Страница:
Ничего не понимаю, подумал Калашников. Какое ж это ГРУ?!
— Понятно, — сказал Калашников с умным видом. — Ну что ж, выкладывайте ваше предложение!
— Нас заинтересовал ваш проект, — заявил голос (Калашников уже понял, что голос этот синтезирован из двух — мужского и женского — и потому производит столь жуткое впечатление). — Прекрасная Галактика. Мы предлагаем вам заняться его разработкой в одной из наших организаций.
— Вот как? — Калашников на секунду задумался. Интересно, какой проект они имеют в виду? Прекрасную Галактику как приманку? Или же «Прекрасную Галактику», более известную под названием «Экспансия»? А впрочем, почему бы не спросить напрямик? — А что вы подразумеваете под проектом «Прекрасная Галактика»?
— То же, что и вы, — ответил голос. — Прощупывание ситуации в Галактике на предмет возможных угроз Звездной России.
Калашников с восторгом хлопнул в ладоши. Нет, все-таки — ГРУ!
— В таком случае, — сказал Калашников, — я ваш с потрохами! Когда мы сможем встретиться и обсудить детали?
— Прямо сейчас, — сказал голос. — Выгляните в окно.
2
3
4
— Понятно, — сказал Калашников с умным видом. — Ну что ж, выкладывайте ваше предложение!
— Нас заинтересовал ваш проект, — заявил голос (Калашников уже понял, что голос этот синтезирован из двух — мужского и женского — и потому производит столь жуткое впечатление). — Прекрасная Галактика. Мы предлагаем вам заняться его разработкой в одной из наших организаций.
— Вот как? — Калашников на секунду задумался. Интересно, какой проект они имеют в виду? Прекрасную Галактику как приманку? Или же «Прекрасную Галактику», более известную под названием «Экспансия»? А впрочем, почему бы не спросить напрямик? — А что вы подразумеваете под проектом «Прекрасная Галактика»?
— То же, что и вы, — ответил голос. — Прощупывание ситуации в Галактике на предмет возможных угроз Звездной России.
Калашников с восторгом хлопнул в ладоши. Нет, все-таки — ГРУ!
— В таком случае, — сказал Калашников, — я ваш с потрохами! Когда мы сможем встретиться и обсудить детали?
— Прямо сейчас, — сказал голос. — Выгляните в окно.
2
Калашников раздвинул висевшие перед ним конверты. Солнце уже закатилось, вместо него над горизонтом сияла багрово-алая полоска. В ее кровавом свете лес и поле казались черными, а белые цветы в палисаднике приобрели приятный оранжевый оттенок. Именно эти цветы яркими точками отражались в зеркальном корпусе приплюснутого шара, повисшего в нескольких метрах над землей сразу же за декоративным забором, которым Калашников обозначил свою личную территорию.
— Вы уже здесь?! — воскликнул Калашников и выпрыгнул из кресла. — Заходите скорее!
— Нет, — ответил голос, — нас здесь нет. Мы прислали за вами этот автомат, чтобы пригласить в одну из наших лабораторий. Если вы действительно настроены на сотрудничество — просто подойдите к нему и откройте дверь.
Калашников еще раз посмотрел на мирно висевший над примятой травой автомат и почесал в затылке. С виду автомат — этим словом в Звездной России называли воздушное такси, а вовсе не автоматическую винтовку системы Калашникова, — ничем не отличался от своих собратьев, на которых Калашникову уже доводилось путешествовать. Но то с виду!
— Сейчас, — ответил Калашников, — только немного приберусь.
Он бросил на черную карточку косой взгляд, и та послушно отключилась, спрятавшись обратно в конверт. Михаил Аронович, мысленно позвал Калашников. Кажется, у меня проблемы!
Гринберг отозвался мгновенно, словно только и ждал, когда Калашников соизволит выйти на связь. Его треугольная голова, увенчанная коническими рогами, появилась перед Калашниковым в облаке коричневатого дыма.
— Что случилось, Артем? — спросил Гринберг, разгоняя дым короткими взмахами руки.
— Кажется, я наконец прочитал то самое письмо, — сказал Калашников. — У дома меня ждет автомат, чтобы доставить в какую-то лабораторию. Хочу вас спросить как полковника КГБ — это безопасно?!
— Безопасно, — ответил Гринберг. — Это экспресс-сценарий, потому и выглядит подозрительно. Между прочим, мои поздравления: вас высоко оценили!
— Значит, можно ехать? — уточнил Калашников.
— Если хотите, — улыбнулся Гринберг. — Если нет — адресок в ЦСУ я вам уже давал, да и весь мир в вашем распоряжении!
— Какой, к черту, мир, — пробормотал Калашников, — когда у меня уже джихад объявлен... Раз безопасно, значит, поеду!
— Джихад? — переспросил Гринберг. — Ну-ну.
Калашникову показалось, что Гринберг хотел сказать что-то другое, но в последний момент передумал. Однако переспрашивать было поздно — полковник КГБ пропал со связи сразу же после многозначительного «ну-ну». Калашников заправил выбившуюся рубашку в джинсы, подтянул ремень и снова вышел из дома. Теперь — по направлению к поджидавшему его автомату.
Войдя внутрь, Калашников отметил, что все три обзорные экрана сияют ровным белым светом. Полюбоваться видами Земли на этот раз не удастся, понял Калашников; ГРУ заботилось о секретности в лучших традициях спецслужб. Калашников готов был поспорить, что приземлится автомат либо в закрытом ангаре, либо на пустынном полигоне, посреди унылых степей и не менее унылых сопок.
Поэтому он нисколько не удивился, когда открывшаяся дверь выпустила его в черноту ночи, пронизанную холодным моросящим дождем и синеватыми огнями мощных прожекторов.
Внизу у трапа Калашникова уже ждали. Два человека в плащах с капюшонами, один повыше, другой пониже. Спустившись, Калашников узнал того, кто пониже. Зоя Шахматова, высокая брюнетка с большими глазами.
— А вы, надо полагать, Леонид Штерн? — спросил Калашников у ее спутника, ростом напоминавшего баскетболиста.
— Он самый, — кивнул «баскетболист». — Добро пожаловать на Арену!
