Серегин Михаил. Алмазы Якутии

   – Упал, Семен Никанорыч, в болото свалился.
   – Выбраться кто-нибудь сможет?
   – Какое там выбраться! Его на моих глазах почти всего засосало. Туда и не подобраться никак.
   – Это хорошо, – закивал Шепелев. – Нет трупов – нет дела. Значит, с вертолетом все ясно. Я узнавал, на базу сообщить они ничего не успели. Теперь Захаров.
   – Его труп остался в улусе, – начал пояснять Карагодин, – ей-богу, я ничего не успел, Семен Никанорыч.
   – Это плохо, – как о самом обыденном продолжал Шепелев. – От трупа нужно избавиться. Сегодня же отправишься туда и займешься этим. Чтобы к нам никаких претензий не было. Неважно, что полярник его пристрелил, нам с этим возиться некогда. На нем и так смерть Таныгина, хватит с него. Что думаешь делать с Захаровым?
   – Может, его тоже в болото? – предположил Карагодин.
   – В болото… Что ж, Палыч, неплохая мысль, – Шепелев растянул в улыбке губы. – Не зря я тебе деньги плачу. Значит, бери вертолет, его, кстати, уже отремонтировали, и занимайся Захаровым. Погоди, – остановил он Карагодина, который привстал, собираясь уходить, – куда ты? Мы ж еще не все решили.
   – Так ведь насчет Димыча вы уже сказали… – растерянно произнес начальник охраны, боясь, как бы Шепелев снова не затронул тему полярника.
   – А что ж ты про полярника не спрашиваешь? – словно прочитав его мысли, спросил босс.
   Карагодин провел ладонью по лицу. Он молчал, не зная, как реагировать на вопрос Шепелева.
   – С полярником все нормально, Палыч, – успокоил его Шепелев. – Если он такой фартовый, пускай себе идет. Не будем больше ему мешать. Думаю, до места он доберется суток через двое-трое.
   – Так мы же не знаем куда он…
   – Это ты не знаешь, Палыч, – усмехнулся Шепелев, – а я знаю. Я ведь тогда, в шестьдесят третьем, тоже хотел на дело идти, но меня по малолетству дома оставили. Как я рвался на это дело, Палыч, ты себе представить не можешь! Ну а потом, когда все так обернулось, я начал насчет камушков этих выведывать. Там ведь, по слухам, должны были быть самые отборные алмазы.
   Окунувшись в воспоминания, Шепелев размяк. Он налил себе еще коньяку, забыв о Карагодине, и выпил одним махом, утерев рот рукавом дорогого английского костюма.
   – Алмазы тогда не нашли, – вздохнув, продолжил он свой рассказ, – а семью Таныгина взяли на следующее утро. Смекаешь? Не могли они далеко ящик запрятать. Просто не успели бы.
   – Если вы знаете, – с напряжением в голосе поинтересовался Карагодин, – почему же до сих пор…
   – Дурак, – резко оборвал его Шепелев, – не могу же я всю тайгу перерыть в радиусе нескольких километров! Нужно знать точное место.
   – А может, их кто-то другой?.. – Карагодин слушал в оба уха.
   – Нет, – Шепелев покачал головой.
   – Из них бы все в органах вытрясли, – недоверчиво мотнул головой Карагодин. – Я же сам знаю, какие там порядки.
   – Ты мыслишь слишком прямолинейно, Палыч, – усмехнулся раскрасневшийся босс. – Там какая-то тайна, что-то вроде проклятия. Поэтому они об этом даже под страхом смерти никому бы не рассказали.
   – Под страхом смерти – может быть, но если применить специальные методы…
   – Да пошел ты со своими методами, – вспыхнул Семен Никанорыч. – Я тебе говорю, алмазы на месте, значит, на месте. Куда, по-твоему, полярник движется? То-то и оно, – закончил он. – Значит, давай занимайся Захаровым, а завтра вместе полетим. Полярник сам нас приведет на место.
   – Есть еще одна проблема, Семен Никанорыч.
   – Ну? – Шепелев напрягся.
