Страница:
Я отвел взгляд и уставился в небо, стараясь понять, откуда был нанесен удар.
Я увидел корабль, плюющийся голубыми лучами. Он парил над космодромом. На него заходили два диска-истребителя, похожих на птиц со сведенными за спиной крыльями.
— Добро пожаловать на Амбер, капеллан, — пробормотал майор Розов.
— Срочно в автобус!!! — раздался крик.
Из автобуса выскочили два солдата в серой форме и пилотках, украшенных значками. Они зажестикулировали, зазывая пассажиров в автобус.
Я чувствовал, что вот-вот начнется паника. Огляделся по сторонам, но нигде не увидел Гвинплея Планта и Иллы Сливович. На площадке рядом со звездолетом их не оказалось.
Розов ухватил меня за рукав и потянул за собой.
Мы побежали, лавируя между растерянными пассажирами, и первыми заскочили в автобус.
Розов приник к окну.
— Как они прорвались? — спросил, тяжело дыша, Орлов.
— Наступление на всех участках фронта, господин капитан, — доложил солдат-водитель. — Еле держим. В трех местах проникновение за пределы периметра.
— Нам нужно срочно в часть, — потребовал Розов. — Мы должны быть на своих местах.
— А люди? — изумился водитель.
— Что люди? Пришлете за ними другой автобус. Нам все равно не по пути.
— Но у меня приказ… — слабо попытался возразить солдат.
— Я отменяю твой приказ.
— Слушаюсь, господин майор. Водитель отвернулся.
— Что происходит? — спросил я, подозревая худшее.
— Мы едем в часть, — ответил Розов.
Капитан Орлов высунулся из душного тесного салона и заорал на других солдат. Те, забыв об искалеченных пассажирах, запрыгнули внутрь. Двери закрылись, и автобус плавно тронулся.
— Эй, так нельзя, — я поднялся на ноги, но тут же упал.
Автобус тряхнуло. Вдали прозвучал взрыв.
— Сиди и не рыпайся, капеллан!.. — потребовал майор. — Я не намерен с тобой спорить. Потом отпустишь мне грехи. А сейчас заткнись и…
Я выхватил из кобуры «Полюс» и нацелил его на майора.
— Что?!! — взревел майор. — Перечить!!! Мне???!!!
Автобус вновь тряхнуло.
Я опрокинулся на сиденье. Рука отклонилась от цели, и майор прыгнул на меня. Он перехватил руку с иглометом и дважды ткнул кулаком мне в челюсть. Я слизнул кровь с разбитых губ и разозлился. Откинув голову, я с яростью стукнул лбом в лоб Розова. Раздался треск. Майор обмяк и свалился на пол автобуса.
Капитан дернулся в мою сторону, но мой взгляд остановил его. В этом взгляде он увидел свою смерть.
— Водила, тормози танк!! — приказал я.
Солдат с радостью выполнил мое распоряжение.
Двери распахнулись.
Я посмотрел на двух солдат, которые не стали вмешиваться в сражение с майором. Они нарочито отвернулись к окнам и упорно всматривались в пейзаж снаружи. Их не интересовала перепалка офицеров, и к тому же я почувствовал, что душой они на моей стороне.
— Русс, надо помочь Розову, — сказал Орлов. — Он так неудачно ударился об пол. Как бы не случилось сотрясения.
Орлов посмотрел на меня. В его глазах я прочитал поддержку. Он на моей стороне.
— Ты что-нибудь видел, солдат? — спросил капитан водителя.
— Ничего, господин капитан, — отчеканил тот в ответ. — Но, по-моему, господин майор был малость нетрезв.
— Да он был пьян как сапожник, — возмутился Орлов, склоняясь над Розовым.
В автобус стали заскакивать люди.
— Черт!!! — выругался Орлов, — Я ему сколько раз говорил: не пей перед полетом!!! Теперь уже поздно!!! Орлов поднялся:
— Он мертв.
Я покосился на тело майора, вокруг головы которого расплывалась кровавая лужа.
— Солдаты, перенесите тело в хвост автобуса, — велел Орлов, садясь на свое место и демонстративно отвернувшись от меня.
«Зачем ему нужно меня выгораживать?» — задался я вопросом.
— Русс, приготовься к нескончаемым рапортам, когда все кончится, — не поворачиваясь ко мне, произнес капитан Орлов.
Перепуганные и израненные пассажиры спешно заполняли автобус.
Мы взяли на борт всех, кто был способен уехать. Двери закрылись, и автобус стартовал к зданию космовокзала, накрытому силовым куполом. Водитель лавировал по космобетону, который лопался от взрывов то справа, то слева. Автобус обсыпало осколками, словно в снегопад, и трясло, как в эпилептическом припадке. Женщины визжали. Мужчины скрежетали зубами, стараясь удержать себя от истерики. Кто-то не выдержал, но паникера успокоил приклад одного из солдат. Никто не запротестовал против такого обращения. Люди поуспокоились и дальше ехали уже молча с ожесточенными выражениями на лицах.
Автобус несся на силовой купол, словно торпеда.
— Если нас не заметят и купол не откроют, то конец, — обрадовал капитан Орлов.
— Должны заметить, — процедил я сквозь зубы и поразился сам себе:
«Откуда такая уверенность?»
Купол приоткрылся, будто кто-то приподнял его, и автобус влетел в брешь. Края силового поля захлестнулись, восстановив единство.
— Есть!!! — хлопнул кулаком в ладонь Орлов.
Автобус беспрепятственно добрался до здания космовокзала и, остановившись, распахнул двери. Пассажиры поспешили покинуть неуютную машину, точно спасались с палубы тонущего «Титаника».
Я усмехнулся.
— Чего смеешься, Русс? — спросил Орлов.
— Историю одну вспомнил про древний корабль, который утонул, — ответил я.
— Расскажи, — попросил он.
— Слышал про «Титаник»?
— Самый величественный водный корабль?.. Слышал.
— Когда судно начало тонуть, один из пассажиров первого класса понял, что шансов на спасение у него нет. В первую очередь женщины и дети, а шлюпок на всех не хватит. Тогда он решил встретить смерть достойно, а для смелости прикончил все запасы ирландского виски, имевшиеся в наличии в баре первого класса, и прихватил с собой виски в фляжке, — я утер пот со лба. Напряжение бегства от смерти сказалось и на мне. — Судно раскололось на две части. Он в это время находился на корме и выплыл, когда воронка от ушедшей под воду кормы засосала почти всех, кто был в радиусе действия ее вращения. Когда барахтавшиеся в воде люди умерли от холода, он остался жив и был спасен шлюпками корабля «Карпатия», подоспевшими на помощь потерпевшим кораблекрушение. Три бутылки ирландского виски спасли его от холодной смерти.
