Страница:
— Кто пойдет?
Крысобой оглядел контингент и, кроме Гвинплея Планта, который поднял руку, не заметил желающих.
— Чего притихли, смельчаки?! — насмешливо спросил Марк. — Как базары точить, вы все первые. А как в деле поучаствовать, то и пыл теряете?
Его вызов принес еще две руки. В добровольцы записались Лукан Сваржич и Иоганн Форестер — чернокожие студенты, вздумавшие в дни каникул подзаработать.
— Значит, так: вшестером мы спустимся к подножию скалы и попытаемся найти вход в расщелину. Задача вторая: отыскать, если он есть, труп Чужого. А вам, братцы остающиеся, рекомендую сидеть смирно, ссор и войн не затевать. Приду — проверю!
Крысобой подкрепил свои слова зловещей ухмылкой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вход в расщелину мы обнаружили сразу же, спустившись к самому дну. Свет с поверхности планеты сквозь толщу воды сюда не пробивался, и мы оказались в полной темноте, которая тут же была разогнана шестью яркими лучами, выстрелившими из фонарей.
Вход представлял собой овальную дырку с неровными краями. В таких дырах в виртуальном кино скрываются чудовища, ждущие своего выхода. И стоит главным героям проникнуть в пещеру, как она тут же захлопнется, потому что окажется пастью чудовища, которое утробно заурчит, выплывая из широкого ущелья. Реальность разошлась с фантазиями создателей кино. Дырка, когда мы в нее вплыли, не пожелала превращаться в пасть и позволила нам исследовать ее.
Расщелину явно продолбили — мне это сразу стало ясно. На стенах были видны следы обработки. Неровные скосы. И рисунки. Крохотные, выковырянные маленькими резцами линии, сплетающиеся в картинки, которые даже при большом желании я не смог бы расшифровать.
Я поправил сползший с плеча «РАК» и нагнал ушедший вперед по горизонтальному туннелю отряд.
Крысобой и Музыкантская возглавляли процессию, а мне и Планту была доверена честь ее замыкать. В центр по обыкновению поместили жидкую начинку — Сваржича и Форестера, которые старались не показывать виду, но все равно тряслись от страха, грозя разбудить вулкан и замуровать нас под толщей камней и остывшей лавы.
Туннель дважды вильнул и вывел нас на дно колодца, который закупоривался жилой капсулой, светившейся в вышине.
— Мужики, вы задумывались, откуда в капсулах свет?
Голос Планта из-под пленки костюма индивидуальной защиты звучал глухо и настороженно.
— Это стены излучают, — несмело пролепетал Лукан Сваржич.
Его черное лицо в черных водах стало невидимым, только два белых глаза блистали из темноты. Зрелище, надо сказать, жуткое. Если бы Екатерина Бессмертная осталась жива и ей бы довелось взглянуть на Сваржича на глубине, ее сердце разорвалось бы от ужаса.
— Стены капсулы созданы из живой материи, которая преобразовывает воздух, а также впитывает крохотные рассеянные доли света, что достигают ее поверхности, собирает их вместе и переводит обратно в свет, которым и освещается наше обиталище.
— А ты, видать, умник! — возмутился Плант, хватая Сваржича за грудки. — Я умников не люблю. Так что запомни…
Что должен запомнить Сваржич, Плант договорить не успел. Пространство вокруг нас завибрировало.
Я сперва подумал, что началось землетрясение, но тряска внезапно прекратилась. Плант отпустил Сваржича, оглядываясь по сторонам. И тут к нашим ногам выпало, откуда-то с вершины колодца, тело. Тело принадлежало тому чудику, что разглядывал нас сквозь пол и от испуга (это мое твердое убеждение) сжег мозг Бессмертной. Абориген был еще жив. Невесть сколько времени он провисел, прилипнув к колодцу, словно дожидался нашего прихода, и теперь печальными глазами осматривал нас. Чувствовалось, что он умирает. Смерть читалась в его взгляде. Взгляде, который притягивал. Взгляде, который растворял. Взгляде, который уводил… за собой…
Я перестал видеть расщелину. Я перестал ощущать окружавший меня мир. Я стал частью целого, коллективного разума, который выплетался в умирающей частичке в образ грандиозной величины клубка, сплетенного из бессчетного количества нитей разных цветов. Я видел, как живут нити. Я видел, как они дышат. Как мечутся по клубку миллионы искр — мыслей. Я почувствовал себя на долю секунды частью целого. И целое испугалось. Оно отшатнулось от меня. Я увидел, как клубок трансформировался в лицо, которое кричало и агонизировало. Я ощутил толчок. Разум отстранялся от меня. Он выталкивал меня. В последний момент, возвращаясь в свое естество, я ощутил приближающийся отряд Чужих и выпал.
— Ах ты, сука!!! — ревел Крысобой, всаживая в тело аборигена пулю за пулей.
Я лежал на руках Гвинплея Планта, который вынужден был сесть на дно.
— Ты чего бесчинствуешь, Марк? — спросил я, подумав, что говорю слишком тихо и Крысобой меня не услышит.
Но Марк услышал, прекратив палить в кусок мяса, бывший когда-то частью коллективного разума.
— Я подумал, что эта тварь тебе мозги выела, — признался он.
— Ей показалось, что мои мозги не такие вкусные, как твои. Вот она и пыталась вызнать, с какой подливкой твои мозги жрать лучше, — сохраняя серьезность, выдал я перл.
— Я же говорил, что Чужие — мерзкие твари, которые только и ждут, чтобы нам все мозги выесть, а потом нами править как скотом, — обрадовался Гвинплей Плант, до которого ни одна шутка, связанная с аборигенами, просто не доходила ввиду особенностей его мыслительного аппарата.
Я поднялся на ноги. В теле витала слабость. Я взглянул на Крысобоя и сообщил:
— Сматываться отсюда надо. На нас движется маленькая армия, и настроение у них, надо сказать, не очень дружественное.
Крысобой скривился. Похоже, русалкозавры ему порядком надоели. Он передернул затвор. И подозрительно на меня скосился:
— А тебе откуда известно?
— От этого, — как нашкодивший ребенок, я указал пальцем на неподвижного аборигена.
— А больше он тебе ничего не сказал? — насмешливо спросил Марк, опуская ко дну дуло «РАКа».
Я не удостоил Марка ответом. На дно колодца вплыла Музыкантская, размахивая руками. Она казалась встревоженной, и по ее напряженному лицу я понял, что без боя нам не уйти.
— Там… — она пыталась отдышаться, — их тьма… они окружили наши капсулы… но огонь не открывают… выжидают чего-то…
— Пока мы не вылезем, — предположил я.
