Страница:
Для кого порядок, а для кого ночные хлопоты и нервы. Позвонили мне, попросили срочно подойти. Я бы их послал спросонья, у нас в РОНО рабочий день пока что с восьми, но ведь в этой школе учится мой ребёнок! Знали, сволочи, кого просить — вечная история. Хотя, директрису тоже понять можно. Наверное, её одолевали всякие жуткие видения, пока они с милиционерами бродили по тёмным коридорам, освещая путь фонариками. Зря она боялась: сложный и длительный ремонт, как выяснилось, вовсе не потребовался. Достаточно мне было открыть центральный щит, чтобы найти и устранить неисправность. Просто перегорел один из трех предохранителей-вставок, аж коричнево-чёрным стал от усердия. Это такой керамический цилиндр длиной с палец. Причём, в том же самом гнезде перегорел, где и на прошлой неделе — значит, с понедельника придётся разбираться, в чем причина. Ещё одна забота в список всех прочих. А пока — сходил я в комнату рабочего по зданию, в которой хранилось моё барахло, взял новый предохранитель, да и произвёл замену. Вот и весь ремонт. Свет вернулся, директриса с завхозихой были счастливы. Я не стал портить дамам настроение — не объяснил, как все это странно. Почему и каким образом неприятность случилась ночью, когда ни один электрический прибор в школе не работал? Чудеса…
Лишать себя отдыха, размышляя о чужих неприятностях — верный способ покончить с собой. Однако сон не шёл ко мне в ту ночь! Какими только глупостями не будоражил я своё стареющее сердце. Взял, да и высчитал, в каком году парень родился (месяц был известен — август). Затем мысленно открутил ещё девять месяцев против хода времени. Я не хотел этого, мозг произвёл расчёты самостоятельно. Получилась Дата. Приблизительная, конечно, но другой отправной точки у меня не было. И зачем-то я начал вспоминать свою жизнь в том году и в том ноябре. И вдруг я вспомнил… Нет, не это (чуть позже я вспомнил и это тоже), а кое-что иное, не имеющее прямого отношения к полученной Дате. Оказывается, было время, когда на моей руке действительно насчитывалось только четыре пальца! И была женщина, которая заметила такое во мне уродство. Она сказала откровенно, не пощадила: «Ничего у нас с тобой не получится, четырехпалый ты мой». «Почему?» — наивно спросил я. «Потому что один палец так и остался у тебя во рту, до сих пор сосёшь его вместо соски». «Почему не получится? Разведёшься с мужем, переедешь ко мне… или я к тебе…» Банальная, в общем-то, история: Он и Она. Сокурсники, с одного потока. Весёлая студенческая жизнь. Она — на несколько лет старше (двадцать пять против двадцати), пришла в институт после подготовительного отделения. Он — салага и шалопай, но умный, первый ученик в группе. Отличник, одним словом. Незаурядная в будущем личность. И смазливый, приятный во всех отношениях мальчик, чего там скромничать-то. У Неё — ребёнок и муж, вдобавок — удручающее отсутствие способностей. Зачем Ей понадобилось высшее образование? Ответ в одном-единственном слове: «Диплом». Нелепая уверенность, что «так принято», заставляла Её (и стаи ей подобных) каждодневно истязать себя, цепляясь за любую халяву. Отличник-шалопай был удобным объектом для эксплуатации, тем более, что Он не отказывал в интеллектуальной помощи ни одной из замученных учёбой девушек (ох, много таких эпизодов накопилось). Итак, банальная история: Он делал за неё курсовой проект. Просто так, от чистого сердца. По-дружески. Никаких глупостей и вольностей, не та ситуация, ибо сказано — ребёнок и муж. Они ведь только друзья, да? Или не только? Ребёнок — в детском садике, муж — в рейсе, шофёр-дальнобойщик. Халява начиналась в читальном зале, а завершалась у Неё на квартире, где уютно и тихо, где никто не помешает сосредоточиться на деле… Очевидно, Он что-то неправильно понял. А может, все понял правильно, потому что Она вовсе и не сопротивлялась, когда Он перестал сдерживаться. В то время Ему особенно нравились женщины взрослые и опытные, с которыми можно оставаться мальчиком, с которыми все просто. Сосунок, он и есть сосунок. Роняющий слюни на слюнявчик. С указательным пальцем во рту. Правильно Она сказала — ПОТОМ, когда кончен был не только курсовик, но и всё остальное. Он зачем-то попытался разыграть из себя благородного. Однако Она видела суть: «Четырехпалый!» Разумеется, к таким не уходят «на халяву» — от мужей-шофёров.
Произошло это как раз в ноябре того самого года. Дата…
Легко и спокойно думается о себе в третьем лице, особенно, если давнюю историю и историей-то не назовёшь. Интрижка, случайная связь. Почему же так стыдно возвращаться в исходную систему координат, в которой Он — это я? Стыдно и тошно. Тошно и стыдно… Сокурсница после совместно сделанного курсового проекта, как говорят женщины в таких случаях, «подзалетела». Удивительная неаккуратность! Или и впрямь не ожидала, что напряжённая работа потребует должной разрядки? Или не привыкла платить за услуги? А чтобы муж ничего не узнал — пошла на аборт, дождавшись очередного рейса. Я самолично отвёз её в больницу, сдал в гинекологическое отделение, и на том успокоился. Аборт — это освобождение. Очистить совесть можно только через страдания, и очень удачно, когда это чужие страдания. Мне бросили свободу, как кусок мяса бездомному псу. Таким образом, совесть моя была выскоблена до блеска. Наши с сокурсницей пути разошлись: она не пожелала, выйдя из больницы, ни встречаться со мной, ни даже разговаривать. Почему? Не моё дело! Вдобавок оставила институт. Как шептались девицы, из-за сложностей с ребёнком и мужем. А много позже, когда я и забыл о существовании этой женщины, вдруг встретил её на кафедре — оказывается, учёбу она не бросила, просто перешла на заочный факультет. Встретил и гадливо подумал: «Интересно, кто теперь у неё в „помощниках“? Наверное, кто-нибудь из профессорско-преподавательского состава». И вновь забыл о ней — уже навсегда…
Вот такой эпизод. А сколько ещё имел я встреч с женщинами, отдалённым результатом которых мог быть вчерашний вундеркинд? В ноябре — тридцать дней. Если напрячься и начать вспоминать по дням… тридцать эпизодов, конечно, не наберётся, но десяток — наверняка. Женщины ведь гораздо доступнее, чем стараются нам показать — я довольно рано обнаружил это несоответствие. Какой следует вывод? Могут ли подобные соображения вернуть душевное спокойствие?
