Страница:
– Дай водки, – Карагодин остановился перед Белым.
– Сейчас, – скинув рукавицы, тот начал торопливо развязывать рюкзак.
Вытащив бутылку, в которой оставалось еще почти половина, он протянул ее начальнику. Отвинтив пробку, тот припал к бутылке и не отрывался до тех пор, пока не выпил все до донышка.
– Есть еще? – посоловевшим взглядом он уставился на Белого.
– Ага, есть, – тот снова начал рыться в рюкзаке, – вот, – он достал бутылку и протянул ее Карагодину.
– Пейте сами, – вяло махнул он рукой и нетвердой походкой направился на поиски следов.
Белый выпил с братьями и посмотрел на застывшего в нескольких шагах майора.
– Иди выпей, Максимыч, – предложил он.
Майор отрицательно покачал головой. Он полагал, что напиваться сейчас нельзя. Если они сейчас нажрутся, как Карагодин, то могут навсегда остаться в тайге. Попросту говоря, замерзнуть. Было уже плохо видно, следы не просматривались, и найти их сейчас было практически невозможно. Но что-то надо было делать. Карагодин шлялся где-то неподалеку, издавая время от времени нечленораздельные выкрики. Майор окликнул его.
– Дай пистолет, – он протянул руку.
Карагодин глядел на него непонимающим взглядом. Но все же искра здравого смысла мелькнула в его глазах. Он достал оружие и, держа его за ствол, протянул майору. – Правильно, Максимыч, – он уронил голову на грудь.
Карагодин вдруг снова встрепенулся и, словно загнанное животное, напряг слух.
– Вертолет, – пробормотал он, поднимая вверх руку.
Сняв шапку, чтобы не заслоняла уши, майор тоже прислушался. Действительно, откуда-то издалека доносился звук вертолетных двигателей. Звук становился все явственней. Наконец загрохотало где-то совсем близко. Значит, шли они правильно и только в самом конце немного отклонились от курса.
Было слышно, как вертолет опускается. Майору даже показалось, что он увидел между кронами на фоне серого неба тень вращающегося винта.
– Туда, – показал он рукой и пошел вперед.
Карагодин, петляя, как очумевшая от длительного бега лошадь, двигался следом. Боясь упустить начальников, ребята подхватили осточертевшие носилки и поспешили за удалявшимися силуэтами. К вертолету вышли минут через пятнадцать. Пришлось еще в темноте огибать болото. Когда, затолкав сперва подмерзший труп Димыча, все забрались в машину, Белый достал последнюю бутылку водки.
Глава 18
Глава 19
– Сейчас, – скинув рукавицы, тот начал торопливо развязывать рюкзак.
Вытащив бутылку, в которой оставалось еще почти половина, он протянул ее начальнику. Отвинтив пробку, тот припал к бутылке и не отрывался до тех пор, пока не выпил все до донышка.
– Есть еще? – посоловевшим взглядом он уставился на Белого.
– Ага, есть, – тот снова начал рыться в рюкзаке, – вот, – он достал бутылку и протянул ее Карагодину.
– Пейте сами, – вяло махнул он рукой и нетвердой походкой направился на поиски следов.
Белый выпил с братьями и посмотрел на застывшего в нескольких шагах майора.
– Иди выпей, Максимыч, – предложил он.
Майор отрицательно покачал головой. Он полагал, что напиваться сейчас нельзя. Если они сейчас нажрутся, как Карагодин, то могут навсегда остаться в тайге. Попросту говоря, замерзнуть. Было уже плохо видно, следы не просматривались, и найти их сейчас было практически невозможно. Но что-то надо было делать. Карагодин шлялся где-то неподалеку, издавая время от времени нечленораздельные выкрики. Майор окликнул его.
– Дай пистолет, – он протянул руку.
Карагодин глядел на него непонимающим взглядом. Но все же искра здравого смысла мелькнула в его глазах. Он достал оружие и, держа его за ствол, протянул майору. – Правильно, Максимыч, – он уронил голову на грудь.
Карагодин вдруг снова встрепенулся и, словно загнанное животное, напряг слух.
– Вертолет, – пробормотал он, поднимая вверх руку.
Сняв шапку, чтобы не заслоняла уши, майор тоже прислушался. Действительно, откуда-то издалека доносился звук вертолетных двигателей. Звук становился все явственней. Наконец загрохотало где-то совсем близко. Значит, шли они правильно и только в самом конце немного отклонились от курса.
Было слышно, как вертолет опускается. Майору даже показалось, что он увидел между кронами на фоне серого неба тень вращающегося винта.
– Туда, – показал он рукой и пошел вперед.
Карагодин, петляя, как очумевшая от длительного бега лошадь, двигался следом. Боясь упустить начальников, ребята подхватили осточертевшие носилки и поспешили за удалявшимися силуэтами. К вертолету вышли минут через пятнадцать. Пришлось еще в темноте огибать болото. Когда, затолкав сперва подмерзший труп Димыча, все забрались в машину, Белый достал последнюю бутылку водки.
Глава 18
Вилен Михайлович проснулся, когда в комнате было еще темно. Ему показалось, что он слышит отдаленный рокот вертолета. Чертыхнувшись, он посмотрел на часы. «Пора», – решил он, поняв, что рассвет уже скоро. Нацепив шлепанцы на босу ногу, он добрел до туалета, чувствуя в голове тупую ноющую боль после вчерашнего самогона. – Пашка, вставай, – крикнул он в сторону гостиной, где на диване спал сын.
Сам он, не умываясь, прошлепал на кухню. Поморщился, увидев на столе грязную посуду, сухие корки хлеба и остатки салатов. Поднял со стола бутылку. Самогона оставалось на донышке.
– От дьявол, – ругнулся он и поплелся в кладовку. – Пашка, мать твою! – снова по дороге крикнул он.
Во рту было сухо и тоскливо.
«Сейчас, сейчас», – бормотал Вилен Михайлович, выгребая с верхней полки стеклянные банки.
Там, в самом дальнем углу у него была спрятана заначка – литр лучшего первача в пластиковой бутылке. Нащупав бутылку, он удовлетворенно хмыкнул. Его душу затопила сладкая волна предвкушения. Банки он оставил на полу, а с бутылкой вернулся на кухню.
Наконец, словно корабль после хорошего шторма, на кухню выплыл Пашка.
– Батя, – протирая заспанные слипшиеся глаза, он посмотрел на отца, – чего ты поднялся ни свет ни заря? Темень еще!
– Нас ждут великие дела, Паша, присаживайся. – Яковенко-старший открутил пробку и наполнил стаканы.
Прикрываясь от лампы, бьющей прямо в глаза, Пашка провел пятерней по непослушным волосам.