   – Пилот вертолета. Он же все видел.
   – Это моя проблема, я сам с ним поговорю. От него требуется, только чтобы держал язык за зубами. Дадим ему денег и припугнем немножко для верности.
   – Понял, Семен Никанорыч.

Глава 27

   Село встретило Родионова и его спутников неяркими огоньками в окнах и тишиной на пустынных улицах. Очевидно, жители семьями сидели у телевизоров. Село было электрифицировано – под козырьком здания администрации дрожали две тусклых лампы.
   В поселке трудно было потеряться. Путешественники прошли по центральной улице и, осветив фонариком белую табличку, свернули направо. Улица Сосновая была намного уже центральной, названной в честь якутского писателя Ойунского.
   Именно здесь жила молочная сестра Кюкюра, которую он назвал Туярымой-младшей. Родионов, подгоняемый ощущением близости цели, шагал быстро, не обращая внимания на боль в ноге, так что Вилен Михайлович с Пашкой с трудом за ним поспевали.
   Наконец, Егор затарабанил в тускло освещенное окно. Дрогнула светлая занавеска и в окне мелькнула тень. Егор увидел лицо якутки. На лице женщины было недоумение. Егор шевелил губами, выговаривая по складам имя Кюкюра. Но женщина, видно, ничего не поняла. Вскоре, правда, дрогнула калитка, и Егор увидел хозяйку дома в наброшенном на плечи старом полушубке. Справа во дворе стояла баня и загон для скота. Слышалось тревожное блеяние овец.
   – Меня послал Кюкюр, – сказал Егор, и женщина понимающе закивала.
   – Проходите, – она покосилась на стоящих рядом с Егором Вилена Михайловича и Пашку.
   Егор не заметил, как хищно сверкнули глаза Яковенко-старшего и какая робкая усмешка забрезжила на лице Пашки, когда он упомянул Кюкюра.
   Вслед за женщиной путешественники вошли в дом. Здесь не было оленьих занавесок. Высокая русская печь делила избу на две комнаты. В загнанном между двух небольших окошек столике работал черно-белый «Рекорд». Изображение тряслось как в лихорадке, звук был приглушен. В противоположном углу громоздились какие-то ящики, коробки, по полу катались, точно котята, клубки шерсти. Туярыма вязала. Продавленное кресло с деревянными подлокотниками было повернуто к экрану. На сиденье валялись два разноцветных клубка.
   Егор оставил обувь на полосатом коврике и прошел в залу. Туярыма указала рукой на диван. Сама сбросила полушубок и уселась на маленькую скамеечку. Вилен Михайлович и Пашка последовали примеру Егора.
   Туярыма минуту молча созерцала гостей, а потом взяла висевшую на цепочке трубку и, чиркнув спичкой, принялась ее раскуривать.
   Сестра Кюкюра выглядела лет на шестьдесят. Ее грузное тело вяло колыхалось под бесформенным длинным балахоном неопределенного цвета. На шее, кроме трубки, висели какие-то мелкие бусы. Седые волосы собраны в неаккуратный узел. Лицо спокойное и отрешенное. Егор завел разговор о жизни в Якутске, о своем решении жениться на Ирине, стараясь расположить к себе женщину. Спросил о ее жизни. Туярыма тускло улыбнулась и, пожав плечами, ответила:
   – Сын и внуки живут на Ойунского, а я здесь. Десять лет, как похоронила мужа. А сама вот жива.
   Егор не стал говорить Туярыме о смерти Кюкюра. Зачем расстраивать якутку? Об оставленном Кюкюром клочке шкуры он тоже не стал спрашивать, решив отложить разговор до более удобного момента.
   Туярыма, похожая своим отстраненным видом на статую Будды или на Чингисхана, бесстрастно глядящего на движущееся мимо холма бесчисленное войско, даже не поинтересовалась, куда держит путь Егор и как он оказался в этих краях. Егор был признателен ей за такое мудрое равнодушие. Ему надоело врать.
   – Устали с дороги, – неуловимо улыбнулась Туярыма-младшая, – может, баню?
