Я и сейчас по-прежнему хожу в ученицах. Люблю приезжать к нему, а ухожу каждый раз с зарядом энергии и желанием работать. Он всегда интересен, остроумен и нов. Это и неудивительно: на его столе появляются все новые и новые книги. Говорит: «Как хорошо, что есть „Книга – почтой“». Поистине книги – его друзья; уходишь – и чувствуешь, что он не один. Правда, кажется, что книги отнимают жизненное пространство; они везде, даже на кухне и в прихожей, пирамиды из книг загородили и балконную дверь – единственный выход на воздух. Свободна только маленькая ниша, чтобы спать, и часть стола, чтобы писать.
А на подоконниках – голубые озера нежных фиалок, которые цветут в этой квартире круглый год.
Е.В. Красильникова (Москва). Помню…
А на подоконниках – голубые озера нежных фиалок, которые цветут в этой квартире круглый год.
Е.В. Красильникова (Москва). Помню…
После окончания Московского университета в 1973 году я получила направление в Институт русского языка, в сектор современного русского языка, которым руководил Михаил Викторович Панов. Два года я была стажером-исследователем, а затем стала сотрудником сектора. Всякий начинающий принимает на себя разнообразную техническую работу. Так было и со мной. Но с самого начала М. В. организовал для нас (Светланы Кузьминой, Марины Гловинской, Гали Бариновой, Лени Крысина, Ламары Капанадзе и меня) семинар, где читались и обсуждались доклады.
Когда возник вопрос о теме будущей кандидатской диссертации, была выбрана тема «Членимость слова». М. В. представил меня А. А. Реформатскому. Так сложилось, что я защитила диссертацию по плановой теме сектора «Русский язык и советское общество». Но благодаря М. В. возникли и сохранились до конца дней Александра Александровича мои добрые отношения с ним. Позднее мы пригласили в сектор для рассказа о МФШ Владимира Николаевича Сидорова. В университете я написала «исторический» диплом под руководством Петра Саввича Кузнецова. Госэкзамен сдавала Р. И. Аванесову. Так по-разному я начала узнавать «москвичей».
Михаил Викторович стал признанным главой школы в последней четверти XX века. К ее столетию он опубликовал специальную статью. Видимо, неслучайно в домашней беседе он делает такую запись: «Мое желание-совет: где можно, употреблять название:
МЛШ = Моск. лингв, школа.
МФТ = Моск. фонолог, теория.
Но не уродливое МФШ = Моск. фонолог, школа.
Не в одной фонологии дело!»
Вскоре я стала бывать в доме Михаила Викторовича. Большую часть пространства в нем занимали книги – филологические, художественная литература, альбомы, книги по искусству. Рабочий стол, за ним – фотографии Виктора Васильевича и Веры Алексеевны – родителей Михаила Викторовича. В комнате и кухне множество цветов в горшках, за которыми М. В. заботливо ухаживал. Над столом повешены легкие игрушки – подарки.
В доме нет телевизора, только приемник. Кроме книг М. В. собирал и хранил также многочисленные вырезки из газет, интересные в языковом отношении или с проблесками вольности. Книги дома, походы в книжные магазины, библиотека с редкими старыми и новыми книгами. Вместе с М. В., особенно в последние годы, мы бывали часто в букинистических магазинах. Однажды в букинистическом в конце Остоженки (у метро «Парк культуры») – чудо! – лежат «Столбцы» 1929 года Н. Заболоцкого, которым я занималась. Эта общая радость стала для меня и напутствием в работе над языком этого поэта.
Когда Михаил Викторович уже не мог выходить из дому, он просил покупать ему книги. Вот его заказы (по его запискам):
1) М. М. Пришвин. 20-е годы.
Дневник. Клюн (Автобиография)
Гинзбург Л. Дневник.
Переписка Л. Гинзбург и Н. Мандельштам.
2) «Минувшее» (сборник). Т. XXIII.
Малевич К. Собр. соч. Т. 2.
Лосев А. Ф. Дневник.
Русская стихотворная эпитафия.
Мейерхольд В. Э. К истории творческого метода.
Хабиас. Стая.
3) К. Малевич. Сочинения. Т. 3.
Я. Друскин. Дневники.
В. Даль. Соч. Т. 4.
Клюн (воспоминания).