– Какие еще дела? – Он неприязненно посмотрел на стакан с мутноватой жидкостью.
– Ну, Паша, – отец бросил на него раздраженный взгляд. – Я вчера перед тобой полночи изгалялся, а ты еще меня спрашиваешь!
– А-а, – зевнул Пашка, – камушки, что ли?
– Ладно, – махнул рукой отец, – делаю скидку на то, что ты еще не проснулся. Давай выпьем и примемся за сборы.
– Какие сборы, батя? Водички бы попить.
Он поднялся и, прихватив стакан, набрал из крана воды. Отец подождал, пока он утолит жажду, а потом все равно заставил сесть за стол.
– Давай, – поднял он стакан, – один я не пью, а здоровье подправить нужно.
Пашка попытался было улизнуть, но Вилен Михайлович так зыркнул на него по старой конвойной привычке, что тот как подкошенный рухнул на табурет.
Выпив стакан до дна, Вилен Михайлович медленно выпустил из легких воздух и потянулся за пупырчатым огурчиком. Он взял его прямо рукой и, откусив половину, принялся с удовольствием хрустеть. Немного выждав, отрезал кусок ржаного хлеба и положил на него толстый шмат сала.
– Пей, не держи посуду-то, – прикрикнул он на сына, который все еще не мог опрокинуть в себя самогон, – это лекарство, а лекарство сладким не бывает. Зато потом будешь целый день как вот этот огурец. Учи вас, молодежь! Не держи, я сказал!
Пашка, стараясь не вдыхать запах самогона, с большим усилием сделал несколько глотков и хотел опустить стакан, но отец не позволил ему.
– До конца, я сказал.
Пашка снова наклонил стакан, и самогон потек у него из уголков рта.
– Теперь выдыхай, Паша, и закусывай. В нем градусов семьдесят будет, так что закусить просто необходимо, а то слизистую сожжешь.
Почти бросив стакан на стол, Пашка поднял банку и принялся пить огуречный рассол.
– Можно и так, – кивнул Вилен Михайлович и поднялся, чтобы поставить на плиту чайник.
Больше пить не стали. Вилен Михайлович сразу ожил, как будто выпил живой воды. Стал прибираться на столе, заваривать чай, резать сало. Да и Пашке полегчало.
После завтрака отец начал выгребать из шкафов вещи, что-то выбирать и откладывать в сторону, что-то складывать обратно. Из дальнего угла он достал аккуратно завернутый в тряпку «зауэр», купленный по случаю у одного спившегося охотника. Вилен Михайлович развернул двустволку, разломил пополам, посмотрел стволы на свет.
– Отличная машина, – он защелкнул ружье и прикинул его на руке, – и патрончики имеются.
Он достал несколько коробок с разноцветными патронами. Сын непонимающе глядел на него, сидя на диване.
– Ну, чего расселся? – повернулся к нему Вилен Михайлович.
– А чего? – Самогон слегка ударил Пашке в голову.
– Собирайся.
– Может, это… – неуверенно произнес Пашка, – завтра поедем?
– А чего тянуть? – бодро продолжал разбирать вещи отец. – Раньше сядешь, раньше выйдешь. Давай, давай, не спи. Поедем к Мирному, найдем тот улус, где Кюкюр жил.
– И чего мы там будем делать?
– Скажем, на охоту приехали. Может, и вправду пока поохотимся. Ружьишко опробуем. Походим, посмотрим, послушаем. Я так думаю, полярник туда не скоро доберется. Дороги наверняка все перекрыли, так что будет сам добираться…
– Пешком, что ли? – недоверчиво спросил Павел.
– Может, и пешком.
– Так это ж больше тыщи километров.
– Ничего, Паша, люди и не такие расстояния проходили. Тем более есть за что страдать. Знаешь, сколько там алмазов?! А, ну я уж тебе говорил.
Выехали под вечер. Вилен Михайлович хлебнул подсолнечного масла, чтобы не несло перегаром, и выбрался из дома. Бодро добрался до гаража, стоявшего в том же дворе. Он прихватил с собой пару ведер кипятка, чтобы не мучиться с двигателем. Отпер дверь гаража, оставив ведра снаружи, потом, забравшись в промерзший салон, открыл капот.
Протащив ведра с кипятком вдоль стены, начал лить на патрубок. Пар поднимался к потолку, заволакивая все пространство.
Вылив ведро, принялся за второе. Когда вода кончилась и во втором ведре, Яковенко отставил его и сел за руль. Провернувшись пару раз с натягом, стартер крутанул двигатель со всей мочи. Вилен Михайлович не выводил машину из гаража почти два года. То, что она завелась с пол-оборота, приятно взбудоражило его.
Подождав, пока прогреется двигатель, Яковенко вывел машину и запер гараж. Подогнал машину к подъезду. Загрузить собранные вещи не составило большого труда. Пашка сел рядом на переднее сиденье. Особого вдохновения он не испытывал. Но противоречить отцу не стал.
– Поехали, сын. – Яковенко-старший был бодр как никогда.
– Поехали, – отозвался Пашка.
Миновали КП. На небе загорелись первые звезды. «Зауэр» покоился в чехле на заднем сиденье. Сотню километров проехали молча. Пашке говорить не хотелось, Вилен Михайлович тоже молчал, думая о своем. Перед его глазами, словно звезды в якутском небе, ясно и чисто горели алмазы.
Вдруг Яковенко нажал на тормоза.
– Ты чего? – Пашка повернулся к отцу.
– Слышишь? – Вилен Михайлович опустил стекло и почти полностью высунул наружу голову.
– Чего слышать-то? – Пашка почти дремал, укачавшись на переднем сиденье.
– Неужели не слышишь?
– Не-а, – покачал головой Пашка.
– Вертолет, – Вилен Михайлович снова нырнул в машину.
– Мало ли здесь вертолетов летает, – пробубнил Пашка.
– Дурак ты, Пашка, – без злобы ответил отец.
Он сидел без шапки, позволяя морозу врываться через опущенное окно автомобиля.
Гул вертолета стал на некоторое время явственней, после чего на фоне сумеречного неба стало возможно разглядеть винтокрылую машину. Сделав круг над определенной точкой тайги, вертолет пошел на посадку.
– Твою мать, – выругался Вилен Михайлович.
– Батя, ты чего? – не понял Пашка.
– Какого хрена! – огрызнулся Вилен Михайлович, вглядываясь в темнеющую высь. – Не видишь, что ли?
Павел пригнулся, пытаясь рассмотреть вертолет. Вскоре он увидел эту стрекозу, которая повертевшись над тайгой, опустилась между деревьев.
– Поехали, что ли, – Пашка устало зевнул.