— И что? — спросил Орлов, не понимая, куда я клоню.
— Лишь на палубе «Карпатии» он протрезвел и понял, насколько ему повезло. На радостях пассажир заказал себе еще виски и к вечеру скончался от алкогольного отравления, — закончил я историю.
— К чему ты мне это рассказал?
— Глупо вырваться из-под обстрела, чтобы вновь окунуться в него и попытаться достичь своей части. Если и достигнем, то к тому моменту, когда все закончится. Если нет, то наша жертва будет совершенно бессмысленна. Мы никому не поможем.
— Твое предложение? — поинтересовался Орлов. Он уже был готов согласиться со всем, что я предложу, кроме разве что измены.
— Переждать атаку, когда все стихнет, и ехать в часть.
— Поддерживается, — сразу же согласился Орлов. — А история клевая!
— Не то слово. Что будем делать с телом? Я кивнул в хвост автобуса, где лежал мертвый майор Розов.
— Придется с собой брать. Нам еще рапорты писать, как все случилось. Да и солдатам этим тоже.
Солдаты никуда не уходили от автобуса. Они сели на космобетон и раскурили сигареты, уложив автоматы на колени.
— Ну и что теперь? — поинтересовался я.
— Пошли на вокзал, — предложил Орлов. — Может, удастся по стаканчику пропустить.
— Перед написанием рапорта лучше оставаться трезвым, — не согласился я.
— Тогда просто пожрем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Здание амберского космовокзала напомнило мне обыкновенный земной флаеровокзал. Никакой величественности, как на Луне, и монументальности. Все предельно просто. Двухэтажное здание, похожее одновременно на коробку и пирамиду. Роботы-носильщики, снующие по вестибюлю. И уйма военных: от солдат до офицеров с черными повязками, украшенными гербом полка — крестом, пересеченным молниями. Солдаты разводили гражданских по двум залам ожидания. Все выглядело тихо и провинциально.
— А на Амбере что, только поселки, городов нет? — полюбопытствовал я.
— Почему ты так решил? — удивился Орлов. — На Амбере… на Амбере сотня городов как с нашей, так и со стороны повстанцев. Наша часть располагается возле города Корвина. Маленький городок. Всего десять тысяч жителей и плюс наша часть в полторы тысячи солдат, не считая офицеров и их жен. Самый большой город на Амбере — Желязны. Миллион жителей, — читал лекцию Орлов. — У нас заселенная планета.
— И что, города не подвергаются?..
— Не подвергаются. Соглашение от восемнадцатого октября прошлого года. Наши шефы с боссами повстанцев заключили договор о ненападении на крупные гражданские поселения. Так что с тех пор только военные с военными собачатся.
Орлов остановил проходившего мимо офицера.
— Как обстановка? — спросил он.
— Прорвались четыре корабля. Три уже остановлены. Один вращается вокруг космодрома, — доложил лейтенант (я взглянул на погоны и определил чин).
— Когда откроется купол? — поинтересовался капитан.
— Где-то минут через пятнадцать. Наши уже зацепили силовыми лучами их нарушителя. Теперь пытаются посадить. Живой нужен.
— Отлично.
Настроение у Орлова значительно поднялось. Молодой офицер собрался идти дальше, но был вновь остановлен.
— Подождите, у нас там автобус с пассажирами. Разгрузите, а пассажиров сопроводите в зал ожидания, — приказал капитан.
— А это вы сейчас по полю прорывались? — обрадовался лейтенант.
— Мы.
— Ловко, — оценил лейтенант. — Корабль-то повстанцы прямым развалили, перед тем как их сил-лучами зацепило.
— Как развалили? — переспросил я.
— Напрочь.
Только тут я вспомнил, что в корабле оставались Гвинплей Плант и Илла Сливович. Они то ли не успели выбраться, то ли вообще не намеревались покидать корабль. Я не испытывал сожаления, что они погибли. Оставалось лишь надеяться, что это раз и навсегда. Ведь однажды уже им приходилось умирать на моих глазах.
Лейтенант, козырнув Орлову и слегка поклонившись мне, удалился.
А я уперся взглядом в поразительное существо, передвигавшееся в двух метрах от меня. Оно что-то напомнило мне, и, слегка призадумавшись, я вспомнил. О нем я слышал от ныне покойного майора Розова.
— Странно, чего это глоттты по космовокзалу разгуливают? — удивился Орлов. — Их обычно и пивом сюда не заманишь.
— Почему пивом?
— Очень, подлюки, любят.
— А почему вы их называете полуразумными, неясен корень?
— У них потребности и интересы восьмилетнего ребенка, как у детской, так и у взрослой особи. К тому же они гермафродиты. А мне лично что-то слабо верится, чтобы разумные существа могли быть гермафродитами, — разъяснил Орлов.
До бара мы дойти не успели.
Светильники в вестибюле погасли и зажглись вновь. Зал оказался залит оранжевым мягким светом, который через десять секунд пропал.
— Конец опасности, — объявил Орлов. — Даже пожрать не успели. Купол сняли, так что теперь можем возвращаться к автобусу.-
Я голода не испытывал, поэтому согласился легко.
В автобусе пассажиров уже не было. Лейтенант справился с приказом Орлова. Только труп майора Розова, два солдата и шофер.
— Возвращаемся в часть, — распорядился Орлов.
Двери закрылись, и водитель вырулил на трассу.
Машин на дороге не было. Никто не хотел выезжать после воздушной атаки. Боялись повторения прорыва повстанцев. Дорогу со всех сторон обступал лес, изредка проглядывал одинокий домик, окруженный каменным забором.
— И долго продлится вся эта бодяга с повстанцами, серый корень? — осведомился я.
— Да мы могли бы уничтожить их в один присест, если одновременно и массированно ударить, — поделился соображениями Орлов. — Только приказа такого никто не отдает и не отдаст.
— А самим взять инициативу в руки?
— С ума сошел? — капитан уставился на меня как на полоумного. — Приказ должен поступить с Земли. Наши генералы без документа с Земли, или хотя бы устного распоряжения, и пукнуть не смеют.
Орлов замолчал. Через минуту продолжил:
— Был у нас, правда, генерал отчаянный Брукус-Торчил. Так вот он как-то совершил нечто подобное. Самовольно атаковал всеми силами повстанцев. Через час он был объявлен военным преступником. С Земли вылетела следственная комиссия. Ее возглавил лорд Джудд. В результате генерала приравняли к повстанцам, как государственного преступника, и приговорили к смертной казни посредством выброса в вакуум. Приговор был приведен в исполнение над Амбером. А атака захлебнулась, и мы в конце концов вернулись к прежним позициям.