Фамилия, названная мальчиком, была мне незнакома, но имя его матери совпадало с именем той женщины. Имя совпадало…
Нет, не успокоиться было. Мысль вела себя нахально, как крыса в тёмной комнате — носилась от стены к стене, забиралась ко мне на кровать, пробовала все на зуб. «Крысы — это будущее человечества». Когда мысль выходит из-под контроля, возможны любые неожиданности, например, такие: число «32» равно двум в пятой степени. Причём здесь это? При том, что когда-то я жил именно в доме 32 на 8-й Линии. И ещё при том, что двойка в пятой степени элементарным образом записывается в восьмеричном коде и равняется восьмеричному числу «40». Это азы информатики, букварь. Мальчик сказал мне, что его отец долгое время жил в доме номер 40 на 10-й Линии… В какой системе счисления он назвал адрес? Не в той ли самой, в какой назвал и свой возраст?
Мысль превратилась в раскалённый шип, догадка прожгла голову насквозь. Лежать стало невозможно. Я присел на кровати, свесив ноги. «40» в восьмеричном мире — то же, что «32» в десятичном. И цифры «8» в этом мире не существует, за цифрой «7» по праву стоит «10». Мальчик ужасно не любит восьмёрку… Почему я сразу не понял? Азы, букварь. 10-я Линия и есть 8-я — если записать адрес в разных системах счисления. Но что из этого следует?
Я даже вспотел.
В какую игру он со мной сыграл, мерзавец, что ему было нужно?
Наверное, я немножко сошёл с ума, потому что не нашлось разумной силы, которая удержала бы меня в постели. Я встал, стараясь не потревожить жену, и прокрался в детскую комнату. Дочь, наоборот, спала очень крепко (её так называемый «мёртвый сон» был причиной энуреза, с которым мы боролись). Я будил ребёнка долго и мучительно. Поднимал человечка с кроватки, ставил на ноги, трепал за нос и за щеки, пока не добился своего. Я спросил: знает ли она, куда ушёл наш с ней новый друг? Она, конечно, не знала. Я спросил: о чем они в таком случае разговаривали перед тем, как он ушёл? Дочь не желала стоять и вместо ответа валилась обратно. И глаза не желала открывать. Однако я был твёрд. Мне хорошо запомнилась картина, подсмотренная днём из окна кухни — они с мальчиком сидят на скамейке и мило о чем-то болтают. О чем? «Про мою фамилию, — пробормотала дочь, не открывая глаз. — И про твою, и про то, сколько мне лет…» Про фамилию? Я удивился. Зачем, что за странный интерес? Ведь фамилию своего отца он не знал. И почему не спросил у меня, если это было важно? Или это как раз было неважно? «А ещё он меня сфотографировал», — похвастался ребёнок, окончательно проснувшись. Малышка заползла к себе под одеяло и вдруг захныкала. Разбудить-то её разбудили, а как вернуться в сон — не объяснили. На звуки прибежала моя жена, встрёпанная и тоже немножко сумасшедшая…
— Ты знаешь, что кварцевое сердце бывает внутреннее и внешнее? — спросила меня дочь, успокаиваясь. — Чтобы пролезть сквозь внешнее, нужно иметь крысиный хвост, жёсткий и цепкий.
— Бредит, — перепугалась жена.
— Тихо, — зашипел я, — просто засыпает.
Она засыпала. Уже в полусне, свернувшись клубком, всхлипнула:
— Пульс мира сместился к югу. А у вас с мамой какое сердце, тоже кварцевое?.. — и на том голосок её кончился.
Только ночь, к сожалению, не кончалась. Я ничего не рассказал жене, не ответил ни на один из её лютых вопросов. Потому что допёр наконец, что за червь грыз мою душу. Вовсе не чужие неприятности прогнали сон из нашей квартиры, и вовсе не чужой человек объявился в нашей жизни — вот такой казус, такой анекдот…
CONTINUE
— Будем считать, что я вернул тебе средства, потраченные на ритуал, — шутит Свободный Охотник. — Пусть мой проигрыш уйдёт в кассу дворца.
— Что ж, это твои монады… Прошу тебя, друг, — обращается властитель к системному жрецу, — не уходи, побудь здесь. Помолись, чтобы нам никто не мешал.
Есть люди, которым с готовностью подчиняются даже Их рабы, есть просьбы, которые выполняются с обязательной радостью на лице. Жрец упруго встаёт с пола. Вернулось его время. Опять понадобился его голос, его близость к высшим силам Галактики. Однако смотрит он почему-то не на хозяина, а на гостя, глаза в глаза, и говорит он с неожиданной яростью:
— А ведь ты, гип Узора, так и не признался, какова твоя вера. Я думаю, тебе просто не в чем признаваться. На самом деле ты слишком горд, чтобы показать свой трепет перед Священной Восьмёркой, оттого и прячешься за ужасными, грязными, нелепыми словами. В этом и состоит твоя главная ошибка.
Свободный Охотник изумлённо молчит.
— Со временем ты поймёшь, — победно заканчивает жрец. — Вовсе не стыдно быть маленьким в сравнении с тем, что неизмеримо больше.
Гип Связи, пряча усмешку в кулаке, весело поглядывает на гостя. И тот вдруг горячится:
— Да не существует никакой Священной Восьмёрки!
Теперь молчат все.
— Что ты сказал? — выдыхают два рта одновременно.
— Систем ваших пронумерованных не существует! Потому что мир — это одна Система, понимаете? Система без названия, Единая. Люди растворены в ней, находятся внутри единого организма, разве вы не чувствуете этого?
— Я — внутри кого-то? — уточняет гип Связи. — Знаешь, друг, мне твоя вера нравится ничуть не больше, чем нашему жрецу. Надеюсь, ты не обиделся.
Гость не обиделся, отнюдь нет.
— Быть маленьким и зависимым действительно не стыдно, когда масштаб выбран правильно. Но вы, Истинные, просто представить себе не можете, до какой степени мы с вами малы и зависимы.
