Страница:
Яровцев всё понял. В его голове все моментально разложилось по своим местам. Сергей не выходил с ним на связь, потому что заблокировал его номер, зная, что Ярослав обречен. А знал он об этом, потому что собственноручно устроил ловушку с рулем высоты и подстраховкой полиции, которая обложила место падения. За всем этим стоял именно Зубарев, с распоряжения Семена Костарева, разумеется. Зубарев, ставший после смерти Папы и Яровцева правой рукой нового главы семьи и начальником службы охраны. Неплохой карьерный рост, и всего за каких-то пару недель.
Ярослав отшатнулся от уходящего в мир иной бывшего друга. Он не мог представить, как можно было предать дружбу ради денег и положения.
Зубарев, прикидывавшийся этаким простачком, обошел его на повороте, но навернулся на самом финише. А он, идиот, шел мстить за друга Костареву, который одним выстрелом убил обоих.
Ярослав теперь не знал, как ему поступить. Он оказался на распутье. Он шел в особняк с одной целью: убить Семена Костарева и разузнать судьбу Сергея Зубарева. О судьбе бывшего друга он узнал, но что дальше? Расклад сил изменился. Нуждался ли он теперь в крови Костарева?
Времени на раздумья не оставалось. Звенья охраны, привлеченные стрельбой возле дома, вот-вот должны были появиться. Оставались считаные секунды до начала сражения, в котором шансы Яровцева равнялись одному к пяти вследствие численного преимущества противника. Но на стороне Ярослава были опыт и знание. В то время как охранники не знали, с чем им предстояло столкнуться.
Оставаться мишенью на крыльце Ярослав не захотел. Он открыл дверь, скользнул внутрь дома и столкнулся лицом к лицу с двумя остолбеневшими от его появления охранниками. Они никак не отреагировали на явление Яровцева. Они направлялись посмотреть, что произошло на крыльце, и столкнулись с человеком, которого не успели идентифицировать. Ярослав двинул одному в лицо прикладом игломета, второму впечатал коленку в живот и закрепил успех сдвоенным ударом согнутыми в локтях руками по спине.
Перепрыгнув через тела бойцов, Яровцев бросился к служебной лестнице. Он должен был добраться до левого крыла здания, где находился бывший кабинет Папы. Он не сомневался, что Семен сейчас там.
Позади Ярослава хлопнула дверь. Охрана ворвалась в дом и рассыпалась по комнатам. Они не знали, кого ищут, но уже обнаружили тела на пороге и просчитали, что здесь в дом проник враг, которого нужно изловить и прикончить. И они радовались, Ярослав в этом был уверен, что их начальника кто-то убил. Теперь один из них мог стать начальником службы безопасности особняка.
Яровцев был на полшага впереди своих преследователей.
Когда он ворвался в кабинет покойного шефа, Семен Костарев сидел за письменным столом и заполнял какие-то бланки цифровой ручкой. Он поднял глаза на вошедшего, и ручка выпала из его рук. Ярослав увидел, как округлились в изумлении глаза бывшего соратника, как перекосила его рот гримаса страха, которая тут же пропала. Семену удалось справиться с первой волной чувств и взять себя в руки.
— А! Это ты, — стараясь придать голосу как можно больше равнодушия, произнес он.
— А ты небось уже решил, что мы никогда не встретимся? Ошибаешься, дядя. Хотя думаю, что теперь это наша последняя встреча, — отозвался Ярослав, плотно запирая за собой дверь и осматриваясь в комнате.
— Что произошло, Ярик? Ты куда-то пропал, ни о чем нас не предупредил… Что случилось? И почему ты ворвался ко мне с оружием и распоряжаешься в кабинете? Да что вообще происходит, черт тебя раздери?! — хлопнул кулаками по столу Костарев.
Яровцев отреагировал незамедлительно. Он приподнял дуло игломета и разворотил иглами портрет Папы, висящий над головой Семена, в хлам. Тому всё равно была уготована участь отправиться на свалку. Ярослав не сомневался, что Семен уже приценивался к художникам, чтобы заказать с себя достойную замену полотну в личном кабинете.
— Успокойся, Ярик, всё хорошо! Я всё понял. Ты разозлен. Я надеюсь, мы мирно поговорим и всё будет нормально? — вытянув перед собой руки, примирительно заговорил Костарев.
В дверь кабинета замолотили кулаками. Раздались первые выстрелы, дырявящие натуральное дерево, которое так любил Папа. Ярослав пригнулся и отпрыгнул в сторону, уходя с линии огня.
— Скажи им, чтобы прекратили стрелять! — потребовал он.
Костарев дернулся из кресла, намереваясь скомандовать, но опоздал.
К первым одиночным автоматным плевкам присоединились заливистые трели, и в считаные секунды дверь превратилась в решето. Щепки летели в разные стороны. Пули носились по кабинету, разрушая всё на своем пути. Хлынули на пол потоки стекла из разбитого окна, брызнули во все стороны осколки цветочной вазы и чайного сервиза девятнадцатого века, привезенного шефом из Японии. Элегантное гостевое кресло, стоящее перед столом Папы, тоже приняло на себя плотный поток свинца. Пули увязли в нем, вытеснив из нутра холодный гель, служивший для придания креслу анатомической формы тела хозяина.
Яровцев отшатнулся от двери, отполз за перевернутый журнальный столик и обернулся на Костарева.
А Семен попал под обстрел. Пули прошили его насквозь и продолжали клевать уже безжизненное тело, опрокинутое на письменный стол. Кровь залила документы и полированную поверхность стола.
Месть свершилась. Только чужими руками.
Ярослав почувствовал отвращение к себе.
Он поднялся в полный рост, вскинул игломет и застрочил в дверь. Он слышал сдавленные крики, вопли агонии. Он знал, что почти все иглы находили пациентов. Он бил точно в цель.
Ярослав повел иглометом в сторону, и титановые жила застучали в стену, дырявя ее. От смерти, которую сеял вокруг себя Яровцев, было не спрятаться.
Ярослав намеревался покинуть дом и вернуться назад. Жизнь в особняке для него закончилась. Он распрощался с ней и теперь устремился на свободу. Он не постыдился бы пройти по трупам, лишь бы в завершение его ждала свобода. В конце концов, каждый сам выбирает для себя судьбу. Семен Костарев и Сергей Зубарев выбрали свой путь, и они уже двигались по нему. Этот же путь избрали охранники дома. Но они еще могли с него свернуть. У них был выбор.