– Куда ехать, дурак? – Вилен Михайлович даже не пошевельнулся. – Надо ждать.
Пашка недовольно пожал плечами и откинулся на спинку сиденья. Ему было наплевать. Папаша вытащил его на ночь глядя, а теперь мудрит, услышав какой-то вертолет, который здесь – чуть ли не единственное транспортное средство.
Вилен Михайлович рассуждал по-другому. Вертолет, садящийся на ночь глядя посреди тайги, наталкивал его на определенные мысли. Он почему-то явственно представил себе путника, пробирающегося среди леса, которого обложили охотники. Конечно, он не мог даже представить себе, что произошло в тайге за эти несколько дней, но почему-то не сомневался, что посадка вертолета как-то связана с Егором Родионовым. Ему не хотелось верить, что тот попал в другие руки, но в том, что произошло нечто из ряда вон выходящее, Яковенко-старший не сомневался. Ехать дальше не имело смысла. Они стояли еще около часа, до тех пор, пока вертолет не поднялся в воздух. Было уже почти совсем темно. Если его «протеже» схватили, то какого черта ехать дальше? Если схватили… Необходимо было это выяснить.
– Ну чего, батяня? – Пашка каким-то шестым чувством угадал напряжение отца. – Едем, что ли?
– Едем, – Вилен Михайлович врубил скорость и, резко развернувшись, погнал «Ниву» в сторону города. Туда, где в серой пелене пропадали звуки удалявшегося геликоптера.
– Ничего не понимаю, – Пашка незадачливо покачал головой.
– Подрастешь – поймешь, – усмехнулся Яковенко-старший.
В город прибыли далеко заполночь. Пашка дремал на сиденье, склонив голову набок. Вооружившись двадцатикратным биноклем, Вилен Михайлович принялся за знакомое дело. Он наблюдал. После почти сорока лет еще несколько дней не имели почти никакого значения. Просто где-то в сердцевине свербило, подсказывая, что эти дни являются самыми важными. Он, естественно, не успел за вертолетом, но встретил на полпути джип Шепелева, возвращавшийся с аэродрома. Врубив скорость, он двинул следом. Внимательнейшим образом рассматривал объект сквозь окуляры бинокля, боясь и надеясь… Родионова среди выходивших из джипа не было.
– Пашка, – толкнул он кулаком задремавшего сына, – все в наших руках.
– Чего ты, батя? – очнувшись, не понял тот.
– Родионов ушел, – радостно сообщил ему отец.
Три здоровенных снегохода едва втиснули в вертолетное нутро. Потратили на это много сил. Вспотели как негры на плантации. Карагодин наблюдал за погрузкой, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Ему не хотелось даже вспоминать о разговоре с Шепелевым. Он был весь как на иголках. Предчувствовал удачный день. Сегодня они возьмут этого беглого полярника. Ему просто некуда уйти. Не семи же он пядей во лбу. Обыкновенный мужик, приспособившийся к северным условиям. Баки снегоходов были до предела залиты бензином. Успели приготовить и очки, чтобы защищать от холодного ветра глаза.
Лопасти вертолета начали медленно вращаться, превратившись в сверкающее призрачное колесо.
– Садимся, – показал он и первым двинулся к дрожавшей в нетерпении машине.
Но, опередив его, к вертолету первым подошел Захаров. Длинный как веретено, он неуклюже поднялся по трапу и забрался в вертолетное брюхо. Сегодня их снова было шестеро. Илья Александрович Захаров выполнял обязанности облеченного верховной властью соглядатая в этом их рейде. Карагодин клял себя за уступчивость, что не смог устоять против указаний Шепелева, приказавшего взять Захарова с собой. В качестве кого? Черт его знает. По должности он выше Карагодина, но в этой экспедиции Карагодин чувствовал себя вожаком и ни перед кем не хотел приседать.
Владик с Эдиком, Белый, майор забрались следом за Захаровым. Николай Павлович поднялся по трапу последним. Как и вчера, еще не рассвело. Солнце лишь осторожно нащупывало краски на утренней палитре. Горизонт стыдливо подернулся химерическим золотом и розоватой пылью.
– Пошел. – Карагодин все еще воспринимал себя как главное действующее лицо.
Захаров как бы не возражал.
До места вчерашней стоянки добрались довольно быстро. Раскрыв карту, Карагодин ткнул пальцем в отмеченную точку. Пилот, сделав круг над болотом, повел машину по указанному маршруту.
Захаров, согнувшись в три погибели, молча наблюдал за действиями начальника охраны. Карагодин ощущал это холодное внимание кожей. Он пытался не смотреть на Илью Александровича, но глаза то и дело натыкались на худое аскетичное лицо зама Шепелева.
«Хорошо еще, что Сам не поехал», – саркастически подумал Карагодин.
Минут через пятнадцать внизу, в пойме замерзшей реки появился якутский улус. Дюжина изб-пятистенок, отстоявших друг от друга на значительном расстоянии. В стороне, на поляне громоздилось что-то наподобие большого чума с дырой в верхней части, из которой поднимался слабый дымок.
– Давай вниз, садимся. – Карагодин опустил большой палец, показывая пилоту, что нужно делать.
Тот отрицательно покачал головой.
– Не могу, – губами показал он, – слишком большой уклон.
– Садись, твою мать! – заорал Карагодин, поглядывая краем глаза на Захарова.
Тот или ничего не заметил, или сделал вид, что ему все безразлично.
«Скотина!» – про себя выругался Карагодин.
Присутствие Захарова его угнетало.
– Давай садись где хочешь, – заорал он, пытаясь перекричать рев двигателей.
Внизу забегали люди в пестрых длинных одеждах, появившиеся неизвестно откуда. Карагодин внимательно вглядывался в их лица, одежды, пытаясь разглядеть знакомое лицо или движение. Ничего.
– Садись! – взвизгнул он.
Пилот кивнул и повел машину к окраине поляны, где было наиболее ровное место. До улуса отсюда было около километра.
«Сука! – буркнул про себя Карагодин. – Упустим же гада!»
Он почему-то не сомневался, что Родионов именно здесь.
Карагодин окинул нетерпеливым взглядом салон вертолета. Майор, как ему показалось, тоже засуетился, пробуя кобуру, застежки на форменном тулупе, шапку-ушанку. Братья – Эдик с Владиком – сидели, отстраненно глядя в иллюминаторы, а Захаров почему-то наблюдал за ним – Карагодиным.
«Черт бы тебя побрал», – подумал Николай Павлович, отводя взгляд от заместителя Шепелева.
Наконец, пилот выбрал удобное место. Перед этим он долго кружил над замерзшей рекой, над ее пологими берегами, не решаясь приземлиться. Качнувшись, тяжелая машина начала сбавлять обороты. Гул двигателей быстро пошел на убыль.
