Страница:
Замок был захвачен поляками.
Но хитрый швед, покидая его, подложил под стены и в погреба пороховые бочки с запаленными фитилями.
И, представ пред королем, Шинклер тотчас сообщил ему об этом, дабы хоть чем-нибудь порадовать монаршее сердце.
- Замок взлетит в воздух со всеми, кто там есть, - сказал он. Может, и сам Чарнецкий сгинет.
- Когда так, то и я хочу посмотреть, как набожные поляки полетят на небо, - ответил король.
И остался со своими генералами на берегу.
Тем временем, несмотря на запрет Чарнецкого, который предчувствовал подвох, волонтеры и мужики разбежались по всему замку, отыскивая схоронившихся шведов и грабя, что под руку попадется. Трубы играли тревогу, призывая всех спрятаться в городе, но они то ли не слышали, то ли не хотели слышать.
Внезапно земля заколебалась у них под ногами, воздух содрогнулся от чудовищного грохота и гула, и гигантский огненный столб взвился к небу, увлекая за собой землю, стены, крыши, весь замок, а вместе с ним и тех, кто не успел спастись, - всего более пятисот человек.
Карл Густав чуть не заплясал от радости, а придворные льстецы тотчас начали повторять королевское словцо:
- На небо идут поляки! На небо! На небо!
Но их радость была преждевременна, ибо Сандомир все-таки остался у поляков и не мог теперь снабжать провиантом королевское войско, запертое в междуречье Сана и Вислы.
Чарнецкий разбил свой лагерь напротив шведского, на другом берегу Вислы, и караулил переправы.
А за Саном, в тылу у шведов, расположился со своими литвинами подоспевший к тому времени Сапега, великий гетман литовский и воевода виленский.
Таким образом, шведы, окруженные со всех сторон, были словно зажаты в клещи.
- Попал зверь в капкан, - толковали меж собой солдаты в обоих польских лагерях.
Ибо даже и новичку в ратном деле ясно было, что захватчики обречены на верную гибель, разве только вскоре прибудет им подкрепление и избавит их от осады.
Понимали это и шведы; по утрам их офицеры и солдаты выходили на берег Вислы и с отчаянием в душе и в глазах смотрели на грозную конницу Чарнецкого, темневшую на другом берегу.
Тогда они шли на берег Сана, - а там днем и ночью караулили Сапегины солдаты, готовые встретить их саблей и мушкетом.
О переправе, будь то через Сан, будь то через Вислу, пока оба войска стояли поблизости, шведам нечего было и думать. Единственное, что они могли бы еще сделать, это возвратиться назад, в Ярослав, той же самой дорогой, по которой пришли, но шведы знали, что по этой дороге ни один из них не дошел бы до Швеции.
И вот потянулись для них тягостные дни, сменяясь еще более тягостными ночами, полными тревог и непрестанного шума... Запасы продовольствия снова подходили к концу.
Тем временем Чарнецкий, оставив командование войском Любомирскому и взяв с собой лауданскую хоругвь, переправился через Вислу выше устья Сана, чтобы повидаться с Сапегой и договориться с ним о дальнейших военных действиях.
На сей раз в посредничестве Заглобы не было нужды; и Чарнецкий и Сапега любили отчизну больше собственной жизни и оба готовы были ради нее пожертвовать личными интересами и честолюбием
Гетман литовский не завидовал Чарнецкому, Чарнецкий не завидовал гетману, каждый от души почитал другого, и встретились они так, что иных старых солдат слеза прошибла от этой картины.
- Веселится наша Речь Посполитая, радуется любезная отчизна, когда сыновья ее, подобные этим, обнимают друг друга, - говорил Заглоба Володыёвскому и Скшетускому. - Наш Чарнецкий отчаянный рубака и сердцем чист, но и Сапежка душевный человек. Дай нам боже таких вождей побольше То-то бы шведов мороз по коже подрал, когда б они увидели, как наши вожди друг друга любят. Ведь они нас чем взяли? Нашими же панскими раздорами да склоками Силой-то им разве нас одолеть? А вот это другое дело! Душа радуется, глядя на такую встречу. И помяните мое слово - без вина не обойдется. Сапежка попировать страх как любит и с таким сотрапезником, как Чарнецкий, уж конечно, потешит душу.
- Слава богу! Близок конец наших бед! Слава богу! - повторял Ян Скшетуский.
- Смотри, не богохульствуй! - сказал ему на это Заглоба. - Ни одна беда не длится вечно, всякой приходит конец, в противном случае миром правил бы дьявол, а не господь наш Иисус, коего милосердие неисчерпаемо.
Тут разговор их прервался, так как в отдалении они увидали могучую фигуру Бабинича, возвышавшуюся над прочими. Володыёвский и Заглоба стали махать ему руками, но он так загляделся на Чарнецкого, что не сразу заметил их.
- Смотрите, - сказал Заглоба, - до чего отощал парень!
- Должно быть, неудача у него с князем Богуславом, - ответил Володыёвский, - а то бы он повеселей был.
- То-то что неудача. Ведь Богуслав сейчас вместе со Стенбоком осаждает Мальборк.
- Бог даст, ничего они не добьются!
- Да хоть бы и взяли Мальборк, - сказал Заглоба, - мы тем временем Carolum Gustavum captivabimus* и посмотрим тогда, обменяют они крепость на своего короля или нет!
_______________
* Возьмем в плен Карла Густава (лат.).
- Смотрите! Бабинич к нам идет, - прервал их Скшетуский.
В самом деле, завидев друзей, Бабинич стал проталкиваться к ним сквозь толпу, размахивая шапкой и еще издали улыбаясь. Они приветствовали друг друга по-старому, как добрые знакомые и приятели.
- Ну, что слышно, братец? Что это за дело вышло у тебя с князем?
- Скверное дело вышло! Но сейчас не время рассказывать. Пора садиться за стол. Вы ведь останетесь у нас ночевать, приходите же после пира ко мне, в татарский стан. Шатер у меня просторный, вот и посидим, потолкуем за чаркою до утра.
- Вот это ты дело говоришь, с умной речью и спорить грех! согласился Заглоба. - Скажи нам только, отчего ты так исхудал?
- Да все он, Богуслав проклятый, опрокинул меня наземь вместе с конем и разбил, как глиняный горшок. С той поры я все кровью харкаю, в себя прийти не могу. Ну, ничего, еще и я с божьей помощью всю кровь из него выпущу. А сейчас идемте, вон пан Сапега с паном Чарнецким уже заспорили, каждый другого вперед пропускает. Значит, столы готовы. Милости просим от всей души, ведь и вы шведской юшки пролили немало.
- О моих подвигах пусть другие расскажут, а мне не след! - сказал Заглоба.
Тут вся толпа повалила на майдан, где меж шатров стояли пиршественные столы. Сапега принял Чарнецкого по-королевски. Стол, за который посадили каштеляна, был накрыт шведскими знаменами. Вино и мед лились рекой, и оба вождя под конец изрядно захмелели. Много было тут веселья, много шуток, здравиц, приветственных кликов. Погода стояла отличная, солнце пригревало на удивление, и лишь вечерний холод разогнал пирующих.
