Страница:
Впрочем, студент из тридцатитрехлетнего Ильваса был — загляденье. К примеру, историк знал наизусть все куплеты Бесконечной Баллады, что само по себе внушало уважение.
— А дальше? — как раз требовал Лейнид, радуясь как ребенок, — дальше-то?
— Над ужасным институтом ветер робко шевелится, — прикрыв глаза, с каменным лицом читал Ильвас, — по безмолвным коридорам грядет грозный Лаунхоффер, неуклонно приближаясь… Он идет по галереям, он проходит по тоннелям. Где пройдет, не оглянувшись — там цветы в горшках завянут, где посмотрит между делом — там в стаканах чай замерзнет. Жутью веет в деканате — скоро, скоро всех отчислят!
— А дальше? Про Евстафьевну?
— Евстафьевна — зверь!
Тинкас ржал. Римма, сощурившись, как сытая кошка, аккуратно зевнула и скрестила руки под грудью.
— Ладно, — сказал Даниль, посмеиваясь. — Раз уж вы так трясетесь, я вам… знаете что? Я вам код дам.
— IDDQD? — с надеждой спросил Ильвас, который был всех старше и помнил древние времена.
— IDKFA! — уверенно сказал Лейнид, который тоже помнил. Широкову до выпуска было еще далеко, но он намеревался подготовиться заранее.
Даниль засмеялся.
— Что-то я в последнее время слишком добрый стал, — сказал он. — Значит, так: проводите рекогносцировку. Важно узнать, где Лаунхоффер будет сидеть. Осторожно, чтоб ничего не заподозрил, кладете на стол — не прямо перед ним, а с краю! — пачку бумаги. Смотрите, чтоб бумага была хорошая и годилась для рисования. И карандаш. Все! Ящер не подает признаков жизни. Если повезет.
— А если не повезет? — опасливо спросил Ильвас.
Даниль поразмыслил.
— Ему неинтересно, что вы там понаписали, — сказал аспирант, — и слушать вас скучно. Он будет либо рисовать, либо спать. Но если он будет спать, то может проснуться в любой момент. И вот что я вам скажу: важно помнить, что ты в этом не виноват. Ты не виноват, что Ящер проснулся именно на твоем выступлении. У него просто сон кончился. И еще: когда он просыпается, его на самом деле волнуют только два вопроса: «что я здесь делаю?» и «кто все эти люди?». Сказать он может что угодно, но вы ни в коем, ни в коем случае ему не возражайте! Ему нельзя возражать! Даже если он скажет, что вы профнепригодны, вас надо вывезти за сто первый километр и сгрузить в овощехранилище.
Ильвас содрогнулся.
— Ему надо задавать встречные вопросы, — авторитетно порекомендовал Даниль. — Просить уточнений. Отвечать ему лень, и он успокаивается. А если ему возражать, он звереет. И валит на корню.
Дипломники рассыпались в благодарностях, пышногрудая Римма поправляла бретельки, Лейнид, похохатывая, пробовал записывать Бесконечную Балладу в блокнот под диктовку историка, а Сергиевский натянуто улыбался, чувствуя, как уходит из груди веселье — словно вода через трещину. «Какой же я идиот, — ударяло в висках. — Идиот, идиот, идиот…» Его совет пятикурсникам только казался шуточным, он был вполне действенен, и головой об стенку хотелось биться от мысли, что он, Даниль, не додумался последовать ему сам.
«Что я наделал… — беспомощно удивлялся он. — Зачем? На кой хрен оно мне сдалось? Зачем — я — возражал — Ящеру?!.» Адский зверинец — не люди-подчиненные, которым можно вменить самодеятельность, это инструменты, продолжение воли Лаунхоффера, это практически он сам; разворачивая Координатора, Даниль показывал фигу Эрику Юрьевичу, и безнаказанным остаться не мог. Оставалось ждать, когда грянет гром.
Распрощавшись с повеселевшими студентами, Сергиевский ушел из столовой через точки и ступил на заасфальтированную дорожку в глубине Измайловского парка; день был хмурый и облачный, подмораживало, и потому гуляющих было немного. Вдалеке за деревьями показались и пропали скачущие лошади, и от их вида на душе почему-то стало спокойней.
Лиственные деревья уже почти обнажились; золото осени дотлевало в рыжем гнилье. Даниль шел, засунув руки в карманы плаща, и думал.
Несколько дней назад, на дороге у леса, он удовлетворил свое любопытство, поняв, как устроен зверинец, но вместе с тем необыкновенно сглупил. Как если бы на него смотрело дуло автомата — и он интересовался бы сборкой этого автомата, а не мыслями того, чей палец лежал на спуске.
«А кто его поймет-то? — с грустью подумал аспирант и поддал ногой пустую бутылку. — Он гений…»
Теперь-то Данилю казалось, что он с самого начала видел в «зверинце» некую целостность. Каждая из живых программ была полностью автономна и полифункциональна сама по себе, но вместе с тем являлась деталью высшей системы. Сергиевский наблюдал в действии лишь небольшую ее часть, и голова шла кругом, когда он пытался прикинуть, сколько все-таки у Ящера экспонатов и на что они способны в полном комплекте. Точно детальки Лего, программы совмещались, комбинировались, встраивались друг в друга; Ищейка и Координатор, структуры поиска и управления, в паре становились системой контроля, о возможностях которой даже задумываться не хотелось, в особенности оттого, что, без сомнений, в высшую систему точно так же инсталлировался Великий Пес…
— Стоп, — сказал Даниль вслух и действительно остановился.
«Охотника я вам не дам, — сказал Лаунхоффер. — Вы с ним не справитесь». Если б Сергиевский чуть хуже знал своего руководителя, то решил бы, что жрецы заявлялись к нему вторично и так-таки выклянчили божественного добермана для своих целей. Но единственным человеком, который мог переубедить Ящера, была Ворона, а Ворона уж точно не стала бы просить за каких-то жрецов. «Да там и не было никаких жрецов! — осознал Даниль. — Там людей-то было трое, остальные — куклы Координатора… да и эти-то трое тоже куклы. Птичка командовала!» Стало быть, ястреб Лаунхоффера мог справиться с Охотником… «Впрочем, на то он и Координатор, — заключил Даниль и сел на скамейку. — Как пить дать, они вообще способны действовать автономно. Чтоб не отвлекать хозяина от работы».
Красота решения ошеломляла. Вот только эффективность всей этой красоты Даниль прикинуть не мог, потому что так и не понял, ради какой цели создавался адский зверинец.