– Выгружай, – Карагодин показал на снегоходы, – и за мной.
Сам выбрался первым и быстро зашагал к улусу.
Он уже был на полпути к поселку, когда сзади донеслось въедливое урчание первого снегохода. Карагодин не остановился, продолжал двигаться вперед. Он нащупал в кармане пистолет, думая, что пустит его в ход при первой же необходимости. «Родионова не убивать», – вертелось у него в голове приказание Шепелева. Карагодин надеялся, ох как надеялся, что полярник находится именно здесь. Нет, он был в этом совершенно уверен.
Снегоход «Буран» чихнул несколько раз двигателем, словно подавился бензином, и заглох.
«Вот мерзавцы, – не оглядываясь, подумал Карагодин, – ничего не могут сделать как следует».
Это его замечание относилось неизвестно к кому, так как снегоходы взяли практически безо всякого предварительного осмотра. Проверить их просто не оставалось времени. Но механик на базе заявил, что «заводятся с полпинка».
Вскоре двигатель снова визгливо взрезал тайгу. Следом еще один. Карагодину было не до этого. Он видел, что впереди мечутся какие-то люди в народных одеждах. Понимая, что вертолет сюда залетает не слишком-то часто, он все же придавал их мельтешению совершенно определенный смысл.
– Засуетились, гады, – пробормотал он сквозь зубы.
Стало жарко идти, и он рванул верхнюю пуговицу полушубка.
Когда Карагодин добрался наконец до улуса, «Бураны» все еще прогревали двигатели. Люди, совсем недавно сновавшие по маленькому поселку, куда-то подевались. Над улусом облаком стоял туман, выползший из буорджие. Карагодин ворвался в буорджие и остановился, переводя дыхание и давая глазам привыкнуть к тусклому свету, перемешанному с запахом дыма.
Несколько пар глаз удивленно и опасливо уставились на Карагодина.
«Боятся, это хорошо», – решил он.
– Кто главный в этой вонючей дыре? – Он вытащил из кармана пистолет и передернул затвор.
Раздался короткий женский вскрик. Но тут же оборвался. Сидевший на помосте якут в головном уборе с болтавшимися вдоль щек украшениями поднялся со своего места. Невозможно было определить его возраст. Лет сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? В его глазах страха не было. А может, Карагодин просто не сумел его рассмотреть?
– Как зовут? – Он шагнул в сторону поднявшегося якута.
– Ланах.
– Мы ищем мужчину, русского, лет тридцати. Где он?
Ланах никак не прореагировал на его вопрос. Может, он просто его не понимает? Тогда почему он ответил на первые вопросы?
– Этот мужчина совершил преступление в городе, а теперь скрывается от закона, – угрожающе пророкотал Карагодин, размахивая пистолетом. – Тот, кто его скрывает, – соучастник преступления. Вас всех посадят в тюрьму.
– В тюрьме тоже люди живут, – философски заметил якут, никак не прореагировав на угрозу.
– Кончай выделываться, – заорал на него Карагодин. – Где он? Где этот мудак? Я знаю, он ранен. Все равно далеко не уйдет, замерзнет в тайге. Так что подумай о его жизни, если не хочешь думать о своей.
– Тайга сурова, но справедлива, – негромко произнес якут.
– Ну ты, философ, твою мать! – Карагодин подскочил к нему и схватил за грудки. – Говори, где он? Он здесь был?
– Его здесь нет, – покачал головой Ланах, отворачиваясь от пистолетного дула, смотревшего прямо ему в лицо.
– Хорошо, здесь его нет, – Николай Павлович отпустил Ланаха, – но он здесь был? Только не ври мне. Лучше не ври. Врать – самое последнее дело.
Ланах молчал.
– Ладно, – Карагодин толкнул якута в грудь и принялся рассматривать других якутов, находящихся в помещении, – значит, не хотите говорить?
Все они отводили глаза, встречаясь с ним взглядом, но никто не сделал попытки подняться или сдвинуться с места. Карагодин подходил к каждому по очереди.
– Где Родионов? Говори.
Молчание. Следующий.
– Встать! Он был здесь?
Снова нет ответа.
В этот момент Боотур, желая подвинуть ногу, задел валявшуюся на полу миску. Карагодин обернулся, словно ужаленный, и бросился к нему. Он схватил якута за плечи и принялся трясти с такой силой, словно поставил себе задачей вытрясти из него внутренности.
– Ты что-то знаешь, тварь! Я тебя расколю! У меня и не такие раскалывались.
Он вдруг перестал мотать молодого якута за плечи и прижал к его щеке ствол своего «тэтэшника».
– Где он, ты знаешь? – вкрадчиво спросил он, вглядываясь в застывшее лицо Боотура. – Как тебя зовут?
– Боотур.
– Значит, понимаешь, – удовлетворенно выдохнул Карагодин.
Сам он, не умываясь, прошлепал на кухню. Поморщился, увидев на столе грязную посуду, сухие корки хлеба и остатки салатов. Поднял со стола бутылку. Самогона оставалось на донышке.
– От дьявол, – ругнулся он и поплелся в кладовку. – Пашка, мать твою! – снова по дороге крикнул он.
Во рту было сухо и тоскливо.
«Сейчас, сейчас», – бормотал Вилен Михайлович, выгребая с верхней полки стеклянные банки.
Там, в самом дальнем углу у него была спрятана заначка – литр лучшего первача в пластиковой бутылке. Нащупав бутылку, он удовлетворенно хмыкнул. Его душу затопила сладкая волна предвкушения. Банки он оставил на полу, а с бутылкой вернулся на кухню.
Наконец, словно корабль после хорошего шторма, на кухню выплыл Пашка.
– Батя, – протирая заспанные слипшиеся глаза, он посмотрел на отца, – чего ты поднялся ни свет ни заря? Темень еще!
– Нас ждут великие дела, Паша, присаживайся. – Яковенко-старший открутил пробку и наполнил стаканы.
Прикрываясь от лампы, бьющей прямо в глаза, Пашка провел пятерней по непослушным волосам.
– Какие еще дела? – Он неприязненно посмотрел на стакан с мутноватой жидкостью.
– Ну, Паша, – отец бросил на него раздраженный взгляд. – Я вчера перед тобой полночи изгалялся, а ты еще меня спрашиваешь!
– А-а, – зевнул Пашка, – камушки, что ли?
– Ладно, – махнул рукой отец, – делаю скидку на то, что ты еще не проснулся. Давай выпьем и примемся за сборы.
– Какие сборы, батя? Водички бы попить.
Он поднялся и, прихватив стакан, набрал из крана воды. Отец подождал, пока он утолит жажду, а потом все равно заставил сесть за стол.