Кмициц со своими гостями пошел к татарам. Они уселись в его шатре на сундуках, доверху набитых различной добычею, и стали обсуждать поход Кмицица.
- Богуслав теперь под Мальборком, - говорил пан Анджей, - а иные говорят - у курфюрста, собирается с ним вместе идти на помощь королю.
- И отлично! Значит, встретимся! Вы, молодые, не можете с ним управиться, посмотрим, как управится старик! Много было у него противников, но такой, как Заглоба, ему еще не встречался. А теперь мы встретимся, разве только князь Януш в своем завещании велел ему Заглобу обходить подальше. Это тоже возможно.
- Курфюрст - хитрая лиса, - сказал Ян Скшетуский, - увидит, что дела Карла плохи, и сразу отречется от всех своих клятв и обещаний.
- А я говорю - нет, - возразил Заглоба. - Пруссак нас пуще всех ненавидит. Если слугу, что прежде гнул перед тобой спину и сдувал пылинки с твоего платья, переменчивая судьба поставит над тобой господином, он будет к тебе тем безжалостней, чем снисходительней был к нему ты.
- Это почему же? - спросил Володыёвский.
- Да потому, что он не забыл свою прежнюю рабскую службу и будет тебе за это мстить, даже если ты оказывал ему одни лишь благодеяния.
- Оставим это, - заметил Володыёвский. - Иной раз и собака хозяйскую руку кусает. Лучше пусть Бабинич расскажет нам свои приключения.
- Мы слушаем, - сказал Скшетуский.
Кмициц собрался с мыслями, глубоко вздохнул и стал рассказывать о том, как Сапега преследовал Богуслава, как он нанес князю поражение под Яновом и, наконец, как Богуслав, разбив в пух и прах татар, свалил его, Кмицица, наземь вместе с конем, а сам ушел цел и невредим.
- А ведь ты говорил, - прервал Кмицица Володыёвский, - что будешь его преследовать со своими татарами до самой Балтики...
- А не ты ли рассказывал мне, как в свое время, когда у сидящего тут меж нами Скшетуского Богун похитил возлюбленную, он не стал ни мстить Богуну, ни разыскивать, ибо отчизна нуждалась в его помощи? С кем поведешься, от того и наберешься, вот и я, раз я с вам" повелся, хочу следовать вашему примеру.
- Да вознаградит тебя матерь божья, как она вознаградила Скшетуского, - ответил Заглоба. - И все же я предпочел бы, чтоб твоя невеста была сейчас в пуще, а не в руках у Богуслава.
- Ничего! - вскричал Володыёвский. - Ты ее отвоюешь!
- Не только девушку мне предстоит завоевать, но и любовь ее и уважение ко мне.
- Одно придет вслед за другим, - молвил пан Михал, - даже если ты ее силой умыкнешь, как тогда... помнишь?
- Такого больше не будет!
Пан Анджей замолчал и стал тяжело вздыхать, а потом прибавил:
- Не только ее я себе не вернул, но еще и другую девицу Богуслав у меня отнял.
- Чистый турок, ей-богу! - вскричал Заглоба.
Пан Михал полюбопытствовал:
- Какую другую?
- Э, долго рассказывать, - ответил Кмициц. - Была одна девушка в Замостье, собою чудо как хороша, и староста калушский воспылал к ней нечистой страстью. Боясь сестры своей, княгини Вишневецкой, он не смел при ней преследовать девушку своими домогательствами. Вот пан староста и надумал отправить ее со мною, будто бы к Сапеге на Литву за наследством, а на самом деле хотел перехватить ее в полумиле от Замостья и поселить в каком-нибудь укромном местечке, где никто не помешает его замыслам. Все это стало мне известно. "Хочешь меня сводником сделать? - подумал я. - Ну, погоди!" Людей его я поколотил изрядно, а девицу в целости и сохранности доставил к Сапеге. Эх, друзья, скажу вам, и девушка! Мила, словно птаха лесная, и притом добродетельна... Ну, да я теперь уже иной человек, а мои товарищи... Упокой, господи, их души! Они давно уже сгнили в сырой земле!
- Кто же она такая? - спросил Заглоба.
- Девица знатного рода. Фрейлина княгини Вишневецкой. Когда-то она была помолвлена с литвином Подбипяткой, вы все его знали...
- Ануся Борзобогатая!!! - вскричал Володыёвский, вскакивая с места.
Заглоба тоже соскочил с груды войлочных попон.
- Пан Михал, успокойся!
Но Володыёвский кошкой метнулся к Кмицицу.
- И ты, предатель, позволил Богуславу ее похитить?
- Не обижай меня! - ответил Кмициц. - Я благополучно отвез ее к гетману и пекся о ней, словно о сестре, а Богуслав похитил ее не у меня, а у другого офицера, с которым Сапега отослал ее к своим родным. Звали его Гловбич, что ли, точно сейчас не упомню.
- Где он?
- Нет его, убит. Так мне сказали Сапегины офицеры. Сам я с моими татарами преследовал Богуслава отдельно от Сапеги и поэтому толком ничего не знаю. Но твое волнение говорит мне, что нас с тобой постигла одна участь, один и тот же человек причинил обиду и тебе и мне. Так давай же соединимся, дабы мстить ему вместе. Пусть он знатный вельможа и могучий воин, а все же, думается, тесно ему станет в Речи Посполитой, коли будет у него два таких врага, как мы.
- Вот тебе моя рука! - ответил Володыёвский. - Теперь мы друзья до гроба! Кто из нас первый его отыщет, тот ему заплатит за обоих. Эх, кабы мне посчастливилось первому - уж я бы из него крови повыпустил, как бог свят!
Тут пан Михал начал ужасно шевелить усиками и хвататься за саблю, так что Заглобу даже страх пробрал, - он-то знал, что с паном Михалом шутки плохи.
- Не хотел бы я теперь быть на месте князя Богуслава, - сказал он, даже если б мне в придачу к титулу целую Лифляндию пожаловали. Был у него один противник, Кмициц, настоящий барс - а теперь еще и Михал! Но слушайте! Это еще не все! Я тоже с вами foedus* заключаю. Голова моя сабли ваши! Найдется ли среди сильных мира сего такой, что не задрожит перед подобной силой? Рано или поздно, но господь от него отвратится, ибо невозможно, чтоб такого изменника и еретика не постигла божья кара... Вон Кмициц ему уже порядочно крови попортил.
_______________
* Союз (лат.).
- Не стану спорить, случалось и мне насолить Богуславу, - ответил пан Анджей. И, велев наполнить кубки, он рассказал, как освободил из плена Сороку. Умолчал он лишь о том, как вначале упал Радзивиллу в ноги, - от одного этого воспоминания кровь бросилась ему в голову.