— Господин капитан, лорд Джудд опять к нам прилетел, — внезапно подал голос солдат-водитель.
— Что, эта старая демагогическая крыса вновь у нас? — изумился Орлов.
— Точно, — подтвердил один из солдат в салоне. — Он обходил наши казармы с осмотром. От него мерзко пахнет, какими-то вонючими цветами, словно он на себя весь флак…
— Меня не интересует, как и чем он смердит! — отрезал Орлов. — Что ему здесь надо?
— А кто его знает. Поговаривают, что расследует дело Маккормика, — отозвался шофер.
— Маккормик — это тот, кого обвинили в допросе пленных повстанцев с применением пыток?
— Да кого он там пытал? — возмутился один из солдат, видно, знавший упомянутого Маккормика лично. — Ударил допрашиваемого по морде. Так он эту суку лично знал. Они в детстве дружили. Маккормик же местный.
— Теперь из этого постараются раздуть политический скандал, — подбросил я мысль.
— Не попытаются, а уже раздувают, — поправил меня Орлов.
— А тебе не кажется, что это кому-то выгодно? — поинтересовался я.
— Не кажется, а я в этом уверен. И война на Амбере не кончается и никогда не закончится, потому что бабки крупные проворачиваются. И никто не вмешается. Противовеса нет. Раньше, когда Земля не была единой, а как лоскутное одеяло, была разделена на разные страны, существовала система сдержек и противовесов. Ни один политик, стоящий у руля власти, не мог самовольничать, потому что был ограничен мнением других государств. А теперь — Земля едина и возразить некому.
— Может, Чужие вмешаются? — предположил водитель.
— А им-то зачем это нужно? — поразился Орлов. — У них свои разборки. Они считают Землю недостаточно развитой, чтобы войти в Межгалактическую Разумную Лигу. Так мы и прозябаем на окраине.
К смерти майора Розова командир 8-й мобильной части 17-го звезднодесантного полка генерал Иванисов отнесся равнодушно. Махнул рукой, потребовал написать рапорт, как все случилось, и забыть об этом прискорбном случае. После чего потерял ко мне всякий интерес, погрузившись в видеоконференцию с Генеральным оборонным штабом Амбера. Судя по обрывкам фраз, которые продолжали доноситься даже сквозь закрывшуюся за мной дверь, генерал Иванисов обсуждал с начальниками отдельных частей и воинских подразделений положение после успешно отбитой атаки повстанцев.
— Ну, чего, как наш старик? — спросил Орлов, хлопнув меня по плечу.
Я удержал себя от ответного жеста, побоявшись поломать ребра панибратствующему капитану.
— Суровый мужик, — отозвался я, подумав. — Только его не очень-то заинтересовал Розов.
— Еще бы. Я удивлюсь, если он поступит по-другому. Рапорт?
— Рапорт, — подтвердил я.
— Напишешь потом, — сказал Орлов. — Давай-ка я провожу тебя к костелу нашей части. Осмотришься. Освоишься. Тогда и за рапорт примешься.
— Пожалуй, так и поступим.
Я последовал за Орловым. Мы спустились по лестнице на первый этаж и вышли во двор, где посреди клумб (одна из них изображала герб полка «Крест и Молния») пролегли ровные широкие дорожки, огороженные каменным бордюром.
— В части у нас есть постоянный костел, а когда подразделения выдвигаются на позиции, то, соответственно, образуем передвижную церковь. Я, разумеется, не специалист в этой области. Тебя в курс введет исполняющий обязанности Дубов. Неприятный человек. Но тебе с ним недолго общаться. Он объяснит тебе азы и уедет. У него уже два месяца, как истек срок контракта. Он до этого капелланом был. А когда срок контракта кончился, стал исполняющим обязанности, но его отказались демобилизовать, пока не найдется замена.
Из-за деревьев блеснули остроконечные шпили костела. Костел больше напоминал распухшую от обжорства лягушку, обвешанную игрушками, точно новогодняя елка.
— Вот и пришли. Я к себе. Свободное время. А тебе удачи, — пожелал Орлов. Развернулся и чинно удалился.
Я остался стоять перед зданием, где, судя по определению, пребывал Бог.
Странная ситуация: человечество прорвалось к звездам, стало осваивать новые планеты, а продолжало придерживаться религиозных традиций, которые устарели еще триста лет тому назад. Казалось бы, давно стоило упразднить церковь, как лишнее звено между человеком и Богом, но люди цеплялись за религию, точно ребенок двух лет за соску перед сном, и никак не могли отпустить ее. Теологами Земли уже давно была доказана подлинность Евангелия от Фомы, найденного в начале второй половины двадцатого века. В этом «Евангелии» словами Иисуса говорилось, что церковь не нужна, чтобы приблизиться к Богу. И, казалось, если ты верующий человек, то прими ненужность церкви. Отвергни монополию церковников на доступ к Богу. Но нет. Словно бы, если все верующие отвергнут церковь, и сама вера исчезнет. Кстати, именно такой версии и придерживались христиане Земли и земных колоний согласно последнему глобальному соцопросу.
И вновь я задался вопросом, который прозвучал во мне, словно гром зимой: «Откуда я все это знаю?»
Но ответа не было.
Исполняющий обязанности капеллана Дубов оказался высоким седовласым мужчиной лет пятидесяти. Он промучил меня, таская по костелу часа два с половиной, показывая каждый закоулок и разъясняя мои обязанности. Слава богу, что ныне половина католических обрядов упразднена, а другая половина упрощена. И на должность полковых капелланов стали набирать не священников, а любых гражданских, которые прошли двухмесячные курсы подготовки. Священники отказались поддерживать армию, воюющую на других планетах. На сладкое и. о. Дубов оставил мне учебный курс «Религиозных основ для местных жителей». Когда же в костел запрыгнул глоттт, которого Дубов радостно приветствовал, я был готов разорвать контракт с армией. Что за извращение — обращать в христианство существо, которое и понять не может, что такое распятие.
Выпроводив и. о. Дубова из костела, я прошел в служебную комнату. Спать мне надлежало, не отходя от места службы. И я завалился на кровать. Я мог бы проспать сейчас вечность.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мне, как всегда, повезло. Ну, надо же было такому случиться, чтоб на мою первую исповедь по другую сторону барьера встал не человек, а глоттт с биопереводчиком, подвешенным под горло, — комок серой слизи. А глаза глоттта привораживали. Он беспрестанно моргал, но выглядело это совсем не так, как у человека. В нормальном положении его глазницы затянуты красной кожей век, подернутой набухшими сосудами, точно решеткой. Когда глоттт моргает, глаза просачиваются сквозь веки, взирают на мир и утягиваются назад.
