
   Икры бочонок . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15 50
   Балыков пара . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16 65
   Вина Марсалы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30
   Детям исправницким орехов . . . . . . . . . . . . 1 25
   Попу Миките сантуринского . . . . . . . . . . . . 12
   Со 1818 по 1838 г. плачено:
   За нехождение по 100 р. ежегодно попу . . . . . . 2000
   За "житие" в земский суд . . . . . . . . . . . . . 7350
   В 1829 году за одоление победы над
   турками дадено . . . . . . . . . . . . . . . . . . 750
   Дозде ассигнациями.
   В 1838, по случаю переложения ассигнаций на
   серебро, всем вопче. Господи благослови! . . . . . 1000 р.
   ------
   серебром
   В 1839 г., Иануария 15-го, по случаю
   совершенных лет и принятия малой печати,
   якобы в сонном виде произошло. . . . . . . . . . . 5000
   Приезжал чиновник из губернии для ревизии
   по оному же делу; дадено . . . . . . . . . . . . . 7000
   Ему же часы с репетицией . . . . . . . . . . . . . 350
   По сему же случаю начальнику губернии, на
   вдов и сирот . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5000
   На украшение монастырей . . . . . . . . . . . . . . 5000
   В 1842 г. по случаю учреждения губернских
   правлений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6000
   По сему же случаю исправнику тарантас покупан . . . 300
   С 1838 по 1845 г. за продолжение жития по 1000 р. . 7000
   За нехождение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3500
   В 1845 году в Петербург поехали, в Ряжске исправник
   хотел следствие о растрате вверенного имущества
   начать. Плачено . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2000
   То же в Рязани . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1500
   То же в Коломне . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1500
   Бронницы ночью проехали . . . . . . . . . . . . . . 100
   В Москве хотели в Сибирь сослать . . . . . . . . . 15000
   В Клину за освидетельствование . . . . . . . . . . 500
   В Твери то ж . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1000
   В Торжке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 750
   В Вышнем Волочке . . . . . . . . . . . . . . . . . 1000
   В Валдае колокольчиков накупили . . . . . . . . . . 5
   В Крестцах ямщик задами провез . . . . . . . . . . 100
   В Новгороде губернатор на чашку чая звал . . . . . 3000
   Приехали в Петербург . . . . . . . . . . . . . . . 50000
   В 1846 году от министра генерал всех вопче тревожил 45000
   Особливо тревожил . . . . . . . . . . . . . . . . . 50000
   В 1847 году статский советник тревожил . . . . . . 25000
   В 1849 году по случаю победы одоления над мятежными
   венграми . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15000
   На усиление средств . . . . . . . . . . . . . . . . 10000
   В 1853 году на армии и флоты . . . . . . . . . . . 75000
   В 1854 году на тот же предмет . . . . . . . . . . . 50000
   В 1855 году по случаю окончания в знак радости . . 50000
   С 1845 по 1856 г. оклад по 6000 р. в год . . . . . 66000
   В 1857 году, по случаю дороговизны припасов, оклад
   увеличен до 10000 р. в год, причем на вопрос: "а
   кроме сего?" ответствовано: "посмотрим"
   В 1858 году за "посмотрим" . . . . . . . . . . . . 10000
   В 1862 году по случаю реформы окончания . . . . . . 10000
   В 1863 году призывал генерал и чаем потчевал.
   Дадено на общеполезное устройство . . . . . . . . . 25000
   В 1864 году оному же генералу на покупку имения
   взаймы дадено . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 40000
   В 1865 году, по поводу разных случаев внезапностей . 30000
   В сем же году немецкий прынец приезжал, чай у нас
   в доме кушал, взаймы дадено . . . . . . . . . . . . 6200
   Оный же прынец, отъезжая, вновь взаймы выпросил . . 6200 62
   Адъютанту его . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3000
   Прочим всем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3200
   В 1866 году по случаю свободы книгопечатания . . . 50
   В 1867 году на предметы вопче . . . . . . . . . . . 5000
   В 1870 году квартальному надзирателю на университеты 600
   В 1871 году ему же на распространение здравых понятий 1000
   В 1872 году ему же на памятник Пушкину . . . . . . 15
   В 1873 году призывал генерал. На усиление средств . 16000
   В 1874 году на устройство асфальтовой мостовой . . 7200
   В 1875 году на сады и увеселения . . . . . . . . . 2000
   В 1876 году на издание лексикона . . . . . . . . . 100
   В 1877 году в квартал на потреотизм . . . . . . . . 95000
   В 1878 году на сей же предмет . . . . . . . . . . . 87000
   В 1879 году призывал генерал. На усиление средств . 20000
   Немецкий прынец в свое место проезжал . . . . . . . 12400
   В 1889 году на необходимости . . . . . . . . . . . 25000
   С 1859 по 1880 г. включительно за "посмотрим" . . . 120000
   С 1867 по 1880 год включительно оклада . . . . . . 140000
   Итого с 1818 по 1880 год включительно
   Ассигнациями . . . . . . 15475 40
   Серебром . . . . . . 1167465 77
   Конец
   ----
   - Вот это, брат, так жизнеописание! - в восторга воскликнул Глумов. Выходит, что ты в течение 62 лет "за житие" всего-навсего уплатил серебром миллион сто семьдесят одну тысячу восемьсот восемьдесят семь рублей тридцать одну копейку. Ни копейки больше, ни копейки меньше - вся жизнь как на ладони! Ну, право, недорого обошлось!