Пан Михал от души веселился, слушая его, а под конец сказал:
- Помоги тебе бог, Ендрек! С таким смельчаком хоть к черту в пекло! Только вот беда: не сможем мы с тобой всегда вместе драться, служба есть служба. Меня могут послать в одну сторону Речи Посполитой, тебя в другую. И неизвестно, кто первый его встретит.
Помолчав немного, Кмициц ответил:
- По справедливости, он должен был бы достаться мне. Только бы мне снова не осрамиться, ибо... стыдно сказать, но в рукопашном бою этот негодяй искуснее меня.
- Так я обучу тебя всем своим приемам! - воскликнул Володыёвский.
- Или я! - вызвался Заглоба.
- Нет, уж ты меня, пан Заглоба, прости, но я лучше поучусь у Михала! - ответил Кмициц.
- Какой он там ни есть славный да непобедимый, а мы вот с пани Ковальской все равно его не боимся, дайте только выспаться! - вмешался Рох.
- Тихо, Рох, - сказал ему Заглоба, - смотри, как бы господь его рукою не покарал тебя за бахвальство.
- Э, ничего мне не будет!
Бедный пан Рох оказался, к несчастью, плохим пророком, но в ту минуту у него изрядно шумело в голове, и он готов был вызвать на поединок весь мир. Остальные тоже пили крепко - себе на радость, Богуславу и шведам на погибель.
- Слышал я, - говорил Кмициц, - что, покончив со шведами здесь и захватив короля, мы немедля двинемся к Варшаве. А там, должно быть, и войне конец. Ну, а тогда уж возьмемся за курфюрста.
- Эге! - промолвил Заглоба.
- Вот что говорил однажды сам Сапега, а ведь ему, большому человеку, виднее. Он сказал так: "Будет у нас перемирие со шведами, с московитами оно уже заключено, но с курфюрстом - никаких переговоров! Чарнецкий, говорит, вместе с Любомирским пойдут в княжество Бранденбургское, а я с паном подскарбием литовским - в Пруссию, и уж если, говорит, мы не присоединим ее на вечные времена к Речи Посполитой, то разве потому только, что не найдется в нашей канцелярии ни одной такой головы, как пан Заглоба, который от собственного своего имени писал курфюрсту грозные письма".
- Неужто Сапежка так прямо и сказал? - спросил Заглоба, покраснев от удовольствия.
- Все это слышали. А я так особенно радовался, потому что это и по Богуславу ударит, и уж тогда ему не миновать наших рук, если только мы не настигнем его раньше.
- Лишь бы нам со шведами поскорее разделаться, - сказал Заглоба. Черт с ними! Пусть отдадут Лифляндию да денег побольше заплатят, а сами, так и быть, пусть убираются подобру-поздорову.
- Думал мужик - медведя поймал, ан тот его самого держит, - смеясь, ответил Ян Скшетуский. - Карл покамест еще в Польше; Краков, Варшава, Познань и все крупные города в его руках, а ты, отец, уже требуешь от него выкупа. Эх, биться нам еще и биться, прежде чем мы сможем взяться за курфюрста.
- Да еще армия Стенбока, да гарнизоны, да Вирц! - добавил Станислав.
- Так чего мы тут сидим сложа руки? - спросил вдруг Рох, выпучив глаза. - Айда шведов бить!
- Рох, ты глуп! - сказал Заглоба.
- Вы, дядя, вечно одно и то же... А я, вот не сойти мне с этого места, видел челны на берегу. Можно поехать и хотя бы стражу выкрасть. Темно, хоть глаз выколи; они и очухаться не успеют, как мы уже вернемся. И удаль свою рыцарскую покажем обоим вождям. Коли вы не хотите, я один пойду!
- Ну, заговорила валаамова ослица! - сердито сказал Заглоба.
Но у Кмицица жадно раздулись ноздри.
- А недурно бы! Ей-богу, недурно! - воскликнул он.
- Может, оно и недурно для какого-нибудь челядинца, но не для людей достойных и здравомыслящих. Имейте же уважение к самим себе! Ведь вы полковники, не кто-нибудь, а вздумали по ночам в кошки-мышки играть.
- В самом деле, как-то оно не того, - поддержал Заглобу Володыёвский. - Давайте-ка лучше спать, а то поздно уже.
Все согласились с ним; преклонив колена, они прочитали вечернюю молитву, а затем улеглись на войлочные попоны и мгновенно заснули сном праведных.
Не прошло и часу, как их подняли на ноги раздававшиеся за рекой выстрелы; весь лагерь Сапеги вмиг наполнился шумом и криками.
- Иисусе, Мария! - завопил Заглоба. - Шведы наступают!
- Опомнись, сударь, что ты говоришь? - отвечал, хватаясь за саблю, Володыёвский.
- Рох, сюда! - призывал Заглоба, который в минуты опасности любил, чтоб племянник держался поближе.
Но Роха в шатре не было.
Друзья выбежали на майдан. Там было уже полно народу, и все бежали к реке. На другом берегу то и дело что-то вспыхивало и гремело все громче и громче.
- Что это там? Что случилось? - расспрашивали люди часовых, расставленных вдоль берега.
Но те ничего не знали. Один из солдат припомнил, что ему словно бы послышался всплеск, но на воде лежал туман, разглядеть ничего нельзя было, и он не решился поднимать тревогу из-за такой безделицы.
Услышав это, Заглоба в отчаянии схватился за голову.
- Рох поплыл к шведам! Он же говорил, что хочет выкрасть стражу!
- Черт подери, верно! - воскликнул Кмициц.
- Застрелят мне парня, как пить дать! - убивался Заглоба. - Братцы, неужели нельзя его спасти? Господи Иисусе! Ведь чистое золото, не парень! В обоих войсках другого такого не сыщешь! И что ему только стукнуло в дурную его башку! Матерь божья, спаси его!..
- Может, приплывет, туман-то какой, авось его и не заметят!
- С места не сдвинусь, буду ждать его хоть до утра. Матерь божья! Матерь божья!
Между тем выстрелы на противоположном берегу начали стихать, огни постепенно гасли, и через час настала мертвая тишина. Заглоба метался по берегу, словно курица, высидевшая утят, и рвал остатки волос на голове. Но напрасно ждал он, напрасно причитал. Над рекой посветлело, потом и солнце взошло, а Рох все не возвращался.
ГЛАВА VIII
На следующий день Заглоба, сам не свой от горя, пошел к Чарнецкому и стал просить его отправить кого-нибудь к шведам, - пусть разведают, что сталось с Рохом, жив ли он, томится ли в неволе иль заплатил головой за свою безрассудную смелость.
Чарнецкий охотно согласился на просьбу Заглобы, - он очень любил старика. Желая утешить его, он прибавил:
- Думается мне, что твой племянник жив, иначе вода бы его вынесла.
- Дай бог! - печально ответил Заглоба. - Да ведь таких, как он, вода не скоро выносит, ибо у него не только рука была тяжелая, но и башка оловянная, он своим поступком лишний раз это доказал.