Ах вон оно что, сообразил Калашников. Это же у них полигон! Для самых натуральных боевых действий, хорошо еще, если без применения ядерного оружия.
— Артем Калашников, — представился Калашников и вдруг понял, что трясется от холода. — А потеплее помещения у вас имеются?!
— Пойдемте, — Штерн повернулся влево, и Калашников увидел возникшую в воздухе светящуюся букву «П». Штерн шагнул под ее перекладину и исчез.
Понятно, подумал Калашников. Местный вариант телепорта. Быстро, выгодно, удобно.
Он шагнул вслед за Штерном и очутился в маленьком кабинете, едва вмещавшем в себя письменный стол, пять жестких стульев и шкаф, заставленный пухлыми папками с пожелтевшими от старости документами. Окно выходило в темную дождливую ночь, на подоконнике стояли два горшка с геранью, а над столом висел поясной портрет незнакомого Калашникову человека с пронзительным взглядом ярко-голубых глаз.
— Присаживайтесь, — сказал Штерн. Он снял плащ и повесил его на гвоздь, торчащий из стены рядом с дверью.
Калашников взял первый попавшийся стул, вытащил его на середину комнаты и уселся, заложив ногу за ногу.
— Вот, присел, — сообщил он. — И внимательно вас слушаю!
— Зоя Ивановна, — сказал Штерн. — Расскажите, пожалуйста, предысторию.
Калашников повернулся в сторону Шахматовой, которая тоже избавилась от плаща, откинула с лица мокрые волосы и теперь стояла напротив Штерна, держа в руках набитую бумагами красную папку.
— Поначалу никакого Управления не было, — сказала Шахматова, раскрывая папку. Для удобства она положила ее на стол, придвинула стул и принялась переворачивать бумаги, с любопытством на них поглядывая. — Существовали военно-игровые клубы, проводились виртуальные и имитационные сражения. В конце двадцать первого века произошла интеграция — крупнейшие военно-стратегические клубы Америки и Европы организовали Третью мировую войну. В ней приняли участие пять коалиций, подготовка заняла четыре года, сами боевые действия — три месяца. В дальнейшем мировые войны проводились регулярно, каждые семь лет.
Шахматова перевернула несколько страниц.
— Начиная с Одиннадцатой мировой, боевые действия были вынесены за пределы Земли, — сообщила она как бы между прочим. — Однако воевать в космосе оказалось не столь увлекательно, и начиная с Пятнадцатой мировой Арена приобрела свой современный вид. Основной полигон — Луна, несколько депацифизированных зон в Ближней Системе, сотни баз в поясе астероидов. Войны приобрели тотальный характер — сегодня они ведутся в политике, в экономике, в культуре, в Сети, в космосе и даже на самих планетах. Каждая коалиция самостоятельно поддерживает функционирование своих виртуальных государств.
Калашников восхищенно цокнул языком.
— Теперь о разведке, — сказала Шахматова, переложив справа налево целую пачку бумаг. — С появлением виртуальных государств война приобрела непрерывный характер. Мировые войны проводятся и сейчас, но победа в них достается тому, кто эффективнее воевал в «мирное» время. Начиная с Шестнадцатой мировой, при каждом виртуальном государстве были созданы разведывательные управления. Когда в две тысячи двести пятом году произошли первые столкновения с инопланетным разумом, в рамках Арены было образовано консультативное управление, занимавшееся теоретическими вопросами ксеноразведки. А когда в Девятнадцатой мировой победа досталась коалиции одного из виртуальных государств с виртуальным же инопланетным союзником, на базе консультативного управления Арены решением ЦСУ Звездной России было создано Главное Разведывательное Управление. Сам факт его существования решено было засекретить, замаскировав основную деятельность Управления операциями в рамках военно-стратегических игр. На сегодняшний день в Управление, помимо генерального штаба и аналитического центра, входит еще шестнадцать дочерних организаций. Таким образом, о существовании Управления знают только его сотрудники, а также контролирующие его лица. Одним из таких лиц является ваш куратор Михаил Гринберг.
Шахматова закрыла папку и посмотрела на Штерна.
— Вопросы? — сказал Штерн, обращаясь к Калашникову.
— Да вроде бы все понятно, — ответил тот. — Дальше-то что?
— Теперь вы, Леонид Петрович, — сказала Шахматова.
— Теперь я, — кивнул Штерн. — Начнем с терминов. Слово «военный» обозначает в настоящее время любую форму взаимодействия разумных существ, не являющуюся взаимовыгодной. Слово «стратегический» обозначает действия, прямо или косвенно направленные на качественные изменения взаимодействующих субъектов. Приведу примеры. Знакомые вам по двадцатому веку виды деятельности — преступность, политика, биржевая игра, монопольный и олигопольный бизнес — в современном понимании являются формами военных действий. К стратегическим войнам двадцатого века относится противостояние Советского Союза и Северо-Атлантического сообщества. Обращаю ваше внимание, что мировые войны двадцатого века стратегическими не являлись. Еще один пример стратегической войны — технотронная революция двадцать первого века. Терминология понятна?
— Давайте уточним, — попросил Калашников. — Холодная война и развал СССР — это была стратегическая или тактическая война?
— Холодная война — составная часть стратегического противостояния СССР — Запад, — ответил Штерн. — А вот развал СССР — блестящая тактическая операция, проведенная американскими спецслужбами.
— Понятно, — улыбнулся Калашников. — И что же дальше?
— Мы занимаемся стратегической разведкой, — сказал Штерн. — Что из этого следует?
— Что мы находимся в состоянии войны, — ответил Калашников. — Надо думать, тоже стратегической.
— Совершенно верно, — подтвердил Штерн. — Мы находимся в состоянии войны.
— И кто же противник? — полюбопытствовал Калашников.
— Весь остальной мир, — спокойно ответил Штерн.
— Вы уже здесь?! — воскликнул Калашников и выпрыгнул из кресла. — Заходите скорее!
— Нет, — ответил голос, — нас здесь нет. Мы прислали за вами этот автомат, чтобы пригласить в одну из наших лабораторий. Если вы действительно настроены на сотрудничество — просто подойдите к нему и откройте дверь.