Отвечает жрец — с мрачным удовлетворением:
— Понимаю. Теперь понимаю… Что ж, теория Единой Системы имеет хождение среди некоторой части технического персонала, хоть её и отвергает большинство умнейших и честнейших людей Галактики. Но тогда я верну тебе, гип Узора, твой же вопрос, которым ты пытался унизить меня во время очищающей беседы. Кто создал эту Систему, если она одна-единственная и других не существует?
— Ох, и настырный ты парень, — ворчит Свободный Охотник. — Все равно ведь мы с тобой не договоримся… — Он отворачивается, чтобы напомнить гипу Связи. — Ты хотел мне о чем-то рассказать, высокородный?
— Да, мой дорогой, пройдём в молельню.
— Если ты веришь в Единую Систему, — громко говорит жрец в удаляющиеся спины, — тогда ты должен верить и в Героя?
— Если должен, значит, верю, — не останавливается Свободный Охотник.
Ему смертельно надоел этот спор.
— Странный юноша, — подытоживает Их раб. — Я помолюсь за вас, высокородные. Работайте спокойно, пантеон будет полностью заблокирован.
Размыкается и смыкается мембрана. Собеседники остаются наедине. Наедине — если не считать живущих собственной жизнью терминалов, если забыть про Их уши, про Их глаза, про Их пальцы, выковыривающие записи из каждой галактической щели.
— Неужели ты собираешься открыть ЭТО Сферосовету? — начинает гип Связи.
— ЭТО? — поднимает брови гость. — Мне многое предстоит открыть нашим коллегам.
— Я говорю о кристаллоносителе, который ты раздобыл в Сорок Седьмом гипархате Пустоты. Я изучил твою находку, друг. Поразительно. Ты прав, эта информация способна повернуть войну вспять, но при одном условии…
— Кристаллоноситель не находка, а подарок.
— Прости. Тамошний гип сделал бесценный подарок нам всем, мне искренне жаль его… Так вот, если твари узнают, что их тайна раскрыта, информация станет во многом бесполезной. Ты не боишься этого, выставляя правду напоказ?
— Но чем ещё можно объединить ненавидящих друг друга Истинных? У тебя есть в запасе другая тайна такого же масштаба?
— Объединить… — с сомнением произносит гип Связи. — По-твоему, занять капризных идиотов общим делом важнее, чем дать им победу в готовом виде?
— Я рад, что хоть в чем-то мы с тобой расходимся во мнениях, — говорит Свободный Охотник серьёзно. — А то было бы не о чем разговаривать. Что меня действительно пугает, так это способность вождя тварей проникать на наши военные советы. Хотелось бы удержать тайну в границах Пузыря как можно дольше. По крайней мере, ограничить количество посвящённых. Это возможно, гип?
Властитель твердеет лицом:
— Я уверен, что вторая фаза совещания будет не столь доступна для наших врагов. Клянусь честью инженера.
— И не такой короткой, как первая.
— Ты обижен?
— Нет, мы правильно сделали, что прервались. Любые разговоры были преждевременны, пока Неуловимый не подтвердил свой титул. — Юноша обводит взглядом молельню, грустно усмехаясь.
— Мой дорогой друг, мы обязательно выясним, откуда вождь Гладкий пронюхал о восстановлении Сферосовета и как пролез в Пузырь. Но я вовсе не об этом собирался с тобой говорить.
— Я слушаю, друг…
Он слушает, а надо смотреть. Гип Связи поднимает руки, сомкнув ладони. Кожа рук, как у всякого Истинного, пропитана биполярным энергорасширителем. Полюса соединились, и реакция пошла: вокруг человека стремительно распухает, силясь вот-вот лопнуть, невесомая радужная плёнка. Руки разводятся в стороны, обратившись ладонями вверх — и готов маленький информационный купол. Остаётся только активизировать подготовленные заранее записи… Чужие приключения врываются в замерший мир пантеона, как варвары в пробитые шлюзы крепостей. Изображение устойчивое, рельефное. Чья-то одинокая капсула натыкается на охранные отряды, неусыпно блокирующие границы гипархата Связи. Судя по конусу в носовой части, это капсула принадлежит одному из Клонов и прибыла она из Центра. Пойманный аппарат вскрывают. Внутри — «дитя Клона». Хорошо видно его лицо в странных цветных кляксах (инкубатор нарушает пигментацию кожи самым причудливым образом). Бластомер, похоже, безумен. Он умоляет, чтобы отряд поскорее мчался в некий Фрагмент и спасал его семью, он беспрерывно заставляет свою бортовую систему выдавать точные координаты места и Нить маршрута. Ещё он требует встречи с самим гипом Связи (явно безумен!). Первый же допрос, однако, даёт любопытные результаты. Этот изгой — бывший фермер и бывший бластомер, всю свою короткую жизнь мечтавший стать Папой, — причисляет себя к рабам Белого Странника. Но его братство было уничтожено — в один жуткий миг, буквально в одну стотысячную времени. Вероятно, он единственный сумел спастись, то есть он — последний член секты. Кто совершил нападение? Конечно, твари, иначе беглец не искал бы защиты у людей. Почему он бежал к людям, а не в какой-нибудь другой Клон, почему не спрятался в Центре? Потому что тварей привёл лоцман, причём, лоцман из местных! В это невозможно поверить, но ведь в противном случае звериная стая остановилась бы, не добравшись даже до первых ловушек, скрученных из отслоившихся Плоскостей. Капсулы диверсантов — одна за другой — тонули бы в дырах Тоннелей, застревали бы в слипшихся комьях Узлов, навсегда теряли Нити каких бы то ни было маршрутов. Они сгинули бы все до единой, если бы не нашёлся предатель, который показал врагам путь. Мало того, лоцман был настолько уверен в правоте своего дела, что не посчитал нужным скрыть опознавательный знак — чёрные перекрещённые дуги. Кто он? Кто ему отдал приказ, неужели кто-то из Дедушек? Или предатель действовал без приказа, не понимая, что делает? И как после этого оставаться в Центре, если врагами Белого Странника становятся теперь и Клоны? Вот почему спасшийся изгой должен встретиться с гипом. Встретиться и сказать ему… Что сказать? Нет-нет, только ему. Никому другому. Эта информация настолько важна, что доверять её кому попало недопустимо… Допрос окончен. Следующий цикл записей: отряд разведчиков добирается до точки, указанной пленником. Обнаружены обломки капсул — ничего живого. И ещё обнаружено Яйцо. Большой инкубатор последовательного типа, с шестью кювезами, вписанными в куб, а в каждой из кювез плавает по трупу. Кто-то взорвал все энергоприемники Яйца, вот в чем причина гибели неродившихся «детей Клона». Вероятно, это и была семья изгоя, которую тот торопился спасти. Маленькая трагедия большой войны…
— Я с ним все-таки встретился, — комментирует гип Связи. — Этот… хм… человек утверждал, что какие-то мерзавцы из Центра заключили со звероидами сделку. Они хотели заполучить Неуловимого, а взамен давали инкубатор, специально синтезированный под звериные зародыши. Вот такая новость, друг.