- Что правда, то правда, - согласился Чарнецкий. - По совести, следовало бы, коль он жив, привязать его к конскому хвосту да протащить по майдану за самовольство. Оно ведь и в шведском лагере поднимать тревогу надлежит только по моему приказу, а он оба лагеря взбудоражил, да без всякой команды. Это что же такое! Народное ополчение или базар, где каждый делает, что ему вздумается?
- Провинился он, assentior. Я сам его накажу, пусть только господь вернет его нам!
- Так и быть, прощу его в память о рудницких подвигах. У нас много пленников для обмена, офицеры куда родовитей Ковальского. Так поезжай же к шведам и потолкуй с ними насчет обмена. Я отдам за него двоих, а потребуется, так и троих, лишь бы ты не убивался. Приходи ко мне, я дам тебе письмо к королю, - и с богом!
Обрадованный Заглоба бросился в шатер Кмицица и рассказал обо всем товарищам. Пан Анджей и Володыёвский тотчас закричали, что хотят ехать с ним, так как обоим любопытно было посмотреть на шведов, а Кмициц к тому же мог быть очень полезен, ибо изъяснялся по-немецки почти так же свободно, как и по-польски.
Приготовленья заняли немного времени. Чарнецкий, не дожидаясь Заглобы, сам прислал с оруженосцем письмо, и друзья, захватив с собой трубача и привязав к шесту белый платок, сели в лодку и отчалили.
Некоторое время все молчали, лишь весла поскрипывали в уключинах; потом Заглоба беспокойно заерзал и наконец сказал:
- Пора бы уже трубачу трубить, а то ведь не посмотрят, мерзавцы, на белый флаг, возьмут да и выстрелят!
- Да полно, что ты, пан Заглоба, - успокаивал его Володыёвский, послов уважают даже варвары, а шведы - народ учтивый.
- А я говорю, пусть трубит! Стрельнет какой-нибудь молокосос, продырявит нам лодку, и пожалуйте в воду, а вода-то холодная! Не желаю я из-за ихней учтивости мокнуть!
- Вот уже и часовых видно! - показал Кмициц.
Трубач затрубил, возвещая прибытие послов. Лодка понеслась быстрее; на берегу тотчас началось оживленное движение, и вскоре показался верховой офицер в желтой кожаной шляпе. Подъехав к самой воде, он прикрыл рукой глаза от солнца и стал всматриваться вдаль.
Шагах в пятнадцати от берега Кмициц в знак приветствия снял шапку, офицер тоже вежливо поклонился.
- Послание от пана Чарнецкого его величеству шведскому королю! крикнул пан Анджей, размахивая письмом.
Лодка пристала к берегу.
При виде послов береговая стража взяла на караул. Тут пан Заглоба совсем успокоился, придал своему лицу приличное случаю важное выражение и заговорил по-латыни:
- Прошлой ночью схвачен был на вашем берегу некий рыцарь, мы желали бы получить его обратно.
- Я по-латыни не понимаю, - ответил офицер.
- Невежда! - буркнул Заглоба.
Офицер обратился к пану Анджею.
- Король находится в другом конце лагеря, - сказал он. Соблаговолите, господа, подождать здесь, а я поеду доложить, - и поворотил коня.
Посланцы стали осматриваться вокруг. Лагерь был очень велик, он занимал весь обширный треугольник между Саном и Вислой. У вершины этого треугольника лежал Пнев, по углам с одной стороны Тарнобжег, с другой Розвадов. Разумеется, охватить взором все это пространство было невозможно, однако всюду, куда ни кинь взгляд, видны были шанцы, окопы, земляные насыпи и фашины, а на них пушки и солдаты. В самом сердце лагеря, в Гожицах, находилась королевская квартира; там же стояли основные силы шведской армии.
- Ничего мы с ними не сделаем, разве только голод их выгонит отсюда, - сказал Кмициц. - Вся местность отлично укреплена И есть пастбища для коней.
- А вот хватит ли рыбы для стольких ртов, - возразил Заглоба. - К тому же лютеране не любят постной пищи. Давно ли вся Польша была в их руках, а теперь один этот клин. Пускай и сидят себе здесь на здоровье, а не угодно - пусть возвращаются в Ярослав.
- Однако же эти шанцы насыпаны мастерами своего дела! - заметил Володыёвский, с одобрением знатока разглядывая земляные работы. - Рубак-то у нас побольше, чем у них, да вот мало ученых офицеров. И в военном искусстве мы отстали от прочих.
- Это почему же? - спросил Заглоба.
- Почему? Может, мне, всю свою жизнь прослужившему в кавалерии, и не пристало так говорить, а только во всех иных армиях главное - это пехота и пушки, на них основана вся тактика и стратегия, все марши и контрмарши. В иноземном войске человек сколько книг перечитает, скольких римских авторов проштудирует, прежде чем получит офицерский чин. У нас не то... У нас конница по старинке валит валом да саблями машет, и если с первого захода не перебьет врага, значит, ее самое перебьют...
- Пан Михал, опомнись, что ты несешь? Да есть ли на свете другая нация, одержавшая столько славных побед?
- А это потому, что и другие раньше точно так же воевали, только не было в них нашего огня, вот они и проигрывали. А теперь они поумнели - и извольте, полюбуйтесь, что творится.
- Поживем - увидим. А пока давай мне сюда самого что ни на есть ученого инженера, шведа или немца, а я против него выставлю Роха, который книг в руках не держал, тогда посмотрим.
- Еще сможешь ли ты, пан Заглоба, его выставить... - заметил Кмициц.
- Ох, не говори! Страх как жалко парня. Ну-ка, пан Анджей, ты ведь умеешь по-ихнему, по-собачьему, попытай-ка у этих швабов, что с ним сталось?
- Не знаешь ты, пан Заглоба, что такое солдат регулярных войск. Тут тебе без приказа никто рта не раскроет. И пробовать нечего.
- Да нет, знаю, они, собаки, бесчувственные. То ли дело наша шляхта, а особливо ополченцы; приедет, бывало, посол, и пошли тары-бары; как здоровье супруги, да как детки - да горелки с ним выпьют, да беседу любезную заведут, а эти стоят столбом и зенки на нас таращат, чтоб им лопнуть!
В самом деле, вокруг собиралось все больше пехотинцев, которые с любопытством рассматривали послов. И было на что посмотреть. Поляки, тщательно и даже пышно одетые, стояли живописной группой. Всеобщее внимание привлекал к себе Заглоба, поражая своей внушительной осанкой, которой и сенатор бы не постыдился; самым невзрачным казался пан Михал по причине маленького роста.
Тем временем возвратился офицер, первым встретивший их на берегу, а с ним и другой, в более высоком чине, следом солдаты вели оседланных лошадей. Второй офицер поклонился посланцам и произнес по-польски:
- Его королевское величество просит вас пожаловать к нему на квартиру. Это довольно далеко, и мы привели для вас коней.