— Русс, тебе кто-нибудь говорил, что ты изрядная стерва? — спросил Крысобой.
— Нет. Ты первый, — ответил я.
За этой словесной баталией я и Крысобой пытались скрыть мучительный поиск выхода из сложившейся ситуации. Принимать бой с ордами туземцев нас не увлекало. В этом не было смысла. Мне довелось почувствовать их разум, и я знал, что их возможности в живой силе практически безграничны по сравнению с нашими. Тем более, мы раздражаем только одну колонию, которая при случае может обратиться за поддержкой к другой. Значит, нужно вступать в переговоры. Но как, если мы даже языка не знаем. Как с русалкозаврами разговаривать?
Пока мы перебранивались, под шумок со дна колодца смотались Сваржич и Форестер. Даже Плант не заметил их отступления.
Я разинул было рот, чтобы выдать какую-то очередную тираду, но так и остался стоять с недосказанными, повисшими на губах словами. Снаружи зазвучало пение автоматов, которыми мы вооружили темнокожих студентов. Автоматы выпевали по нам панихиду.
Мы вынырнули из расщелины и сразу укрылись за громадным валуном. Крысобой и Музыкантская заозирались по сторонам, пытаясь сориентироваться. Гвинплей Плант тут же заметил армаду аборигенов, которая нависла дамокловым мечом над нашим гнездовьем, и успел вскинуть автомат, который я без промедления вывернул из его рук.
Я увидел чернокожих студентов.
Лукан Сваржич и Иоганн Форестер лежали мертвыми возле выхода из пещеры. Подле них с расплавленными дулами, уткнувшись прикладами в землю, покоились автоматы, успевшие сделать перед смертью несколько трелей. Неестественно выгнутые, обуглившиеся кое-где тела с сожженной пленкой индивидуальных костюмов.
— Чего с аборигенами делать будем? — вопросил Крысобой.
И тут же получил ответ.
— Чужих только мочить!!! — приказал Гвинплей Плант.
Я выглянул из-за валуна, оценивая наши возможности.
Аборигены вились облаком над гнездовьем. Численность их явно зашкаливала за предел двух сотен. Плюс к этому я отметил отдельно висящие двадцать туш, оседланные аборигенами. Туши напоминали морских коров и одновременно скатов. Они были родственниками той твари, которой я сделал кесарево сечение.
— Скорее уж они нас замочат! — выдал я умозаключение.
— Что предлагаешь? — спросила Музыкантская.
— Вести дело к перемирию, — ответил я, адресуя свои слова конкретно Гвинплею Планту, которому подобная перспектива душу не грела. — Мы здесь пару дней, а уже в дерьмо вляпались. Так что дело нужно решать миром. Иначе шоу это, конкретно, закончится раньше времени.
— Они Бессмертных убили, — упрямо сжав челюсти, не собирался сдаваться Плант.
— Повторяю специально для тебя, — отреагировал Крысобой. — Бессмертных к печальному итогу кто-то из наших привел, а вовсе не эта восьмиглазая липучка.
— Я свое мнение сказал. Мне добавить нечего, — упорствовал Плант.
— Как ты намерен с русалкозаврами беседовать? — спросила Музыкантская, наклоняясь ко мне.
Пробудились фривольные мысли.
Если бы не Крысобой, с которым у Ренаты мало-помалу стали налаживаться отношения, ее персоной занялся бы я.
— Ну, с тем-то я побеседовал, — возразил я.
— С каким тем? — не понял Крысобой.
— С тем, в котором ты дырок натворил.
— И как ты с ним беседовал? — недоверчиво нахмурился Марк.
— Восьмиглазик со мной ментальный канал настроил.
— Ментальный что?
— Канал. Он вызвал меня мысленно, и несколько минут мы общались на уровне образов.
— Какие несколько минут? — вмешался Гвинплей Плант. — Ты всего секунд двадцать в отключке пролежал. Потом всплыл сразу.
— Правильно. Как только Марк выстрелил в русалкозавра, и тот умер, я очнулся. За это время я успел много чего полезного узнать.
— Колись, — потребовал Крысобой.
— Да побыстрее, — вставила Музыкантская, высунувшись из-за валуна. — А то, похоже, не один ты о мире грезишь. К нам три восьмиглазика плывут.
— Аборигены эти представители коллективного разума. Тут у них неподалеку колония находится. И с нами воюет только одна колония. Хотя все дно заполнено их поселениями…
— Они совсем близко, — торопила Музыкантская.
— Мужики, — решился я, — я пойду с ними побеседую. У меня получится.
Я вынырнул из-за валуна, не давая опомниться своим спутникам.
В двадцати шагах от меня и в трех метрах от дна на двух маленьких скатах парили аборигены, грациозно держась за шишковатые наросты на головах животных.
Я примирительно простер к ним руки, вглядываясь в глаза полного русалкозавра, выглядевшего самым представительным.
Я хотел было извиниться за поступок чернокожих студентов, понимая, что звучать это будет весьма глупо, но тут же передумал. Они уже поплатились за свои действия.
Я не мог отвести взгляд от внимательных цепких зрачков, которые меня изучали. Зрачки расширялись, поглощая меня, точнее, мою сущность. И я проваливался… я кружился… я возносился…
Я увидел клубок, искрящийся клубок, знакомый по предыдущему контакту, но теперь клубок выглядел более дружелюбно, а возле него фланировал, словно дожидался меня, пышный восьмиглаз. Завидев мое появление, восьмиглаз оттолкнулся от клубка и в два изгиба приблизился. Оказавшись рядом со мной, он замер, смерил меня мягким, но внимательным взглядом и склонился в поклоне.
Я ответил ему тем же.
— Для меня есть честь общаться с тем, кто давно покинул мир сей и следы чьи не наблюдались в мирах обитаемых вот уже многие тьмы лет, — прокурлыкал абориген.
Хорошее начало для беседы.
— Мне тоже приятно очень беседовать с тобой… — Я замялся, не зная, как обратиться к туземцу. Не русалкозавром же его называть, в самом деле.
Восьмиглаз заметил мое смущение и помог:
— Мою индивидуальность нарекли. Я — Клинч.
— Мне очень приятно, глубокоуважаемый Клинч. Меня зовут Русс.
— Русс, — повторил Клинч и прищелкнул языком.
— Что ты имел в виду, когда говорил про меня… Ну, что я давно покинул мир и давно не появлялся? — полюбопытствовал я.
Клинч кувыркнулся и хитро поинтересовался:
— Ты отчего-то не обладаешь понятием о моих словах?
— Да. Я не понимаю их, — признался я, подумал и добавил: — Я плохо помню о том, кто я такой.