– Давай, – поднял он стакан, – один я не пью, а здоровье подправить нужно.
Пашка попытался было улизнуть, но Вилен Михайлович так зыркнул на него по старой конвойной привычке, что тот как подкошенный рухнул на табурет.
Выпив стакан до дна, Вилен Михайлович медленно выпустил из легких воздух и потянулся за пупырчатым огурчиком. Он взял его прямо рукой и, откусив половину, принялся с удовольствием хрустеть. Немного выждав, отрезал кусок ржаного хлеба и положил на него толстый шмат сала.
– Пей, не держи посуду-то, – прикрикнул он на сына, который все еще не мог опрокинуть в себя самогон, – это лекарство, а лекарство сладким не бывает. Зато потом будешь целый день как вот этот огурец. Учи вас, молодежь! Не держи, я сказал!
Пашка, стараясь не вдыхать запах самогона, с большим усилием сделал несколько глотков и хотел опустить стакан, но отец не позволил ему.
– До конца, я сказал.
Пашка снова наклонил стакан, и самогон потек у него из уголков рта.
– Теперь выдыхай, Паша, и закусывай. В нем градусов семьдесят будет, так что закусить просто необходимо, а то слизистую сожжешь.
Почти бросив стакан на стол, Пашка поднял банку и принялся пить огуречный рассол.
– Можно и так, – кивнул Вилен Михайлович и поднялся, чтобы поставить на плиту чайник.
Больше пить не стали. Вилен Михайлович сразу ожил, как будто выпил живой воды. Стал прибираться на столе, заваривать чай, резать сало. Да и Пашке полегчало.
После завтрака отец начал выгребать из шкафов вещи, что-то выбирать и откладывать в сторону, что-то складывать обратно. Из дальнего угла он достал аккуратно завернутый в тряпку «зауэр», купленный по случаю у одного спившегося охотника. Вилен Михайлович развернул двустволку, разломил пополам, посмотрел стволы на свет.
– Отличная машина, – он защелкнул ружье и прикинул его на руке, – и патрончики имеются.
Он достал несколько коробок с разноцветными патронами. Сын непонимающе глядел на него, сидя на диване.
– Ну, чего расселся? – повернулся к нему Вилен Михайлович.
– А чего? – Самогон слегка ударил Пашке в голову.
– Собирайся.
– Может, это… – неуверенно произнес Пашка, – завтра поедем?
– А чего тянуть? – бодро продолжал разбирать вещи отец. – Раньше сядешь, раньше выйдешь. Давай, давай, не спи. Поедем к Мирному, найдем тот улус, где Кюкюр жил.
– И чего мы там будем делать?
– Скажем, на охоту приехали. Может, и вправду пока поохотимся. Ружьишко опробуем. Походим, посмотрим, послушаем. Я так думаю, полярник туда не скоро доберется. Дороги наверняка все перекрыли, так что будет сам добираться…
– Пешком, что ли? – недоверчиво спросил Павел.
– Может, и пешком.
– Так это ж больше тыщи километров.
– Ничего, Паша, люди и не такие расстояния проходили. Тем более есть за что страдать. Знаешь, сколько там алмазов?! А, ну я уж тебе говорил.
* * *
Выехали под вечер. Вилен Михайлович хлебнул подсолнечного масла, чтобы не несло перегаром, и выбрался из дома. Бодро добрался до гаража, стоявшего в том же дворе. Он прихватил с собой пару ведер кипятка, чтобы не мучиться с двигателем. Отпер дверь гаража, оставив ведра снаружи, потом, забравшись в промерзший салон, открыл капот.
Протащив ведра с кипятком вдоль стены, начал лить на патрубок. Пар поднимался к потолку, заволакивая все пространство.
Вылив ведро, принялся за второе. Когда вода кончилась и во втором ведре, Яковенко отставил его и сел за руль. Провернувшись пару раз с натягом, стартер крутанул двигатель со всей мочи. Вилен Михайлович не выводил машину из гаража почти два года. То, что она завелась с пол-оборота, приятно взбудоражило его.
Подождав, пока прогреется двигатель, Яковенко вывел машину и запер гараж. Подогнал машину к подъезду. Загрузить собранные вещи не составило большого труда. Пашка сел рядом на переднее сиденье. Особого вдохновения он не испытывал. Но противоречить отцу не стал.
– Поехали, сын. – Яковенко-старший был бодр как никогда.
– Поехали, – отозвался Пашка.
Миновали КП. На небе загорелись первые звезды. «Зауэр» покоился в чехле на заднем сиденье. Сотню километров проехали молча. Пашке говорить не хотелось, Вилен Михайлович тоже молчал, думая о своем. Перед его глазами, словно звезды в якутском небе, ясно и чисто горели алмазы.
Вдруг Яковенко нажал на тормоза.
– Ты чего? – Пашка повернулся к отцу.
– Слышишь? – Вилен Михайлович опустил стекло и почти полностью высунул наружу голову.
– Чего слышать-то? – Пашка почти дремал, укачавшись на переднем сиденье.
– Неужели не слышишь?
– Не-а, – покачал головой Пашка.
– Вертолет, – Вилен Михайлович снова нырнул в машину.
– Мало ли здесь вертолетов летает, – пробубнил Пашка.
– Дурак ты, Пашка, – без злобы ответил отец.
Он сидел без шапки, позволяя морозу врываться через опущенное окно автомобиля.
Гул вертолета стал на некоторое время явственней, после чего на фоне сумеречного неба стало возможно разглядеть винтокрылую машину. Сделав круг над определенной точкой тайги, вертолет пошел на посадку.
– Твою мать, – выругался Вилен Михайлович.
– Батя, ты чего? – не понял Пашка.
– Какого хрена! – огрызнулся Вилен Михайлович, вглядываясь в темнеющую высь. – Не видишь, что ли?
Павел пригнулся, пытаясь рассмотреть вертолет. Вскоре он увидел эту стрекозу, которая повертевшись над тайгой, опустилась между деревьев.
– Поехали, что ли, – Пашка устало зевнул.
– Куда ехать, дурак? – Вилен Михайлович даже не пошевельнулся. – Надо ждать.
Пашка недовольно пожал плечами и откинулся на спинку сиденья. Ему было наплевать. Папаша вытащил его на ночь глядя, а теперь мудрит, услышав какой-то вертолет, который здесь – чуть ли не единственное транспортное средство.