Но хитрый швед, покидая его, подложил под стены и в погреба пороховые бочки с запаленными фитилями.
И, представ пред королем, Шинклер тотчас сообщил ему об этом, дабы хоть чем-нибудь порадовать монаршее сердце.
- Замок взлетит в воздух со всеми, кто там есть, - сказал он. Может, и сам Чарнецкий сгинет.
- Когда так, то и я хочу посмотреть, как набожные поляки полетят на небо, - ответил король.
И остался со своими генералами на берегу.
Тем временем, несмотря на запрет Чарнецкого, который предчувствовал подвох, волонтеры и мужики разбежались по всему замку, отыскивая схоронившихся шведов и грабя, что под руку попадется. Трубы играли тревогу, призывая всех спрятаться в городе, но они то ли не слышали, то ли не хотели слышать.
Внезапно земля заколебалась у них под ногами, воздух содрогнулся от чудовищного грохота и гула, и гигантский огненный столб взвился к небу, увлекая за собой землю, стены, крыши, весь замок, а вместе с ним и тех, кто не успел спастись, - всего более пятисот человек.
Карл Густав чуть не заплясал от радости, а придворные льстецы тотчас начали повторять королевское словцо:
- На небо идут поляки! На небо! На небо!
Но их радость была преждевременна, ибо Сандомир все-таки остался у поляков и не мог теперь снабжать провиантом королевское войско, запертое в междуречье Сана и Вислы.
Чарнецкий разбил свой лагерь напротив шведского, на другом берегу Вислы, и караулил переправы.
А за Саном, в тылу у шведов, расположился со своими литвинами подоспевший к тому времени Сапега, великий гетман литовский и воевода виленский.
Таким образом, шведы, окруженные со всех сторон, были словно зажаты в клещи.
- Попал зверь в капкан, - толковали меж собой солдаты в обоих польских лагерях.
Ибо даже и новичку в ратном деле ясно было, что захватчики обречены на верную гибель, разве только вскоре прибудет им подкрепление и избавит их от осады.
Понимали это и шведы; по утрам их офицеры и солдаты выходили на берег Вислы и с отчаянием в душе и в глазах смотрели на грозную конницу Чарнецкого, темневшую на другом берегу.
Тогда они шли на берег Сана, - а там днем и ночью караулили Сапегины солдаты, готовые встретить их саблей и мушкетом.
О переправе, будь то через Сан, будь то через Вислу, пока оба войска стояли поблизости, шведам нечего было и думать. Единственное, что они могли бы еще сделать, это возвратиться назад, в Ярослав, той же самой дорогой, по которой пришли, но шведы знали, что по этой дороге ни один из них не дошел бы до Швеции.
И вот потянулись для них тягостные дни, сменяясь еще более тягостными ночами, полными тревог и непрестанного шума... Запасы продовольствия снова подходили к концу.
Тем временем Чарнецкий, оставив командование войском Любомирскому и взяв с собой лауданскую хоругвь, переправился через Вислу выше устья Сана, чтобы повидаться с Сапегой и договориться с ним о дальнейших военных действиях.
На сей раз в посредничестве Заглобы не было нужды; и Чарнецкий и Сапега любили отчизну больше собственной жизни и оба готовы были ради нее пожертвовать личными интересами и честолюбием
Гетман литовский не завидовал Чарнецкому, Чарнецкий не завидовал гетману, каждый от души почитал другого, и встретились они так, что иных старых солдат слеза прошибла от этой картины.
- Веселится наша Речь Посполитая, радуется любезная отчизна, когда сыновья ее, подобные этим, обнимают друг друга, - говорил Заглоба Володыёвскому и Скшетускому. - Наш Чарнецкий отчаянный рубака и сердцем чист, но и Сапежка душевный человек. Дай нам боже таких вождей побольше То-то бы шведов мороз по коже подрал, когда б они увидели, как наши вожди друг друга любят. Ведь они нас чем взяли? Нашими же панскими раздорами да склоками Силой-то им разве нас одолеть? А вот это другое дело! Душа радуется, глядя на такую встречу. И помяните мое слово - без вина не обойдется. Сапежка попировать страх как любит и с таким сотрапезником, как Чарнецкий, уж конечно, потешит душу.
- Слава богу! Близок конец наших бед! Слава богу! - повторял Ян Скшетуский.
- Смотри, не богохульствуй! - сказал ему на это Заглоба. - Ни одна беда не длится вечно, всякой приходит конец, в противном случае миром правил бы дьявол, а не господь наш Иисус, коего милосердие неисчерпаемо.
Тут разговор их прервался, так как в отдалении они увидали могучую фигуру Бабинича, возвышавшуюся над прочими. Володыёвский и Заглоба стали махать ему руками, но он так загляделся на Чарнецкого, что не сразу заметил их.
- Смотрите, - сказал Заглоба, - до чего отощал парень!
- Должно быть, неудача у него с князем Богуславом, - ответил Володыёвский, - а то бы он повеселей был.
- То-то что неудача. Ведь Богуслав сейчас вместе со Стенбоком осаждает Мальборк.
- Бог даст, ничего они не добьются!
- Да хоть бы и взяли Мальборк, - сказал Заглоба, - мы тем временем Carolum Gustavum captivabimus* и посмотрим тогда, обменяют они крепость на своего короля или нет!
_______________
* Возьмем в плен Карла Густава (лат.).
- Смотрите! Бабинич к нам идет, - прервал их Скшетуский.
В самом деле, завидев друзей, Бабинич стал проталкиваться к ним сквозь толпу, размахивая шапкой и еще издали улыбаясь. Они приветствовали друг друга по-старому, как добрые знакомые и приятели.
- Ну, что слышно, братец? Что это за дело вышло у тебя с князем?
- Скверное дело вышло! Но сейчас не время рассказывать. Пора садиться за стол. Вы ведь останетесь у нас ночевать, приходите же после пира ко мне, в татарский стан. Шатер у меня просторный, вот и посидим, потолкуем за чаркою до утра.
- Вот это ты дело говоришь, с умной речью и спорить грех! согласился Заглоба. - Скажи нам только, отчего ты так исхудал?
- Да все он, Богуслав проклятый, опрокинул меня наземь вместе с конем и разбил, как глиняный горшок. С той поры я все кровью харкаю, в себя прийти не могу. Ну, ничего, еще и я с божьей помощью всю кровь из него выпущу. А сейчас идемте, вон пан Сапега с паном Чарнецким уже заспорили, каждый другого вперед пропускает. Значит, столы готовы. Милости просим от всей души, ведь и вы шведской юшки пролили немало.
- О моих подвигах пусть другие расскажут, а мне не след! - сказал Заглоба.
Тут вся толпа повалила на майдан, где меж шатров стояли пиршественные столы. Сапега принял Чарнецкого по-королевски. Стол, за который посадили каштеляна, был накрыт шведскими знаменами. Вино и мед лились рекой, и оба вождя под конец изрядно захмелели. Много было тут веселья, много шуток, здравиц, приветственных кликов. Погода стояла отличная, солнце пригревало на удивление, и лишь вечерний холод разогнал пирующих.