Признаться, новость была сильной, достойной потраченного на разговор времени.
— Обменять Неуловимого на инкубатор? — спрашивает Свободный Охотник, потрясённый услышанным.
— Вот именно. Кому-то ты настолько приглянулся, что ради тебя едва не был нарушен священный запрет.
— Кому?
— Возможно, какой-либо из прочих сект, возможно, целому Союзу. Наш сектант этого не знал. Мы пытаемся выяснить, кто использует в качестве опознавательного знака чёрные перекрещённые дуги, но пока безрезультатно. К счастью, грязная сделка не состоялась, и наша беседа — лучшее тому доказательство! — гип Связи коротко смеётся, толкая собеседника в плечо. — Если верить пленному, рабы Белого Странника сумели взорвать подготовленное для тварей Яйцо. За что и были потом истреблены. Что скажешь, друг Неуловимый?
Он молчит. Да и что тут скажешь? Липкая муть колышется в голове — то ли воспоминания, то ли нечто иное, рождённое прошлым безумием.
— Готов ли ты подтвердить эту информацию? — настаивает гип Связи, не дождавшись ответа. — Или опровергнуть? Если сделка действительно заключена, понимаешь ли ты, какие могут быть последствия?
«Покажите им нашего дурака… — неожиданно вспоминает Свободный Охотник. — Партнёр на месте…» Кому показать? Чьи голоса беспрерывно звучат в его голове? «Наш подарок тоже готов — ловите, мохноухие…» Я люблю подарки, от кого бы они ни приходили, тоскливо вздыхает герой Космоса. Тем более, что есть на свете такие существа, которые… Ну-ну-ну! Вот же оно, цельное и ясное! — изо всех напрягается мысль. «Есть существа, которые делом своей жизни полагают придумывание Меня», — послушно выпрыгивает из памяти. Блуждающий текст! Горькие капельки Абсолютного Отчаяния, выдавливаемые невесть откуда и невесть кем. При чем здесь блуждающий текст? «…Их сжигает жажда высоты — чтобы оставшиеся внизу не сомневались в их избранности. Они мечтают быть ближе ко Мне, бесконечно сражаясь с трепыхающимися в них людьми. В точности, как ты сейчас…» Красивый сон, думает Свободный Охотник, всего лишь сон…
— Могу я побеседовать с этим человеком? — решительно произносит он. — Где твой пленный?
— Пленный умер, когда мы показали ему изувеченный инкубатор. Никакие средства не помогли спасти беднягу.
— Да, обидно. Инкубатор наверняка испортили сами сектанты, чтобы не достался тварям. Неужели парень на что-то надеялся?
— Трудно оставаться единственным и последним, мой дорогой, не всякий выдержит.
— Во время допросов вы, конечно, кололи его модулятором?
— Спектро-программирование ничего нового не добавило. Сектант полностью верил в то, что нам сообщил. Но можем ли верить ему мы? К сожалению, сознание у него и без того многократно форматировалось, так что не знаю…
Гип Связи, прервавшись, смотрит на гостя. В его глазах — искры нетерпения. Он ждёт, он напряжённо ждёт ответ.
— Я понимаю тебя, высокородный, — говорит Свободный Охотник. — Да, я был у тварей. Да, я должен был хоть что-нибудь увидеть. И я отдаю себе отчёт, какое страшное бедствие нам всем грозит, если технология искусственного размножения попадёт в лапы врага…
Гип Связи наконец понимает.
— Ты ничего не запомнил, друг? — мягко спрашивает он. — Совсем ничего?
— Я же рассказывал, в каком виде Неуловимый сдался в плен.
— Конечно, такие подвиги не проходят даром. И все-таки я надеялся… — человечек полон сочувствия, в котором он старательно прячет разочарование. — Что ж, мы не вправе предлагать гипу Узора помощь наших лекарей. Мозг, хранящий ключ от Полной Карты, нельзя доверять никому, и мы здесь не исключение.
Свободный Охотник прикрывает глаза.
— Слово «Яйцо» непонятным образом увязывается в моих воспоминаниях с блуждающим текстом. Так и вижу, как буквы пляшут в Тоннеле, перепрыгивают из капсулы в капсулу.
— Ты видел Дыхание Истины? — вдруг оживляется гип Связи.
— Не знаю, чьё это было дыхание — Истины, Носителя Гнева, Белого Странника или их всех, вместе взятых. Я видел блуждающий текст.
— А помнишь ли ты хотя бы фразу?
— «Хотя бы фразу»! Многое бы я отдал, чтобы этого мусора у меня в голове не стало.
— Восхитительно! — радуется властитель. — Дело в том, друг мой, что мы отслеживаем эти тексты, где бы они ни появлялись, и записываем с точным указанием места и времени. У нас собрана настоящая библиотека, на радость историкам и жрецам.
— Ну и что?
— Известно ли тебе, что рабы Белого Странника умели вызывать Дыхание Истины? Ритуал, вероятно, несложен, носит не сакральный, а чисто технический характер.
Свободный Охотник недолго размышляет.
— Ты прав, за это можно зацепиться! Пойдём, посмотрим последние поступления в вашу библиотеку. Если мой текст там есть, я его узнаю.
Гость полон энергии и желания действовать. Однако хозяин остаётся неподвижен, перестав вдруг радоваться.
— Когда мы выясним координаты нужной точки, — говорит он, осторожно подбирая слова, — моим разведчикам понадобятся Нити маршрутов. Я не люблю задавать прямые вопросы, но…
— В чем ты сомневаешься, гип? В том, имею ли я постоянную связь со своей собственной библиотекой? Или в том, хватит ли во дворцовой кассе средств на пользование моими услугами? Я не возьму с тебя плату, высокородный гип Связи. А Нити маршрутов — это настолько просто, что говорить смешно!