Он зашел ко мне ранним утром. Я только проснулся, поспешно облачился в форму — прямо на голое тело, прошлепал вниз к дверям, и, едва их открыл и сделал два шага в сторону алтаря, глоттт впрыгнул в храм и дважды нервно моргнул. Отнюдь не бесшумно, а с таким звуком, словно лопнули маленькие воздушные шары.
Сквозь приотворенные двери струился яркий утренний свет светил-близнецов. А мне вовсе не хотелось развлекать прихожанина, тем более такого. С превеликим удовольствием я проводил бы чудище, сидящее передо мной, пинками за дверь. Но роль, которую я взял на себя, и извечная миссионерская деятельность христианской церкви не позволяли мне выдать свои чувства.
Единственным человеком, которого я с превеликой радостью принял бы сейчас, была Рената. Да еще, конечно, Марк, но он всегда идет вне конкуренции.
Проводив глоттта к кабинке, название которой я так и не запомнил, хоть и. о. Дубов повторил его раза четыре во время вчерашней экскурсии, я перекрестился и шагнул в соседнюю дверцу, будто взошел на эшафот. В этой кабинке мне надлежало исповедовать полуразумное кенгуру, и я запаниковал. Мне было не по себе. Я не испытывал таких чувств, когда проникал в здание Всемирной Библиотеки. И даже когда шел плечом к плечу с Марком через болота, стремясь к резиденции Гоевина, чтобы убить его, я не волновался так, как сейчас.
Теперь нас разделяла черная декоративная полупрозрачная решетка.
Стоило мне опуститься на жесткую скамейку и отдернуть шторку, которая прикрывала решетку-разделитель с моей половины, как до меня донеслось визгливое кваканье, напоминавшее вопли подростка, возбужденного видом голой самки. Я очень сомневался, что гермафродитный глоттт понял бы мое сравнение, но именно этот образ пришел ко мне первым.
Биопереводчик ретранслировал кваканье в слова:
— Меня величать/кликать Зур-тхан-с сто тридцать девятый. Я делиться/рассказывать/нести слово исповеди тебе кварач святой.
Я понятия не имел, что такое «кварач», но, судя по почтительной интонации переводчика (в кваканье я почтительности разобрать никак не мог), слово относилось ко мне и было насыщено положительными эмоциями.
Биопереводчик подтвердил мои догадки: будто толковый словарь кенгуроидной расы, он выдал мне справочную статью.
— Кварач — у гермафродитов глотттов означает мать и отца в едином лице.
Спасибо, Зур-тхан-с, не помню твой номер, удружил…
— Также кварач используется как обращение к лицам, носящим духовный сан, — добавил биопереводчик.
— Я слушаю тебя, сын мой, — елейным голосом произнес я.
Да чтоб я разложился на атомы, если у меня будет такой сын!..
— Кварач, я хотеть/мечтать/просить исповеди. Я очень жаждать/трепетать это таинство. Но меня гнетут/тревожат/страшат сомнения.
Кваканье улеглось, словно глоттт засомневался в здравости своего рассудка.
— Поделись со мной сомнениями, сын мой, — вкрадчиво предложил я.
Ну все, прилипло. Теперь добра не жди. Хорош сынуля!..
— Я много думать/мечтать/мыслить, и я напоролся/нашел/открыл мысль, что есть парадокс в самом Писании Святом. Этот парадокс затрагивает/касается/бередиг только глотттов. Он ни в коей мере не имеет отношения к людям.
Надо же, эта помесь лягушки и кенгуру не такой уж ребенок, как хочется видеть людям.
— В чем же парадокс? — поинтересовался я, сознательно пропустив выражение «сын мой».
— В Святом Писании говорится/описывается/повествуется о народе Бога — человечестве, но там ни слова не упоминается/рассказывается/эпизодируется о глотттах.
— Так и есть, — подтвердил я, отметив наблюдательность Зур-тхан-с.
— Но вы говорите/проповедуете/завораживаете, что все твари Вселенной суть творение/производство/вдохновение Божье.
Интересно, кто наплел ему такую ахинею?
— Истинно так, — согласился я.
— Как же возможно это, если в Писании Святом о глотттах ни слова?
Любознательный товарищ.
— Лишь Богу ведом весь масштаб творения его, — выдал я перл.
И, похоже, Зур-тхан-с мои объяснения удовлетворили.
— Спасибо, Кварач, слово твое благословенное успокоило/умиротворило меня. Каюсь ныне я, ибо грешен был, когда позволил сомнениям заползти/заструиться/отравить мои помыслы. Каюсь также я, ибо грешен и часто предаюсь гнусным мыслям о строении мироздания без присутствия Бога. Каюсь, что допускаю/предполагаю/предаю возможность отсутствия Бога.
Неужели это и есть все грехи странного существа, которого по прихоти церкви вовлекли в чуждую ему идеологию.
— Я отпускаю грехи твои, сы-ын мой.
Последние два слова дались мне с зубовным скрежетом. Меня всего передернуло, когда я произносил «сын мой», обращаясь к слоноподобному кенгуроиду.
— Я счастлив, Кварач, я вновь чувствовать/видеть/грезить присутствие Бога.
— Скажи, Зур-тхан-с, а много верующих среди твоих соплеменников? — неожиданно для себя поинтересовался я.
— Почему вы спрашивать/интересоваться/не ведать? — насторожился глоттт.
— Я вчера прибыл на службу. Я не успел еще все узнать.
— А где Кварач Дубббоввв?
— Он отбыл домой, на Землю…
— …обетованную.
Биопереводчику удалось передать весь трепет и благоговение, которое вложил глоттт в последнее слово.
— Прочти десять раз «Деве Марии», и грехи твои будут отпущены.
Зур-тхан-с истошно расквакался.
Биопереводчик перекинул его странные вопли в слова.
— Рассыпается в благодарностях. Хлопнула дверь кабинки. Глоттт покинул исповедальню, а затем и капеллу.
До обеда никаких происшествий не случилось. Я даже успел заскучать. Никакого развития событий. Если остальные дни, которые мне придется провести на Амбере, пройдут так же скучно, как и этот, я ни на дюйм не приближусь к разгадке своей памяти. Утреннюю службу я проводил в кромешном одиночестве. Я вообще не стал бы ничего делать, если бы не оставалась вероятность, что в костел кто-нибудь заглянет. Вот и пришлось пыхтеть по укороченной программе. Как проводить утреннюю, дневную л вечернюю службы, мне в двух словах объяснил и. о. Дубов; я оказался прилежным учеником и лишь дважды ошибся, когда выполнял все пункты самостоятельно.