Ярослав перешагнул через рассыпавшийся журнальный столик, пнул ногой трухлявую дверь и вышел в коридор.
Глава 14
Глава 15
Ярослав отшатнулся от уходящего в мир иной бывшего друга. Он не мог представить, как можно было предать дружбу ради денег и положения.
Зубарев, прикидывавшийся этаким простачком, обошел его на повороте, но навернулся на самом финише. А он, идиот, шел мстить за друга Костареву, который одним выстрелом убил обоих.
Ярослав теперь не знал, как ему поступить. Он оказался на распутье. Он шел в особняк с одной целью: убить Семена Костарева и разузнать судьбу Сергея Зубарева. О судьбе бывшего друга он узнал, но что дальше? Расклад сил изменился. Нуждался ли он теперь в крови Костарева?
Времени на раздумья не оставалось. Звенья охраны, привлеченные стрельбой возле дома, вот-вот должны были появиться. Оставались считаные секунды до начала сражения, в котором шансы Яровцева равнялись одному к пяти вследствие численного преимущества противника. Но на стороне Ярослава были опыт и знание. В то время как охранники не знали, с чем им предстояло столкнуться.
Оставаться мишенью на крыльце Ярослав не захотел. Он открыл дверь, скользнул внутрь дома и столкнулся лицом к лицу с двумя остолбеневшими от его появления охранниками. Они никак не отреагировали на явление Яровцева. Они направлялись посмотреть, что произошло на крыльце, и столкнулись с человеком, которого не успели идентифицировать. Ярослав двинул одному в лицо прикладом игломета, второму впечатал коленку в живот и закрепил успех сдвоенным ударом согнутыми в локтях руками по спине.
Перепрыгнув через тела бойцов, Яровцев бросился к служебной лестнице. Он должен был добраться до левого крыла здания, где находился бывший кабинет Папы. Он не сомневался, что Семен сейчас там.
Позади Ярослава хлопнула дверь. Охрана ворвалась в дом и рассыпалась по комнатам. Они не знали, кого ищут, но уже обнаружили тела на пороге и просчитали, что здесь в дом проник враг, которого нужно изловить и прикончить. И они радовались, Ярослав в этом был уверен, что их начальника кто-то убил. Теперь один из них мог стать начальником службы безопасности особняка.
Яровцев был на полшага впереди своих преследователей.
Когда он ворвался в кабинет покойного шефа, Семен Костарев сидел за письменным столом и заполнял какие-то бланки цифровой ручкой. Он поднял глаза на вошедшего, и ручка выпала из его рук. Ярослав увидел, как округлились в изумлении глаза бывшего соратника, как перекосила его рот гримаса страха, которая тут же пропала. Семену удалось справиться с первой волной чувств и взять себя в руки.
— А! Это ты, — стараясь придать голосу как можно больше равнодушия, произнес он.
— А ты небось уже решил, что мы никогда не встретимся? Ошибаешься, дядя. Хотя думаю, что теперь это наша последняя встреча, — отозвался Ярослав, плотно запирая за собой дверь и осматриваясь в комнате.
— Что произошло, Ярик? Ты куда-то пропал, ни о чем нас не предупредил… Что случилось? И почему ты ворвался ко мне с оружием и распоряжаешься в кабинете? Да что вообще происходит, черт тебя раздери?! — хлопнул кулаками по столу Костарев.
Яровцев отреагировал незамедлительно. Он приподнял дуло игломета и разворотил иглами портрет Папы, висящий над головой Семена, в хлам. Тому всё равно была уготована участь отправиться на свалку. Ярослав не сомневался, что Семен уже приценивался к художникам, чтобы заказать с себя достойную замену полотну в личном кабинете.
— Успокойся, Ярик, всё хорошо! Я всё понял. Ты разозлен. Я надеюсь, мы мирно поговорим и всё будет нормально? — вытянув перед собой руки, примирительно заговорил Костарев.
В дверь кабинета замолотили кулаками. Раздались первые выстрелы, дырявящие натуральное дерево, которое так любил Папа. Ярослав пригнулся и отпрыгнул в сторону, уходя с линии огня.
— Скажи им, чтобы прекратили стрелять! — потребовал он.
Костарев дернулся из кресла, намереваясь скомандовать, но опоздал.
К первым одиночным автоматным плевкам присоединились заливистые трели, и в считаные секунды дверь превратилась в решето. Щепки летели в разные стороны. Пули носились по кабинету, разрушая всё на своем пути. Хлынули на пол потоки стекла из разбитого окна, брызнули во все стороны осколки цветочной вазы и чайного сервиза девятнадцатого века, привезенного шефом из Японии. Элегантное гостевое кресло, стоящее перед столом Папы, тоже приняло на себя плотный поток свинца. Пули увязли в нем, вытеснив из нутра холодный гель, служивший для придания креслу анатомической формы тела хозяина.
Яровцев отшатнулся от двери, отполз за перевернутый журнальный столик и обернулся на Костарева.
А Семен попал под обстрел. Пули прошили его насквозь и продолжали клевать уже безжизненное тело, опрокинутое на письменный стол. Кровь залила документы и полированную поверхность стола.
Месть свершилась. Только чужими руками.
Ярослав почувствовал отвращение к себе.
Он поднялся в полный рост, вскинул игломет и застрочил в дверь. Он слышал сдавленные крики, вопли агонии. Он знал, что почти все иглы находили пациентов. Он бил точно в цель.
Ярослав повел иглометом в сторону, и титановые жила застучали в стену, дырявя ее. От смерти, которую сеял вокруг себя Яровцев, было не спрятаться.
Ярослав намеревался покинуть дом и вернуться назад. Жизнь в особняке для него закончилась. Он распрощался с ней и теперь устремился на свободу. Он не постыдился бы пройти по трупам, лишь бы в завершение его ждала свобода. В конце концов, каждый сам выбирает для себя судьбу. Семен Костарев и Сергей Зубарев выбрали свой путь, и они уже двигались по нему. Этот же путь избрали охранники дома. Но они еще могли с него свернуть. У них был выбор.
Ярослав перешагнул через рассыпавшийся журнальный столик, пнул ногой трухлявую дверь и вышел в коридор.