Вилен Михайлович рассуждал по-другому. Вертолет, садящийся на ночь глядя посреди тайги, наталкивал его на определенные мысли. Он почему-то явственно представил себе путника, пробирающегося среди леса, которого обложили охотники. Конечно, он не мог даже представить себе, что произошло в тайге за эти несколько дней, но почему-то не сомневался, что посадка вертолета как-то связана с Егором Родионовым. Ему не хотелось верить, что тот попал в другие руки, но в том, что произошло нечто из ряда вон выходящее, Яковенко-старший не сомневался. Ехать дальше не имело смысла. Они стояли еще около часа, до тех пор, пока вертолет не поднялся в воздух. Было уже почти совсем темно. Если его «протеже» схватили, то какого черта ехать дальше? Если схватили… Необходимо было это выяснить.
– Ну чего, батяня? – Пашка каким-то шестым чувством угадал напряжение отца. – Едем, что ли?
– Едем, – Вилен Михайлович врубил скорость и, резко развернувшись, погнал «Ниву» в сторону города. Туда, где в серой пелене пропадали звуки удалявшегося геликоптера.
– Ничего не понимаю, – Пашка незадачливо покачал головой.
– Подрастешь – поймешь, – усмехнулся Яковенко-старший.
* * *
В город прибыли далеко заполночь. Пашка дремал на сиденье, склонив голову набок. Вооружившись двадцатикратным биноклем, Вилен Михайлович принялся за знакомое дело. Он наблюдал. После почти сорока лет еще несколько дней не имели почти никакого значения. Просто где-то в сердцевине свербило, подсказывая, что эти дни являются самыми важными. Он, естественно, не успел за вертолетом, но встретил на полпути джип Шепелева, возвращавшийся с аэродрома. Врубив скорость, он двинул следом. Внимательнейшим образом рассматривал объект сквозь окуляры бинокля, боясь и надеясь… Родионова среди выходивших из джипа не было.
– Пашка, – толкнул он кулаком задремавшего сына, – все в наших руках.
– Чего ты, батя? – очнувшись, не понял тот.
– Родионов ушел, – радостно сообщил ему отец.
* * *
Три здоровенных снегохода едва втиснули в вертолетное нутро. Потратили на это много сил. Вспотели как негры на плантации. Карагодин наблюдал за погрузкой, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Ему не хотелось даже вспоминать о разговоре с Шепелевым. Он был весь как на иголках. Предчувствовал удачный день. Сегодня они возьмут этого беглого полярника. Ему просто некуда уйти. Не семи же он пядей во лбу. Обыкновенный мужик, приспособившийся к северным условиям. Баки снегоходов были до предела залиты бензином. Успели приготовить и очки, чтобы защищать от холодного ветра глаза.
Лопасти вертолета начали медленно вращаться, превратившись в сверкающее призрачное колесо.
– Садимся, – показал он и первым двинулся к дрожавшей в нетерпении машине.
Но, опередив его, к вертолету первым подошел Захаров. Длинный как веретено, он неуклюже поднялся по трапу и забрался в вертолетное брюхо. Сегодня их снова было шестеро. Илья Александрович Захаров выполнял обязанности облеченного верховной властью соглядатая в этом их рейде. Карагодин клял себя за уступчивость, что не смог устоять против указаний Шепелева, приказавшего взять Захарова с собой. В качестве кого? Черт его знает. По должности он выше Карагодина, но в этой экспедиции Карагодин чувствовал себя вожаком и ни перед кем не хотел приседать.
Владик с Эдиком, Белый, майор забрались следом за Захаровым. Николай Павлович поднялся по трапу последним. Как и вчера, еще не рассвело. Солнце лишь осторожно нащупывало краски на утренней палитре. Горизонт стыдливо подернулся химерическим золотом и розоватой пылью.
– Пошел. – Карагодин все еще воспринимал себя как главное действующее лицо.
Захаров как бы не возражал.
До места вчерашней стоянки добрались довольно быстро. Раскрыв карту, Карагодин ткнул пальцем в отмеченную точку. Пилот, сделав круг над болотом, повел машину по указанному маршруту.
Захаров, согнувшись в три погибели, молча наблюдал за действиями начальника охраны. Карагодин ощущал это холодное внимание кожей. Он пытался не смотреть на Илью Александровича, но глаза то и дело натыкались на худое аскетичное лицо зама Шепелева.
«Хорошо еще, что Сам не поехал», – саркастически подумал Карагодин.
Минут через пятнадцать внизу, в пойме замерзшей реки появился якутский улус. Дюжина изб-пятистенок, отстоявших друг от друга на значительном расстоянии. В стороне, на поляне громоздилось что-то наподобие большого чума с дырой в верхней части, из которой поднимался слабый дымок.
– Давай вниз, садимся. – Карагодин опустил большой палец, показывая пилоту, что нужно делать.
Тот отрицательно покачал головой.
– Не могу, – губами показал он, – слишком большой уклон.
– Садись, твою мать! – заорал Карагодин, поглядывая краем глаза на Захарова.
Тот или ничего не заметил, или сделал вид, что ему все безразлично.
«Скотина!» – про себя выругался Карагодин.
Присутствие Захарова его угнетало.
– Давай садись где хочешь, – заорал он, пытаясь перекричать рев двигателей.
Внизу забегали люди в пестрых длинных одеждах, появившиеся неизвестно откуда. Карагодин внимательно вглядывался в их лица, одежды, пытаясь разглядеть знакомое лицо или движение. Ничего.
– Садись! – взвизгнул он.
Пилот кивнул и повел машину к окраине поляны, где было наиболее ровное место. До улуса отсюда было около километра.
«Сука! – буркнул про себя Карагодин. – Упустим же гада!»
Он почему-то не сомневался, что Родионов именно здесь.
Карагодин окинул нетерпеливым взглядом салон вертолета. Майор, как ему показалось, тоже засуетился, пробуя кобуру, застежки на форменном тулупе, шапку-ушанку. Братья – Эдик с Владиком – сидели, отстраненно глядя в иллюминаторы, а Захаров почему-то наблюдал за ним – Карагодиным.
«Черт бы тебя побрал», – подумал Николай Павлович, отводя взгляд от заместителя Шепелева.
Наконец, пилот выбрал удобное место. Перед этим он долго кружил над замерзшей рекой, над ее пологими берегами, не решаясь приземлиться. Качнувшись, тяжелая машина начала сбавлять обороты. Гул двигателей быстро пошел на убыль.
– Выгружай, – Карагодин показал на снегоходы, – и за мной.
Сам выбрался первым и быстро зашагал к улусу.
Он уже был на полпути к поселку, когда сзади донеслось въедливое урчание первого снегохода. Карагодин не остановился, продолжал двигаться вперед. Он нащупал в кармане пистолет, думая, что пустит его в ход при первой же необходимости. «Родионова не убивать», – вертелось у него в голове приказание Шепелева. Карагодин надеялся, ох как надеялся, что полярник находится именно здесь. Нет, он был в этом совершенно уверен.
