— В таком случае, — все тем же жестким, требовательным тоном произнес Гринберг, — скажите мне, чем разумное существо отличается от неразумного!
   Макаров пожал плечами.
   — Трудный вопрос, — пробормотал он. — Черт его знает!
   — Черт — знает, — кивнул Гринберг. — А вот знаете ли вы?
   — Ну, — нахмурился Макаров. — Разумное существо обустраивает свою жизнь, а неразумное — живет как придется...
   — Достаточно, — оборвал его Гринберг. Потом перевел свой жутковатый взгляд на Калашникова. — Вы, разумеется, тоже считаете себя разумным?
   — Примерно на треть, — ответил Калашников. Он выдержал паузу, дождался, когда рога Гринберга слегка шевельнутся, выдавая проснувшееся любопытство. — Треть жизни я сплю, — пояснил Калашников, — еще треть пьянствую. В остальное время я более или менее разумен. Сам проверял!
   Макаров улыбнулся, Гринберг еще раз шевельнул рогами.
   — И чем же вы занимаетесь, когда разумны? — спросил он.
   — Наверное, это можно назвать творчеством, — предположил Калашников. — Хотя очень уж заезженный термин... Лучше будет сказать — работаю. Обустраиваю, что под руку попадется.
   — В том числе и собственную жизнь? — спросил Гринберг.
   Калашников покачал головой:
   — Нет, для меня это слишком сложно. А может быть, она просто ни разу не попадалась мне под руку...
   Странное дело, подумал он. Перенестись в далекое будущее, за просто так вылечиться от всех болезней — и после всего этого беседовать с красноглазым чертом насчет трудностей обустройства собственной жизни.
   — Запомните ваши ответы, — тихо произнес Гринберг. — Что бы ни случилось с вами в Звездной России и за ее пределами, помните: вы — разумные существа. Я держу в руках диски с присвоенными вам личными регистрационными кодами; активировав их, вы станете полноправными гражданами Звездной России. Но сначала я должен задать вам еще один вопрос.
   Гринберг многозначительно посмотрел на Макарова.
   — Готовы ли вы, Павел Александрович, принять на себя обязательство обустроить свою жизнь в соответствии с принципами нашего сообщества? Не просто соблюдать внешние правила поведения, а стать одним из нас по своим мыслям и устремлениям?
   — Вот так сразу? — опешил Макаров. — А что будет, если я откажусь?
   — В этом случае, — ответил Гринберг, — вам, как всякому разумному существу, оказавшемуся в сфере ответственности Звездной России, будет предложено сохранить статус гостя сроком на четыре недели в обмен на ваше обязательство подробно ознакомиться с жизнью и творчеством нашего сообщества, а уж потом сделать окончательный выбор. На случай, если кто-то из вас предпочтет именно этот вариант, я пригласил сюда специалиста по транскультурной адаптации, — Гринберг кивнул в сторону Лапина. — Ну а если вы и от этого откажетесь... — Гринберг развел руками. — Тогда вам будет выдано выходное пособие, эквивалентное прожиточному минимуму на среднестатистический срок оставшейся жизни, и предписано покинуть Звездную Россию первым же транспортом Галактического Метро.
   — В каком смысле — покинуть? — не понял Макаров. — На другую планету?
   — В другое сообщество, — пояснил Гринберг. — В Галактике существует более тысячи миров, готовых с распростертыми объятиями принять любое существо, называющее себя разумным. Тем более с энергетическим запасом, равным выходному пособию Звездной России.
   — Разумные черепахи, например, — поддакнул Калашников. — Кстати, а выходное пособие — сколько это на наши доллары?
   — От двухсот до пятисот миллионов, — ответил Гринберг, — в зависимости от индивидуальных потребностей. Наше выходное пособие — одно из самых крупных в Галактике.
   — Так это общепринятая практика?! — воскликнул Калашников.