Глава 14
ВЫБОР ПУТИ
Ааран Хаас Ж’Маати, свернувшись в кокон, спал и не видел снов. Гаргульи не способны видеть собственные сны. Они умели пробираться в чужие сновидения и питаться ими, точно вампиры кровью, но собственных снов не имели. Так они существовали с начала времен. У гаргулий бытовала легенда, которая передавалась из поколения в поколение, о том, как еще во времена рождения вселенных гаргульи возомнили себя равными Создателю и бросили ему вызов. Творец миров проигнорировал нахалов, тогда гаргульи покрыли небеса проклятиями, понося имя Создателя самыми последними словами, и он обратил наконец внимание на назойливых комаров, пытавшихся возвеличить себя путем жалких укусов и пары капель крови. Творец лишил гаргулий снов, наказав, что сны вернутся тогда, когда среди стай появится гордец, способный подарить свободу своему народу. Но это были легенды. И их хранили женщины, которые не покидали высоких замков Цитадели.
Ааран Хаас Ж’Маати спал и видел сны, которые наводняли мозг одного из стражников, бдящих возле камеры, в которой содержался Меняла Душ. Стражник был человеком. Его наняли на Земле, в том же мире, где бродил изловленный ими Меняла. Его звали Аарон, и это забавляло Аарана. Их имена были похожи. Различие лишь в одной букве, но какая огромная пропасть между ними!
Сны Аарона заполняла пустыня. Она простиралась во все стороны насколько хватало глаз и скрывалась за горизонтом. Барханы за барханами, точно горбы гигантского верблюда, бредущего сквозь вечность. Аарон брел по пустыне, чувствуя, как утекают из тела последние силы. Он спотыкался и падал лицом в горячий песок, который тут же норовил заползти под одежду, в рот, в нос и уши. Песок пытался проникнуть внутрь даже сквозь веки, словно был живым. Аарон забирался на песчаный холм и, оказавшись на самом верху, обозревал окрестности, но ничего кроме унылой пустыни вокруг не было. Тогда он плюхался на задницу и съезжал вниз, вызывая за собой лавину песка. И так повторялось из раза в раз, с бархана на бархан, до бесконечности.
Эмоции. Аарон ничего не испытывал, потому что все эмоции выпивал из него Ааран, а их было много. Горечь и боль измученного, опаленного пустыней тела. И отчаяние. Аарон уже не верил в то, что когда-нибудь выберется из пустыни. И жажда, дикая жажда. Он не пил целую вечность!
Галлюцинации. Они тоже посещали его регулярно. То Аарон видел впереди гигантскую змею, которая струилась по песку, приближаясь к нему, изготавливаясь к фатальному броску, то в небе появлялись странные картинки. Он видел огромный замок сверху, словно был орлом и кружил над ним. Массивное сооружение с прозрачными стенами. Сквозь стены он видел комнаты и залы, заполненные людьми. В одной из зал он увидел висящий над полом саван, похожий на кокон гусеницы-шелкопряда. Из савана выглянула птичья голова с закрытыми глазами и загулила. Она издавала мурлыкающие звуки, напоминающие рефреном повторяющийся слог «гуль-гуль-гуль-гуль». В противоположном крыле замка Аарон увидел комнату. В комнате стояли дубовые полати, покрытые сложенной вдвое мешковиной, а на подстилке лежал ОН и спал.
«Извините, что вторгаюсь, но у меня важные новости», — прозвучал тихий скрежещущий голос Гончего.
Ааран выскользнул из чужого сновидения, но не торопился просыпаться. Его тело продолжало пребывать в дремотном состоянии, но мозг открылся навстречу общению и новой информации. Внутренним зрением Ааран прошелся по замку Межмирья, выискивая Гончего. Он нашел его в смотровой башне. Гончий, свитый в кокон, пристроился за спинами дозорной пары, выискивающей в кольцах Межмирья чужаков.
«Что случилось? Почему ты потревожил мой сон и прервал такие сладкие сновидения?» — спросил Ааран.
«Прошу прощения, мой повелитель, но это очень важно! Дозорные высмотрели в кольцах Межмирья возмущение».
«Что это? Уже угадывается контур?» — вопросил Ааран.
Он почувствовал дикое возбуждение, граничащее с сексуальностью. Он знал, что впереди предстояла схватка, а сражение всегда возбуждало его. Битва и секс — явления одного порядка.
«Что-то очень большое численностью. Четкости нет. Возможно, через несколько минут мы сможем сказать точно», — спокойно ответил Гончий.
«Откуда двигаются?» — спросил Ааран.
«Точно не с Земли. Я думаю, что это идут за Менялой Паломники».
«Вполне возможно, — согласился с версией Гончего Ааран. — Но мы готовы к их визиту. Никогда не думал, что нам предстоит вступить в схватку с Паломниками. Мы так давно двигались рядом друг с другом, не пересекаясь. Это даже будет занимательно. Предупреди меня, когда положение станет ясным».
Гончий промолчал, но Ааран знал, что его услышали.
Поход Паломников на замок Межмирья! Ааран чувствовал, что присутствует при историческом моменте, которому суждено осесть в хрониках и легендах. Паломники — противник непредсказуемый и могучий. По сравнению с ним гаргульи — дети, вышедшие с пращой против великана, вооруженного мечом. Паломники — обитатели разных миров, что они несут в замок Межмирья, Ааран не знал.
«Это Паломники», — раздался голос Гончего.
«Сколько их?»
«Немного. Пара сотен».
«Это ты называешь немного? По сравнению с нашей стаей их там — тьма тьмущая!» — возмутился Ааран.
«Мы наблюдаем. Мы пока не предпринимаем никаких действий».
«Ждите распоряжений. Я думаю».
Ааран знал, что они должны выиграть бой, но не сомневался в том, что в грядущей осаде замка Межмирья у них практически не оставалось шансов на победу. Слишком много Паломников отправилось выручать Менялу Душ. Почему Паломники готовы пожертвовать жизнями ради какого-то человечишки? Что он значит для Гроздьев Миров? Аарана это волновало мало. Для него Меняла — это радость для Бога-Императора, возможность вернуть безпризорному племени Дом. Аарана не интересовала планета, давным-давно погибшая, которую мечтал воскресить Бог-Император, наполнив мечтой сердца гаргулий, но он не мог себе позволить лишить гаргулий мечты. Он должен был во что бы то ни стало сохранить мечту и воплотить ее в жизнь.
«Опустите подъемный мост. Откройте все двери и ворота», — распорядился он.
«Что это значит?» — не понял команды Гончий.
