- Лорд Уильям предложил одну вещь, которая могла бы смягчить для вас
удар.
Хорнблауэр перевел взгляд.
- Вы можете и дальше командовать "Атропой", сказал Бентик. Радостный
миг, один короткий миг. - Если перейдете на сицилийскую службу. Его
Величество назначит вас коммодором, и вы поднимете брейд-вымпел. Я уверен,
он также сделает вас кавалером высокого ордена.
- Нет, - ответил Хорнблауэр. Ничего другого он сказать не мог.
- Я знал, что вы так ответите, - сказал Коллингвуд. - Если мое письмо в
Адмиралтейство будет иметь хоть какой-нибудь вес, вы, сразу по возвращении в
Англию, получите фрегат, соответствующий вашему теперешнему стажу.
- Спасибо, милорд. Значит, я должен вернуться в Англию?
Он увидит Марию и детей.
- Боюсь, капитан, ничего другого не остается. Но если Их Сиятельства
сочтут уместным послать вас с вашим новым кораблем сюда, я буду безмерно
рад.
- Что за человек ваш первый лейтенант? - спросил Бентик.
- Ну, милорд, - Хорнблауэр посмотрел сперва на Бентика, потом на
Коллингвуда. Ему было неловко прилюдно обличать даже никчемного Джонса. -
Неплохой в общем человек. То, что он Джон Джонс девятый в лейтенантском
списке, очевидно, затрудняло его продвижение по службе.
В холодных глазах Бентика мелькнула усмешка.
- Полагаю, в списке сицилийского флота он будет Джоном Джонсом первым.
- Полагаю, что так, милорд.
- Вы думаете, он согласится стать капитаном у короля двух Сицилий?
- Меня удивил бы его отказ.
У Джонса не будет другого случая сделаться капитаном, и Джонс,
вероятно, это знает, хотя, наверно, оправдает свое решение какими-то другими
мотивами.
Коллингвуд снова вмешался в разговор.
- Жозеф Бонапарт в Неаполе недавно тоже объявил себя королем двух
Сицилий. Всего получается четыре Сицилии.
Теперь все трое улыбались, и лишь в следующую минуту к Хорнблауэру
вернулось сознание его потери. Он вспомнил, что придется оставить судно,
доведенное им до совершенства, команду, которую он с такими стараниями
вымуштровал, службу в Средиземноморском флоте. Он повернулся к Коллингвуду.
- Каковы будут ваши распоряжения, милорд?
- Вы, конечно, получите их в письменном виде. Устно же я приказываю вам
не двигаться с места до официального уведомления о передаче вашего судна под
Сицилийский флаг. Вашу команду я раскидаю по эскадре - применение им
найдется.
В этом можно не сомневаться - любой из капитанов будет счастлив
заполучить превосходных моряков.
- Есть, милорд.
- Князя я возьму на флагман - у меня есть вакансия. Князь семь месяцев
прослужил на военном шлюпе и многому научился. На флагмане он не узнал бы
этого и за семь лет.
- Есть, милорд. - Хорнблауэр помолчал - ему трудно было продолжать. - А
ваши приказы мне лично?
- "Орел" - пустое транспортное судно для перевозки войск - отбывает в
Портсмут без сопровождения. Это быстроходное судно. Собирается ежемесячный
конвой, но это дело долгое. Как вы знаете, я обязан обеспечить охрану судов
только до Гибралтара, поэтому, если вы решите следовать на королевском
судне, там вам придется пересесть. Насколько сейчас можно сказать,
эскортировать конвой будет "Пенелопа". А когда я смогу отпустить "Темерэр" -
Бог весть, когда это будет - я отправлю его прямиком в Англию.
- Да, милорд.
- Выбирайте сами, капитан, что вам удобнее, а я составлю приказы
соответственно. Можете отплыть на "Орле", на "Пенелопе" или подождать
"Темерэр" - как вам будет угодно.