— Прошу прощения… — человечек прерывисто вздыхает. — За пятнадцать Единиц я от многого успел отвыкнуть. Мы все от многого отвыкли. Тебе нас трудно понять, юноша. Вот ты утверждаешь, что рассчитать путь до смешного просто… — выдержка на миг покидает властителя. — Священная Восьмёрка! Неужели закончился этот кошмар? Не могу поверить…
— Кроме того, — терпеливо продолжает Свободный Охотник, — твоих разведчиков поведу я сам. Если, конечно, мы в самом деле получим нужные координаты.
Лишать себя отдыха, размышляя о чужих неприятностях — верный способ покончить с собой. Однако сон не шёл ко мне в ту ночь! Какими только глупостями не будоражил я своё стареющее сердце. Взял, да и высчитал, в каком году парень родился (месяц был известен — август). Затем мысленно открутил ещё девять месяцев против хода времени. Я не хотел этого, мозг произвёл расчёты самостоятельно. Получилась Дата. Приблизительная, конечно, но другой отправной точки у меня не было. И зачем-то я начал вспоминать свою жизнь в том году и в том ноябре. И вдруг я вспомнил… Нет, не это (чуть позже я вспомнил и это тоже), а кое-что иное, не имеющее прямого отношения к полученной Дате. Оказывается, было время, когда на моей руке действительно насчитывалось только четыре пальца! И была женщина, которая заметила такое во мне уродство. Она сказала откровенно, не пощадила: «Ничего у нас с тобой не получится, четырехпалый ты мой». «Почему?» — наивно спросил я. «Потому что один палец так и остался у тебя во рту, до сих пор сосёшь его вместо соски». «Почему не получится? Разведёшься с мужем, переедешь ко мне… или я к тебе…» Банальная, в общем-то, история: Он и Она. Сокурсники, с одного потока. Весёлая студенческая жизнь. Она — на несколько лет старше (двадцать пять против двадцати), пришла в институт после подготовительного отделения. Он — салага и шалопай, но умный, первый ученик в группе. Отличник, одним словом. Незаурядная в будущем личность. И смазливый, приятный во всех отношениях мальчик, чего там скромничать-то. У Неё — ребёнок и муж, вдобавок — удручающее отсутствие способностей. Зачем Ей понадобилось высшее образование? Ответ в одном-единственном слове: «Диплом». Нелепая уверенность, что «так принято», заставляла Её (и стаи ей подобных) каждодневно истязать себя, цепляясь за любую халяву. Отличник-шалопай был удобным объектом для эксплуатации, тем более, что Он не отказывал в интеллектуальной помощи ни одной из замученных учёбой девушек (ох, много таких эпизодов накопилось). Итак, банальная история: Он делал за неё курсовой проект. Просто так, от чистого сердца. По-дружески. Никаких глупостей и вольностей, не та ситуация, ибо сказано — ребёнок и муж. Они ведь только друзья, да? Или не только? Ребёнок — в детском садике, муж — в рейсе, шофёр-дальнобойщик. Халява начиналась в читальном зале, а завершалась у Неё на квартире, где уютно и тихо, где никто не помешает сосредоточиться на деле… Очевидно, Он что-то неправильно понял. А может, все понял правильно, потому что Она вовсе и не сопротивлялась, когда Он перестал сдерживаться. В то время Ему особенно нравились женщины взрослые и опытные, с которыми можно оставаться мальчиком, с которыми все просто. Сосунок, он и есть сосунок. Роняющий слюни на слюнявчик. С указательным пальцем во рту. Правильно Она сказала — ПОТОМ, когда кончен был не только курсовик, но и всё остальное. Он зачем-то попытался разыграть из себя благородного. Однако Она видела суть: «Четырехпалый!» Разумеется, к таким не уходят «на халяву» — от мужей-шофёров.
Произошло это как раз в ноябре того самого года. Дата…
Легко и спокойно думается о себе в третьем лице, особенно, если давнюю историю и историей-то не назовёшь. Интрижка, случайная связь. Почему же так стыдно возвращаться в исходную систему координат, в которой Он — это я? Стыдно и тошно. Тошно и стыдно… Сокурсница после совместно сделанного курсового проекта, как говорят женщины в таких случаях, «подзалетела». Удивительная неаккуратность! Или и впрямь не ожидала, что напряжённая работа потребует должной разрядки? Или не привыкла платить за услуги? А чтобы муж ничего не узнал — пошла на аборт, дождавшись очередного рейса. Я самолично отвёз её в больницу, сдал в гинекологическое отделение, и на том успокоился. Аборт — это освобождение. Очистить совесть можно только через страдания, и очень удачно, когда это чужие страдания. Мне бросили свободу, как кусок мяса бездомному псу. Таким образом, совесть моя была выскоблена до блеска. Наши с сокурсницей пути разошлись: она не пожелала, выйдя из больницы, ни встречаться со мной, ни даже разговаривать. Почему? Не моё дело! Вдобавок оставила институт. Как шептались девицы, из-за сложностей с ребёнком и мужем. А много позже, когда я и забыл о существовании этой женщины, вдруг встретил её на кафедре — оказывается, учёбу она не бросила, просто перешла на заочный факультет. Встретил и гадливо подумал: «Интересно, кто теперь у неё в „помощниках“? Наверное, кто-нибудь из профессорско-преподавательского состава». И вновь забыл о ней — уже навсегда…
Вот такой эпизод. А сколько ещё имел я встреч с женщинами, отдалённым результатом которых мог быть вчерашний вундеркинд? В ноябре — тридцать дней. Если напрячься и начать вспоминать по дням… тридцать эпизодов, конечно, не наберётся, но десяток — наверняка. Женщины ведь гораздо доступнее, чем стараются нам показать — я довольно рано обнаружил это несоответствие. Какой следует вывод? Могут ли подобные соображения вернуть душевное спокойствие?
Фамилия, названная мальчиком, была мне незнакома, но имя его матери совпадало с именем той женщины. Имя совпадало…
Нет, не успокоиться было. Мысль вела себя нахально, как крыса в тёмной комнате — носилась от стены к стене, забиралась ко мне на кровать, пробовала все на зуб. «Крысы — это будущее человечества». Когда мысль выходит из-под контроля, возможны любые неожиданности, например, такие: число «32» равно двум в пятой степени. Причём здесь это? При том, что когда-то я жил именно в доме 32 на 8-й Линии. И ещё при том, что двойка в пятой степени элементарным образом записывается в восьмеричном коде и равняется восьмеричному числу «40». Это азы информатики, букварь. Мальчик сказал мне, что его отец долгое время жил в доме номер 40 на 10-й Линии… В какой системе счисления он назвал адрес? Не в той ли самой, в какой назвал и свой возраст?