   Улыбка растаяла в ее многочисленных морщинах.
   – Хорошо бы, – обрадовался Егор, проводя ладонью по подбородку, заросшему многодневной щетиной.
   Туярыма кивнула с неизменным флегматичным видом и тяжело поднялась со скамейки. Попыхивая трубкой, посмотрела неожиданно внимательно на Вилена Михайловича.
   – А твое лицо мне кажется знакомым, – усмехнулась она так, словно не доверяла своей памяти, – хотя…
   Она выпустила сизое колечко дыма и, покачав головой в ответ на свои неспешные раздумья, вышла из избы.
   – Чудная бабка, – передернул плечами с насмешливой улыбкой Вилен Михайлович. – Знакомая?
   – Знакомая знакомого, – нехотя процедил Егор.
   Общество охотников несказанно его раздражало. Из-за них он не мог поговорить с Туярымой-младшей об интересующем его деле. Приходилось выгадывать и беспокоиться.
   – Как они тут живут! – отвесил глупую реплику Пашка, решив поддержать разговор.
   – А про баньку она хорошо напомнила, – удовлетворенно крякнул Вилен Михайлович. – Что может быть лучше бани и самогона?
   – Ага, – поддержал Пашка.
   – Пойду помогу ей. – Егор выскользнул из избы.
   – Мы не ошиблись, – подмигнул сыну Вилен Михайлович, когда они остались одни.
   – Может, он просто зашел к ней по пути, обогреться и помыться, – сомневался Пашка.
   Егор нашел Туярыму в предбаннике.
   – Кюкюр сказал мне, что когда-то давно просил вас сберечь кусок шкуры, – начал он.
   Туярыма разогнулась над тазом и внимательно посмотрела на Егора. Ее прищуренные глаза и горькая складка у рта свидетельствовали о том, что вопрос Егора пробудил в ней нерадостные воспоминания.
   Но Егор по-прежнему не мог понять, известно ли Туярыме что-нибудь о зарытых алмазах или нет.
   – Да, он оставлял мне кое-что, – спокойно сказала она, – какой-то клочок, но не знаю, сохранился ли он еще.
   – А как узнать?
   – Надо посмотреть, – усмехнулась женщина. – Из-за этого клочка, думаю, и пострадали его родители, – печально добавила она.
   Егор про себя дополнил список пострадавших самим Кюкюром.
   – Так ты говоришь, что женишься на его дочери? – пронзительные черные глаза-щелочки с легким недоверием смотрели на Егора.
   Родионов кивнул. На душе у него стало уныло и сиротливо.
   – А те двое? – спросила Туярыма.
   – Охотники, повстречались в лесу…
   Якутка с сомнением покачала головой.
   – Лицо старого мне кажется знакомым, – раздумчиво повторила она.
   – Такое иногда бывает: человека никогда не видел, а чудится, что видел, – смущенно улыбнулся Егор.
   – Да, – как-то неопределенно произнесла старуха, затапливая печь, – давно это было…
   Егор не понял, о чем она говорит, но переспрашивать не стал. Они вместе вернулись в избу. Разговор не клеился. Туярыма ни о чем не спрашивала, а Егор, который, сам не зная, почему не сказал о смерти Таныгина, чувствовал себя неловко. Поэтому все бездумно пялились в подрагивающий черно-белый экран.
   Хозяйка изредка отрывалась от своего вязания, вставала и куда-то выходила, наверное, проверить печь, мимоходом принося и выставляя на стол какие-то продукты.
   – Ну, идите, баня готова, – вернувшись в дом в очередной раз, сказала Туярыма.
   Попариться и смыть с себя пот и грязь многодневного путешествия оказалось для Егора жутко приятным делом. Его спутники, взглянув на раны Егора, только уважительно кивнули.
   Вытеревшись чистыми полотенцами, которые они нашли в предбаннике, Яковенко томно откинулись на деревянных лавках. Егор в это время занимался стиркой нижнего белья. Повесив его над горячей печкой, он натянул одежду прямо на голое тело и вернулся в избу.