"Орел" отплывает в Портсмут прямо сейчас, это быстрое судно и оно идет
в одиночку. Через месяц, а если ветер будет попутный то и быстрее,
Хорнблауэр сойдет на берег в полумиле ходьбы от Марии, от детей. Через месяц
он сможет подать в Адмиралтейство прошение о новом назначении. Быть может,
ему действительно дадут фрегат - он не хотел упускать свой шанс. Чем раньше,
тем лучше. И он увидит Марию и детей.
- Я предпочел бы приказы на "Орел", если вы будете так добры, милорд.
- Я так и думал.
Такие вот новости привез Хорнблауэр на корабль. Тоскливая маленькая
каюта, которую он так и не сумел обставить, вдруг показалась ему
по-домашнему уютной. И вновь, как и много раз прежде, он лежал без сна на
парусиновой подушке. Как больно было прощаться с офицерами и матросами, с
хорошими и плохими. Он немного отвлекся от печальных мыслей, глядя на Джонса
в цветастом сицилийском мундире и на двадцать добровольцев, которым Джонс
разрешил завербоваться на сицилийскую службу. Это, конечно, были сплошь
плохие матросы, и остальные смеялись над ними, променявшими добрые
английские грог и сухари на сицилийские макароны и ежедневную кварту вина.
Но даже с плохими матросами прощаться было тяжело - Хорнблауэр обозвал себя
сентиментальным глупцом.
Два невыносимо тяжелых дня, пока "Орел" готовился к отплытию,
Хорнблауэр провел в ожидании. Бентик советовал ему посетить дворцовую
часовню, съездить в Монреаль и посмотреть тамошние фрески. Но Хорнблауэр с
упрямством обиженного ребенка делать этого не пожелал. Прекрасный, как сон,
город Палермо повернулся к морю спиной, и Хорнблауэр повернулся спиной к
Палермо. Он не смотрел на него, пока "Орел" не обогнул Монте Пеллегрино.
Тогда Хорнблауэр, стоя у гакаборта, взглянул назад, на "Атропу", на
"Соловья", все еще лежащего на боку, на дворцы Палермо. Он был всеми покинут
и одинок, никому не нужный пассажир в суматохе ставящего паруса судна.
- Разрешите, сэр, - сказал матрос, спешивший к дирик-фалу. Еще немного,
и он оттолкнул бы Хорнблауэра плечом.
- Доброе утро, сэр, - кивнул ему капитан корабля и тут же закричал на
матросов, выбиравших фалы марселя. Капитан наемного транспорта не станет
поощрять королевского офицера к разговору о том, как управляется его судно.
Королевские офицеры слишком много о себе мнят, и над собой признают только
Бога и адмирала, да и то неохотно.
"Орел" приспустил флаг, проходя мимо "Океана". Флагман ответил на
приветствие, медленно приспустив и вновь подняв белый военно-морской флаг.
Это - последнее, что Хорнблауэр запомнил о Палермо и о путешествии на
"Атропе". "Орел" круто обрасопил паруса и, подхваченный порывом берегового
бриза, смело понесся на север. Сицилия медленно таяла на горизонте, а
Хорнблауэр, чтоб разогнать безотчетную тоску, старался думать о скорой
встрече с Марией и детьми. Стоит ли унывать: впереди новый корабль, новые
приключения. Флаг-адъютант Коллингвуда сообщил ему последние слухи:
Адмиралтейство по-прежнему поспешно снаряжает новые корабли. К отплытию
готовится фрегат "Лидия", вполне подходящий для капитана с его стажем. Но
ощущение потери уходило медленно и неохотно, как медленно и неохотно капитан
"Орла" начал привечать его во время полуденных прогулок, как медленно
тянулись дни, пока "Орел" лавировал к Гибралтарскому проливу и дальше в
Атлантику.