Мысль превратилась в раскалённый шип, догадка прожгла голову насквозь. Лежать стало невозможно. Я присел на кровати, свесив ноги. «40» в восьмеричном мире — то же, что «32» в десятичном. И цифры «8» в этом мире не существует, за цифрой «7» по праву стоит «10». Мальчик ужасно не любит восьмёрку… Почему я сразу не понял? Азы, букварь. 10-я Линия и есть 8-я — если записать адрес в разных системах счисления. Но что из этого следует?
Я даже вспотел.
В какую игру он со мной сыграл, мерзавец, что ему было нужно?
Наверное, я немножко сошёл с ума, потому что не нашлось разумной силы, которая удержала бы меня в постели. Я встал, стараясь не потревожить жену, и прокрался в детскую комнату. Дочь, наоборот, спала очень крепко (её так называемый «мёртвый сон» был причиной энуреза, с которым мы боролись). Я будил ребёнка долго и мучительно. Поднимал человечка с кроватки, ставил на ноги, трепал за нос и за щеки, пока не добился своего. Я спросил: знает ли она, куда ушёл наш с ней новый друг? Она, конечно, не знала. Я спросил: о чем они в таком случае разговаривали перед тем, как он ушёл? Дочь не желала стоять и вместо ответа валилась обратно. И глаза не желала открывать. Однако я был твёрд. Мне хорошо запомнилась картина, подсмотренная днём из окна кухни — они с мальчиком сидят на скамейке и мило о чем-то болтают. О чем? «Про мою фамилию, — пробормотала дочь, не открывая глаз. — И про твою, и про то, сколько мне лет…» Про фамилию? Я удивился. Зачем, что за странный интерес? Ведь фамилию своего отца он не знал. И почему не спросил у меня, если это было важно? Или это как раз было неважно? «А ещё он меня сфотографировал», — похвастался ребёнок, окончательно проснувшись. Малышка заползла к себе под одеяло и вдруг захныкала. Разбудить-то её разбудили, а как вернуться в сон — не объяснили. На звуки прибежала моя жена, встрёпанная и тоже немножко сумасшедшая…
— Ты знаешь, что кварцевое сердце бывает внутреннее и внешнее? — спросила меня дочь, успокаиваясь. — Чтобы пролезть сквозь внешнее, нужно иметь крысиный хвост, жёсткий и цепкий.
— Бредит, — перепугалась жена.
— Тихо, — зашипел я, — просто засыпает.
Она засыпала. Уже в полусне, свернувшись клубком, всхлипнула:
— Пульс мира сместился к югу. А у вас с мамой какое сердце, тоже кварцевое?.. — и на том голосок её кончился.
Только ночь, к сожалению, не кончалась. Я ничего не рассказал жене, не ответил ни на один из её лютых вопросов. Потому что допёр наконец, что за червь грыз мою душу. Вовсе не чужие неприятности прогнали сон из нашей квартиры, и вовсе не чужой человек объявился в нашей жизни — вот такой казус, такой анекдот…
CONTINUE
23.
— И все-таки, дорогой мой друг, зря ты поставил свои монады на ноль, — озабоченно говорит гип Связи. — Тысяча — это немало.— Будем считать, что я вернул тебе средства, потраченные на ритуал, — шутит Свободный Охотник. — Пусть мой проигрыш уйдёт в кассу дворца.
— Что ж, это твои монады… Прошу тебя, друг, — обращается властитель к системному жрецу, — не уходи, побудь здесь. Помолись, чтобы нам никто не мешал.
Есть люди, которым с готовностью подчиняются даже Их рабы, есть просьбы, которые выполняются с обязательной радостью на лице. Жрец упруго встаёт с пола. Вернулось его время. Опять понадобился его голос, его близость к высшим силам Галактики. Однако смотрит он почему-то не на хозяина, а на гостя, глаза в глаза, и говорит он с неожиданной яростью:
— А ведь ты, гип Узора, так и не признался, какова твоя вера. Я думаю, тебе просто не в чем признаваться. На самом деле ты слишком горд, чтобы показать свой трепет перед Священной Восьмёркой, оттого и прячешься за ужасными, грязными, нелепыми словами. В этом и состоит твоя главная ошибка.
Свободный Охотник изумлённо молчит.
— Со временем ты поймёшь, — победно заканчивает жрец. — Вовсе не стыдно быть маленьким в сравнении с тем, что неизмеримо больше.
Гип Связи, пряча усмешку в кулаке, весело поглядывает на гостя. И тот вдруг горячится:
— Да не существует никакой Священной Восьмёрки!
Теперь молчат все.
— Что ты сказал? — выдыхают два рта одновременно.
— Систем ваших пронумерованных не существует! Потому что мир — это одна Система, понимаете? Система без названия, Единая. Люди растворены в ней, находятся внутри единого организма, разве вы не чувствуете этого?
— Я — внутри кого-то? — уточняет гип Связи. — Знаешь, друг, мне твоя вера нравится ничуть не больше, чем нашему жрецу. Надеюсь, ты не обиделся.
Гость не обиделся, отнюдь нет.
— Быть маленьким и зависимым действительно не стыдно, когда масштаб выбран правильно. Но вы, Истинные, просто представить себе не можете, до какой степени мы с вами малы и зависимы.
Отвечает жрец — с мрачным удовлетворением:
— Понимаю. Теперь понимаю… Что ж, теория Единой Системы имеет хождение среди некоторой части технического персонала, хоть её и отвергает большинство умнейших и честнейших людей Галактики. Но тогда я верну тебе, гип Узора, твой же вопрос, которым ты пытался унизить меня во время очищающей беседы. Кто создал эту Систему, если она одна-единственная и других не существует?
— Ох, и настырный ты парень, — ворчит Свободный Охотник. — Все равно ведь мы с тобой не договоримся… — Он отворачивается, чтобы напомнить гипу Связи. — Ты хотел мне о чем-то рассказать, высокородный?
— Да, мой дорогой, пройдём в молельню.