— Я не могу помочь тебе совсем. Ты должен понять сам то, что хотел сказать я. Ты должен вспомнить свое прошлое. Я боюсь.
Восьмиглазик зажмурил семь глаз, а восьмой вытаращил так, что я испугался за его сохранность.
— Ты боишься меня? — спросил я.
— Боюсь. Очень боюсь.
— Почему ты опасаешься меня?
— Ты должен понять сам. Когда вспомнишь все. Я не могу сказать тебе.
— Почему вы напали на нас? — резко сменил я тему.
— Очень долгое время. С тех пор как пропали последние, такие как ты, наш мир никто не посещал. Мы испугались. Мы не хотели обидеть. Мы мирный народ.
Клинч поклонился и часто-часто замигал глазами.
— Верю, — согласился я.
— Мы не хотели с вами воевать, — признался Клинч.
— Один из ваших убил человека. Он сжег мозг.
— Я знаю. Я сожалею. Это прискорбно. Я не хотел. Он испугался. Он защищался. Он умер после этого. Да успокоятся его плавники.
— Да успокоятся, — согласился я. — Я могу считать, что мы в мире. И никакой войны не будет?
— Именно так. Мы заключили мир. Мы редко воюем. Наша растараш не воюет, не то что растараш бланкуш.
Честно говоря, мне не хотелось вдаваться в подробности местного социального устройства. Но я догадался, что «растараш» — это ближайшее к нам сообщество аборигенов, а «растараш бланкуш» — это соседнее сообщество. Похоже, на дне, как и в человеческом сообществе, процветала ксенофобия, от которой мы никак не могли избавиться.
— А зачем тогда такая тьма народу и животные ваши? — поинтересовался я.
— Мы хотим, чтобы все было по-настоящему, чтобы торжественно.
Абориген радовался нашему миру:
— Мы хотим пригласить вас в гости.
Такого поворота событий я не ожидал. Но отказываться не стоило. Этим мы могли обидеть русалкозавров, а кто знает, что они предпримут против обидчиков, даже если их боятся. Может, у них в обычае не прощать отказы от приглашений, и воевать до последней капли крови. Кстати, что-что, а у этих тварей даже кровь может оказаться смертельной. Хотя, если припомнить, Крысобой, который изрешетил восьмиглазика, никак не пострадал, значит, только скаты опасны даже при смерти. Какая, впрочем, разница? Враждовать-то с ними мы не собирались.
— Мы прибудем в гости к вам. Только сначала нам нужно поговорить с нашими товарищами и сообщить им радостную новость, — сказал я, принимая приглашение.
Восьмиглазик заметно оживился, прищелкнул языком и обернулся вокруг своей оси.
— Мы радуемся. Мы очень радуемся. Мы готовимся. Когда солнце коснется неба, я прибуду к вам, чтобы проводить, — русалкозавр поклонился. — Я покидаю вас.
Контакт прекратился. Я вернулся к реальности и увидел удаляющиеся спины аборигенов.
Я почувствовал в теле усталость, и тут же кто-то хлопнул меня по плечу.
— Как у тебя получилось?! — обрадованно проревел Крысобой. — Молодчага, моя работа!!!
Музыкантская обняла меня и стиснула в своих объятиях так, что мне тут же захотелось ее вырубить. Дальнейшее пребывание в таких объятиях грозило мне смертью.
— Они не хотели воевать с нами, — пропыхтел я.
— Чужой, который не хочет воевать с человеком, притворяется, — заявил Гвинплей Плант.
— Они не притворялись, — отрезал я.
— Тогда зачем они нападали?
Резонный вопрос. Кто их знает, зачем они нападали. Может, от испуга.
— Они боятся нас.
— И правильно! — возликовал Гвинплей Плант.
— Нас пригласили в гости, — сообщил я. Музыкантская от удивления разжала объятия, и я наконец высвободился.
— И чего?
Крысобой выглядел растерянным.
— А я бы не пошел, — засомневался Гвинплей Плант. — Чужой не женщина. Разговор пойдет не о любви.
— Нам нужно идти, — озвучил я свое мнение. — Я пойду. Завтра за нами на рассвете приплывет провожатый.
— Если ты пойдешь, Русс, то и я пойду, — твердо сказал Крысобой.
— Я тоже. Как я могу вас к Чужим отпустить одних. За ними глаз да глаз нужен, — засуетился Гвинплей Плант.
— Нет, мужики, без меня вы точно никуда не тронетесь, — заявила Музыкантская. А спорить с ней — дело гнилое.
— Возвращаться надо. Наши там с ума сходят.
Я оттолкнулся от дна и начал медленно подниматься на поверхность. Я чувствовал грандиозную усталость, словно на день подменил Сизифа и вталкивал обломок Везувия на высочайшую на земле гору.
Ох, нелегкая это работа, русалкозавру втолковывать что-то.
В гнездовье нас поджидала печальная новость. Пока мы обследовали расщелину и общались с туземцами, во сне скончалась Инна Клокова. Ей было чуть больше полтинника, и всю свою жизнь она управляла учебным процессом.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Первое, что я услышал, войдя через шлюз в гнездовье, был голос Иллы Сливович:
— Скажите, почему я должна страдать из-за этой старой перечницы?! Если она изволила откинуть коньки в моей комнате, почему я должна это расхлебывать?!
Кто-то тихий и неуверенный пытался успокоить разбушевавшуюся телеведущую.
— Прекратите мне шушукать!!! Немедленно уберите труп!!! Я не намерена всю ночь с мертвяком в одной комнате обретаться!!! Что вы меня успокаиваете?! Переложите труп к тем двум мертвякам!!!
Крысобой хмыкнул и сбросил защитный костюм. Судя по его физиономии, он с удовольствием свернул бы Сливович шейку. Я, впрочем, разделял его желания. Чего уж говорить о Музыкантской, которой императорские замашки увядшей топ-модели стояли уже поперек горла.
Я вошел в совещательную капсулу, где проходило сольное выступление Сливович перед группой оробевших слушателей. Крис Холмс, мрачно разлегшись в узком кресле, постукивал ногой об пол и созерцал потолок. Его порядком утомили тирады Сливович, но прерывать ее истеричные заявления он не торопился; словно садист, он с наслаждением впитывал все ее занудства, не подавая вида, что они ему доставляют удовольствие. Не нравился мне этот человек. Ох, как не нравился. Марианна Иванихина шарила по карманам шерстяного пиджака и мечтала принять инъекцию валидола, но капсулы с лекарством никак не могла найти. Для нее каждое слово Сливович было равноценно уколу в сердце. Я бы не стал сильно удивляться, если следующим трупом в нашей компании оказалась бы именно Иванихина. Таких людей, как она и Сливович, в одно помещение даже на двадцать минут запирать нельзя, не то что на месяц.