Калашников еще раз посмотрел на мирно висевший над примятой травой автомат и почесал в затылке. С виду автомат — этим словом в Звездной России называли воздушное такси, а вовсе не автоматическую винтовку системы Калашникова, — ничем не отличался от своих собратьев, на которых Калашникову уже доводилось путешествовать. Но то с виду!
— Сейчас, — ответил Калашников, — только немного приберусь.
Он бросил на черную карточку косой взгляд, и та послушно отключилась, спрятавшись обратно в конверт. Михаил Аронович, мысленно позвал Калашников. Кажется, у меня проблемы!
Гринберг отозвался мгновенно, словно только и ждал, когда Калашников соизволит выйти на связь. Его треугольная голова, увенчанная коническими рогами, появилась перед Калашниковым в облаке коричневатого дыма.
— Что случилось, Артем? — спросил Гринберг, разгоняя дым короткими взмахами руки.
— Кажется, я наконец прочитал то самое письмо, — сказал Калашников. — У дома меня ждет автомат, чтобы доставить в какую-то лабораторию. Хочу вас спросить как полковника КГБ — это безопасно?!
— Безопасно, — ответил Гринберг. — Это экспресс-сценарий, потому и выглядит подозрительно. Между прочим, мои поздравления: вас высоко оценили!
— Значит, можно ехать? — уточнил Калашников.
— Если хотите, — улыбнулся Гринберг. — Если нет — адресок в ЦСУ я вам уже давал, да и весь мир в вашем распоряжении!
— Какой, к черту, мир, — пробормотал Калашников, — когда у меня уже джихад объявлен... Раз безопасно, значит, поеду!
— Джихад? — переспросил Гринберг. — Ну-ну.
Калашникову показалось, что Гринберг хотел сказать что-то другое, но в последний момент передумал. Однако переспрашивать было поздно — полковник КГБ пропал со связи сразу же после многозначительного «ну-ну». Калашников заправил выбившуюся рубашку в джинсы, подтянул ремень и снова вышел из дома. Теперь — по направлению к поджидавшему его автомату.
Войдя внутрь, Калашников отметил, что все три обзорные экрана сияют ровным белым светом. Полюбоваться видами Земли на этот раз не удастся, понял Калашников; ГРУ заботилось о секретности в лучших традициях спецслужб. Калашников готов был поспорить, что приземлится автомат либо в закрытом ангаре, либо на пустынном полигоне, посреди унылых степей и не менее унылых сопок.
Поэтому он нисколько не удивился, когда открывшаяся дверь выпустила его в черноту ночи, пронизанную холодным моросящим дождем и синеватыми огнями мощных прожекторов.
Внизу у трапа Калашникова уже ждали. Два человека в плащах с капюшонами, один повыше, другой пониже. Спустившись, Калашников узнал того, кто пониже. Зоя Шахматова, высокая брюнетка с большими глазами.
— А вы, надо полагать, Леонид Штерн? — спросил Калашников у ее спутника, ростом напоминавшего баскетболиста.
— Он самый, — кивнул «баскетболист». — Добро пожаловать на Арену!
Ах вон оно что, сообразил Калашников. Это же у них полигон! Для самых натуральных боевых действий, хорошо еще, если без применения ядерного оружия.
— Артем Калашников, — представился Калашников и вдруг понял, что трясется от холода. — А потеплее помещения у вас имеются?!
— Пойдемте, — Штерн повернулся влево, и Калашников увидел возникшую в воздухе светящуюся букву «П». Штерн шагнул под ее перекладину и исчез.
Понятно, подумал Калашников. Местный вариант телепорта. Быстро, выгодно, удобно.
Он шагнул вслед за Штерном и очутился в маленьком кабинете, едва вмещавшем в себя письменный стол, пять жестких стульев и шкаф, заставленный пухлыми папками с пожелтевшими от старости документами. Окно выходило в темную дождливую ночь, на подоконнике стояли два горшка с геранью, а над столом висел поясной портрет незнакомого Калашникову человека с пронзительным взглядом ярко-голубых глаз.
— Присаживайтесь, — сказал Штерн. Он снял плащ и повесил его на гвоздь, торчащий из стены рядом с дверью.
Калашников взял первый попавшийся стул, вытащил его на середину комнаты и уселся, заложив ногу за ногу.
— Вот, присел, — сообщил он. — И внимательно вас слушаю!
— Зоя Ивановна, — сказал Штерн. — Расскажите, пожалуйста, предысторию.
Калашников повернулся в сторону Шахматовой, которая тоже избавилась от плаща, откинула с лица мокрые волосы и теперь стояла напротив Штерна, держа в руках набитую бумагами красную папку.
— Поначалу никакого Управления не было, — сказала Шахматова, раскрывая папку. Для удобства она положила ее на стол, придвинула стул и принялась переворачивать бумаги, с любопытством на них поглядывая. — Существовали военно-игровые клубы, проводились виртуальные и имитационные сражения. В конце двадцать первого века произошла интеграция — крупнейшие военно-стратегические клубы Америки и Европы организовали Третью мировую войну. В ней приняли участие пять коалиций, подготовка заняла четыре года, сами боевые действия — три месяца. В дальнейшем мировые войны проводились регулярно, каждые семь лет.
Шахматова перевернула несколько страниц.
— Начиная с Одиннадцатой мировой, боевые действия были вынесены за пределы Земли, — сообщила она как бы между прочим. — Однако воевать в космосе оказалось не столь увлекательно, и начиная с Пятнадцатой мировой Арена приобрела свой современный вид. Основной полигон — Луна, несколько депацифизированных зон в Ближней Системе, сотни баз в поясе астероидов. Войны приобрели тотальный характер — сегодня они ведутся в политике, в экономике, в культуре, в Сети, в космосе и даже на самих планетах. Каждая коалиция самостоятельно поддерживает функционирование своих виртуальных государств.
Калашников восхищенно цокнул языком.