   — В развитых сообществах, — уточнил Гринберг. — Итак, Павел Александрович, теперь вы хорошо себе представляете последствия вашего решения?
   — Все понятно, — кивнул Макаров. — Я, с вашего разрешения, пока что повременю. Поосматриваюсь, подумаю, пойму, чем смогу здесь заняться...
   — То есть, — прервал его Гринберг, — вы выбираете статус гостя и принимаете на себя соответствующие обязательства?
   — Да, — ответил Макаров. — Принимаю. Собственно, я только того и хочу — как можно скорее понять, как же вы здесь живете!
   — Я рад, что вы сделали свой выбор, — кивнул Гринберг, засовывая один из дисков обратно в карман. — Ну а вы, Артем Сергеевич?
   — Я — с удовольствием, — пожал плечами Калашников. — Только объясните, что это за кругляшок такой, и что со мною будет, когда я его активирую?
   Гринберг выложил оставшийся диск на ладонь.
   — Лирк, — сказал он. — Личный регистрационный код. Присваивается каждому гражданину Звездной России, или звездному русичу, один раз в жизни. Родившимся здесь — сразу после рождения, прибывшим извне — после прохождения соответствующего собеседования. Как и все, что нас окружает, лирк представляет собой нанотехническую многофункциональную систему. Первая его функция — однозначная идентификация вашего организма, исключающая возможность подделки. — Калашников с пониманием качнул головой. — Вторая функция — обеспечение связи с единой Сетью, являющейся сегментом Галактической Паутины. Третья функция — непрерывная запись всех происходящих с вами событий, гарантирующая ваше личное бессмертие. — Калашников присвистнул. — Четвертая — медицинский контроль за состоянием организма, пятая — обеспечение альтернативного энергомассового обмена и формирование временных органов, шестая... — Гринберг сделал паузу и внимательно посмотрел на Калашникова. — С пятой функцией все понятно?
   — Чего ж тут непонятного, — махнул рукой Калашников, — к электросети подключаться и электроотвертку из пальца выращивать. Знаем, читали; а что там дальше?
   — Шестая функция — обеспечение этического контроля, — сказал Гринберг. — Поскольку биологически ваш организм, как и организм абсолютного большинства разумных существ, сформировался в доцивилизационный период, иными словами — в первобытную эпоху, существуют ситуации, в которых ваш разум перестает контролировать ваше поведение. Вы сами очень точно выразили этот факт, сказав, что разумны всего лишь треть своей жизни. Так вот, лирк обеспечит вам стопроцентную разумность в любых ситуациях. Природные и социальные рефлексы, подавлявшие ваш разум в течение предшествующей жизни, перестанут решать за вас, что и как вам делать. Отныне каждый раз, когда вам захочется совершить какой-нибудь необдуманный, импульсивный или просто привычный поступок, идущий вразрез с этическими нормами Звездной России, в вашей голове зазвучит голос. С вами заговорит ваше второе «я», ваш даймон, который быстро наставит вас на путь истинный.
   — Звучит весьма заманчиво, — отметил Калашников. — Значит, лирк — это такой микрочип, который вставляется в мозг и заставляет всех вести себя как положено?
   — Совершенно верно, — улыбнулся Гринберг. — Вы очень точно сформулировали принципиальное отличие этического контроля от предшествовавшего ему природного. Вести себя, как положено, а не как получается, — это и значит быть звездным русичем.
   — Эдаким роботом без страха и упрека? — улыбнулся Калашников.
   — Быть может, вам тоже не следует спешить? — спросил Гринберг. — Познакомиться немного с этими «роботами», попытаться понять, чем они заняты в своей повседневной жизни?
   — Есть куда более радикальный способ, — ответил Калашников. — Самому стать таким роботом.
   — То есть как? — растерялся Гринберг. — Вы же не уверены, что быть роботом — это хорошо?!
   — Не уверен, — согласился Калашников. — Но зато я точно знаю: быть человеком — еще хуже!