Остальных участников шоу, собравшихся в комнате, я не знал. Видел их несколько раз. Они постоянно мелькали фоном: пожилой толстопузый хохотун с гладко зачесанными на проплешину волосами, китаец двухметрового роста с длинной, до тощего зада косой, мальчишка лет восемнадцати с выщербленным прыщами лицом и тридцатилетняя дама, которая после каждого рукопожатия отмывала руки в ванной комнате.
— Что, какие проблемы? — рокотнул Крысобой, появляясь в совещательной капсуле.
— Училка наша преставилась, — сообщил, позевывая, Крис Холмс.
— Сама преставилась, или опять без Чужих не обошлось? — осведомился Гвинплей Плант.
— Сама. Сама, — вздохнул толстопузый хохотун и больше за весь разговор не произнес ни слова.
— Что ж, это, конечно, облегчает дело, — сказал Крысобой, опускаясь в кресло.
Я заметил, как Музыкантская встала позади Иллы Сливович, но не догадался, что она намерена предпринять. Ситуация прояснилась через минуту.
— Что это облегчает?!! — взвилась Сливович, реагируя на слова Марка. — Что это облегчает?! Эта старая сука сдохла в моей комнате!!! Где мне теперь прикажете спа…
Договорить она не успела. Рената надавила Илле на плечи и насильно опустила ее на диван. Музыкантская склонилась над ухом Сливович и зловеще тихо, но так, что каждое слово звучало в комнате раскатом колокола, произнесла:
— Заткнись. И не рыпайся. Сиди тихо. Не мешай людям разговаривать.
Сливович притихла.
— Труп, разумеется, перенести надо. В капсулу Бессмертных, — вынес решение Крысобой.
— Только сначала на Клокову посмотреть стоит, — добавил я.
— Это точно. Что стоит, то стоит. Крысобой вскочил.
— Веди к телу, — приказал он Сливович.
Комната топ-модели располагалась рядом с комнатой Бессмертных, где давно поселилась смерть. Удалив всех посторонних за дверь, Музыкантская заперла капсулу изнутри и присоединилась к Крысобою, который, склонившись над мертвой женщиной, сжавшейся в комок на кровати Сливович, изучал тело.
— Меня лично только один вопрос волнует: почему Клокова выбрала кровать Сливович для того, чтобы умереть? — спросил я, присаживаясь в углу капсулы в кресло.
— Это-то и странно, — согласился со мной Гвинплей Плант, которого Музыкантская не отнесла к касте посторонних.
— Может, у них отношения какие-то были, — предположил Крысобой, отступая от кровати. — Неестественные.
Музыкантская с осторожностью оператора глазной хирургической установки обследовала тело.
— И что делать будем? — поинтересовался Гвинплей Плант. — Тут еще в гости к Чужим идти, а у нас трупешник за трупешником.
— Мужики, Клокову убили, — неожиданно для всех сообщила Музыкантская.
— Почему ты так думаешь? — удивился я.
— Я, как охотник, специализируюсь, в первую очередь, на ядах. Так вот, ее отравили. Причем необычным способом. — Рената откинула волосы с ушей Клоковой и указала длинным пальцем на ушную раковину. — Видите вот здесь характерные покраснения?
— Красноту-то я вижу, и что? — спросил Крысобой.
— Кто-то впрыснул ей в ухо яд. Судя по скрученности конечностей, яд этот принадлежит к классу акваморфных.
— Что это означает? — полюбопытствовал я.
— Акваморфные яды, если выражаться ненаучным языком, выжимают из тела всю воду. Заметьте, что старушка-то усохла, оттого ее и скрючило. Если ее сейчас взвесить, то, могу поклясться, она потеряла половину своего прежнего веса. Акваморфных ядов большое количество, и все они по-разному выжимают жидкость, но принцип один и тот же.
— А куда вода девается из тела? — спросил я, напряженно вглядываясь в пол.
Честно говоря, я ожидал увидеть громадную лужу, но ее. не было. Может, она затекла под кровать, но сомнительно что-то. А старушка и впрямь выглядела, как свежая мумия. Странно, что все подумали, что Клокова умерла своей смертью, и не заметили изменений в ее теле.
— Этот яд, похоже, действует следующим образом. Он вяжет воду с собой, и получается гель. В результате вода из тела не исчезает, но перестает выполнять свои функции, — пояснила Музыкантская. — Но что странно. Яды эти на Земле не водятся. Они с Амбера.
Ну, вот, опять Амбер. Что же все так к этой планетке привязались. Уже одни эти совпадения просто обязывают меня посетить ее.
— Мужики, клянусь кишками Чужих, я знаю, кто убийца, — возопил Гвинплей Плант.
Над совещательной капсулой кружился скат, оседланный любопытным аборигеном, что необычайно пугало народ. Только лишь Крис Холмс сохранял спокойствие. Остальные встревоженно озирались, боясь нападения со стороны, и через каждую минуту задирали головы к потолку, проверяя, на месте ли скат, не убрался ли он восвояси. Но что самое странное, люди вели себя так, будто они онемели. Никто не раскрывал рта и не перешептывался с соседом. Хранили молчание, как какую-то святыню.
— Чего он там прилип? — шепотом спросил у меня Крысобой, имея в виду аборигена.
— А кто его знает? — ответил я вопросом на вопрос. — Может, любопытство пробрало.
Мы застыли посередине совещательной капсулы, как монументы надзирателям, но на нас никто не обратил внимания. Собравшиеся участники шоу были увлечены цирковыми кульбитами ската над крышей нашего дома.
— Внимание. Внимание, господа! — рявкнул я.
Люди повыпадали из верчения на одном месте в поисках удачной позы для созерцания потолка и уставились на меня. Краем глаза я заметил, как Гвинплей Плант обогнул комнату по стене и встал между креслами Криса Холмса и безымянного толстопузого хохотуна.
— Нас опять преследуют. Аборигены готовятся к нападению, — заявила Марианна Иванихина.
— Никто нас не преследует и преследовать не собирается. С аборигенами мы заключили мир, — сообщил я.
Эффект, который мои слова произвели на присутствующих, был равен взрыву плазменной бомбы посреди задыхающегося от людей мегаполиса.
— Аборигены в сущности своей мирный народ… — продолжал я.
— Точно. Мирный, как ни странно. Чужие и мирные к тому же, — пропел Гвинплей Плант.
Я, не обращая внимания на его замечание, продолжил:
Крысобой оглядел контингент и, кроме Гвинплея Планта, который поднял руку, не заметил желающих.