— Если ты веришь в Единую Систему, — громко говорит жрец в удаляющиеся спины, — тогда ты должен верить и в Героя?
— Если должен, значит, верю, — не останавливается Свободный Охотник.
Ему смертельно надоел этот спор.
— Странный юноша, — подытоживает Их раб. — Я помолюсь за вас, высокородные. Работайте спокойно, пантеон будет полностью заблокирован.
Размыкается и смыкается мембрана. Собеседники остаются наедине. Наедине — если не считать живущих собственной жизнью терминалов, если забыть про Их уши, про Их глаза, про Их пальцы, выковыривающие записи из каждой галактической щели.
— Неужели ты собираешься открыть ЭТО Сферосовету? — начинает гип Связи.
— ЭТО? — поднимает брови гость. — Мне многое предстоит открыть нашим коллегам.
— Я говорю о кристаллоносителе, который ты раздобыл в Сорок Седьмом гипархате Пустоты. Я изучил твою находку, друг. Поразительно. Ты прав, эта информация способна повернуть войну вспять, но при одном условии…
— Кристаллоноситель не находка, а подарок.
— Прости. Тамошний гип сделал бесценный подарок нам всем, мне искренне жаль его… Так вот, если твари узнают, что их тайна раскрыта, информация станет во многом бесполезной. Ты не боишься этого, выставляя правду напоказ?
— Но чем ещё можно объединить ненавидящих друг друга Истинных? У тебя есть в запасе другая тайна такого же масштаба?
— Объединить… — с сомнением произносит гип Связи. — По-твоему, занять капризных идиотов общим делом важнее, чем дать им победу в готовом виде?
— Я рад, что хоть в чем-то мы с тобой расходимся во мнениях, — говорит Свободный Охотник серьёзно. — А то было бы не о чем разговаривать. Что меня действительно пугает, так это способность вождя тварей проникать на наши военные советы. Хотелось бы удержать тайну в границах Пузыря как можно дольше. По крайней мере, ограничить количество посвящённых. Это возможно, гип?
Властитель твердеет лицом:
— Я уверен, что вторая фаза совещания будет не столь доступна для наших врагов. Клянусь честью инженера.
— И не такой короткой, как первая.
— Ты обижен?
— Нет, мы правильно сделали, что прервались. Любые разговоры были преждевременны, пока Неуловимый не подтвердил свой титул. — Юноша обводит взглядом молельню, грустно усмехаясь.
— Мой дорогой друг, мы обязательно выясним, откуда вождь Гладкий пронюхал о восстановлении Сферосовета и как пролез в Пузырь. Но я вовсе не об этом собирался с тобой говорить.
— Я слушаю, друг…
Он слушает, а надо смотреть. Гип Связи поднимает руки, сомкнув ладони. Кожа рук, как у всякого Истинного, пропитана биполярным энергорасширителем. Полюса соединились, и реакция пошла: вокруг человека стремительно распухает, силясь вот-вот лопнуть, невесомая радужная плёнка. Руки разводятся в стороны, обратившись ладонями вверх — и готов маленький информационный купол. Остаётся только активизировать подготовленные заранее записи… Чужие приключения врываются в замерший мир пантеона, как варвары в пробитые шлюзы крепостей. Изображение устойчивое, рельефное. Чья-то одинокая капсула натыкается на охранные отряды, неусыпно блокирующие границы гипархата Связи. Судя по конусу в носовой части, это капсула принадлежит одному из Клонов и прибыла она из Центра. Пойманный аппарат вскрывают. Внутри — «дитя Клона». Хорошо видно его лицо в странных цветных кляксах (инкубатор нарушает пигментацию кожи самым причудливым образом). Бластомер, похоже, безумен. Он умоляет, чтобы отряд поскорее мчался в некий Фрагмент и спасал его семью, он беспрерывно заставляет свою бортовую систему выдавать точные координаты места и Нить маршрута. Ещё он требует встречи с самим гипом Связи (явно безумен!). Первый же допрос, однако, даёт любопытные результаты. Этот изгой — бывший фермер и бывший бластомер, всю свою короткую жизнь мечтавший стать Папой, — причисляет себя к рабам Белого Странника. Но его братство было уничтожено — в один жуткий миг, буквально в одну стотысячную времени. Вероятно, он единственный сумел спастись, то есть он — последний член секты. Кто совершил нападение? Конечно, твари, иначе беглец не искал бы защиты у людей. Почему он бежал к людям, а не в какой-нибудь другой Клон, почему не спрятался в Центре? Потому что тварей привёл лоцман, причём, лоцман из местных! В это невозможно поверить, но ведь в противном случае звериная стая остановилась бы, не добравшись даже до первых ловушек, скрученных из отслоившихся Плоскостей. Капсулы диверсантов — одна за другой — тонули бы в дырах Тоннелей, застревали бы в слипшихся комьях Узлов, навсегда теряли Нити каких бы то ни было маршрутов. Они сгинули бы все до единой, если бы не нашёлся предатель, который показал врагам путь. Мало того, лоцман был настолько уверен в правоте своего дела, что не посчитал нужным скрыть опознавательный знак — чёрные перекрещённые дуги. Кто он? Кто ему отдал приказ, неужели кто-то из Дедушек? Или предатель действовал без приказа, не понимая, что делает? И как после этого оставаться в Центре, если врагами Белого Странника становятся теперь и Клоны? Вот почему спасшийся изгой должен встретиться с гипом. Встретиться и сказать ему… Что сказать? Нет-нет, только ему. Никому другому. Эта информация настолько важна, что доверять её кому попало недопустимо… Допрос окончен. Следующий цикл записей: отряд разведчиков добирается до точки, указанной пленником. Обнаружены обломки капсул — ничего живого. И ещё обнаружено Яйцо. Большой инкубатор последовательного типа, с шестью кювезами, вписанными в куб, а в каждой из кювез плавает по трупу. Кто-то взорвал все энергоприемники Яйца, вот в чем причина гибели неродившихся «детей Клона». Вероятно, это и была семья изгоя, которую тот торопился спасти. Маленькая трагедия большой войны…
— Я с ним все-таки встретился, — комментирует гип Связи. — Этот… хм… человек утверждал, что какие-то мерзавцы из Центра заключили со звероидами сделку. Они хотели заполучить Неуловимого, а взамен давали инкубатор, специально синтезированный под звериные зародыши. Вот такая новость, друг.