Не утруждая себя приветствием, фронтлайн-менеджер косо глянул на кармахирурга и снова уткнулся в книгу. Опоздавший на два часа Даниль поймал себя на том, что ему хочется чуть ли не заключить дурака Нику в братские объятия — до того казался менеджер обыкновенным, привычным, почти родным. Лучезарно улыбаясь, Сергиевский направился в кабинет и мимоходом заглянул через плечо Ники в разворот толстого тома. Менеджер читал «Властелина колец». Даниль многозначительно хихикнул и под ненавидящим взором Ники удалился.
Глас интуиции обнадеживал: сегодня клиентов ждать не стоило. На работу Даниль ходил затем же, зачем иные студенты ходят в читальные залы библиотек: страдая хронической ленью, аспирант пытался заставить себя делать хоть что-то. Помогало слабо, потому что рабочий компьютер Даниля был подключен к Сети, но все же диссертация строчка за строчкой подвигалась вперед.
Сергиевский включил обе машины, устроился в кресле, стукнулся в «аську» к секретарше и попросил кофе, выпил кофе, разглядывая потолок, покурил, несмотря на запрет курить в помещении, и еще немного посидел просто так. Настроение неуклонно улучшалось — день наконец-то обещал пройти спокойно. Заняться Даниль намеревался отчетом о поездке под Тверь в двух вариантах, для обоих Ла-Ла, и думал, о чем следует умолчать. Спустя некоторое время пришла еще одна оптимистичная мысль: а ведь Лаунхоффер может и не устроить разноса, потому что аспирант имеет полное право спросить, чего Эрик Юрьевич добивался, посылая за кем-то Охотника.
«И за кем, собственно, он его посылал», — мысленно закончил Даниль, стуча по клавишам.
Это тоже был вопрос вопросов.
Когда зазвонил мобильник, он даже не удивился: безотчетной тревоги, предшествующей плохой новости, он не чувствовал, мало ли кто мог звонить — приятель ли, приятельница… Даниль только вяло скривился, увидав на экране имя Аннаэр.
— Извини, что отвлекаю, — глуховато сказала она. — Можно?
— Да я особо не занят, — честно ответил Сергиевский.
— Я хотела у тебя спросить кое-что. Проконсультироваться.
— А-а… — смутно удивился Даниль. — Пожалуйста. Чем смогу.
— Ты сейчас на работе? Можно, я заскочу?
— Конечно. Только в дверь войди, а то мало ли кто ввалится вдруг.
— Ладно.
Спустя пару минут он заново проникся уважением к Мрачной Девочке, которая умела навести страху на кого угодно. Распахнувший дверь Ника пробурчал не обычное свое «тебя тут девка хочет», а почтительно-настороженное «к тебе тут по делу пришли».
— Привет, — весело сказал Сергиевский, поднимаясь из-за стола. — Чем обязан?
Эрдманн потупилась.
— Да ты садись, — улыбнулся Даниль. — Хочешь, кофе принесут?
— Нет, спасибо, не надо. — Мрачная Девочка села и оправила юбку. Выглядела она скованной и какой-то виноватой, Даниль удивился и со все большим нетерпением ждал, когда она перейдет к делу. Аня оглядела скромный кабинет, прищурилась, рассматривая что-то в окне, и вздохнула.
— Ань, ты…
— Извини, — снова сказала она. — Я подумала, что ты это можешь знать лучше меня, в конце концов, проблема с сансарой связана.
«Опаньки», — подумал Даниль; внутри зародилось смутное подозрение, хотя плохими предчувствиями оно все равно не сопровождалось.
— Даниль, — наконец, выговорила Аня, скосив взгляд куда-то в угол. — В общем… Мы с Эриком Юрьевичем разговаривали, я об одной проблеме обмолвилась, и Эрик Юрьевич мне статью посоветовал написать, он сказал, что мне все равно публикации нужны. А я эту проблему так… детально не рассматривала. Я искусственными тонкими телами занимаюсь, ты же знаешь, а ты к натуральной среде ближе…
— Что за проблема-то?
— Свободные фрагменты, — Аннаэр помялась. — Ты извини, если я занудно буду говорить, я уже текст набросала и простыми словами не могу объяснять, все время на формулировки сбиваюсь.
— Да ну, Ань, подумаешь, — засмеялся Даниль. — Я что, маленький, по-твоему?..
— Извини, — Мрачная Девочка совсем съежилась, она не поднимала глаз, и Данилю уже хотелось ее утешить и успокоить. — После завершения жизненного цикла душа распадается на фрагменты, которые перемешиваются с остатками других душ и элементами стихий, обкатываются в тонком плане, как береговая галька, таким образом обновляются и становятся исходным материалом для образования новых душ. Это чем-то похоже на жизненный цикл звезды. Одним из основополагающих свойств свободных фрагментов является их валентность, способность как бы слипаться, объединяться с другими фрагментами и с объектами плотного мира.
— Ну, — сказал Даниль. Пока что Аня не более чем пересказывала учебник («береговую гальку» она взяла именно оттуда — автором учебника была Лильяна Евстафьевна, которая мыслила поэтически), и Сергиевский успел сообразить, что статья пойдет не во внутренний сборник МГИТТ, а в какой-то научный журнал, может, даже англоязычный.
— Одна из малоисследованных проблем… ну, у нас все проблемы малоисследованные… — стесненно сказала Аня, едва подняв на Даниля глаза, — это «барабашка»… способность свободных фрагментов подсоединяться к небелковым структурам в плотном мире. Неизвестно, как было раньше, а теперь наиболее часты случаи подсоединения к автомобилям и домашним компьютерам, то есть достаточно сложным устройствам, работающим с человеком. Видимо, так проявляется остаточное стремление к социализации. Кроме того, многие люди склонны к анимистическому мышлению, что облегчает фрагментам подсоединение. У меня ноутбук такой.
— И чего?
— Я обмолвилась об этом, а Эрик Юрьевич сказал, чтоб я статью написала. Я говорю — это же все знают. А он сказал, что эти фрагменты еще никто не додумался использовать во благо. Например, сообщать им функцию защиты контактирующего с ними человека. Создавать что-то вроде амулетов. Скажем, чтобы квазидуша автомобиля стремилась избегать аварий, еще какая-нибудь защищала от болезней, или даже способствовала высветлению кармы. Я говорю: «Эрик Юрьевич, это же ваша идея, я не могу ее от своего имени разрабатывать». А он: «Я ее только сформулировал. Пишите. Будет публикация». Вот… я пишу. Только я не очень хорошо эту сферу знаю, а ты должен был заниматься… в связи с динамикой сансары…
— Я, если честно, глубоко не вникал. Но занимался. А что тебя интересует?