— Чего притихли, смельчаки?! — насмешливо спросил Марк. — Как базары точить, вы все первые. А как в деле поучаствовать, то и пыл теряете?
Его вызов принес еще две руки. В добровольцы записались Лукан Сваржич и Иоганн Форестер — чернокожие студенты, вздумавшие в дни каникул подзаработать.
— Значит, так: вшестером мы спустимся к подножию скалы и попытаемся найти вход в расщелину. Задача вторая: отыскать, если он есть, труп Чужого. А вам, братцы остающиеся, рекомендую сидеть смирно, ссор и войн не затевать. Приду — проверю!
Крысобой подкрепил свои слова зловещей ухмылкой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вовремя споткнувшийся может не упасть.
Т. Фуялер
Вход в расщелину мы обнаружили сразу же, спустившись к самому дну. Свет с поверхности планеты сквозь толщу воды сюда не пробивался, и мы оказались в полной темноте, которая тут же была разогнана шестью яркими лучами, выстрелившими из фонарей.
Вход представлял собой овальную дырку с неровными краями. В таких дырах в виртуальном кино скрываются чудовища, ждущие своего выхода. И стоит главным героям проникнуть в пещеру, как она тут же захлопнется, потому что окажется пастью чудовища, которое утробно заурчит, выплывая из широкого ущелья. Реальность разошлась с фантазиями создателей кино. Дырка, когда мы в нее вплыли, не пожелала превращаться в пасть и позволила нам исследовать ее.
Расщелину явно продолбили — мне это сразу стало ясно. На стенах были видны следы обработки. Неровные скосы. И рисунки. Крохотные, выковырянные маленькими резцами линии, сплетающиеся в картинки, которые даже при большом желании я не смог бы расшифровать.
Я поправил сползший с плеча «РАК» и нагнал ушедший вперед по горизонтальному туннелю отряд.
Крысобой и Музыкантская возглавляли процессию, а мне и Планту была доверена честь ее замыкать. В центр по обыкновению поместили жидкую начинку — Сваржича и Форестера, которые старались не показывать виду, но все равно тряслись от страха, грозя разбудить вулкан и замуровать нас под толщей камней и остывшей лавы.
Туннель дважды вильнул и вывел нас на дно колодца, который закупоривался жилой капсулой, светившейся в вышине.
— Мужики, вы задумывались, откуда в капсулах свет?
Голос Планта из-под пленки костюма индивидуальной защиты звучал глухо и настороженно.
— Это стены излучают, — несмело пролепетал Лукан Сваржич.
Его черное лицо в черных водах стало невидимым, только два белых глаза блистали из темноты. Зрелище, надо сказать, жуткое. Если бы Екатерина Бессмертная осталась жива и ей бы довелось взглянуть на Сваржича на глубине, ее сердце разорвалось бы от ужаса.
— Стены капсулы созданы из живой материи, которая преобразовывает воздух, а также впитывает крохотные рассеянные доли света, что достигают ее поверхности, собирает их вместе и переводит обратно в свет, которым и освещается наше обиталище.
— А ты, видать, умник! — возмутился Плант, хватая Сваржича за грудки. — Я умников не люблю. Так что запомни…
Что должен запомнить Сваржич, Плант договорить не успел. Пространство вокруг нас завибрировало.
Я сперва подумал, что началось землетрясение, но тряска внезапно прекратилась. Плант отпустил Сваржича, оглядываясь по сторонам. И тут к нашим ногам выпало, откуда-то с вершины колодца, тело. Тело принадлежало тому чудику, что разглядывал нас сквозь пол и от испуга (это мое твердое убеждение) сжег мозг Бессмертной. Абориген был еще жив. Невесть сколько времени он провисел, прилипнув к колодцу, словно дожидался нашего прихода, и теперь печальными глазами осматривал нас. Чувствовалось, что он умирает. Смерть читалась в его взгляде. Взгляде, который притягивал. Взгляде, который растворял. Взгляде, который уводил… за собой…
Я перестал видеть расщелину. Я перестал ощущать окружавший меня мир. Я стал частью целого, коллективного разума, который выплетался в умирающей частичке в образ грандиозной величины клубка, сплетенного из бессчетного количества нитей разных цветов. Я видел, как живут нити. Я видел, как они дышат. Как мечутся по клубку миллионы искр — мыслей. Я почувствовал себя на долю секунды частью целого. И целое испугалось. Оно отшатнулось от меня. Я увидел, как клубок трансформировался в лицо, которое кричало и агонизировало. Я ощутил толчок. Разум отстранялся от меня. Он выталкивал меня. В последний момент, возвращаясь в свое естество, я ощутил приближающийся отряд Чужих и выпал.
— Ах ты, сука!!! — ревел Крысобой, всаживая в тело аборигена пулю за пулей.
Я лежал на руках Гвинплея Планта, который вынужден был сесть на дно.
— Ты чего бесчинствуешь, Марк? — спросил я, подумав, что говорю слишком тихо и Крысобой меня не услышит.
Но Марк услышал, прекратив палить в кусок мяса, бывший когда-то частью коллективного разума.
— Я подумал, что эта тварь тебе мозги выела, — признался он.
— Ей показалось, что мои мозги не такие вкусные, как твои. Вот она и пыталась вызнать, с какой подливкой твои мозги жрать лучше, — сохраняя серьезность, выдал я перл.
— Я же говорил, что Чужие — мерзкие твари, которые только и ждут, чтобы нам все мозги выесть, а потом нами править как скотом, — обрадовался Гвинплей Плант, до которого ни одна шутка, связанная с аборигенами, просто не доходила ввиду особенностей его мыслительного аппарата.
Я поднялся на ноги. В теле витала слабость. Я взглянул на Крысобоя и сообщил:
— Сматываться отсюда надо. На нас движется маленькая армия, и настроение у них, надо сказать, не очень дружественное.
Крысобой скривился. Похоже, русалкозавры ему порядком надоели. Он передернул затвор. И подозрительно на меня скосился:
— А тебе откуда известно?
— От этого, — как нашкодивший ребенок, я указал пальцем на неподвижного аборигена.
— А больше он тебе ничего не сказал? — насмешливо спросил Марк, опуская ко дну дуло «РАКа».
Я не удостоил Марка ответом. На дно колодца вплыла Музыкантская, размахивая руками. Она казалась встревоженной, и по ее напряженному лицу я понял, что без боя нам не уйти.
— Там… — она пыталась отдышаться, — их тьма… они окружили наши капсулы… но огонь не открывают… выжидают чего-то…
— Пока мы не вылезем, — предположил я.
— Русс, тебе кто-нибудь говорил, что ты изрядная стерва? — спросил Крысобой.