Признаться, новость была сильной, достойной потраченного на разговор времени.
— Обменять Неуловимого на инкубатор? — спрашивает Свободный Охотник, потрясённый услышанным.
— Вот именно. Кому-то ты настолько приглянулся, что ради тебя едва не был нарушен священный запрет.
— Кому?
— Возможно, какой-либо из прочих сект, возможно, целому Союзу. Наш сектант этого не знал. Мы пытаемся выяснить, кто использует в качестве опознавательного знака чёрные перекрещённые дуги, но пока безрезультатно. К счастью, грязная сделка не состоялась, и наша беседа — лучшее тому доказательство! — гип Связи коротко смеётся, толкая собеседника в плечо. — Если верить пленному, рабы Белого Странника сумели взорвать подготовленное для тварей Яйцо. За что и были потом истреблены. Что скажешь, друг Неуловимый?
Он молчит. Да и что тут скажешь? Липкая муть колышется в голове — то ли воспоминания, то ли нечто иное, рождённое прошлым безумием.
— Готов ли ты подтвердить эту информацию? — настаивает гип Связи, не дождавшись ответа. — Или опровергнуть? Если сделка действительно заключена, понимаешь ли ты, какие могут быть последствия?
«Покажите им нашего дурака… — неожиданно вспоминает Свободный Охотник. — Партнёр на месте…» Кому показать? Чьи голоса беспрерывно звучат в его голове? «Наш подарок тоже готов — ловите, мохноухие…» Я люблю подарки, от кого бы они ни приходили, тоскливо вздыхает герой Космоса. Тем более, что есть на свете такие существа, которые… Ну-ну-ну! Вот же оно, цельное и ясное! — изо всех напрягается мысль. «Есть существа, которые делом своей жизни полагают придумывание Меня», — послушно выпрыгивает из памяти. Блуждающий текст! Горькие капельки Абсолютного Отчаяния, выдавливаемые невесть откуда и невесть кем. При чем здесь блуждающий текст? «…Их сжигает жажда высоты — чтобы оставшиеся внизу не сомневались в их избранности. Они мечтают быть ближе ко Мне, бесконечно сражаясь с трепыхающимися в них людьми. В точности, как ты сейчас…» Красивый сон, думает Свободный Охотник, всего лишь сон…
— Могу я побеседовать с этим человеком? — решительно произносит он. — Где твой пленный?
— Пленный умер, когда мы показали ему изувеченный инкубатор. Никакие средства не помогли спасти беднягу.
— Да, обидно. Инкубатор наверняка испортили сами сектанты, чтобы не достался тварям. Неужели парень на что-то надеялся?
— Трудно оставаться единственным и последним, мой дорогой, не всякий выдержит.
— Во время допросов вы, конечно, кололи его модулятором?
— Спектро-программирование ничего нового не добавило. Сектант полностью верил в то, что нам сообщил. Но можем ли верить ему мы? К сожалению, сознание у него и без того многократно форматировалось, так что не знаю…
Гип Связи, прервавшись, смотрит на гостя. В его глазах — искры нетерпения. Он ждёт, он напряжённо ждёт ответ.
— Я понимаю тебя, высокородный, — говорит Свободный Охотник. — Да, я был у тварей. Да, я должен был хоть что-нибудь увидеть. И я отдаю себе отчёт, какое страшное бедствие нам всем грозит, если технология искусственного размножения попадёт в лапы врага…
Гип Связи наконец понимает.
— Ты ничего не запомнил, друг? — мягко спрашивает он. — Совсем ничего?
— Я же рассказывал, в каком виде Неуловимый сдался в плен.
— Конечно, такие подвиги не проходят даром. И все-таки я надеялся… — человечек полон сочувствия, в котором он старательно прячет разочарование. — Что ж, мы не вправе предлагать гипу Узора помощь наших лекарей. Мозг, хранящий ключ от Полной Карты, нельзя доверять никому, и мы здесь не исключение.
Свободный Охотник прикрывает глаза.
— Слово «Яйцо» непонятным образом увязывается в моих воспоминаниях с блуждающим текстом. Так и вижу, как буквы пляшут в Тоннеле, перепрыгивают из капсулы в капсулу.
— Ты видел Дыхание Истины? — вдруг оживляется гип Связи.
— Не знаю, чьё это было дыхание — Истины, Носителя Гнева, Белого Странника или их всех, вместе взятых. Я видел блуждающий текст.
— А помнишь ли ты хотя бы фразу?
— «Хотя бы фразу»! Многое бы я отдал, чтобы этого мусора у меня в голове не стало.
— Восхитительно! — радуется властитель. — Дело в том, друг мой, что мы отслеживаем эти тексты, где бы они ни появлялись, и записываем с точным указанием места и времени. У нас собрана настоящая библиотека, на радость историкам и жрецам.
— Ну и что?
— Известно ли тебе, что рабы Белого Странника умели вызывать Дыхание Истины? Ритуал, вероятно, несложен, носит не сакральный, а чисто технический характер.
Свободный Охотник недолго размышляет.
— Ты прав, за это можно зацепиться! Пойдём, посмотрим последние поступления в вашу библиотеку. Если мой текст там есть, я его узнаю.
Гость полон энергии и желания действовать. Однако хозяин остаётся неподвижен, перестав вдруг радоваться.
— Когда мы выясним координаты нужной точки, — говорит он, осторожно подбирая слова, — моим разведчикам понадобятся Нити маршрутов. Я не люблю задавать прямые вопросы, но…
— В чем ты сомневаешься, гип? В том, имею ли я постоянную связь со своей собственной библиотекой? Или в том, хватит ли во дворцовой кассе средств на пользование моими услугами? Я не возьму с тебя плату, высокородный гип Связи. А Нити маршрутов — это настолько просто, что говорить смешно!
— Прошу прощения… — человечек прерывисто вздыхает. — За пятнадцать Единиц я от многого успел отвыкнуть. Мы все от многого отвыкли. Тебе нас трудно понять, юноша. Вот ты утверждаешь, что рассчитать путь до смешного просто… — выдержка на миг покидает властителя. — Священная Восьмёрка! Неужели закончился этот кошмар? Не могу поверить…
— Кроме того, — терпеливо продолжает Свободный Охотник, — твоих разведчиков поведу я сам. Если, конечно, мы в самом деле получим нужные координаты.