— Теперь о разведке, — сказала Шахматова, переложив справа налево целую пачку бумаг. — С появлением виртуальных государств война приобрела непрерывный характер. Мировые войны проводятся и сейчас, но победа в них достается тому, кто эффективнее воевал в «мирное» время. Начиная с Шестнадцатой мировой, при каждом виртуальном государстве были созданы разведывательные управления. Когда в две тысячи двести пятом году произошли первые столкновения с инопланетным разумом, в рамках Арены было образовано консультативное управление, занимавшееся теоретическими вопросами ксеноразведки. А когда в Девятнадцатой мировой победа досталась коалиции одного из виртуальных государств с виртуальным же инопланетным союзником, на базе консультативного управления Арены решением ЦСУ Звездной России было создано Главное Разведывательное Управление. Сам факт его существования решено было засекретить, замаскировав основную деятельность Управления операциями в рамках военно-стратегических игр. На сегодняшний день в Управление, помимо генерального штаба и аналитического центра, входит еще шестнадцать дочерних организаций. Таким образом, о существовании Управления знают только его сотрудники, а также контролирующие его лица. Одним из таких лиц является ваш куратор Михаил Гринберг.
Шахматова закрыла папку и посмотрела на Штерна.
— Вопросы? — сказал Штерн, обращаясь к Калашникову.
— Да вроде бы все понятно, — ответил тот. — Дальше-то что?
— Теперь вы, Леонид Петрович, — сказала Шахматова.
— Теперь я, — кивнул Штерн. — Начнем с терминов. Слово «военный» обозначает в настоящее время любую форму взаимодействия разумных существ, не являющуюся взаимовыгодной. Слово «стратегический» обозначает действия, прямо или косвенно направленные на качественные изменения взаимодействующих субъектов. Приведу примеры. Знакомые вам по двадцатому веку виды деятельности — преступность, политика, биржевая игра, монопольный и олигопольный бизнес — в современном понимании являются формами военных действий. К стратегическим войнам двадцатого века относится противостояние Советского Союза и Северо-Атлантического сообщества. Обращаю ваше внимание, что мировые войны двадцатого века стратегическими не являлись. Еще один пример стратегической войны — технотронная революция двадцать первого века. Терминология понятна?
— Давайте уточним, — попросил Калашников. — Холодная война и развал СССР — это была стратегическая или тактическая война?
— Холодная война — составная часть стратегического противостояния СССР — Запад, — ответил Штерн. — А вот развал СССР — блестящая тактическая операция, проведенная американскими спецслужбами.
— Понятно, — улыбнулся Калашников. — И что же дальше?
— Мы занимаемся стратегической разведкой, — сказал Штерн. — Что из этого следует?
— Что мы находимся в состоянии войны, — ответил Калашников. — Надо думать, тоже стратегической.
— Совершенно верно, — подтвердил Штерн. — Мы находимся в состоянии войны.
— И кто же противник? — полюбопытствовал Калашников.
— Весь остальной мир, — спокойно ответил Штерн.
3
Калашников поджал губу и опустил глаза. Моя приманка сработала, подумал он. Вот люди, которых я искал. Люди, посвятившие жизнь изучению нашей далеко не прекрасной Галактики. Люди, лучше всех в Звездной России разбирающиеся в тонкостях межзвездной политики. И что же я слышу от этих людей, едва переступив порог их кабинета?!
Что мы уже находимся в состоянии войны!
— Весь мир, — пробормотал Калашников. — Триста триллионов — против одного миллиарда. Скажите, а нам обязательно воевать?!
Леонид Штерн взял свободный стул и уселся на него задом наперед, опершись левым локтем на высокую спинку.
— Напоминаю определение, — сказал он. — Взаимодействовать с другими разумными существами можно только двумя способами. Сотрудничать — или воевать. Третьего не дано.
— Вы хотите сказать, — догадался Калашников, — что с окружающими нас цивилизациями невозможно сотрудничать?!
— Совершенно верно, — подтвердил Штерн. — Технологически невозможно. Дело в том, что все они до сих пор находятся на социальной стадии своего развития.
— Э?! — переспросил Калашников. — А мы на какой находимся?!
— На креативной, конечно, — ответил Штерн. — Разве вы не читали «Необходимую свободу»?!
Калашников захлопал глазами.
— Я думал, это просто философский трактат, — пояснил он. — К тому же — двухсотлетней давности!
— Истины не стареют, — сказал Штерн. — Закон Ньютона, классификация Шкловского, стадии Калашникова — не просто философские концепции. Это наши рабочие инструменты!
Что там были за стадии, попытался вспомнить Калашников. Социальная, технотронная и креативная? Точно, социальная еще на подстадии делилась — разбоя, грабежа и мошенничества. Вот уж инструмент так инструмент.
— И что же, — спросил Калашников, — на всю Галактику больше ни одной креативной цивилизации?
— Ни одной, — подтвердил Штерн. — Более того, ни одной технотронной. Десять или двенадцать, по разным оценкам, в процессе технотронной революции. Все остальные — сугубо социальные.
— Да как такое может быть?! — удивился Калашников. — Целая же Галактика! Миллионы цивилизаций! Триллионы разумных существ!
— А как на Земле было? — пожал плечами Штерн. — Вспомните двадцатый век. Сотни государств, миллиарды людей, ядерное оружие, космические программы, Интернет — и все это на социальной стадии, без малейших даже намеков на технотронную. А ведь Земля находилась в тепличных условиях, в полной изоляции от галактического сообщества!
— Значит, — улыбнулся Калашников, — предположения Шкловского о возможной уникальности земной цивилизации оказались в каком-то смысле верными?!
— Да, — согласился Штерн. — Существует четкая статистическая взаимосвязь между уровнем организационного развития цивилизации и той стадией, на которой она вступила в галактическое сообщество.
— Ну хорошо, — сказал Калашников. — Мы уникальны, никого вроде нас в Галактике нет и не предвидится. А все-таки, почему нам с социальными цивилизациями нельзя сотрудничать? Калашниковым запрещено?
— Запрещено самой природой, — ответил Штерн. — Цивилизация, находящаяся на социальной стадии развития, не является целостным субъектом. Ее внутренняя организация подчинена социальным законам и может воспроизводиться только в условиях постоянной борьбы за ограниченные ресурсы. Вследствие этого любые действия, принимаемые представителями такой цивилизации, направлены прежде всего на поддержание их внутреннего социального статуса, и лишь потом — на решение поставленных задач. А поскольку успешное решение любых задач, как правило, снижает социальный статус субъектов, за решение этих задач отвечающих, представители социальных цивилизаций фактически не заинтересованы в реальных результатах. Как вы будете строить взаимовыгодные отношения с субъектами, — Штерн, прищурившись, посмотрел на Калашникова, — для которых получение выгоды от вашей совместной деятельности — смерти подобно?!