— Нет. Ты первый, — ответил я.
За этой словесной баталией я и Крысобой пытались скрыть мучительный поиск выхода из сложившейся ситуации. Принимать бой с ордами туземцев нас не увлекало. В этом не было смысла. Мне довелось почувствовать их разум, и я знал, что их возможности в живой силе практически безграничны по сравнению с нашими. Тем более, мы раздражаем только одну колонию, которая при случае может обратиться за поддержкой к другой. Значит, нужно вступать в переговоры. Но как, если мы даже языка не знаем. Как с русалкозаврами разговаривать?
Пока мы перебранивались, под шумок со дна колодца смотались Сваржич и Форестер. Даже Плант не заметил их отступления.
Я разинул было рот, чтобы выдать какую-то очередную тираду, но так и остался стоять с недосказанными, повисшими на губах словами. Снаружи зазвучало пение автоматов, которыми мы вооружили темнокожих студентов. Автоматы выпевали по нам панихиду.
Мы вынырнули из расщелины и сразу укрылись за громадным валуном. Крысобой и Музыкантская заозирались по сторонам, пытаясь сориентироваться. Гвинплей Плант тут же заметил армаду аборигенов, которая нависла дамокловым мечом над нашим гнездовьем, и успел вскинуть автомат, который я без промедления вывернул из его рук.
Я увидел чернокожих студентов.
Лукан Сваржич и Иоганн Форестер лежали мертвыми возле выхода из пещеры. Подле них с расплавленными дулами, уткнувшись прикладами в землю, покоились автоматы, успевшие сделать перед смертью несколько трелей. Неестественно выгнутые, обуглившиеся кое-где тела с сожженной пленкой индивидуальных костюмов.
— Чего с аборигенами делать будем? — вопросил Крысобой.
И тут же получил ответ.
— Чужих только мочить!!! — приказал Гвинплей Плант.
Я выглянул из-за валуна, оценивая наши возможности.
Аборигены вились облаком над гнездовьем. Численность их явно зашкаливала за предел двух сотен. Плюс к этому я отметил отдельно висящие двадцать туш, оседланные аборигенами. Туши напоминали морских коров и одновременно скатов. Они были родственниками той твари, которой я сделал кесарево сечение.
— Скорее уж они нас замочат! — выдал я умозаключение.
— Что предлагаешь? — спросила Музыкантская.
— Вести дело к перемирию, — ответил я, адресуя свои слова конкретно Гвинплею Планту, которому подобная перспектива душу не грела. — Мы здесь пару дней, а уже в дерьмо вляпались. Так что дело нужно решать миром. Иначе шоу это, конкретно, закончится раньше времени.
— Они Бессмертных убили, — упрямо сжав челюсти, не собирался сдаваться Плант.
— Повторяю специально для тебя, — отреагировал Крысобой. — Бессмертных к печальному итогу кто-то из наших привел, а вовсе не эта восьмиглазая липучка.
— Я свое мнение сказал. Мне добавить нечего, — упорствовал Плант.
— Как ты намерен с русалкозаврами беседовать? — спросила Музыкантская, наклоняясь ко мне.
Пробудились фривольные мысли.
Если бы не Крысобой, с которым у Ренаты мало-помалу стали налаживаться отношения, ее персоной занялся бы я.
— Ну, с тем-то я побеседовал, — возразил я.
— С каким тем? — не понял Крысобой.
— С тем, в котором ты дырок натворил.
— И как ты с ним беседовал? — недоверчиво нахмурился Марк.
— Восьмиглазик со мной ментальный канал настроил.
— Ментальный что?
— Канал. Он вызвал меня мысленно, и несколько минут мы общались на уровне образов.
— Какие несколько минут? — вмешался Гвинплей Плант. — Ты всего секунд двадцать в отключке пролежал. Потом всплыл сразу.
— Правильно. Как только Марк выстрелил в русалкозавра, и тот умер, я очнулся. За это время я успел много чего полезного узнать.
— Колись, — потребовал Крысобой.
— Да побыстрее, — вставила Музыкантская, высунувшись из-за валуна. — А то, похоже, не один ты о мире грезишь. К нам три восьмиглазика плывут.
— Аборигены эти представители коллективного разума. Тут у них неподалеку колония находится. И с нами воюет только одна колония. Хотя все дно заполнено их поселениями…
— Они совсем близко, — торопила Музыкантская.
— Мужики, — решился я, — я пойду с ними побеседую. У меня получится.
Я вынырнул из-за валуна, не давая опомниться своим спутникам.
В двадцати шагах от меня и в трех метрах от дна на двух маленьких скатах парили аборигены, грациозно держась за шишковатые наросты на головах животных.
Я примирительно простер к ним руки, вглядываясь в глаза полного русалкозавра, выглядевшего самым представительным.
Я хотел было извиниться за поступок чернокожих студентов, понимая, что звучать это будет весьма глупо, но тут же передумал. Они уже поплатились за свои действия.
Я не мог отвести взгляд от внимательных цепких зрачков, которые меня изучали. Зрачки расширялись, поглощая меня, точнее, мою сущность. И я проваливался… я кружился… я возносился…
Я увидел клубок, искрящийся клубок, знакомый по предыдущему контакту, но теперь клубок выглядел более дружелюбно, а возле него фланировал, словно дожидался меня, пышный восьмиглаз. Завидев мое появление, восьмиглаз оттолкнулся от клубка и в два изгиба приблизился. Оказавшись рядом со мной, он замер, смерил меня мягким, но внимательным взглядом и склонился в поклоне.
Я ответил ему тем же.
— Для меня есть честь общаться с тем, кто давно покинул мир сей и следы чьи не наблюдались в мирах обитаемых вот уже многие тьмы лет, — прокурлыкал абориген.
Хорошее начало для беседы.
— Мне тоже приятно очень беседовать с тобой… — Я замялся, не зная, как обратиться к туземцу. Не русалкозавром же его называть, в самом деле.
Восьмиглаз заметил мое смущение и помог:
— Мою индивидуальность нарекли. Я — Клинч.
— Мне очень приятно, глубокоуважаемый Клинч. Меня зовут Русс.
— Русс, — повторил Клинч и прищелкнул языком.
— Что ты имел в виду, когда говорил про меня… Ну, что я давно покинул мир и давно не появлялся? — полюбопытствовал я.
Клинч кувыркнулся и хитро поинтересовался:
— Ты отчего-то не обладаешь понятием о моих словах?
— Да. Я не понимаю их, — признался я, подумал и добавил: — Я плохо помню о том, кто я такой.
— Я не могу помочь тебе совсем. Ты должен понять сам то, что хотел сказать я. Ты должен вспомнить свое прошлое. Я боюсь.
