Сергачева Юлия. Привкус магии

   Поезд между тем, распрощавшись с поселком со звучным названием Осот-Грязьва, слегка прибавил скорость, чуя близкую границу между округами. Следующая станция – Баклаги – еще находилась в ведении Белглава, а сразу за ней начинались административные владения города Радо.
   Что ж, посмотрим…
   И, как всегда это случается, в самый последний момент я все-таки задремал, чуть не пропустил свою станцию, вскочил в последний момент и, наскоро подхватывая вещи, устремился к выходу. Что-то мелкое отвалилось и покатилось по полу. Некогда искать…
   – Эй, эй, молодой человек! – догнал меня уже в дверях обеспокоенный возглас.
   Я дернулся, приложившись локтем и, шипя, обернулся, ощущая, как пружина внутри снова сжимается до упора. Оказалось, ко мне всего лишь поспешает говорливая тетка в клетчатом платке, что-то зажав в горсти.
   – Вы потеряли. – Она с торжествующей улыбкой вручила мне кольцо фей, которое я оставил на сиденье, и обеспокоенно спросила, заглядывая в лицо: – Вам нехорошо?
   – Спасибо, все в порядке, – хрипло пробормотал я, неуклюже запихивая игрушку в карман. Лишь бы никто не успел заметить, как мои пальцы самопроизвольно сложились в убивающий выверт.
   Впрочем, один человек все-таки заметил. Из окна вагона медленно скользящего мимо поезда на меня неотрывно смотрел старикан в брезентовой хламиде. Плащевка на его снастях слегка развернулась, обнажая стеклянно и металлически поблескивающие крюки, смахивающие на акульи гарпуны. С таким снаряжением ловят не рыб, а охотятся на инкубов и суккубов. И уж точно охотнику на ночных тварей известно, что такое выверт. То-то он не спускал с меня изумленно-встревоженного взгляда, пока не потерял из виду.
 
   Станции Баклаги, как таковой, не имелось. А имелась бетонная платформа, к которой на железном штыре крепилась вывеска с названием. Ни скамеек, ни навесов, ни тем более каких-либо строений. Лишь напротив указателя высится странноватого вида конструкция, смахивающая на скрученный судорогой металлический скелет, кое-как облепленный отваливающейся глиной и опутанный волосяными веревками. На одном из глиняных кусков сохранился грубо вырезанный глаз. Оберег? Абстрактная скульптура? Своеобразное у них тут чувство прекрасного…
   Вдоль железной дороги проложена автомобильная трасса, но машин не видно. Да и само состояние дороги утверждает, что построили ее давно, однако пользовались мало, и лишь поэтому покрытие сохранилось в приличном состоянии безо всякого ремонта. А вокруг только лес, лес и лес: с одной стороны – глухой, а за платформой – рассеченный ответвлением от шоссе. Узкая дорога бескомпромиссно углублялась в чащу.
   Ну что ж, при таком выборе трудно принять неверное решение. Хотя я и подозревал, что любое из принятых мною решений не приведет ни к чему хорошему.
   И подозрение это стремительно перерастало в уверенность с каждым шагом. Вроде бы ничего не происходило. Дорога уверенно бежала через приветливый смешанный лес. День выдался снова ясным, и солнце наполняло пространство золотым теплом. Тишина, слегка разбавленная щебетом птиц и шелестом крон, навевала покой и безмятежность… Но было что-то в этой безмятежности нарочитое. Вымученное и едва сдерживаемое. Готовое к нападению.
   Вспомнилось выражение физиономии проводника, которому я предъявлял билет. «Баклаги? А вы уверены, что вам туда?.. Уж больно место… недоброе. Но раз вы уверены… – Он хмыкнул, возвращая билет. – Небось из экстремалов?»
   Через пару минут от начала путешествия я наткнулся на застывший возле дороги трактор. Точнее, на его остов, потому что ни колес, ни начинки двигателя у бедняги уже давно не было. И сам он уныло коротал свой век, ржавея под соснами. На дверце, покрытой облупившейся краской, еще можно было прочесть надпись: «Баклажинское экспериментальное хозяйство».
   Стоило миновать эту своеобразную веху, как чувство покоя схлынуло безвозвратно. Все осталось тем же самым, но теплый свет внезапно показался льдистым и тусклым. Золото листвы выцвело, превратившись в блеклую жесть. Птицы разом умолкли, лишь ветер сухо постукивал ветвями, тормоша кроны деревьев. Потянуло горьковатой гнилью. Только что мирный и меланхоличный лес внезапно наполнился ощущением глухой, безысходной тоски и лютой злобы. Что-то дремало в этом лесу, ожидая своего часа. Стелилось между стволами леденящей дымкой. Запускало щупальца под каждую ветвь. Плело сети. И ненавидело все и вся.