Снегоход «Буран» чихнул несколько раз двигателем, словно подавился бензином, и заглох.
«Вот мерзавцы, – не оглядываясь, подумал Карагодин, – ничего не могут сделать как следует».
Это его замечание относилось неизвестно к кому, так как снегоходы взяли практически безо всякого предварительного осмотра. Проверить их просто не оставалось времени. Но механик на базе заявил, что «заводятся с полпинка».
Вскоре двигатель снова визгливо взрезал тайгу. Следом еще один. Карагодину было не до этого. Он видел, что впереди мечутся какие-то люди в народных одеждах. Понимая, что вертолет сюда залетает не слишком-то часто, он все же придавал их мельтешению совершенно определенный смысл.
– Засуетились, гады, – пробормотал он сквозь зубы.
Стало жарко идти, и он рванул верхнюю пуговицу полушубка.
Когда Карагодин добрался наконец до улуса, «Бураны» все еще прогревали двигатели. Люди, совсем недавно сновавшие по маленькому поселку, куда-то подевались. Над улусом облаком стоял туман, выползший из буорджие. Карагодин ворвался в буорджие и остановился, переводя дыхание и давая глазам привыкнуть к тусклому свету, перемешанному с запахом дыма.
Несколько пар глаз удивленно и опасливо уставились на Карагодина.
«Боятся, это хорошо», – решил он.
– Кто главный в этой вонючей дыре? – Он вытащил из кармана пистолет и передернул затвор.
Раздался короткий женский вскрик. Но тут же оборвался. Сидевший на помосте якут в головном уборе с болтавшимися вдоль щек украшениями поднялся со своего места. Невозможно было определить его возраст. Лет сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? В его глазах страха не было. А может, Карагодин просто не сумел его рассмотреть?
– Как зовут? – Он шагнул в сторону поднявшегося якута.
– Ланах.
– Мы ищем мужчину, русского, лет тридцати. Где он?
Ланах никак не прореагировал на его вопрос. Может, он просто его не понимает? Тогда почему он ответил на первые вопросы?
– Этот мужчина совершил преступление в городе, а теперь скрывается от закона, – угрожающе пророкотал Карагодин, размахивая пистолетом. – Тот, кто его скрывает, – соучастник преступления. Вас всех посадят в тюрьму.
– В тюрьме тоже люди живут, – философски заметил якут, никак не прореагировав на угрозу.
– Кончай выделываться, – заорал на него Карагодин. – Где он? Где этот мудак? Я знаю, он ранен. Все равно далеко не уйдет, замерзнет в тайге. Так что подумай о его жизни, если не хочешь думать о своей.
– Тайга сурова, но справедлива, – негромко произнес якут.
– Ну ты, философ, твою мать! – Карагодин подскочил к нему и схватил за грудки. – Говори, где он? Он здесь был?
– Его здесь нет, – покачал головой Ланах, отворачиваясь от пистолетного дула, смотревшего прямо ему в лицо.
– Хорошо, здесь его нет, – Николай Павлович отпустил Ланаха, – но он здесь был? Только не ври мне. Лучше не ври. Врать – самое последнее дело.
Ланах молчал.
– Ладно, – Карагодин толкнул якута в грудь и принялся рассматривать других якутов, находящихся в помещении, – значит, не хотите говорить?
Все они отводили глаза, встречаясь с ним взглядом, но никто не сделал попытки подняться или сдвинуться с места. Карагодин подходил к каждому по очереди.
– Где Родионов? Говори.
Молчание. Следующий.
– Встать! Он был здесь?
Снова нет ответа.
В этот момент Боотур, желая подвинуть ногу, задел валявшуюся на полу миску. Карагодин обернулся, словно ужаленный, и бросился к нему. Он схватил якута за плечи и принялся трясти с такой силой, словно поставил себе задачей вытрясти из него внутренности.
– Ты что-то знаешь, тварь! Я тебя расколю! У меня и не такие раскалывались.
Он вдруг перестал мотать молодого якута за плечи и прижал к его щеке ствол своего «тэтэшника».
– Где он, ты знаешь? – вкрадчиво спросил он, вглядываясь в застывшее лицо Боотура. – Как тебя зовут?
– Боотур.
– Значит, понимаешь, – удовлетворенно выдохнул Карагодин.
Глава 19
С улицы послышался приближающийся шум снегоходов, когда в буорджие ворвался Митрич. Полушубок был нараспашку, шапка набок, в руках ружье.
Он спал в ближайшей к буорджие избе, и его разбудил шум вертолетных двигателей. Приоткрыв глаза, он почувствовал в голове дикую, ломящую боль, а во рту противную сухость. Сперва он решил, что шумит у него в голове, вертолет померещился с похмелья. Тем более что шум вскоре затих, а потом и совсем смолк. Но когда начали заводить снегоходы, он не на шутку перепугался. Не оставалось никаких сомнений, что вертолет прибыл за его гостем. Нужно было срочно найти Родионова и предупредить.
Вскочив как ошпаренный, Митрич второпях оделся, схватил двустволку и вылетел на улицу. Пробежав шагов двадцать по морозу, он различил замутненным взглядом, что к поселку приближаются снегоходы. Сперва он увидел два, потом еще один. И кинулся к буорджие.
– Ланах, – заорал он севшим голосом, – где Е?..
Он осекся, заметив в помещении постороннего. Еще через секунду Митрич увидел в руках у незнакомца пистолет. Тот тыкал им в Боотура.
– Епть. – Митрич быстренько все понял и, долго не раздумывая, рванул назад, но ему в грудь уперся ствол пистолета.
– Стоять! – Майор перехватил его ружье за ствол, продолжая другой рукой наставлять на Митрича «макаров». – Куда? Что за спешка?
Митрич ошалело уставился на милицейскую форму майора. Тот не церемонясь затолкал его в буорджие.
– Дай сюда, – вырвал он у Митрича двустволку. – Милиция. Всем оставаться на местах.
Следом за майором в помещение, пригибаясь, вошел Захаров. Он неторопливо распрямился и обвел внимательным взглядом собравшихся.
– Они что-то знают, – Карагодин бросил Боотура и шагнул к Захарову, – нужно прочесать всю деревню. И выставить посты, чтобы ни одна падла не ускользнула.
– Согласен, – кивнул Захаров, тем самым показав, кто здесь главный.
Карагодин выругал себя за оплошность, и, как только на пороге появились ребята из его бригады, он тут же подозвал их к себе, пытаясь таким образом перехватить инициативу.
– Влад, Эдик, – кивнул он братьям, – берете «Бураны» и марш патрулировать оба конца этого гребаного улуса. Чтобы ни одна собака не улизнула. Ты, – ткнул он пальцем в Белого, – охраняешь вход.