Калашников почесал в затылке. Надо же, подумал он. Неужели все это я придумал? Еще тогда, в дремучем двадцать первом веке?!
— Рассмотрим классический пример, — продолжил Штерн. — Месторождение блэхма, расположенное в территориальном пространстве какой-нибудь монархии. Вы заключаете с монархом договор о совместной разработке, добываете блэхм, исправно перечисляете средства. Монарх делится доходами со своими приближенными, у тех растут потребности в социальном статусе, а также возможности по их удовлетворению. Через пять — десять лет на планете происходит революция, монарх ликвидируется или отправляется в ссылку, а пришедшие к власти военные требуют пересмотра договора. С точки зрения монарха — были ли это взаимовыгодные отношения? Конечно же, нет! Вы, проклятые империалисты, его просто ограбили и выбросили на помойку! С вашей точки зрения тоже не все гладко: договор больше не соблюдается, добыча прекращена, сплошные убытки и беспокойство.
— А если с самого начала предупредить монарха? — предложил Калашников, наконец начавший что-то понимать. — И кстати, что такое блэхм?
— Основной энергетический ресурс в Галактике, — объяснил Штерн. — Темная материя, состоящая из черных дыр малой массы. Добывается специальными траулерами и перекачивается по соответствующим каналам Галактического Метро. О нем мы поговорим позже, а теперь закончим с монархе. О чем вы его предлагаете предупредить?
— О заговоре... хотя стоп, — Калашников качнул головой. — О заговорах он наверняка лучше нас знает, монарх все-таки. Значит, о возможных последствиях. Включить в договор пункт, обязывающий его сохранить власть. А лучше — ограничить договор сроком, который он точно продержится.
— Вот именно, — кивнул Штерн. — Сроком, который он точно продержится. Вы у монарха предлагаете спрашивать, какой это будет срок?
Калашников рассмеялся.
— Нет, конечно, — ответил он. — Есть и другие способы...
— Совершенно верно, — согласился Штерн. — Есть другие способы. Военные способы!
— Военные, — согласился Калашников. — Электронная разведка, социально-политическое моделирование, агентурная работа. Самые что ни на есть военные...
— Ну вот, — сказал Штерн. — А теперь сами ответьте на ваш вопрос. Нам обязательно воевать?
— Выходит, так, — развел руками Калашников. — Обязательно, раз уж нас интересует результат. А теперь, Леонид Петрович, вопрос. В случае с блэхмом понятно, что это за результат. А вот чего мы от Галактики добиваемся? За что, так сказать, воюем?
— Разве непонятно? — спросил Штерн, посмотрев Калашникову в глаза. — Мы ведем стратегическую войну. Войну, в которой может быть только один победитель.
— Нам нужен мир, — усмехнулся Калашников, — и по возможности весь?
— Совершенно верно, — кивнул Штерн. — Нам нужна Галактика, с которой можно не воевать, а сотрудничать.
— Прекрасная Галактика, — хмыкнул Калашников.
— Креативная Галактика, — уточнил Штерн. — Или на худой конец технотронная.
— Есть за что биться, — согласился Калашников. — А как же насчет трехсот триллионов? Наши противники знают, что против них ведется стратегическая война?
Штерн поднялся на ноги и впервые за весь разговор улыбнулся.
— Чтобы правильно ответить на этот вопрос, — сказал он, — мне придется прочитать вам лекцию по введению в специальность. Но прежде, чем я это сделаю, мы должны уладить небольшую формальность.
Калашников с пониманием кивнул и тоже встал со стула.
— Характер нашей деятельности, — лишенным выражения голосом сообщила Шахматова, — требует от сотрудников Управления тщательного соблюдения режима секретности. Чтобы включиться в нашу работу, вы должны принять на себя соответствующее обязательство.
— Принять-то его недолго, — вздохнул Калашников. — А вот соблюсти...
— Простите?! — удивленно переспросила Шахматова.
— Соблюсти — куда труднее, — пояснил Калашников. — Сколько раз я себе зарок давал, что больше не пью! А толку?!
Шахматова приоткрыла рот и стрельнула глазами в сторону Штерна.
— Все нормально, — успокаивающе сказал тот. — Артем Сергеевич родился в двадцатом веке. В то время человеческий организм был очень плохо приспособлен для выполнения своих высших, интеллектуальных функций.
Что мы уже находимся в состоянии войны!
— Весь мир, — пробормотал Калашников. — Триста триллионов — против одного миллиарда. Скажите, а нам обязательно воевать?!
Леонид Штерн взял свободный стул и уселся на него задом наперед, опершись левым локтем на высокую спинку.
— Напоминаю определение, — сказал он. — Взаимодействовать с другими разумными существами можно только двумя способами. Сотрудничать — или воевать. Третьего не дано.
— Вы хотите сказать, — догадался Калашников, — что с окружающими нас цивилизациями невозможно сотрудничать?!
— Совершенно верно, — подтвердил Штерн. — Технологически невозможно. Дело в том, что все они до сих пор находятся на социальной стадии своего развития.
— Э?! — переспросил Калашников. — А мы на какой находимся?!
— На креативной, конечно, — ответил Штерн. — Разве вы не читали «Необходимую свободу»?!
Калашников захлопал глазами.
— Я думал, это просто философский трактат, — пояснил он. — К тому же — двухсотлетней давности!
— Истины не стареют, — сказал Штерн. — Закон Ньютона, классификация Шкловского, стадии Калашникова — не просто философские концепции. Это наши рабочие инструменты!
Что там были за стадии, попытался вспомнить Калашников. Социальная, технотронная и креативная? Точно, социальная еще на подстадии делилась — разбоя, грабежа и мошенничества. Вот уж инструмент так инструмент.
— И что же, — спросил Калашников, — на всю Галактику больше ни одной креативной цивилизации?
— Ни одной, — подтвердил Штерн. — Более того, ни одной технотронной. Десять или двенадцать, по разным оценкам, в процессе технотронной революции. Все остальные — сугубо социальные.
