Страница:
Женщину, пожелавшую выйти из игры, два амбала волокут к машине. Восторженному зрителю обещано, что эту неуравновешенную особу первой опустят в емкость с цементом. Команде будет нелегко ее найти и спасти.
— Мы будем реанимировать своими силами, чуваки! Никаких там дефибрилляторов и искусственных почек!
Кого успеем, того спасем. Если найдем, конечно!
Смех осветителей, смех операторов, разбегающихся по вертолетам. С игроков снимают повязки. Звучит мазурка. Игра началась…
…Кажется, Коко о чем-то меня спрашивала или опять сказала какую-то гадость о Ксане. Я не расслышал, я просто не желаю слушать подобные бредни. С кем бы Ксана ни была, чем бы ни занималась, это только мое дело! «Бюро добрых услуг» госпожи Фор имеет отменную репутацию, особенно когда требуется разыскать человека и нежелательно поручать этот поиск силовикам. Я хочу сказать Коко, что уважаю ее старание, но тут она открывает дверь и выходит из машины. Снаружи идет дождь, на мокром асфальте растекаются два раздавленных томата. Очевидно, целили в нас, но произошел недолет.
Коко щелкает зажигалкой, закуривает и присаживается вплотную к границе света, падающего из салона. Она собралась пописать на улице.
Я застываю с распахнутым ртом. Слишком быстро все произошло, и слишком часто пассия Марианны ставит меня в тупик. Дверца в «бентли» уезжает вверх, ощущение батискафа на морском дне только усиливается. Полукруглая черная дыра между меховых накидок и переливчатого бархата сидений.
В салон врывается сложная смесь запахов; тут и вонь гниющей помойки, и аромат топящейся неподалеку бани, и скошенная сочная трава, и навоз, и горелая пластмасса…
Коко хихикает снаружи. Не то ее забавляет мой ошалевший вид, не то разрозненные кучки пьяных аборигенов, снующих за обочиной. Похоже, ее спектакль удался на славу, ничего более оскорбительного для метателей тухлых помидоров белокурая фурия придумать не могла. В другой раз я, пожалуй, восхитился бы ее отвагой, но не сейчас. Чувство опасности, не оставлявшее меня с момента приземления в «потерянной деревне», достигает максимума. Холодные капли дождя врываются в салон, хлещут меня по лицу. Где-то в подводной дали перемигиваются тусклые лампочки в окнах избушек и тлеет сигарета Коко; кажется, эта ненормальная напевает.
Она возвращается, как ни в чем не бывало, и «бентли» резко берет с места. Так резко, что на меня выплескивается минералка из стаканчика на столе. На том месте, где мы только что стояли, происходит вспышка, и слышен негромкий сухой хлопок. Можно представить себе, как шарахнуло на самом деле! Кто-то из доброжелательных селян не поленился выстрелить по нам из гранатомета или из чего-то в этом роде. Скорее всего, самодельное устройство. Если бы алкаши пальнули пятью секундами раньше, Гирину пришлось бы нанимать нового дознавателя. На потолочных скринах я вижу несущегося по шоссе леопарда, могучие лопатки ходят как жернова в пульсирующем свете фонарей. Оказывается, «стрекозы» сопровождали машину госпожи Фор с самого начала, только я не умею ими управлять. Коко поднимает одну из камер на десятиметровую высоту. «Бентли» шпарит с бешеной скоростью, полминуты спустя прямо по курсу возникает россыпь огней, это трехуровневая развязка второго грузового кольца. Мы притормаживаем у блокпоста, минуем шлагбаум и начинаем плавный подъем по рельсу.
Коко хохочет. Она валится на ковер, зажимая между ног салфетку, и хохочет.
Мне вдруг приходит в голову, что если бы не Ксана, эта сумасшедшая девка могла бы мне понравиться. В чем-то она похожа на мою жену, такая же безумная и такая же театралка в минуты риска. Ее веселье невольно заражает и меня, не могу сдержать улыбки.
— Ты расслабился, котик? Ты уже не дуешься на меня?..
…Команда «Оранжевых реаниматоров». Четверо, кому достались черные метки. Первый — совсем молодой парнишка. Почти наш ровесник. Делает вид, что совсем не боится, крепится изо всех сил, но когда видит, что его ждет, начинает плакать.
Наезд камеры крупным планом. Слезки по щекам, зрачок во весь глаз, пот стекает по виску. В те годы только начинали использовать автономные «стрекозы», к каждой камере полагался оператор, и наверняка он здорово мешал актерам расслабиться. Нынешних героев фильмов окружает плотный рой почти невидимых камер последнего поколения, управляемых с центрального поста, который может находиться за тысячу километров. По сути дела, на натурных съемках, кроме самих актеров и гримеров, никто и не нужен. Но реалити навсегда останется жанром, требующим особого, творческого подхода. Человеческий фактор решает почти все, зритель должен чувствовать, какой гигантский коллектив пахал, чтобы ему было вкусно нежиться в мягком кресле…
Исполнители подвешивают парня вниз головой над газоотводным колодцем метро. Семьдесят метров глубины, совершенно не важно, что там, внизу, в давно заброшенной шахте. Мальчика упаковывают довольно жестко, но не грубо. Ему не больно, руки стянуты эластичными веревками, ноги продеты в кожаный «капкан». Рот не затыкают, все равно обладатель черной метки не сможет голосом привлечь свою команду. Любые крики заглушает постоянный шум падающей воды, где-то неподалеку насосная станция. Трос переброшен через лебедку и закреплен на старом, как мир, устройстве под названием «бомба замедленного действия».
Исполнитель нажимает кнопку и показывает большой палец в кожаной краге. На циферблате начинают мигать цифры обратного отсчета. Если спустя сто пятьдесят минут компаньоны из команды не найдут друга и не развернут кран-балку, то раскаленная струна перережет трос, и «оранжевые» понесут первую потерю.
— Это хреново, — деловито сообщает девица в красной юбке. Она сидит на корточках у костра, греет руки и прихлебывает из железной кружки крепко заваренный чай. — Хреново, если команда сразу же потеряет первого игрока. Первого лучше не терять, это неважный признак.
Ведущая говорит о возможной смерти человека, как о перегоревшем предохранителе. Хреново, когда берешь машину, едешь в ночной рейс, и сразу сгорает предохранитель.
Неважная примета, думаю я…
Ведущий радостно подмигивает напарнице и сообщает, что по всему «пути следования» номера первого висят «стрекозы». Камеры включены, а миллионы зрителей только и ждут замедленного показа падения. Но права на эту часть съемки давно проданы владельцам садо-мазо сайтов, и скачивать фулл-версию придется уже оттуда, по сотне евро за мегабайт.
— Желаете смотреть и слушать, как будет орать номер первый? — хохочет ведущий и облизывает языком крышечку от банки с йогуртом. — Черт, обожаю малиновый… Эй, дайте кто-нибудь ложечку, придурки! Само собой, что прикольнее всего будут финальные кадры, когда тело рухнет на осколки кирпича в тоннеле, вдоволь поколотившись об арматуру и обломки строительных лесов. О, да, почти наверняка он сломает хребет, не долетев и до середины! Там полно всякой фигни торчит…
Ведущий деловито заглядывает в шахту, продолжая поедать йогурт. Спеленутый номер первый тихонько покачивается на заднем плане, его взгляд не отрывается от циферблата адской машинки. В отличие от нас, зрителей, парень не видел, каким путем его сюда доставили. Мы вчетвером переглядываемся, и впервые не хочется спорить. Держу пари, в тот момент каждый из нас жалел, что связался с просмотром запрещенного диска. Каждый был готов на все плюнуть и бежать домой, но мы постеснялись показать себя слабаками перед Андрюхиной сестрой. Андрюхина сестра выглядела очень спокойной, она даже продолжала жевать чипсы.
— «Оранжевым» в жизни не найти это место, — заметил кто-то из моих друзей. — Видали, как они спускались? Сейчас уберут прожектора, запрут двери — и привет! Пацану конец!
— Здорово! — сказала Андрюхина сестра. — Здорово, меня аж трясет всю! Неужели он разобьется?
Ведущий заканчивает пожирать йогурт и поднимается на поверхность. Одна за другой закрываются двери, исполнители закидывают проходы мусором, заметают следы, устраивают настоящие баррикады. Однако они честно соблюдают правило — никаких замков. Первое действие спектакля происходит в заброшенном рабочем вестибюле метро, и найти паренька без специально натасканных собак невозможно. Особенно в кварталах заводов и за два с половиной часа. Один за другим гаснут прожектора, поднимаются в воздух вертолеты. Исполнителям предстоит спрятать номера второй, третий и четвертый.
— Выпускайте сенсориков! — командует в микрофон ведущий…
…«Ирис и карамель», — ухмыляется Коко.
…Сотни розовых пиявок, сотни розовых гусениц, тяжело сразу взять в толк, что же именно я вижу внизу. Больше всего это похоже на громадную лужу, набитую головастиками. Множество автомобилей розового цвета. Подчеркнуто женские обводы, но встречаются и унисекс, вроде нашего «бентли». Никогда не встречал такого количества транспорта, окрашенного во все оттенки пинк, в одном месте. Трехэтажный паркинг, и все три этажа из сверхпрочного стекла; под самым нижним вращаются прожектора, видно насквозь, хаотичное кружение по спиралям, машины въезжают и выезжают, на многих из них играют бесшабашные рисунки, и вблизи ощущение живой массы головастиков только усиливается.
Никакого сравнения с замкнутостью «Бирюзового кролика». На Охте царит чопорное заведение для элиты преступного мира и городских чиновников, не стесняющихся своих… гм… свободных взглядов. «Ирис и карамель» открыт для каждого, если этот каждый — женщина. Точнее, если этот каждый — обеспеченная женщина, вольная делать то, что ей заблагорассудится. Я жадно разглядываю два колоссальных полушария, диаметром по сотне метров каждое. На кончиках «сосков» кружатся шары с лазерной подсветкой, в небе трепещут полотнища скринов с призывными надписями. Гвалт внизу стоит такой, будто проходит детская елка. Наверное, последние мужчины, встреченные мной на подъезде к «Ирису», — это парочка патрульных ментов на кольцевой развязке.
Неуютно, чертовски неуютно. Я не раз разыскивал Ксану по самым гнусным кабакам, но все они были местами общего доступа. Пару раз я чуть не нарвался на нож, пару раз меня спасло от драки табельное оружие, но не припомню такого тревожного предчувствия.
— Ты чего дрожишь, милый? Ну хочешь, я сбегаю одна?
— Нет, я пойду с тобой.
— Ты уверен, что не намочишь штанишки?
…Оператор переключает обзор на стартовую полосу. Для команды «оранжевых» начинается самый ответственный этап. Сенсориков двое, и от того, насколько правильно они возьмут след, зависит жизнь номера первого. Но, что еще важнее, зависят котировки команды и размеры ставок на следующий этап.
В нижней части экрана появляются четыре окошка с цифрами. Можно кликнуть, и сразу с телевизора войти на сайты тотализаторов. С тех пор как телик обзавелся кучей интерактивных функций, стало очень удобно играть. Пишут о том, что десятки тысяч фанатов играют неделями не выходя из дома, затариваются жратвой и обрастают грязью, пока не спустят все до копейки.
Но сейчас все безумные игроки планеты прилипли к экранам. На «оранжевых» сенсориков поставлено почти полтора миллиарда евро, сумасшедшие деньги, это потому, что обе девчонки хорошо показали себя на предварительном кастинге. Обе ведьмочки обошлись команде недешево, они из «потерянных деревень», откуда-то с Урала. Возможно, что все это враки и подружек натаскивали психо-сенсы ФСБ в столице, но ради пиара они готовы признать себя негритосками из Уганды. Команде нельзя иметь медиков, но без этой парочки они в жизни не пройдут первый уровень поиска.
Сенсорики не несут оружия и инструментов, всю поклажу делят остальные члены команды. Сенсорики разбегаются в стороны, садятся на землю и нюхают пространство. «Оранжевые» ждут, никто не торопит. Если понадобится, они будут ждать час. Группы тренировались в самых разных условиях, девушки привыкали к биоритмам товарищей, научились находить их за стенами тренировочных лабиринтов, под толщей воды и в изгибах пещер.
Первые сенсорики, как игровая специальность, появились лет за шесть до «Реаниматоров» и вначале участвовали в кисельно-паточных шоу, вроде подросткового «Девичника». Они вышли на публику после обнародования закрытых документов клиники генной терапии. Выплыли на белый свет результаты экспериментов, стало очевидно, что колдуном не обязательно родиться.
Оказалось, что скромному колдовству, вроде поиска биообъектов по «верхнему» запаху, можно научиться. Надо только не бояться принимать препараты, от которых потом выворачивает желудок, и проводить недели в полной темноте наедине с бестелесным голосом психосенса. Кто-то не выдерживает, кто-то не проходит тестов, кто-то надолго попадает в психушку, но конкурс на курсы сенсориков годами остается колоссальным. Потому что на таких спецов всегда будет спрос у силовиков всех мастей, в частных агентствах и в реалити-форматах.
«Оранжевые» берут след. Сенсорики помнят «верхний» запах каждого из своих товарищей, но ведущим уже доложили, что расклад для команды неудачный. Черные метки выпали далеко не самым ярким игрокам, плюс исполнители спрятали приговоренных на другом конце города. Минус погодные условия, начинается гроза. А может быть, грозу ждали заранее и заранее запланировали на этот вечер начало шоу.
Крутятся барабаны, мелькают цифры на экранах тотализаторов. «Оранжевых» уже нет, они умчались, тяжело чавкая сапогами по раскисшей земле. Мутные капли дождя гулко колотят по капюшонам съемочной группы.
Никто не вспоминает о номере первом.
Осталось сто семнадцать минут…
…Все-таки в поведении Коко чувствуется влияние Марианны. Наверное, я слишком громко скриплю зубами; блондинка снова язвительно хохочет. Она выключила свет, в полумраке ее маленький жадный ротик пылает, как розовый бутон. «Бентли» врывается в розовое царство, плавно скользит сквозь прозрачные уровни. Для нас уже заготовлено место у самого лифта, там ждут две статные дамочки в черных очках.
Закрытый сектор для почетных гостей.
— Что ты говорила о Ксане?
— Ты же заткнул мне рот, котик!
— Извини… — Я сжимаю кулаки за спиной. — Мне нужно услышать до того, как мы выйдем…
— Что ты хочешь услышать? Ты же только что не желал ничего слушать.
— А теперь желаю!
— Ты какой-то бледный, котик. Может, тебя укачало?
— Меня не укачало. Расскажи, что ты узнала!
Я стараюсь быть спокойным, я максимально спокоен. Белокурая дрянь пользуется закрытыми базами так же свободно, как я своей кухонной машиной. Без нее мне не раскопать и трети интересующего материала.
— Ты в курсе, как работает программа «Ноги Брайля»? — Коко спрашивает с такой интонацией, словно для нее описать работу новейшей поисковой системы не сложнее, чем устройство эпилятора. — Ты вводишь в систему один из ключевых параметров, либо кодировку принта, либо снимок человека. И никому не приходит в голову занести данные по отдельности.
«Бентли» тормозит. Дамочки с лицами и плечами боксеров синхронно тянутся к заплечным кобурам. На обеих длинные кожаные плащи, в стеклах очков отражается наш бесконечный леопард. За прозрачной стеной, в соседнем секторе гаража дерутся, кто-то уже поливает пол кровью. В скринах наша парковочная ячейка видна сразу из трех ракурсов; «стрекозки» исправно несут службу. И здесь их никто не посмеет отменить. Это и хорошо и плохо, потому что никто не отменяет здесь свободное ношение оружия.
Кажется, все началось с учреждения Лиги свободных гетер. Точно не помню, буча происходила как раз тогда, когда я учился в Академии. Как ни странно, именно бывшие проститутки добились консолидации женщин и принятия колоссального пакета законов. В том числе они протолкнули в Думе закон о праве ношения электрошокового оружия для женщин. Для всех женщин, независимо от профессии, внешнего вида и возраста, чтобы защищаться от насильников и хулиганов. Закон был принят и тут же дал толчок к разработкам новых типов разрядников.
Теперь эти штуки бьют пострашнее дробовиков…
Мне совсем не нравится то, что происходит в соседнем, общем секторе гаража, а охранниц донны Рафаэлы драка, похоже, не интересует вовсе. Я очень надеюсь, что прозрачные стенки не пробьет пуля и что длинная вороненая штука в руках той крашеной фурии не есть огнестрельное оружие. Девица с разноцветной головой нетвердо стоит на ногах, ее плохо видно за рядом розовых авто. Пока ее несовершеннолетние подруги месят друг друга, практически стенка на стенку, «разноцветную» рвет. Она опирается о капот и роняет свою пушку. Откуда ни возьмись, выныривают три крепкие девушки в кожанках, затем еще три, и еще. Заметив общего противника, девицы мигом прекращают драку, но так просто их, видимо, уже не отпустят. Ту, что размахивала стволом, грубо валят на землю, заклеивают лентой рот и стягивают кисти рук за спиной. Еще семь ставят носом к стенке, две валяются на полу, ни встать, ни идти не могут. Молниеносный обыск, врач с тестером на наркотики, с кого-то срывают куртку, одну из девчонок валят шокером. Ей никак не больше шестнадцати…
Порядок наведен, и не понадобилась никакая милиция. Запоздало я вспоминаю, что здесь милиции не будет вовсе. Еще одно сомнительное завоевание нашей женской демократии. Ни губернатор, ни московские силовики не вправе совать нос в частные женские заведения. Порядок обеспечивают лицензированные подразделения охраны, вроде «северных амазонок».
Потому что «Ирис и карамель», как ни странно, не является коммерческой структурой. Это большая семейная дача, частное владение, фазенда, где все сделают для обеспечения вашей безопасности. По крайней мере, так написано на огромных голо-графических скринах.
И нигде не сказано, но всем известно, что мужчинам безопасности здесь никто не обещает.
…Четверо подростков сидели на продавленном диване и, затаив дыхание, смотрели «Реаниматоров». На экране летел над свалкой вертолет. В пучке света рысцой топтали грязь «оранжевые», спустя минуту им предстояло углубиться в кварталы застывшего десять лет назад металлургического предприятия. Девушка-сенсорик остановилась, откинула капюшон, выставив бледный мокрый лоб. Камера тут же крупным планом показала ее огромные воспаленные глаза.
— Ребята, его найдут? — затеребила нас Андрюхина сестра. — Ну, ребята, не молчите! Как думаете, найдут его, номера первого?
Мы разом пожали плечами, зато возбужденно залопотал ведущий. У него к тому времени уже заплетался язык; я опять не мог определить, косит парень под пьяного или на самом деле пьян.
В этом чертовом шоу все было как будто понарошку, и нигде ни слова правды. Правда заключалась в том, что нас об этом предупреждали.
Придурок показал нам, что сделали с номером первым в команде «коричневых». Это как раз та самая женщина, которая устроила истерику, вытянув черную метку. Исполнители высадились на крыше какого-то здания, долго спускались со связанной пленницей по серым лестницам и, наконец, очутились в темном заводском цеху.
— Ошизеть! — выдохнул Андрюха и отставил бутылку с пивом, к которой он так и не притронулся. — Ошизеть, пацаны! Это цементный завод…
Среди нас четверых Андрюха учился лучше всех, и мы ему сразу поверили. Тем временем женщину из команды «коричневых» опустили в прозрачный бак, ноги продели в кольца на полу, и накрепко привязали спиной к перекладине. Мы сначала не поняли, что тут такого страшного, но затем один из исполнителей повернул рычаг, и в бак по желобу потек цементный раствор.
— Андрей, я боюсь! — говорит Андрюхина сестра.
— Превосходный цемент, — гудит исполнитель, телосложением и повадками похожий на боа-констриктора. Он глядит на мир сквозь щелочки в маске, и кажется, что глядит персонально на каждого.
— Андрей, давай выключим! — умоляет сестра.
— Сволочи, ублюдки! — Это та ненормальная в коричневом комбинезоне.
Похоже, она окончательно съехала с катушек, или умело притворяется, околпачив нас всех. Я не знаю, можно ли всем им верить; с одной стороны, действо сильно смахивает на театр, а с другой… с другой стороны — в окошках тотализатора крутятся бешеные суммы. И это более чем реально.
— К большому моему огорчению, друзья, — печальным голосом сообщает ведущий, — мы сможем наблюдать погружение нашей милой «коричневой» лишь до пояса. А дальше… — он называет координаты фирмы, купившей трансляцию агонии за два миллиона евро, — дальше обращайтесь по указанному адресу!
— Андрей, может, правда, ну его на фиг? — несмело предлагаю я.
— Что, струсил? — тут же набрасываются на меня остальные. На самом деле никто из них так и не притронулся к еде и пиву.
— Не больше, чем вы! — огрызаюсь я.
— Да никакой это не цемент!
— Врут они, это коллаж, подстава…
— Ничего они не врут, денег столько вбухали!
Жидкий цемент начал заливать щиколотки «коричневой», она завопила на высокой ноте, словно заклинила клавиша в синтезаторе. Помню, в тот момент я гадал, нарочно ли ей забыли заклеить рот. А кто-то из моих школьных друзей предположил, что все подстроено, потому что участники проходили крутые психотренинги, и не могла эта тетка так легко расколоться на старте.
Вновь показали «стартовую» площадку. Сенсорики «коричневых» кружили по лужам, команда была готова выступить. На электронном табло цифры включились в безжалостный обратный отсчет. «Оранжевые» уже в пути, они наводят переправу через реку, готовятся штурмовать разрушенный мост. На позициях разыгрывает черные метки команда «пурпурных».
— Самый смешной момент нас ждет, если… — пьяный ведущий снова жрет какую-то бурду из банки, — если команда «коричневых» найдет чужого номера первого. А у нас на старте еще «зеленые» и «пурпурные». Сенсорикам ведь могут попасться и чужие номера! Вот тогда посмеемся и потреплем нервишки, ха!..
— А что будет, если найдут чужого номера первого? — толкает меня сосед.
— Понятия не имею, — говорю я. Почему-то мне не нравится эта идея. Совсем не нравится…
…Коко собирается выйти из машины. Последнее вращение перед зеркалом, скрабстилы выбрасывают сиреневый фейерверк над ее змеиной головкой.
— Подожди! — Я хватаю Коко за локоть. — Зачем вносить в «Брайль» данные по отдельности?
Удивительно, но девушка не вырывается, а мне на мгновение вдруг приходит в голову чудовищная мысль: вот сейчас она повернется и поцелует меня, набросится и повалит на пол.
Коко не валит меня на пол, но глядит на мои пальцы с таким выражением, будто заметила у себя на локте противную гусеницу. Я вовремя вспоминаю, что мозги вызывающе одетой, расхлябанной блондинки непонятной ориентации стоят пять тысяч евро.
— Затем, — говорит она, — чтобы проверить соответствие данных портрету! В «Ногах Брайля» фото и паспорт выскакивают одновременно, они жестко схвачены между собой. Соображаешь, котик? Все продумано для удобства оперов… Но я попыталась начать поиск по другому снимку твоей жены, вырезала из того кадра возле «ягуара»…
— И… что?
Кажется, я уже знаю ответ.
— И ничего. Тот же эффект, что у рыжей подружки. Система не опознает.
— Возможно, плохой снимок?
Коко не торопится выходить, и впервые за вечер она серьезна. Она наклоняется ко мне очень близко, так близко, что становится заметен заретушированный след от попадания перстня Марианны. Отек почти спал, но шрам остался.
— Я прогнала через «Ноги» все ее снимки и видео. Как только жму «поиск», программа виснет или выдает ссылки на базы федералов. Или предлагает обратиться к сисадмину.
— Что же делать?.. — Мне больше нечего сказать. Мир трещит по швам. Надо взять себя в руки, просто выдохнуть и заняться тем делом, ради которого пришел. Я смотрю по сторонам и не могу вспомнить, что я тут делаю, в этом фантастическом авто, в окружении вооруженных накачанных дамочек. «Бентли» паркуется, автопилот диагностирует системы, индикатор зарядки горит на зеленой черте. С такими батареями можно доехать до Урала…
— Что делать? — усмехается Коко. — Слушаться меня. Есть мнение, что ты влип в редкий сорт дерьма, котик. И будет очень непросто отмыться…
…Все четыре команды «реаниматоров» ушли со старта. Сенсорики «оранжевых» все-таки ошиблись, они взяли неверный след и обнаружили номера первого из команды «пурпурных». Потеряно восемнадцать минут ценнейшего времени, где-то на оконечности западной ветки метро болтается вверх ногами над шахтой их товарищ. Он еще жив, но котировки «оранжевых» стремительно катятся вниз. Однако котировки «пурпурных» тоже падают, и ведущего это почему-то здорово забавляет.
Появляется бодрая, неугомонная солистка «Инцеста». Кто-то набросил ей на плечи рваный ватник. Девушка словно не замечает наведенных на нее камер; она оживленно ругается с кем-то из техников, протягивает руку за бутылкой, разворачивает пакетик, высыпает себе под язык порошок и, морщась, запивает водой из горлышка. Затем стоит не шевелясь, покачиваясь с носков на пятки, пока по острому личику не расползается блаженство.
Мы у экрана телевизора снова беспомощно переглянулись.
— Круто! — выдавила Андрюхина сестра. — Это что, она при всех засосала «Веселого роджера»?
— Ошизеть! — согласился Андрей, — Может, мы чего не знаем» может «Роджер» это… того, разрешили? Ян, ты у нас спец по порошкам, не слыхал?
Я отрицательно покачал головой. На самом деле я никакой не спец, просто бабушка моя занимала серьезный пост в разрешительной системе по лекарствам. Я тогда подумал, что, конечно, «Роджер» никто не легализовал, и вряд ли в Думе все настолько рехнулись. «Веселый роджер» бил по мозгам в три раза сильнее, чем устаревшее «экстази», и, по слухам, помимо физической выносливости приносил совершенно необычные ощущения. Человек мог танцевать четыре часа в одной майке на морозе, и ничего ему не делалось. Мог залезть в прорубь и спокойно болтать с товарищами, сидя по уши в ледяной крошке. Кроме того, человек болтал даже с теми, кто находился от него за много километров, и с теми, кто умер.
— Мы будем реанимировать своими силами, чуваки! Никаких там дефибрилляторов и искусственных почек!
Кого успеем, того спасем. Если найдем, конечно!
Смех осветителей, смех операторов, разбегающихся по вертолетам. С игроков снимают повязки. Звучит мазурка. Игра началась…
…Кажется, Коко о чем-то меня спрашивала или опять сказала какую-то гадость о Ксане. Я не расслышал, я просто не желаю слушать подобные бредни. С кем бы Ксана ни была, чем бы ни занималась, это только мое дело! «Бюро добрых услуг» госпожи Фор имеет отменную репутацию, особенно когда требуется разыскать человека и нежелательно поручать этот поиск силовикам. Я хочу сказать Коко, что уважаю ее старание, но тут она открывает дверь и выходит из машины. Снаружи идет дождь, на мокром асфальте растекаются два раздавленных томата. Очевидно, целили в нас, но произошел недолет.
Коко щелкает зажигалкой, закуривает и присаживается вплотную к границе света, падающего из салона. Она собралась пописать на улице.
Я застываю с распахнутым ртом. Слишком быстро все произошло, и слишком часто пассия Марианны ставит меня в тупик. Дверца в «бентли» уезжает вверх, ощущение батискафа на морском дне только усиливается. Полукруглая черная дыра между меховых накидок и переливчатого бархата сидений.
В салон врывается сложная смесь запахов; тут и вонь гниющей помойки, и аромат топящейся неподалеку бани, и скошенная сочная трава, и навоз, и горелая пластмасса…
Коко хихикает снаружи. Не то ее забавляет мой ошалевший вид, не то разрозненные кучки пьяных аборигенов, снующих за обочиной. Похоже, ее спектакль удался на славу, ничего более оскорбительного для метателей тухлых помидоров белокурая фурия придумать не могла. В другой раз я, пожалуй, восхитился бы ее отвагой, но не сейчас. Чувство опасности, не оставлявшее меня с момента приземления в «потерянной деревне», достигает максимума. Холодные капли дождя врываются в салон, хлещут меня по лицу. Где-то в подводной дали перемигиваются тусклые лампочки в окнах избушек и тлеет сигарета Коко; кажется, эта ненормальная напевает.
Она возвращается, как ни в чем не бывало, и «бентли» резко берет с места. Так резко, что на меня выплескивается минералка из стаканчика на столе. На том месте, где мы только что стояли, происходит вспышка, и слышен негромкий сухой хлопок. Можно представить себе, как шарахнуло на самом деле! Кто-то из доброжелательных селян не поленился выстрелить по нам из гранатомета или из чего-то в этом роде. Скорее всего, самодельное устройство. Если бы алкаши пальнули пятью секундами раньше, Гирину пришлось бы нанимать нового дознавателя. На потолочных скринах я вижу несущегося по шоссе леопарда, могучие лопатки ходят как жернова в пульсирующем свете фонарей. Оказывается, «стрекозы» сопровождали машину госпожи Фор с самого начала, только я не умею ими управлять. Коко поднимает одну из камер на десятиметровую высоту. «Бентли» шпарит с бешеной скоростью, полминуты спустя прямо по курсу возникает россыпь огней, это трехуровневая развязка второго грузового кольца. Мы притормаживаем у блокпоста, минуем шлагбаум и начинаем плавный подъем по рельсу.
Коко хохочет. Она валится на ковер, зажимая между ног салфетку, и хохочет.
Мне вдруг приходит в голову, что если бы не Ксана, эта сумасшедшая девка могла бы мне понравиться. В чем-то она похожа на мою жену, такая же безумная и такая же театралка в минуты риска. Ее веселье невольно заражает и меня, не могу сдержать улыбки.
— Ты расслабился, котик? Ты уже не дуешься на меня?..
…Команда «Оранжевых реаниматоров». Четверо, кому достались черные метки. Первый — совсем молодой парнишка. Почти наш ровесник. Делает вид, что совсем не боится, крепится изо всех сил, но когда видит, что его ждет, начинает плакать.
Наезд камеры крупным планом. Слезки по щекам, зрачок во весь глаз, пот стекает по виску. В те годы только начинали использовать автономные «стрекозы», к каждой камере полагался оператор, и наверняка он здорово мешал актерам расслабиться. Нынешних героев фильмов окружает плотный рой почти невидимых камер последнего поколения, управляемых с центрального поста, который может находиться за тысячу километров. По сути дела, на натурных съемках, кроме самих актеров и гримеров, никто и не нужен. Но реалити навсегда останется жанром, требующим особого, творческого подхода. Человеческий фактор решает почти все, зритель должен чувствовать, какой гигантский коллектив пахал, чтобы ему было вкусно нежиться в мягком кресле…
Исполнители подвешивают парня вниз головой над газоотводным колодцем метро. Семьдесят метров глубины, совершенно не важно, что там, внизу, в давно заброшенной шахте. Мальчика упаковывают довольно жестко, но не грубо. Ему не больно, руки стянуты эластичными веревками, ноги продеты в кожаный «капкан». Рот не затыкают, все равно обладатель черной метки не сможет голосом привлечь свою команду. Любые крики заглушает постоянный шум падающей воды, где-то неподалеку насосная станция. Трос переброшен через лебедку и закреплен на старом, как мир, устройстве под названием «бомба замедленного действия».
Исполнитель нажимает кнопку и показывает большой палец в кожаной краге. На циферблате начинают мигать цифры обратного отсчета. Если спустя сто пятьдесят минут компаньоны из команды не найдут друга и не развернут кран-балку, то раскаленная струна перережет трос, и «оранжевые» понесут первую потерю.
— Это хреново, — деловито сообщает девица в красной юбке. Она сидит на корточках у костра, греет руки и прихлебывает из железной кружки крепко заваренный чай. — Хреново, если команда сразу же потеряет первого игрока. Первого лучше не терять, это неважный признак.
Ведущая говорит о возможной смерти человека, как о перегоревшем предохранителе. Хреново, когда берешь машину, едешь в ночной рейс, и сразу сгорает предохранитель.
Неважная примета, думаю я…
Ведущий радостно подмигивает напарнице и сообщает, что по всему «пути следования» номера первого висят «стрекозы». Камеры включены, а миллионы зрителей только и ждут замедленного показа падения. Но права на эту часть съемки давно проданы владельцам садо-мазо сайтов, и скачивать фулл-версию придется уже оттуда, по сотне евро за мегабайт.
— Желаете смотреть и слушать, как будет орать номер первый? — хохочет ведущий и облизывает языком крышечку от банки с йогуртом. — Черт, обожаю малиновый… Эй, дайте кто-нибудь ложечку, придурки! Само собой, что прикольнее всего будут финальные кадры, когда тело рухнет на осколки кирпича в тоннеле, вдоволь поколотившись об арматуру и обломки строительных лесов. О, да, почти наверняка он сломает хребет, не долетев и до середины! Там полно всякой фигни торчит…
Ведущий деловито заглядывает в шахту, продолжая поедать йогурт. Спеленутый номер первый тихонько покачивается на заднем плане, его взгляд не отрывается от циферблата адской машинки. В отличие от нас, зрителей, парень не видел, каким путем его сюда доставили. Мы вчетвером переглядываемся, и впервые не хочется спорить. Держу пари, в тот момент каждый из нас жалел, что связался с просмотром запрещенного диска. Каждый был готов на все плюнуть и бежать домой, но мы постеснялись показать себя слабаками перед Андрюхиной сестрой. Андрюхина сестра выглядела очень спокойной, она даже продолжала жевать чипсы.
— «Оранжевым» в жизни не найти это место, — заметил кто-то из моих друзей. — Видали, как они спускались? Сейчас уберут прожектора, запрут двери — и привет! Пацану конец!
— Здорово! — сказала Андрюхина сестра. — Здорово, меня аж трясет всю! Неужели он разобьется?
Ведущий заканчивает пожирать йогурт и поднимается на поверхность. Одна за другой закрываются двери, исполнители закидывают проходы мусором, заметают следы, устраивают настоящие баррикады. Однако они честно соблюдают правило — никаких замков. Первое действие спектакля происходит в заброшенном рабочем вестибюле метро, и найти паренька без специально натасканных собак невозможно. Особенно в кварталах заводов и за два с половиной часа. Один за другим гаснут прожектора, поднимаются в воздух вертолеты. Исполнителям предстоит спрятать номера второй, третий и четвертый.
— Выпускайте сенсориков! — командует в микрофон ведущий…
…«Ирис и карамель», — ухмыляется Коко.
…Сотни розовых пиявок, сотни розовых гусениц, тяжело сразу взять в толк, что же именно я вижу внизу. Больше всего это похоже на громадную лужу, набитую головастиками. Множество автомобилей розового цвета. Подчеркнуто женские обводы, но встречаются и унисекс, вроде нашего «бентли». Никогда не встречал такого количества транспорта, окрашенного во все оттенки пинк, в одном месте. Трехэтажный паркинг, и все три этажа из сверхпрочного стекла; под самым нижним вращаются прожектора, видно насквозь, хаотичное кружение по спиралям, машины въезжают и выезжают, на многих из них играют бесшабашные рисунки, и вблизи ощущение живой массы головастиков только усиливается.
Никакого сравнения с замкнутостью «Бирюзового кролика». На Охте царит чопорное заведение для элиты преступного мира и городских чиновников, не стесняющихся своих… гм… свободных взглядов. «Ирис и карамель» открыт для каждого, если этот каждый — женщина. Точнее, если этот каждый — обеспеченная женщина, вольная делать то, что ей заблагорассудится. Я жадно разглядываю два колоссальных полушария, диаметром по сотне метров каждое. На кончиках «сосков» кружатся шары с лазерной подсветкой, в небе трепещут полотнища скринов с призывными надписями. Гвалт внизу стоит такой, будто проходит детская елка. Наверное, последние мужчины, встреченные мной на подъезде к «Ирису», — это парочка патрульных ментов на кольцевой развязке.
Неуютно, чертовски неуютно. Я не раз разыскивал Ксану по самым гнусным кабакам, но все они были местами общего доступа. Пару раз я чуть не нарвался на нож, пару раз меня спасло от драки табельное оружие, но не припомню такого тревожного предчувствия.
— Ты чего дрожишь, милый? Ну хочешь, я сбегаю одна?
— Нет, я пойду с тобой.
— Ты уверен, что не намочишь штанишки?
…Оператор переключает обзор на стартовую полосу. Для команды «оранжевых» начинается самый ответственный этап. Сенсориков двое, и от того, насколько правильно они возьмут след, зависит жизнь номера первого. Но, что еще важнее, зависят котировки команды и размеры ставок на следующий этап.
В нижней части экрана появляются четыре окошка с цифрами. Можно кликнуть, и сразу с телевизора войти на сайты тотализаторов. С тех пор как телик обзавелся кучей интерактивных функций, стало очень удобно играть. Пишут о том, что десятки тысяч фанатов играют неделями не выходя из дома, затариваются жратвой и обрастают грязью, пока не спустят все до копейки.
Но сейчас все безумные игроки планеты прилипли к экранам. На «оранжевых» сенсориков поставлено почти полтора миллиарда евро, сумасшедшие деньги, это потому, что обе девчонки хорошо показали себя на предварительном кастинге. Обе ведьмочки обошлись команде недешево, они из «потерянных деревень», откуда-то с Урала. Возможно, что все это враки и подружек натаскивали психо-сенсы ФСБ в столице, но ради пиара они готовы признать себя негритосками из Уганды. Команде нельзя иметь медиков, но без этой парочки они в жизни не пройдут первый уровень поиска.
Сенсорики не несут оружия и инструментов, всю поклажу делят остальные члены команды. Сенсорики разбегаются в стороны, садятся на землю и нюхают пространство. «Оранжевые» ждут, никто не торопит. Если понадобится, они будут ждать час. Группы тренировались в самых разных условиях, девушки привыкали к биоритмам товарищей, научились находить их за стенами тренировочных лабиринтов, под толщей воды и в изгибах пещер.
Первые сенсорики, как игровая специальность, появились лет за шесть до «Реаниматоров» и вначале участвовали в кисельно-паточных шоу, вроде подросткового «Девичника». Они вышли на публику после обнародования закрытых документов клиники генной терапии. Выплыли на белый свет результаты экспериментов, стало очевидно, что колдуном не обязательно родиться.
Оказалось, что скромному колдовству, вроде поиска биообъектов по «верхнему» запаху, можно научиться. Надо только не бояться принимать препараты, от которых потом выворачивает желудок, и проводить недели в полной темноте наедине с бестелесным голосом психосенса. Кто-то не выдерживает, кто-то не проходит тестов, кто-то надолго попадает в психушку, но конкурс на курсы сенсориков годами остается колоссальным. Потому что на таких спецов всегда будет спрос у силовиков всех мастей, в частных агентствах и в реалити-форматах.
«Оранжевые» берут след. Сенсорики помнят «верхний» запах каждого из своих товарищей, но ведущим уже доложили, что расклад для команды неудачный. Черные метки выпали далеко не самым ярким игрокам, плюс исполнители спрятали приговоренных на другом конце города. Минус погодные условия, начинается гроза. А может быть, грозу ждали заранее и заранее запланировали на этот вечер начало шоу.
Крутятся барабаны, мелькают цифры на экранах тотализаторов. «Оранжевых» уже нет, они умчались, тяжело чавкая сапогами по раскисшей земле. Мутные капли дождя гулко колотят по капюшонам съемочной группы.
Никто не вспоминает о номере первом.
Осталось сто семнадцать минут…
…Все-таки в поведении Коко чувствуется влияние Марианны. Наверное, я слишком громко скриплю зубами; блондинка снова язвительно хохочет. Она выключила свет, в полумраке ее маленький жадный ротик пылает, как розовый бутон. «Бентли» врывается в розовое царство, плавно скользит сквозь прозрачные уровни. Для нас уже заготовлено место у самого лифта, там ждут две статные дамочки в черных очках.
Закрытый сектор для почетных гостей.
— Что ты говорила о Ксане?
— Ты же заткнул мне рот, котик!
— Извини… — Я сжимаю кулаки за спиной. — Мне нужно услышать до того, как мы выйдем…
— Что ты хочешь услышать? Ты же только что не желал ничего слушать.
— А теперь желаю!
— Ты какой-то бледный, котик. Может, тебя укачало?
— Меня не укачало. Расскажи, что ты узнала!
Я стараюсь быть спокойным, я максимально спокоен. Белокурая дрянь пользуется закрытыми базами так же свободно, как я своей кухонной машиной. Без нее мне не раскопать и трети интересующего материала.
— Ты в курсе, как работает программа «Ноги Брайля»? — Коко спрашивает с такой интонацией, словно для нее описать работу новейшей поисковой системы не сложнее, чем устройство эпилятора. — Ты вводишь в систему один из ключевых параметров, либо кодировку принта, либо снимок человека. И никому не приходит в голову занести данные по отдельности.
«Бентли» тормозит. Дамочки с лицами и плечами боксеров синхронно тянутся к заплечным кобурам. На обеих длинные кожаные плащи, в стеклах очков отражается наш бесконечный леопард. За прозрачной стеной, в соседнем секторе гаража дерутся, кто-то уже поливает пол кровью. В скринах наша парковочная ячейка видна сразу из трех ракурсов; «стрекозки» исправно несут службу. И здесь их никто не посмеет отменить. Это и хорошо и плохо, потому что никто не отменяет здесь свободное ношение оружия.
Кажется, все началось с учреждения Лиги свободных гетер. Точно не помню, буча происходила как раз тогда, когда я учился в Академии. Как ни странно, именно бывшие проститутки добились консолидации женщин и принятия колоссального пакета законов. В том числе они протолкнули в Думе закон о праве ношения электрошокового оружия для женщин. Для всех женщин, независимо от профессии, внешнего вида и возраста, чтобы защищаться от насильников и хулиганов. Закон был принят и тут же дал толчок к разработкам новых типов разрядников.
Теперь эти штуки бьют пострашнее дробовиков…
Мне совсем не нравится то, что происходит в соседнем, общем секторе гаража, а охранниц донны Рафаэлы драка, похоже, не интересует вовсе. Я очень надеюсь, что прозрачные стенки не пробьет пуля и что длинная вороненая штука в руках той крашеной фурии не есть огнестрельное оружие. Девица с разноцветной головой нетвердо стоит на ногах, ее плохо видно за рядом розовых авто. Пока ее несовершеннолетние подруги месят друг друга, практически стенка на стенку, «разноцветную» рвет. Она опирается о капот и роняет свою пушку. Откуда ни возьмись, выныривают три крепкие девушки в кожанках, затем еще три, и еще. Заметив общего противника, девицы мигом прекращают драку, но так просто их, видимо, уже не отпустят. Ту, что размахивала стволом, грубо валят на землю, заклеивают лентой рот и стягивают кисти рук за спиной. Еще семь ставят носом к стенке, две валяются на полу, ни встать, ни идти не могут. Молниеносный обыск, врач с тестером на наркотики, с кого-то срывают куртку, одну из девчонок валят шокером. Ей никак не больше шестнадцати…
Порядок наведен, и не понадобилась никакая милиция. Запоздало я вспоминаю, что здесь милиции не будет вовсе. Еще одно сомнительное завоевание нашей женской демократии. Ни губернатор, ни московские силовики не вправе совать нос в частные женские заведения. Порядок обеспечивают лицензированные подразделения охраны, вроде «северных амазонок».
Потому что «Ирис и карамель», как ни странно, не является коммерческой структурой. Это большая семейная дача, частное владение, фазенда, где все сделают для обеспечения вашей безопасности. По крайней мере, так написано на огромных голо-графических скринах.
И нигде не сказано, но всем известно, что мужчинам безопасности здесь никто не обещает.
…Четверо подростков сидели на продавленном диване и, затаив дыхание, смотрели «Реаниматоров». На экране летел над свалкой вертолет. В пучке света рысцой топтали грязь «оранжевые», спустя минуту им предстояло углубиться в кварталы застывшего десять лет назад металлургического предприятия. Девушка-сенсорик остановилась, откинула капюшон, выставив бледный мокрый лоб. Камера тут же крупным планом показала ее огромные воспаленные глаза.
— Ребята, его найдут? — затеребила нас Андрюхина сестра. — Ну, ребята, не молчите! Как думаете, найдут его, номера первого?
Мы разом пожали плечами, зато возбужденно залопотал ведущий. У него к тому времени уже заплетался язык; я опять не мог определить, косит парень под пьяного или на самом деле пьян.
В этом чертовом шоу все было как будто понарошку, и нигде ни слова правды. Правда заключалась в том, что нас об этом предупреждали.
Придурок показал нам, что сделали с номером первым в команде «коричневых». Это как раз та самая женщина, которая устроила истерику, вытянув черную метку. Исполнители высадились на крыше какого-то здания, долго спускались со связанной пленницей по серым лестницам и, наконец, очутились в темном заводском цеху.
— Ошизеть! — выдохнул Андрюха и отставил бутылку с пивом, к которой он так и не притронулся. — Ошизеть, пацаны! Это цементный завод…
Среди нас четверых Андрюха учился лучше всех, и мы ему сразу поверили. Тем временем женщину из команды «коричневых» опустили в прозрачный бак, ноги продели в кольца на полу, и накрепко привязали спиной к перекладине. Мы сначала не поняли, что тут такого страшного, но затем один из исполнителей повернул рычаг, и в бак по желобу потек цементный раствор.
— Андрей, я боюсь! — говорит Андрюхина сестра.
— Превосходный цемент, — гудит исполнитель, телосложением и повадками похожий на боа-констриктора. Он глядит на мир сквозь щелочки в маске, и кажется, что глядит персонально на каждого.
— Андрей, давай выключим! — умоляет сестра.
— Сволочи, ублюдки! — Это та ненормальная в коричневом комбинезоне.
Похоже, она окончательно съехала с катушек, или умело притворяется, околпачив нас всех. Я не знаю, можно ли всем им верить; с одной стороны, действо сильно смахивает на театр, а с другой… с другой стороны — в окошках тотализатора крутятся бешеные суммы. И это более чем реально.
— К большому моему огорчению, друзья, — печальным голосом сообщает ведущий, — мы сможем наблюдать погружение нашей милой «коричневой» лишь до пояса. А дальше… — он называет координаты фирмы, купившей трансляцию агонии за два миллиона евро, — дальше обращайтесь по указанному адресу!
— Андрей, может, правда, ну его на фиг? — несмело предлагаю я.
— Что, струсил? — тут же набрасываются на меня остальные. На самом деле никто из них так и не притронулся к еде и пиву.
— Не больше, чем вы! — огрызаюсь я.
— Да никакой это не цемент!
— Врут они, это коллаж, подстава…
— Ничего они не врут, денег столько вбухали!
Жидкий цемент начал заливать щиколотки «коричневой», она завопила на высокой ноте, словно заклинила клавиша в синтезаторе. Помню, в тот момент я гадал, нарочно ли ей забыли заклеить рот. А кто-то из моих школьных друзей предположил, что все подстроено, потому что участники проходили крутые психотренинги, и не могла эта тетка так легко расколоться на старте.
Вновь показали «стартовую» площадку. Сенсорики «коричневых» кружили по лужам, команда была готова выступить. На электронном табло цифры включились в безжалостный обратный отсчет. «Оранжевые» уже в пути, они наводят переправу через реку, готовятся штурмовать разрушенный мост. На позициях разыгрывает черные метки команда «пурпурных».
— Самый смешной момент нас ждет, если… — пьяный ведущий снова жрет какую-то бурду из банки, — если команда «коричневых» найдет чужого номера первого. А у нас на старте еще «зеленые» и «пурпурные». Сенсорикам ведь могут попасться и чужие номера! Вот тогда посмеемся и потреплем нервишки, ха!..
— А что будет, если найдут чужого номера первого? — толкает меня сосед.
— Понятия не имею, — говорю я. Почему-то мне не нравится эта идея. Совсем не нравится…
…Коко собирается выйти из машины. Последнее вращение перед зеркалом, скрабстилы выбрасывают сиреневый фейерверк над ее змеиной головкой.
— Подожди! — Я хватаю Коко за локоть. — Зачем вносить в «Брайль» данные по отдельности?
Удивительно, но девушка не вырывается, а мне на мгновение вдруг приходит в голову чудовищная мысль: вот сейчас она повернется и поцелует меня, набросится и повалит на пол.
Коко не валит меня на пол, но глядит на мои пальцы с таким выражением, будто заметила у себя на локте противную гусеницу. Я вовремя вспоминаю, что мозги вызывающе одетой, расхлябанной блондинки непонятной ориентации стоят пять тысяч евро.
— Затем, — говорит она, — чтобы проверить соответствие данных портрету! В «Ногах Брайля» фото и паспорт выскакивают одновременно, они жестко схвачены между собой. Соображаешь, котик? Все продумано для удобства оперов… Но я попыталась начать поиск по другому снимку твоей жены, вырезала из того кадра возле «ягуара»…
— И… что?
Кажется, я уже знаю ответ.
— И ничего. Тот же эффект, что у рыжей подружки. Система не опознает.
— Возможно, плохой снимок?
Коко не торопится выходить, и впервые за вечер она серьезна. Она наклоняется ко мне очень близко, так близко, что становится заметен заретушированный след от попадания перстня Марианны. Отек почти спал, но шрам остался.
— Я прогнала через «Ноги» все ее снимки и видео. Как только жму «поиск», программа виснет или выдает ссылки на базы федералов. Или предлагает обратиться к сисадмину.
— Что же делать?.. — Мне больше нечего сказать. Мир трещит по швам. Надо взять себя в руки, просто выдохнуть и заняться тем делом, ради которого пришел. Я смотрю по сторонам и не могу вспомнить, что я тут делаю, в этом фантастическом авто, в окружении вооруженных накачанных дамочек. «Бентли» паркуется, автопилот диагностирует системы, индикатор зарядки горит на зеленой черте. С такими батареями можно доехать до Урала…
— Что делать? — усмехается Коко. — Слушаться меня. Есть мнение, что ты влип в редкий сорт дерьма, котик. И будет очень непросто отмыться…
…Все четыре команды «реаниматоров» ушли со старта. Сенсорики «оранжевых» все-таки ошиблись, они взяли неверный след и обнаружили номера первого из команды «пурпурных». Потеряно восемнадцать минут ценнейшего времени, где-то на оконечности западной ветки метро болтается вверх ногами над шахтой их товарищ. Он еще жив, но котировки «оранжевых» стремительно катятся вниз. Однако котировки «пурпурных» тоже падают, и ведущего это почему-то здорово забавляет.
Появляется бодрая, неугомонная солистка «Инцеста». Кто-то набросил ей на плечи рваный ватник. Девушка словно не замечает наведенных на нее камер; она оживленно ругается с кем-то из техников, протягивает руку за бутылкой, разворачивает пакетик, высыпает себе под язык порошок и, морщась, запивает водой из горлышка. Затем стоит не шевелясь, покачиваясь с носков на пятки, пока по острому личику не расползается блаженство.
Мы у экрана телевизора снова беспомощно переглянулись.
— Круто! — выдавила Андрюхина сестра. — Это что, она при всех засосала «Веселого роджера»?
— Ошизеть! — согласился Андрей, — Может, мы чего не знаем» может «Роджер» это… того, разрешили? Ян, ты у нас спец по порошкам, не слыхал?
Я отрицательно покачал головой. На самом деле я никакой не спец, просто бабушка моя занимала серьезный пост в разрешительной системе по лекарствам. Я тогда подумал, что, конечно, «Роджер» никто не легализовал, и вряд ли в Думе все настолько рехнулись. «Веселый роджер» бил по мозгам в три раза сильнее, чем устаревшее «экстази», и, по слухам, помимо физической выносливости приносил совершенно необычные ощущения. Человек мог танцевать четыре часа в одной майке на морозе, и ничего ему не делалось. Мог залезть в прорубь и спокойно болтать с товарищами, сидя по уши в ледяной крошке. Кроме того, человек болтал даже с теми, кто находился от него за много километров, и с теми, кто умер.