   Ощущение, что тебе смотрят в спину, стало плотным и почти осязаемым. Даже волосы на затылке шевелились. Но оборачиваться бесполезно – не успеешь.
   Еще через десяток шагов дорогу перегородила толстая, багрового оттенка, пульсирующая сторожевая жила с многочисленными отростками, неприятно смахивающая одновременно на артерию и на многоножку. От жилы шел ток свежей, резко пахнущей медью силы. И положили это охранное заклятие совсем недавно. Хотели согнать с дороги? Наверняка. И цели своей они добились. Мгновение поколебавшись, я свернул на обочину и двинулся прямо через лес, обходя периметр барьера по дуге и стараясь смотреть под ноги, чтобы ненароком не пережать какой-нибудь из отростков, прячущихся в листьях.
   И словно окунулся в студеное озеро, настолько вымерзшим и безжизненным стал приветливый с виду лес. И никакого отношения эта стужа не имела к тем, кто положил здесь охранку. Даже ее багровые жгуты вели себя в ворохе листьев смирно и вяло, как сонные зимние змеи. Нечто притаившееся в этом лесу было старым, поселившимся здесь давно и властвовавшим полным правом победителя…
   Вот бес!.. Я шарахнулся в сторону, едва не налетев на взметнувшееся из-под корней жугло. Черный сгусток заклятия распался на тысячи колючек, облепивших подвернувшееся на его пути дерево. Дерево разом закаменело, осыпав к подножию ворох твердых, как кость, пластинок-листьев.
   Говорят, когда-то это заклятие придумали археологи для мгновенной консервации нужных им тел и предметов. Только с тех пор миновала пара-тройка войн… Даже не знаю, пользуются ли археологи своей задумкой до сих пор.
   Застыв на одной ноге, я тщательно осмотрелся, дабы не влипнуть повторно. Теперь понятно, зачем меня согнали с дороги. И теперь понятно, почему заклятие не сработало так, как надо. Где-то на уровне глаз на одной из веток дерева покачивалось свернутое из прутьев кольцо, крест-накрест перевитое разноцветной просмоленной пряжей. Похоже на «ловца снов», но система наложения нитей иная. От него тянуло тем самым «злым» запахом. Кольцо отклонило заряд жугла. Повезло? Как знать. Один хищник отбивает добычу у другого…
   И дальше я двинулся с упавшей втрое скоростью, но зато с усиленным десятикратно вниманием, выхватывая взглядом то причудливого вида изломанные фигурки, привешенные на суровых нитках к ветвям, то глиняные выщербленные колокольчики с вырванными язычками, вместо которых болтались птичьи косточки, то клочья «невестиных волос», невесомыми прядями которых играл ветер… Лес жил своей непонятной жизнью, и на ее фоне даже зазубрины стрежня или начерченный на земле знак Охоты казались привычными и практически родными, из мира сегодняшнего и ясного. И, судя по малочисленности примет века нынешнего, те, кто недавно ставил здесь свои отметки, тоже чувствовали себя неуютно. Под одним из деревьев я даже наткнулся на почти полностью распавшийся узел гарпий. Похоже, творец слишком торопился, когда вязал его, или сбежал, не доделав.
   Так… А это что? Я уже настолько настроился на встречу со странным, что, узрев среди деревьев автомобиль, ошарашено замер, разглядывая его и подозревая некую каверзную ловушку. Но видавший виды, потрепанный «кентавр» смирно стоял посреди небольшой прогалины, присыпанный облетевшими листьями, и всем своим видом демонстрировал исключительную благонадежность.
   Лес за машиной слегка разредился. Там, кажется, была когда-то дорога. Только очень старая и почти исчезнувшая со временем. «Кентавру», чтобы прорваться сюда, потребовалось буквально капотом прокладывать себе путь через подлесок. То-то у него такая царапина на левой двери. Да и побит, бедняга, изрядно. Кувыркались они на нем, что ли?
   А вот обойти автомобиль издалека не представлялось возможным. Слева стволы опутывал «плющ» из арсенала полицейских служб, а справа землю разрывала короткая, но глубокая балка, откуда торчали каменные остроконечные столбы и несло сладковатой, мертвящей вонью.