«Мы не можем победить в открытом столкновении. Мы победим Паломников, заманив их в ловушку, из которой они не смогут выбраться», — пояснил Ааран.
«Я понимаю тебя, господин. Я разделяю твои мысли», — согласился Гончий.
«Всем гаргульям укрыться в замке и не показываться на глаза Паломникам. Разрешаю наблюдать за ними внутренним зрением, но не более. Будьте готовы к тому, чтобы по команде начать уничтожение».
«А люди?» — вопросил Гончий.
«Им надлежит встретить Паломников мечами и стрелами за внутренними стенами».
«Мы положим их всех?» — удивился Гончий.
Люди в замке Межмирья занимали важное положение. Они осуществляли охрану замка, выполняли все хозяйственно-технические работы. Они несли дозоры, кормили пленников и сторожили их. Пускать людей в расход — широкий жест, означающий, что вожак стаи предполагал в скором времени покинуть замок. Ааран надеялся, что так и будет.
«Оставь только тех, кто охраняет Менялу. Остальных вооружить — и на улицу. Пусть Паломники считают, что в замке только люди, и никого больше.»
«Слушаюсь», — прошелестел покорный голос Гончего.
Ааран оставался наблюдателем, скользя взглядом по окрестностям замка. Он, видел, как поспешно гаргульи покидают насиженные места. Они исполняли его приказ.
Люди высыпали на улицу, взобрались на внутреннюю стену, где стали вооружаться. Открылись арсеналы, и потекла река заточенного железа. Мечи и щиты, колчаны с болтами и арбалеты, боевые топоры и секиры перекочевывали в руки защитников замка.
Тяжеловооруженные воины спустились на открытое пространство перед внутренними воротами и сгруппировались в боевое построение «кольцо тьмы». Массивные пехотные щиты уперлись в землю, образовав неприступный бронированный полукруг, за которым встали арбалетчики и копейщики с длинными толстыми копьями, предназначенными для сражения с конными отрядами на расстоянии из укрытия. Стены усыпали арбалетчики, готовящиеся к бою. Вспыхнул огонь под котлами, в котором плескалось масло. Оно готовилось для того, чтобы лить его на головы осаждающих.
Ааран знал, что людям не удержать Паломников. Люди были плохо обучены. К тому же их было мало. А волна, которая двигалась сквозь кольца Межмирья, внушала уважение. От нее распространялась мощь и величие. Ааран не видел отдельных Паломников. Он мог лишь различать общую массу. Но ему и этого было достаточно. Ааран чувствовал, что среди Паломников присутствует Первородный в обличье крылатого демона. Похоже, положение гаргулий и их союзников-людей с минуты на минуту ухудшалось. Победить Паломников гаргульи при помощи хитрости и коварства еще могли, но вступать в противоборство с Первородным было равноценно самоубийству. И всё же Ааран не паниковал. У него было припрятано несколько специальных фокусов.
«Среди Паломников Первородный», — вторгся в сознание Аарана голос Гончего. Скрипучий и дрожащий.
Ааран по дрожащему скрипу голоса почувствовал, что Гончий испуган.
«Я чувствую его», — холодно отозвался он.
«Мы не можем сражаться с Первородным! Он наше проклятие и беда! Нам никогда не победить. Ты помнишь, что произошло с нашим Домом, когда Первородные нашли его?»
«Я всё помню. Я живу значительно дольше, чем ты. У меня все эти истории на зубах скрипят».
«Мы не можем сражаться!»
Гончий был на грани паники и помешательства.
«Мы не можем победить… Мы должны уйти… Мы должны бежать… Назад, к Богу-Императору!..»
Это уже была истерика.
Ааран чувствовал, что Гончий еле сдерживается.
«И привести на своем хвосте Паломников с Первородным? Ты предлагаешь именно это?! Тогда нам уже не укрыться и не спастись! Первородный приведет за собой войска, и наш новый мир также исчезнет в пекле, как когда-то исчез Дом», — спокойно, точно разговаривая с взбалмошным ребенком, произнес Ааран.
Ему самому стало страшно. Нельзя было вообразить себе чего-либо более чудовищного, чем открытое столкновение с Первородным. Он понимал, что если они и выживут, то только благодаря чуду, но отступить не мог. Первородный вполне мог выследить их по волнению Межмирового океана и по запаху, который они распространяли.
«Тогда давай отдадим ему Менялу Душ», — предложил Гончий.
«Это наша единственная возможность вернуть Прародину», — возразил Ааран.
«Да черт с ней, с этой Прародиной! В нее верит один лишь Бог-Император. Мы можем погибнуть — вот что главное!» — издал вопль ужаса Гончий.
«Мы остаемся в замке. Мы принимаем бой!» — отрезал все возражения Ааран.
Он выбрал путь для себя и стаи. Гончему ничего другого не оставалось, как подчиниться. Если уж умирать, то достойно.
Ааран Хаас Ж’Маати спал и видел сны, которые наводняли мозг одного из стражников, бдящих возле камеры, в которой содержался Меняла Душ. Стражник был человеком. Его наняли на Земле, в том же мире, где бродил изловленный ими Меняла. Его звали Аарон, и это забавляло Аарана. Их имена были похожи. Различие лишь в одной букве, но какая огромная пропасть между ними!
Сны Аарона заполняла пустыня. Она простиралась во все стороны насколько хватало глаз и скрывалась за горизонтом. Барханы за барханами, точно горбы гигантского верблюда, бредущего сквозь вечность. Аарон брел по пустыне, чувствуя, как утекают из тела последние силы. Он спотыкался и падал лицом в горячий песок, который тут же норовил заползти под одежду, в рот, в нос и уши. Песок пытался проникнуть внутрь даже сквозь веки, словно был живым. Аарон забирался на песчаный холм и, оказавшись на самом верху, обозревал окрестности, но ничего кроме унылой пустыни вокруг не было. Тогда он плюхался на задницу и съезжал вниз, вызывая за собой лавину песка. И так повторялось из раза в раз, с бархана на бархан, до бесконечности.
Эмоции. Аарон ничего не испытывал, потому что все эмоции выпивал из него Ааран, а их было много. Горечь и боль измученного, опаленного пустыней тела. И отчаяние. Аарон уже не верил в то, что когда-нибудь выберется из пустыни. И жажда, дикая жажда. Он не пил целую вечность!