   Гринберг зажал лирк в кулаке и покосился на Лапина. Тот огладил свою роскошную бороду и прогудел:
   — Хорошо сказано! Наш человек!
   — Итак, — обратился Гринберг к Калашникову, — вы принимаете на себя обязательство стать звездным русичем? Принимаете со всей ответственностью, прекрасно понимая, насколько трудно вам будет это сделать?
   — Что значит трудно? — удивился Калашников. — Человеком — трудно, и роботом — трудно? Да что же это такое!
   — Трудно, — повторил Гринберг. — Потому что лирк не сможет обеспечить вам самое главное: смысл жизни. Первое время вы будете удовлетворять свое любопытство, и даже искренне верить, что счастливы. А потом настанет момент, когда вы посмотрите вокруг себя, увидите увлеченных своим делом людей, радующихся каким-то непонятным для вас свершениям, и вдруг обнаружите, что вся эта кипучая жизнь не имеет к вам ровным счетом никакого отношения.
   Калашников искренне рассмеялся:
   — Дай-то Бог! Я уже столько лет жду, когда же мое любопытство оставит меня в покое! Может быть, тогда у меня наконец хоть что-то получится.
   — Что получится-то? — неожиданно спросил Лапин.
   — Да хоть что-нибудь, — вырвалось у Калашникова. — Звездную Россию без меня построили, искусственный интеллект тоже наверняка запрограммировали, так откуда мне знать, что должно получиться? Еще не придумал!
   Гринберг снова покосился на Лапина.
   — Нет, — пробасил тот. — Это, Миша, по твоей части. Умен слишком!
   — Хорошо, — сказал Гринберг. Раскрыл кулак, протянул лирк Калашникову. — Теперь я понимаю, почему Таранцев решил начать с две тысячи первого года.

4

   Калашников взял лирк с волосатой ладони Гринберга, отметил, что остроконечные когти на пальцах у черта аккуратно подпилены и покрыты телесного цвета лаком, повертел диск в руках.
   — Куда его? — спросил он. — Под язык или на лоб?
   — На грудь, — ответил Гринберг. — Если для вас имеют значения символы, то — ближе к сердцу.
   — Имеют, — сказал Калашников дрогнувшим голосом. — Хотя... а, ладно!
   Он расстегнул пуговицу на рубашке, засунул лирк за пазуху и прижал его к груди. Кожа вокруг диска сразу же потеряла чувствительность, перед глазами Калашникова замелькали черные и красные пятна.
   — Может быть, мне лучше сесть? — спросил он, удивляясь, как медленно выдавливаются изо рта слова.
   — Нет, — так же медленно ответил Гринберг. — Сейчас вы поймете.
   — Что это? — испуганно спросил Калашников, когда черные и красные пятна вдруг сложились во вполне осмысленное изображение. У Калашникова глаза полезли на лоб: он вдруг понял, что видит одновременно и стоящего перед ним Гринберга, и большой черный экран монитора, на котором красными буквами написано «Enter». — Сеть, что ли?
   — Что вы видите? — спросил Гринберг.
   — Энтер, — ответил Калашников и усмехнулся, вспомнив прочитанную в молодости повесть. — Вход для прессы!
   — Пока не входите, — посоветовал Гринберг. — Я чувствую, что у вас еще остались вопросы...
   — ... и боюсь, что вы найдете на них ответы, — продолжил за него Калашников. А потом задержал взгляд на надписи «Enter» и мысленно приказал ей вдавиться в экран.
   Гринберг, прочитал он рядом с цветной фотографией, изображавшей стоявшего перед ним черта. Михаил (Мехион) Аронович, год рождения 2209, отец Арон (Аррион) Глваркет, мать Рашель Гринберг. Гость с 2234 по 2236, гражданин с 2236. Специальности: технологическая безопасность, социальная безопасность, социодинамика, психологическая безопасность...