— Насколько сложное должно быть устройство, чтобы фрагмент мог к нему подсоединиться, — Аннаэр, наконец, подняла голову. — И какие функции фрагменту можно сообщить. И где можно брать донорские фрагменты, чтобы не нарушить динамику сансары — вот что главное, без этого все исследование ничего не стоит.
«В аномалии можно, — немедленно пришло в голову аспиранту. — Даже нужно. Много их там… не по делу свободных».
Но сразу он этого не сказал, потому что глаза у него полезли на лоб, а сердце — в пятки.
Аня, потупившись, ждала ответа, очевидно полагая, что Даниль погрузился в размышления; тот только надеялся, что лицо у него сейчас не настолько глупое, чтобы Мрачная Девочка свое мнение поменяла. «Что-то будет, — ужасался Сергиевский. — Ой, что-то будет!» Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, с какой стати Лаунхоффер вдруг заинтересовался свойствами свободных фрагментов, да еще в плане их практического употребления. Его никогда не занимала практика, он занимался теорией, притом исключительно для собственного удовольствия, отнюдь не стремясь принести пользу человечеству — и тут вдруг «защита от болезней», «высветление кармы», «амулеты»… «Ящер все знает, — понял Даниль. — И он страшно обиделся! Кто же ему сказал? Гена? Ворона? Она что, совсем с ума сошла?!»
— Даниль, — Эрдманн встревоженно заглянула ему в лицо, — что-то не так?
— Н-нет, — строго сказал тот и потер лоб — хотелось скрыть лицо. — Н-ничего. Д-думаю. И… извини.
— Ничего, — она захлопала глазами. — Ты можешь что-то посоветовать?
— Могу, — Даниль невольно усмехнулся краем рта. — Еще минуту подумать дай.
— Да, конечно… — в глазах Ани Сергиевский увидел нарастающее почтение, и ему стало весело, хоть и немного страшно. «Опять Ла-Ла бодаются! — с нутряным смешком подумал он. — Высокими человечьими лбищами». Картина ученого сражения против воли предстала как живая, и Данилю стоило огромных усилий не рассмеяться.
Ящер узнал, что проблему аномалии собираются решать без него — и вознамерился Ларионову подгадить. Ректор предполагал вести исследования в плане создания лекарства или вакцины для тонких тел, а Лаунхоффер нашел альтернативный способ. Но идти к конкуренту с предложением помощи он, конечно, не стал, и даже не стал писать статью собственноручно — отдал, а точнее, силком всучил идею скромной, ничем пока не прославившейся девочке Анечке, да еще и с прицелом на внешнее научное издание. Пусть Ларионов прочитает в «Journal of Karma Surgery», как аспирантка Лаунхоффера в два счета решила волнующую его сложнейшую проблему. Полное исследование Северорусской аномалии — вопрос десятилетий, и неизвестно, как долго придется вырабатывать эффективную технологию борьбы с ее последствиями на уровне всей сансары, прооперировать несколько десятков тысяч человек физически невозможно, но сконструировать защитную структуру-«амулет» и раздавать пострадавшим, а также новорожденным — это вполне реально… «А мне-то что делать? — запоздало насторожился Сергиевский. — Андрей Анатольевич обидится, наверное. Может, обойти как-нибудь? А… да ладно. Главное — люди. Ларионов поймет…»
И тут Даниль понял сам.
До аспиранта дошло, чего и как добивался Андрей Анатольевич, и ребра заныли от смеха. «Дух противоречия силен в этом достойнейшем человеке», — вспомнил он. Добрый забавный старец скоро должен был разменять век; он прошел войну, он удостоился всех научных регалий и пережил свое честолюбие. Он просто хотел, чтобы Эрик Юрьевич на полчаса отвлекся от игры в божественных кукол и использовал свой несравненный разум для решения настоящей проблемы. На просьбу о помощи Лаунхоффер не отреагировал бы из принципа, отрезав, что занят работой — но заподозрив, что в нем не нуждаются, ворвался в расположение сил как танк. «Старикан тоже знает код, — пузырясь от восторга, подумал Даниль. — Ух, как Ящер будет злиться, когда поймет, что его развели! Ну да, есть два способа что-то сделать: сделать самому и запретить делать это детям…»
Лаунхоффер гениален, а Ларионов мудр; может, блистательные Ла-Ла и не подадут друг другу руки при встрече, но чудовищная угроза отступит, ученые МГИТТ справятся с аномалией.
— Значит так, — сказал Даниль, — Ань, слушай…
Улыбалось с небес бледное осеннее солнце, высверкивая отражениями в темных зеркалах луж; играл последними листьями ветер, по-зимнему холодный, не по-зимнему влажный. Упрямо зеленела трава, ловила последнее тепло. Блистали начищенные стекла витрин, еще не во всех кафе закрылись летние веранды, и девушки не прятали кудрей под шапками.
Он шел, отвечая солнцу улыбкой, с разбегу перескакивая через лужи, танцующей походкой счастливого праздного человека. Засунув руки в карманы, глазел по сторонам и напевал под нос что-то веселое без слов и связной мелодии. Провожал глазами красавиц и подмигивал детям — молодой, беззаботный и всемогущий.
Подойдя к воротам МГИТТ, Даниль остановился и задрал голову: в вышине над институтом, ярко-черные на сверкающей голубизне, кружились птицы. Это были обыкновенные птицы, самые простые, кормившиеся в скверах и на помойках, и оттого на душе у аспиранта окончательно просветлело.
Как-то все само собой успокоилось и обошлось; такие схемы развития событий Данилю всегда были очень по сердцу. Последняя встреча с Ящером прошла как по маслу: тот нашел ценными некоторые мысли, высказанные Сергиевским в начала аналитической части, расщедрился, подсказав пару непрямых связей, и ни единым словом не обмолвился об инциденте на лесной дороге. То ли решил не провоцировать лишних вопросов, то ли имел параллельный план; в любом случае Даниль уже устал беспокоиться и с радостью забыл о случившемся.
В институт он шел частью по просьбе Аннаэр, частью ради развлечения. Откровенно говоря, только для Мрачной Девочки Сергиевский напрягаться бы не стал, но замученная работой Аня давала ему отличный повод снова влезть в отдел мониторинга и покопаться на дисках тамошних компьютеров. Потому-то Даниль и играл джентльмена. Ему ничего не стоило уйти с работы посреди дня, а вот кармахирург первой категории А.В. Эрдманн такого позволить себе не могла, не могла она и ждать субботы: из-за отсутствия данных, которые могли уместиться на двух листках А4, запаздывала ее статья, статью ждал Эрик Юрьевич, и Аня впадала в отчаяние.
Насчет стража Даниль не беспокоился. В самом худшем случае — если он все-таки заблудится в сознании ворона и не найдет выхода — будет проще простого объяснить Лаунхофферу, что он потерял в отделе мониторинга. Тот не сможет возразить против помощи Ане со статьей.
Тем не менее, блуждать по разумному лабиринту Данилю совсем не хотелось, и он намеревался себя подстраховать. Надежней всего было снова обратиться к Вороне, но аспирант стеснялся признаться, что боится охранной программы Эрика Юрьевича. Прикинув свои возможности, он решил, что снаружи, у лифта, кто-то должен ждать и держать связь, не давая ему перепутать измерения.
Кандидатуру на этот ответственный пост он уже нашел: на крыльце ждал Лейнид.
Даниль оптимистично его поприветствовал, и направился вместе с любопытствующим инспектором в таинственный флигель.
Аспирант решил рискнуть и не стал вытягивать наверх лифт: как его вызвать, он не знал, тащить тяжеленную кабину собственными силами казалось зряшной натугой, и Даниль переместился в подвал через точки. Связь не сбилась, Лейнид отозвался сверху. Сергиевский, улыбаясь, пошел к знакомой двери.
— Открывай, Сова, Медведь пришел! — радостно провозгласил он и, распахнув дверь пинком, икнул от неожиданности.
На спинке ближайшего стула действительно сидела сова.
Круглые желтые глаза уставились на прибывшего.
— Э-э-э… привет, — оторопело сказал Даниль.
— Угу, — ответила сова и посмотрела на ворона.
Захлопав крыльями, суровый страж снялся со шкафа и перелетел ближе к подруге. «Ого! — мысленно сказал Даниль, посмеиваясь. — Пять!» Сова здесь не более чем присутствовала, и функции ее в зверинце Сергиевский определить не мог, но сам факт знакомства с очередным экспонатом его веселил. Не иначе желтоглазая явилась навестить приятеля.
Ворон смотрел на Даниля в упор; неведомо, как в птичьих глазах могли отражаться испытываемые чувства, но вид у ворона был неприветливый до крайности. Секунду аспиранту казалось, что пернатый намерен безыскусно заехать ему клювом в глаз. Намерения своего ворон, конечно, не реализовал, и все же Даниль ощутил настоятельную потребность объясниться.
— Ты не вейся, черный ворон, — пробормотал он, втягивая голову в плечи, — над ма-е-йю га-ла-вой… безмозглой… я по делу сюда прибыл… черный ворон, я не твой.
Взгляд ворона стал насмешливым и скептическим.
— Мужик, — проникновенно сказал Сергиевский, почувствовав себя вдребезги укуренным хиппи, разговаривающим с цветами и птицами, — мужик, я правда по делу. Аньке Эрдманн карта плотности свободных фрагментов нужна, она сама прийти не может, меня попросила. Анька — аспирантка Лаунхоффера, Эрика Юрьевича, понял? Это он ей статью велел написать!
— Угу, — сказала сова и посмотрела на ворона.
Ворон посмотрел на сову.
Безмолвный диалог продолжался добрую минуту, а потом ворон юркнул под стол и ткнул клювом в кнопку, услужливо включив один из компьютеров.
— Ах-ха! — жадно выдохнул аспирант, приникая к машине.
Нужную карту он нашел быстро; минут пять ушло на то, чтобы разобраться, как извлечь ее из программы слежения, а потом Даниль перенес данные на флэшку, создав себе алиби, коварно ухмыльнулся и приступил к изучению содержимого жесткого диска.
Он не сразу обнаружил подвох, и неудивительно — операционная система выглядела точь-в-точь как привычные «Окошки», не выбрасывала никаких подозрительных сообщений, по обыкновению слегка притормаживала, и нужно было обладать дедукцией Шерлока Холмса, чтобы заметить странности. Даниль не заметил бы их вовсе, если бы не нашел в недрах диска архив видео. Это были записанные с телепрограмм новостные сюжеты, посвященные стфари, с самых первых, сенсационно-панических, до поздних аналитических программ, и один файл Сергиевский бездумно, почти без любопытства, запустил. Двое почтенных мужей в костюмах и галстуках сидели в студии и предавались обсуждению проблемы; разрешение было низкое, картинка — маленькая, но видео все равно проигрывалось скачками.
«Что за фигня? — лениво подумал аспирант, закрыв окно программы. — Ну ладно, тут в тонком мире квантовый стоит, но неужели в плотном совсем старье?» Даниль хмыкнул и зашел в «Панель управления» — глянуть характеристики.
Здесь-то его и ждал сюрприз.
— Ни хрена себе! — у Даниля глаза полезли на лоб, когда он увидел задействованные мощности. — Вот это… это… это же экстаз!
Ни один человек, хоть раз слыхавший слово «апгрейд», не мог остаться равнодушным к таким параметрам. Во многих исследовательских центрах мира бились над задачей приспособить квантовые компьютеры для обыденных нужд, но пока полностью рабочие версии стояли только в институтах тонкого тела и тому подобных учреждениях — там, где были люди, способные на полноценную работу в тонком мире. Показатели, которые высвечивал Данилю обыкновеннейший жидкокристаллический монитор, соответствовали не начинке пыльного системного блока под столом, а тусклой многолучевой звезде, видимой только нефизическим зрением и распределявшей вычисления во множество вероятностных вселенных…
Секунду спустя Сергиевский впал в крайнее изумление. Причиной тому были две вещи: во-первых, ни одна программа, созданная для обычных компьютеров, не могла поддерживать такой объем памяти и такую частоту процессора, а во-вторых, что должен был обсчитывать квантовый компьютер так, чтобы на нем тормозило видео? И прежде, чем вспомнить, что видео обычно тормозит из-за отсутствия нужных кодеков, Даниль с размаху щелкнул по Ctrl-Alt-Del, уставился на список выполняющихся программ и увидел, что ресурс действительно задействован на девяносто восемь процентов.
Аспирант удивленно сморгнул.
Углубившись в размышления над списком, он не услышал шороха за спиной и чуть не заорал, когда недлинные когти прихватили ткань плаща на его плече.
— Угу! — сказала сова, задев крылом данилево ухо; круглые желтые глаза ее внимательно и настороженно разглядывали монитор.
— Ой, блин, — только и сказал Сергиевский, выворачивая шею в попытке разглядеть наглую птицу.
Ворон каркнул и захлопал крыльями; лезть непрошеному гостю на загривок он, очевидно, полагал ниже своего достоинства и спланировал на край соседнего, выключенного монитора, откуда снова каркнул, оглушительно и зловеще.
— А дальше? — как раз требовал Лейнид, радуясь как ребенок, — дальше-то?
— Над ужасным институтом ветер робко шевелится, — прикрыв глаза, с каменным лицом читал Ильвас, — по безмолвным коридорам грядет грозный Лаунхоффер, неуклонно приближаясь… Он идет по галереям, он проходит по тоннелям. Где пройдет, не оглянувшись — там цветы в горшках завянут, где посмотрит между делом — там в стаканах чай замерзнет. Жутью веет в деканате — скоро, скоро всех отчислят!
— А дальше? Про Евстафьевну?
— Евстафьевна — зверь!
Тинкас ржал. Римма, сощурившись, как сытая кошка, аккуратно зевнула и скрестила руки под грудью.
— Ладно, — сказал Даниль, посмеиваясь. — Раз уж вы так трясетесь, я вам… знаете что? Я вам код дам.
— IDDQD? — с надеждой спросил Ильвас, который был всех старше и помнил древние времена.
— IDKFA! — уверенно сказал Лейнид, который тоже помнил. Широкову до выпуска было еще далеко, но он намеревался подготовиться заранее.
Даниль засмеялся.
— Что-то я в последнее время слишком добрый стал, — сказал он. — Значит, так: проводите рекогносцировку. Важно узнать, где Лаунхоффер будет сидеть. Осторожно, чтоб ничего не заподозрил, кладете на стол — не прямо перед ним, а с краю! — пачку бумаги. Смотрите, чтоб бумага была хорошая и годилась для рисования. И карандаш. Все! Ящер не подает признаков жизни. Если повезет.
— А если не повезет? — опасливо спросил Ильвас.
Даниль поразмыслил.
— Ему неинтересно, что вы там понаписали, — сказал аспирант, — и слушать вас скучно. Он будет либо рисовать, либо спать. Но если он будет спать, то может проснуться в любой момент. И вот что я вам скажу: важно помнить, что ты в этом не виноват. Ты не виноват, что Ящер проснулся именно на твоем выступлении. У него просто сон кончился. И еще: когда он просыпается, его на самом деле волнуют только два вопроса: «что я здесь делаю?» и «кто все эти люди?». Сказать он может что угодно, но вы ни в коем, ни в коем случае ему не возражайте! Ему нельзя возражать! Даже если он скажет, что вы профнепригодны, вас надо вывезти за сто первый километр и сгрузить в овощехранилище.
Ильвас содрогнулся.
— Ему надо задавать встречные вопросы, — авторитетно порекомендовал Даниль. — Просить уточнений. Отвечать ему лень, и он успокаивается. А если ему возражать, он звереет. И валит на корню.
Дипломники рассыпались в благодарностях, пышногрудая Римма поправляла бретельки, Лейнид, похохатывая, пробовал записывать Бесконечную Балладу в блокнот под диктовку историка, а Сергиевский натянуто улыбался, чувствуя, как уходит из груди веселье — словно вода через трещину. «Какой же я идиот, — ударяло в висках. — Идиот, идиот, идиот…» Его совет пятикурсникам только казался шуточным, он был вполне действенен, и головой об стенку хотелось биться от мысли, что он, Даниль, не додумался последовать ему сам.
«Что я наделал… — беспомощно удивлялся он. — Зачем? На кой хрен оно мне сдалось? Зачем — я — возражал — Ящеру?!.» Адский зверинец — не люди-подчиненные, которым можно вменить самодеятельность, это инструменты, продолжение воли Лаунхоффера, это практически он сам; разворачивая Координатора, Даниль показывал фигу Эрику Юрьевичу, и безнаказанным остаться не мог. Оставалось ждать, когда грянет гром.
Распрощавшись с повеселевшими студентами, Сергиевский ушел из столовой через точки и ступил на заасфальтированную дорожку в глубине Измайловского парка; день был хмурый и облачный, подмораживало, и потому гуляющих было немного. Вдалеке за деревьями показались и пропали скачущие лошади, и от их вида на душе почему-то стало спокойней.
Лиственные деревья уже почти обнажились; золото осени дотлевало в рыжем гнилье. Даниль шел, засунув руки в карманы плаща, и думал.
Несколько дней назад, на дороге у леса, он удовлетворил свое любопытство, поняв, как устроен зверинец, но вместе с тем необыкновенно сглупил. Как если бы на него смотрело дуло автомата — и он интересовался бы сборкой этого автомата, а не мыслями того, чей палец лежал на спуске.
«А кто его поймет-то? — с грустью подумал аспирант и поддал ногой пустую бутылку. — Он гений…»
Теперь-то Данилю казалось, что он с самого начала видел в «зверинце» некую целостность. Каждая из живых программ была полностью автономна и полифункциональна сама по себе, но вместе с тем являлась деталью высшей системы. Сергиевский наблюдал в действии лишь небольшую ее часть, и голова шла кругом, когда он пытался прикинуть, сколько все-таки у Ящера экспонатов и на что они способны в полном комплекте. Точно детальки Лего, программы совмещались, комбинировались, встраивались друг в друга; Ищейка и Координатор, структуры поиска и управления, в паре становились системой контроля, о возможностях которой даже задумываться не хотелось, в особенности оттого, что, без сомнений, в высшую систему точно так же инсталлировался Великий Пес…
— Стоп, — сказал Даниль вслух и действительно остановился.
«Охотника я вам не дам, — сказал Лаунхоффер. — Вы с ним не справитесь». Если б Сергиевский чуть хуже знал своего руководителя, то решил бы, что жрецы заявлялись к нему вторично и так-таки выклянчили божественного добермана для своих целей. Но единственным человеком, который мог переубедить Ящера, была Ворона, а Ворона уж точно не стала бы просить за каких-то жрецов. «Да там и не было никаких жрецов! — осознал Даниль. — Там людей-то было трое, остальные — куклы Координатора… да и эти-то трое тоже куклы. Птичка командовала!» Стало быть, ястреб Лаунхоффера мог справиться с Охотником… «Впрочем, на то он и Координатор, — заключил Даниль и сел на скамейку. — Как пить дать, они вообще способны действовать автономно. Чтоб не отвлекать хозяина от работы».
Красота решения ошеломляла. Вот только эффективность всей этой красоты Даниль прикинуть не мог, потому что так и не понял, ради какой цели создавался адский зверинец.
Не утруждая себя приветствием, фронтлайн-менеджер косо глянул на кармахирурга и снова уткнулся в книгу. Опоздавший на два часа Даниль поймал себя на том, что ему хочется чуть ли не заключить дурака Нику в братские объятия — до того казался менеджер обыкновенным, привычным, почти родным. Лучезарно улыбаясь, Сергиевский направился в кабинет и мимоходом заглянул через плечо Ники в разворот толстого тома. Менеджер читал «Властелина колец». Даниль многозначительно хихикнул и под ненавидящим взором Ники удалился.
Глас интуиции обнадеживал: сегодня клиентов ждать не стоило. На работу Даниль ходил затем же, зачем иные студенты ходят в читальные залы библиотек: страдая хронической ленью, аспирант пытался заставить себя делать хоть что-то. Помогало слабо, потому что рабочий компьютер Даниля был подключен к Сети, но все же диссертация строчка за строчкой подвигалась вперед.
Сергиевский включил обе машины, устроился в кресле, стукнулся в «аську» к секретарше и попросил кофе, выпил кофе, разглядывая потолок, покурил, несмотря на запрет курить в помещении, и еще немного посидел просто так. Настроение неуклонно улучшалось — день наконец-то обещал пройти спокойно. Заняться Даниль намеревался отчетом о поездке под Тверь в двух вариантах, для обоих Ла-Ла, и думал, о чем следует умолчать. Спустя некоторое время пришла еще одна оптимистичная мысль: а ведь Лаунхоффер может и не устроить разноса, потому что аспирант имеет полное право спросить, чего Эрик Юрьевич добивался, посылая за кем-то Охотника.
«И за кем, собственно, он его посылал», — мысленно закончил Даниль, стуча по клавишам.
Это тоже был вопрос вопросов.
Когда зазвонил мобильник, он даже не удивился: безотчетной тревоги, предшествующей плохой новости, он не чувствовал, мало ли кто мог звонить — приятель ли, приятельница… Даниль только вяло скривился, увидав на экране имя Аннаэр.
— Извини, что отвлекаю, — глуховато сказала она. — Можно?
— Да я особо не занят, — честно ответил Сергиевский.
— Я хотела у тебя спросить кое-что. Проконсультироваться.
— А-а… — смутно удивился Даниль. — Пожалуйста. Чем смогу.
— Ты сейчас на работе? Можно, я заскочу?
— Конечно. Только в дверь войди, а то мало ли кто ввалится вдруг.
— Ладно.
Спустя пару минут он заново проникся уважением к Мрачной Девочке, которая умела навести страху на кого угодно. Распахнувший дверь Ника пробурчал не обычное свое «тебя тут девка хочет», а почтительно-настороженное «к тебе тут по делу пришли».
— Привет, — весело сказал Сергиевский, поднимаясь из-за стола. — Чем обязан?
Эрдманн потупилась.
— Да ты садись, — улыбнулся Даниль. — Хочешь, кофе принесут?
— Нет, спасибо, не надо. — Мрачная Девочка села и оправила юбку. Выглядела она скованной и какой-то виноватой, Даниль удивился и со все большим нетерпением ждал, когда она перейдет к делу. Аня оглядела скромный кабинет, прищурилась, рассматривая что-то в окне, и вздохнула.
— Ань, ты…
— Извини, — снова сказала она. — Я подумала, что ты это можешь знать лучше меня, в конце концов, проблема с сансарой связана.
«Опаньки», — подумал Даниль; внутри зародилось смутное подозрение, хотя плохими предчувствиями оно все равно не сопровождалось.
— Даниль, — наконец, выговорила Аня, скосив взгляд куда-то в угол. — В общем… Мы с Эриком Юрьевичем разговаривали, я об одной проблеме обмолвилась, и Эрик Юрьевич мне статью посоветовал написать, он сказал, что мне все равно публикации нужны. А я эту проблему так… детально не рассматривала. Я искусственными тонкими телами занимаюсь, ты же знаешь, а ты к натуральной среде ближе…
— Что за проблема-то?
— Свободные фрагменты, — Аннаэр помялась. — Ты извини, если я занудно буду говорить, я уже текст набросала и простыми словами не могу объяснять, все время на формулировки сбиваюсь.
— Да ну, Ань, подумаешь, — засмеялся Даниль. — Я что, маленький, по-твоему?..
— Извини, — Мрачная Девочка совсем съежилась, она не поднимала глаз, и Данилю уже хотелось ее утешить и успокоить. — После завершения жизненного цикла душа распадается на фрагменты, которые перемешиваются с остатками других душ и элементами стихий, обкатываются в тонком плане, как береговая галька, таким образом обновляются и становятся исходным материалом для образования новых душ. Это чем-то похоже на жизненный цикл звезды. Одним из основополагающих свойств свободных фрагментов является их валентность, способность как бы слипаться, объединяться с другими фрагментами и с объектами плотного мира.
— Ну, — сказал Даниль. Пока что Аня не более чем пересказывала учебник («береговую гальку» она взяла именно оттуда — автором учебника была Лильяна Евстафьевна, которая мыслила поэтически), и Сергиевский успел сообразить, что статья пойдет не во внутренний сборник МГИТТ, а в какой-то научный журнал, может, даже англоязычный.
— Одна из малоисследованных проблем… ну, у нас все проблемы малоисследованные… — стесненно сказала Аня, едва подняв на Даниля глаза, — это «барабашка»… способность свободных фрагментов подсоединяться к небелковым структурам в плотном мире. Неизвестно, как было раньше, а теперь наиболее часты случаи подсоединения к автомобилям и домашним компьютерам, то есть достаточно сложным устройствам, работающим с человеком. Видимо, так проявляется остаточное стремление к социализации. Кроме того, многие люди склонны к анимистическому мышлению, что облегчает фрагментам подсоединение. У меня ноутбук такой.
— И чего?
— Я обмолвилась об этом, а Эрик Юрьевич сказал, чтоб я статью написала. Я говорю — это же все знают. А он сказал, что эти фрагменты еще никто не додумался использовать во благо. Например, сообщать им функцию защиты контактирующего с ними человека. Создавать что-то вроде амулетов. Скажем, чтобы квазидуша автомобиля стремилась избегать аварий, еще какая-нибудь защищала от болезней, или даже способствовала высветлению кармы. Я говорю: «Эрик Юрьевич, это же ваша идея, я не могу ее от своего имени разрабатывать». А он: «Я ее только сформулировал. Пишите. Будет публикация». Вот… я пишу. Только я не очень хорошо эту сферу знаю, а ты должен был заниматься… в связи с динамикой сансары…
— Я, если честно, глубоко не вникал. Но занимался. А что тебя интересует?
— Насколько сложное должно быть устройство, чтобы фрагмент мог к нему подсоединиться, — Аннаэр, наконец, подняла голову. — И какие функции фрагменту можно сообщить. И где можно брать донорские фрагменты, чтобы не нарушить динамику сансары — вот что главное, без этого все исследование ничего не стоит.
«В аномалии можно, — немедленно пришло в голову аспиранту. — Даже нужно. Много их там… не по делу свободных».
Но сразу он этого не сказал, потому что глаза у него полезли на лоб, а сердце — в пятки.
Аня, потупившись, ждала ответа, очевидно полагая, что Даниль погрузился в размышления; тот только надеялся, что лицо у него сейчас не настолько глупое, чтобы Мрачная Девочка свое мнение поменяла. «Что-то будет, — ужасался Сергиевский. — Ой, что-то будет!» Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, с какой стати Лаунхоффер вдруг заинтересовался свойствами свободных фрагментов, да еще в плане их практического употребления. Его никогда не занимала практика, он занимался теорией, притом исключительно для собственного удовольствия, отнюдь не стремясь принести пользу человечеству — и тут вдруг «защита от болезней», «высветление кармы», «амулеты»… «Ящер все знает, — понял Даниль. — И он страшно обиделся! Кто же ему сказал? Гена? Ворона? Она что, совсем с ума сошла?!»
— Даниль, — Эрдманн встревоженно заглянула ему в лицо, — что-то не так?
— Н-нет, — строго сказал тот и потер лоб — хотелось скрыть лицо. — Н-ничего. Д-думаю. И… извини.
— Ничего, — она захлопала глазами. — Ты можешь что-то посоветовать?
— Могу, — Даниль невольно усмехнулся краем рта. — Еще минуту подумать дай.
— Да, конечно… — в глазах Ани Сергиевский увидел нарастающее почтение, и ему стало весело, хоть и немного страшно. «Опять Ла-Ла бодаются! — с нутряным смешком подумал он. — Высокими человечьими лбищами». Картина ученого сражения против воли предстала как живая, и Данилю стоило огромных усилий не рассмеяться.
Ящер узнал, что проблему аномалии собираются решать без него — и вознамерился Ларионову подгадить. Ректор предполагал вести исследования в плане создания лекарства или вакцины для тонких тел, а Лаунхоффер нашел альтернативный способ. Но идти к конкуренту с предложением помощи он, конечно, не стал, и даже не стал писать статью собственноручно — отдал, а точнее, силком всучил идею скромной, ничем пока не прославившейся девочке Анечке, да еще и с прицелом на внешнее научное издание. Пусть Ларионов прочитает в «Journal of Karma Surgery», как аспирантка Лаунхоффера в два счета решила волнующую его сложнейшую проблему. Полное исследование Северорусской аномалии — вопрос десятилетий, и неизвестно, как долго придется вырабатывать эффективную технологию борьбы с ее последствиями на уровне всей сансары, прооперировать несколько десятков тысяч человек физически невозможно, но сконструировать защитную структуру-«амулет» и раздавать пострадавшим, а также новорожденным — это вполне реально… «А мне-то что делать? — запоздало насторожился Сергиевский. — Андрей Анатольевич обидится, наверное. Может, обойти как-нибудь? А… да ладно. Главное — люди. Ларионов поймет…»
И тут Даниль понял сам.
До аспиранта дошло, чего и как добивался Андрей Анатольевич, и ребра заныли от смеха. «Дух противоречия силен в этом достойнейшем человеке», — вспомнил он. Добрый забавный старец скоро должен был разменять век; он прошел войну, он удостоился всех научных регалий и пережил свое честолюбие. Он просто хотел, чтобы Эрик Юрьевич на полчаса отвлекся от игры в божественных кукол и использовал свой несравненный разум для решения настоящей проблемы. На просьбу о помощи Лаунхоффер не отреагировал бы из принципа, отрезав, что занят работой — но заподозрив, что в нем не нуждаются, ворвался в расположение сил как танк. «Старикан тоже знает код, — пузырясь от восторга, подумал Даниль. — Ух, как Ящер будет злиться, когда поймет, что его развели! Ну да, есть два способа что-то сделать: сделать самому и запретить делать это детям…»
Лаунхоффер гениален, а Ларионов мудр; может, блистательные Ла-Ла и не подадут друг другу руки при встрече, но чудовищная угроза отступит, ученые МГИТТ справятся с аномалией.
— Значит так, — сказал Даниль, — Ань, слушай…
Улыбалось с небес бледное осеннее солнце, высверкивая отражениями в темных зеркалах луж; играл последними листьями ветер, по-зимнему холодный, не по-зимнему влажный. Упрямо зеленела трава, ловила последнее тепло. Блистали начищенные стекла витрин, еще не во всех кафе закрылись летние веранды, и девушки не прятали кудрей под шапками.
Он шел, отвечая солнцу улыбкой, с разбегу перескакивая через лужи, танцующей походкой счастливого праздного человека. Засунув руки в карманы, глазел по сторонам и напевал под нос что-то веселое без слов и связной мелодии. Провожал глазами красавиц и подмигивал детям — молодой, беззаботный и всемогущий.
Подойдя к воротам МГИТТ, Даниль остановился и задрал голову: в вышине над институтом, ярко-черные на сверкающей голубизне, кружились птицы. Это были обыкновенные птицы, самые простые, кормившиеся в скверах и на помойках, и оттого на душе у аспиранта окончательно просветлело.
Как-то все само собой успокоилось и обошлось; такие схемы развития событий Данилю всегда были очень по сердцу. Последняя встреча с Ящером прошла как по маслу: тот нашел ценными некоторые мысли, высказанные Сергиевским в начала аналитической части, расщедрился, подсказав пару непрямых связей, и ни единым словом не обмолвился об инциденте на лесной дороге. То ли решил не провоцировать лишних вопросов, то ли имел параллельный план; в любом случае Даниль уже устал беспокоиться и с радостью забыл о случившемся.
В институт он шел частью по просьбе Аннаэр, частью ради развлечения. Откровенно говоря, только для Мрачной Девочки Сергиевский напрягаться бы не стал, но замученная работой Аня давала ему отличный повод снова влезть в отдел мониторинга и покопаться на дисках тамошних компьютеров. Потому-то Даниль и играл джентльмена. Ему ничего не стоило уйти с работы посреди дня, а вот кармахирург первой категории А.В. Эрдманн такого позволить себе не могла, не могла она и ждать субботы: из-за отсутствия данных, которые могли уместиться на двух листках А4, запаздывала ее статья, статью ждал Эрик Юрьевич, и Аня впадала в отчаяние.
Насчет стража Даниль не беспокоился. В самом худшем случае — если он все-таки заблудится в сознании ворона и не найдет выхода — будет проще простого объяснить Лаунхофферу, что он потерял в отделе мониторинга. Тот не сможет возразить против помощи Ане со статьей.
Тем не менее, блуждать по разумному лабиринту Данилю совсем не хотелось, и он намеревался себя подстраховать. Надежней всего было снова обратиться к Вороне, но аспирант стеснялся признаться, что боится охранной программы Эрика Юрьевича. Прикинув свои возможности, он решил, что снаружи, у лифта, кто-то должен ждать и держать связь, не давая ему перепутать измерения.
Кандидатуру на этот ответственный пост он уже нашел: на крыльце ждал Лейнид.
Даниль оптимистично его поприветствовал, и направился вместе с любопытствующим инспектором в таинственный флигель.
Аспирант решил рискнуть и не стал вытягивать наверх лифт: как его вызвать, он не знал, тащить тяжеленную кабину собственными силами казалось зряшной натугой, и Даниль переместился в подвал через точки. Связь не сбилась, Лейнид отозвался сверху. Сергиевский, улыбаясь, пошел к знакомой двери.
— Открывай, Сова, Медведь пришел! — радостно провозгласил он и, распахнув дверь пинком, икнул от неожиданности.
На спинке ближайшего стула действительно сидела сова.
Круглые желтые глаза уставились на прибывшего.
— Э-э-э… привет, — оторопело сказал Даниль.
— Угу, — ответила сова и посмотрела на ворона.
Захлопав крыльями, суровый страж снялся со шкафа и перелетел ближе к подруге. «Ого! — мысленно сказал Даниль, посмеиваясь. — Пять!» Сова здесь не более чем присутствовала, и функции ее в зверинце Сергиевский определить не мог, но сам факт знакомства с очередным экспонатом его веселил. Не иначе желтоглазая явилась навестить приятеля.
Ворон смотрел на Даниля в упор; неведомо, как в птичьих глазах могли отражаться испытываемые чувства, но вид у ворона был неприветливый до крайности. Секунду аспиранту казалось, что пернатый намерен безыскусно заехать ему клювом в глаз. Намерения своего ворон, конечно, не реализовал, и все же Даниль ощутил настоятельную потребность объясниться.
— Ты не вейся, черный ворон, — пробормотал он, втягивая голову в плечи, — над ма-е-йю га-ла-вой… безмозглой… я по делу сюда прибыл… черный ворон, я не твой.
Взгляд ворона стал насмешливым и скептическим.
— Мужик, — проникновенно сказал Сергиевский, почувствовав себя вдребезги укуренным хиппи, разговаривающим с цветами и птицами, — мужик, я правда по делу. Аньке Эрдманн карта плотности свободных фрагментов нужна, она сама прийти не может, меня попросила. Анька — аспирантка Лаунхоффера, Эрика Юрьевича, понял? Это он ей статью велел написать!
— Угу, — сказала сова и посмотрела на ворона.
Ворон посмотрел на сову.
Безмолвный диалог продолжался добрую минуту, а потом ворон юркнул под стол и ткнул клювом в кнопку, услужливо включив один из компьютеров.
— Ах-ха! — жадно выдохнул аспирант, приникая к машине.
Нужную карту он нашел быстро; минут пять ушло на то, чтобы разобраться, как извлечь ее из программы слежения, а потом Даниль перенес данные на флэшку, создав себе алиби, коварно ухмыльнулся и приступил к изучению содержимого жесткого диска.
Он не сразу обнаружил подвох, и неудивительно — операционная система выглядела точь-в-точь как привычные «Окошки», не выбрасывала никаких подозрительных сообщений, по обыкновению слегка притормаживала, и нужно было обладать дедукцией Шерлока Холмса, чтобы заметить странности. Даниль не заметил бы их вовсе, если бы не нашел в недрах диска архив видео. Это были записанные с телепрограмм новостные сюжеты, посвященные стфари, с самых первых, сенсационно-панических, до поздних аналитических программ, и один файл Сергиевский бездумно, почти без любопытства, запустил. Двое почтенных мужей в костюмах и галстуках сидели в студии и предавались обсуждению проблемы; разрешение было низкое, картинка — маленькая, но видео все равно проигрывалось скачками.
«Что за фигня? — лениво подумал аспирант, закрыв окно программы. — Ну ладно, тут в тонком мире квантовый стоит, но неужели в плотном совсем старье?» Даниль хмыкнул и зашел в «Панель управления» — глянуть характеристики.
Здесь-то его и ждал сюрприз.
— Ни хрена себе! — у Даниля глаза полезли на лоб, когда он увидел задействованные мощности. — Вот это… это… это же экстаз!
Ни один человек, хоть раз слыхавший слово «апгрейд», не мог остаться равнодушным к таким параметрам. Во многих исследовательских центрах мира бились над задачей приспособить квантовые компьютеры для обыденных нужд, но пока полностью рабочие версии стояли только в институтах тонкого тела и тому подобных учреждениях — там, где были люди, способные на полноценную работу в тонком мире. Показатели, которые высвечивал Данилю обыкновеннейший жидкокристаллический монитор, соответствовали не начинке пыльного системного блока под столом, а тусклой многолучевой звезде, видимой только нефизическим зрением и распределявшей вычисления во множество вероятностных вселенных…
Секунду спустя Сергиевский впал в крайнее изумление. Причиной тому были две вещи: во-первых, ни одна программа, созданная для обычных компьютеров, не могла поддерживать такой объем памяти и такую частоту процессора, а во-вторых, что должен был обсчитывать квантовый компьютер так, чтобы на нем тормозило видео? И прежде, чем вспомнить, что видео обычно тормозит из-за отсутствия нужных кодеков, Даниль с размаху щелкнул по Ctrl-Alt-Del, уставился на список выполняющихся программ и увидел, что ресурс действительно задействован на девяносто восемь процентов.
Аспирант удивленно сморгнул.
Углубившись в размышления над списком, он не услышал шороха за спиной и чуть не заорал, когда недлинные когти прихватили ткань плаща на его плече.
— Угу! — сказала сова, задев крылом данилево ухо; круглые желтые глаза ее внимательно и настороженно разглядывали монитор.
— Ой, блин, — только и сказал Сергиевский, выворачивая шею в попытке разглядеть наглую птицу.
Ворон каркнул и захлопал крыльями; лезть непрошеному гостю на загривок он, очевидно, полагал ниже своего достоинства и спланировал на край соседнего, выключенного монитора, откуда снова каркнул, оглушительно и зловеще.