Галлюцинации. Они тоже посещали его регулярно. То Аарон видел впереди гигантскую змею, которая струилась по песку, приближаясь к нему, изготавливаясь к фатальному броску, то в небе появлялись странные картинки. Он видел огромный замок сверху, словно был орлом и кружил над ним. Массивное сооружение с прозрачными стенами. Сквозь стены он видел комнаты и залы, заполненные людьми. В одной из зал он увидел висящий над полом саван, похожий на кокон гусеницы-шелкопряда. Из савана выглянула птичья голова с закрытыми глазами и загулила. Она издавала мурлыкающие звуки, напоминающие рефреном повторяющийся слог «гуль-гуль-гуль-гуль». В противоположном крыле замка Аарон увидел комнату. В комнате стояли дубовые полати, покрытые сложенной вдвое мешковиной, а на подстилке лежал ОН и спал.
«Извините, что вторгаюсь, но у меня важные новости», — прозвучал тихий скрежещущий голос Гончего.
Ааран выскользнул из чужого сновидения, но не торопился просыпаться. Его тело продолжало пребывать в дремотном состоянии, но мозг открылся навстречу общению и новой информации. Внутренним зрением Ааран прошелся по замку Межмирья, выискивая Гончего. Он нашел его в смотровой башне. Гончий, свитый в кокон, пристроился за спинами дозорной пары, выискивающей в кольцах Межмирья чужаков.
«Что случилось? Почему ты потревожил мой сон и прервал такие сладкие сновидения?» — спросил Ааран.
«Прошу прощения, мой повелитель, но это очень важно! Дозорные высмотрели в кольцах Межмирья возмущение».
«Что это? Уже угадывается контур?» — вопросил Ааран.
Он почувствовал дикое возбуждение, граничащее с сексуальностью. Он знал, что впереди предстояла схватка, а сражение всегда возбуждало его. Битва и секс — явления одного порядка.
«Что-то очень большое численностью. Четкости нет. Возможно, через несколько минут мы сможем сказать точно», — спокойно ответил Гончий.
«Откуда двигаются?» — спросил Ааран.
«Точно не с Земли. Я думаю, что это идут за Менялой Паломники».
«Вполне возможно, — согласился с версией Гончего Ааран. — Но мы готовы к их визиту. Никогда не думал, что нам предстоит вступить в схватку с Паломниками. Мы так давно двигались рядом друг с другом, не пересекаясь. Это даже будет занимательно. Предупреди меня, когда положение станет ясным».
Гончий промолчал, но Ааран знал, что его услышали.
Поход Паломников на замок Межмирья! Ааран чувствовал, что присутствует при историческом моменте, которому суждено осесть в хрониках и легендах. Паломники — противник непредсказуемый и могучий. По сравнению с ним гаргульи — дети, вышедшие с пращой против великана, вооруженного мечом. Паломники — обитатели разных миров, что они несут в замок Межмирья, Ааран не знал.
«Это Паломники», — раздался голос Гончего.
«Сколько их?»
«Немного. Пара сотен».
«Это ты называешь немного? По сравнению с нашей стаей их там — тьма тьмущая!» — возмутился Ааран.
«Мы наблюдаем. Мы пока не предпринимаем никаких действий».
«Ждите распоряжений. Я думаю».
Ааран знал, что они должны выиграть бой, но не сомневался в том, что в грядущей осаде замка Межмирья у них практически не оставалось шансов на победу. Слишком много Паломников отправилось выручать Менялу Душ. Почему Паломники готовы пожертвовать жизнями ради какого-то человечишки? Что он значит для Гроздьев Миров? Аарана это волновало мало. Для него Меняла — это радость для Бога-Императора, возможность вернуть безпризорному племени Дом. Аарана не интересовала планета, давным-давно погибшая, которую мечтал воскресить Бог-Император, наполнив мечтой сердца гаргулий, но он не мог себе позволить лишить гаргулий мечты. Он должен был во что бы то ни стало сохранить мечту и воплотить ее в жизнь.
«Опустите подъемный мост. Откройте все двери и ворота», — распорядился он.
«Что это значит?» — не понял команды Гончий.
«Мы не можем победить в открытом столкновении. Мы победим Паломников, заманив их в ловушку, из которой они не смогут выбраться», — пояснил Ааран.
«Я понимаю тебя, господин. Я разделяю твои мысли», — согласился Гончий.
«Всем гаргульям укрыться в замке и не показываться на глаза Паломникам. Разрешаю наблюдать за ними внутренним зрением, но не более. Будьте готовы к тому, чтобы по команде начать уничтожение».
«А люди?» — вопросил Гончий.
«Им надлежит встретить Паломников мечами и стрелами за внутренними стенами».
«Мы положим их всех?» — удивился Гончий.
Люди в замке Межмирья занимали важное положение. Они осуществляли охрану замка, выполняли все хозяйственно-технические работы. Они несли дозоры, кормили пленников и сторожили их. Пускать людей в расход — широкий жест, означающий, что вожак стаи предполагал в скором времени покинуть замок. Ааран надеялся, что так и будет.
«Оставь только тех, кто охраняет Менялу. Остальных вооружить — и на улицу. Пусть Паломники считают, что в замке только люди, и никого больше.»
«Слушаюсь», — прошелестел покорный голос Гончего.
Ааран оставался наблюдателем, скользя взглядом по окрестностям замка. Он, видел, как поспешно гаргульи покидают насиженные места. Они исполняли его приказ.
Люди высыпали на улицу, взобрались на внутреннюю стену, где стали вооружаться. Открылись арсеналы, и потекла река заточенного железа. Мечи и щиты, колчаны с болтами и арбалеты, боевые топоры и секиры перекочевывали в руки защитников замка.
Тяжеловооруженные воины спустились на открытое пространство перед внутренними воротами и сгруппировались в боевое построение «кольцо тьмы». Массивные пехотные щиты уперлись в землю, образовав неприступный бронированный полукруг, за которым встали арбалетчики и копейщики с длинными толстыми копьями, предназначенными для сражения с конными отрядами на расстоянии из укрытия. Стены усыпали арбалетчики, готовящиеся к бою. Вспыхнул огонь под котлами, в котором плескалось масло. Оно готовилось для того, чтобы лить его на головы осаждающих.