Я увидел корабль, плюющийся голубыми лучами. Он парил над космодромом. На него заходили два диска-истребителя, похожих на птиц со сведенными за спиной крыльями.
— Добро пожаловать на Амбер, капеллан, — пробормотал майор Розов.
— Срочно в автобус!!! — раздался крик.
Из автобуса выскочили два солдата в серой форме и пилотках, украшенных значками. Они зажестикулировали, зазывая пассажиров в автобус.
Я чувствовал, что вот-вот начнется паника. Огляделся по сторонам, но нигде не увидел Гвинплея Планта и Иллы Сливович. На площадке рядом со звездолетом их не оказалось.
Розов ухватил меня за рукав и потянул за собой.
Мы побежали, лавируя между растерянными пассажирами, и первыми заскочили в автобус.
Розов приник к окну.
— Как они прорвались? — спросил, тяжело дыша, Орлов.
— Наступление на всех участках фронта, господин капитан, — доложил солдат-водитель. — Еле держим. В трех местах проникновение за пределы периметра.
— Нам нужно срочно в часть, — потребовал Розов. — Мы должны быть на своих местах.
— А люди? — изумился водитель.
— Что люди? Пришлете за ними другой автобус. Нам все равно не по пути.
— Но у меня приказ… — слабо попытался возразить солдат.
— Я отменяю твой приказ.
— Слушаюсь, господин майор. Водитель отвернулся.
— Что происходит? — спросил я, подозревая худшее.
— Мы едем в часть, — ответил Розов.
Капитан Орлов высунулся из душного тесного салона и заорал на других солдат. Те, забыв об искалеченных пассажирах, запрыгнули внутрь. Двери закрылись, и автобус плавно тронулся.
— Эй, так нельзя, — я поднялся на ноги, но тут же упал.
Автобус тряхнуло. Вдали прозвучал взрыв.
— Сиди и не рыпайся, капеллан!.. — потребовал майор. — Я не намерен с тобой спорить. Потом отпустишь мне грехи. А сейчас заткнись и…
Я выхватил из кобуры «Полюс» и нацелил его на майора.
— Что?!! — взревел майор. — Перечить!!! Мне???!!!
Автобус вновь тряхнуло.
Я опрокинулся на сиденье. Рука отклонилась от цели, и майор прыгнул на меня. Он перехватил руку с иглометом и дважды ткнул кулаком мне в челюсть. Я слизнул кровь с разбитых губ и разозлился. Откинув голову, я с яростью стукнул лбом в лоб Розова. Раздался треск. Майор обмяк и свалился на пол автобуса.
Капитан дернулся в мою сторону, но мой взгляд остановил его. В этом взгляде он увидел свою смерть.
— Водила, тормози танк!! — приказал я.
Солдат с радостью выполнил мое распоряжение.
Двери распахнулись.
Я посмотрел на двух солдат, которые не стали вмешиваться в сражение с майором. Они нарочито отвернулись к окнам и упорно всматривались в пейзаж снаружи. Их не интересовала перепалка офицеров, и к тому же я почувствовал, что душой они на моей стороне.
— Русс, надо помочь Розову, — сказал Орлов. — Он так неудачно ударился об пол. Как бы не случилось сотрясения.
Орлов посмотрел на меня. В его глазах я прочитал поддержку. Он на моей стороне.
— Ты что-нибудь видел, солдат? — спросил капитан водителя.
— Ничего, господин капитан, — отчеканил тот в ответ. — Но, по-моему, господин майор был малость нетрезв.
— Да он был пьян как сапожник, — возмутился Орлов, склоняясь над Розовым.
В автобус стали заскакивать люди.
— Черт!!! — выругался Орлов, — Я ему сколько раз говорил: не пей перед полетом!!! Теперь уже поздно!!! Орлов поднялся:
— Он мертв.
Я покосился на тело майора, вокруг головы которого расплывалась кровавая лужа.
— Солдаты, перенесите тело в хвост автобуса, — велел Орлов, садясь на свое место и демонстративно отвернувшись от меня.
«Зачем ему нужно меня выгораживать?» — задался я вопросом.
— Русс, приготовься к нескончаемым рапортам, когда все кончится, — не поворачиваясь ко мне, произнес капитан Орлов.
Перепуганные и израненные пассажиры спешно заполняли автобус.
Мы взяли на борт всех, кто был способен уехать. Двери закрылись, и автобус стартовал к зданию космовокзала, накрытому силовым куполом. Водитель лавировал по космобетону, который лопался от взрывов то справа, то слева. Автобус обсыпало осколками, словно в снегопад, и трясло, как в эпилептическом припадке. Женщины визжали. Мужчины скрежетали зубами, стараясь удержать себя от истерики. Кто-то не выдержал, но паникера успокоил приклад одного из солдат. Никто не запротестовал против такого обращения. Люди поуспокоились и дальше ехали уже молча с ожесточенными выражениями на лицах.
Автобус несся на силовой купол, словно торпеда.
— Если нас не заметят и купол не откроют, то конец, — обрадовал капитан Орлов.
— Должны заметить, — процедил я сквозь зубы и поразился сам себе:
«Откуда такая уверенность?»
Купол приоткрылся, будто кто-то приподнял его, и автобус влетел в брешь. Края силового поля захлестнулись, восстановив единство.
— Есть!!! — хлопнул кулаком в ладонь Орлов.
Автобус беспрепятственно добрался до здания космовокзала и, остановившись, распахнул двери. Пассажиры поспешили покинуть неуютную машину, точно спасались с палубы тонущего «Титаника».
Я усмехнулся.
— Чего смеешься, Русс? — спросил Орлов.
— Историю одну вспомнил про древний корабль, который утонул, — ответил я.
— Расскажи, — попросил он.
— Слышал про «Титаник»?
— Самый величественный водный корабль?.. Слышал.
— Когда судно начало тонуть, один из пассажиров первого класса понял, что шансов на спасение у него нет. В первую очередь женщины и дети, а шлюпок на всех не хватит. Тогда он решил встретить смерть достойно, а для смелости прикончил все запасы ирландского виски, имевшиеся в наличии в баре первого класса, и прихватил с собой виски в фляжке, — я утер пот со лба. Напряжение бегства от смерти сказалось и на мне. — Судно раскололось на две части. Он в это время находился на корме и выплыл, когда воронка от ушедшей под воду кормы засосала почти всех, кто был в радиусе действия ее вращения. Когда барахтавшиеся в воде люди умерли от холода, он остался жив и был спасен шлюпками корабля «Карпатия», подоспевшими на помощь потерпевшим кораблекрушение. Три бутылки ирландского виски спасли его от холодной смерти.
— И что? — спросил Орлов, не понимая, куда я клоню.