   - Живу-с, - скромно ответил Парамонов.
   - Вот именно. В другом бы царстве с тебя миллионов бы пять слупили, да еще в клетке по ярмаркам показывать возили бы. А у нас начальники хлеб-соль с тобой водят. Право, дай бог всякому! Ну, а в промежутках что же ты делал?
   Парамонов не понял сразу.
   - Вот, например: дал ты в 1872 году на памятник Пушкину 15 копеек, а в следующем году "на усиление средств" 16 000 рублей. В промежутке-то что же было?
   - Жил-с.
   - Прекрасно. Живи и впредь. Корреспондент! очередь за тобой!
   "Корреспондент" встал и скромно произнес:
   - Рассказа у меня наготове нет; но, ежели угодно, я могу прочитать фельетон, написанный мной для "Красы Демндрона"...
   - А это и еще лучше. Сообща выслушаем, а может быть, и посоветуем... Прекрасно. Читай, братец. "Корреспондент" начал:
   ВЛАСТИТЕЛЬ ДУМ
   "Негодяй - властитель дум современности. Породила его современная нравственная и умственная муть, воспитало, укрепило и окрылило современное шкурное малодушие.
   Я не хочу сказать этим, что он явился в мир только вчера, но утверждаю, что именно вчера он облекся в те ликующие одежды, которые дозволяют безошибочно указать на него в толпе: вот негодяй! И в древности, и в новейшие времена - всегда существовал негодяй (иначе откуда же мы получили бы представление о позоре?), но он прятался в темных извилинах человеконенавистнического ремесла и там пакостил, следуя в этом примеру своего прототипа, сатаны.
   Что такое сатана? - это грандиознейший, презреннейший и ограниченнейший негодяй, который не может различить ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи, ни общего, ни частного и которому ясны только чисто личные и притом ближайшие интересы. Поэтому его называют врагом человеческого рода, пакостником, клеветником. И по той же причине место действия ему отводят под землей, в темном месте, в аду.
   Подобно сему, во тьме же действовал доселе и наперсник сатаны, "негодяй". Об нем знали, но его не видели, его чувствовали, но не осязали.
   Ныне - не так. Ныне негодяй сознал самого себя и на вопрос: что есть негодяй? - отвечает смело: негодяй - это я! Подобно отцу своему, сатане, он не чувствует даже потребности выяснить себе сущность негодяйской профессии, а прямо на глазах у всех совершает негодяйские поступки и во всеуслышание говорит негодяйские речи.
   Смотрите, как твердо он ступает по негодяйской стезе и какими неизреченно бесстыжими глазами взирает на все живущее! Прислушайтесь, какою уверенностью звучит его голос, когда он говорит: да, я негодяй! Ограниченность мысли породила в нем наглость; наглость, в свою очередь, застраховала его от возможности каких-либо потрясений. Взглянувши на него, вы не запутаетесь в определениях; вы скажете прямо: это негодяй! - и все для вас будет ясно. Никогда не было ничего столь простого, выяснившегося, цельного. Он как-то сразу просиял из тьмы и сам о себе засвидетельствовал.
   И проник всюду. Во все слои так называемого общества, во все профессии, во все места. Везде он является с открытым лицом, везде возвещает о себе: вы меня знаете? - я негодяй! Я - ярмо, призванное раздавить жизнь. Я - позор, призванный упразднить убеждение, честность, правду, самоотвержение. Я распутство, поставившее себе задачей наполнить вселенную гноем измены, подкупа, вероломства, предательства.
   Вы встретитесь с ним и в великосветском салоне, и на купеческом именинном пироге, и за скромною трапезой чиновника, и в театре, и в трактире, и на конке. И всюду он проповедует: нет выхода вне негодяйства! все буду! негодяями, все! будут! будут! Ибо он ищет утопить в позоре не только себя лично, но и все живущее, не только настоящее, но и будущее.
   И все стихает при его появлении, все ждет, какой новый позор провещают его позорные уста. Он не довольствуется инсинуацией, как его негодяи предшественники, но прямо источает ложь, хулу и клевету. Прямо утверждает: негодяйство - вот единственная почва, на которой человек может стоять твердо, на которой он может делать не мечтательное, а действительное дело.