   — Ну хватит, хватит! — услышал Калашников и перевел глаза на живого Гринберга, размахивающего когтистой ладонью прямо перед его носом. — Вы что, Сети никогда не видели? Подвесьте экраны вне поля зрения, и рассматривайте их сколько угодно!
   Калашников посмотрел на Гринберга, и тот вдруг замолчал.
   — Михаил, — сказал Калашников. — Так вы тоже... незаконный иммигрант?
   Гринберг опустил руку.
   — Даже так? — сказал он, прищурившись. — Уже раскопали? А я еще собирался учить вас, как пользоваться Сетью!
   — Почему вы сами не сказали? — спросил Калашников.
   — Чтобы у вас не возникло подозрения, что у всех новопринятых звездных русичей рано или поздно отрастают рога, — улыбнулся Гринберг. — А если серьезно, то неужели трудно было догадаться? Хотя бы по моему внешнему виду?
   — Трудно, — честно ответил Калашников. — Двести пятьдесят лет плюс современная медицина. Подумаешь, рога; вот если бы вы были спрутом!
   Гринберг моментально перестал улыбаться, и в глазах его снова вспыхнул алый огонь.
   — Об этом позже, — сказал Гринберг. Он на секунду прикрыл глаза ладонью, вернув им нормальный цвет. — Как вы себя чувствуете, Артем Сергеевич? Не хочется уйти в Сеть с головой?
   — Хочется, — признался Калашников. — Но побаиваюсь: вдруг упаду и нос разобью?
   — Вот поэтому, — назидательно сказал Гринберг, — я и запретил вам садиться. По имеющемуся у меня опыту, лица, впервые подключившиеся к Сети, проводят в виртуальной реальности до двадцати часов в сутки. А у нас с вами еще остались нерешенные вопросы.
   — Ну так давайте их решим, — предложил Калашников.
   — Давайте, — согласился Гринберг. Он взял Калашникова под руку и подвел его к перилам, ограждавшим веранду со стороны заката. — Где бы вы хотели поставить свой дом, Артем Сергеевич? Вон там, на излучине реки, или вот здесь, на высоком холме?
   Калашников оперся на перила и задумчиво посмотрел на открывшуюся его взору речную долину.
   — Давайте на холме, Михаил Аронович, — ответил он минуту спустя. — Красиво у вас здесь...
   — У вас, — поправил Гринберг, — это же будет ваш дом. Пойдемте!
   — Куда? — спросил Калашников.
   — Строить, — просто ответил Гринберг, повернулся к лестнице и, не дожидаясь ответа, спустился в парк. Калашников качнул головой и поспешил следом. Ступив на дорожку из битого кирпича, он оглянулся, чтобы махнуть Макарову рукой. А потом трусцой побежал дальше, едва поспевая за Гринбергом, оказавшимся чертовски быстрым ходоком.
   Макаров поскреб подбородок и решил все-таки задать вопрос.
   — Прошу прощения, как ваше отчество? — обратился он к Лапину.
   — Петрович, — ответил Лапин, показал на освободившийся после Гринберга стул. — Сядем?
   — Пожалуй, да, — кивнул Макаров, послушно присаживаясь на указанное место. — Семен Петрович, можно вопрос? — Лапин молча кивнул. — Что это с ним?!
   — Он всегда такой, — ответил Лапин. — Двадцать лет знакомы.
   — Да нет, я про Калашникова, — махнул рукой Макаров. — Какой «энтер»? Что он такого увидел?
   — А, — протянул Лапин, — Сеть эта окаянная! Картинки он в глазах увидел, картинки. Такие, что все вокруг застят.
   — Это после таблетки? — уточнил Макаров. — После того, как он ее к груди приложил?
   — Верно, — кивнул Лапин. — После таблетки. Лирк называется.
   — И надолго это с ним? — обеспокоенно спросил Макаров.
   — Привыкнет, — уверенно ответил Лапин. — Через неделю в гости позовет. А может, и раньше.