— Лишь на палубе «Карпатии» он протрезвел и понял, насколько ему повезло. На радостях пассажир заказал себе еще виски и к вечеру скончался от алкогольного отравления, — закончил я историю.
— К чему ты мне это рассказал?
— Глупо вырваться из-под обстрела, чтобы вновь окунуться в него и попытаться достичь своей части. Если и достигнем, то к тому моменту, когда все закончится. Если нет, то наша жертва будет совершенно бессмысленна. Мы никому не поможем.
— Твое предложение? — поинтересовался Орлов. Он уже был готов согласиться со всем, что я предложу, кроме разве что измены.
— Переждать атаку, когда все стихнет, и ехать в часть.
— Поддерживается, — сразу же согласился Орлов. — А история клевая!
— Не то слово. Что будем делать с телом? Я кивнул в хвост автобуса, где лежал мертвый майор Розов.
— Придется с собой брать. Нам еще рапорты писать, как все случилось. Да и солдатам этим тоже.
Солдаты никуда не уходили от автобуса. Они сели на космобетон и раскурили сигареты, уложив автоматы на колени.
— Ну и что теперь? — поинтересовался я.
— Пошли на вокзал, — предложил Орлов. — Может, удастся по стаканчику пропустить.
— Перед написанием рапорта лучше оставаться трезвым, — не согласился я.
— Тогда просто пожрем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Всякая власть есть непрерывный заговор.
О. де Бальзак
Здание амберского космовокзала напомнило мне обыкновенный земной флаеровокзал. Никакой величественности, как на Луне, и монументальности. Все предельно просто. Двухэтажное здание, похожее одновременно на коробку и пирамиду. Роботы-носильщики, снующие по вестибюлю. И уйма военных: от солдат до офицеров с черными повязками, украшенными гербом полка — крестом, пересеченным молниями. Солдаты разводили гражданских по двум залам ожидания. Все выглядело тихо и провинциально.
— А на Амбере что, только поселки, городов нет? — полюбопытствовал я.
— Почему ты так решил? — удивился Орлов. — На Амбере… на Амбере сотня городов как с нашей, так и со стороны повстанцев. Наша часть располагается возле города Корвина. Маленький городок. Всего десять тысяч жителей и плюс наша часть в полторы тысячи солдат, не считая офицеров и их жен. Самый большой город на Амбере — Желязны. Миллион жителей, — читал лекцию Орлов. — У нас заселенная планета.
— И что, города не подвергаются?..
— Не подвергаются. Соглашение от восемнадцатого октября прошлого года. Наши шефы с боссами повстанцев заключили договор о ненападении на крупные гражданские поселения. Так что с тех пор только военные с военными собачатся.
Орлов остановил проходившего мимо офицера.
— Как обстановка? — спросил он.
— Прорвались четыре корабля. Три уже остановлены. Один вращается вокруг космодрома, — доложил лейтенант (я взглянул на погоны и определил чин).
— Когда откроется купол? — поинтересовался капитан.
— Где-то минут через пятнадцать. Наши уже зацепили силовыми лучами их нарушителя. Теперь пытаются посадить. Живой нужен.
— Отлично.
Настроение у Орлова значительно поднялось. Молодой офицер собрался идти дальше, но был вновь остановлен.
— Подождите, у нас там автобус с пассажирами. Разгрузите, а пассажиров сопроводите в зал ожидания, — приказал капитан.
— А это вы сейчас по полю прорывались? — обрадовался лейтенант.
— Мы.
— Ловко, — оценил лейтенант. — Корабль-то повстанцы прямым развалили, перед тем как их сил-лучами зацепило.
— Как развалили? — переспросил я.
— Напрочь.
Только тут я вспомнил, что в корабле оставались Гвинплей Плант и Илла Сливович. Они то ли не успели выбраться, то ли вообще не намеревались покидать корабль. Я не испытывал сожаления, что они погибли. Оставалось лишь надеяться, что это раз и навсегда. Ведь однажды уже им приходилось умирать на моих глазах.
Лейтенант, козырнув Орлову и слегка поклонившись мне, удалился.
А я уперся взглядом в поразительное существо, передвигавшееся в двух метрах от меня. Оно что-то напомнило мне, и, слегка призадумавшись, я вспомнил. О нем я слышал от ныне покойного майора Розова.
— Странно, чего это глоттты по космовокзалу разгуливают? — удивился Орлов. — Их обычно и пивом сюда не заманишь.
— Почему пивом?
— Очень, подлюки, любят.
— А почему вы их называете полуразумными, неясен корень?
— У них потребности и интересы восьмилетнего ребенка, как у детской, так и у взрослой особи. К тому же они гермафродиты. А мне лично что-то слабо верится, чтобы разумные существа могли быть гермафродитами, — разъяснил Орлов.
До бара мы дойти не успели.
Светильники в вестибюле погасли и зажглись вновь. Зал оказался залит оранжевым мягким светом, который через десять секунд пропал.
— Конец опасности, — объявил Орлов. — Даже пожрать не успели. Купол сняли, так что теперь можем возвращаться к автобусу.-
Я голода не испытывал, поэтому согласился легко.
В автобусе пассажиров уже не было. Лейтенант справился с приказом Орлова. Только труп майора Розова, два солдата и шофер.
— Возвращаемся в часть, — распорядился Орлов.
Двери закрылись, и водитель вырулил на трассу.
Машин на дороге не было. Никто не хотел выезжать после воздушной атаки. Боялись повторения прорыва повстанцев. Дорогу со всех сторон обступал лес, изредка проглядывал одинокий домик, окруженный каменным забором.
— И долго продлится вся эта бодяга с повстанцами, серый корень? — осведомился я.
— Да мы могли бы уничтожить их в один присест, если одновременно и массированно ударить, — поделился соображениями Орлов. — Только приказа такого никто не отдает и не отдаст.
— А самим взять инициативу в руки?
— С ума сошел? — капитан уставился на меня как на полоумного. — Приказ должен поступить с Земли. Наши генералы без документа с Земли, или хотя бы устного распоряжения, и пукнуть не смеют.
Орлов замолчал. Через минуту продолжил:
— Был у нас, правда, генерал отчаянный Брукус-Торчил. Так вот он как-то совершил нечто подобное. Самовольно атаковал всеми силами повстанцев. Через час он был объявлен военным преступником. С Земли вылетела следственная комиссия. Ее возглавил лорд Джудд. В результате генерала приравняли к повстанцам, как государственного преступника, и приговорили к смертной казни посредством выброса в вакуум. Приговор был приведен в исполнение над Амбером. А атака захлебнулась, и мы в конце концов вернулись к прежним позициям.