   Я осторожно приблизился к машине, внутренне напружинившись и готовясь отразить любое нападение. Шаг, еще шаг… На лаковом синем боку «кентавра» пристроился размытый солнечный зайчик. Все стекла в машине целые, колеса, полуутопленные в листве, накачаны. Машинально проведя ладонью по капоту, я убедился, что он холоден, влажен и припорошен трухой, словно автомобиль простоял здесь не один час. Но не больше пары дней. Салон заперт, внутри никого нет, только валяется смятый плед. А еще вокруг машины притаился не замеченный мною поначалу витой шнур сторожевого заклятия; изрядно потрепанного, между прочим. То ли машину неоднократно пытались вскрыть, то ли сам лес изъедал чужую магию, как коррозия.
   За «кентавром» тянулись почти затянувшиеся колеи, уводящие в сторону шоссе. Кто-то прибыл оттуда, оставил здесь машину и… И где он сейчас?
   Я прикрыл глаза, попытавшись просканировать пространство на поиск живого, доверяясь не столько магии, сколько интуиции и внутреннему чутью… Нет, бесполезно. Лес давил своей темной, непроглядной массой. Различить здесь чье-то присутствие все равно что искать рыбу в штормовом океане.
   Зато далеко впереди проступило синеватое мерцание Врат, коему даже аура колдовского леса не помеха. Судя по оттенку, Врата и впрямь привязаны к Воздуху. Справочник не соврал.
   Наверняка придется прыгать с обрыва, пытаясь попасть в створ…
   Я вздохнул и, обогнув смирного «кентавра», двинулся по направлению к Вратам, выверяя каждый шаг, стараясь смотреть одновременно на все четыре стороны (и еще под ноги), пробуя на вкус воздух, касаясь леса вокруг и слушая, слушая, слушая… Ощущение взгляда в спину только что не жгло шкуру. Еще немного – и дымиться начну. Причем казалось, что взгляд двоится. Один – недобрый, зыбкий, обволакивающий со всех сторон, принадлежал лесу, и за время своей прогулки я уже успел привыкнуть к нему, а вот второй появился позже, прицепился, как крюк, где-то возле машины. Одиночный и пристальный. Так мог смотреть только человек. Несколько раз я резко оборачивался, пытаясь захватить наблюдателя врасплох, и пару раз мерещилась смутная тень среди стволов. Но каждый раз никаких явных следов не обнаруживалось, и я шел дальше, выплевывая сквозь зубы нарастающее раздражение вперемешку с ругательствами.
   Еще шагов через двадцать земля в прямом смысле ушла из-под ног, и я провалился в яму. Заскользил вниз, судорожно пытаясь ухватиться за рассыпающиеся черными склизкими хлопьями стенки. Почва – податливая, неприятно мягкая словно разлагающаяся плоть, – покорно крошилась под пальцами, не позволяя зацепиться… Каким-то чудом я ухватился за древесный корень, опасно затрещавший под моим весом, и повис, впившись в шершавую плеть.
   Пахло сырой землей, древесиной и тленом. А еще сухими травами, камедью и воском. Воцарившуюся тишину разбавлял шорох сыплющейся земли и неприятно-пронзительный, хотя и на пределе слышимости, звук. Ноющий и дробный, будто прошивающий множеством незримых мелких игл зуммер. Аж зубы заныли… Далеко вверху отверстие колодца стремительно затягивалось плетенкой прутьев, корешков и травы. Процеженного через быстро зарастающую решетку света едва хватало, чтобы оглядеться.
   Прямо напротив, на изгибе другого корня, торчащего из рыхлой стенки, сидела тряпичная, грязная до невозможности кукла, одетая в пестрое платьице. На непропорционально большой голове были нарисованы закрытые глаза, сверху грубо прошитые толстой ниткой крест-накрест, и нарисован широкий рот, перехваченный косыми стежками. Кукла таращилась, несмотря на сомкнутые и зашитые веки, тяжело и изучающе.
   От непрерывного зудения чесались десны. То ли из-за подточенной болезнью остроты восприятия, то ли из-за природной неуклюжести, но я шагнул прямиком в ведьмино дупло. Не столько даже ловушка, сколько традиционный ведьмовской накопитель силы.
   Не спуская глаз с отвратительной куклы, я принялся аккуратно спускаться. Лезть вверх прямо здесь смысла не имело, земля осыпалась быстрее, чем я взбирался. Но внизу должен быть лаз, через который можно выбраться в соседний колодец, где, возможно, деревьев побольше и почва лучше укреплена. В иных лесах вся земля пронизана ходами, как спелое яблоко червоточинами.
   Лаз и в самом деле отыскался, едва проходимый и, видимо, давно брошенный. Возле него висела на стене, приколотая ножом, вторая кукла с выпотрошенным брюхом. Из брюха ее торчали неопрятные, слипшиеся клочья седых волос вперемешку с сухой травой. Глаза и рот куклы испачканы багровыми кляксами. А нож имел странную форму, черное, не тронутое ржавчиной лезвие и почти полностью истлевшую рукоять.
   Забираться в темную, заросшую нору мне активно не хотелось, но пришлось. И пришлось ползти вперед, с трудом продираясь через сплетение упругих корней и раскапывая земляные заплывы. Когда я останавливался, чтобы передохнуть и одолеть приступ клаустрофобии, то слышал, как позади едва различимо шуршит что-то мелкое.
   Ход привел в другую яму, где было светлее и где на глиняной, укрепленной корнями стене сохранился слепок раскинувшего руки человека, пронзенный вторым черным ножом, собратом того, что распотрошил куклу. Из этого колодца выбраться удалось, благо что и стенки поплотнее, и корней побольше. Перемазавшись грязью с ног до головы, я выполз наверх и некоторое время обессиленно валялся на земле, тяжело дыша, словно только что завершил марафонскую дистанцию. В глазах плыли красные круги, голова кружилась, горло пульсировало саднящей болью… Эдак я недалеко уйду, вяло подумал я, кое-как поднимаясь и пытаясь сориентироваться. Лес слева казался светлее и реже, как истершееся до утка полотно. Что ж, посмотрим…
   Мельком оглянувшись, я заметил, что тряпичная кукла, вылезшая вслед за мной из колодца, уселась на его краю и смотрит вслед. Глаза под кривыми стежками были открыты и полны лютого разочарования. Прямой прежде рот выгнулся усмешкой.
   …Лес внезапно кончился. То есть он продолжался дальше, срываясь с обрыва, как водопад, безудержным потоком кустарника и подлеска, а затем карабкался по противоположной стенке наверх, чтобы снова затопить все пространство до горизонта. Но гигантский овраг разорвал землю, и влево от него лес сдавал свои позиции, превращаясь сначала в распадок, а затем в обширную долину. Дальше, у горизонта, на севере и западе, он снова поднимался, окаймляя равнину и превращая ее в своеобразный заповедник. Только отчего-то деревья на севере издалека казались то ли сизыми, то ли серыми…
   Прямо у моих ног земля круто уходила вниз, опушенная по отвесу травой, кустами, а кое-где разглаженная проплешинами скалистой поверхности и песочными разводами. Дна не различить. Противоположный край оврага маячил в паре сотен шагов.
   Зато отсюда открывался замечательный вид на долину, россыпь строений, нанизанных на ленты дорог (видимо, обещанная ферма Баклаги) и окруженных разноцветными полотнищами то ли полей, то ли лугов, огражденных, но одинаково заросших и заброшенных. Дома уже успели осесть и развалиться. Пожарная вышка опасно накренилась, грозя вот-вот рухнуть. А возле дороги лежит опрокинутый набок грузовик.
   Над поселком уныло реяли темные охвостья разрушенных чар. Очень давних, судя по оттенку, и очень мощных. Но все равно изодранных в клочья.
   Не нравится мне здесь…
   По утверждению справочника, Врата располагались в этом районе. Чуть дальше поселка. Значит, придется перебраться на другую сторону.
   Я двинулся вдоль кромки оврага, стараясь придерживаться тени деревьев. Снизу, со дна расщелины, тянуло колким, угрюмым морозцем, словно там вилась ледяная поземка. Деревья, растущие внизу оврага, казались больными, изломанными и неестественно черными, будто обугленными. Влево, по направлению к селению, овраг заметно сужался и исчезал. Справа, в лесу, он, наверное, тоже где-то заканчивался, но угадать, как далеко придется идти, не представлялось возможным. И все равно я выбрал путь вправо. Не хотелось выходить на открытое пространство.
   Впрочем, далеко я не ушел. Застыл, пытаясь рассмотреть странное «пятно» почти прямо на своем пути. Чтобы двигаться дальше, мне пришлось бы пройти между этим «пятном» и обрывом. Не самая заманчивая перспектива… Склонились ветки корявой вербы, прикрывая «ничто». Как маскировочная сеть над волчьей ямой. И при этом в воздухе стелился поразительно неуместный запах печеной картошки…
   Я остановился, колеблясь и присматриваясь. От «пятна» во все стороны веером разбегались сторожевые нити смутно знакомого мне плетения. Слишком тонкие, почти неощутимые, словно паутина в воздухе, и оттого замеченные буквально в последний момент. Одна из них застыла передо мной, задрав кончик вверх и чутко покачиваясь, как насторожившаяся змея. Две позади тоже зашевелились, подползая.
   Обойти или ударить?
   Я привычно собрал пальцы в коготь. На один удар хватит даже жалких резервов моей силы. Выжечь как можно большее пространство и…
   – Трой! – раздался из пустоты знакомый голос.
   Нити разом дрогнули, прытко сплетаясь в сложное кружево. «Пятно» ломко заколебалось, подернулось трещинками и внезапно раскололось. И оттуда, из ложбинки между корнями вербы, торопливо поднялась фигурка с растрепанными светлыми волосами. И замерла, пытливо рассматривая меня.
   Так, кажется, у меня уже начался бред…
   – Трой? – На этот раз Ксения произнесла мое имя с вопросительной интонацией. Без удивления, но выжидательно.
   «Привет!» – хотел сказать я, потому что ничего разумного мне с ходу в голову не пришло. «Глазам не верю!..» «Откуда ты здесь?..» Вот кого я точно не ждал здесь встретить, так это Ксению. И внезапная горячая радость всплеснулась внутри, щекотная и непривычная.
   Но вместо приветствия или вороха бессмысленных изумленных восклицаний я только беззвучно пошевелил губами, тщетно силясь соорудить приемлемую фразу. Голос исчез напрочь. Распухшая, воспаленная глотка не пропускала наружу ни единого звука, кроме невнятного хрипа.
   И лицо Ксении дрогнуло неприязненно. Она явно ждала чего-то другого. Потому что отшагнула назад, выставив перед собой ладонь с растопыренными пальцами. И, чуть склонив голову влево, потребовала:
   – Кто ты? Назовись!
   «Не узнаёшь?» – возмутился я. Я, конечно, слегка поистрепался за последние пару дней, но не настолько же. Однако даже недоумение выразить членораздельно не удалось. Изжеванные болезнью связки не желали слушаться. И тогда я перешел на язык жестов… Мол, я это! Разве можно сомневаться?..
   Оценить свои способности к мимическому искусству и завершить запланированное объяснение не удалось в силу объективных причин. За спиной справа обозначилось движение. Легкий ток воздуха и резкое чувство опасности заставили меня мигом развернуться, принимая прыгнувшего на спину противника относительно защищенным боком, где размещался свернутый гобелен.
   Тяжелый незнакомец сбил с ног, и мы покатились по вороху палых листьев, едва не сверзившись с края обрыва, награждая друг друга ударами. В первый момент мне удалось перекинуть незнакомца через себя и подмять, но он нанес такой знатный удар по голове, что искры брызнули из глаз. Тугая черная боль плеснулась в черепе, вызвав в глазах ярко-алые вспышки. Меня повело в сторону, однако противник не успел воспользоваться преимуществом.
   Поворот… Захват… Он всхрапнул, забившись, ухитрился извернуться… Моя едва поджившая кисть огрызнулась вспышкой острой боли, предупреждая, что не готова к подобным фокусам…
   – Стойте! Да прекратите же! Герд! Трой! Остановитесь!.. – Знакомый голос пробился наконец через азартное сопение и шорох нещадно сминаемой листвы. – Герд, это же человек! Ты что, не видишь?..
   Почему-то именно последняя загадочная фраза побудила моего противника внезапно отшатнуться. Мы расцепили захват, отвалились в стороны и недоверчиво уставились друг на друга. Точнее, он уставился, а я тщетно старался сфокусировать взгляд на его расплывающемся силуэте.
   Лицо парня, названного Ксенией Гердом, показалось мне знакомым. Где-то я его встречал раньше. Вот только от его затрещины все в глазах плывет, а мысли смешались в чехарду, поэтому сразу вспомнить не удалось. Впрочем, симпатии он мне уже сейчас не внушал.
   – Если он человек, то чего молчит? – агрессивно осведомился Герд, перехватывая попытавшуюся было приблизиться Ксению.
   Я предпринял героическое усилие и процедил через осипшую глотку почти осмысленное:
   – Горло болит.
   – А… – Опешивший Герд удивленно моргнул. – Извини, не понял сразу. Мне-то померещилось, что ты ворожить собрался… Ксюш, он руки поднял, я и решил прыгнуть, пока не поздно…
   Ксения досадливо поморщилась и, светлея лицом, шагнула навстречу.
   – Я его еще возле дороги приметил, – ворчал, поднимаясь на ноги, уязвленный Герд. – По лесу вел, думал, вроде человек… А потом он исчез в один миг. Так только перевертыши делают… Я бегом сюда, думаю, посмотреть, все ли в порядке, а он уже здесь, весь в земле, молчит и руки поднял… Что я еще мог подумать?
   – Познакомьтесь, – предложила Ксения. – Это Трой, а это Герайд. Я вам обоим друг о друге рассказывала…
   – Извини, – снова повторил Герайд, первым протягивая руку. – Обознался. Перевертыши часто в людей перекидываются. Только говорить не могут. Вот я и…
   – Нас перевертыши ночью навещали. Вот он и нервничает с тех пор. – Ксения слегка улыбнулась.
   Я коснулся его ладони, и узнавание, словно вспышка, полыхнуло в памяти, разом прояснив сознание. Наши взгляды скрестились и только что искры не высекли. Он тоже вспомнил. Беззвучное, но жгучее «Ты!» повисло в воздухе между нами.
   Я видел этого парня тогда на Перегибе, когда пространство раскалывалось неудержимо и страшно. Видел его растерянное лицо, измененное буйством света и тени, но все равно узнаваемое. Он примчался слишком поздно, когда сдерживать Периметр извне было бессмысленно. Это из-за него… Точнее, в какой-то степени и по его вине я угодил в нынешнюю передрягу.
   Так вот, значит, из-за какой девушки он задержался…
   – Нас заметили, – вдруг произнесла неестественно спокойным голосом Ксения, смотревшая куда-то через овраг.
   На ее куртке, одежде Герайда и на моей одежде вразнобой заплясали разнокалиберные солнечные зайчики, выписывающие замысловатые траектории, только на первый взгляд казавшиеся хаотичными. Я почти сразу ощутил, как наливаются горячей тяжестью конечности и неудержимо слипаются глаза.
   Мы попадали на землю. Ни одного человека на той стороне оврага видно не было, но магу необязательно торчать на виду, чтобы плести чары. Достаточно того, что мы находимся в поле его зрения.
   «Кто там?» – знаками спросил я лежащую рядом девушку.
   – И сами бы хотели узнать, – зачем-то шепотом отозвалась она. – Когда мы приехали, они уже были здесь… – Теперь, когда девушка оказалась совсем рядом, стало заметно, что выглядит она неважно. Глаза потускнели и под ними залегли глубокие тени, губы потрескались и обметаны белым, жесты скупы, и казалось, что каждое движение причиняет девушке боль.
   «Зачем?» – снова попытался спросить я. Могу поспорить, она поняла вопрос, но сделала вид, что не слышит его и что ее отвлекло нечто на другом берегу оврага.
   Но там ничего не происходило. Лес на той стороне также подступал почти вплотную к краю разлома. Никакого движения, кроме мерного плеска ветвей, не было. Листва почти вся опала, но той, что осталась, вполне хватило бы, чтобы скрыть и одного, и десять человек.
   – Даже если и заметили, – рассудительно проговорил Герайд, чуть приподнимаясь на локтях и озираясь, – то вполне возможно, что мы их не заинтересовали. Возможно, они ждут кого-то конкретного…
   Ксения мельком покосилась на меня, намереваясь что-то сказать, и вдруг побелела смертельно, до прозрачности молочной сыворотки, поникла, обморочно закатывая глаза и прикрыв голову странно вывернутыми ладонями, словно попытавшись сдержать нечто падающее сверху. И следом за ней, в ту же секунду я ощутил тупой, оглушающий болью удар, казалось, прямо по мозгу. В глазах почернело. Захрипел Герайд.
   Невидимка с другой стороны оврага послал в нашу сторону чудовищной силы ментальный импульс, в народе именуемый просто и незамысловато – «катком», потому что, обладая минимальной прицельностью при максимальной убойности, он способен сокрушить все живое на своем пути.
   – …Жив? – Нечто бесформенное заслонило мне свет и дышало прямо в лицо.
   Ага, это «нечто» – Герайд. Я слегка отвернул голову и обнаружил дохлого воробья, лежащего возле левого уха… Наверное, на дереве сидел, бедняга.
   – Может, они и ждут кого-то конкретного, – произнесла издалека Ксения слабым голосом, – но готовы убивать всякого, кто подошел слишком близко…