   — Через неделю, — повторил Макаров и посмотрел в сторону высившегося над рекой холма. Две маленькие фигурки, черные на фоне закатного неба, стояли на его вершине, время от времени размахивая руками. — Ну ладно, с Калашниковым все понятно; а как же я? Что мне теперь делать?
   — Обживаться, — ответил Лапин. — На первое время здесь, у меня. Изба большая, родичи в разъездах, места хватит. Сейчас ужинать будем, а там и гости подоспеют.
   — Гости? — забеспокоился Макаров. — А я не помешаю?
   Лапин засмеялся:
   — Скромный ты очень, Павел Александрович! Они ж на тебя посмотреть придут!
   — На меня? — удивился Макаров. — Зачем это?
   — Ну как же, — Лапин развел руками. — Первый человек из прошлого, да еще Павел Макаров. Тот самый Макаров!
   — Какой еще «тот самый»?! — возмутился Макаров. — Семен Петрович, я так больше не могу! Здесь явно какое-то недоразумение!
   — Недоразумение, — кивнул Лапин. — А нам надобно разумение. Посидим, поговорим, откушаем, чего Бог послал. Тут недоразумению и конец!
   С этими словами Лапин засунул руку в объемистый карман своих просторных белых одежд и вытащил на свет пузатую бутыль с узким горлышком. Поставил на стол, обтер рукавом этикетку и подмигнул Макарову:
   — Очищенная. Сам делаю!

Глава 3
Тот самый Макаров

   Пора уходить от культуры «калашникова»
П. Мушшараф

1

   Павел Макаров осторожно открыл один глаз и тут же закрыл его обратно.
   Спать, подумал он. Нужно спать. Потому что просыпаться в таком состоянии — смерти подобно.
   Однако у желудка на этот счет имелось собственное мнение. Макаров сглотнул слюну, пытаясь сдержаться, заворочался на кровати — и едва успел повернуться на бок.
   Свесив голову вниз, он несколько раз дернулся в приступе рвоты, сплюнул, сглотнул, еще раз сплюнул. И только после этого решился еще раз открыть глаза.
   В комнате стоял полумрак. Плотные шторы закрывали маячившее в отдалении окно, на полу расплывалось неаппетитного вида пятно. Макаров застонал и ни к селу ни к городу вспомнил какой-то хрустальный саркофаг. Вот бы сейчас туда, подумал он. Сразу бы полегчало.
   Макаров перевернулся на спину, подоткнул под голову часть одеяла и сделал еще одну попытку уснуть. Надо же было так нажраться, подумал он. А ведь поначалу чай пили, с чего это я за коньяком ломанулся? Ах да, свет в подвале погас, а потом какая-то чертовщина началась. Кстати, а где я вообще нахожусь?!
   Макаров приподнял голову и огляделся по сторонам. Вроде бы Калашниковская квартира, подумал он. Шторы он поменял, что ли? И потолок? Нет, я где-то в другом месте...
   Макаров сфокусировал взгляд на ближайшей стене — и мгновенно вспотел.
   Всю стену занимал громадный телевизионный экран, в котором отражался слегка уменьшенный силуэт завешенного шторами окна.
   Свят-свят-свят, подумал Макаров. Это что же, все еще сон? Все еще Звездная Россия?!
   При этой мысли Макарову стало совсем плохо. Он зарылся лицом в матрас и закрыл голову руками. Кто-то на звездолетах летает, а я вот... Валяюсь здесь, как под забором.
   — Доброе утро, — раздался со стороны окна незнакомый голос. — Как вы себя чувствуете?
   Макаров со стоном повернулся.
   — Плохо, — сказал он. — О-очень плохо!