Восьмиглазик зажмурил семь глаз, а восьмой вытаращил так, что я испугался за его сохранность.
— Ты боишься меня? — спросил я.
— Боюсь. Очень боюсь.
— Почему ты опасаешься меня?
— Ты должен понять сам. Когда вспомнишь все. Я не могу сказать тебе.
— Почему вы напали на нас? — резко сменил я тему.
— Очень долгое время. С тех пор как пропали последние, такие как ты, наш мир никто не посещал. Мы испугались. Мы не хотели обидеть. Мы мирный народ.
Клинч поклонился и часто-часто замигал глазами.
— Верю, — согласился я.
— Мы не хотели с вами воевать, — признался Клинч.
— Один из ваших убил человека. Он сжег мозг.
— Я знаю. Я сожалею. Это прискорбно. Я не хотел. Он испугался. Он защищался. Он умер после этого. Да успокоятся его плавники.
— Да успокоятся, — согласился я. — Я могу считать, что мы в мире. И никакой войны не будет?
— Именно так. Мы заключили мир. Мы редко воюем. Наша растараш не воюет, не то что растараш бланкуш.
Честно говоря, мне не хотелось вдаваться в подробности местного социального устройства. Но я догадался, что «растараш» — это ближайшее к нам сообщество аборигенов, а «растараш бланкуш» — это соседнее сообщество. Похоже, на дне, как и в человеческом сообществе, процветала ксенофобия, от которой мы никак не могли избавиться.
— А зачем тогда такая тьма народу и животные ваши? — поинтересовался я.
— Мы хотим, чтобы все было по-настоящему, чтобы торжественно.
Абориген радовался нашему миру:
— Мы хотим пригласить вас в гости.
Такого поворота событий я не ожидал. Но отказываться не стоило. Этим мы могли обидеть русалкозавров, а кто знает, что они предпримут против обидчиков, даже если их боятся. Может, у них в обычае не прощать отказы от приглашений, и воевать до последней капли крови. Кстати, что-что, а у этих тварей даже кровь может оказаться смертельной. Хотя, если припомнить, Крысобой, который изрешетил восьмиглазика, никак не пострадал, значит, только скаты опасны даже при смерти. Какая, впрочем, разница? Враждовать-то с ними мы не собирались.
— Мы прибудем в гости к вам. Только сначала нам нужно поговорить с нашими товарищами и сообщить им радостную новость, — сказал я, принимая приглашение.
Восьмиглазик заметно оживился, прищелкнул языком и обернулся вокруг своей оси.
— Мы радуемся. Мы очень радуемся. Мы готовимся. Когда солнце коснется неба, я прибуду к вам, чтобы проводить, — русалкозавр поклонился. — Я покидаю вас.
Контакт прекратился. Я вернулся к реальности и увидел удаляющиеся спины аборигенов.
Я почувствовал в теле усталость, и тут же кто-то хлопнул меня по плечу.
— Как у тебя получилось?! — обрадованно проревел Крысобой. — Молодчага, моя работа!!!
Музыкантская обняла меня и стиснула в своих объятиях так, что мне тут же захотелось ее вырубить. Дальнейшее пребывание в таких объятиях грозило мне смертью.
— Они не хотели воевать с нами, — пропыхтел я.
— Чужой, который не хочет воевать с человеком, притворяется, — заявил Гвинплей Плант.
— Они не притворялись, — отрезал я.
— Тогда зачем они нападали?
Резонный вопрос. Кто их знает, зачем они нападали. Может, от испуга.
— Они боятся нас.
— И правильно! — возликовал Гвинплей Плант.
— Нас пригласили в гости, — сообщил я. Музыкантская от удивления разжала объятия, и я наконец высвободился.
— И чего?
Крысобой выглядел растерянным.
— А я бы не пошел, — засомневался Гвинплей Плант. — Чужой не женщина. Разговор пойдет не о любви.
— Нам нужно идти, — озвучил я свое мнение. — Я пойду. Завтра за нами на рассвете приплывет провожатый.
— Если ты пойдешь, Русс, то и я пойду, — твердо сказал Крысобой.
— Я тоже. Как я могу вас к Чужим отпустить одних. За ними глаз да глаз нужен, — засуетился Гвинплей Плант.
— Нет, мужики, без меня вы точно никуда не тронетесь, — заявила Музыкантская. А спорить с ней — дело гнилое.
— Возвращаться надо. Наши там с ума сходят.
Я оттолкнулся от дна и начал медленно подниматься на поверхность. Я чувствовал грандиозную усталость, словно на день подменил Сизифа и вталкивал обломок Везувия на высочайшую на земле гору.
Ох, нелегкая это работа, русалкозавру втолковывать что-то.
В гнездовье нас поджидала печальная новость. Пока мы обследовали расщелину и общались с туземцами, во сне скончалась Инна Клокова. Ей было чуть больше полтинника, и всю свою жизнь она управляла учебным процессом.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Посидеть за столом с нормальными, хорошими людьми, не слышать ни о долларах, ни об акциях, ни о том, что все люди скоты… Ой, когда же я отсюда выберусь!
А. и Б. Стругацкие. Стажеры
Первое, что я услышал, войдя через шлюз в гнездовье, был голос Иллы Сливович:
— Скажите, почему я должна страдать из-за этой старой перечницы?! Если она изволила откинуть коньки в моей комнате, почему я должна это расхлебывать?!
Кто-то тихий и неуверенный пытался успокоить разбушевавшуюся телеведущую.
— Прекратите мне шушукать!!! Немедленно уберите труп!!! Я не намерена всю ночь с мертвяком в одной комнате обретаться!!! Что вы меня успокаиваете?! Переложите труп к тем двум мертвякам!!!
Крысобой хмыкнул и сбросил защитный костюм. Судя по его физиономии, он с удовольствием свернул бы Сливович шейку. Я, впрочем, разделял его желания. Чего уж говорить о Музыкантской, которой императорские замашки увядшей топ-модели стояли уже поперек горла.
Я вошел в совещательную капсулу, где проходило сольное выступление Сливович перед группой оробевших слушателей. Крис Холмс, мрачно разлегшись в узком кресле, постукивал ногой об пол и созерцал потолок. Его порядком утомили тирады Сливович, но прерывать ее истеричные заявления он не торопился; словно садист, он с наслаждением впитывал все ее занудства, не подавая вида, что они ему доставляют удовольствие. Не нравился мне этот человек. Ох, как не нравился. Марианна Иванихина шарила по карманам шерстяного пиджака и мечтала принять инъекцию валидола, но капсулы с лекарством никак не могла найти. Для нее каждое слово Сливович было равноценно уколу в сердце. Я бы не стал сильно удивляться, если следующим трупом в нашей компании оказалась бы именно Иванихина. Таких людей, как она и Сливович, в одно помещение даже на двадцать минут запирать нельзя, не то что на месяц.