За Гибралтарским проливом осень уже вступила в свои права. Задули
западные равноденственные ветра, шторм налетал за штормом. К счастью, ветра
эти помогали им держаться на безопасном удалении от португальского берега,
когда им пришлось ложиться в дрейф на широте Лиссабона, потом на широте
Порту, потом в Бискайском заливе. С последними отголосками шторма они
долетели до Ла-Манша; потрепанные, с текущими палубами, под взятыми в три
рифа марселями и с непрерывно работающими помпами. Вот и Англия, едва
различимая, но такая знакомая. На ее неясно проступающий берег невозможно
было смотреть без сердечного трепета. Старт, мыс Сент-Катеринс. Целый час
было непонятно, удастся ли им пройти с подветренной стороны острова Уайт,
или же их вынесет дальше в Ла-Манш. К счастью, шторм ненадолго поутих, и они
достигли закрытых от ветра вод Солента. Невероятно зеленый остров Уайт
оказался слева от них. Они добрались до Портсмута и бросили якорь. Было так
тихо и спокойно, что казалось - шторм только пригрезился им.
Береговая лодка отвезла Хорнблауэра к пристани Салли Порт. Он вновь
вступил на английскую землю, испытав прилив истинного волнения, поднялся по
ступеням и увидел хорошо знакомые дома. Старик-попрошайка, поджидавший на
берегу, увидев Хорнблауэра, побежал за тачкой. Он был такой дряхлый, что не
смог в одиночку поднять сундучки, и Хорнблауэру пришлось ему помогать.
- Благодарствую, капитан, благодарствую, - сказал старик. Он говорил
"капитан" машинально, не зная, в каком Хорнблауэр чине.
Никто в Англии - даже Мария - не знает, что Хорнблауэр вернулся.
Кстати, никто в Англии не знает и о последних подвигах "Атропы", о захвате
"Кастильи". Копии донесений Форда и Хорнблауэра Коллингвуду в запечатанном
пакете вручили капитану "Орла" - тот передаст их в Адмиралтейство "для
сведения Их Сиятельств". Денька через два они появятся в "Вестнике".
Возможно даже, их перепечатают "Военно-Морские Хроники" и ежедневные газеты.
Конечно, слава и честь достанутся Форду, но и Хорнблауэру перепадут
какие-нибудь крохи. Хорнблауэр с удовольствием думал об этом, слушая как
стучат по мостовой деревянные колеса тележки.
Горечь, испытанная им при расставании с "Атропой", почти улетучилась.
Он вернулся в Англию, он идет к Марии и детям. Он свободен от тревог, он
может радоваться, может тешить себя честолюбивыми мечтами о фрегате, который
ему возможно дадут Их Сиятельства. Он может отдохнуть, слушая счастливую
болтовню Марии, и глядя, как маленький Горацио носится по комнате, а
маленькая Мария делает героические попытки подползти к отцу. Колеса тележки
весело стучали в такт его мыслям.
Вот и дом, и хорошо знакомая дверь. Он постучал, услышал, как стук
молотка эхом прокатился по дому, помог старику сиять сундуки, сунул шиллинг
в дрожащую руку и быстро повернулся, услышав, как открывают дверь. На пороге
стояла Мария с ребенком в руках. Она целую секунду смотрела на Хорнблауэра,
не узнавая. Наконец она заговорила, как во сне.
- Горри! - сказала она. - Горри!
На ее изумленном лице не было ни тени радости.
- Я вернулся домой, милая, - сказал Хорнблауэр.
- Я... я думала, это аптекарь, - медленно выговорила Мария. - М-малыши
нездоровы.
Она протянула ему ребенка. Видимо, это была маленькая Мария, но
Хорнблауэр не узнал красное, пышущее жаром личико. Закрытые глазки
приоткрылись, и тут же зажмурились - свет раздражал их. Малышка недовольно
отвернулась и захныкала.
- Ш-ш. - Мария опять прижала ребенка к груди. Потом снова поглядела на
Хорнблауэра.
- Зайди, - сказала она. - Холодно.
Памятная прихожая. Боковая комната, где он сделал Марии предложение...