Кмициц со своими гостями пошел к татарам. Они уселись в его шатре на сундуках, доверху набитых различной добычею, и стали обсуждать поход Кмицица.
- Богуслав теперь под Мальборком, - говорил пан Анджей, - а иные говорят - у курфюрста, собирается с ним вместе идти на помощь королю.
- И отлично! Значит, встретимся! Вы, молодые, не можете с ним управиться, посмотрим, как управится старик! Много было у него противников, но такой, как Заглоба, ему еще не встречался. А теперь мы встретимся, разве только князь Януш в своем завещании велел ему Заглобу обходить подальше. Это тоже возможно.
- Курфюрст - хитрая лиса, - сказал Ян Скшетуский, - увидит, что дела Карла плохи, и сразу отречется от всех своих клятв и обещаний.
- А я говорю - нет, - возразил Заглоба. - Пруссак нас пуще всех ненавидит. Если слугу, что прежде гнул перед тобой спину и сдувал пылинки с твоего платья, переменчивая судьба поставит над тобой господином, он будет к тебе тем безжалостней, чем снисходительней был к нему ты.
- Это почему же? - спросил Володыёвский.
- Да потому, что он не забыл свою прежнюю рабскую службу и будет тебе за это мстить, даже если ты оказывал ему одни лишь благодеяния.
- Оставим это, - заметил Володыёвский. - Иной раз и собака хозяйскую руку кусает. Лучше пусть Бабинич расскажет нам свои приключения.
- Мы слушаем, - сказал Скшетуский.
Кмициц собрался с мыслями, глубоко вздохнул и стал рассказывать о том, как Сапега преследовал Богуслава, как он нанес князю поражение под Яновом и, наконец, как Богуслав, разбив в пух и прах татар, свалил его, Кмицица, наземь вместе с конем, а сам ушел цел и невредим.
- А ведь ты говорил, - прервал Кмицица Володыёвский, - что будешь его преследовать со своими татарами до самой Балтики...
- А не ты ли рассказывал мне, как в свое время, когда у сидящего тут меж нами Скшетуского Богун похитил возлюбленную, он не стал ни мстить Богуну, ни разыскивать, ибо отчизна нуждалась в его помощи? С кем поведешься, от того и наберешься, вот и я, раз я с вам" повелся, хочу следовать вашему примеру.
- Да вознаградит тебя матерь божья, как она вознаградила Скшетуского, - ответил Заглоба. - И все же я предпочел бы, чтоб твоя невеста была сейчас в пуще, а не в руках у Богуслава.
- Ничего! - вскричал Володыёвский. - Ты ее отвоюешь!
- Не только девушку мне предстоит завоевать, но и любовь ее и уважение ко мне.
- Одно придет вслед за другим, - молвил пан Михал, - даже если ты ее силой умыкнешь, как тогда... помнишь?
- Такого больше не будет!
Пан Анджей замолчал и стал тяжело вздыхать, а потом прибавил:
- Не только ее я себе не вернул, но еще и другую девицу Богуслав у меня отнял.
- Чистый турок, ей-богу! - вскричал Заглоба.
Пан Михал полюбопытствовал:
- Какую другую?
- Э, долго рассказывать, - ответил Кмициц. - Была одна девушка в Замостье, собою чудо как хороша, и староста калушский воспылал к ней нечистой страстью. Боясь сестры своей, княгини Вишневецкой, он не смел при ней преследовать девушку своими домогательствами. Вот пан староста и надумал отправить ее со мною, будто бы к Сапеге на Литву за наследством, а на самом деле хотел перехватить ее в полумиле от Замостья и поселить в каком-нибудь укромном местечке, где никто не помешает его замыслам. Все это стало мне известно. "Хочешь меня сводником сделать? - подумал я. - Ну, погоди!" Людей его я поколотил изрядно, а девицу в целости и сохранности доставил к Сапеге. Эх, друзья, скажу вам, и девушка! Мила, словно птаха лесная, и притом добродетельна... Ну, да я теперь уже иной человек, а мои товарищи... Упокой, господи, их души! Они давно уже сгнили в сырой земле!
- Кто же она такая? - спросил Заглоба.
- Девица знатного рода. Фрейлина княгини Вишневецкой. Когда-то она была помолвлена с литвином Подбипяткой, вы все его знали...
- Ануся Борзобогатая!!! - вскричал Володыёвский, вскакивая с места.
Заглоба тоже соскочил с груды войлочных попон.
- Пан Михал, успокойся!
Но Володыёвский кошкой метнулся к Кмицицу.
- И ты, предатель, позволил Богуславу ее похитить?
- Не обижай меня! - ответил Кмициц. - Я благополучно отвез ее к гетману и пекся о ней, словно о сестре, а Богуслав похитил ее не у меня, а у другого офицера, с которым Сапега отослал ее к своим родным. Звали его Гловбич, что ли, точно сейчас не упомню.
- Где он?
- Нет его, убит. Так мне сказали Сапегины офицеры. Сам я с моими татарами преследовал Богуслава отдельно от Сапеги и поэтому толком ничего не знаю. Но твое волнение говорит мне, что нас с тобой постигла одна участь, один и тот же человек причинил обиду и тебе и мне. Так давай же соединимся, дабы мстить ему вместе. Пусть он знатный вельможа и могучий воин, а все же, думается, тесно ему станет в Речи Посполитой, коли будет у него два таких врага, как мы.
- Вот тебе моя рука! - ответил Володыёвский. - Теперь мы друзья до гроба! Кто из нас первый его отыщет, тот ему заплатит за обоих. Эх, кабы мне посчастливилось первому - уж я бы из него крови повыпустил, как бог свят!
Тут пан Михал начал ужасно шевелить усиками и хвататься за саблю, так что Заглобу даже страх пробрал, - он-то знал, что с паном Михалом шутки плохи.
- Не хотел бы я теперь быть на месте князя Богуслава, - сказал он, даже если б мне в придачу к титулу целую Лифляндию пожаловали. Был у него один противник, Кмициц, настоящий барс - а теперь еще и Михал! Но слушайте! Это еще не все! Я тоже с вами foedus* заключаю. Голова моя сабли ваши! Найдется ли среди сильных мира сего такой, что не задрожит перед подобной силой? Рано или поздно, но господь от него отвратится, ибо невозможно, чтоб такого изменника и еретика не постигла божья кара... Вон Кмициц ему уже порядочно крови попортил.
_______________
* Союз (лат.).
- Не стану спорить, случалось и мне насолить Богуславу, - ответил пан Анджей. И, велев наполнить кубки, он рассказал, как освободил из плена Сороку. Умолчал он лишь о том, как вначале упал Радзивиллу в ноги, - от одного этого воспоминания кровь бросилась ему в голову.