   – Мы еще разик зайдем, – сказал ему Вилен Михайлович.
   – Ладно, – согласился Родионов.
   Когда он зашел в дом, стол был накрыт, а хозяйка сидела перед телевизором все с тем же отстраненным видом. Егор не напоминал ей о куске шкуры с планом, и решил уже, что старуха забыла о его просьбе. Но Туярыма подняла с колен небольшую берестяную шкатулку с орнаментом и, открыв крышку, достала оттуда грязно-серый лоскут.
   – Иди сюда, – поманила старуха Егора крючковатым пальцем.
   Он медленно подошел и встал сбоку от кресла.
   – Вот, – протянула она ему лоскут, – это то, что оставил мне Кюкюр. Не знаю, зачем я его все время хранила… Когда он приезжал, никогда о нем не заговаривал. А я тоже не напоминала, думала, забыл. Оказывается, нет.
   Туярыма закрыла шкатулку, поставила ее под кресло и снова принялась за вязание.
   Егор, не сходя с места, развернул лоскут, который оказался куском шкуры размером с тетрадный листок. На ней химическим карандашом была нарисована схема. Детская неуверенная рука дрожала, и рисунок получился не слишком профессиональным, но все было изображено на удивление понятно. Кучерявыми завитушками был обозначен лес, среди которого было оставлено пустое пространство. Сперва Егор подумал, что это поляна, но кустики осоки, разбросанные тут и там, давали понять, что это болото. Поляна была рядом. Какое-то странное дерево с раздвоенной вершиной почти на краю болота. И другое дерево, с пышной кроной, на противоположном берегу. Оба дерева соединяет пунктирная линия, которая, пройдя сквозь дерево с двойным стволом, оканчивалась крестиком. Между крестиком и стволом стояла цифра «Десять».
   В стороне от болота были нарисованы несколько кривых домиков. Егор понял, что таким образом маленький Кюкюр изобразил улус, в котором он жил.
   В другой стороне было изображено полукружье с отходящими от него прямыми линиями. Было ясно, что это солнце. Вот только что оно обозначает? Если бы солнце было нарисовано полным кругом, тогда это, без сомнения, был бы юг. А солнце восходящее, – скорее всего, направление на восток.
   Теперь становилось понятным, куда надо двигаться, чтобы отыскать болото и отмеченные на плане деревья.
   Скрипнула входная дверь, и Егор быстро сунул лоскут в карман штанов. Он не знал, сколько времени он простоял, разглядывая план, но вспомнил только, что даже не поблагодарил старуху.
   – Спасибо, – шепнул он ей на ухо.
   – Красота, – отец и сын ввалились в комнату с раскрасневшимися мордами.
   Пашка в руках держал бутылку самогона, которую поставил на стол.
   – Садитесь. – Туярыма поднялась с кресла и вынула из печи большой чугунок, от которого исходил мясной запах.
   – Присаживайтесь, – весело поправил ее Вилен Михайлович, первым устраиваясь за столом.
   Хозяйка никак не прореагировала на его реплику, поставила чугунок на стол и принялась раскладывать еду по тарелкам.
   Пашка быстро наполнил стаканы и только после этого опустился на стул. Егор сел, как только Туярыма закончила раскладывать горячую пищу. Она тоже села к столу и подняла стакан.
   – Давайте выпьем за родственников и просто за хороших, добрых людей, – сказал Родионов.
   Он быстро выпил и накинулся на еду. Когда, после второго стакана, самогон кончился, Пашка начал поглядывать на отца. Тот пытался делать ему знаки, мол, хватит пить, но Пашка, кажется, ничего не хотел понимать. Его уморило долгое хождение по тайге, ночевки под открытом небом, и он желал расслабиться. Когда его красноречивые взгляды заметила хозяйка, она поднялась и, достав откуда-то стеклянную поллитровую бутылку зеленого цвета, поставила ее на стол.
   – Сама делала, – лаконично пояснила она.