— Да как такое может быть?! — удивился Калашников. — Целая же Галактика! Миллионы цивилизаций! Триллионы разумных существ!
— А как на Земле было? — пожал плечами Штерн. — Вспомните двадцатый век. Сотни государств, миллиарды людей, ядерное оружие, космические программы, Интернет — и все это на социальной стадии, без малейших даже намеков на технотронную. А ведь Земля находилась в тепличных условиях, в полной изоляции от галактического сообщества!
— Значит, — улыбнулся Калашников, — предположения Шкловского о возможной уникальности земной цивилизации оказались в каком-то смысле верными?!
— Да, — согласился Штерн. — Существует четкая статистическая взаимосвязь между уровнем организационного развития цивилизации и той стадией, на которой она вступила в галактическое сообщество.
— Ну хорошо, — сказал Калашников. — Мы уникальны, никого вроде нас в Галактике нет и не предвидится. А все-таки, почему нам с социальными цивилизациями нельзя сотрудничать? Калашниковым запрещено?
— Запрещено самой природой, — ответил Штерн. — Цивилизация, находящаяся на социальной стадии развития, не является целостным субъектом. Ее внутренняя организация подчинена социальным законам и может воспроизводиться только в условиях постоянной борьбы за ограниченные ресурсы. Вследствие этого любые действия, принимаемые представителями такой цивилизации, направлены прежде всего на поддержание их внутреннего социального статуса, и лишь потом — на решение поставленных задач. А поскольку успешное решение любых задач, как правило, снижает социальный статус субъектов, за решение этих задач отвечающих, представители социальных цивилизаций фактически не заинтересованы в реальных результатах. Как вы будете строить взаимовыгодные отношения с субъектами, — Штерн, прищурившись, посмотрел на Калашникова, — для которых получение выгоды от вашей совместной деятельности — смерти подобно?!
Калашников почесал в затылке. Надо же, подумал он. Неужели все это я придумал? Еще тогда, в дремучем двадцать первом веке?!
— Рассмотрим классический пример, — продолжил Штерн. — Месторождение блэхма, расположенное в территориальном пространстве какой-нибудь монархии. Вы заключаете с монархом договор о совместной разработке, добываете блэхм, исправно перечисляете средства. Монарх делится доходами со своими приближенными, у тех растут потребности в социальном статусе, а также возможности по их удовлетворению. Через пять — десять лет на планете происходит революция, монарх ликвидируется или отправляется в ссылку, а пришедшие к власти военные требуют пересмотра договора. С точки зрения монарха — были ли это взаимовыгодные отношения? Конечно же, нет! Вы, проклятые империалисты, его просто ограбили и выбросили на помойку! С вашей точки зрения тоже не все гладко: договор больше не соблюдается, добыча прекращена, сплошные убытки и беспокойство.
— А если с самого начала предупредить монарха? — предложил Калашников, наконец начавший что-то понимать. — И кстати, что такое блэхм?
— Основной энергетический ресурс в Галактике, — объяснил Штерн. — Темная материя, состоящая из черных дыр малой массы. Добывается специальными траулерами и перекачивается по соответствующим каналам Галактического Метро. О нем мы поговорим позже, а теперь закончим с монархе. О чем вы его предлагаете предупредить?
— О заговоре... хотя стоп, — Калашников качнул головой. — О заговорах он наверняка лучше нас знает, монарх все-таки. Значит, о возможных последствиях. Включить в договор пункт, обязывающий его сохранить власть. А лучше — ограничить договор сроком, который он точно продержится.
— Вот именно, — кивнул Штерн. — Сроком, который он точно продержится. Вы у монарха предлагаете спрашивать, какой это будет срок?
Калашников рассмеялся.
— Нет, конечно, — ответил он. — Есть и другие способы...
— Совершенно верно, — согласился Штерн. — Есть другие способы. Военные способы!
— Военные, — согласился Калашников. — Электронная разведка, социально-политическое моделирование, агентурная работа. Самые что ни на есть военные...
— Ну вот, — сказал Штерн. — А теперь сами ответьте на ваш вопрос. Нам обязательно воевать?
— Выходит, так, — развел руками Калашников. — Обязательно, раз уж нас интересует результат. А теперь, Леонид Петрович, вопрос. В случае с блэхмом понятно, что это за результат. А вот чего мы от Галактики добиваемся? За что, так сказать, воюем?
— Разве непонятно? — спросил Штерн, посмотрев Калашникову в глаза. — Мы ведем стратегическую войну. Войну, в которой может быть только один победитель.
— Нам нужен мир, — усмехнулся Калашников, — и по возможности весь?
— Совершенно верно, — кивнул Штерн. — Нам нужна Галактика, с которой можно не воевать, а сотрудничать.
— Прекрасная Галактика, — хмыкнул Калашников.
— Креативная Галактика, — уточнил Штерн. — Или на худой конец технотронная.
— Есть за что биться, — согласился Калашников. — А как же насчет трехсот триллионов? Наши противники знают, что против них ведется стратегическая война?
Штерн поднялся на ноги и впервые за весь разговор улыбнулся.
— Чтобы правильно ответить на этот вопрос, — сказал он, — мне придется прочитать вам лекцию по введению в специальность. Но прежде, чем я это сделаю, мы должны уладить небольшую формальность.
Калашников с пониманием кивнул и тоже встал со стула.
— Характер нашей деятельности, — лишенным выражения голосом сообщила Шахматова, — требует от сотрудников Управления тщательного соблюдения режима секретности. Чтобы включиться в нашу работу, вы должны принять на себя соответствующее обязательство.
— Принять-то его недолго, — вздохнул Калашников. — А вот соблюсти...
— Простите?! — удивленно переспросила Шахматова.
— Соблюсти — куда труднее, — пояснил Калашников. — Сколько раз я себе зарок давал, что больше не пью! А толку?!
Шахматова приоткрыла рот и стрельнула глазами в сторону Штерна.
— Все нормально, — успокаивающе сказал тот. — Артем Сергеевич родился в двадцатом веке. В то время человеческий организм был очень плохо приспособлен для выполнения своих высших, интеллектуальных функций.
4
Калашников обнаружил, что сделал большой шаг назад и спиною уперся в стену. Что это со мной, подумал он. Чего я так испугался?!