Из книжных оценок М. В. приведу одну. У меня сохранилось его письмо о книге Евг. Трубецкого «Смысл жизни» (М., 1918): «Книга Евг. Трубецкого очень интересна, спасибо, что дали ее прочесть. Остро и совестливо поставлены мучительные вопросы христианства… без попыток обойти трудное. Автор близок мне в первую очередь пониманием, несглаженным, того, что может (и должно?) возбуждать мучение у тех, кто хотя бы и не принадлежит к этому мировоззрению, но хочет (нрзб.) с открытым сердцем понять его. Книга Е. Т. многое объясняет.
Очень глубоки его размышления об искусстве, о природе».
Мы виделись в Ленинской библиотеке. В докторском зале разговаривать нельзя, поэтому сохранились его записки:
«Простите, Леночка. Трудно ходить, и я хотел бы сэкономить свои шаги, чтоб еще не углубляться в каталог».
«Осталось работы на 1 час. Давайте сейчас сиганем в буфет. Я пойду медленно, а Вы – спустя 10 минут – быстро. Да?»
«Ура! Леночка! Лето! Я сплю уже без валенок и без шапки-ушанки».
В последние годы М. В. был профессором Московского открытого педагогического университета (теперь имени Шолохова). Кафедру русского языка в нем возглавляла Е. И. Диброва, которая проявляла к М. В. максимальное внимание. Здесь было отпраздновано и его 75-летие. В МОПУ он читал курсы по истории поэзии, по содержанию и методике преподавания русского языка в школе и др. Ежегодно делал доклады на институтских конференциях (они опубликованы).
Руководил дипломными работами. Сохранился один список предложенных им тем:
I. Взаимодействие рифмы и звуковых повторов в стихотворениях Пастернака.
Рифма Маяковского и Асеева (сопоставительное описание).
Ритмика Александрийских песен М. А. Кузмина.
Ритмические парадоксы в стихотворениях Андрея Белого и их значение для его поэтики.
Ритм и синтаксис у И. Бродского.
Звуковая гармония Батюшкова и Мандельштама (сопоставительный анализ).
П. Сравнение у Маяковского.
Символика быта у А. А. Блока (лингвистический анализ).
Двуплановая образность в лирике А. Белого (лингвистический анализ).
Приятие – неприятие мира в поэмах Павла Васильева (лингвистический анализ).
III. Сопоставление московской и пражской фонологических теорий.
Значение исследований Р. И. Аванесова для развития фонологических идей в лингвистике.
Под его руководством написаны дипломы (я была их рецензентом) Ю. В. Афиногенова «Звуковая гармония в поэзии Батюшкова», О. М. Тиунова «Звуковые повторы Б.Пастернака», две кандидатские диссертации – С. Барышевой и М. Яшуничкиной.
Во время заседаний кафедры М. В. просил меня записать для него самое существенное. Разумеется, от краткости возникал особый стиль. Сохранились и его шутливые реплики.
– У Вас научный и творческий потенциал.
– Это Ваше убеждение. Или по слухам?
– Говорят.
– Врут.
– Это коренные характеристики языка.
– А где лиственные?
– Рецензент – Телия.
– Поет песенку протяжно.
Иногда возникал диалог между нами:
– А диплом? Gut?
– Честный.
Кода буит интересная скажити мне.
Кто эти вредные тетушки?
А Ваша – пообедавши?
В те же годы он был приглашен в Православный университет Иоанна Богослова. Курс по истории поэзии читал для студентов дома. Позднее они стали его друзьями и помощниками. Через субботу бывали у него. Остались с ним до последних дней. Максим Федоров, Аня Гусева (Ткаченко) были у него в ночь в конце октября 2001 года (ночь – его рабочее время), когда он пришел в себя, поел, говорил с ними. Потом снова стало хуже.
Михаил Викторович предложил и мне читать лекции в МОПУ и Православном университете. Так что в эти годы преподавание объединяло нас. Но в те же годы шла напряженная работа над учебником для средней школы.
Она началась в конце 70 – 80-х годов. Был написан и издан первый вариант учебника под ред. М. В. Панова и И. С. Ильинской. По нему началась проверка в Харькове (В. В. Репкин, М. Я. Левина, П. С. Жедек ежедневно работали с учителями). Учебник поступал к ним частями. Рассказывают, что когда новый раздел попадал к ребятам, они сразу прочитывали его. Мы (и М. В.) постоянно ездили в школу в командировки. В харьковской школе новую программу начинали с первого класса. «Мы наблюдаем за работой, которая происходит у нас в рту», – так отвечали первоклассники на вопрос учителя, чем же они занимаются на уроках русского языка. Это было замечательное живое сотрудничество.
