Серегин Михаил. Русский вор

   – Там хорошо, – ответил Полунин. – Здесь плохо.
   – Понимаю, – произнес Волошин. – Достал тебя гнида Шевчук, да и не только тебя. Зверь он, бандеровец. Ему бы живодером на бойне работать, все планы бы перевыполнил.
   – Он и работает, – угрюмо произнес Полунин. – Лагерь для него и есть живодерня, а мы здесь вместо скота бессловесного.
   – Да-а-а, – протянул Бык. – Этот козел сам такой же участи давно заслужил. Вспороть бы ему кишки, гаду.
   Бык вдруг повернулся к Полунину и спросил:
   – А что, землячок, рука бы не дрогнула, если бы тебе такая возможность представилась?
   Владимир глубоко затянулся и, выпустив дым, твердо глядя в глаза Волошину, ответил:
   – Нет, не дрогнула бы.
   Волошин несколько секунд молчал, пристально глядя на Полунина. Затем он тихо проговорил:
   – Верю, верю.
   Он загасил сигарету и, снова улыбнувшись, неожиданно спросил:
   – Ты в шахматы играешь?
   – Не очень, терпения не хватает.
   – Это ты зря, – покачал головой Леня. – Один закон жизни ты уже усвоил на зоне – не дай себя в обиду. Раз позволишь себя опустить, век свою масть не повысишь. Осваивай и второй: терпение – это то, что приносит удачу… Ну и, конечно, про мозги забывать не стоит. Все делается умом. Авторитет, землячок, можно заработать только силой, умом и терпением.
   – А я думал, что еще и порядочностью, – усмехнувшись, сказал Полунин.
   Леня Бык улыбнулся и подтвердил:
   – Без этого вообще никуда… В общем, заходи вечерком ко мне в палату, чифирь заварим, о жизни побазарим, в шахматишки поиграем. На зоне без хобби невозможно. Те из братвы, кто посмышленее, обязательно чем-то занимаются. Кто языки учит иностранные, кто книжки пишет, а я вот шахматишками очень увлекаюсь.
   На том они расстались и пошли по палатам. Когда вечером Полунин пришел в гости к Лене Быку, он с удивлением обнаружил, что в палате тот живет один, в весьма комфортных условиях. Да и питается отнюдь не тем, чем кормят зэков в лагерной столовой.
   У Лени были и сервелат, и свежий сыр, и фрукты, имелось у него и спиртное. Еще больше Владимир удивился тому, что Леонид, как выяснилось, ничем не болел.
   – Я просто забашлял немного лагерному начальству, и они определили меня на месяц в «санаторий».
   – А если бы ты забашлял еще немного, то так бы весь срок и просидел здесь? – не переставал удивляться Полунин всему тому, что увидел.
   – Мог бы, но мне это не надо, – ответил Леня и спокойно пояснил: – Братва уважать бы перестала, к тому же мне это не интересно. Что здесь за жизнь, если никаких дел нету. Сиди кайфуй, жирок набирай. Нет, такая жизнь не по мне.
   Леня вынул из тумбочки плоский флакончик армянского коньяка и, свернув крышку, разлил чуть-чуть по стаканам.
   – Ну давай за знакомство, землячок.
   Оба выпили, при этом Полунин скривился от боли и приложил ладони к животу.
   – Что, болит? – участливо спросил Бык.
   – Да, отшибли мне чего-то там, – ответил Полунин, согнувшись.
   – Ну давай, поешь нормального хавчика. Наверное, давно такого не ел, – подбодрил его Леня.
   Они просидели долго, почти до самой ночи, и никто из персонала медсанчасти их не беспокоил.
   Захмелевший Полунин рассказал свою историю. Леонид внимательно выслушал его и, лишь когда Полунин закончил свой рассказ, усмехнулся и подвел итог:
   – Понятно… Значит, ты на девкиной целке сломался. Лихо тебя ее папаша кинул. Виртуоз. Большим человеком, наверное, будет, если не убьют. С другой стороны, ты чужую вину на себя взял, страдаешь незаслуженно. Таких здесь на зоне уважают.
   В свой барак Полунин вернулся через полтора месяца. Врачи, искренне удивленные тем, что он выжил, смилостивились и не стали отсылать его очень рано на работу, дав ему возможность полностью восстановить силы.
   Либерзон устроил так, что Полунин снова попал к нему на нары, отселив своего нового соседа в другое место за пару блоков сигарет.
   С одной стороны, Изя был очень рад возвращению Полунина. С другой – он чувствовал за собой вину. Ведь это за него заступился Полунин, из-за чего и попал в сильнейшую передрягу, едва не стоившую ему жизни.
   Изя заварил чифирь и угостил Полунина консервами, которые только что получил посылкой с воли. Владимир и не думал упрекать Изю. В душе он привязался к старику, который был для него одним из самых близких в лагере людей.
   – Ну теперь вы поняли, Вова, что главное здесь – это терпение, если вы хотите выбраться отсюда живым, – сказал Либерзон во время еды.
   Владимир грустно улыбнулся, выслушав наставления Изи, и ответил:
   – Я понял одно, что я очень хочу выжить и выбраться отсюда.

Глава четвертая

   Жизнь на зоне текла своим чередом. Как и говорил Либерзон, жить можно было и здесь.
   Новая встреча с Леней Быком случилась в ситуации, которая грозила опять обернуться для Полунина серьезными неприятностями.
   Как-то раз во время обеденного перерыва, находясь на рабочем объекте, Полунин зашел к Либерзону в бендешку, в которой тот сидел один. Либерзон заварил чай и угостил Полунина бутербродами с колбасой. Обедая, они не спеша разговаривали.
   – Нет, Вова, вы не понимаете… Размах дела должен быть кое-чем обусловлен. Главное в деле – это прибыль и еще стабильность самого дела. Прибыль можно делать на вещах мелких, мало для кого заметных, а раз это мало заметно, значит, безопасно. Поверьте мне, старому еврею, три рубля, регулярно и без нервотрепки поступающие в ваш карман, лучше, чем десять, добытые с большим риском. Риск, знаете ли, дорого оплачивается. В конечном счете вы можете потерять все, что заработали.
   Либерзон чиркнул спичкой, прикуривая.
   – Вот я, например, всю жизнь занимаюсь мелким товаром. Мой маленький магазинчик галантереи приносил неплохие доходы. Я работал на пересортице. Знаете, если пуговицу второго сорта выдать за пуговицу же, но высшего сорта, в этом мало кто разберется. Пуговицы стоят копейки, и люди легко отдадут мне эту маленькую разницу.
   – А если нагрянет инспекция? – улыбаясь, спросил Полунин. – Она-то уж точно разберется в этих махинациях.
   – К инспекции надо готовиться, – убежденно произнес Изя. – Инспекция – это серьезно, но не фатально. Ведь в ней тоже далеко не все профессионалы. Не все из них хорошо соображают, где и что надо искать.
   – Но есть же и такие, кто все же докопается? – снова спросил Полунин.
   Либерзон пожал плечами:
   – Такие заслужат небольшую премию. В таком случае скупиться не надо… Сейчас многое меняется, вот-вот разрешат частное предпринимательство. Сначала, конечно, в минимальном объеме, дальше будет больше свободы.
   – Откуда такая уверенность?
   – Боже мой, ведь понятно-таки, что эта страна поворачивается к капитализму…
   Вдруг дверь отворилась, и в помещение вошли двое.
   Одним из них был хорошо знакомый Полунину Бармалей, второй – малознакомый, по кличке Пепел.
   Оба были высокого роста и крепкого телосложения, но, в отличие от Бармалея, лицо Пепла было куда более приятным. Он был значительно молчаливее и сдержаннее. Оба они, как потом узнал от Изи Владимир, принадлежали к «свите» Леонида Волошина.
   Едва увидев Полунина, Бармалей грубо произнес:
   – Ну ты, щенок, вали отсюда, нам надо с Изей поговорить.
   И слова, и манера обращения Бармалея были явно вызывающие, поэтому Полунин даже не пошевелился, а лишь произнес в ответ:
   – Я тебе не кошка, чтобы от твоего топота шарахаться! Где хочу, там и сижу.
   – Я кому сказал, проваливай отсюда, – прорычал Бармалей, шагнув к столу, за которым сидели Либерзон и Полунин.
   Владимир не спеша докурил окурок сигареты до самого фильтра и, затушив его в консервной банке, спокойным голосом произнес:
   – Пошел вон, козел.
   Глаза Бармалея налились кровью.
   – Ах ты, сука вшивая! Нарываешься, гад. Ну ладно, я давно хотел с тобой расквитаться.
   Он схватил табуретку и замахнулся на Полунина. Тот вскочил и тоже схватил табуретку – ту, на которой сидел.
   Пепел молча шагнул вслед за своим напарником в сторону Полунина. Владимир понял, что сейчас ему придется туго. Оказывать сопротивление двум здоровякам, вроде Бармалея и Пепла, было крайне тяжело. Пути к отступлению были отрезаны, так как дверь находилась за спинами вошедших.
   Неожиданно эта самая дверь раскрылась, и на пороге появился сам Леня Бык. Он быстро оценил ситуацию:
   – А ну брось табуретку, Бармалей.
   Бармалей не пошевелился, продолжая надвигаться на Полунина. Пепел же с появлением Волошина быстро все понял и отошел в сторону.
   Рука Бармалея с зажатой в ней ножкой табуретки взметнулась в воздух для удара. Полунин приготовился отразить его. Но удара не последовало.
   Одной рукой Бык схватил Бармалея за локоть, а второй зажал его шею так, что лицо Бармалея сделалось багровым.
   – Леня, отпусти, удушишь же на хер, – прохрипел Бармалей, выпустив из руки табуретку, которая с грохотом упала на пол.
   – Ты что же это, морда, землячка моего обидеть вздумал? – произнес Леня, продолжая держать Бармалея в своих объятиях. – Я тебе разве это разрешил? Опять самовольничать начал!
   – Леня, не надо, бля… – еле выговорил Бармалей, задыхаясь, казалось, еще чуть-чуть, и он потеряет сознание.
   Бык разжал свои стальные объятия, и его пленник вырвался на свободу, тяжело дыша и растирая горло ладонью.
   – Леня, ты за кого заступаешься! Этот гад меня чуть наследства не лишил.
   – Ну и правильно сделал, – усмехнулся Бык. – Нечего таких дятлов плодить.
   Бык посмотрел на Полунина.
   – Ладно, землячок, пойдем на улицу, побазарим. У меня к тебе одна маза есть. А мои братки тут с Изей поговорят.
   Полунин настороженно посмотрел на Либерзона, затем на Леню и его братков и остался стоять на месте.
   – Да не бойся, – усмехнулся Леонид. – Ничего этому жиду плохого не сделаем. Просто покалякают они тут.
   Полунин понял, что Леня не врет, и вышел вместе с ним на улицу.
   – Слушай, браток, – произнес Леня, как только они оказались наедине. – Ты где в армии служил?
   – На Северном флоте.
   – А точнее? – спросил Леня.
   – Разведрота десантно-штурмового батальона морской пехоты.
   – А, разведчик, значит. То-то, я смотрю, ты ростом не гигант, а морпехом служил.
   Леня задумался на несколько секунд. Взгляд его синих глаз сделался холодным и сосредоточенным.
   – Значит, подготовка у тебя соответствующая, – сказал он наконец.
   – Соответствующая для чего? – недоумевая, задал вопрос Полунин.
   – Дельце одно есть к тебе, – неопределенно проговорил Леня.
   – Какое еще дельце? – спросил Полунин.
   – Святое, – ответил Леонид. – Гниду наказать надо, обидчика твоего – Шевчука. Этот живодер вчера еще одного парня избил, Саньку Кудрявцева. Короче, эта паскуда многих уже достал. Мы с братвой посоветовались и решили наказать его. Как следует наказать, чтобы другим неповадно было беспредельничать… Помнишь наш разговор в медсанчасти?
   – Помню, – хмуро ответил Владимир. Он начал догадываться, о чем идет речь.
   – Ты готов исполнить приговор братвы? – задал вопрос Бык.
   Полунин молчал, лихорадочно размышляя.
   – Ладно, – произнес Бык после некоторой паузы. – Гнать тебя я не буду, подумай пока. Если надумаешь, свистнешь мне об этом. Скажу сразу, твое дело исполнить, а мы организуем все как надо, никто не подкопается.
   Леня хлопнул Полунина по плечу, улыбнулся и добавил:
   – Время у тебя есть, подумай. И помни об одном. Эта гнида нормально жить тебе здесь не даст. Я слышал, он тебя недавно опять в шизо упек.
   Это было на самом деле так. Шевчук после выздоровления Полунина хотя и стал доставать его меньше, все же не забывал о Владимире, периодически «прессуя» его, придираясь по надуманным поводам.
   Не так давно он снова вывел Полунина из себя. После чего Владимир послал его подальше. В ответ, кроме нескольких ударов дубинки, Полунин получил еще десять суток штрафного изолятора.
   Когда после разговора с Волошиным Владимир, задумчивый, вернулся к Либерзону, то увидел, что Изя тоже сидит хмурый.
   – Вы только подумайте, ну какие тут нужны нервы, – тяжело вздохнул Либерзон. – Что они от меня хотят? Этому поставь трудовой день, этому не ставь. Изя, сделай то, Изя, сделай се. Я же не господь бог, я всего лишь простой бухгалтер. Если узнает администрация лагеря, что я здесь творю, то моя башка превратится в барабан.
   Либерзон посмотрел на молчавшего Полунина и спросил:
   – А что Леня от тебя хочет?
   – Да так, одну мелочь.
 

* * *

 
   Наступила весна. Полунин отсидел на зоне уже полгода, когда Леня Бык вернулся к разговору, состоявшемуся между ним и Полуниным зимой.
   В один из вечеров к Полунину подошел Пепел и коротко сообщил ему:
   – Леня хочет тебя видеть.
   Полунин молча встал и отправился вслед за Пеплом в барак, где обитал Леня.
   – Ну что надумал? Времени было достаточно, – спросил Бык, когда Полунин уселся напротив него.
   Полунин закурил сигарету и молча покачал головой.
   – Почему? – спросил Бык.
   – Я никогда никого не убивал, – ответил Полунин.
   Волошин помрачнел.
   – А если бы я тогда не явился в каптерку, к жиду, и Бармалей с Пеплом начали бы тебя мочить, ты, наверное, сопли бы не жевал и ответил бы тем же.
   – То была бы самооборона, – объяснил Полунин.
   – А разве то, что я тебе предлагаю, является чем-то другим? – сказал Волошин. – Разве ты не будешь бороться за свою жизнь и жизнь многих других зэков, которых эта паскуда еще отправит на тот свет? Как чуть не сделал это с тобой.
   Полунин курил и молчал, наконец он сказал:
   – А почему я? Я что, похож на палача?
   – Дело не в этом, – деловито произнес Леонид. – У тебя подготовка. Мне рассказывали, как ты Бармалея отрубил. Тебя ведь в армии научили, как человека замочить. Ты сможешь это сделать так, что будет все шито-крыто и шум на зоне не поднимется. А мы тебе поможем, все уже продумано.
   Леня наклонился ближе к Полунину, быстро и энергично зашептал:
   – Тебе это надо сделать на бирже. В назначенный день мы сделаем так, что в третьем цеху все будут свои, то есть никого из стукачей не будет. Шевчук любит в свою смену прогуливаться по металлическому балкону вдоль стены, присматривая за теми, кто работает в цеху. Там на балконе есть несколько шкафчиков для одежды и для инвентаря. Очень крупный мужик там не поместится, а ты можешь спрятаться. Сквозь дыру в двери шкафа ты будешь наблюдать за передвижением Шевчука. После условного сигнала ты начинаешь действовать. Как только Гнида окажется к тебе спиной, ты выйдешь из шкафа и нападешь на него, но не с топором и не с заточкой.
   Леонид пристально заглянул в глаза Владимиру.
   – Как шею человеку свернуть, тебя в армии наверняка научили.
   Владимир кивнул.
   – Так вот, свернешь ему шею и сбросишь его тушу по металлической лестнице вниз. Все будет выглядеть как несчастный случай. Поскользнулся Гнида, упал с лестницы и сломал себе шею… После того, как сделаешь дело, через маленькое окошко выберешься по пожарной лестнице во двор, там обычно никого нету. Все, кто был в цеху, покажут, что Шевчук упал сам. А ребята с пилорамы подтвердят, что ты все время работал с ними, если вдруг оперативники начнут копать.
   Леня перевел дыхание.
   – В общем, все продумано, дело за тобой. Я лишь жду твоего согласия.
   Несколько секунд они сидели молча. Леонид пристально наблюдал за его реакцией.
   – Ну хорошо, – наконец прервал молчание Бык. – Даю тебе еще пару дней. Дальше ждать не буду, если в отказ пойдешь, этот приговор исполнит другой.
   Владимир шел по темному лагерю, угрюмо обдумывая предложение Волошина. В нем боролись два чувства: с одной стороны, ненависть к Шевчуку была столь велика, что он почти готов был дать согласие на убийство прапорщика-садиста. С другой же стороны, убить вот так, как палач, заранее все рассчитав и продумав, противоречило его натуре.
   Когда он вернулся в барак, внимательный Либерзон сразу заметил, что в душе у Полунина происходит какая-то тяжелая борьба.
   – У тебя все ладно? – спросил Либерзон.
   – Да, у меня все нормально, – ответил Полунин.
   И тут неожиданно его поразила мысль о том, что Либерзон наверняка будет знать или, может быть, даже уже знает, что предстоит сделать Полунину. Не может не знать, ведь ему необходимо будет проставить у себя в табеле Полунину рабочий день на пилораме, где тот будет отсутствовать, сидя в засаде.
   «Черт, похоже, они все уже договорились между собой и ждут только моего согласия», – со злостью подумал Полунин, укладываясь спать.
 

* * *

 
   На следующий день произошло еще одно событие, взбудоражившее Полунина. Вечером к нему подошел дневальный и сообщил:
   – Вован, у тебя сегодня свиданка, начальник разрешил.
   – С кем? – удивленно спросил Полунин. – С матерью?
   – Не-е, на маму она не похожа, – усмехнулся шнырь, – больно молодая еще. Деваха к тебе какая-то приехала.
   Полунин спрыгнул с нар.
   «Неужели она, – лихорадочно, с воодушевлением подумал он. – Неужели она… Рита. Наконец-то появилась. Уверен, что она приехала сюда, наплевав на запреты отца».
   Воодушевление, охватившее его, было столь великим, что в этот момент был готов простить и ей, и Слатковскому, и даже лагерным изуверам-охранникам все плохое, что они причинили ему. Его жизнь снова приобретала смысл.
   Полунин засуетился, рванувшись было поначалу к выходу, но вдруг резко остановился, вспомнив о том, что не брился сегодня. Он вернулся к тумбочке и, достав из нее электробритву, принялся драить щетину на щеках.
   Изя, лежавший на кровати и читавший газету, оторвал от нее свой взгляд и, посмотрев на Полунина, сказал:
   – Идите, Вова, идите быстрее, бросьте вы это занятие. Свиданку вам дадут короткую, скоро уже отбой. Не теряйте время даром, лучше пообщайтесь со своей девушкой лишние пять минут.
   Изя был прав, и Полунин, выключив электробритву, бросил ее в тумбочку и, схватив куртку, побежал к выходу.
   Когда Владимир вошел в комнату для свиданий, то от неожиданности замер на пороге.
   Навстречу ему поднялась Татьяна Коробкова. Изумленный Полунин посмотрел на нее, не сумев произнести ни слова.
   – Господи, что же они сделали с тобой, – произнесла Татьяна, рассматривая Владимира. – Как ты сильно поседел и осунулся.
   Владимир тоже смотрел на Татьяну. Она была по-прежнему таким же лакомым кусочком для мужчин. Хорошо сложенная, с модной прической, аккуратно нанесенным макияжем.
   Полунину даже показалось, что она еще больше похорошела за то время, пока они не виделись. Но мысли сейчас у него были не о ней, он ожидал встретиться с Ритой.
   Не увидев ее, он был настолько ошеломлен, что не удержался и спросил:
   – А почему Маргарита не приехала?
   По лицу Татьяны пробежала тень разочарования. Она замялась, но, взяв себя в руки, ответила:
   – Она не смогла… приехать.
   – Может, она письмо вместе с тобой прислала?
   – Нет, – ответила Татьяна.
   В ее голосе появились ледяные нотки.
   – Письма она тоже не прислала. И вообще меня никто не присылал, я сама приехала.
   Этого краткого диалога хватило, чтобы они поняли, как оба ошибались. До Владимира наконец-то дошло, что Татьяна приехала к нему в лагерь по собственной инициативе, и, по всей вероятности, он для нее гораздо больше, чем просто друг.
   Татьяна, в свою очередь, поняла, что она ничего не значит для Владимира. Он по-прежнему любит Риту.
   Они еще какое-то время говорили друг с другом. Владимир расспрашивал о здоровье матери, о том, как идут дела у друзей. Татьяна рассказывала, что Ольга Владимировна чувствует себя вполне прилично, хотя и сдала в последнее время. И Татьяна, и Леха Каширин продолжают учиться.
   И хотя они разговаривали с виду оживленно, оба чувствовали легкую отчужденность, возникшую между ними.
   Владимир не выдержал и снова задал вопрос на больную тему:
   – Ну а как семья Слатковских поживает, ты что-то о них ничего не говоришь?
   – Они переехали из нашего дома, – ответила Татьяна. – Слатковский пошел на повышение и получил новую квартиру.
   – А что с Ритой? Чем она занимается, есть ли от нее хоть какие-то новости? – не глядя в глаза Татьяне, спросил Полунин.
   Татьяна помедлила с ответом, словно подбирая нужные слова.
   – Рита собирается замуж, – наконец-то сказала она. – Ее жених – сын какого-то крупного начальника из Москвы. Сразу же после свадьбы она наверняка уедет в столицу.
   И наступила тишина. Оба молчали, думали каждый о своем. Обоим было как-то неловко и тягостно.
   Эту затянувшуюся паузу прервал вошедший охранник, который грубо сказал:
   – Все, голубки, хорош, время свиданки закончилось. Пора прощаться… Все, что успели, – все ваше, – добавил он, ухмыляясь. Владимир поднялся со стула и, шагнув к Татьяне, обнял ее за плечи.
   – Спасибо, что навестила, Таня. Сейчас у меня в жизни не часто бывают приятные моменты. Сегодня ты подарила мне один из них… Прости, если что не так, надеюсь, мы останемся друзьями.
   Коробкова быстро смахнула слезу и произнесла:
   – Пиши мне, я буду ждать.
   В этот момент Владимиру стало немного радостно на душе от того, что Татьяна оказалась одним из немногих друзей, кто не бросил и не забыл его в тяжелые времена.
   В барак он вернулся угрюмый и подавленный. Сев на койку к Изе, молча закурил.
   – Может, чифирь сварить? – предупредительно спросил Либерзон, видя, в каком он настроении.
   – Пожалуй, – согласился Полунин.
   Либерзон быстро сварил чифирь в кружке-самоваре. Отпив глоток, он протянул кружку Полунину, спросив:
   – Что, похоже, свидание с любимой девушкой разочаровало?
   – Это была не она. Это была Танька, ее подруга… и моя тоже.
   – Но ваша девушка все же разочаровала вас? – спросил Либерзон.
   – Да, она выходит замуж. Прошло чуть больше семи месяцев, как мы расстались.
   – Семь месяцев – это много, – философски заметил Либерзон. – За это время можно родить ребенка. Недоношенного, правда.
   Он положил руку на плечо Полунина и добавил:
   – Забудьте вы о ней, Володя. Женщины приходят и уходят. Их будет немало в вашей жизни. Там, на воле… когда вы выберетесь туда. Главное, чтобы вы не делали глупости здесь, в зоне.
   – Ты о чем? – удивленно спросил Полунин.
   Изя некоторое время колебался, видимо, размышляя, сказать Полунину то, что он задумал, или не говорить. Наконец он решился.
   – Послушай, Вова, – почти шепотом заговорил он. – Я мог бы тебе ничего не говорить… Но ты нормальный парень и симпатичен мне. Я буду очень жалеть, если ты сгинешь здесь, в тюряге, из-за глупости или недомыслия. Говоря это, я даже подвергаю себя опасности, никто, знаешь, не хочет связываться с Леней Быком…
   Либерзон обернулся по сторонам, дабы убедиться, что их никто не подслушивает, и продолжил:
   – Но ведь, мама дорогая, то, что он предлагает тебе, – это не дело. Если ты пришьешь Шевчука, ты подставишь себя под «зеленку», то есть под расстрел. Оперативники будут рыть землю рогом и подымут на зоне такой шум, что нам всем ой как несладко будет. К тому же в лагере полно стукачей, и кто-то им, кумовьям, рано или поздно накапает на тебя. Если они даже не пришьют тебе эту мокруху, то все равно подставят тебя под что-нибудь другое. И это в лучшем случае.
   Полунин с удивлением посмотрел на старика. Куда делись его легкая манерность, интеллигентность. Изя говорил жестко, аргументированно и энергично.
   – Я еще не дал согласие, – ответил Полунин.
   – И не давай, не давай, – живо подхватил Либерзон, – потому что это гнилое дело. Леня все равно выкрутится, у него бабки есть не хилые. А тебя за убийство мента могут даже на суд не повести, затравят собаками, как зайца. То, что тебе нужно исполнить, – это дело палачей, а палачей даже братва не уважает, хотя и терпит.
   Изя снова затравленно огляделся по сторонам.
   – Не нужно это тебе Вова, не нужно. Ты только почитай, что пишут газеты, – он махнул недельной давности номером газеты «Известия». – В стране все меняется. Может быть, так случится, что нас выпустят раньше срока. Ведь мы с тобой не чистые уголовники. Мы сидим по экономическим статьям. Я уверен, что скоро отношение к таким людям, предпринимателям по натуре, будет иным. Если же вы, Вова, влезете в банальный криминал, ваша жизнь может сложиться совсем по-иному. Здесь, на зоне, очень легко наматывают сроки. Так что, я повторюсь, не лезьте вы в это дело, не то ваша жизнь очень быстро закончится.
   Полунин слушал Либерзона и чувствовал, что он прав. Изя был умный и дальновидный человек. И к его мнению всегда стоило прислушаться.
   Полунин уснул не сразу. Он обдумывал слова Либерзона и взвешивал все «за» и «против». Уже под самое утро он пришел к выводу, что с предложением Быка соглашаться ему не стоит. И спокойно уснул.
   На следующий день, вечером, Полунин пришел к Быку и сообщил ему о своем решении.
   Леня даже не потребовал объяснений. Он окинул Полунина долгим насмешливым взглядом и сказал:
   – Да-да, разочаровал ты меня. Я думал, ты посмелее.
   Владимир усмехнулся и ответил:
   – А я решил, что надо быть поумнее.
   – Хороший ответ, – произнес Бык. – Ну да ладно. Ты не думай, мнение мое о тебе не сильно изменилось из-за этого. Конечно, ты имел право на выбор.
 

* * *

 
   Через два дня после этого разговора в лагере случилось чепе, взбудоражившее всех и повлекшее новые репрессии со стороны администрации.