— А сейчас? — сипло спросил Калашников. — Сейчас — лучше приспособлен?
— Ну разумеется, — улыбнулся Штерн. — Сегодняшнему человеку и в голову не придет изменить уже принятое им решение. Вот почему Зоя Ивановна смотрит на вас такими большими глазами.
Вот почему я так испугался, понял Калашников. Похоже, что на нынешней Земле мы с Макаровым — самые натуральные инопланетяне. Вроде тех когаленских спрутов, которых Пашка расстрелял из пузырькового ружья.
— Так, — сказал Калашников и скрестил руки на груди. — Это что же получается? Вы тут все личной целостностью наслаждаетесь, чего решили, то и делаете, а я уже целую неделю по старинке мучаюсь?! Решаю одно, а делаю другое?! Позвольте поинтересоваться, почему это мне зрение стопроцентное сделали, и зубы обратно вырастили, а вот к интеллектуальным функциям так и не приспособили? Это технически сложно, или, может быть, политически несвоевременно?!
— И этот человек, — сказал Штерн, обратившись к Шахматовой, — жалуется на плохую приспособленность к интеллектуальным функциям! Вы совершенно правы, Артем Сергеевич, — улыбнулся он уже Калашникову. — Это и технически сложно, и политически крайне несвоевременно.
— А поподробнее? — спросил Калашников. Он уже привык, что все его догадки о происходящем вокруг сбываются; в этом не было ничего удивительного, поскольку нынешняя Звездная Россия во многом вела свое происхождение от «того самого» Калашникова, копией которого и был нынешний Артем Сергеевич. Однако не все же самому придумывать, пусть хоть что-нибудь сами расскажут!
— Технические сложности, — сказал Штерн, — заключаются в целостном характере человеческой психики. Современные люди вырастают из современных же детей; а вот как превратить в звездного русича взрослого мужика из далекого двадцатого века — это, я вам скажу, целая научная проблема! Если помните, Таранцев вовсе не планировал переносить вас в настоящее — так вот, как раз поэтому и не планировал! Ну нет у нас такой технологии, — развел руками Штерн, — мы же не боги какие-нибудь, а обычные звездные русичи!
— Ну хорошо, — кивнул Калашников, уже и сам сообразивший, чего потребовал. Превратить себя в кого-то другого, оставшись при этом самим собой? Чересчур как-то, даже для звездных русичей! — А при чем здесь политическая несвоевременность?!
— Сами должны понимать, Артем Сергеевич, — нахмурился Штерн. — Война!
Калашников посмотрел на его суровое, словно высеченное из камня лицо, потом заглянул в прищуренные, с искринкой глаза — и понял, что Штерн шутит. Шутит в типичной манере звездных русичей — говорит чистую правду, но в такой форме, что ее никак нельзя воспринимать всерьез.
Заметив, что Калашников оценил шутку, Штерн позволил себе улыбнуться.
— Война, — повторил он. — Еще недавно мы могли выбирать: ждать, когда вы станете одним из нас, или же сотрудничать с вами прямо сейчас, с таким, какой вы есть. Но после «Прекрасной Галактики» у нас не осталось выбора. Мир узнал о вашем существовании, и вам так или иначе придется продолжать начатую игру. Все, что мы можем сделать в этой ситуации — это предложить вам нашу скромную помощь.
Штерн приложил правую руку к груди и коротко поклонился.
— Тронут, — сказал Калашников. — А я-то думал, что вам понадобился толковый работник!
— Вы не ошиблись, — кивнул Штерн. — Чем скорее вы станете толковым работником нашего Управления, тем больше у нас шансов выжить в этой войне.
— У кого это — у нас? — нахмурился Калашников.
— У нас, — ответил Штерн. — У Артема Калашникова и у Звездной России.
— Даже так? — пробормотал Калашников. — Все настолько серьезно?!
— Должно же в этой жизни хоть что-то происходить всерьез? — улыбнулся Штерн. — На сегодняшний момент, — добавил он, перестав улыбаться, — вероятность нашей победы составляет всего лишь восемьдесят восемь процентов.
Калашников перевел дух.
— Значит, от меня зависит лишь четверть победы? — быстро подсчитал он свою долю. — Немного!
— Прогноз постоянно меняется, — утешил его Штерн. — Поверьте, нам действительно есть куда торопиться.
— Ну так что ж мы стоим? — улыбнулся Калашников. — Валяйте, делайте из меня толкового работника!
— С удовольствием, — ответил Штерн. — Но не раньше, чем вы примите на себя обязательство соблюдать предписанный вам режим секретности.
— Я с удовольствием, — сказал Калашников. — Но нельзя ли сначала ознакомиться с этим режимом секретности?
— Вы с ним уже знакомы, — подала голос Шахматова. — Секретом является тот факт, что Звездная Россия действительно ведет войну. Вся остальная информация — о вашей непосредственной деятельности, о применяемых методах, о собранных в ходе работы данных и сформулированных концепциях — полностью открыта. В качестве штатного сотрудника постоянно действующего Семинара по межкультурным взаимодействиям вы имеете полное право делать, что вам заблагорассудится, и делиться своими достижениями с любым пожелавшим вас выслушать разумным существом. Вы даже можете выдавать военные тайны, но в этом случае наши противники по Военно-Стратегической Арене вправе будут заподозрить вас в систематической дезинформации!
— Ловко, — оценил Калашников этот своеобразный подход к охране государственной тайны. — Значит, войну ведет не Звездная Россия, а виртуальная цивилизация Арены?
— Несколько цивилизаций, — поправил его Штерн. — Аль-Джабр, Да-Чон-Хуа, Социалистический Союз и Атлантис. Мы с вами будем играть за Атлантис, а что касается Зои Ивановны, то она — наш самый смертельный враг.
— Зоя Шах, — звонко доложила Шахматова. — Цивилизация Аль-Джабр, эксперт по биологическому оружию!
— Очень приятно, — хмыкнул Калашников. — Ну что ж, наконец-то мне все понятно. Примите мое торжественное обещание хранить нашу тайну в глубокой тайне!
— Вы действительно решили ограничить свою свободу? — спросил Штерн. — Вы уверены, что не станете жалеть о данном вами обещании?