Пан Михал от души веселился, слушая его, а под конец сказал:
- Помоги тебе бог, Ендрек! С таким смельчаком хоть к черту в пекло! Только вот беда: не сможем мы с тобой всегда вместе драться, служба есть служба. Меня могут послать в одну сторону Речи Посполитой, тебя в другую. И неизвестно, кто первый его встретит.
Помолчав немного, Кмициц ответил:
- По справедливости, он должен был бы достаться мне. Только бы мне снова не осрамиться, ибо... стыдно сказать, но в рукопашном бою этот негодяй искуснее меня.
- Так я обучу тебя всем своим приемам! - воскликнул Володыёвский.
- Или я! - вызвался Заглоба.
- Нет, уж ты меня, пан Заглоба, прости, но я лучше поучусь у Михала! - ответил Кмициц.
- Какой он там ни есть славный да непобедимый, а мы вот с пани Ковальской все равно его не боимся, дайте только выспаться! - вмешался Рох.
- Тихо, Рох, - сказал ему Заглоба, - смотри, как бы господь его рукою не покарал тебя за бахвальство.
- Э, ничего мне не будет!
Бедный пан Рох оказался, к несчастью, плохим пророком, но в ту минуту у него изрядно шумело в голове, и он готов был вызвать на поединок весь мир. Остальные тоже пили крепко - себе на радость, Богуславу и шведам на погибель.
- Слышал я, - говорил Кмициц, - что, покончив со шведами здесь и захватив короля, мы немедля двинемся к Варшаве. А там, должно быть, и войне конец. Ну, а тогда уж возьмемся за курфюрста.
- Эге! - промолвил Заглоба.
- Вот что говорил однажды сам Сапега, а ведь ему, большому человеку, виднее. Он сказал так: "Будет у нас перемирие со шведами, с московитами оно уже заключено, но с курфюрстом - никаких переговоров! Чарнецкий, говорит, вместе с Любомирским пойдут в княжество Бранденбургское, а я с паном подскарбием литовским - в Пруссию, и уж если, говорит, мы не присоединим ее на вечные времена к Речи Посполитой, то разве потому только, что не найдется в нашей канцелярии ни одной такой головы, как пан Заглоба, который от собственного своего имени писал курфюрсту грозные письма".
- Неужто Сапежка так прямо и сказал? - спросил Заглоба, покраснев от удовольствия.
- Все это слышали. А я так особенно радовался, потому что это и по Богуславу ударит, и уж тогда ему не миновать наших рук, если только мы не настигнем его раньше.
- Лишь бы нам со шведами поскорее разделаться, - сказал Заглоба. Черт с ними! Пусть отдадут Лифляндию да денег побольше заплатят, а сами, так и быть, пусть убираются подобру-поздорову.
- Думал мужик - медведя поймал, ан тот его самого держит, - смеясь, ответил Ян Скшетуский. - Карл покамест еще в Польше; Краков, Варшава, Познань и все крупные города в его руках, а ты, отец, уже требуешь от него выкупа. Эх, биться нам еще и биться, прежде чем мы сможем взяться за курфюрста.
- Да еще армия Стенбока, да гарнизоны, да Вирц! - добавил Станислав.
- Так чего мы тут сидим сложа руки? - спросил вдруг Рох, выпучив глаза. - Айда шведов бить!
- Рох, ты глуп! - сказал Заглоба.
- Вы, дядя, вечно одно и то же... А я, вот не сойти мне с этого места, видел челны на берегу. Можно поехать и хотя бы стражу выкрасть. Темно, хоть глаз выколи; они и очухаться не успеют, как мы уже вернемся. И удаль свою рыцарскую покажем обоим вождям. Коли вы не хотите, я один пойду!
- Ну, заговорила валаамова ослица! - сердито сказал Заглоба.
Но у Кмицица жадно раздулись ноздри.
- А недурно бы! Ей-богу, недурно! - воскликнул он.
- Может, оно и недурно для какого-нибудь челядинца, но не для людей достойных и здравомыслящих. Имейте же уважение к самим себе! Ведь вы полковники, не кто-нибудь, а вздумали по ночам в кошки-мышки играть.
- В самом деле, как-то оно не того, - поддержал Заглобу Володыёвский. - Давайте-ка лучше спать, а то поздно уже.
Все согласились с ним; преклонив колена, они прочитали вечернюю молитву, а затем улеглись на войлочные попоны и мгновенно заснули сном праведных.
Не прошло и часу, как их подняли на ноги раздававшиеся за рекой выстрелы; весь лагерь Сапеги вмиг наполнился шумом и криками.
- Иисусе, Мария! - завопил Заглоба. - Шведы наступают!
- Опомнись, сударь, что ты говоришь? - отвечал, хватаясь за саблю, Володыёвский.
- Рох, сюда! - призывал Заглоба, который в минуты опасности любил, чтоб племянник держался поближе.
Но Роха в шатре не было.
Друзья выбежали на майдан. Там было уже полно народу, и все бежали к реке. На другом берегу то и дело что-то вспыхивало и гремело все громче и громче.
- Что это там? Что случилось? - расспрашивали люди часовых, расставленных вдоль берега.
Но те ничего не знали. Один из солдат припомнил, что ему словно бы послышался всплеск, но на воде лежал туман, разглядеть ничего нельзя было, и он не решился поднимать тревогу из-за такой безделицы.
Услышав это, Заглоба в отчаянии схватился за голову.
- Рох поплыл к шведам! Он же говорил, что хочет выкрасть стражу!
- Черт подери, верно! - воскликнул Кмициц.
- Застрелят мне парня, как пить дать! - убивался Заглоба. - Братцы, неужели нельзя его спасти? Господи Иисусе! Ведь чистое золото, не парень! В обоих войсках другого такого не сыщешь! И что ему только стукнуло в дурную его башку! Матерь божья, спаси его!..
- Может, приплывет, туман-то какой, авось его и не заметят!
- С места не сдвинусь, буду ждать его хоть до утра. Матерь божья! Матерь божья!
Между тем выстрелы на противоположном берегу начали стихать, огни постепенно гасли, и через час настала мертвая тишина. Заглоба метался по берегу, словно курица, высидевшая утят, и рвал остатки волос на голове. Но напрасно ждал он, напрасно причитал. Над рекой посветлело, потом и солнце взошло, а Рох все не возвращался.
ГЛАВА VIII
На следующий день Заглоба, сам не свой от горя, пошел к Чарнецкому и стал просить его отправить кого-нибудь к шведам, - пусть разведают, что сталось с Рохом, жив ли он, томится ли в неволе иль заплатил головой за свою безрассудную смелость.
Чарнецкий охотно согласился на просьбу Заглобы, - он очень любил старика. Желая утешить его, он прибавил:
- Думается мне, что твой племянник жив, иначе вода бы его вынесла.
- Дай бог! - печально ответил Заглоба. - Да ведь таких, как он, вода не скоро выносит, ибо у него не только рука была тяжелая, но и башка оловянная, он своим поступком лишний раз это доказал.