 

* * *

 
   Спать все трое легли на полу, на шкурах. Туярыма-младшая погасила свет, и в комнату вплыла глухая якутская ночь. Над поселком висел промышленный туман, поэтому звездное сияние было бессильно справиться с надвинувшимся на избу пепельным сумраком.
   Егор долго не мог уснуть – сказывалось нервное перевозбуждение. Даже спиртное, обычно расслаблявшее его и навевавшее дрему, оказалось бессильно. Он пробовал отключиться, закрывал глаза, считал до ста, думал о приятных успокаивающих вещах, мечтал о чем-то постороннем, но ничего не помогало. Глазные яблоки ломило, как будто он не спал несколько суток кряду, в голове жужжали связанные с кладом мысли. Во всем теле Егор ощущал противную дрожь, то переходящую в нервный озноб, то превращавшуюся в горячие волны молниеносно накатывающей слабости.
   Он мысленно ругал себя за неспособность дать мозгу и телу покой. Вилен Михайлович и Пашка, казалось, уснули, как только их головы рухнули на подушки. Вилен Михайлович тихо всхрапывал, будя в Егоре зависть.
   «Вот люди, – думал он, ворочаясь и вздрагивая, – ни о чем таком не думают. Свободны от каких-либо обременительных мыслей. Здоровый аппетит, здоровый сон. А тут ни баня, ни выпивка не помогают, хоть плачь». Отдых был необходим – завтра ему опять пробираться сквозь тайгу. Неизвестно, как сложатся обстоятельства, что его ждет… Он должен набраться сил…
   Чем больше он думал о необходимости выспаться, тем труднее ему удавалось уснуть. Наконец, открыв глаза, он стал смотреть в потолок.
   Туярыма на своей койке не то чтобы храпела или сопела, а как-то смешно всхлипывала во сне. Ее дыхание, проходя меж расслабленно приоткрытых губ, после короткого глухого щелчка перерастало в какой-то шелест, приглушенное биение кусочков шкуры на ветру.
   Егор умирал от тоски. Что же ему, всю ночь так валяться?
   Сон пришел незаметно. Егора окружила тайга. Она была какой-то хмурой и угрожающей. У Егора родилось чувство потерянности и страха. Почему, он не знал. Только ощущал в сердце сосущую пустоту. Он не ведал, куда идти, сбился с пути. На него наползали деревья, точно хотели раздавить его своими лапами. Раздирая сомкнутые ветки, на глазах превращавшиеся в прочные завесы, он шел и шел…
   Егор напрягся. В комнате ощущалось какое-то шевеление. Но проснулся он не от этого. Шаркающие шаги Туярымы перекрыл тяжелый рокот вертолета.
   Он сел на шкуре. В глаза ему ударило неожиданное отсутствие его спутников.
   Ну, может, во двор вышли – снегом обтереться или еще чего…
   – А где они? – спросил он у Туярымы.
   Она лишь невозмутимо пожала плечами.
   – Ушли? – хлопал глазами Егор, прислушиваясь к вертолетному рокоту.
   – Ушли, – кивнула Туярыма, – завтрак на столе.
   Егор вскочил. Ему было не до завтрака. Его беспокоил вертолет. Гул между тем стал уноситься, стихать. «Может, это не за мной», – подумал он и от сердца у него немного отлегло.
   Он нашарил нижнее белье, заботливо принесенное из бани Туярымой, а потом штаны. Сунул в них ноги. Не натянув их толком, залез рукой в правый карман. Карты не было. Внутри у него все похолодело. Он проверил другой карман – с тем же результатом. Шкуры не было в помине. Он точно помнил, что спрятал клочок в кармане штанов.
   У Егора на лбу выступила испарина. Он вскочил и стал рыться в своих вещах. Ничего не найдя, он поднял глаза на удивленно наблюдавшую за ним Туярыму. Удивление ее, конечно, было, если можно так выразиться, спокойным, созерцательно-насмешливым.
   Так показалось Егору, потому что он внезапно понял, что над ним самым нахальным образом посмеялись.