Ааран знал, что людям не удержать Паломников. Люди были плохо обучены. К тому же их было мало. А волна, которая двигалась сквозь кольца Межмирья, внушала уважение. От нее распространялась мощь и величие. Ааран не видел отдельных Паломников. Он мог лишь различать общую массу. Но ему и этого было достаточно. Ааран чувствовал, что среди Паломников присутствует Первородный в обличье крылатого демона. Похоже, положение гаргулий и их союзников-людей с минуты на минуту ухудшалось. Победить Паломников гаргульи при помощи хитрости и коварства еще могли, но вступать в противоборство с Первородным было равноценно самоубийству. И всё же Ааран не паниковал. У него было припрятано несколько специальных фокусов.
«Среди Паломников Первородный», — вторгся в сознание Аарана голос Гончего. Скрипучий и дрожащий.
Ааран по дрожащему скрипу голоса почувствовал, что Гончий испуган.
«Я чувствую его», — холодно отозвался он.
«Мы не можем сражаться с Первородным! Он наше проклятие и беда! Нам никогда не победить. Ты помнишь, что произошло с нашим Домом, когда Первородные нашли его?»
«Я всё помню. Я живу значительно дольше, чем ты. У меня все эти истории на зубах скрипят».
«Мы не можем сражаться!»
Гончий был на грани паники и помешательства.
«Мы не можем победить… Мы должны уйти… Мы должны бежать… Назад, к Богу-Императору!..»
Это уже была истерика.
Ааран чувствовал, что Гончий еле сдерживается.
«И привести на своем хвосте Паломников с Первородным? Ты предлагаешь именно это?! Тогда нам уже не укрыться и не спастись! Первородный приведет за собой войска, и наш новый мир также исчезнет в пекле, как когда-то исчез Дом», — спокойно, точно разговаривая с взбалмошным ребенком, произнес Ааран.
Ему самому стало страшно. Нельзя было вообразить себе чего-либо более чудовищного, чем открытое столкновение с Первородным. Он понимал, что если они и выживут, то только благодаря чуду, но отступить не мог. Первородный вполне мог выследить их по волнению Межмирового океана и по запаху, который они распространяли.
«Тогда давай отдадим ему Менялу Душ», — предложил Гончий.
«Это наша единственная возможность вернуть Прародину», — возразил Ааран.
«Да черт с ней, с этой Прародиной! В нее верит один лишь Бог-Император. Мы можем погибнуть — вот что главное!» — издал вопль ужаса Гончий.
«Мы остаемся в замке. Мы принимаем бой!» — отрезал все возражения Ааран.
Он выбрал путь для себя и стаи. Гончему ничего другого не оставалось, как подчиниться. Если уж умирать, то достойно.
Глава 15
ХРАНИТЕЛЬ И ПАЛАДИНЫ
Видеофон истошно распевал «Хава нагилу» и при этом изрядно фальшивил. Жнец вздрогнул, разрывая узы сна, очнулся и осмотрелся по сторонам, пытаясь спросонья разобраться, кто и по какому поводу позволил себе его потревожить. Не найдя виновника случившегося, он обнаружил настырный видеофон, показывавший на дисплее встревоженное лицо личного секретаря отца Станислава. Вспомнив, что отец Станислав и он — одно и то же лицо, Жнец приподнялся, сполз с постели и дотянулся до видеофона. Ответив на вызов, он схватил бутылку, стоящую на столе, и опрокинул ее в горло.
В такой позе его и увидел на экране секретарь — отец Ганорий. Его лицо растянулось в ошарашенной улыбке, он судорожно сглотнул и кривым, как сучок, пальцем ткнул в экран.
— А-а… это как… Не понима…
— Чего бубнишь? — рявкнул Жнец, напрочь позабыв о духовном смирении и сане, возложенном на его плечи.
Увидев глаза отца Ганория, Жнец проследил направление его взгляда и обнаружил, что они остановились на бутылке, которую он держал в руках. Поводив бутылкой из стороны в сторону и убедившись, что глаза неотрывно следуют за ней, словно прилипшие, он расхохотался и заявил:
— Не боись, у меня сегодня разгрузочный день!
— Но вам же нельзя! Это же… А пост?! Как же…
— А мы никому не скажем, никто и не узнает! — заговорщицки подмигнул отцу Ганорию Жнец.
От такого панибратства секретарь побледнел и стал заикаться:
— Д-да. К-конечно. Ник-кому не скажем…
— Вот и ладненько! — обрадованно потер руки Жнец, водрузив бутылку с водкой на стол. — Что стряслось в нашем королевстве, если ты меня от дела отрываешь?
— С вами очень хочет встретиться Арвати Махони…
— Это что за фрукт? — перебил секретаря Жнец.
— Он представитель Православной Соборной Церкви Центральной Африки, — доложил отец Ганорий.
— А что, и такая есть? — удивился Жнец, чувствуя, как его голова медленно распухает, превращаясь в арбуз.
Только африканского священника ему сейчас не хватало!
— Этим летом вы должны были посетить патриарха ПСЦЦА, — напомнил секретарь.
Судя по его насмешливому взгляду, он уже искренне сомневался в здравом рассудке своего патрона.
— Если должен был, значит, обязательно посетю — или щю? — не знаю как точно выразиться. А за каким лядом он сейчас приехал, вроде бы до лета еще пахать и пахать?
Жнец всеми путями пытался откреститься от визита африканского церковника. Встречаться с ним не хотелось. Когда такие проблемы, а твоя сущность раздваивается, делится подобно инфузории-туфельке, разве может быть дело до религиозных диспутов по вопросам вероисповедания?
— А вы передайте господину Арвати, как его там, Мах… Мох… что я болен и никого не принимаю. — Последняя попытка увильнуть от прямых обязанностей.
— Господин Арвати Махони просил передать, что он понимает, что его визит — большая неожиданность для вас и об этом визите вы не были предупреждены, но он всё же просил о встрече с вами, поскольку до лета может не дожить. Господин Арвати Махони безнадежно болен. Ему осталось жить считаные дни! — с траурным лицом, полным мировой скорби, доложил отец Ганорий.
— А я ему чем могу помочь? — изумился Жнец. — Отпустить грехи ему может и обычный священник, на худой случай местный патриарх. Я тут при чем?
Отец Ганорий вытаращился на патрона, как грешник на явление ангела:
— Святой отец, а как же христианское сострадание, помощь страждущим?!
— Ага! — уныло кивнул Жнец. — Чувствую, вляпался я по самые уши, и какого хрена я в семинарию пошел?
Глаза отца Ганория превратились в два шарика — того и гляди выскочат.
— Хорошо. Я приму африканца. Только вот сейчас для встречи с ним у меня нет времени. Назначь ему на будущей неделе. Так уж и быть, полчаса я ему выделю.