– Понятно, – все трое быстро вышли на улицу.
Вскоре оттуда послышался звук отъезжавших снегоходов. Воодушевленный Карагодин продолжал суетиться. Он вспомнил, что Митрич на пороге что-то произнес, и быстро осекся. Николай Павлович собирался сам вести допрос, но, взглянув на майора, тут же изменил свое решение.
– Давай, Максимыч, спроси у него, что он знает о беглеце?
Майор расстегнул верхнюю пуговицу форменного бушлата, ослабил портупею. После короткого пробега с ветерком он начал согреваться. Осмотревшись, он нашел что-то вроде табурета и, поставив его на ножки, удобно устроился. Проверил, заряжено ли ружье, положил его рядом с собой. Передвинул болтавшуюся на поясе планшетку к себе на колени. Он действовал по привычке, даже не до конца осознавая, что таким образом влияет на психику задержанных.
– Да быстрее ты, Максимыч, – не выдержал Карагодин и подошел к Митричу вплотную. – Про кого ты спрашивал, дядя, когда влетел сюда, а? – Его глаза вонзились в лицо Митрича.
– Погоди, Палыч, – майор чувствовал себя как рыба в воде, – будем действовать в соответствии с законом. Фамилия, имя, отчество? – поднял он глаза на Митрича.
– Супонин Игорь Дмитриевич, – немного помолчав, ответил тот. – А что случилось-то, товарищ начальник?
Майор повторил почти слово в слово карагодинское сообщение о сбежавшем преступнике, а потом напомнил об ответственности за его укрывательство. Кроме того, он добавил, словно присутствовал на суде, об ответственности за дачу ложных показаний. Митрич в процедурных тонкостях не разбирался, но про себя решил Егора не выдавать.
– Ну, гражданин Супонин, – майор поднял на Митрича томный взгляд, – кого вы здесь искали?
– Не кого, а чего, – поправил майора Митрич. – Вчерась чуток перебрал – подлечиться нужно.
Собственно, это была половина правды, голова у Митрича действительно раскалывалась.
– Чего ты несешь? – встрял Карагодин. – Ты спросил, где Е… Е – это Егор, ведь так?
Он спал в ближайшей к буорджие избе, и его разбудил шум вертолетных двигателей. Приоткрыв глаза, он почувствовал в голове дикую, ломящую боль, а во рту противную сухость. Сперва он решил, что шумит у него в голове, вертолет померещился с похмелья. Тем более что шум вскоре затих, а потом и совсем смолк. Но когда начали заводить снегоходы, он не на шутку перепугался. Не оставалось никаких сомнений, что вертолет прибыл за его гостем. Нужно было срочно найти Родионова и предупредить.
Вскочив как ошпаренный, Митрич второпях оделся, схватил двустволку и вылетел на улицу. Пробежав шагов двадцать по морозу, он различил замутненным взглядом, что к поселку приближаются снегоходы. Сперва он увидел два, потом еще один. И кинулся к буорджие.
– Ланах, – заорал он севшим голосом, – где Е?..
Он осекся, заметив в помещении постороннего. Еще через секунду Митрич увидел в руках у незнакомца пистолет. Тот тыкал им в Боотура.
– Епть. – Митрич быстренько все понял и, долго не раздумывая, рванул назад, но ему в грудь уперся ствол пистолета.
– Стоять! – Майор перехватил его ружье за ствол, продолжая другой рукой наставлять на Митрича «макаров». – Куда? Что за спешка?
Митрич ошалело уставился на милицейскую форму майора. Тот не церемонясь затолкал его в буорджие.
– Дай сюда, – вырвал он у Митрича двустволку. – Милиция. Всем оставаться на местах.
Следом за майором в помещение, пригибаясь, вошел Захаров. Он неторопливо распрямился и обвел внимательным взглядом собравшихся.
– Они что-то знают, – Карагодин бросил Боотура и шагнул к Захарову, – нужно прочесать всю деревню. И выставить посты, чтобы ни одна падла не ускользнула.
– Согласен, – кивнул Захаров, тем самым показав, кто здесь главный.
Карагодин выругал себя за оплошность, и, как только на пороге появились ребята из его бригады, он тут же подозвал их к себе, пытаясь таким образом перехватить инициативу.
– Влад, Эдик, – кивнул он братьям, – берете «Бураны» и марш патрулировать оба конца этого гребаного улуса. Чтобы ни одна собака не улизнула. Ты, – ткнул он пальцем в Белого, – охраняешь вход.
– Понятно, – все трое быстро вышли на улицу.
Вскоре оттуда послышался звук отъезжавших снегоходов. Воодушевленный Карагодин продолжал суетиться. Он вспомнил, что Митрич на пороге что-то произнес, и быстро осекся. Николай Павлович собирался сам вести допрос, но, взглянув на майора, тут же изменил свое решение.
– Давай, Максимыч, спроси у него, что он знает о беглеце?
Майор расстегнул верхнюю пуговицу форменного бушлата, ослабил портупею. После короткого пробега с ветерком он начал согреваться. Осмотревшись, он нашел что-то вроде табурета и, поставив его на ножки, удобно устроился. Проверил, заряжено ли ружье, положил его рядом с собой. Передвинул болтавшуюся на поясе планшетку к себе на колени. Он действовал по привычке, даже не до конца осознавая, что таким образом влияет на психику задержанных.
– Да быстрее ты, Максимыч, – не выдержал Карагодин и подошел к Митричу вплотную. – Про кого ты спрашивал, дядя, когда влетел сюда, а? – Его глаза вонзились в лицо Митрича.
– Погоди, Палыч, – майор чувствовал себя как рыба в воде, – будем действовать в соответствии с законом. Фамилия, имя, отчество? – поднял он глаза на Митрича.
– Супонин Игорь Дмитриевич, – немного помолчав, ответил тот. – А что случилось-то, товарищ начальник?
Майор повторил почти слово в слово карагодинское сообщение о сбежавшем преступнике, а потом напомнил об ответственности за его укрывательство. Кроме того, он добавил, словно присутствовал на суде, об ответственности за дачу ложных показаний. Митрич в процедурных тонкостях не разбирался, но про себя решил Егора не выдавать.
– Ну, гражданин Супонин, – майор поднял на Митрича томный взгляд, – кого вы здесь искали?
– Не кого, а чего, – поправил майора Митрич. – Вчерась чуток перебрал – подлечиться нужно.
Собственно, это была половина правды, голова у Митрича действительно раскалывалась.
– Чего ты несешь? – встрял Карагодин. – Ты спросил, где Е… Е – это Егор, ведь так?