— Господин капитан, лорд Джудд опять к нам прилетел, — внезапно подал голос солдат-водитель.
— Что, эта старая демагогическая крыса вновь у нас? — изумился Орлов.
— Точно, — подтвердил один из солдат в салоне. — Он обходил наши казармы с осмотром. От него мерзко пахнет, какими-то вонючими цветами, словно он на себя весь флак…
— Меня не интересует, как и чем он смердит! — отрезал Орлов. — Что ему здесь надо?
— А кто его знает. Поговаривают, что расследует дело Маккормика, — отозвался шофер.
— Маккормик — это тот, кого обвинили в допросе пленных повстанцев с применением пыток?
— Да кого он там пытал? — возмутился один из солдат, видно, знавший упомянутого Маккормика лично. — Ударил допрашиваемого по морде. Так он эту суку лично знал. Они в детстве дружили. Маккормик же местный.
— Теперь из этого постараются раздуть политический скандал, — подбросил я мысль.
— Не попытаются, а уже раздувают, — поправил меня Орлов.
— А тебе не кажется, что это кому-то выгодно? — поинтересовался я.
— Не кажется, а я в этом уверен. И война на Амбере не кончается и никогда не закончится, потому что бабки крупные проворачиваются. И никто не вмешается. Противовеса нет. Раньше, когда Земля не была единой, а как лоскутное одеяло, была разделена на разные страны, существовала система сдержек и противовесов. Ни один политик, стоящий у руля власти, не мог самовольничать, потому что был ограничен мнением других государств. А теперь — Земля едина и возразить некому.
— Может, Чужие вмешаются? — предположил водитель.
— А им-то зачем это нужно? — поразился Орлов. — У них свои разборки. Они считают Землю недостаточно развитой, чтобы войти в Межгалактическую Разумную Лигу. Так мы и прозябаем на окраине.
К смерти майора Розова командир 8-й мобильной части 17-го звезднодесантного полка генерал Иванисов отнесся равнодушно. Махнул рукой, потребовал написать рапорт, как все случилось, и забыть об этом прискорбном случае. После чего потерял ко мне всякий интерес, погрузившись в видеоконференцию с Генеральным оборонным штабом Амбера. Судя по обрывкам фраз, которые продолжали доноситься даже сквозь закрывшуюся за мной дверь, генерал Иванисов обсуждал с начальниками отдельных частей и воинских подразделений положение после успешно отбитой атаки повстанцев.
— Ну, чего, как наш старик? — спросил Орлов, хлопнув меня по плечу.
Я удержал себя от ответного жеста, побоявшись поломать ребра панибратствующему капитану.
— Суровый мужик, — отозвался я, подумав. — Только его не очень-то заинтересовал Розов.
— Еще бы. Я удивлюсь, если он поступит по-другому. Рапорт?
— Рапорт, — подтвердил я.
— Напишешь потом, — сказал Орлов. — Давай-ка я провожу тебя к костелу нашей части. Осмотришься. Освоишься. Тогда и за рапорт примешься.
— Пожалуй, так и поступим.
Я последовал за Орловым. Мы спустились по лестнице на первый этаж и вышли во двор, где посреди клумб (одна из них изображала герб полка «Крест и Молния») пролегли ровные широкие дорожки, огороженные каменным бордюром.
— В части у нас есть постоянный костел, а когда подразделения выдвигаются на позиции, то, соответственно, образуем передвижную церковь. Я, разумеется, не специалист в этой области. Тебя в курс введет исполняющий обязанности Дубов. Неприятный человек. Но тебе с ним недолго общаться. Он объяснит тебе азы и уедет. У него уже два месяца, как истек срок контракта. Он до этого капелланом был. А когда срок контракта кончился, стал исполняющим обязанности, но его отказались демобилизовать, пока не найдется замена.
Из-за деревьев блеснули остроконечные шпили костела. Костел больше напоминал распухшую от обжорства лягушку, обвешанную игрушками, точно новогодняя елка.
— Вот и пришли. Я к себе. Свободное время. А тебе удачи, — пожелал Орлов. Развернулся и чинно удалился.
Я остался стоять перед зданием, где, судя по определению, пребывал Бог.
Странная ситуация: человечество прорвалось к звездам, стало осваивать новые планеты, а продолжало придерживаться религиозных традиций, которые устарели еще триста лет тому назад. Казалось бы, давно стоило упразднить церковь, как лишнее звено между человеком и Богом, но люди цеплялись за религию, точно ребенок двух лет за соску перед сном, и никак не могли отпустить ее. Теологами Земли уже давно была доказана подлинность Евангелия от Фомы, найденного в начале второй половины двадцатого века. В этом «Евангелии» словами Иисуса говорилось, что церковь не нужна, чтобы приблизиться к Богу. И, казалось, если ты верующий человек, то прими ненужность церкви. Отвергни монополию церковников на доступ к Богу. Но нет. Словно бы, если все верующие отвергнут церковь, и сама вера исчезнет. Кстати, именно такой версии и придерживались христиане Земли и земных колоний согласно последнему глобальному соцопросу.
И вновь я задался вопросом, который прозвучал во мне, словно гром зимой: «Откуда я все это знаю?»
Но ответа не было.
Исполняющий обязанности капеллана Дубов оказался высоким седовласым мужчиной лет пятидесяти. Он промучил меня, таская по костелу часа два с половиной, показывая каждый закоулок и разъясняя мои обязанности. Слава богу, что ныне половина католических обрядов упразднена, а другая половина упрощена. И на должность полковых капелланов стали набирать не священников, а любых гражданских, которые прошли двухмесячные курсы подготовки. Священники отказались поддерживать армию, воюющую на других планетах. На сладкое и. о. Дубов оставил мне учебный курс «Религиозных основ для местных жителей». Когда же в костел запрыгнул глоттт, которого Дубов радостно приветствовал, я был готов разорвать контракт с армией. Что за извращение — обращать в христианство существо, которое и понять не может, что такое распятие.
Выпроводив и. о. Дубова из костела, я прошел в служебную комнату. Спать мне надлежало, не отходя от места службы. И я завалился на кровать. Я мог бы проспать сейчас вечность.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Религии подобны светлячкам: для того, чтобы светить, им нужна темнота.
А. Шопенгауэр
Мне, как всегда, повезло. Ну, надо же было такому случиться, чтоб на мою первую исповедь по другую сторону барьера встал не человек, а глоттт с биопереводчиком, подвешенным под горло, — комок серой слизи. А глаза глоттта привораживали. Он беспрестанно моргал, но выглядело это совсем не так, как у человека. В нормальном положении его глазницы затянуты красной кожей век, подернутой набухшими сосудами, точно решеткой. Когда глоттт моргает, глаза просачиваются сквозь веки, взирают на мир и утягиваются назад.