— К сожалению, это невозможно. Я взял на себя ответственность и отправил господина Арвати Махони к вам, — робко выдавил из себя секретарь.
— Что значит к нам?! Куда это к нам? — зловеще вопросил Жнец, чувствуя, как в душе медленно закипает гнев.
— Господин Арвати Махони выехал к вам в резиденцию, — пролепетал отец Ганорий. — Он настаивал на встрече с вами. Для него это дело первостепенной важности. А я вам звоню предупредить…
Извержение вулкана Кракатау по сравнению с реакцией Жнеца могло показаться детским пуком. Отец Ганорий, привыкший за долгие годы сотрудничества к смирению патрона, никогда не видел его таким взбешенным.
Отец Станислав побагровел, на лбу вздулись жилы от напряжения, и ледяным тоном, не терпящим возражения, он сообщил отцу Ганорию, что они вынуждены будут расстаться. Глаза же Станислава Елисеева при этом полыхали огнем, от которого даже на другом конце видеокабеля можно было воспламениться.
Жнец разорвал соединение и медленно опустился в кресло. Если верить отцу Ганорию, то в скором времени у него в резиденции появится иностранная делегация, к встрече с которой он не готов. Станислав думал, что, пока он не разберется с собственной жизнью, делами церкви ему заниматься не придется. Однако он ошибался. Вспышка гнева, нахлынувшая на Жнеца, медленно улеглась, и он уже жалел, что так грубо разговаривал с отцом Ганорием. Отметив про себя при случае замолить грех перед незаслуженно обиженным секретарем, Жнец вышел из кабинета и отправился в гостевую комнату, где отдыхал Яровцев. Он намеревался его разбудить, но, открыв дверь, обнаружил, что в комнате никого нет.
Жнец недоуменно пожал плечами и направился назад в кабинет готовиться к прибытию гостей, которые должны были вскоре появиться на пороге.
Приготовления заняли у отца Станислава минут сорок. Он побрился, проглотил две таблетки адсорбента, чтобы избавиться от последствий принятой накануне на грудь водки, умылся, причесал всклокоченные кудри и остановился перед гардеробом, размышляя, в каком же облачении лучше всего встретить африканца. Несколько минут колебаний привели к тому, что Елисеев надел строгий черный костюм с маленьким элегантным крестом на лацкане, повязал фиолетовый с отливом галстук и заколол его золотой булавкой в форме меча.
Приправив образ ароматом «Святого бенедиктинца», Жнец спустился на первый этаж, приблизился к входным дверям и распахнул их, чтобы столкнуться нос к носу с караулом из двух монахов, служащих в его епархии, и двух африканцев в европейских одеждах, которые сопровождали иссиня-черного негра в разноцветных одеждах, где преобладали оранжевые и зеленые цвета, с намотанным на голову высоченным тюрбаном с павлиньими перьями. Делегация медленно поднималась от лимузина по ступенькам дома Елисеева и выглядела весьма экстравагантно. Монахи, облаченные в церковные костюмы, отличающиеся от цивильных лишь расшитыми на спине и груди золотыми крестами, черные, как августовская ночь, африканцы-телохранители и разодетый точно петух миссионер.
Жнец не слышал, как подъехала машина — официальные делегации всегда пользовались только колесным транспортом. Он открыл дверь по наитию. Почувствовал, что на крыльцо поднимаются чужаки, и встретил их. Обменявшись приветствиями согласно церемониалу, отец Станислав пригласил африканцев в дом. Монахи, поклонившись патрону, удалились к лимузину.
Отец Станислав провел гостей в гостиную на первом этаже и предложил располагаться как дома. Африканец в попугайском костюме опустился на диван. Телохранители заняли позицию по разные стороны от босса.
Первые полчаса разговор шел о погоде, внешней политике, церковных делах в Африке и в России. Арвати Махони общался с отцом Станиславом через переводчика. Им оказался один из телохранителей. Жнец не различал их, назвав про себя: двое из ларца одинаковых с лица. Разговор протекал в спокойном, холодно-учтивом тоне. Арвати Махони изучал отца Станислава. Отец Станислав изучал Арвати Махони. И оба получали удовольствие от этого процесса.
Наконец в разговоре произошел перелом. Миссионер вскинул руку, останавливая велеречивую речь переводчика, и пробурчал что-то на своем языке. Переводчик нахмурился. Второй телохранитель скорчил зловещую рожу. Оба поклонились и направились прочь из комнаты. Жнец проводил их недоуменным взглядом, размышляя, каким образом африканец намерен общаться с ним без переводчика, или они будут получать удовольствие от созерцания друг друга. Его сомнения развеял Арвати Махони. Он открыл рот и заговорил на чистом русском языке, в котором не было даже намека на акцент:
В такой позе его и увидел на экране секретарь — отец Ганорий. Его лицо растянулось в ошарашенной улыбке, он судорожно сглотнул и кривым, как сучок, пальцем ткнул в экран.
— А-а… это как… Не понима…
— Чего бубнишь? — рявкнул Жнец, напрочь позабыв о духовном смирении и сане, возложенном на его плечи.
Увидев глаза отца Ганория, Жнец проследил направление его взгляда и обнаружил, что они остановились на бутылке, которую он держал в руках. Поводив бутылкой из стороны в сторону и убедившись, что глаза неотрывно следуют за ней, словно прилипшие, он расхохотался и заявил:
— Не боись, у меня сегодня разгрузочный день!
— Но вам же нельзя! Это же… А пост?! Как же…
— А мы никому не скажем, никто и не узнает! — заговорщицки подмигнул отцу Ганорию Жнец.
От такого панибратства секретарь побледнел и стал заикаться:
— Д-да. К-конечно. Ник-кому не скажем…
— Вот и ладненько! — обрадованно потер руки Жнец, водрузив бутылку с водкой на стол. — Что стряслось в нашем королевстве, если ты меня от дела отрываешь?
— С вами очень хочет встретиться Арвати Махони…
— Это что за фрукт? — перебил секретаря Жнец.
— Он представитель Православной Соборной Церкви Центральной Африки, — доложил отец Ганорий.
— А что, и такая есть? — удивился Жнец, чувствуя, как его голова медленно распухает, превращаясь в арбуз.
Только африканского священника ему сейчас не хватало!
— Этим летом вы должны были посетить патриарха ПСЦЦА, — напомнил секретарь.