   «Когда они узнали?» – мелькнуло у него в сознании. А может, знали с самого начала? Он им ничего не говорил. Подслушали? Но как они могли знать, о чем идет речь? Что изображено на шкуре? «Нет, – Егор машинально сжал кулаки, – они знали все с самого начала!» И пасли его. А он поддался на их удочку. Бубнил о доброте, о благодарности, а его просто нагрели!
   Но откуда они пронюхали про сокровища?
   Егор моментально собрался.
   – Давно они ушли? – снова посмотрел он на Туярыму.
   Та лишь пожала плечами и пожаловалась:
   – Собаки нету… Не слышала…
   – Черт, – Егор побежал к двери, где стояли его ботинки.
   Туярыма быстро упаковала еду в узелок. Протянула спешащему Егору.
   – Я вспомнила, – печально сказала она, – где видела старшего…
   Егора это мало беспокоило. Он скрежетал зубами от досады, и ему не терпелось покинуть приютивший его дом.
   – Он ездил к нам в поселок, когда увезли родителей Кюкюра. Узнавал что-то…
   – Что-о? – изумленно воскликнул Егор. – Он знал семью Кюкюра?
   – Может быть, – меланхолично ответила Туярыма.
   – Спасибо, – Егор выскочил из избы.
   Он помнил сделанное на шкуре изображение. Оно стояло у него перед глазами. Настроение было паршивое, но сдаваться он не собирался. Егор вышел на центральную улицу. Увидел отъезжающий от сельмага «ГАЗ-66».
   – Стой! – Он метнулся на дорогу, рискуя быть раздавленным.
   – Ты что! Дурья башка! – крикнул водитель, коренастый мужик в старой ондатровой ушанке.
   Машину кинуло вбок. Она пролетела несколько метров, едва не сбив Егора. Сноп острой снежной крошки взметнулся из-под колес. Егор подлетел к кабине.
   – Куда едешь?
   – В Калакан, – ответил мужик, удивленно таращась на Егора.
   – Это где?
   – Ленское направление, – пожал плечами увалень за баранкой.
   – Идет, – Егор забрался в кабину.
   – Ну ты рисковый, – покачал головой мужик.
   На его обветренных губах заиграла ироничная усмешка.
   – Куда бежишь?
   – По делу, – отмахнулся Егор.
   – А-а-а, – скосил на Егора хитрые глаза водитель и нажал на газ.
   Машина помчалась по белой дороге. Егор кусал губы, не реагируя на реплики шофера. Тот бы не дурак поговорить, а Егор был сейчас меньше всего склонен общаться. Мужик обиженно замолчал.
   Мысли с быстротой одуревшей карусели вертелись у него в мозгу. Он-то думал, что у него единственный соперник – Шепелев. А тут вдруг вырисовалась еще одна инфернальная парочка. Теперь понятно, почему они оказались такими радушными и заботливыми, почему напросились с ним в тайгу. Что же это, они ждали его в поселке? Как они могли все предусмотреть? Ага, Туярыма сказала, что Вилен Михайлович приезжал после ареста родителей Кюкюра в селение, что-то разведывал. Этот старикан знал об алмазах еще тогда, когда его, Егора, еще и в проекте не было.
   «Наивный! – мысленно воскликнул Егор. – Думал, что ты один интересуешься кладом»!
   Итак, эти негодяи выкрали у него карту и теперь идут по указанному на карте направлению. А у него, у Егора, единственный выход – опередить их.
   Дело осложнялось тем, что он не знал, когда Яковенко покинули дом Туярымы. Наверное, не могли дождаться, когда он, Егор, уснет. А он-то, глупец, думал, что охотники спят, не мучимые лихорадочными мыслями, подобными тем, что скакали у него в голове!
   Егор до крови прикусил губу.
   – Эк, чего затеяли, – не в силах молчать больше десяти минут, водитель плюнул на оскорбленное самолюбие и снова заговорил: – ралли! Ну я понимаю, в южных краях, в пустынях там… А тут, блин, по морозу колесить… А сейчас еще реки вскрываться будут. Знаешь, что это такое?
   Егор кивнул. Но то ли водитель не поверил в то, что тот понял смысл вопроса – взгляд Егора был отсутствующим, – то ли не признавал в нем местного жителя, только он покачал головой и принялся объяснять:
   – Читал о наводнении в Ленске? Все на хер снесло! – с смесью какого-то зловещего ликования и страха воскликнул он. – Потоки выше крыши… Люди на домах сидели, как в какой-нибудь Греции…
   – Венеции, – поправил Егор.
   – Один черт, – еще больше оживился мужик, – скот уплыл, добро – на хер… Вот так, – он перевел дыхание, – а тут какое-то ралли! Они не знают, что такое эта, мать ее, Саха! Она их всех засахатит, – он разразился сиплым смехом, – Лена, мать ее, как из берегов выйдет… река строптивая… Ей на все плевать – люди, хозяйство, скот… А они ра-алли…
   Мужик торжествовал. Очевидно, натурфилософия с элементами дидактики была его коньком. Он витийствовал еще минут пятнадцать, приводил примеры, проводил аналогии, делал широкие обобщения.
   Егор его не слушал. Водитель же, увлекшись потоком собственного красноречия, не замечал его равнодушия. Он сам бурлил и пенился, как река в период половодья.
   – А знаешь, куда впадает? – повернул голову мужик.
   Егор нахмурился.
   – То-то, – вздохнул словоохотливый водитель, – в море Лаптевых. Это тебе не Черное море, это, брат, почище Антарктиды!
   Далее мужик разразился панегириком морю Лаптевых.
   «А вдруг они уже там? – размышлял Егор. – Значит, все мытарства – понапрасну?»
   Егор вспомнил свой сон. Вещий сон!
   Водитель разошелся не на шутку. Егор краем глаза следил за его шевелящимся ртом и тут вдруг до него долетел отзвук вертолетного рокота. «Только этого еще не хватало!» – поморщился Егор.
   Шум приближался.
   – Ишь, разлетались, – качнул головой мужик, – властелины гребаные!
   Он пригнулся, заглядывая вверх. Егор тоже смотрел в небо, наклонившись вправо, уперевшись щекой в стекло. Вертолета видно не было, но о его неумолимом присутствии говорил противный, затягивающий в воронку тревожного предчувствия звук.
   Проехав около двухсот метров, водитель и пассажир грузовика увидели винтокрылую машину, чуть наклонно рассекавшую воздушное пространство над тайгой.
   Конечно, из вертолета не могли видеть, кто находится в кабине грузовика, но Родионов инстинктивно отпрянул от окна. Его рука нащупала в кармане холодную сталь пистолета.
   Егор не разглядел бортового номера, но почему-то решил, что это тот самый «Ми-8», на котором его вывозили из тайги. Винтокрылая машина слегка накренилась и, изменив направление, пошла в сторону Мирного.

Глава 28

   Вилен Михайлович с трудом дождался, когда заснет Родионов. Егор долго ворочался. Но Яковенко привык ждать. Теперь, когда звериное чутье подсказывало ему, что до заветного клада было рукой подать, он готов был всю ночь пролежать, дожидаясь, пока уснет его попутчик. Он бы и несколько ночей пролежал, прикидываясь спящим. Даже выпитый самогон не мог его сломить. Он слушал неровное дыхание Егора, которое постепенно все же стало успокаиваться. Когда дыхание окончательно выровнялось и Егор засопел, Яковенко выждал еще минут двадцать и откинул старое лоскутное одеяло.
   Пашка давно уже спал. Мягко ступая в шерстяных носках по застеленному шкурами полу, Яковенко-старший на ощупь двинулся туда, где Родионов положил свои штаны. Это место Яковенко приметил, еще когда в комнате не потушили свет. Теперь он двигался медленно, но уверенно к этому месту.
   Подняв штаны, он сунул руку в карман, и тут же его рука наткнулось на что-то мягкое. Осторожно вытащив лоскут, он сунул его за пазуху и принялся проверять карманы дальше. Он был почти уверен, что то самое, что ему необходимо, уже у него, но все же нужно было еще раз убедиться.