- Что правда, то правда, - согласился Чарнецкий. - По совести, следовало бы, коль он жив, привязать его к конскому хвосту да протащить по майдану за самовольство. Оно ведь и в шведском лагере поднимать тревогу надлежит только по моему приказу, а он оба лагеря взбудоражил, да без всякой команды. Это что же такое! Народное ополчение или базар, где каждый делает, что ему вздумается?
- Провинился он, assentior. Я сам его накажу, пусть только господь вернет его нам!
- Так и быть, прощу его в память о рудницких подвигах. У нас много пленников для обмена, офицеры куда родовитей Ковальского. Так поезжай же к шведам и потолкуй с ними насчет обмена. Я отдам за него двоих, а потребуется, так и троих, лишь бы ты не убивался. Приходи ко мне, я дам тебе письмо к королю, - и с богом!
Обрадованный Заглоба бросился в шатер Кмицица и рассказал обо всем товарищам. Пан Анджей и Володыёвский тотчас закричали, что хотят ехать с ним, так как обоим любопытно было посмотреть на шведов, а Кмициц к тому же мог быть очень полезен, ибо изъяснялся по-немецки почти так же свободно, как и по-польски.
Приготовленья заняли немного времени. Чарнецкий, не дожидаясь Заглобы, сам прислал с оруженосцем письмо, и друзья, захватив с собой трубача и привязав к шесту белый платок, сели в лодку и отчалили.
Некоторое время все молчали, лишь весла поскрипывали в уключинах; потом Заглоба беспокойно заерзал и наконец сказал:
- Пора бы уже трубачу трубить, а то ведь не посмотрят, мерзавцы, на белый флаг, возьмут да и выстрелят!
- Да полно, что ты, пан Заглоба, - успокаивал его Володыёвский, послов уважают даже варвары, а шведы - народ учтивый.
- А я говорю, пусть трубит! Стрельнет какой-нибудь молокосос, продырявит нам лодку, и пожалуйте в воду, а вода-то холодная! Не желаю я из-за ихней учтивости мокнуть!
- Вот уже и часовых видно! - показал Кмициц.
Трубач затрубил, возвещая прибытие послов. Лодка понеслась быстрее; на берегу тотчас началось оживленное движение, и вскоре показался верховой офицер в желтой кожаной шляпе. Подъехав к самой воде, он прикрыл рукой глаза от солнца и стал всматриваться вдаль.
Шагах в пятнадцати от берега Кмициц в знак приветствия снял шапку, офицер тоже вежливо поклонился.
- Послание от пана Чарнецкого его величеству шведскому королю! крикнул пан Анджей, размахивая письмом.
Лодка пристала к берегу.
При виде послов береговая стража взяла на караул. Тут пан Заглоба совсем успокоился, придал своему лицу приличное случаю важное выражение и заговорил по-латыни:
- Прошлой ночью схвачен был на вашем берегу некий рыцарь, мы желали бы получить его обратно.
- Я по-латыни не понимаю, - ответил офицер.
- Невежда! - буркнул Заглоба.
Офицер обратился к пану Анджею.
- Король находится в другом конце лагеря, - сказал он. Соблаговолите, господа, подождать здесь, а я поеду доложить, - и поворотил коня.
Посланцы стали осматриваться вокруг. Лагерь был очень велик, он занимал весь обширный треугольник между Саном и Вислой. У вершины этого треугольника лежал Пнев, по углам с одной стороны Тарнобжег, с другой Розвадов. Разумеется, охватить взором все это пространство было невозможно, однако всюду, куда ни кинь взгляд, видны были шанцы, окопы, земляные насыпи и фашины, а на них пушки и солдаты. В самом сердце лагеря, в Гожицах, находилась королевская квартира; там же стояли основные силы шведской армии.
- Ничего мы с ними не сделаем, разве только голод их выгонит отсюда, - сказал Кмициц. - Вся местность отлично укреплена И есть пастбища для коней.
- А вот хватит ли рыбы для стольких ртов, - возразил Заглоба. - К тому же лютеране не любят постной пищи. Давно ли вся Польша была в их руках, а теперь один этот клин. Пускай и сидят себе здесь на здоровье, а не угодно - пусть возвращаются в Ярослав.
- Однако же эти шанцы насыпаны мастерами своего дела! - заметил Володыёвский, с одобрением знатока разглядывая земляные работы. - Рубак-то у нас побольше, чем у них, да вот мало ученых офицеров. И в военном искусстве мы отстали от прочих.
- Это почему же? - спросил Заглоба.
- Почему? Может, мне, всю свою жизнь прослужившему в кавалерии, и не пристало так говорить, а только во всех иных армиях главное - это пехота и пушки, на них основана вся тактика и стратегия, все марши и контрмарши. В иноземном войске человек сколько книг перечитает, скольких римских авторов проштудирует, прежде чем получит офицерский чин. У нас не то... У нас конница по старинке валит валом да саблями машет, и если с первого захода не перебьет врага, значит, ее самое перебьют...
- Пан Михал, опомнись, что ты несешь? Да есть ли на свете другая нация, одержавшая столько славных побед?
- А это потому, что и другие раньше точно так же воевали, только не было в них нашего огня, вот они и проигрывали. А теперь они поумнели - и извольте, полюбуйтесь, что творится.
- Поживем - увидим. А пока давай мне сюда самого что ни на есть ученого инженера, шведа или немца, а я против него выставлю Роха, который книг в руках не держал, тогда посмотрим.
- Еще сможешь ли ты, пан Заглоба, его выставить... - заметил Кмициц.
- Ох, не говори! Страх как жалко парня. Ну-ка, пан Анджей, ты ведь умеешь по-ихнему, по-собачьему, попытай-ка у этих швабов, что с ним сталось?
- Не знаешь ты, пан Заглоба, что такое солдат регулярных войск. Тут тебе без приказа никто рта не раскроет. И пробовать нечего.
- Да нет, знаю, они, собаки, бесчувственные. То ли дело наша шляхта, а особливо ополченцы; приедет, бывало, посол, и пошли тары-бары; как здоровье супруги, да как детки - да горелки с ним выпьют, да беседу любезную заведут, а эти стоят столбом и зенки на нас таращат, чтоб им лопнуть!
В самом деле, вокруг собиралось все больше пехотинцев, которые с любопытством рассматривали послов. И было на что посмотреть. Поляки, тщательно и даже пышно одетые, стояли живописной группой. Всеобщее внимание привлекал к себе Заглоба, поражая своей внушительной осанкой, которой и сенатор бы не постыдился; самым невзрачным казался пан Михал по причине маленького роста.
Тем временем возвратился офицер, первым встретивший их на берегу, а с ним и другой, в более высоком чине, следом солдаты вели оседланных лошадей. Второй офицер поклонился посланцам и произнес по-польски:
- Его королевское величество просит вас пожаловать к нему на квартиру. Это довольно далеко, и мы привели для вас коней.