Затем эта работа трагически оборвалась. Разгромили экспериментальную школу в Харькове. В Москве из Института русского языка ушел М. В. Панов. Работа над вторым, усовершенствованным, изданием учебника под руководством М. В. (с изменившимся составом авторов: ушли В. Д. Левин, В. А. Ицкович, В. В. Лопатин, пришли новые авторы – Н. Е. Ильина, Т. А. Рочко, И. А. Крупская) началась позднее, в 90-е годы. Сколько изобретательности в обсуждениях, сколько труда вложил М. В. в каждый раздел.
Михаил Викторович – мастер изобретать новых героев, придумыватель слов. Приведу два не включенных в учебник кусочка из моего архива. Записи показывают, что языковая фантазия М. В. была неиссякаема:
Когда возник вопрос о теме будущей кандидатской диссертации, была выбрана тема «Членимость слова». М. В. представил меня А. А. Реформатскому. Так сложилось, что я защитила диссертацию по плановой теме сектора «Русский язык и советское общество». Но благодаря М. В. возникли и сохранились до конца дней Александра Александровича мои добрые отношения с ним. Позднее мы пригласили в сектор для рассказа о МФШ Владимира Николаевича Сидорова. В университете я написала «исторический» диплом под руководством Петра Саввича Кузнецова. Госэкзамен сдавала Р. И. Аванесову. Так по-разному я начала узнавать «москвичей».
Михаил Викторович стал признанным главой школы в последней четверти XX века. К ее столетию он опубликовал специальную статью. Видимо, неслучайно в домашней беседе он делает такую запись: «Мое желание-совет: где можно, употреблять название:
МЛШ = Моск. лингв, школа.
МФТ = Моск. фонолог, теория.
Но не уродливое МФШ = Моск. фонолог, школа.
Не в одной фонологии дело!»
Вскоре я стала бывать в доме Михаила Викторовича. Большую часть пространства в нем занимали книги – филологические, художественная литература, альбомы, книги по искусству. Рабочий стол, за ним – фотографии Виктора Васильевича и Веры Алексеевны – родителей Михаила Викторовича. В комнате и кухне множество цветов в горшках, за которыми М. В. заботливо ухаживал. Над столом повешены легкие игрушки – подарки.
В доме нет телевизора, только приемник. Кроме книг М. В. собирал и хранил также многочисленные вырезки из газет, интересные в языковом отношении или с проблесками вольности. Книги дома, походы в книжные магазины, библиотека с редкими старыми и новыми книгами. Вместе с М. В., особенно в последние годы, мы бывали часто в букинистических магазинах. Однажды в букинистическом в конце Остоженки (у метро «Парк культуры») – чудо! – лежат «Столбцы» 1929 года Н. Заболоцкого, которым я занималась. Эта общая радость стала для меня и напутствием в работе над языком этого поэта.
Когда Михаил Викторович уже не мог выходить из дому, он просил покупать ему книги. Вот его заказы (по его запискам):
1) М. М. Пришвин. 20-е годы.
Дневник. Клюн (Автобиография)
Гинзбург Л. Дневник.
Переписка Л. Гинзбург и Н. Мандельштам.
2) «Минувшее» (сборник). Т. XXIII.
Малевич К. Собр. соч. Т. 2.
Лосев А. Ф. Дневник.
Русская стихотворная эпитафия.
Мейерхольд В. Э. К истории творческого метода.
Хабиас. Стая.
3) К. Малевич. Сочинения. Т. 3.
Я. Друскин. Дневники.
В. Даль. Соч. Т. 4.
Клюн (воспоминания).
Из книжных оценок М. В. приведу одну. У меня сохранилось его письмо о книге Евг. Трубецкого «Смысл жизни» (М., 1918): «Книга Евг. Трубецкого очень интересна, спасибо, что дали ее прочесть. Остро и совестливо поставлены мучительные вопросы христианства… без попыток обойти трудное. Автор близок мне в первую очередь пониманием, несглаженным, того, что может (и должно?) возбуждать мучение у тех, кто хотя бы и не принадлежит к этому мировоззрению, но хочет (нрзб.) с открытым сердцем понять его. Книга Е. Т. многое объясняет.
Очень глубоки его размышления об искусстве, о природе».
Мы виделись в Ленинской библиотеке. В докторском зале разговаривать нельзя, поэтому сохранились его записки:
«Простите, Леночка. Трудно ходить, и я хотел бы сэкономить свои шаги, чтоб еще не углубляться в каталог».
«Осталось работы на 1 час. Давайте сейчас сиганем в буфет. Я пойду медленно, а Вы – спустя 10 минут – быстро. Да?»
«Ура! Леночка! Лето! Я сплю уже без валенок и без шапки-ушанки».
В последние годы М. В. был профессором Московского открытого педагогического университета (теперь имени Шолохова). Кафедру русского языка в нем возглавляла Е. И. Диброва, которая проявляла к М. В. максимальное внимание. Здесь было отпраздновано и его 75-летие. В МОПУ он читал курсы по истории поэзии, по содержанию и методике преподавания русского языка в школе и др. Ежегодно делал доклады на институтских конференциях (они опубликованы).
Руководил дипломными работами. Сохранился один список предложенных им тем:
I. Взаимодействие рифмы и звуковых повторов в стихотворениях Пастернака.
Рифма Маяковского и Асеева (сопоставительное описание).
Ритмика Александрийских песен М. А. Кузмина.
Ритмические парадоксы в стихотворениях Андрея Белого и их значение для его поэтики.
Ритм и синтаксис у И. Бродского.
Звуковая гармония Батюшкова и Мандельштама (сопоставительный анализ).
П. Сравнение у Маяковского.
Символика быта у А. А. Блока (лингвистический анализ).
Двуплановая образность в лирике А. Белого (лингвистический анализ).
Приятие – неприятие мира в поэмах Павла Васильева (лингвистический анализ).
III. Сопоставление московской и пражской фонологических теорий.
Значение исследований Р. И. Аванесова для развития фонологических идей в лингвистике.
Под его руководством написаны дипломы (я была их рецензентом) Ю. В. Афиногенова «Звуковая гармония в поэзии Батюшкова», О. М. Тиунова «Звуковые повторы Б.Пастернака», две кандидатские диссертации – С. Барышевой и М. Яшуничкиной.
Во время заседаний кафедры М. В. просил меня записать для него самое существенное. Разумеется, от краткости возникал особый стиль. Сохранились и его шутливые реплики.
– У Вас научный и творческий потенциал.
– Это Ваше убеждение. Или по слухам?
– Говорят.
– Врут.
– Это коренные характеристики языка.
– А где лиственные?
– Рецензент – Телия.
– Поет песенку протяжно.
Иногда возникал диалог между нами:
– А диплом? Gut?
– Честный.
Кода буит интересная скажити мне.
Кто эти вредные тетушки?
А Ваша – пообедавши?
В те же годы он был приглашен в Православный университет Иоанна Богослова. Курс по истории поэзии читал для студентов дома. Позднее они стали его друзьями и помощниками. Через субботу бывали у него. Остались с ним до последних дней. Максим Федоров, Аня Гусева (Ткаченко) были у него в ночь в конце октября 2001 года (ночь – его рабочее время), когда он пришел в себя, поел, говорил с ними. Потом снова стало хуже.
Михаил Викторович предложил и мне читать лекции в МОПУ и Православном университете. Так что в эти годы преподавание объединяло нас. Но в те же годы шла напряженная работа над учебником для средней школы.
Она началась в конце 70 – 80-х годов. Был написан и издан первый вариант учебника под ред. М. В. Панова и И. С. Ильинской. По нему началась проверка в Харькове (В. В. Репкин, М. Я. Левина, П. С. Жедек ежедневно работали с учителями). Учебник поступал к ним частями. Рассказывают, что когда новый раздел попадал к ребятам, они сразу прочитывали его. Мы (и М. В.) постоянно ездили в школу в командировки. В харьковской школе новую программу начинали с первого класса. «Мы наблюдаем за работой, которая происходит у нас в рту», – так отвечали первоклассники на вопрос учителя, чем же они занимаются на уроках русского языка. Это было замечательное живое сотрудничество.
Затем эта работа трагически оборвалась. Разгромили экспериментальную школу в Харькове. В Москве из Института русского языка ушел М. В. Панов. Работа над вторым, усовершенствованным, изданием учебника под руководством М. В. (с изменившимся составом авторов: ушли В. Д. Левин, В. А. Ицкович, В. В. Лопатин, пришли новые авторы – Н. Е. Ильина, Т. А. Рочко, И. А. Крупская) началась позднее, в 90-е годы. Сколько изобретательности в обсуждениях, сколько труда вложил М. В. в каждый раздел.
Михаил Викторович – мастер изобретать новых героев, придумыватель слов. Приведу два не включенных в учебник кусочка из моего архива. Записи показывают, что языковая фантазия М. В. была неиссякаема:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента