Страница:
девятифунтовых ядра. Сделайте для каждого по сетке и привяжите их на
расстоянии десяти саженей друг от друга посредине троса. Ясно?
- Не... не совсем, сэр.
Поскольку Джонс ответил честно, Хорнблауэр сдержался, чтоб не упрекнуть
его за непонятливость. - Возьмите сто саженей троса и привяжите одно ядро в
сорока пяти саженях от одного конца, другое - в сорока пяти саженях от
другого. Теперь ясно?
- Да, сэр.
- Можете сейчас спустить на воду барказ и тендер, чтоб они были готовы
к утру. Они будут тянуть трал между собой, чтоб ядра тащились по дну, пока
не наткнутся на остов. Объясните команде шлюпок их обязанности. Как я уже
говорил, работы надо начать на рассвете. Нам понадобится кошки и буйки, чтоб
отметить место находки. Ничего подозрительного - доски, к которым привязано
по семнадцать саженей троса. Это вам понятно?
- Да, сэр.
- Приступайте. Мистер Тернер, я попрошу вас через пятнадцать минут
явиться ко мне в каюту. Посыльный! Передайте доктору мои приветствия и
попросите его немедленно зайти ко мне в каюту.
Хорнблауэр чувствовал себя ярмарочным жонглером, подкидывающим разом
полдюжины шаров. Он хотел услышать от доктора, как пациент, хотел разузнать
у Тернера про местных чиновников, хотел приготовить все к завтрашнему дню,
хотел подумать, как будет поднимать сокровища, если Маккулум не сможет
ничего посоветовать. Надо было оставить письменные распоряжения на ночь,
учитывая, что они находятся в гавани весьма сомнительной нейтральности.
Лишь поздно вечером он вспомнил кое-что еще - ему напомнило внезапное
ощущение пустоты в желудке. Он с утра ничего не ел. Ему принесли сухарей и
холодного мяса, он тороплив прожевал жесткие куски и вышел на палубу в
темноту.
Ночь была холодная, молодой месяц уже взошел. Ни малейшее дуновение
ветерка не тревожило гладь воды заливе, такую ровную, что в ней отражались
звезды. Черной и непроницаемой была вода, скрывающая четверть миллиона
фунтов стерлингов. Столь же непроницаемо и его будущее, подумал Хорнблауэр,
наклоняясь над фальшбортом. Разумный человек, думал он, сделав все, что в
его силах, лег бы в постель и уснул, выкинув из головы все тревоги. Но ему
потребовалось огромное усилие воли, чтоб заставить себя лечь в койку и,
поддавшись телесному и душевному изнеможению, забыться наконец сном.
Когда его разбудили, было еще темно, темно и холодно. Он приказал
принести кофе, и выпил его, одеваясь. Он нарочно велел разбудить себя
пораньше, чтоб одеться, не торопясь, но с постели встал нервный и
нетерпеливый. Это было его обычное состояние перед ночным захватом
вражеского судна или вылазкой на берег. Ему пришлось останавливать себя,
чтоб не натянуть одежду как попало и не выбежать на палубу. Он заставил себя
побриться, хотя делать это пришлось почти на ощупь - лампа едва освещала
зеркало. Он натянул сыроватую рубашку и надевал штаны, когда в дверь
постучал Эйзенбейс. Он явился в соответствии с оставленными вчера приказами.
- Пациент спит хорошо, сэр, - объявил он.
- Как его состояние?
- Я решил не беспокоить его, сэр. Он спит тихо, так что я не могу
сказать, прошла ли лихорадка. Рану я тоже осмотреть не мог. Если вы хотите,
сэр, я могу его разбудить.
- Нет, ни в коем случае. Насколько я понимаю, то, что он спит - хороший
симптом.
- Очень хороший, сэр.
- Тогда не трогайте его, доктор. Если будут какие-то перемены, доложите
мне.
- Есть, сэр.
Хорнблауэр застегнул штаны и сунул ноги в башмаки. Нетерпение
возобладало над выдержкой, и сюртук он застегнул, уже взбегая по трапу. На
палубе чувствовалась атмосфера приближающейся атаки. Силуэты офицеров неясно
вырисовывались на фоне неба. Восток слабо алел, небо на четверть еле заметно
побледнело, приобретя едва различимый розоватый оттенок.
- Доброе утро, - ответил Хорнблауэр на приветствия подчиненных.
На шкафуте слышались отдаваемые вполголоса приказы как перед вылазкой.
- Команда барказа на правую сторону, - прозвучал голос Смайли.
- Команда тендера на левую сторону. - Это был князь. Он говорил
по-английски чище Эйзенбейса.
- Над водой туман, сэр, - доложил Джонс, - но очень редкий.
- Это я вижу, - ответил Хорнблауэр.
- Вчера мы встали в двух кабельтовых от остова, - сказал Тернер. -
Ночью, когда ветер стих, мы развернулись, но незначительно.
- Скажите, когда рассветет достаточно, чтоб брать азимуты.
- Есть, сэр.
Вскоре небо на востоке изменилось. Казалось, оно даже потемнело. На
самом деле просто светало, и контраст стал менее резок.
- Когда затонул "Стремительный", вы взяли третий азимут, мистер Тернер?
- Да, сэр. Он составил...
- Не важно.
В таком простом деле можно полностью положиться на Тернера.
- Не думаю, чтоб остов сместился хотя бы на дюйм, сэр, - сказал Тернер.
- Течения тут нет. Две речки, впадающие в залив, тоже никакого течения не
создают.
- А песок на дне плотный?
- Плотный, сэр.
Вот это действительно радует. Глина давно засосала бы остов.
- Как вышло, что "Стремительный" перевернулся? - спросил Хорнблауэр.
- По чистому невезению, сэр. Корабль был старый, он долго находился в
море. На борта под ватерлинией густо наросли водоросли и ракушки - его
покрыли медью на недостаточную высоту, сэр. Поэтому его накренили и чистили
левый борт. Выкатили пушки правого борта, и все тяжелое, что можно было
передвинуть, тоже сместили к правому борту. День был безветренный, стояла
жара. И не успел никто иазом моргнуть, как с гор налетел порыв ветра. Он
налетел на "Стремительный" точно с левого траверза и накренил его прежде,
чем его успели выровнять. Орудийные порты были открыты, и в них залилась
вода. Судно накренилось еще сильнее - по крайней мере, так установила
следственна комиссия, сэр. Люки были открыты, вода поднялась выш комингсов и
залилась внутрь.
- Он не выровнялся, пока тонул?
- Нет, сэр. Услышав крик, я посмотрел в ту сторону и увидел киль
"Стремительного". Он так и ушел под воду днищем вверх. Стеньги снесло. Они
вскоре всплыли наверх грот- и фор-стеньги держались за остов уцелевшими
вантами Это помогло мне взять азимут.
- Понятно, - сказал Хорнблауэр. Быстро светало. Казалось - конечно, это
был оптический обман - что краска на глазах заливает небо.
- Достаточно светло, сэр, - сказал Тернер.
- Спасибо. Мистер Джонс, можете приступать. Хорнблауэр смотрел, как
шлюпки отошли от корабля. Впереди был Тернер на гичке, с инструментами и
компасом, за ним Стил на барказе и Смайли на тендере. Между барказом и
тендером протянули трал. Хорнблауэр почувствовал, что несмотря на выпитый
недавно кофе хочет позавтракать. И все же он медлил. Мертвый утренний штиль
идеально подходил для намеченной операции - гичка легко займет нужную
позицию и без особого труда будет оставаться на месте. Шлюпки, как ни
медленно они шли, поднимали волны, и волны эти далеко разбегались по
стеклянной поверхности залива. Хорнблауэр видел, как гичка остановилась. Над
водой отчетливо раздался голос Тернера - он переговаривался в рупор с
другими шлюпками. Они неуклюже развернулись, словно связанные ниткой жуки,
дали тралу провиснуть, еще некоторое время неловко маневрировали, чтоб
встать точно по нужному азимуту. Потом весла начали двигаться, медленно,
ритмично, словно маятник судьбы. Сердце у Хорнблауэра забилось, он
возбужденно сглотнул. Вокруг него начиналась нормальная корабельная жизнь.
Шлепая по доскам босыми ногами - звук этот не похож ни на какой другой звук
в мире - подвахтенные выносили гамаки и укладывали их в сетки. Швабры, куски
песчаника, ведра и помпы - те из матросов, кто не был занят на шлюпках,
принялись драить палубу. Не в первый раз Хорнблауэр позавидовал работающим
матросам. Их проблемы - самые простые, сомнения - самые ничтожные. Вычистить
песчаником кусок палубы до белизны, которая удовлетворила бы унтер-офицера,
пройтись по ней мокрой шваброй, вытереть насухо, весело работать рядом со
старыми друзьями, шлепая босыми пятками по чистой воде - вот и все, что от
них требуется. Они делали это бесчисленное число раз и будут сделать еще
бесчисленное число раз. Хорнблауэр с радостью поменял бы свое одиночество,
свою ответственность, клубок воих проблем на их беспечный удел. Не успел он
так подумать, как рассмеялся над собой. Он прекрасно знал, в какой ужас
повергла бы его эта перемена, если б какой-нибудь каприз судьбы его к ней
вынудил. Он решил подумать другом - о толстом ломте жирной, хорошо
прожаренной свинины. Свиная нога вымачивалась для него два дня, и снаружи
она, должно быть, уже не слишком соленая. Черт возьми, если отбивная, когда
ее принесут с камбуза, не будет щипеть на тарелке, кое-кто пожалеет, что
родился на свет. Надо приказать, чтоб вместе с отбивной поджарили сухарные
крошки. Заесть же отбивную можно будет сухарем, густо намазанным патокой. О
таком завтраке и подумать приятно.
Хорнблауэр стоял с кошельком в руке. Кошелек он вынул из нижнего
отделения рундучка. Он в точности знал, сколько там гиней, и старался не
желать, чтоб их было больше. Будь он богат, он мог бы проявить щедрость к
команде, к кают-компании и к мичманской каюте. Но коль скоро это не так...
Он тряхнул головой. Не хотелось выглядеть скрягой, но и дураком себя
выставлять незачем. Он подошел к дверям кают-компании и остановился. Стил
заметил его.
- Пожалуйста, заходите, сэр.
Офицеры приподнялись со стульев - кают-компания была такая тесная, что
всем приходилось сидеть вокруг стола.
- Не согласились бы вы, - сказал Хорнблауэр Карелейку, - любезно
сделать для меня кое-какие покупки?
- Конечно, сэр. Сочту за честь, - ответил Карслейк. Ничего другого ему
не оставалось.
- Несколько цыплят - полдюжины, скажем, - и яйца.
- Да, сэр.
- Намеревается ли кают-компания купить себе свежего мяса?
- Ну, сэр...
Этот вопрос обсуждался перед самым приходом Хорнблауэра.
- В это время года могут продавать барашков. Я купил бы одного-двух,
если они не дороги. Но вот бык - что мне желать с целым быком?
Каждому в кают-компании приходилось когда-нибуп сталкиваться с подобной
проблемой.
- Если кают-компания решит купить быка, я с радостью оплачу четверть, -
сказал Хорнблауэр. Это явно обрадовало кают-компанию.
Капитан, покупающий тушу вскладчину, наверняка получит лучшие куски.
Это в природе вещей. Все знали капитанов которые оплатили бы только свою
долю. Учитывая, что в кают-компании пять офицеров, Хорнблауэр проявил
щедрость
- Спасибо большое, сэр, - сказал Карслейк. - я думаю, что смогу продать
мичманской каюте несколько кусков.
- Я полагаю, на выгодных условиях? - ухмыльнулся Хорнблауэр.
Он хорошо помнил, как в бытность его мичманом кают-компания и
мичманская каюта покупали тушу на паях.
- Полагаю, что так, сэр. - Карслейк сменил тему: - Мистер Тернер
говорит, здесь разводят в основном коз. Как бы вы отнеслись к козлятине,
сэр?
- Молодой козленок, зажаренный с репой и морковью! - воскликнул Джонс.
- Вещь стоящая, сэр!
Худощавое лицо Джонса осветилось. Взрослые мужчины, месяцами
потребляющие заготовленную впрок пищу, при мысли о свежем мясе становятся
похожи на детей у ярмарочного лотка со сладостями.
- Покупайте, что хотите, - сказал Хорнблауэр. - Я согласен на барашка
или на козленка, или участвую в покупке быка, смотря что есть на базаре. Вы
знаете, что будете покупать для команды?
- Да, сэр, - ответил Карслейк.
Прижимистые чиновники скаредного министерства будут дотошно изучать все
записи о расходах. Особенно много для матросов не купишь.
- Не знаю, сэр, какие овощи мы найдем в это время года, сэр.
Прошлогоднюю капусту, наверно.
- Прошлогодняя капуста это тоже неплохо, - вмешался Джонс.
- Репа и морковь из зимних запасов, - продолжал Карслейк. - Они будут
изрядно повядшие, сэр.
- Лучше, чем ничего, - сказал Хорнблауэр. - На базаре не будет столько,
сколько нам надо, по крайней мере пока слух о нашем прибытии не
распространится по окрестностям. Это тоже к лучшему - мы сможем объяснить,
почему мы тут задерживаемся. Вы будете переводить, мистер Тернер.
- Да, сэр.
- Держите глаза открытыми. И уши.
- Есть, сэр.
- Мистер Джонс, пожалуйста, займитесь бочками для воды.
- Есть, сэр.
Светская беседа закончилась - это были приказы.
- Приступайте.
Хорнблауэр подошел к постели Маккулума. Раненый полулежал на
парусиновых подушках. Хорнблауэра порадовало, что выглядит он сравнительно
хорошо. Лихорадка прошла.
- Рад видеть, что вам лучше, мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр.
- Да, получше, - ответил Маккулум.
Он говорил хрипло, но в общем вполне нормально.
- Превосходно проспал всю ночь, - сказал Эйзенбейс, возвышавшийся с
другой стороны от больного. Он уже докладывал Хорнблауэру - рана
заживляется, дренаж удовлетворительный.
- А мы утром уже поработали, - сказал Хорнблауэр.
- Вы слышали, мы нашли остов?
- Нет, не слышал.
- Нашли и отметили буйками, - сказал Хорнблауэр.
- Вы уверены, что это остов? - прохрипел Маккулум. - Иногда бывают
странные ошибки.
- Это в точности там, где, согласно замерам, затонуло судно, - сказал
Хорнблауэр. - Оно, как показало траление, в точности нужных размеров. Кроме
того, трал не встретил других препятствий. Дно песчанистое, твердое, как
вам, я полагаю, известно.
- Звучит правдоподобно, - проворчал Маккулум. - И все же, я предпочел
бы лично руководить тралением.
- Вам придется доверять мне, мистер Маккулум, - спокойно сказал
Хорнблауэр.
- Я ничего не знаю ни о вас, ни о ваших способностях, - ответил
Маккулум.
Хорнблауэр с трудом подавил раздражение, про себя же подумал: странно,
что Маккулуму удалось дожить до таких лет, его должны были застрелить на
дуэли гораздо раньше. Но Маккулум - незаменимый специалист, и даже не будь
он так болен, ссориться с ним глупо и недостойно.
- Я полагаю, теперь надо послать ваших ныряльщиков, чтоб они
обследовали остов, - сказал Хорнблауэр, стараясь говорить вежливо, но
твердо.
- Без сомнения, именно это я и сделаю, как только меня выпустят из
постели, - сказал Маккулум.
Хорнблауэр вспомнил все, что говорил ему Эйзенбейс ране, о возможности
гангрены и общего заражения крови. Он знал - достаточно вероятно, что
Маккулум вообще не встанет.
- Мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр. - Дело это спешное. Как только
турки проведают о наших намерениях они стянут сюда силы, чтоб нам
воспрепятствовать, и мы уже никогда не сможем провести подъемные работы.
Чрезвычайно важно, чтоб мы начали как можно раньше. Я думаю, вы
проинструктируете ныряльщиков, чтоб они приступили к работе незамедлительно.
- Значит, вы так думали? - ехидно переспросил Маккулум.
Пришлось несколько минут терпеливо его увещевать. Он никак не хотел
сдаваться, и сразу выдвинул веское возражение.
- Вода ледяная, - сказал он.
- Боюсь, что так, - согласился Хорнблауэр, - но это мы предполагали и
раньше.
- Восточное Средиземноморье в марте это вам не Бенгальский залив летом.
Мои люди долго не выдержат такого холода.
Это уже победа: Маккулум признал, что они вообще способны его
выдержать.
- Если они будут работать понемногу и с перерывами? - предположил
Хорнблауэр.
- Да. До остова семнадцать саженей?
- Семнадцать саженей до дна вокруг него.
- На такой глубине они все равно не смогли бы работать долго. Пять
погружений в день. Иначе у них пойдет кровь из носа и ушей. Им понадобятся
тросы и грузы - сойдут девятифунтовые ядра.
- Я прикажу их приготовить.
Пока Маккулум инструктировал ныряльщиков, Хорнблауэр стоял рядом. Кое о
чем он смог догадаться. Очевидно, один из ныряльщиков возражал: он обхватил
себя руками и затрясся, выразительно закатывая черные печальные глаза. Все
трое разом заговорили на своем щебечущем языке. В голосе Маккулума появились
суровые нотки. Он указал на Хорнблауэра, и туземцы посмотрели в его сторону.
Все трое ухватились друг за друга и отпрянули, словно испуганные дети.
Маккулум продолжал говорить напористо. Эйзенбейс наклонился над ним, и
уложил на одеяло его левую руку, которой Маккулум жестикулировал - правая
была примотана к груди.
- Не шевелитесь, - сказал Эйзенбейс. - Не то у нас будет воспаление.
Маккулум уже не раз морщился от боли, сделав неосторожное движение. Он
больше не выглядел довольным, только усталым.
- Они начнут прямо сейчас, - сказал он, не отрывая голову от подушки. -
Вот этот - я называю его Луни - будет за старшего. Я сказал им, что тут нет
акул. Обычно, пока один спускается на дно, двое других молятся - они все
трое заклинатели акул. Хорошо, что они видели, как секут кошками. Я пообещал
им, что если они будут артачиться, то испробуют кошек.
Хорнблауэр сам видел, в какой ужас это повергло щебечущих, похожих на
птиц цейлонцев.
- Забирайте их, - сказал Маккулум.
Барказ и тендер ушли за водой и провиантом, остались только гичка и
ялик. В гичку набилось слишком много народу - четыре матроса на веслах, трое
ныряльщиков на носу, Хорнблауэр и Лидбитер на корме. Хорнблауэр не устоял,
чтоб лично не поучаствовать в первой попытке. Он составил достаточно
скептическое представление о том, насколько хорошо Маккулум говорит на языке
ныряльщиков. Объяснялся он, как полагал Хорнблауэр, с помощью нескольких
существительных и глаголов, а также жестов, не стремясь к правильному
произношению и пренебрегая грамматикой. Маккулум владел цейлонским
несравненно хуже, чем Хорнблауэр испанским и даже французским, и это
Хорнблауэра огорчало. Он думал обо всем этом, ведя гичку по легким волнам -
рассветный штиль уже сменился умеренным бризом, морщившим поверхность
залива.
Они добрались до первого буйка - доски с привязанной веревкой,
подпрыгивающей на волнах. Хорнблауэр взглядом поискал остальные. Установив
гичку в центре отмеченной буйками области, он посмотрел на ныряльщиков.
- Луни, - скомандовал он.
Начав приглядываться, он вскоре научился различать цейлонцев между
собой. Прежде они казались ему чуть ли не тройняшками.
Луни встал и бросил за борт шлюпочную кошку. Она быстро пошла вниз и
потащила через планширь свернутый в бухту трос. Луни медленно разделся
донага, потом сел на планширь и свесил ноги в воду. Как только они коснулись
ледяной воды, он вскрикнул. Двое других тоже закричали тревожно и
сочувствующе.
- Подтолкнуть его, сэр? - спросил баковый гребец.
- Нет, - сказал Хорнблауэр.
Луни глубоко вдыхал, расправляя грудь, и с силой выдыхал. Хорнблауэр
видел, как ходят при каждом вдохе ребра. Один из цейлонцев дал Луни ядро.
Тот прижал его к голой груди, соскользнул с планширя и исчез под водой.
Гичка сильно закачалась.
Хорнблауэр вынул часы. Они были без секундной стрелки - часы с
секундной стрелкой были ему не по карману - но приблизительно прикинуть
время можно было и по ним. Хорнблауэр следил, как кончик минутной стрелки
переполз с одного деления на другое, затем на третье. Он так
сконцентрировался на стрелке, что не услышал, как вынырнул Луни. Только
услышав восклицание Лидбитера, Хорнблауэр увидел в двадцати ярдах за кормой
голову ныряльщика с длинной черной косой, перевязанной ленточкой.
- Табань! - торопливо приказал Хорнблауэр. - Эй, вытравите трос!
Цейлонцы то ли поняли его, то ли просто знали свое дело. Пока матросы в
два сильных гребка подвели шлюпку к Луни, один из цейлонцев ослабил
привязанный к кошке трос. Луни ухватился за планширь, и двое товарищей
втянули его в шлюпку. Они громко говорили, но Луни сидел на банке молча,
уткнувшись лицом в колени. Потом он поднял голову. Вода ручьями текла с его
мокрых волос. Видимо, он сказал, что ему холодно - двое других вытерли его
насухо и помогли одеться.
Хорнблауэр не знал, как заставить их работать снова, но вмешиваться ему
не пришлось. Луни, как только оделся, встал на нос шлюпки и огляделся по
сторонам, раздумывая, потом, повернувшись к Хорнблауэру, указал место в
нескольких футах впереди.
- Гребите! - приказал Хорнблауэр.
Когда шлюпка добралась до указанного места, другой цейлонец бросил за
борт кошку. Теперь был его черед раздеваться, глубоко дышать, раздувая
грудь, и, взяв ядро, прыгать через борт. Ядра стоят денег, подумал
Хорнблауэр, со временем они понадобятся, чтоб стрелять по врагу. Надо будет
набрать на берегу камней подходящего размера. Ныряльщик выплыл, вскарабкался
в шлюпку. Товарищи приняли его так же, как перед тем Луни. Они что-то
обсудили, потом третий спустился в том же месте, очевидно, чтоб разрешить
спорный вопрос. Потом Луни попросил передвинуть гичку, разделся и нырнул.
Цейлонцы работали усердно и, насколько Хорнблауэр мог судить, толково.
Потом Луни с одним из товарищей нырнули вместе. Когда они выплыли,
Хорнблауэр заметил, что ноги у Луни расцарапаны и кровоточат. Сперва он
подумал об акулах и тому подобных подводных опасностях, но тут же угадал
истинную причину. Луни лазал по остову. Там, глубоко под водой, подгнившие
доски поросли морскими желудями и острыми, как бритва, ракушками. Хорнблауэр
утвердился в своей догадке, когда Луни попросил отметить это место буйком.
Цейлонцы привязали к кошке доску, и снова нырнули неподалеку.
Ныряльщики смертельно устали. Они лежали у носовой банки съежившись и
тесно прижавшись друг к другу.
- Очень хорошо, Луни, - сказал Хорнблауэр и махнул рукой в сторону
корабля.
Луни устало кивнул.
- Поднимите якорь, - приказал Хорнблауэр, и шлюпка двинулась к
"Атропе".
В отдалении виднелись люггерные паруса тендера и барказа - большие
шлюпки тоже возвращались. Хорнблауэру казалось, что ему никогда не дадут
сосредоточиться на одном деле - не успел он ступить на палубу, как тендер и
барказ подошли к "Атропе". Пока усталые ныряльщики пошли докладывать
Маккулуму, к Хорнблауэру обратились Карслейк и Тернер.
- Бочки заполнены, сэр, - сказал Карслейк. - Я набирал их из ручейка в
полумиле от города. Из того, что протекает через город, я решил не брать.
- Совершенно верно, мистер Карслейк, - сказал Хорнблауэр. Памятуя
виденное в Северной Африке, он был согласен, что не стоит брать воду из
ручья, текущего через турецкий город.
- Что вам удалось купить?
- К сожалению, очень немного, сэр.
- Это всего-навсего местный базар, сэр, - добавил Тернер. - Модир
только сегодня сообщил, чтоб везли продукты. Их доставят не раньше
завтрашнего дня.
- Модир? - переспросил Хорнблауэр. Он уже слышал от Тернера это слово.
- Тот бородач, сэр, местный правитель. Старик с саблей, он был здесь
вчера на лодке.
- Он и есть модир?
- Да, сэр. Модир подчиняется каймакаму, каймакам - вали, вали -
главному визирю, а тот - султану. По крайней мере, так считается, на самом
деле никто из них не хочет никому подчиняться.
- Понятно, - сказал Хорнблауэр. Всякий, кто хоть немного интересовался
военной и флотской историей восточного Средиземноморья знает об анархии,
царящей в турецкой империи на протяжении последних лет. Хорнблауэр желал
знать, как эта анархия сказываете здесь и сейчас. Он повернулся к Карслейку
и терпеливо выслушал, что тот уже купил и что намеревается купить позже.
- Я скупил все яйца, которые там были. Две с половиной дюжины, -
доложил Карслейк.
- Хорошо, - сказал Хорнблауэр без всякого пыла. Из этого можно
заключить, что он слушал вполуха, иначе мысль о вареных яйцах, яичнице или
омлете его бы наверняка взволновала. Из-за трагического происшествия на
Мальте он так ничего там и не купил. Он даже не запасся в Детфорде
маринованными яйцами.
Карслейк закончил, наконец, доклад.
- Спасибо, мистер Карслейк, - сказал Хорнблауэр. - Мистер Тернер,
спуститесь вниз, я вас выслушаю.
Тернер выполнил приказ капитана - он держал уши и глаза открытыми.
- У модира нет практически никакого войска, - сказал Тернер. Его
старческое лицо оживилось. - Едва ли он может собрать больше двадцати пяти
вооруженных людей. Он появляется с двумя телохранителями, такими же старыми,
как он сам.
- Вы с ним говорили?
- Да, сэр. Я дал ему - мы с мистером Карслейком дали ему десять гиней,
чтоб он открыл для нас базар. Мы пообещали дать ему еще десять гиней завтра.
Разумно - с местными властями следует ладить.
- Он к нам расположен?
- Н-ну, сэр... Я бы не сказал. Он держится достаточно любезно, но это
потому, что он хочет получить наши деньги. Я бы не сказал, что он к нам
расположен.
Модир осторожничает, решил Хорнблауэр, не хочет действовать без указки
сверху и одновременно не прочь заполучить двадцать золотых. Хорнблауэр
полагал, что обычно модиру удается разжиться такой суммой примерно за год.
- Вали увел отсюда местное войско, сэр, - продолжал Тернер. - Это я
понял со слов модира. А вот почему, я не знаю, сэр. Может быть, опять
волнения среди греков. На архипелаге всегда волнения.
Греки - подданные Турции - бунтовали постоянно. Огонь и меч,
кровопролитие и опустошение волнами прокатывались по островам и материку. А
теперь с Семи островов проникало французское влияние, Россия же воспылала
подозрительной любовью к турецким подданным православного вероисповедания. И
то и другое - источник волнений и беспорядков.
- Одно по крайней мере ясно, - сказал Хорнблауэр. - Сейчас этого вали
здесь нет.
- Именно так, сэр.
Пройдет время, пока весть о прибытии британского судна доберется до
вали или даже до его подчиненного - каймакала (Хорнблауэр с усилием вспомнил
незнакомый титул). Политическая ситуация неимоверно сложна. Когда Бонапарт
расстоянии десяти саженей друг от друга посредине троса. Ясно?
- Не... не совсем, сэр.
Поскольку Джонс ответил честно, Хорнблауэр сдержался, чтоб не упрекнуть
его за непонятливость. - Возьмите сто саженей троса и привяжите одно ядро в
сорока пяти саженях от одного конца, другое - в сорока пяти саженях от
другого. Теперь ясно?
- Да, сэр.
- Можете сейчас спустить на воду барказ и тендер, чтоб они были готовы
к утру. Они будут тянуть трал между собой, чтоб ядра тащились по дну, пока
не наткнутся на остов. Объясните команде шлюпок их обязанности. Как я уже
говорил, работы надо начать на рассвете. Нам понадобится кошки и буйки, чтоб
отметить место находки. Ничего подозрительного - доски, к которым привязано
по семнадцать саженей троса. Это вам понятно?
- Да, сэр.
- Приступайте. Мистер Тернер, я попрошу вас через пятнадцать минут
явиться ко мне в каюту. Посыльный! Передайте доктору мои приветствия и
попросите его немедленно зайти ко мне в каюту.
Хорнблауэр чувствовал себя ярмарочным жонглером, подкидывающим разом
полдюжины шаров. Он хотел услышать от доктора, как пациент, хотел разузнать
у Тернера про местных чиновников, хотел приготовить все к завтрашнему дню,
хотел подумать, как будет поднимать сокровища, если Маккулум не сможет
ничего посоветовать. Надо было оставить письменные распоряжения на ночь,
учитывая, что они находятся в гавани весьма сомнительной нейтральности.
Лишь поздно вечером он вспомнил кое-что еще - ему напомнило внезапное
ощущение пустоты в желудке. Он с утра ничего не ел. Ему принесли сухарей и
холодного мяса, он тороплив прожевал жесткие куски и вышел на палубу в
темноту.
Ночь была холодная, молодой месяц уже взошел. Ни малейшее дуновение
ветерка не тревожило гладь воды заливе, такую ровную, что в ней отражались
звезды. Черной и непроницаемой была вода, скрывающая четверть миллиона
фунтов стерлингов. Столь же непроницаемо и его будущее, подумал Хорнблауэр,
наклоняясь над фальшбортом. Разумный человек, думал он, сделав все, что в
его силах, лег бы в постель и уснул, выкинув из головы все тревоги. Но ему
потребовалось огромное усилие воли, чтоб заставить себя лечь в койку и,
поддавшись телесному и душевному изнеможению, забыться наконец сном.
Когда его разбудили, было еще темно, темно и холодно. Он приказал
принести кофе, и выпил его, одеваясь. Он нарочно велел разбудить себя
пораньше, чтоб одеться, не торопясь, но с постели встал нервный и
нетерпеливый. Это было его обычное состояние перед ночным захватом
вражеского судна или вылазкой на берег. Ему пришлось останавливать себя,
чтоб не натянуть одежду как попало и не выбежать на палубу. Он заставил себя
побриться, хотя делать это пришлось почти на ощупь - лампа едва освещала
зеркало. Он натянул сыроватую рубашку и надевал штаны, когда в дверь
постучал Эйзенбейс. Он явился в соответствии с оставленными вчера приказами.
- Пациент спит хорошо, сэр, - объявил он.
- Как его состояние?
- Я решил не беспокоить его, сэр. Он спит тихо, так что я не могу
сказать, прошла ли лихорадка. Рану я тоже осмотреть не мог. Если вы хотите,
сэр, я могу его разбудить.
- Нет, ни в коем случае. Насколько я понимаю, то, что он спит - хороший
симптом.
- Очень хороший, сэр.
- Тогда не трогайте его, доктор. Если будут какие-то перемены, доложите
мне.
- Есть, сэр.
Хорнблауэр застегнул штаны и сунул ноги в башмаки. Нетерпение
возобладало над выдержкой, и сюртук он застегнул, уже взбегая по трапу. На
палубе чувствовалась атмосфера приближающейся атаки. Силуэты офицеров неясно
вырисовывались на фоне неба. Восток слабо алел, небо на четверть еле заметно
побледнело, приобретя едва различимый розоватый оттенок.
- Доброе утро, - ответил Хорнблауэр на приветствия подчиненных.
На шкафуте слышались отдаваемые вполголоса приказы как перед вылазкой.
- Команда барказа на правую сторону, - прозвучал голос Смайли.
- Команда тендера на левую сторону. - Это был князь. Он говорил
по-английски чище Эйзенбейса.
- Над водой туман, сэр, - доложил Джонс, - но очень редкий.
- Это я вижу, - ответил Хорнблауэр.
- Вчера мы встали в двух кабельтовых от остова, - сказал Тернер. -
Ночью, когда ветер стих, мы развернулись, но незначительно.
- Скажите, когда рассветет достаточно, чтоб брать азимуты.
- Есть, сэр.
Вскоре небо на востоке изменилось. Казалось, оно даже потемнело. На
самом деле просто светало, и контраст стал менее резок.
- Когда затонул "Стремительный", вы взяли третий азимут, мистер Тернер?
- Да, сэр. Он составил...
- Не важно.
В таком простом деле можно полностью положиться на Тернера.
- Не думаю, чтоб остов сместился хотя бы на дюйм, сэр, - сказал Тернер.
- Течения тут нет. Две речки, впадающие в залив, тоже никакого течения не
создают.
- А песок на дне плотный?
- Плотный, сэр.
Вот это действительно радует. Глина давно засосала бы остов.
- Как вышло, что "Стремительный" перевернулся? - спросил Хорнблауэр.
- По чистому невезению, сэр. Корабль был старый, он долго находился в
море. На борта под ватерлинией густо наросли водоросли и ракушки - его
покрыли медью на недостаточную высоту, сэр. Поэтому его накренили и чистили
левый борт. Выкатили пушки правого борта, и все тяжелое, что можно было
передвинуть, тоже сместили к правому борту. День был безветренный, стояла
жара. И не успел никто иазом моргнуть, как с гор налетел порыв ветра. Он
налетел на "Стремительный" точно с левого траверза и накренил его прежде,
чем его успели выровнять. Орудийные порты были открыты, и в них залилась
вода. Судно накренилось еще сильнее - по крайней мере, так установила
следственна комиссия, сэр. Люки были открыты, вода поднялась выш комингсов и
залилась внутрь.
- Он не выровнялся, пока тонул?
- Нет, сэр. Услышав крик, я посмотрел в ту сторону и увидел киль
"Стремительного". Он так и ушел под воду днищем вверх. Стеньги снесло. Они
вскоре всплыли наверх грот- и фор-стеньги держались за остов уцелевшими
вантами Это помогло мне взять азимут.
- Понятно, - сказал Хорнблауэр. Быстро светало. Казалось - конечно, это
был оптический обман - что краска на глазах заливает небо.
- Достаточно светло, сэр, - сказал Тернер.
- Спасибо. Мистер Джонс, можете приступать. Хорнблауэр смотрел, как
шлюпки отошли от корабля. Впереди был Тернер на гичке, с инструментами и
компасом, за ним Стил на барказе и Смайли на тендере. Между барказом и
тендером протянули трал. Хорнблауэр почувствовал, что несмотря на выпитый
недавно кофе хочет позавтракать. И все же он медлил. Мертвый утренний штиль
идеально подходил для намеченной операции - гичка легко займет нужную
позицию и без особого труда будет оставаться на месте. Шлюпки, как ни
медленно они шли, поднимали волны, и волны эти далеко разбегались по
стеклянной поверхности залива. Хорнблауэр видел, как гичка остановилась. Над
водой отчетливо раздался голос Тернера - он переговаривался в рупор с
другими шлюпками. Они неуклюже развернулись, словно связанные ниткой жуки,
дали тралу провиснуть, еще некоторое время неловко маневрировали, чтоб
встать точно по нужному азимуту. Потом весла начали двигаться, медленно,
ритмично, словно маятник судьбы. Сердце у Хорнблауэра забилось, он
возбужденно сглотнул. Вокруг него начиналась нормальная корабельная жизнь.
Шлепая по доскам босыми ногами - звук этот не похож ни на какой другой звук
в мире - подвахтенные выносили гамаки и укладывали их в сетки. Швабры, куски
песчаника, ведра и помпы - те из матросов, кто не был занят на шлюпках,
принялись драить палубу. Не в первый раз Хорнблауэр позавидовал работающим
матросам. Их проблемы - самые простые, сомнения - самые ничтожные. Вычистить
песчаником кусок палубы до белизны, которая удовлетворила бы унтер-офицера,
пройтись по ней мокрой шваброй, вытереть насухо, весело работать рядом со
старыми друзьями, шлепая босыми пятками по чистой воде - вот и все, что от
них требуется. Они делали это бесчисленное число раз и будут сделать еще
бесчисленное число раз. Хорнблауэр с радостью поменял бы свое одиночество,
свою ответственность, клубок воих проблем на их беспечный удел. Не успел он
так подумать, как рассмеялся над собой. Он прекрасно знал, в какой ужас
повергла бы его эта перемена, если б какой-нибудь каприз судьбы его к ней
вынудил. Он решил подумать другом - о толстом ломте жирной, хорошо
прожаренной свинины. Свиная нога вымачивалась для него два дня, и снаружи
она, должно быть, уже не слишком соленая. Черт возьми, если отбивная, когда
ее принесут с камбуза, не будет щипеть на тарелке, кое-кто пожалеет, что
родился на свет. Надо приказать, чтоб вместе с отбивной поджарили сухарные
крошки. Заесть же отбивную можно будет сухарем, густо намазанным патокой. О
таком завтраке и подумать приятно.
Хорнблауэр стоял с кошельком в руке. Кошелек он вынул из нижнего
отделения рундучка. Он в точности знал, сколько там гиней, и старался не
желать, чтоб их было больше. Будь он богат, он мог бы проявить щедрость к
команде, к кают-компании и к мичманской каюте. Но коль скоро это не так...
Он тряхнул головой. Не хотелось выглядеть скрягой, но и дураком себя
выставлять незачем. Он подошел к дверям кают-компании и остановился. Стил
заметил его.
- Пожалуйста, заходите, сэр.
Офицеры приподнялись со стульев - кают-компания была такая тесная, что
всем приходилось сидеть вокруг стола.
- Не согласились бы вы, - сказал Хорнблауэр Карелейку, - любезно
сделать для меня кое-какие покупки?
- Конечно, сэр. Сочту за честь, - ответил Карслейк. Ничего другого ему
не оставалось.
- Несколько цыплят - полдюжины, скажем, - и яйца.
- Да, сэр.
- Намеревается ли кают-компания купить себе свежего мяса?
- Ну, сэр...
Этот вопрос обсуждался перед самым приходом Хорнблауэра.
- В это время года могут продавать барашков. Я купил бы одного-двух,
если они не дороги. Но вот бык - что мне желать с целым быком?
Каждому в кают-компании приходилось когда-нибуп сталкиваться с подобной
проблемой.
- Если кают-компания решит купить быка, я с радостью оплачу четверть, -
сказал Хорнблауэр. Это явно обрадовало кают-компанию.
Капитан, покупающий тушу вскладчину, наверняка получит лучшие куски.
Это в природе вещей. Все знали капитанов которые оплатили бы только свою
долю. Учитывая, что в кают-компании пять офицеров, Хорнблауэр проявил
щедрость
- Спасибо большое, сэр, - сказал Карслейк. - я думаю, что смогу продать
мичманской каюте несколько кусков.
- Я полагаю, на выгодных условиях? - ухмыльнулся Хорнблауэр.
Он хорошо помнил, как в бытность его мичманом кают-компания и
мичманская каюта покупали тушу на паях.
- Полагаю, что так, сэр. - Карслейк сменил тему: - Мистер Тернер
говорит, здесь разводят в основном коз. Как бы вы отнеслись к козлятине,
сэр?
- Молодой козленок, зажаренный с репой и морковью! - воскликнул Джонс.
- Вещь стоящая, сэр!
Худощавое лицо Джонса осветилось. Взрослые мужчины, месяцами
потребляющие заготовленную впрок пищу, при мысли о свежем мясе становятся
похожи на детей у ярмарочного лотка со сладостями.
- Покупайте, что хотите, - сказал Хорнблауэр. - Я согласен на барашка
или на козленка, или участвую в покупке быка, смотря что есть на базаре. Вы
знаете, что будете покупать для команды?
- Да, сэр, - ответил Карслейк.
Прижимистые чиновники скаредного министерства будут дотошно изучать все
записи о расходах. Особенно много для матросов не купишь.
- Не знаю, сэр, какие овощи мы найдем в это время года, сэр.
Прошлогоднюю капусту, наверно.
- Прошлогодняя капуста это тоже неплохо, - вмешался Джонс.
- Репа и морковь из зимних запасов, - продолжал Карслейк. - Они будут
изрядно повядшие, сэр.
- Лучше, чем ничего, - сказал Хорнблауэр. - На базаре не будет столько,
сколько нам надо, по крайней мере пока слух о нашем прибытии не
распространится по окрестностям. Это тоже к лучшему - мы сможем объяснить,
почему мы тут задерживаемся. Вы будете переводить, мистер Тернер.
- Да, сэр.
- Держите глаза открытыми. И уши.
- Есть, сэр.
- Мистер Джонс, пожалуйста, займитесь бочками для воды.
- Есть, сэр.
Светская беседа закончилась - это были приказы.
- Приступайте.
Хорнблауэр подошел к постели Маккулума. Раненый полулежал на
парусиновых подушках. Хорнблауэра порадовало, что выглядит он сравнительно
хорошо. Лихорадка прошла.
- Рад видеть, что вам лучше, мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр.
- Да, получше, - ответил Маккулум.
Он говорил хрипло, но в общем вполне нормально.
- Превосходно проспал всю ночь, - сказал Эйзенбейс, возвышавшийся с
другой стороны от больного. Он уже докладывал Хорнблауэру - рана
заживляется, дренаж удовлетворительный.
- А мы утром уже поработали, - сказал Хорнблауэр.
- Вы слышали, мы нашли остов?
- Нет, не слышал.
- Нашли и отметили буйками, - сказал Хорнблауэр.
- Вы уверены, что это остов? - прохрипел Маккулум. - Иногда бывают
странные ошибки.
- Это в точности там, где, согласно замерам, затонуло судно, - сказал
Хорнблауэр. - Оно, как показало траление, в точности нужных размеров. Кроме
того, трал не встретил других препятствий. Дно песчанистое, твердое, как
вам, я полагаю, известно.
- Звучит правдоподобно, - проворчал Маккулум. - И все же, я предпочел
бы лично руководить тралением.
- Вам придется доверять мне, мистер Маккулум, - спокойно сказал
Хорнблауэр.
- Я ничего не знаю ни о вас, ни о ваших способностях, - ответил
Маккулум.
Хорнблауэр с трудом подавил раздражение, про себя же подумал: странно,
что Маккулуму удалось дожить до таких лет, его должны были застрелить на
дуэли гораздо раньше. Но Маккулум - незаменимый специалист, и даже не будь
он так болен, ссориться с ним глупо и недостойно.
- Я полагаю, теперь надо послать ваших ныряльщиков, чтоб они
обследовали остов, - сказал Хорнблауэр, стараясь говорить вежливо, но
твердо.
- Без сомнения, именно это я и сделаю, как только меня выпустят из
постели, - сказал Маккулум.
Хорнблауэр вспомнил все, что говорил ему Эйзенбейс ране, о возможности
гангрены и общего заражения крови. Он знал - достаточно вероятно, что
Маккулум вообще не встанет.
- Мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр. - Дело это спешное. Как только
турки проведают о наших намерениях они стянут сюда силы, чтоб нам
воспрепятствовать, и мы уже никогда не сможем провести подъемные работы.
Чрезвычайно важно, чтоб мы начали как можно раньше. Я думаю, вы
проинструктируете ныряльщиков, чтоб они приступили к работе незамедлительно.
- Значит, вы так думали? - ехидно переспросил Маккулум.
Пришлось несколько минут терпеливо его увещевать. Он никак не хотел
сдаваться, и сразу выдвинул веское возражение.
- Вода ледяная, - сказал он.
- Боюсь, что так, - согласился Хорнблауэр, - но это мы предполагали и
раньше.
- Восточное Средиземноморье в марте это вам не Бенгальский залив летом.
Мои люди долго не выдержат такого холода.
Это уже победа: Маккулум признал, что они вообще способны его
выдержать.
- Если они будут работать понемногу и с перерывами? - предположил
Хорнблауэр.
- Да. До остова семнадцать саженей?
- Семнадцать саженей до дна вокруг него.
- На такой глубине они все равно не смогли бы работать долго. Пять
погружений в день. Иначе у них пойдет кровь из носа и ушей. Им понадобятся
тросы и грузы - сойдут девятифунтовые ядра.
- Я прикажу их приготовить.
Пока Маккулум инструктировал ныряльщиков, Хорнблауэр стоял рядом. Кое о
чем он смог догадаться. Очевидно, один из ныряльщиков возражал: он обхватил
себя руками и затрясся, выразительно закатывая черные печальные глаза. Все
трое разом заговорили на своем щебечущем языке. В голосе Маккулума появились
суровые нотки. Он указал на Хорнблауэра, и туземцы посмотрели в его сторону.
Все трое ухватились друг за друга и отпрянули, словно испуганные дети.
Маккулум продолжал говорить напористо. Эйзенбейс наклонился над ним, и
уложил на одеяло его левую руку, которой Маккулум жестикулировал - правая
была примотана к груди.
- Не шевелитесь, - сказал Эйзенбейс. - Не то у нас будет воспаление.
Маккулум уже не раз морщился от боли, сделав неосторожное движение. Он
больше не выглядел довольным, только усталым.
- Они начнут прямо сейчас, - сказал он, не отрывая голову от подушки. -
Вот этот - я называю его Луни - будет за старшего. Я сказал им, что тут нет
акул. Обычно, пока один спускается на дно, двое других молятся - они все
трое заклинатели акул. Хорошо, что они видели, как секут кошками. Я пообещал
им, что если они будут артачиться, то испробуют кошек.
Хорнблауэр сам видел, в какой ужас это повергло щебечущих, похожих на
птиц цейлонцев.
- Забирайте их, - сказал Маккулум.
Барказ и тендер ушли за водой и провиантом, остались только гичка и
ялик. В гичку набилось слишком много народу - четыре матроса на веслах, трое
ныряльщиков на носу, Хорнблауэр и Лидбитер на корме. Хорнблауэр не устоял,
чтоб лично не поучаствовать в первой попытке. Он составил достаточно
скептическое представление о том, насколько хорошо Маккулум говорит на языке
ныряльщиков. Объяснялся он, как полагал Хорнблауэр, с помощью нескольких
существительных и глаголов, а также жестов, не стремясь к правильному
произношению и пренебрегая грамматикой. Маккулум владел цейлонским
несравненно хуже, чем Хорнблауэр испанским и даже французским, и это
Хорнблауэра огорчало. Он думал обо всем этом, ведя гичку по легким волнам -
рассветный штиль уже сменился умеренным бризом, морщившим поверхность
залива.
Они добрались до первого буйка - доски с привязанной веревкой,
подпрыгивающей на волнах. Хорнблауэр взглядом поискал остальные. Установив
гичку в центре отмеченной буйками области, он посмотрел на ныряльщиков.
- Луни, - скомандовал он.
Начав приглядываться, он вскоре научился различать цейлонцев между
собой. Прежде они казались ему чуть ли не тройняшками.
Луни встал и бросил за борт шлюпочную кошку. Она быстро пошла вниз и
потащила через планширь свернутый в бухту трос. Луни медленно разделся
донага, потом сел на планширь и свесил ноги в воду. Как только они коснулись
ледяной воды, он вскрикнул. Двое других тоже закричали тревожно и
сочувствующе.
- Подтолкнуть его, сэр? - спросил баковый гребец.
- Нет, - сказал Хорнблауэр.
Луни глубоко вдыхал, расправляя грудь, и с силой выдыхал. Хорнблауэр
видел, как ходят при каждом вдохе ребра. Один из цейлонцев дал Луни ядро.
Тот прижал его к голой груди, соскользнул с планширя и исчез под водой.
Гичка сильно закачалась.
Хорнблауэр вынул часы. Они были без секундной стрелки - часы с
секундной стрелкой были ему не по карману - но приблизительно прикинуть
время можно было и по ним. Хорнблауэр следил, как кончик минутной стрелки
переполз с одного деления на другое, затем на третье. Он так
сконцентрировался на стрелке, что не услышал, как вынырнул Луни. Только
услышав восклицание Лидбитера, Хорнблауэр увидел в двадцати ярдах за кормой
голову ныряльщика с длинной черной косой, перевязанной ленточкой.
- Табань! - торопливо приказал Хорнблауэр. - Эй, вытравите трос!
Цейлонцы то ли поняли его, то ли просто знали свое дело. Пока матросы в
два сильных гребка подвели шлюпку к Луни, один из цейлонцев ослабил
привязанный к кошке трос. Луни ухватился за планширь, и двое товарищей
втянули его в шлюпку. Они громко говорили, но Луни сидел на банке молча,
уткнувшись лицом в колени. Потом он поднял голову. Вода ручьями текла с его
мокрых волос. Видимо, он сказал, что ему холодно - двое других вытерли его
насухо и помогли одеться.
Хорнблауэр не знал, как заставить их работать снова, но вмешиваться ему
не пришлось. Луни, как только оделся, встал на нос шлюпки и огляделся по
сторонам, раздумывая, потом, повернувшись к Хорнблауэру, указал место в
нескольких футах впереди.
- Гребите! - приказал Хорнблауэр.
Когда шлюпка добралась до указанного места, другой цейлонец бросил за
борт кошку. Теперь был его черед раздеваться, глубоко дышать, раздувая
грудь, и, взяв ядро, прыгать через борт. Ядра стоят денег, подумал
Хорнблауэр, со временем они понадобятся, чтоб стрелять по врагу. Надо будет
набрать на берегу камней подходящего размера. Ныряльщик выплыл, вскарабкался
в шлюпку. Товарищи приняли его так же, как перед тем Луни. Они что-то
обсудили, потом третий спустился в том же месте, очевидно, чтоб разрешить
спорный вопрос. Потом Луни попросил передвинуть гичку, разделся и нырнул.
Цейлонцы работали усердно и, насколько Хорнблауэр мог судить, толково.
Потом Луни с одним из товарищей нырнули вместе. Когда они выплыли,
Хорнблауэр заметил, что ноги у Луни расцарапаны и кровоточат. Сперва он
подумал об акулах и тому подобных подводных опасностях, но тут же угадал
истинную причину. Луни лазал по остову. Там, глубоко под водой, подгнившие
доски поросли морскими желудями и острыми, как бритва, ракушками. Хорнблауэр
утвердился в своей догадке, когда Луни попросил отметить это место буйком.
Цейлонцы привязали к кошке доску, и снова нырнули неподалеку.
Ныряльщики смертельно устали. Они лежали у носовой банки съежившись и
тесно прижавшись друг к другу.
- Очень хорошо, Луни, - сказал Хорнблауэр и махнул рукой в сторону
корабля.
Луни устало кивнул.
- Поднимите якорь, - приказал Хорнблауэр, и шлюпка двинулась к
"Атропе".
В отдалении виднелись люггерные паруса тендера и барказа - большие
шлюпки тоже возвращались. Хорнблауэру казалось, что ему никогда не дадут
сосредоточиться на одном деле - не успел он ступить на палубу, как тендер и
барказ подошли к "Атропе". Пока усталые ныряльщики пошли докладывать
Маккулуму, к Хорнблауэру обратились Карслейк и Тернер.
- Бочки заполнены, сэр, - сказал Карслейк. - Я набирал их из ручейка в
полумиле от города. Из того, что протекает через город, я решил не брать.
- Совершенно верно, мистер Карслейк, - сказал Хорнблауэр. Памятуя
виденное в Северной Африке, он был согласен, что не стоит брать воду из
ручья, текущего через турецкий город.
- Что вам удалось купить?
- К сожалению, очень немного, сэр.
- Это всего-навсего местный базар, сэр, - добавил Тернер. - Модир
только сегодня сообщил, чтоб везли продукты. Их доставят не раньше
завтрашнего дня.
- Модир? - переспросил Хорнблауэр. Он уже слышал от Тернера это слово.
- Тот бородач, сэр, местный правитель. Старик с саблей, он был здесь
вчера на лодке.
- Он и есть модир?
- Да, сэр. Модир подчиняется каймакаму, каймакам - вали, вали -
главному визирю, а тот - султану. По крайней мере, так считается, на самом
деле никто из них не хочет никому подчиняться.
- Понятно, - сказал Хорнблауэр. Всякий, кто хоть немного интересовался
военной и флотской историей восточного Средиземноморья знает об анархии,
царящей в турецкой империи на протяжении последних лет. Хорнблауэр желал
знать, как эта анархия сказываете здесь и сейчас. Он повернулся к Карслейку
и терпеливо выслушал, что тот уже купил и что намеревается купить позже.
- Я скупил все яйца, которые там были. Две с половиной дюжины, -
доложил Карслейк.
- Хорошо, - сказал Хорнблауэр без всякого пыла. Из этого можно
заключить, что он слушал вполуха, иначе мысль о вареных яйцах, яичнице или
омлете его бы наверняка взволновала. Из-за трагического происшествия на
Мальте он так ничего там и не купил. Он даже не запасся в Детфорде
маринованными яйцами.
Карслейк закончил, наконец, доклад.
- Спасибо, мистер Карслейк, - сказал Хорнблауэр. - Мистер Тернер,
спуститесь вниз, я вас выслушаю.
Тернер выполнил приказ капитана - он держал уши и глаза открытыми.
- У модира нет практически никакого войска, - сказал Тернер. Его
старческое лицо оживилось. - Едва ли он может собрать больше двадцати пяти
вооруженных людей. Он появляется с двумя телохранителями, такими же старыми,
как он сам.
- Вы с ним говорили?
- Да, сэр. Я дал ему - мы с мистером Карслейком дали ему десять гиней,
чтоб он открыл для нас базар. Мы пообещали дать ему еще десять гиней завтра.
Разумно - с местными властями следует ладить.
- Он к нам расположен?
- Н-ну, сэр... Я бы не сказал. Он держится достаточно любезно, но это
потому, что он хочет получить наши деньги. Я бы не сказал, что он к нам
расположен.
Модир осторожничает, решил Хорнблауэр, не хочет действовать без указки
сверху и одновременно не прочь заполучить двадцать золотых. Хорнблауэр
полагал, что обычно модиру удается разжиться такой суммой примерно за год.
- Вали увел отсюда местное войско, сэр, - продолжал Тернер. - Это я
понял со слов модира. А вот почему, я не знаю, сэр. Может быть, опять
волнения среди греков. На архипелаге всегда волнения.
Греки - подданные Турции - бунтовали постоянно. Огонь и меч,
кровопролитие и опустошение волнами прокатывались по островам и материку. А
теперь с Семи островов проникало французское влияние, Россия же воспылала
подозрительной любовью к турецким подданным православного вероисповедания. И
то и другое - источник волнений и беспорядков.
- Одно по крайней мере ясно, - сказал Хорнблауэр. - Сейчас этого вали
здесь нет.
- Именно так, сэр.
Пройдет время, пока весть о прибытии британского судна доберется до
вали или даже до его подчиненного - каймакала (Хорнблауэр с усилием вспомнил
незнакомый титул). Политическая ситуация неимоверно сложна. Когда Бонапарт