Он зашел ко мне ранним утром. Я только проснулся, поспешно облачился в форму — прямо на голое тело, прошлепал вниз к дверям, и, едва их открыл и сделал два шага в сторону алтаря, глоттт впрыгнул в храм и дважды нервно моргнул. Отнюдь не бесшумно, а с таким звуком, словно лопнули маленькие воздушные шары.
Сквозь приотворенные двери струился яркий утренний свет светил-близнецов. А мне вовсе не хотелось развлекать прихожанина, тем более такого. С превеликим удовольствием я проводил бы чудище, сидящее передо мной, пинками за дверь. Но роль, которую я взял на себя, и извечная миссионерская деятельность христианской церкви не позволяли мне выдать свои чувства.
Единственным человеком, которого я с превеликой радостью принял бы сейчас, была Рената. Да еще, конечно, Марк, но он всегда идет вне конкуренции.
Проводив глоттта к кабинке, название которой я так и не запомнил, хоть и. о. Дубов повторил его раза четыре во время вчерашней экскурсии, я перекрестился и шагнул в соседнюю дверцу, будто взошел на эшафот. В этой кабинке мне надлежало исповедовать полуразумное кенгуру, и я запаниковал. Мне было не по себе. Я не испытывал таких чувств, когда проникал в здание Всемирной Библиотеки. И даже когда шел плечом к плечу с Марком через болота, стремясь к резиденции Гоевина, чтобы убить его, я не волновался так, как сейчас.
Теперь нас разделяла черная декоративная полупрозрачная решетка.
Стоило мне опуститься на жесткую скамейку и отдернуть шторку, которая прикрывала решетку-разделитель с моей половины, как до меня донеслось визгливое кваканье, напоминавшее вопли подростка, возбужденного видом голой самки. Я очень сомневался, что гермафродитный глоттт понял бы мое сравнение, но именно этот образ пришел ко мне первым.
Биопереводчик ретранслировал кваканье в слова:
— Меня величать/кликать Зур-тхан-с сто тридцать девятый. Я делиться/рассказывать/нести слово исповеди тебе кварач святой.
Я понятия не имел, что такое «кварач», но, судя по почтительной интонации переводчика (в кваканье я почтительности разобрать никак не мог), слово относилось ко мне и было насыщено положительными эмоциями.
Биопереводчик подтвердил мои догадки: будто толковый словарь кенгуроидной расы, он выдал мне справочную статью.
— Кварач — у гермафродитов глотттов означает мать и отца в едином лице.
Спасибо, Зур-тхан-с, не помню твой номер, удружил…
— Также кварач используется как обращение к лицам, носящим духовный сан, — добавил биопереводчик.
— Я слушаю тебя, сын мой, — елейным голосом произнес я.
Да чтоб я разложился на атомы, если у меня будет такой сын!..
— Кварач, я хотеть/мечтать/просить исповеди. Я очень жаждать/трепетать это таинство. Но меня гнетут/тревожат/страшат сомнения.
Кваканье улеглось, словно глоттт засомневался в здравости своего рассудка.
— Поделись со мной сомнениями, сын мой, — вкрадчиво предложил я.
Ну все, прилипло. Теперь добра не жди. Хорош сынуля!..
— Я много думать/мечтать/мыслить, и я напоролся/нашел/открыл мысль, что есть парадокс в самом Писании Святом. Этот парадокс затрагивает/касается/бередиг только глотттов. Он ни в коей мере не имеет отношения к людям.
Надо же, эта помесь лягушки и кенгуру не такой уж ребенок, как хочется видеть людям.
— В чем же парадокс? — поинтересовался я, сознательно пропустив выражение «сын мой».
— В Святом Писании говорится/описывается/повествуется о народе Бога — человечестве, но там ни слова не упоминается/рассказывается/эпизодируется о глотттах.
— Так и есть, — подтвердил я, отметив наблюдательность Зур-тхан-с.
— Но вы говорите/проповедуете/завораживаете, что все твари Вселенной суть творение/производство/вдохновение Божье.
Интересно, кто наплел ему такую ахинею?
— Истинно так, — согласился я.
— Как же возможно это, если в Писании Святом о глотттах ни слова?
Любознательный товарищ.
— Лишь Богу ведом весь масштаб творения его, — выдал я перл.
И, похоже, Зур-тхан-с мои объяснения удовлетворили.
— Спасибо, Кварач, слово твое благословенное успокоило/умиротворило меня. Каюсь ныне я, ибо грешен был, когда позволил сомнениям заползти/заструиться/отравить мои помыслы. Каюсь также я, ибо грешен и часто предаюсь гнусным мыслям о строении мироздания без присутствия Бога. Каюсь, что допускаю/предполагаю/предаю возможность отсутствия Бога.
Неужели это и есть все грехи странного существа, которого по прихоти церкви вовлекли в чуждую ему идеологию.
— Я отпускаю грехи твои, сы-ын мой.
Последние два слова дались мне с зубовным скрежетом. Меня всего передернуло, когда я произносил «сын мой», обращаясь к слоноподобному кенгуроиду.
— Я счастлив, Кварач, я вновь чувствовать/видеть/грезить присутствие Бога.
— Скажи, Зур-тхан-с, а много верующих среди твоих соплеменников? — неожиданно для себя поинтересовался я.
— Почему вы спрашивать/интересоваться/не ведать? — насторожился глоттт.
— Я вчера прибыл на службу. Я не успел еще все узнать.
— А где Кварач Дубббоввв?
— Он отбыл домой, на Землю…
— …обетованную.
Биопереводчику удалось передать весь трепет и благоговение, которое вложил глоттт в последнее слово.
— Прочти десять раз «Деве Марии», и грехи твои будут отпущены.
Зур-тхан-с истошно расквакался.
Биопереводчик перекинул его странные вопли в слова.
— Рассыпается в благодарностях. Хлопнула дверь кабинки. Глоттт покинул исповедальню, а затем и капеллу.
До обеда никаких происшествий не случилось. Я даже успел заскучать. Никакого развития событий. Если остальные дни, которые мне придется провести на Амбере, пройдут так же скучно, как и этот, я ни на дюйм не приближусь к разгадке своей памяти. Утреннюю службу я проводил в кромешном одиночестве. Я вообще не стал бы ничего делать, если бы не оставалась вероятность, что в костел кто-нибудь заглянет. Вот и пришлось пыхтеть по укороченной программе. Как проводить утреннюю, дневную л вечернюю службы, мне в двух словах объяснил и. о. Дубов; я оказался прилежным учеником и лишь дважды ошибся, когда выполнял все пункты самостоятельно.