— А сейчас? — сипло спросил Калашников. — Сейчас — лучше приспособлен?
— Ну разумеется, — улыбнулся Штерн. — Сегодняшнему человеку и в голову не придет изменить уже принятое им решение. Вот почему Зоя Ивановна смотрит на вас такими большими глазами.
Вот почему я так испугался, понял Калашников. Похоже, что на нынешней Земле мы с Макаровым — самые натуральные инопланетяне. Вроде тех когаленских спрутов, которых Пашка расстрелял из пузырькового ружья.
— Так, — сказал Калашников и скрестил руки на груди. — Это что же получается? Вы тут все личной целостностью наслаждаетесь, чего решили, то и делаете, а я уже целую неделю по старинке мучаюсь?! Решаю одно, а делаю другое?! Позвольте поинтересоваться, почему это мне зрение стопроцентное сделали, и зубы обратно вырастили, а вот к интеллектуальным функциям так и не приспособили? Это технически сложно, или, может быть, политически несвоевременно?!
— И этот человек, — сказал Штерн, обратившись к Шахматовой, — жалуется на плохую приспособленность к интеллектуальным функциям! Вы совершенно правы, Артем Сергеевич, — улыбнулся он уже Калашникову. — Это и технически сложно, и политически крайне несвоевременно.
— А поподробнее? — спросил Калашников. Он уже привык, что все его догадки о происходящем вокруг сбываются; в этом не было ничего удивительного, поскольку нынешняя Звездная Россия во многом вела свое происхождение от «того самого» Калашникова, копией которого и был нынешний Артем Сергеевич. Однако не все же самому придумывать, пусть хоть что-нибудь сами расскажут!
— Технические сложности, — сказал Штерн, — заключаются в целостном характере человеческой психики. Современные люди вырастают из современных же детей; а вот как превратить в звездного русича взрослого мужика из далекого двадцатого века — это, я вам скажу, целая научная проблема! Если помните, Таранцев вовсе не планировал переносить вас в настоящее — так вот, как раз поэтому и не планировал! Ну нет у нас такой технологии, — развел руками Штерн, — мы же не боги какие-нибудь, а обычные звездные русичи!
— Ну хорошо, — кивнул Калашников, уже и сам сообразивший, чего потребовал. Превратить себя в кого-то другого, оставшись при этом самим собой? Чересчур как-то, даже для звездных русичей! — А при чем здесь политическая несвоевременность?!
— Сами должны понимать, Артем Сергеевич, — нахмурился Штерн. — Война!
Калашников посмотрел на его суровое, словно высеченное из камня лицо, потом заглянул в прищуренные, с искринкой глаза — и понял, что Штерн шутит. Шутит в типичной манере звездных русичей — говорит чистую правду, но в такой форме, что ее никак нельзя воспринимать всерьез.
Заметив, что Калашников оценил шутку, Штерн позволил себе улыбнуться.
— Война, — повторил он. — Еще недавно мы могли выбирать: ждать, когда вы станете одним из нас, или же сотрудничать с вами прямо сейчас, с таким, какой вы есть. Но после «Прекрасной Галактики» у нас не осталось выбора. Мир узнал о вашем существовании, и вам так или иначе придется продолжать начатую игру. Все, что мы можем сделать в этой ситуации — это предложить вам нашу скромную помощь.
Штерн приложил правую руку к груди и коротко поклонился.
— Тронут, — сказал Калашников. — А я-то думал, что вам понадобился толковый работник!
— Вы не ошиблись, — кивнул Штерн. — Чем скорее вы станете толковым работником нашего Управления, тем больше у нас шансов выжить в этой войне.
— У кого это — у нас? — нахмурился Калашников.
— У нас, — ответил Штерн. — У Артема Калашникова и у Звездной России.
— Даже так? — пробормотал Калашников. — Все настолько серьезно?!
— Должно же в этой жизни хоть что-то происходить всерьез? — улыбнулся Штерн. — На сегодняшний момент, — добавил он, перестав улыбаться, — вероятность нашей победы составляет всего лишь восемьдесят восемь процентов.
Калашников перевел дух.
— Значит, от меня зависит лишь четверть победы? — быстро подсчитал он свою долю. — Немного!
— Прогноз постоянно меняется, — утешил его Штерн. — Поверьте, нам действительно есть куда торопиться.
— Ну так что ж мы стоим? — улыбнулся Калашников. — Валяйте, делайте из меня толкового работника!
— С удовольствием, — ответил Штерн. — Но не раньше, чем вы примите на себя обязательство соблюдать предписанный вам режим секретности.
— Я с удовольствием, — сказал Калашников. — Но нельзя ли сначала ознакомиться с этим режимом секретности?
— Вы с ним уже знакомы, — подала голос Шахматова. — Секретом является тот факт, что Звездная Россия действительно ведет войну. Вся остальная информация — о вашей непосредственной деятельности, о применяемых методах, о собранных в ходе работы данных и сформулированных концепциях — полностью открыта. В качестве штатного сотрудника постоянно действующего Семинара по межкультурным взаимодействиям вы имеете полное право делать, что вам заблагорассудится, и делиться своими достижениями с любым пожелавшим вас выслушать разумным существом. Вы даже можете выдавать военные тайны, но в этом случае наши противники по Военно-Стратегической Арене вправе будут заподозрить вас в систематической дезинформации!
— Ловко, — оценил Калашников этот своеобразный подход к охране государственной тайны. — Значит, войну ведет не Звездная Россия, а виртуальная цивилизация Арены?
— Несколько цивилизаций, — поправил его Штерн. — Аль-Джабр, Да-Чон-Хуа, Социалистический Союз и Атлантис. Мы с вами будем играть за Атлантис, а что касается Зои Ивановны, то она — наш самый смертельный враг.
— Зоя Шах, — звонко доложила Шахматова. — Цивилизация Аль-Джабр, эксперт по биологическому оружию!
— Очень приятно, — хмыкнул Калашников. — Ну что ж, наконец-то мне все понятно. Примите мое торжественное обещание хранить нашу тайну в глубокой тайне!
— Вы действительно решили ограничить свою свободу? — спросил Штерн. — Вы уверены, что не станете жалеть о данном вами обещании?