Остальных участников шоу, собравшихся в комнате, я не знал. Видел их несколько раз. Они постоянно мелькали фоном: пожилой толстопузый хохотун с гладко зачесанными на проплешину волосами, китаец двухметрового роста с длинной, до тощего зада косой, мальчишка лет восемнадцати с выщербленным прыщами лицом и тридцатилетняя дама, которая после каждого рукопожатия отмывала руки в ванной комнате.
— Что, какие проблемы? — рокотнул Крысобой, появляясь в совещательной капсуле.
— Училка наша преставилась, — сообщил, позевывая, Крис Холмс.
— Сама преставилась, или опять без Чужих не обошлось? — осведомился Гвинплей Плант.
— Сама. Сама, — вздохнул толстопузый хохотун и больше за весь разговор не произнес ни слова.
— Что ж, это, конечно, облегчает дело, — сказал Крысобой, опускаясь в кресло.
Я заметил, как Музыкантская встала позади Иллы Сливович, но не догадался, что она намерена предпринять. Ситуация прояснилась через минуту.
— Что это облегчает?!! — взвилась Сливович, реагируя на слова Марка. — Что это облегчает?! Эта старая сука сдохла в моей комнате!!! Где мне теперь прикажете спа…
Договорить она не успела. Рената надавила Илле на плечи и насильно опустила ее на диван. Музыкантская склонилась над ухом Сливович и зловеще тихо, но так, что каждое слово звучало в комнате раскатом колокола, произнесла:
— Заткнись. И не рыпайся. Сиди тихо. Не мешай людям разговаривать.
Сливович притихла.
— Труп, разумеется, перенести надо. В капсулу Бессмертных, — вынес решение Крысобой.
— Только сначала на Клокову посмотреть стоит, — добавил я.
— Это точно. Что стоит, то стоит. Крысобой вскочил.
— Веди к телу, — приказал он Сливович.
Комната топ-модели располагалась рядом с комнатой Бессмертных, где давно поселилась смерть. Удалив всех посторонних за дверь, Музыкантская заперла капсулу изнутри и присоединилась к Крысобою, который, склонившись над мертвой женщиной, сжавшейся в комок на кровати Сливович, изучал тело.
— Меня лично только один вопрос волнует: почему Клокова выбрала кровать Сливович для того, чтобы умереть? — спросил я, присаживаясь в углу капсулы в кресло.
— Это-то и странно, — согласился со мной Гвинплей Плант, которого Музыкантская не отнесла к касте посторонних.
— Может, у них отношения какие-то были, — предположил Крысобой, отступая от кровати. — Неестественные.
Музыкантская с осторожностью оператора глазной хирургической установки обследовала тело.
— И что делать будем? — поинтересовался Гвинплей Плант. — Тут еще в гости к Чужим идти, а у нас трупешник за трупешником.
— Мужики, Клокову убили, — неожиданно для всех сообщила Музыкантская.
— Почему ты так думаешь? — удивился я.
— Я, как охотник, специализируюсь, в первую очередь, на ядах. Так вот, ее отравили. Причем необычным способом. — Рената откинула волосы с ушей Клоковой и указала длинным пальцем на ушную раковину. — Видите вот здесь характерные покраснения?
— Красноту-то я вижу, и что? — спросил Крысобой.
— Кто-то впрыснул ей в ухо яд. Судя по скрученности конечностей, яд этот принадлежит к классу акваморфных.
— Что это означает? — полюбопытствовал я.
— Акваморфные яды, если выражаться ненаучным языком, выжимают из тела всю воду. Заметьте, что старушка-то усохла, оттого ее и скрючило. Если ее сейчас взвесить, то, могу поклясться, она потеряла половину своего прежнего веса. Акваморфных ядов большое количество, и все они по-разному выжимают жидкость, но принцип один и тот же.
— А куда вода девается из тела? — спросил я, напряженно вглядываясь в пол.
Честно говоря, я ожидал увидеть громадную лужу, но ее. не было. Может, она затекла под кровать, но сомнительно что-то. А старушка и впрямь выглядела, как свежая мумия. Странно, что все подумали, что Клокова умерла своей смертью, и не заметили изменений в ее теле.
— Этот яд, похоже, действует следующим образом. Он вяжет воду с собой, и получается гель. В результате вода из тела не исчезает, но перестает выполнять свои функции, — пояснила Музыкантская. — Но что странно. Яды эти на Земле не водятся. Они с Амбера.
Ну, вот, опять Амбер. Что же все так к этой планетке привязались. Уже одни эти совпадения просто обязывают меня посетить ее.
— Мужики, клянусь кишками Чужих, я знаю, кто убийца, — возопил Гвинплей Плант.
Над совещательной капсулой кружился скат, оседланный любопытным аборигеном, что необычайно пугало народ. Только лишь Крис Холмс сохранял спокойствие. Остальные встревоженно озирались, боясь нападения со стороны, и через каждую минуту задирали головы к потолку, проверяя, на месте ли скат, не убрался ли он восвояси. Но что самое странное, люди вели себя так, будто они онемели. Никто не раскрывал рта и не перешептывался с соседом. Хранили молчание, как какую-то святыню.
— Чего он там прилип? — шепотом спросил у меня Крысобой, имея в виду аборигена.
— А кто его знает? — ответил я вопросом на вопрос. — Может, любопытство пробрало.
Мы застыли посередине совещательной капсулы, как монументы надзирателям, но на нас никто не обратил внимания. Собравшиеся участники шоу были увлечены цирковыми кульбитами ската над крышей нашего дома.
— Внимание. Внимание, господа! — рявкнул я.
Люди повыпадали из верчения на одном месте в поисках удачной позы для созерцания потолка и уставились на меня. Краем глаза я заметил, как Гвинплей Плант обогнул комнату по стене и встал между креслами Криса Холмса и безымянного толстопузого хохотуна.
— Нас опять преследуют. Аборигены готовятся к нападению, — заявила Марианна Иванихина.
— Никто нас не преследует и преследовать не собирается. С аборигенами мы заключили мир, — сообщил я.
Эффект, который мои слова произвели на присутствующих, был равен взрыву плазменной бомбы посреди задыхающегося от людей мегаполиса.
— Аборигены в сущности своей мирный народ… — продолжал я.
— Точно. Мирный, как ни странно. Чужие и мирные к тому же, — пропел Гвинплей Плант.
Я, не обращая внимания на его замечание, продолжил: