Страница:
Забористая штука — этот «Роджер», если не переборщить с дозой. Помнится, в том году только на питерских дискотеках откинулось около сотни моих ровесников…
— Все это фигня, — сказал я. — Она съела простой порошок от кашля, нас разыгрывают!
— Во-во, — протянул Андрюха. — Не хочешь поменяться местами с тем чуваком? Его тоже, по-твоему, разыгрывают?
— Это задница, дамы и господа, — объявила с экрана повеселевшая ведущая. — Но задница — не там, где вы думаете. Если «оранжевые» потеряют участника, то это всего лишь пятьдесят очков им в минус и некоторые потери для тех, кто поставил на них деньги. Как я рада, что мне нельзя никому симпатизировать, хэх! Задница состоит в том, что, как нам передают, в ряде регионов узколобые местные начальники пытаются помешать просмотрам нашей программы и пытаются помешать сделать ставки в сетевых тотализаторах…
Номер первый «пурпурных», тощий седой мужчина, попал не в самое приятное положение. Это мягко говоря, а если честно, то никому из нас не хотелось бы угодить на его место. Номер первый привязан к рельсам, окружающим строительный котлован. Стройка закрыта так давно, что со дна котлована поднялись уже хлипкие деревца, а склоны начали рассыпаться и зарастать кустами. Однако рельсы на насыпи в полном порядке, и по ним очень медленно катится строительный кран. Пока еще кран на противоположной стороне котлована, кабина машиниста висит в двадцати метрах над землей, дверца прикручена проволокой. Исполнители проворно спрыгивают и отрывают заранее подпиленную железную лесенку. Оператор с вертолета берет крупным планом стройку. Озера грязи, штабеля ржавых лесов, покинутые вагончики. Здесь наверняка нет даже бомжей и диких собак. Затем оператор демонстрирует внутренности кабины: приборная панель разбита, зато светятся часы.
Осталось сто одиннадцать минут. Глаза номера первого.
Смотрится впечатляюще…
…— Выслушай меня внимательно и дай знать, если ты с чем-то не согласен. — От губ Коко пахнет табаком и сладкой помадой. На висках готовится вспыхнуть очередной фейерверк. — Я маюсь дурью с тобой только потому, что попросила мамочка. А мамочку попросила ее сестра. Задумайся, милый. Твоя киса не работает ни в каком лесном кооперативе, не проходит по базе и обнимается с людьми, от которых тебе нравится держаться подальше. Я могу прямо сейчас вернуть тебе деньги, и мы простимся друзьями… Но я этого не сделаю, угадай, почему?
Меня так и подмывает сказать: «Потому что я тебе нравлюсь?», но Коко не шутит. Я вообще не уверен, способна ли она воспринимать чужой юмор или смеется исключительно собственным остротам.
— Я не выкину тебя, потому что минуту назад пострадал человек нашей мамочки. Пострадал в твоей машине, и теперь получается, что затронуты интересы «Кролика». Я не выкину тебя, но ты никому ни слова не скажешь о своей киске. Ни здесь, у донны, ни в другом месте. Молчи, иначе нам никто не будет помогать.
— В моей машине?! Вот черт… — Я пытаюсь себе представить, какой силы должно быть землетрясение, чтобы вызвать ДТП в городской черте. — Ведь мы договорились, что «опель» отправят в гараж?!
— Мамочка передумала, вот и все. Она решила посадить в машину одного хорошего мальчика, внешне похожего на тебя. На паркинге возле твоего дома на мальчика в «опеле» напали трое. Не раздувай щеки, котик! Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Если бы его, то есть тебя, хотели убить, то убили бы. До того как выскочила охрана, его слегка помяли и очень настойчиво уговаривали «прекратить охоту», а после заметили, что это не месье Полонский. Это то, что мне рассказала мамочка.
— Но мне никто не угрожал…
— Можешь гордиться, теперь у тебя есть враги. Кто-то почуял, что ты взял верный след. Ну что, котик, возвращаемся?
— Нет, мы пойдем дальше.
Коко впервые смотрит без усмешки:
— Ты сам этого хотел, милый…
…«Оранжевые» нашли номера первого из команды «пурпурных». Их ярости не было предела, мужчины чуть не избили своих девушек-сенсориков. На то, чтобы выбраться к стройке, у «оранжевых» ушло почти полчаса и масса физических усилий. Они преодолели реку, несколько кварталов шли по колено в воде, под проливным дождем. В какой-то момент сенсорикам показалось, что надо свернуть к старому вокзалу, группа потеряла четверть часа на прочесывание зала ожидания, пока не выяснилось, что причиной сбоя стала компания бомжей, поселившихся в камере хранения.
Теперь мы видим — город не маленький, и в городе почти не осталось жителей. Замечательный полигон для игры, не нужны затраты на строительство декораций. Операторы очень ловко отворачивают камеры от названий улиц и вокзальных табличек, они следовали за командой по пятам. Особая иезуитская хитрость в том, что вертолеты оборудованы приборами ночного видения и высокочувствительной аппаратурой. Это для того, чтобы прожектор с вертолета не упростил команде поиск. Участники и так неплохо оснащены, они волокут на себе альпинистское и глубоководное снаряжение, оружие и взрывчатку, аптечки «скорой помощи» и сварочные аппараты. Никто не ограничивал команды в выборе поклажи, можно было брать все и всех, кроме профессиональных медиков и таежных следопытов.
Быстрый перескок в спальный район, где вода затапливает накренившиеся пятиэтажки. Команда «зеленых» никак не может взять «верхний » след: то ли мешают молнии и повышенная ионизация атмосферы, то ли сенсорики не в лучшей форме.
Короткой строкой обзор тотализаторов. Акции «оранжевых» прекратили падение, все ждут, как же поступит капитан команды с чужим игроком. Мы тоже ждем, мы вчетвером буквально прилипли к эк-Рану и забыли, как правильно дышать.
— Януш, они вытащат его? Они спасут чужого?!
— Не может быть, чтобы они позволили его разрезать!
— Все может быть, дурак! Ты что, не прочел, сколько команда потеряет в таком случае?
Я прочел. Команда может быть дисквалифицирована, если сумма ошибок превысит некую черту. Реанимировать чужого игрока — это колоссальная ошибка, можно потерять в деньгах и очках больше, чем при гибели двух своих игроков. Очень сложно угадать, что произойдет, слишком многое зависит от зрительских симпатий.
— Вы все помните, любимые мои, — с набитым ртом вещает солистка «Утреннего инцеста», — что, распустив слюни и реанимировав чужого, можно ненароком подписать приговор своему коллеге, хэх! Я бы сперва на их месте крепко подумала, да уж! Впереди еще три тура, и каждый, кроме сенсориков, может оказаться на месте никому не нужного номера первого!
— Мурашки по коже! — бодро отзывается напарник, и по его цветущему виду ни за что не предположить, что он способен кому-то сочувствовать. — Потерять два миллиона евро за одно неверное движение! Но самое любопытное зрелище впереди, минут эдак через шесть! Сенсорики «пурпурных» и сами обнаружили своего номера первого! Они торопятся на стройку и, похоже, не расположены к шуткам!
«Пурпурные» бегут, они уже в пути. Верхняя камера, с вертолета, съемка в инфракрасном диапазоне, затем переключаемся на одного из трех операторов, сопровождающих группу. Капитан «пурпурных» явно не расположен шутить, на ходу он расстегивает чехол и достает винтовку с оптическим прицелом.
— Вот позабавимся! — хохочет девица.
— Януш, там же не настоящие пули? — шепчет Андрей, дергая меня за рукав.
Я хочу ему сказать, что пули никак не могут быть настоящими, и чтобы он прекратил меня щипать, и что меня все это достало, и я хочу уйти…
Но уйти не могу и сижу как привороженный, потому что камера, встроенная в лазерный прицел винтовки, показывает нам затылки «оранжевых». Они столпились над связанным «пурпурным» на краю котлована, машут руками и ругаются. Хозяин винтовки досылает патрон.
— Ку-клукс-клаа-ан!! — надрывается от смеха ведущая. — Ща кому-то будет бо-бо!
— «Бо-бо» не будет, — деловито возражает голос за кадром. — Чувак прекрасно стреляет, я сам видел! Кладет три пули в летящую банку!
Кран со скрипом катится вокруг котлована. Издалека, скозь косую морось, ржавая громада похожа на инопланетное суставчатое чудище. Испытатели восстановили моторы и проявили своеобразный юмор, украсив кран рождественскими гирляндами. Молнии вспыхивают одна за одной, небо кажется расколотым на части. В огне вспышек виднеются окаменевшие лица «оранжевых». Вся команда, побросав мешки, сгруппировалась вокруг привязанного к рельсам человека. Спаренные рельсы, по которым катятся два широких колеса.
Крупным планом промокшее лицо номера первого. Кричать он не может, не может даже умолять, У него заклеен рот. Номер первый мычит, пытаясь оторвать языком клейкую ленту. Расхлябанные подшипники крана скрежещут в пятидесяти метрах.
Смена камеры. Еще один «пурпурный» навел оружие на беззащитные спины соперников. Остальные игроки рассредоточились и незаметно окружают стройплощадку.
— Что они сделают? Что теперь будет? — чуть не плача, теребит нас Андрюхина сестра.
— За команду «коричневых» дают в среднем на семнадцать пунктов меньше, чем пять минут назад, — скороговоркой отвечает ей телевизор.
Я забираю из рук Андрюхи джойстик и кликаю на опцию «Правила» в левом углу экрана.
— Они не имеют права стрелять, пока нет непосредственной угрозы их товарищу, — говорю я.
— А кран? Разве это не угроза?
— Напомню вам, любимые мои, — точно расслышав наш спор, вклинивается ведущая, — стрелять на поражение можно только в случае крайней необходимости! Напомню вам, что в девяти патронах из десяти вместо пуль — безобидный транквилизатор, рассчитанный на полчаса здорового сна, хэх! Зато в десятом патроне — ма-аленькая такая свинцовая пулька! А если жюри потом не признает крайней необходимости, команду снимут и отдадут под суд как за обычное убийство!
Кран приближается, до него не больше десятка метров. В команде «оранжевых» раскол, они готовы сцепиться между собой. Вот и первая пощечина под дождем, кто-то наклоняется, чтобы перерезать веревки на лежащем человеке, но его тут же сшибают с ног.
— Не может быть, — как заведенная повторяет Андрюхина сестра. — Не может быть, чтобы они дрались всерьез, они же вместе тренировались!
Выстрел.
«Оранжевые» прекратили драку, мигом залегли, натягивая очки ночного видения. Один из «оранжевых» упал на спину, раскинув руки. Это тот, что оттолкнул человека с ножом, пытавшегося спасти номера первого. Человек с ножом — это, оказывается, девушка. Она скатилась в котлован, но осталась цела. Она карабкается по скользкой стене вверх, поливая проклятиями своих товарищей.
Кран совсем близко. «Пурпурные» бросаются в атаку, чтобы спасти своего друга. Один из парней бегом пересекает огромную лужу, оскальзывается, падает, но он почти добрался. Оператор включает крупный план. «Пурпурный» с ножом в зубах ползет вдоль насыпи, еще двое пытаются остановить кран. Однако «оранжевые» спохватились и открыли ответную стрельбу. У нас вырывается хоровой вздох, когда «пурпурный» валится лицом в грязь, не достигнув связанного друга. Ему оставалось каких-то два метра, стреляли минимум двое, и стреляли в упор…
— Похоже, любимые мои, игра получает неожиданный оборот… — мурлычет ведущая.
Из груди «пурпурного» течет кровь. Ранение не сразу заметно на фоне насквозь промокшего комбинезона, но оператор с вертолета дает максимальное приближение и наводит узкий луч прожектора.
— Это монтаж… — не очень уверенно говорит Андрей.
— Его убили, да? — визжит Андрюхина сестра. — Андрей, его убили?..
Рекламная заставка «Реаниматоров». «А вам не надоело протирать штанами диван?.. Вам хочется проверить себя в настоящей игре и заработать кучу денег на всю оставшуюся жизнь?..
Вам хочется узнать, что такое настоящий командный дух, когда за друга нужно перегрызть горло?..
Вы мечтали заработать за одну неделю столько, чтобы не думать о деньгах всю жизнь?..
Тогда «Реаниматоры» ждут вашей заявки…»
…Коко глядит на меня без улыбки. Всю ее влажную эротичность как ветром сдуло.
— А этот парень, которого избили вместо меня, он где? — домогаюсь я. — В больнице? С ним можно поговорить?
— С ним-то все в порядке. — Коко что-то проверяет в сумке, отключает скрины, вводит новые пароли. — Думай о себе, котик. В нашей маленькой компании неполадки только у тебя. Скажи-ка мне, котик… — Она приподнимается, кладет ладонь на кнопку дверного замка. Я скашиваю глаза, но стекла непроницаемы для охранниц донны. — Скажи-ка мне, я тебе нравлюсь? Ты хочешь меня, Януш?
От звука собственного имени внутри меня словно рвется струна. Нелепое ощущение, будто Коко нарушила какие-то правила, назвав меня по имени. Тонкие пальцы трогают мне щеку, ее декоративная шнуровка отстегивается, обнажая румяную пуговку соска. Мое сердце моментально ускоряет ритм, из желудка вверх по пищеводу поднимается шершавый комок. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. Я карабкаюсь в сторону, отползаю вдоль полукруглого дивана, стремясь избежать контакта с ее пылающими ногтями.
— Вот видишь, котик, ты боишься!
— Я не боюсь, но не надо ко мне прикасаться! Пойдем, нас ждут!
— Подождут, это их работа. Ты не хочешь трахнуться со мной, я настолько уродлива?
Мне дальше некуда отступать. Коко загнала меня в угол между баром и откидным креслом.
— Ты не урод… Ты очень красивая, но я не могу…
— Не можешь, потому что тебя запинает твоя жена? Или ты слишком честный?
— Думай как хочешь…
Если она не оставит меня в покое сию секунду, меня стошнит. Но Коко что-то чувствует, она втягивает когти и застегивает одежду. Она снова серьезна и до предела деловита.
— Ладненько, малыш, не напрягайся. Я не буду тебя насиловать, обещаю. А вот за гостей донны Рафаэлы не могу поручиться…
…Заставка «Реаниматоров». При записи диска вместе с рекламным блоком стерли и кусок шоу. Мы так и не узнали, чем закончился поединок «оранжевых» и «пурпурных», потому что ведущий бегло оценивал рейтинги и делал обзор зрительских симпатий. Выше всех котировались «зеленые», они ухитрились уже спасти своего первого номера и получили законное право поохотиться за чужими первыми номерами. На счету каждого «зеленого» уже болталось около трехсот тысяч.
— «Зеленые» будут убивать чужих игроков? — выдохнул кто-то из моих друзей.
— Потому что они сэкономили время, — объяснил Андрюха. — У них есть право помешать другим командам.
— Но вначале ничего не было сказано про убийства! Было сказано про командный дух…
— Януш, что он нам голову морочит? Ты скажи, как думаешь: это все лажа?
— Ведь правда, что все останутся живы?
— Розыгрыш, да, Ян?
На экране возникли внутренности цементного завода. Прозрачный бак заполнен раствором почти до середины, позабытая пленница извивается, вся ее одежда и лицо в жирных серых кляксах. Цемент схватился удивительно быстро, номеру первому не удается бедрами раскачать твердеющую жижу, лишь по краям бака серая поверхность трясется.
— Отстаньте от меня! — разозлился я. — Откуда мне знать, розыгрыш или нет?
Номеру первому от «оранжевых» остается висеть вверх ногами над шахтой метро не больше получаса.
— Ну что, любимые мои, поджилки трясутся? Дрожим за свои кровные денежки, а? — Ведущие появляются на экране в обнимку. У них такой вид, словно только что вылезли из постели. — Да, денег после первого тура перейдет из кармана в карман великое множество…
— Но кто же мог предположить, что так лягут карты?
— Да, первый тур поставил в тупик…
— А что говорят наши эксперты?
— Всем не шевелиться, руки положить на колени! Руки держать на виду!..
Экран гаснет. Мы не сразу поняли, что случилось, откуда взялся этот крик. Кричали не с экрана, а у нас за спиной. Когда мы уразумели, в чем дело, я даже не особо испугался. Наш «пиратский» просмотр прервали бойцы подразделения по борьбе с тем самым пиратством. Их бронированный автобус, с виду совсем обычный, а внутри напичканный следящей аппаратурой, бесшумно подкатил уже полчаса назад. Затем техники вызвали подкрепление и силами двух взводов скрутили четверых перепуганных подростков.
Они надеялись, что накрыли пиратскую студию.
Майор, который меня потом допрашивал, не скрывал своего восхищения перед умельцами, способными собрать «левый» видик и декодировать сложнейший шифр сигнала. Надолго задержать несовершеннолетнего он не мог, я об этом знал, он знал, что я знаю, и потому мы довольно мирно поболтали.
Я спросил его, смотрел ли он «Реаниматоров» и правда ли то, что происходило на экране. Майор покосился на дверь и спросил, где, на мой взгляд, показали правду, а где притянули за уши. Я перечислил ему то, что успел заметить. Дядька в погонах выслушал меня очень внимательно. То есть сначала он перекладывал на столе бумажки и вежливо кивал, но потом его брови поползли вверх, он забросил все дела и вперился в меня так, словно встретил говорящую лошадь.
— Ты не подумывал о том, чтобы поступать в милицейскую Академию, сынок?
— У меня неважные оценки, кроме того, туда не берут без армии.
— Туда берут по представлению и после окончания специальных допризывных курсов.
Мне стало смешно. Милицейское высшее образование — третье по уровню престижа в стране, после Академии госуправления и Высшей школы ФСБ.
— Кто же меня возьмет на курсы? Там проходной балл — все пятерки надо набрать, и плюс кандидатский уровень в спорте…
— Раз тебе об этом известно, значит, мысли такие были?
— Ну, были…
— Кандидатом в мастера спорта можно стать в одном из технических видов или в стрельбе. У тебя еще три года, если начнешь тренироваться сейчас. А два года курсов плюс положительное представление, и дорога открыта. С таким цепким мозгом, как у тебя, сынок, ты быстро пойдешь в гору. А школьные оценки порой только мешают разглядеть талант…
— Где же я буду тренироваться стрелять?
— Я дам тебе направление в клуб. Как будто ты из интерната. С нашим направлением возьмут бесплатно и научат стрелять из всех видов оружия.
У меня запершило в горле.
— А также, если станет интересно, можешь попасть на курсы самозащиты. Там учат превращать в оружие все, что оказывается под рукой.
— Хорошо, я подумаю.
— Подумай, — кивнул майор. — Хорошенько подумай и позвони мне. И больше не нарушай закон. Ошибиться легко, сынок, а отмываться порой приходится целую жизнь.
Я уже стоял в дверях, но все-таки осмелился спросить:
— Так «Реаниматоры» — это все вранье? На самом деле нас обдурили?
Майор отложил ручку, устало взглянул на меня поверх очков:
— Нас всех дурят, сынок. И вранье начинается в ту секунду, когда ты включаешь телевизор в сеть. Странно, что парню с такой наблюдательностью это не приходило в голову.
— Так что же, совсем не включать телик?
— Держись от него подальше, сынок.
11. «ИРИС И КАРАМЕЛЬ»
— Все это фигня, — сказал я. — Она съела простой порошок от кашля, нас разыгрывают!
— Во-во, — протянул Андрюха. — Не хочешь поменяться местами с тем чуваком? Его тоже, по-твоему, разыгрывают?
— Это задница, дамы и господа, — объявила с экрана повеселевшая ведущая. — Но задница — не там, где вы думаете. Если «оранжевые» потеряют участника, то это всего лишь пятьдесят очков им в минус и некоторые потери для тех, кто поставил на них деньги. Как я рада, что мне нельзя никому симпатизировать, хэх! Задница состоит в том, что, как нам передают, в ряде регионов узколобые местные начальники пытаются помешать просмотрам нашей программы и пытаются помешать сделать ставки в сетевых тотализаторах…
Номер первый «пурпурных», тощий седой мужчина, попал не в самое приятное положение. Это мягко говоря, а если честно, то никому из нас не хотелось бы угодить на его место. Номер первый привязан к рельсам, окружающим строительный котлован. Стройка закрыта так давно, что со дна котлована поднялись уже хлипкие деревца, а склоны начали рассыпаться и зарастать кустами. Однако рельсы на насыпи в полном порядке, и по ним очень медленно катится строительный кран. Пока еще кран на противоположной стороне котлована, кабина машиниста висит в двадцати метрах над землей, дверца прикручена проволокой. Исполнители проворно спрыгивают и отрывают заранее подпиленную железную лесенку. Оператор с вертолета берет крупным планом стройку. Озера грязи, штабеля ржавых лесов, покинутые вагончики. Здесь наверняка нет даже бомжей и диких собак. Затем оператор демонстрирует внутренности кабины: приборная панель разбита, зато светятся часы.
Осталось сто одиннадцать минут. Глаза номера первого.
Смотрится впечатляюще…
…— Выслушай меня внимательно и дай знать, если ты с чем-то не согласен. — От губ Коко пахнет табаком и сладкой помадой. На висках готовится вспыхнуть очередной фейерверк. — Я маюсь дурью с тобой только потому, что попросила мамочка. А мамочку попросила ее сестра. Задумайся, милый. Твоя киса не работает ни в каком лесном кооперативе, не проходит по базе и обнимается с людьми, от которых тебе нравится держаться подальше. Я могу прямо сейчас вернуть тебе деньги, и мы простимся друзьями… Но я этого не сделаю, угадай, почему?
Меня так и подмывает сказать: «Потому что я тебе нравлюсь?», но Коко не шутит. Я вообще не уверен, способна ли она воспринимать чужой юмор или смеется исключительно собственным остротам.
— Я не выкину тебя, потому что минуту назад пострадал человек нашей мамочки. Пострадал в твоей машине, и теперь получается, что затронуты интересы «Кролика». Я не выкину тебя, но ты никому ни слова не скажешь о своей киске. Ни здесь, у донны, ни в другом месте. Молчи, иначе нам никто не будет помогать.
— В моей машине?! Вот черт… — Я пытаюсь себе представить, какой силы должно быть землетрясение, чтобы вызвать ДТП в городской черте. — Ведь мы договорились, что «опель» отправят в гараж?!
— Мамочка передумала, вот и все. Она решила посадить в машину одного хорошего мальчика, внешне похожего на тебя. На паркинге возле твоего дома на мальчика в «опеле» напали трое. Не раздувай щеки, котик! Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Если бы его, то есть тебя, хотели убить, то убили бы. До того как выскочила охрана, его слегка помяли и очень настойчиво уговаривали «прекратить охоту», а после заметили, что это не месье Полонский. Это то, что мне рассказала мамочка.
— Но мне никто не угрожал…
— Можешь гордиться, теперь у тебя есть враги. Кто-то почуял, что ты взял верный след. Ну что, котик, возвращаемся?
— Нет, мы пойдем дальше.
Коко впервые смотрит без усмешки:
— Ты сам этого хотел, милый…
…«Оранжевые» нашли номера первого из команды «пурпурных». Их ярости не было предела, мужчины чуть не избили своих девушек-сенсориков. На то, чтобы выбраться к стройке, у «оранжевых» ушло почти полчаса и масса физических усилий. Они преодолели реку, несколько кварталов шли по колено в воде, под проливным дождем. В какой-то момент сенсорикам показалось, что надо свернуть к старому вокзалу, группа потеряла четверть часа на прочесывание зала ожидания, пока не выяснилось, что причиной сбоя стала компания бомжей, поселившихся в камере хранения.
Теперь мы видим — город не маленький, и в городе почти не осталось жителей. Замечательный полигон для игры, не нужны затраты на строительство декораций. Операторы очень ловко отворачивают камеры от названий улиц и вокзальных табличек, они следовали за командой по пятам. Особая иезуитская хитрость в том, что вертолеты оборудованы приборами ночного видения и высокочувствительной аппаратурой. Это для того, чтобы прожектор с вертолета не упростил команде поиск. Участники и так неплохо оснащены, они волокут на себе альпинистское и глубоководное снаряжение, оружие и взрывчатку, аптечки «скорой помощи» и сварочные аппараты. Никто не ограничивал команды в выборе поклажи, можно было брать все и всех, кроме профессиональных медиков и таежных следопытов.
Быстрый перескок в спальный район, где вода затапливает накренившиеся пятиэтажки. Команда «зеленых» никак не может взять «верхний » след: то ли мешают молнии и повышенная ионизация атмосферы, то ли сенсорики не в лучшей форме.
Короткой строкой обзор тотализаторов. Акции «оранжевых» прекратили падение, все ждут, как же поступит капитан команды с чужим игроком. Мы тоже ждем, мы вчетвером буквально прилипли к эк-Рану и забыли, как правильно дышать.
— Януш, они вытащат его? Они спасут чужого?!
— Не может быть, чтобы они позволили его разрезать!
— Все может быть, дурак! Ты что, не прочел, сколько команда потеряет в таком случае?
Я прочел. Команда может быть дисквалифицирована, если сумма ошибок превысит некую черту. Реанимировать чужого игрока — это колоссальная ошибка, можно потерять в деньгах и очках больше, чем при гибели двух своих игроков. Очень сложно угадать, что произойдет, слишком многое зависит от зрительских симпатий.
— Вы все помните, любимые мои, — с набитым ртом вещает солистка «Утреннего инцеста», — что, распустив слюни и реанимировав чужого, можно ненароком подписать приговор своему коллеге, хэх! Я бы сперва на их месте крепко подумала, да уж! Впереди еще три тура, и каждый, кроме сенсориков, может оказаться на месте никому не нужного номера первого!
— Мурашки по коже! — бодро отзывается напарник, и по его цветущему виду ни за что не предположить, что он способен кому-то сочувствовать. — Потерять два миллиона евро за одно неверное движение! Но самое любопытное зрелище впереди, минут эдак через шесть! Сенсорики «пурпурных» и сами обнаружили своего номера первого! Они торопятся на стройку и, похоже, не расположены к шуткам!
«Пурпурные» бегут, они уже в пути. Верхняя камера, с вертолета, съемка в инфракрасном диапазоне, затем переключаемся на одного из трех операторов, сопровождающих группу. Капитан «пурпурных» явно не расположен шутить, на ходу он расстегивает чехол и достает винтовку с оптическим прицелом.
— Вот позабавимся! — хохочет девица.
— Януш, там же не настоящие пули? — шепчет Андрей, дергая меня за рукав.
Я хочу ему сказать, что пули никак не могут быть настоящими, и чтобы он прекратил меня щипать, и что меня все это достало, и я хочу уйти…
Но уйти не могу и сижу как привороженный, потому что камера, встроенная в лазерный прицел винтовки, показывает нам затылки «оранжевых». Они столпились над связанным «пурпурным» на краю котлована, машут руками и ругаются. Хозяин винтовки досылает патрон.
— Ку-клукс-клаа-ан!! — надрывается от смеха ведущая. — Ща кому-то будет бо-бо!
— «Бо-бо» не будет, — деловито возражает голос за кадром. — Чувак прекрасно стреляет, я сам видел! Кладет три пули в летящую банку!
Кран со скрипом катится вокруг котлована. Издалека, скозь косую морось, ржавая громада похожа на инопланетное суставчатое чудище. Испытатели восстановили моторы и проявили своеобразный юмор, украсив кран рождественскими гирляндами. Молнии вспыхивают одна за одной, небо кажется расколотым на части. В огне вспышек виднеются окаменевшие лица «оранжевых». Вся команда, побросав мешки, сгруппировалась вокруг привязанного к рельсам человека. Спаренные рельсы, по которым катятся два широких колеса.
Крупным планом промокшее лицо номера первого. Кричать он не может, не может даже умолять, У него заклеен рот. Номер первый мычит, пытаясь оторвать языком клейкую ленту. Расхлябанные подшипники крана скрежещут в пятидесяти метрах.
Смена камеры. Еще один «пурпурный» навел оружие на беззащитные спины соперников. Остальные игроки рассредоточились и незаметно окружают стройплощадку.
— Что они сделают? Что теперь будет? — чуть не плача, теребит нас Андрюхина сестра.
— За команду «коричневых» дают в среднем на семнадцать пунктов меньше, чем пять минут назад, — скороговоркой отвечает ей телевизор.
Я забираю из рук Андрюхи джойстик и кликаю на опцию «Правила» в левом углу экрана.
— Они не имеют права стрелять, пока нет непосредственной угрозы их товарищу, — говорю я.
— А кран? Разве это не угроза?
— Напомню вам, любимые мои, — точно расслышав наш спор, вклинивается ведущая, — стрелять на поражение можно только в случае крайней необходимости! Напомню вам, что в девяти патронах из десяти вместо пуль — безобидный транквилизатор, рассчитанный на полчаса здорового сна, хэх! Зато в десятом патроне — ма-аленькая такая свинцовая пулька! А если жюри потом не признает крайней необходимости, команду снимут и отдадут под суд как за обычное убийство!
Кран приближается, до него не больше десятка метров. В команде «оранжевых» раскол, они готовы сцепиться между собой. Вот и первая пощечина под дождем, кто-то наклоняется, чтобы перерезать веревки на лежащем человеке, но его тут же сшибают с ног.
— Не может быть, — как заведенная повторяет Андрюхина сестра. — Не может быть, чтобы они дрались всерьез, они же вместе тренировались!
Выстрел.
«Оранжевые» прекратили драку, мигом залегли, натягивая очки ночного видения. Один из «оранжевых» упал на спину, раскинув руки. Это тот, что оттолкнул человека с ножом, пытавшегося спасти номера первого. Человек с ножом — это, оказывается, девушка. Она скатилась в котлован, но осталась цела. Она карабкается по скользкой стене вверх, поливая проклятиями своих товарищей.
Кран совсем близко. «Пурпурные» бросаются в атаку, чтобы спасти своего друга. Один из парней бегом пересекает огромную лужу, оскальзывается, падает, но он почти добрался. Оператор включает крупный план. «Пурпурный» с ножом в зубах ползет вдоль насыпи, еще двое пытаются остановить кран. Однако «оранжевые» спохватились и открыли ответную стрельбу. У нас вырывается хоровой вздох, когда «пурпурный» валится лицом в грязь, не достигнув связанного друга. Ему оставалось каких-то два метра, стреляли минимум двое, и стреляли в упор…
— Похоже, любимые мои, игра получает неожиданный оборот… — мурлычет ведущая.
Из груди «пурпурного» течет кровь. Ранение не сразу заметно на фоне насквозь промокшего комбинезона, но оператор с вертолета дает максимальное приближение и наводит узкий луч прожектора.
— Это монтаж… — не очень уверенно говорит Андрей.
— Его убили, да? — визжит Андрюхина сестра. — Андрей, его убили?..
Рекламная заставка «Реаниматоров». «А вам не надоело протирать штанами диван?.. Вам хочется проверить себя в настоящей игре и заработать кучу денег на всю оставшуюся жизнь?..
Вам хочется узнать, что такое настоящий командный дух, когда за друга нужно перегрызть горло?..
Вы мечтали заработать за одну неделю столько, чтобы не думать о деньгах всю жизнь?..
Тогда «Реаниматоры» ждут вашей заявки…»
…Коко глядит на меня без улыбки. Всю ее влажную эротичность как ветром сдуло.
— А этот парень, которого избили вместо меня, он где? — домогаюсь я. — В больнице? С ним можно поговорить?
— С ним-то все в порядке. — Коко что-то проверяет в сумке, отключает скрины, вводит новые пароли. — Думай о себе, котик. В нашей маленькой компании неполадки только у тебя. Скажи-ка мне, котик… — Она приподнимается, кладет ладонь на кнопку дверного замка. Я скашиваю глаза, но стекла непроницаемы для охранниц донны. — Скажи-ка мне, я тебе нравлюсь? Ты хочешь меня, Януш?
От звука собственного имени внутри меня словно рвется струна. Нелепое ощущение, будто Коко нарушила какие-то правила, назвав меня по имени. Тонкие пальцы трогают мне щеку, ее декоративная шнуровка отстегивается, обнажая румяную пуговку соска. Мое сердце моментально ускоряет ритм, из желудка вверх по пищеводу поднимается шершавый комок. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. Я карабкаюсь в сторону, отползаю вдоль полукруглого дивана, стремясь избежать контакта с ее пылающими ногтями.
— Вот видишь, котик, ты боишься!
— Я не боюсь, но не надо ко мне прикасаться! Пойдем, нас ждут!
— Подождут, это их работа. Ты не хочешь трахнуться со мной, я настолько уродлива?
Мне дальше некуда отступать. Коко загнала меня в угол между баром и откидным креслом.
— Ты не урод… Ты очень красивая, но я не могу…
— Не можешь, потому что тебя запинает твоя жена? Или ты слишком честный?
— Думай как хочешь…
Если она не оставит меня в покое сию секунду, меня стошнит. Но Коко что-то чувствует, она втягивает когти и застегивает одежду. Она снова серьезна и до предела деловита.
— Ладненько, малыш, не напрягайся. Я не буду тебя насиловать, обещаю. А вот за гостей донны Рафаэлы не могу поручиться…
…Заставка «Реаниматоров». При записи диска вместе с рекламным блоком стерли и кусок шоу. Мы так и не узнали, чем закончился поединок «оранжевых» и «пурпурных», потому что ведущий бегло оценивал рейтинги и делал обзор зрительских симпатий. Выше всех котировались «зеленые», они ухитрились уже спасти своего первого номера и получили законное право поохотиться за чужими первыми номерами. На счету каждого «зеленого» уже болталось около трехсот тысяч.
— «Зеленые» будут убивать чужих игроков? — выдохнул кто-то из моих друзей.
— Потому что они сэкономили время, — объяснил Андрюха. — У них есть право помешать другим командам.
— Но вначале ничего не было сказано про убийства! Было сказано про командный дух…
— Януш, что он нам голову морочит? Ты скажи, как думаешь: это все лажа?
— Ведь правда, что все останутся живы?
— Розыгрыш, да, Ян?
На экране возникли внутренности цементного завода. Прозрачный бак заполнен раствором почти до середины, позабытая пленница извивается, вся ее одежда и лицо в жирных серых кляксах. Цемент схватился удивительно быстро, номеру первому не удается бедрами раскачать твердеющую жижу, лишь по краям бака серая поверхность трясется.
— Отстаньте от меня! — разозлился я. — Откуда мне знать, розыгрыш или нет?
Номеру первому от «оранжевых» остается висеть вверх ногами над шахтой метро не больше получаса.
— Ну что, любимые мои, поджилки трясутся? Дрожим за свои кровные денежки, а? — Ведущие появляются на экране в обнимку. У них такой вид, словно только что вылезли из постели. — Да, денег после первого тура перейдет из кармана в карман великое множество…
— Но кто же мог предположить, что так лягут карты?
— Да, первый тур поставил в тупик…
— А что говорят наши эксперты?
— Всем не шевелиться, руки положить на колени! Руки держать на виду!..
Экран гаснет. Мы не сразу поняли, что случилось, откуда взялся этот крик. Кричали не с экрана, а у нас за спиной. Когда мы уразумели, в чем дело, я даже не особо испугался. Наш «пиратский» просмотр прервали бойцы подразделения по борьбе с тем самым пиратством. Их бронированный автобус, с виду совсем обычный, а внутри напичканный следящей аппаратурой, бесшумно подкатил уже полчаса назад. Затем техники вызвали подкрепление и силами двух взводов скрутили четверых перепуганных подростков.
Они надеялись, что накрыли пиратскую студию.
Майор, который меня потом допрашивал, не скрывал своего восхищения перед умельцами, способными собрать «левый» видик и декодировать сложнейший шифр сигнала. Надолго задержать несовершеннолетнего он не мог, я об этом знал, он знал, что я знаю, и потому мы довольно мирно поболтали.
Я спросил его, смотрел ли он «Реаниматоров» и правда ли то, что происходило на экране. Майор покосился на дверь и спросил, где, на мой взгляд, показали правду, а где притянули за уши. Я перечислил ему то, что успел заметить. Дядька в погонах выслушал меня очень внимательно. То есть сначала он перекладывал на столе бумажки и вежливо кивал, но потом его брови поползли вверх, он забросил все дела и вперился в меня так, словно встретил говорящую лошадь.
— Ты не подумывал о том, чтобы поступать в милицейскую Академию, сынок?
— У меня неважные оценки, кроме того, туда не берут без армии.
— Туда берут по представлению и после окончания специальных допризывных курсов.
Мне стало смешно. Милицейское высшее образование — третье по уровню престижа в стране, после Академии госуправления и Высшей школы ФСБ.
— Кто же меня возьмет на курсы? Там проходной балл — все пятерки надо набрать, и плюс кандидатский уровень в спорте…
— Раз тебе об этом известно, значит, мысли такие были?
— Ну, были…
— Кандидатом в мастера спорта можно стать в одном из технических видов или в стрельбе. У тебя еще три года, если начнешь тренироваться сейчас. А два года курсов плюс положительное представление, и дорога открыта. С таким цепким мозгом, как у тебя, сынок, ты быстро пойдешь в гору. А школьные оценки порой только мешают разглядеть талант…
— Где же я буду тренироваться стрелять?
— Я дам тебе направление в клуб. Как будто ты из интерната. С нашим направлением возьмут бесплатно и научат стрелять из всех видов оружия.
У меня запершило в горле.
— А также, если станет интересно, можешь попасть на курсы самозащиты. Там учат превращать в оружие все, что оказывается под рукой.
— Хорошо, я подумаю.
— Подумай, — кивнул майор. — Хорошенько подумай и позвони мне. И больше не нарушай закон. Ошибиться легко, сынок, а отмываться порой приходится целую жизнь.
Я уже стоял в дверях, но все-таки осмелился спросить:
— Так «Реаниматоры» — это все вранье? На самом деле нас обдурили?
Майор отложил ручку, устало взглянул на меня поверх очков:
— Нас всех дурят, сынок. И вранье начинается в ту секунду, когда ты включаешь телевизор в сеть. Странно, что парню с такой наблюдательностью это не приходило в голову.
— Так что же, совсем не включать телик?
— Держись от него подальше, сынок.
11. «ИРИС И КАРАМЕЛЬ»
— Ты стоишь за спиной и смотришь… куда?
— Я смотрю в пол.
— И не подходишь, пока что?
— Пока не позовет донна Рафаэла.
— А если рядом будут девушки?
— Я не подниму глаз.
— И не споришь ни при каких условиях?
— Я же поклялся — буду молчать, как рыба.
— Ты зря смеешься, котик. «Ирис» — это частное имение. Не владение, вроде какой-нибудь подростковой забегаловки, а имение. Тут вякнешь лишнего — запросто прикончат.
— Меня не так просто прикончить…
— Ошибаешься. Не хочу тебя пугать, котик, но если донна захочет, тебя никогда не найдут.
«Как пить дать, старая жирная сука с вонючим ртом и отвисшими сиськами! — заранее представляю я. — С пеленок ненавидящая мужчин, и все ее мечты, чтобы младенцев-мальчиков сразу кастрировала акушерка!»
Старая жирная сука оказывается сорокапятилетней высокой и поджарой дивой, смахивающей на даму с рекламы скандинавских курортов. Она совсем не похожа на Кармен. У нее лицо верноподданной Третьего рейха, лицо сотрудницы гестапо, сошедшей с плакатов доктора Геббельса, но когда донна улыбается, уютные ямочки на щеках портят всю композицию. Хозяйку имения сопровождают две восхитительные модели, кажется, это «тэ-девяносто» от «Мацусита», но я не уверен. Кибердоги, изумительной красоты шерсть, «лунный отлив», морды на уровне моей подмышки…
Еще одна потешная нестыковка двух взаимоисключающих конвенций. Лига свободных женщин в сорок первом году добилась права на уличный выгул кибер-собак, а лицензионная комиссия тут же загнала их габариты в рамки природной нормы. А Лига женщин тогда обратилась к производителям с просьбой приделать собакам зубы. А Совет Европы на это заявил, что скорее разрешит владеть обычными животными, почти полностью истребленными после «собачьего гриппа» двадцатых годов. В Думе лоббисты подняли вой в защиту права личности на любые электронные приборы, если они не угрожают окружающим. Комиссар по гражданским правам предложил остроумный выход — намордники. «Мацусита» и «Тошиба» показали всей планете видеоролик, где отважная киберболонка спасает старушку-хозяйку от восьми вооруженных грабителей. Мир смеялся, глядя на улепетывающих дяденек, которым порвали штаны.
Тогда мир смеялся.
Спустя двадцать лет мне совсем не смешно. Я гляжу в оловянные глаза собак, понимая, что это совсем не глаза. Настоящие органы зрения роботов разбросаны по телу. Они предоставляют электронным мозгам пса панорамный обзор, плюс к тому оба пса располагаются в помещении определенным образом. Каждый контролирует спину товарищу.
Пока мы поднимаемся в прозрачной капле лифта, один из псов постоянно болтается у меня за спиной. Я раздумываю, кто представляет большую опасность — хвостатый робот, или квадратная тетка в кожаном плаще. Мне очень не нравится, что я не вижу ее рук, они постоянно спрятаны. Зато, надо отдать должное, никто не поинтересовался содержимым моих карманов.
Здесь демонстрируют уважение к личности.
Здесь даже пристрелят вежливо.
— Как здоровье мамочки? — бархатным голосом спрашивает донна и пожимает руку моей провожатой. — Я слышала, вы там увлеклись водными гонками?
— Она нас всех переживет, — в тон смеется Коко. А еще мне нравится их лифт. Капля ни к чему не привязана, она просто ползет в трубе, подталкиваемая напором жидкости вроде желатина. Наш путь пересекает такая же гибкая кишка, искривленная под немыслимым углом, и внутри нее, встречным курсом, катится еще одна капля. Внутри хохочут и обнимаются человек шесть, все молоденькие девчонки. Должно быть, такие лифты страшно дороги, я видел нечто подобное лишь в Финляндии. Мы проплываем над шезлонгами, над песочком, затем внизу танцуют, потом мне кажется, я вижу голого мужика, привязанного за ноги, но наша труба ныряет на следующий этаж. Интересно было бы прикинуть примерную стоимость всего имения…
Вслед за Коко я переступаю порог тамбура, и внешние звуки исчезают. Слева от тамбура еще одна прозрачная дверь, там вращаются десятка три скринов, между ними на пневмокреслах перемещаются две очень серьезные девчонки в наушниках. Очевидно, слева диспетчерская всего комплекса, но нам не туда. Нам прямо, туда, где на коврике под дверью восседает еще один монументальный пес.
— Я слушаю, — продолжая улыбаться, говорит донна Рафаэла.
Я не вижу ее улыбку, скорее чувствую ее. Старательно пялюсь в дальний угол залы, соблюдая правила мужской вежливости. Доги помахивают хвостами, под полом проплывает галапагосская черепаха. А еще здесь очень много часов, напольных, каминных и настенных. Они тикают, точно армия воинственных насекомых.
— Он хороший мальчик, — отзывается Коко. — Он потерял девочку, и мамочка просит помочь ее найти.
— Потерял девочку? М-м-м… — мурлычет донна Рафаэла. — До чего же я ненавижу этих поганых мозгоклювов…
Я не выдерживаю, поднимаю глаза и таращусь на нее, я никак не могу переварить предыдущую фразу. Донна совсем не сердится, и ямочки на щеках у нее такие милые. Грандиозная полукруглая зала, до потолка занятая антикварными часами. В стенах круглые окна в виде циферблатов, наверняка непрозрачные снаружи. За левым окном далеко внизу мечутся фигуры на танцполе, за правым — пальма и песок. Туда вылезает погреться черепаха, плававшая под ногами. Обе девушки в кожаных пальто идеально вписаны в обстановку, замерли, точно манекены.
— Я заплачу вдвое больше, — говорю я. — И я не легавый, можете проверить. Я заплачу, только помогите мне ее найти.
— Ты сам врубился, что ляпнул? — Коко смотрит на меня очень пристально, даже отклеивает с переносицы очки.
Теперь я замечаю, какой любопытный «Сваровски» у нее на носу. Во-первых, он безумно дорогой, а во-вторых, это не совсем очки. Точнее сказать, это совсем не очки. Это черт знает что, но только не очки. Я видел такое в учебном фильме, еще когда служил в Управе. Американская штучка; камера, скрин, бинокль, микроскоп, лазерный прицел и еще куча полезных функций, вплоть до кругового обзора и высокочувствительных микрофонов. По краям, между фиолетовым пластиком и кожей, всегда остается тончайший слой пористого материала, способного раздуваться быстрее подушки безопасности. Глаза не пострадают даже от прямого попадания кулаком в переносицу.
— Я смотрю в пол.
— И не подходишь, пока что?
— Пока не позовет донна Рафаэла.
— А если рядом будут девушки?
— Я не подниму глаз.
— И не споришь ни при каких условиях?
— Я же поклялся — буду молчать, как рыба.
— Ты зря смеешься, котик. «Ирис» — это частное имение. Не владение, вроде какой-нибудь подростковой забегаловки, а имение. Тут вякнешь лишнего — запросто прикончат.
— Меня не так просто прикончить…
— Ошибаешься. Не хочу тебя пугать, котик, но если донна захочет, тебя никогда не найдут.
«Как пить дать, старая жирная сука с вонючим ртом и отвисшими сиськами! — заранее представляю я. — С пеленок ненавидящая мужчин, и все ее мечты, чтобы младенцев-мальчиков сразу кастрировала акушерка!»
Старая жирная сука оказывается сорокапятилетней высокой и поджарой дивой, смахивающей на даму с рекламы скандинавских курортов. Она совсем не похожа на Кармен. У нее лицо верноподданной Третьего рейха, лицо сотрудницы гестапо, сошедшей с плакатов доктора Геббельса, но когда донна улыбается, уютные ямочки на щеках портят всю композицию. Хозяйку имения сопровождают две восхитительные модели, кажется, это «тэ-девяносто» от «Мацусита», но я не уверен. Кибердоги, изумительной красоты шерсть, «лунный отлив», морды на уровне моей подмышки…
Еще одна потешная нестыковка двух взаимоисключающих конвенций. Лига свободных женщин в сорок первом году добилась права на уличный выгул кибер-собак, а лицензионная комиссия тут же загнала их габариты в рамки природной нормы. А Лига женщин тогда обратилась к производителям с просьбой приделать собакам зубы. А Совет Европы на это заявил, что скорее разрешит владеть обычными животными, почти полностью истребленными после «собачьего гриппа» двадцатых годов. В Думе лоббисты подняли вой в защиту права личности на любые электронные приборы, если они не угрожают окружающим. Комиссар по гражданским правам предложил остроумный выход — намордники. «Мацусита» и «Тошиба» показали всей планете видеоролик, где отважная киберболонка спасает старушку-хозяйку от восьми вооруженных грабителей. Мир смеялся, глядя на улепетывающих дяденек, которым порвали штаны.
Тогда мир смеялся.
Спустя двадцать лет мне совсем не смешно. Я гляжу в оловянные глаза собак, понимая, что это совсем не глаза. Настоящие органы зрения роботов разбросаны по телу. Они предоставляют электронным мозгам пса панорамный обзор, плюс к тому оба пса располагаются в помещении определенным образом. Каждый контролирует спину товарищу.
Пока мы поднимаемся в прозрачной капле лифта, один из псов постоянно болтается у меня за спиной. Я раздумываю, кто представляет большую опасность — хвостатый робот, или квадратная тетка в кожаном плаще. Мне очень не нравится, что я не вижу ее рук, они постоянно спрятаны. Зато, надо отдать должное, никто не поинтересовался содержимым моих карманов.
Здесь демонстрируют уважение к личности.
Здесь даже пристрелят вежливо.
— Как здоровье мамочки? — бархатным голосом спрашивает донна и пожимает руку моей провожатой. — Я слышала, вы там увлеклись водными гонками?
— Она нас всех переживет, — в тон смеется Коко. А еще мне нравится их лифт. Капля ни к чему не привязана, она просто ползет в трубе, подталкиваемая напором жидкости вроде желатина. Наш путь пересекает такая же гибкая кишка, искривленная под немыслимым углом, и внутри нее, встречным курсом, катится еще одна капля. Внутри хохочут и обнимаются человек шесть, все молоденькие девчонки. Должно быть, такие лифты страшно дороги, я видел нечто подобное лишь в Финляндии. Мы проплываем над шезлонгами, над песочком, затем внизу танцуют, потом мне кажется, я вижу голого мужика, привязанного за ноги, но наша труба ныряет на следующий этаж. Интересно было бы прикинуть примерную стоимость всего имения…
Вслед за Коко я переступаю порог тамбура, и внешние звуки исчезают. Слева от тамбура еще одна прозрачная дверь, там вращаются десятка три скринов, между ними на пневмокреслах перемещаются две очень серьезные девчонки в наушниках. Очевидно, слева диспетчерская всего комплекса, но нам не туда. Нам прямо, туда, где на коврике под дверью восседает еще один монументальный пес.
— Я слушаю, — продолжая улыбаться, говорит донна Рафаэла.
Я не вижу ее улыбку, скорее чувствую ее. Старательно пялюсь в дальний угол залы, соблюдая правила мужской вежливости. Доги помахивают хвостами, под полом проплывает галапагосская черепаха. А еще здесь очень много часов, напольных, каминных и настенных. Они тикают, точно армия воинственных насекомых.
— Он хороший мальчик, — отзывается Коко. — Он потерял девочку, и мамочка просит помочь ее найти.
— Потерял девочку? М-м-м… — мурлычет донна Рафаэла. — До чего же я ненавижу этих поганых мозгоклювов…
Я не выдерживаю, поднимаю глаза и таращусь на нее, я никак не могу переварить предыдущую фразу. Донна совсем не сердится, и ямочки на щеках у нее такие милые. Грандиозная полукруглая зала, до потолка занятая антикварными часами. В стенах круглые окна в виде циферблатов, наверняка непрозрачные снаружи. За левым окном далеко внизу мечутся фигуры на танцполе, за правым — пальма и песок. Туда вылезает погреться черепаха, плававшая под ногами. Обе девушки в кожаных пальто идеально вписаны в обстановку, замерли, точно манекены.
— Я заплачу вдвое больше, — говорю я. — И я не легавый, можете проверить. Я заплачу, только помогите мне ее найти.
— Ты сам врубился, что ляпнул? — Коко смотрит на меня очень пристально, даже отклеивает с переносицы очки.
Теперь я замечаю, какой любопытный «Сваровски» у нее на носу. Во-первых, он безумно дорогой, а во-вторых, это не совсем очки. Точнее сказать, это совсем не очки. Это черт знает что, но только не очки. Я видел такое в учебном фильме, еще когда служил в Управе. Американская штучка; камера, скрин, бинокль, микроскоп, лазерный прицел и еще куча полезных функций, вплоть до кругового обзора и высокочувствительных микрофонов. По краям, между фиолетовым пластиком и кожей, всегда остается тончайший слой пористого материала, способного раздуваться быстрее подушки безопасности. Глаза не пострадают даже от прямого попадания кулаком в переносицу.