   — Сейчас исправим, — сказал незнакомец, раздвигая шторы. Макаров зажмурился от яркого света. Послышался легкий стук, а вслед за тем в комнату ворвался холодный свежий воздух. Май, вспомнил Макаров. У них здесь май. — Время — одиннадцать часов, — сообщил незнакомец, — температура шестнадцать градусов. — Его спокойный, уверенный голос породил у Макарова новую цепочку воспоминаний. Хрустальный саркофаг, возвратившееся зрение, желание прыгать до потолка; высокий врач в белом халате, говоривший столь же коротко, четко и ясно. — А теперь попробуйте сесть.
   Вот именно, подумал Макаров. Попробуйте.
   Он сделал глубокий вдох, скинул ноги с кровати и, оттолкнувшись обеими руками, перевел себя в вертикальное положение. Голова тут же закружилась, комната опасно качнулась влево.
   Незнакомец уже стоял перед Макаровым, держа в руке прозрачную чашку с темной жидкостью.
   — Вот, — сказал он, протягивая зелье, — выпейте это. Потом обопритесь локтями на колени. И две минуты не шевелитесь.
   Невозможно, подумал Макаров. От такого похмелья надо дня три отходить.
   Он взял кружку, зажмурился, резко выдохнул воздух — и заглотил содержимое, не разбирая вкуса. Только бы не обратно, мелькнула мысль.
   — Локти на колени! — скомандовал врач. Макаров уже не сомневался, что это именно врач. — Вот так!
   Он помог Макарову принять классическую позу кучера и встал рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь. Макаров посидел минуту, ожидая действия странного напитка, не оставившего после себя ни вкуса, ни запаха. Потом поднял голову.
   — Простите, — сказал он, разглядев наконец стоявшего перед ним врача. — Я не должен был так напиваться.
   Врач ничего не ответил. Он оглядел Макарова с ног до головы, удовлетворенно кивнул, протянул руку с чашкой к изголовью кровати. Макаров повернул голову в ту же сторону и обмер: чашка прилипла к белым, в мелкую крапинку обоям, растаяла, словно масло на сковородке, и бесшумно впиталась в стену.
   Врач скрестил руки на груди и снова посмотрел на Макарова.
   — Все, — сказал он. — Можете вставать.
   — Точно? — с сомнением переспросил Макаров и вдруг понял, что врач не врет. Похмелье куда-то улетучилось, в тело вернулась вчерашняя легкость. Макаров осторожно поднялся на ноги и почувствовал острое желание немедленно сделать зарядку.
   — Спасибо вам, — сказал Макаров, вспомнив, кому он обязан чудесным исцелением, — простите, не знаю, как вас звать...
   — Не за что, — ответил врач. — Это моя работа. А звать меня можно по номеру. Второй.
   — Что значит — по номеру?! — удивился Макаров. — Разве у вас нет нормального имени?!
   — Коттедж Семена Лапина, — ответил врач, — поселок Уральский, средний Урал.
   — Это адрес, — сказал Макаров, чувствуя нарастающую тревогу. — А имя?
   — Вы не поняли, — улыбнулся врач. Он шагнул к стене, прислонился к ней спиной. — Я и есть коттедж.
   С этими словами врач начал медленно растворяться в стене. Макаров разинул рот, протянул руку, чтобы вытащить своего странного собеседника обратно, но не закончил движения, потому что вытаскивать было уже некого.
   — Теперь понятно? — спросил врач, появляясь из противоположной стены.
   Макаров повернулся на голос. Врач, а теперь уже не врач, а человек-коттедж стоял перед ним, нисколько не изменившись — тот же бежевый комбинезон, тот же рост, те же безупречно уложенные светлые волосы и приветливое, открытое лицо.
   — Вы не шутите? — без особой надежды поинтересовался Макаров.
   — Зачем? — удивился человек-коттедж. Действительно, зачем, подумал Макаров. Двадцать третий век. Тут и без всяких шуток есть отчего спятить.
   — Но если вы — коттедж, — спросил он, хватаясь за последнюю соломинку, — тогда почему — Второй?
   — Первый чейн обслуживает хозяина, — ответил коттедж. — А вам как гостю положен второй.