Судя по его насмешливому взгляду, он уже искренне сомневался в здравом рассудке своего патрона.
— Если должен был, значит, обязательно посетю — или щю? — не знаю как точно выразиться. А за каким лядом он сейчас приехал, вроде бы до лета еще пахать и пахать?
Жнец всеми путями пытался откреститься от визита африканского церковника. Встречаться с ним не хотелось. Когда такие проблемы, а твоя сущность раздваивается, делится подобно инфузории-туфельке, разве может быть дело до религиозных диспутов по вопросам вероисповедания?
— А вы передайте господину Арвати, как его там, Мах… Мох… что я болен и никого не принимаю. — Последняя попытка увильнуть от прямых обязанностей.
— Господин Арвати Махони просил передать, что он понимает, что его визит — большая неожиданность для вас и об этом визите вы не были предупреждены, но он всё же просил о встрече с вами, поскольку до лета может не дожить. Господин Арвати Махони безнадежно болен. Ему осталось жить считаные дни! — с траурным лицом, полным мировой скорби, доложил отец Ганорий.
— А я ему чем могу помочь? — изумился Жнец. — Отпустить грехи ему может и обычный священник, на худой случай местный патриарх. Я тут при чем?
Отец Ганорий вытаращился на патрона, как грешник на явление ангела:
— Святой отец, а как же христианское сострадание, помощь страждущим?!
— Ага! — уныло кивнул Жнец. — Чувствую, вляпался я по самые уши, и какого хрена я в семинарию пошел?
Глаза отца Ганория превратились в два шарика — того и гляди выскочат.
— Хорошо. Я приму африканца. Только вот сейчас для встречи с ним у меня нет времени. Назначь ему на будущей неделе. Так уж и быть, полчаса я ему выделю.
— К сожалению, это невозможно. Я взял на себя ответственность и отправил господина Арвати Махони к вам, — робко выдавил из себя секретарь.
— Что значит к нам?! Куда это к нам? — зловеще вопросил Жнец, чувствуя, как в душе медленно закипает гнев.
— Господин Арвати Махони выехал к вам в резиденцию, — пролепетал отец Ганорий. — Он настаивал на встрече с вами. Для него это дело первостепенной важности. А я вам звоню предупредить…
Извержение вулкана Кракатау по сравнению с реакцией Жнеца могло показаться детским пуком. Отец Ганорий, привыкший за долгие годы сотрудничества к смирению патрона, никогда не видел его таким взбешенным.
Отец Станислав побагровел, на лбу вздулись жилы от напряжения, и ледяным тоном, не терпящим возражения, он сообщил отцу Ганорию, что они вынуждены будут расстаться. Глаза же Станислава Елисеева при этом полыхали огнем, от которого даже на другом конце видеокабеля можно было воспламениться.
Жнец разорвал соединение и медленно опустился в кресло. Если верить отцу Ганорию, то в скором времени у него в резиденции появится иностранная делегация, к встрече с которой он не готов. Станислав думал, что, пока он не разберется с собственной жизнью, делами церкви ему заниматься не придется. Однако он ошибался. Вспышка гнева, нахлынувшая на Жнеца, медленно улеглась, и он уже жалел, что так грубо разговаривал с отцом Ганорием. Отметив про себя при случае замолить грех перед незаслуженно обиженным секретарем, Жнец вышел из кабинета и отправился в гостевую комнату, где отдыхал Яровцев. Он намеревался его разбудить, но, открыв дверь, обнаружил, что в комнате никого нет.
Жнец недоуменно пожал плечами и направился назад в кабинет готовиться к прибытию гостей, которые должны были вскоре появиться на пороге.
Приготовления заняли у отца Станислава минут сорок. Он побрился, проглотил две таблетки адсорбента, чтобы избавиться от последствий принятой накануне на грудь водки, умылся, причесал всклокоченные кудри и остановился перед гардеробом, размышляя, в каком же облачении лучше всего встретить африканца. Несколько минут колебаний привели к тому, что Елисеев надел строгий черный костюм с маленьким элегантным крестом на лацкане, повязал фиолетовый с отливом галстук и заколол его золотой булавкой в форме меча.
Приправив образ ароматом «Святого бенедиктинца», Жнец спустился на первый этаж, приблизился к входным дверям и распахнул их, чтобы столкнуться нос к носу с караулом из двух монахов, служащих в его епархии, и двух африканцев в европейских одеждах, которые сопровождали иссиня-черного негра в разноцветных одеждах, где преобладали оранжевые и зеленые цвета, с намотанным на голову высоченным тюрбаном с павлиньими перьями. Делегация медленно поднималась от лимузина по ступенькам дома Елисеева и выглядела весьма экстравагантно. Монахи, облаченные в церковные костюмы, отличающиеся от цивильных лишь расшитыми на спине и груди золотыми крестами, черные, как августовская ночь, африканцы-телохранители и разодетый точно петух миссионер.
Жнец не слышал, как подъехала машина — официальные делегации всегда пользовались только колесным транспортом. Он открыл дверь по наитию. Почувствовал, что на крыльцо поднимаются чужаки, и встретил их. Обменявшись приветствиями согласно церемониалу, отец Станислав пригласил африканцев в дом. Монахи, поклонившись патрону, удалились к лимузину.
Отец Станислав провел гостей в гостиную на первом этаже и предложил располагаться как дома. Африканец в попугайском костюме опустился на диван. Телохранители заняли позицию по разные стороны от босса.
Первые полчаса разговор шел о погоде, внешней политике, церковных делах в Африке и в России. Арвати Махони общался с отцом Станиславом через переводчика. Им оказался один из телохранителей. Жнец не различал их, назвав про себя: двое из ларца одинаковых с лица. Разговор протекал в спокойном, холодно-учтивом тоне. Арвати Махони изучал отца Станислава. Отец Станислав изучал Арвати Махони. И оба получали удовольствие от этого процесса.
Наконец в разговоре произошел перелом. Миссионер вскинул руку, останавливая велеречивую речь переводчика, и пробурчал что-то на своем языке. Переводчик нахмурился. Второй телохранитель скорчил зловещую рожу. Оба поклонились и направились прочь из комнаты. Жнец проводил их недоуменным взглядом, размышляя, каким образом африканец намерен общаться с ним без переводчика, или они будут получать удовольствие от созерцания друг друга. Его сомнения развеял Арвати Махони. Он открыл рот и заговорил на чистом русском языке, в котором не было даже намека на акцент: