– Значит, это ты…
– Значит, это я. Я не хотел, чтобы ты видела меня таким, дочка.
– Я тоже не хотела, чтобы ты видел меня такой, папа.
Свиридов крутил головой, точно только что вынырнувший на поверхность ныряльщик. «Дочка»… «папа»? Что это еще за идиотизм?
– Довольно телячьих нежностей, – сказал Орехов. – Ребята, держите их на мушке. И Китайца тоже.
– Но… – начал было тот, у которого Орехов вырвал автомат, однако Вадим с такой силой ударил его, что он, приложившись затылком о полку, рухнул без сознания.
– Хватит!! – загремел Орехов. – Мне надоело! Семейные сцены! Ты, Китаец, все равно остался непригодным для нашего дела, как бы ни корчил из себя идейного вора и не прикидывался в тему! Кто знал, что она твоя дочь? Я же не знал, что личный врач Боцмана, ты… что это ее папаша! Да, я узнал. Позже. Да, я не говорил тебе, потому что ты уже набрал силу, и я хотел иметь рычаг давления на тебя, вот эту девчонку, которую ты считал пропавшей без вести. Я ей другую фамилию дал, да! Я ее в жизнь вывел, ты еще мне благодарен должен быть. Она глупо влипла во всю эту историю с киллерами, и она должна была умереть сегодня, здесь. Правда, это была бы слишком громкая смерть, ты узнал бы о ней и узнал бы ее, и тогда я труп. Я понял, что тебя тоже нужно убирать. И я сделал это.
И Орехов выстрелил в Китайца, а потом, когда его собственный подчиненный вдруг кинулся на Орехова, чтобы помешать ему добить Китайца, оскалил зубы и выстрелил в «громовца». Отшвырнув труп, он прицелился в Юлю, но вдруг его лицо обессмыслилось болью, он вздрогнул всем телом и начал сползать, цепляясь за полки. Когда он коснулся пола, то был уже мертв.
В его груди сидел «нож выживания», который за секунду до того крутил в руках Китаец – он же Павел Кимович Климов.
– Благодарю, дочь, – выговорил он, – кажется, это удалось мне вторично. Как его младшего брата. Только тут рука чуть дрогнула… он меня ведь тоже… приложил. Ну что ж… это хоть частично оправдает меня в твоих глазах. Кажется, мы остались втроем, – он взглянул на Свиридова, приложив руку к огнестрельной ране в животе, сел на пол. – Больно.
– Но как?.. – пробормотала Юля.
– Как я из хирурга платной клиники стал боссом преступной группировки? О, это очень просто, – выговорил он. – Помнишь, мы с тобой в детстве читали книжку про пиратов? «Одиссея капитана Блада». Про то, как врач из тихого английского городка волей обстоятельств становится главарем пиратов. Вот и со мной произошла та же фантастичная история, только все гораздо грубее и прозаичнее. Однажды за мной в клинику приехали люди – вот этот Орехов, кстати, и приехал. Они отвезли меня к Боцману и сказали, что я буду его личным врачом. Что Боцман болен и я буду при нем безотлучно. Оказывается, они посчитали меня чуть ли не лучшим врачом в городе. В том числе и диагностом. Ну… это уже тонкости.
– А как же я?
– А о тебе они сказали, что все будет отлично. Что ты будешь работать во «Владивосторге». А потом ты якобы погибла. Исчезла. Мне показали список пассажиров погибшего в аварии лайнера, и в списках было: Климова Юлия Павловна. С тех пор прошло много времени, года два или три, а может, и четыре, я как-то не считал. Много, но меньше, чем это протекало для… для меня. – Чувствовалось, что Китаец слабел, что уходило, быть может, драгоценное время, но никто не решался прервать его речь. – Я не стану объяснять тебе, как я стал зверем. Просто я подумал, что лечить такие создания, достойные только смерти, незачем. Я убил своего пациента. Но перед этим я сумел вжиться в его доверие, врасти в его структуры… много, много, ты и не поверишь, да и не надо. Я заработал много денег. Я мог бы сказать тебе номера счетов… и сказал бы, да только эти деньги… не принесут тебе… счастья… Кровавые деньги. А потом я захотел развалить всю эту банду, как спрут, опутавшую наш несчастный край. Известное изречение… чтобы уничтожить зло… надо стать во главе его.
Что-то хлопнуло, послышался скрежет металла, и в подвал буквально скатился Фокин со снайперской винтовкой в руках.
– Вот теперь, Влад, мы точно попали! – закричал он. – Пролезли эти суки… пролезли! Сейчас будут здесь!!
Китаец засмеялся. Его смех резанул, как железом по стеклу. Юля опустилась возле него, а Китаец проговорил:
– Ну что, орлы… повезло вам! Если бы не Юля… не Юля…
– Папа!..
– Быстрее в эвакуационный ход, – на одном дыхании выговорил Китаец. – Только я… только я могу открыть. Быстрее.
Фокин смотрел на все это непонимающим взглядом нормального человека, только что за какие-то прегрешения загремевшего в психушку.
– Что?.. – наконец пробормотал он.
Китайца донесли до двери, открывающейся только его ладонью. Он криво улыбнулся и приложил руку к светящейся панели. Дверь поползла.
– Спешите, – выговорил Китаец. – Спешите… выйдете из хода, садитесь в мой «Лексус», включайте мигалки и дуйте… до Хабаровска, докуда угодно, только подальше отсюда! Вас никто не посмеет остановить, а пока разберутся, что к чему… пока разберутся…
– А как же ты, папа? – выдохнула Юля.
– Я? А у меня огнестрельное ранение в брюшину. Внутреннее кровотечение. Умру тихо, спокойно, так что не тревожься за меня, дочь. Я первый раз за эти годы дал волю эмоциям, а больше не хочу. Главное, что я снова победил. Хоть и горькая победа… пиррова. Все. Идите. Иди, Юля.
– Папа! – рванулась к нему она.
– Иди вон, дура!! – рявкнул Китаец из последних сил, а потом медленно сполз по стене рядом с закрывающейся дверью, за которой исчезли Свиридов, Фокин и Юля. На его губах выступила кровавая пена, а потом он тяжело, с усилием, произнес:
– Вот и все, Павел Кимович. Скоро буду базарить с Боцманом насчет небесного общака. Наверно, я и там… и там найду себя… я ведь такой многопрофильный человек… даже противно. Настроил себе замков… вот теперь сижу и подыхаю в этом… бетонном мешке… за дверью… как старый дурной крот… крот… Зато… зато никому не прошло даром… безнаказанно… дальневосточный синдром – страшная болезнь… А, наверно, и в самом деле непонятно: как я смог сделать все это?.. Но недаром… не-е-ет… недаром… сколько уйдет вместе со мной… вылечил синдром… вылечил… метастазы… док-тор…
Голова его откинулась в кромешной мгле, и никто не видел, как по холодеющей коже потянулась, застывая, тонкая струйка крови.
Эпилог
– Значит, это я. Я не хотел, чтобы ты видела меня таким, дочка.
– Я тоже не хотела, чтобы ты видел меня такой, папа.
Свиридов крутил головой, точно только что вынырнувший на поверхность ныряльщик. «Дочка»… «папа»? Что это еще за идиотизм?
– Довольно телячьих нежностей, – сказал Орехов. – Ребята, держите их на мушке. И Китайца тоже.
– Но… – начал было тот, у которого Орехов вырвал автомат, однако Вадим с такой силой ударил его, что он, приложившись затылком о полку, рухнул без сознания.
– Хватит!! – загремел Орехов. – Мне надоело! Семейные сцены! Ты, Китаец, все равно остался непригодным для нашего дела, как бы ни корчил из себя идейного вора и не прикидывался в тему! Кто знал, что она твоя дочь? Я же не знал, что личный врач Боцмана, ты… что это ее папаша! Да, я узнал. Позже. Да, я не говорил тебе, потому что ты уже набрал силу, и я хотел иметь рычаг давления на тебя, вот эту девчонку, которую ты считал пропавшей без вести. Я ей другую фамилию дал, да! Я ее в жизнь вывел, ты еще мне благодарен должен быть. Она глупо влипла во всю эту историю с киллерами, и она должна была умереть сегодня, здесь. Правда, это была бы слишком громкая смерть, ты узнал бы о ней и узнал бы ее, и тогда я труп. Я понял, что тебя тоже нужно убирать. И я сделал это.
И Орехов выстрелил в Китайца, а потом, когда его собственный подчиненный вдруг кинулся на Орехова, чтобы помешать ему добить Китайца, оскалил зубы и выстрелил в «громовца». Отшвырнув труп, он прицелился в Юлю, но вдруг его лицо обессмыслилось болью, он вздрогнул всем телом и начал сползать, цепляясь за полки. Когда он коснулся пола, то был уже мертв.
В его груди сидел «нож выживания», который за секунду до того крутил в руках Китаец – он же Павел Кимович Климов.
– Благодарю, дочь, – выговорил он, – кажется, это удалось мне вторично. Как его младшего брата. Только тут рука чуть дрогнула… он меня ведь тоже… приложил. Ну что ж… это хоть частично оправдает меня в твоих глазах. Кажется, мы остались втроем, – он взглянул на Свиридова, приложив руку к огнестрельной ране в животе, сел на пол. – Больно.
– Но как?.. – пробормотала Юля.
– Как я из хирурга платной клиники стал боссом преступной группировки? О, это очень просто, – выговорил он. – Помнишь, мы с тобой в детстве читали книжку про пиратов? «Одиссея капитана Блада». Про то, как врач из тихого английского городка волей обстоятельств становится главарем пиратов. Вот и со мной произошла та же фантастичная история, только все гораздо грубее и прозаичнее. Однажды за мной в клинику приехали люди – вот этот Орехов, кстати, и приехал. Они отвезли меня к Боцману и сказали, что я буду его личным врачом. Что Боцман болен и я буду при нем безотлучно. Оказывается, они посчитали меня чуть ли не лучшим врачом в городе. В том числе и диагностом. Ну… это уже тонкости.
– А как же я?
– А о тебе они сказали, что все будет отлично. Что ты будешь работать во «Владивосторге». А потом ты якобы погибла. Исчезла. Мне показали список пассажиров погибшего в аварии лайнера, и в списках было: Климова Юлия Павловна. С тех пор прошло много времени, года два или три, а может, и четыре, я как-то не считал. Много, но меньше, чем это протекало для… для меня. – Чувствовалось, что Китаец слабел, что уходило, быть может, драгоценное время, но никто не решался прервать его речь. – Я не стану объяснять тебе, как я стал зверем. Просто я подумал, что лечить такие создания, достойные только смерти, незачем. Я убил своего пациента. Но перед этим я сумел вжиться в его доверие, врасти в его структуры… много, много, ты и не поверишь, да и не надо. Я заработал много денег. Я мог бы сказать тебе номера счетов… и сказал бы, да только эти деньги… не принесут тебе… счастья… Кровавые деньги. А потом я захотел развалить всю эту банду, как спрут, опутавшую наш несчастный край. Известное изречение… чтобы уничтожить зло… надо стать во главе его.
Что-то хлопнуло, послышался скрежет металла, и в подвал буквально скатился Фокин со снайперской винтовкой в руках.
– Вот теперь, Влад, мы точно попали! – закричал он. – Пролезли эти суки… пролезли! Сейчас будут здесь!!
Китаец засмеялся. Его смех резанул, как железом по стеклу. Юля опустилась возле него, а Китаец проговорил:
– Ну что, орлы… повезло вам! Если бы не Юля… не Юля…
– Папа!..
– Быстрее в эвакуационный ход, – на одном дыхании выговорил Китаец. – Только я… только я могу открыть. Быстрее.
Фокин смотрел на все это непонимающим взглядом нормального человека, только что за какие-то прегрешения загремевшего в психушку.
– Что?.. – наконец пробормотал он.
Китайца донесли до двери, открывающейся только его ладонью. Он криво улыбнулся и приложил руку к светящейся панели. Дверь поползла.
– Спешите, – выговорил Китаец. – Спешите… выйдете из хода, садитесь в мой «Лексус», включайте мигалки и дуйте… до Хабаровска, докуда угодно, только подальше отсюда! Вас никто не посмеет остановить, а пока разберутся, что к чему… пока разберутся…
– А как же ты, папа? – выдохнула Юля.
– Я? А у меня огнестрельное ранение в брюшину. Внутреннее кровотечение. Умру тихо, спокойно, так что не тревожься за меня, дочь. Я первый раз за эти годы дал волю эмоциям, а больше не хочу. Главное, что я снова победил. Хоть и горькая победа… пиррова. Все. Идите. Иди, Юля.
– Папа! – рванулась к нему она.
– Иди вон, дура!! – рявкнул Китаец из последних сил, а потом медленно сполз по стене рядом с закрывающейся дверью, за которой исчезли Свиридов, Фокин и Юля. На его губах выступила кровавая пена, а потом он тяжело, с усилием, произнес:
– Вот и все, Павел Кимович. Скоро буду базарить с Боцманом насчет небесного общака. Наверно, я и там… и там найду себя… я ведь такой многопрофильный человек… даже противно. Настроил себе замков… вот теперь сижу и подыхаю в этом… бетонном мешке… за дверью… как старый дурной крот… крот… Зато… зато никому не прошло даром… безнаказанно… дальневосточный синдром – страшная болезнь… А, наверно, и в самом деле непонятно: как я смог сделать все это?.. Но недаром… не-е-ет… недаром… сколько уйдет вместе со мной… вылечил синдром… вылечил… метастазы… док-тор…
Голова его откинулась в кромешной мгле, и никто не видел, как по холодеющей коже потянулась, застывая, тонкая струйка крови.
Эпилог
Свиридов выглянул из окна гостиницы и увидел, что его машину рассматривает какой-то армянин. Нет, это был не Арам и, естественно, не покойный Аветисян. Да и машина была, откровенно говоря, не Свиридова: «Лексус» Китайца с перебитыми номерами можно было, впрочем, продать за хорошие деньги. Смешно. Начал с покупки, закончить можно продажей.
Свиридов выглянул в окно и крикнул:
– Эй, слющь, мащина интэрэсуещса?..
Свиридов выглянул в окно и крикнул:
– Эй, слющь, мащина интэрэсуещса?..