   — Чейн? — переспросил Макаров.
   — Человекообразный интерфейс, — пояснил коттедж. — Сокращение.
   Двадцать третий век, подумал Макаров. С виду человек, а на самом деле... Даже непонятно, кто!
   — Ну что ж, — сказал он и протянул руку. — Здравствуйте, Чейн Второй! Меня зовут Павел Макаров.

2

   Рукопожатие чейна ничем не отличалось от человеческого. Ладонь оказалась теплой и даже слегка влажной, никакого стального каркаса под пальцами не прощупывалось. Точная копия человека, подумал Макаров. Прямо как мы с Калашниковым.
   — Пойдемте, — сказал Чейн, — я покажу вам дом.
   — А это действительно дом? — уточнил Макаров. — У меня такое ощущение, что комнаты в нем то появляются, то исчезают...
   — Так обычно и бывает, — кивнул Чейн. — Но этот дом не меняется. Семен Петрович построил его своими руками.
   — Да?! — воскликнул Макаров и многозначительно посмотрел на стену. — А как же...
   — Да вот так, — ответил Чейн, поняв вопрос с полуслова. В мгновение ока он сделался жидким, обрушился на пол тяжелыми вязкими каплями, расплылся стремительно просветлевшей лужей и без остатка впитался в неструганое дерево. — Мы существуем между обычных вещей, — продолжил чейн, спрыгивая с потолка. — Но сам дом — настоящий!
   Макаров покачал головой и засунул руки в карманы. Сделав это, он наконец осознал, что на нем все те же старые джинсы и рваная коричневая куртка, в которых он вышел из подвала к майскому солнцу двадцать третьего века. Правда, на теле они ощущались как новенькие и пахли утренней свежестью. Выстирали, пока я спал, подумал Макаров. Обслуживание, как в пятизвездочном отеле.
   — Ну тогда пойдемте, — сказал Макаров.
   Чейн тут же оказался у двери, раскрыл ее и вышел в следующую комнату.
   Архитектура Семена Лапина оказалась столь же лаконичной, как и его речь. Дверь спальни выходила в прямоугольный зал со стеклянной крышей и громадным, почти во всю стену окном с видом на реку. Посреди зала располагалась лестница на первый этаж, вдоль глухой стены выстроились двери в гостевые комнаты, у длинного окна стояли три столика и дюжина стульев.
   — Совсем как у нас, — пробормотал Макаров.
   — Пойдемте вниз, — предложил чейн. — Я покажу вам санузел и кухню.
   Они спустились по скрипучей лестнице, устланной вытоптанной пальмовой циновкой, и оказались в просторной прихожей. По левую руку Макаров увидел широкую дверь в сад, открытую по случаю теплой погоды, а прямо перед собой — вчерашнюю веранду, на которой и происходил злополучный ужин.
   — Санузел, — чейн указал на дальнюю от Макарова дверь. — Четыре туалетные кабинки, две душевые, парная и бассейн.
   — Понятно, — кивнул Макаров.
   — В точности как у вас, — улыбнулся чейн, — в двадцать первом веке.
   Макаров вспомнил свой грязный подвал, тонкую струйку холодной воды из ржавого крана, забранные фанерой оконца — и невольно усмехнулся.
   — Кухня, — сказал чейн, раскрывая двустворчатую стеклянную дверь.
   Макаров повернул голову и увидел помещение размером с небольшое кафе. Широкий разделочный стол, мойка для посуды, шкафчики для специй, подставки под тарелки — все это выглядело весьма странно на фоне растворяющихся в воздухе и вновь возникающих из ниоткуда вещей.
   — Кухня? — удивленно переспросил Макаров.
   — Семен Петрович часто готовит вручную, — пояснил чейн.
   — А если мне просто захочется поесть? — спросил Макаров. — Где здесь у вас холодильник?
   — Холодильник не нужен, — ответил чейн. — Просто щелкните пальцами. Ну же, смелее!