Лестница в спальню. Над кроватью склонилась миссис Мейсон; даже в полумраке
занавешенной комнаты было видно, что ее седые волосы растрепаны и неопрятны.
- Аптекарь? - спросила она, поднимая голову.
- Нет, мама. Это вернулся Горри.
- Горри? Горацио?
Миссис Мейсон обернулась. Хорнблауэр подошел к кровати. Мальчик лежал
на боку, тоненькой ручонкой сжимая палец миссис Мейсон.
- Он болен, - сказала миссис Мейсон. - Бедненький. Он очень болен.
Хорнблауэр встал на колени и потрогал горячую щеку сына. Мальчик
повернулся, и Хорнблауэр коснулся его лба. На ощупь лоб был какой-то
странный - словно под мягкую ткань насыпали дробинок. Хорнблауэр знал, что
это означает. Он знал это в точности, и должен был твердо осознать сам,
прежде чем сказать женщинам. Оспа.
Прежде чем встать с колен, он твердо решил еще одно. Остается долг.
Долг перед королем и отечеством, перед флотом, долг перед Марией. Марию надо
поддержать, утешить. Он будет поддерживать ее всегда, до конца жизни.
удар.
Хорнблауэр перевел взгляд.
- Вы можете и дальше командовать "Атропой", сказал Бентик. Радостный
миг, один короткий миг. - Если перейдете на сицилийскую службу. Его
Величество назначит вас коммодором, и вы поднимете брейд-вымпел. Я уверен,
он также сделает вас кавалером высокого ордена.
- Нет, - ответил Хорнблауэр. Ничего другого он сказать не мог.
- Я знал, что вы так ответите, - сказал Коллингвуд. - Если мое письмо в
Адмиралтейство будет иметь хоть какой-нибудь вес, вы, сразу по возвращении в
Англию, получите фрегат, соответствующий вашему теперешнему стажу.
- Спасибо, милорд. Значит, я должен вернуться в Англию?
Он увидит Марию и детей.
- Боюсь, капитан, ничего другого не остается. Но если Их Сиятельства
сочтут уместным послать вас с вашим новым кораблем сюда, я буду безмерно
рад.
- Что за человек ваш первый лейтенант? - спросил Бентик.
- Ну, милорд, - Хорнблауэр посмотрел сперва на Бентика, потом на
Коллингвуда. Ему было неловко прилюдно обличать даже никчемного Джонса. -
Неплохой в общем человек. То, что он Джон Джонс девятый в лейтенантском
списке, очевидно, затрудняло его продвижение по службе.
В холодных глазах Бентика мелькнула усмешка.
- Полагаю, в списке сицилийского флота он будет Джоном Джонсом первым.
- Полагаю, что так, милорд.
- Вы думаете, он согласится стать капитаном у короля двух Сицилий?
- Меня удивил бы его отказ.
У Джонса не будет другого случая сделаться капитаном, и Джонс,
вероятно, это знает, хотя, наверно, оправдает свое решение какими-то другими
мотивами.
Коллингвуд снова вмешался в разговор.
- Жозеф Бонапарт в Неаполе недавно тоже объявил себя королем двух
Сицилий. Всего получается четыре Сицилии.
Теперь все трое улыбались, и лишь в следующую минуту к Хорнблауэру
вернулось сознание его потери. Он вспомнил, что придется оставить судно,
доведенное им до совершенства, команду, которую он с такими стараниями
вымуштровал, службу в Средиземноморском флоте. Он повернулся к Коллингвуду.
- Каковы будут ваши распоряжения, милорд?
- Вы, конечно, получите их в письменном виде. Устно же я приказываю вам
не двигаться с места до официального уведомления о передаче вашего судна под
Сицилийский флаг. Вашу команду я раскидаю по эскадре - применение им
найдется.
В этом можно не сомневаться - любой из капитанов будет счастлив
заполучить превосходных моряков.
- Есть, милорд.
- Князя я возьму на флагман - у меня есть вакансия. Князь семь месяцев
прослужил на военном шлюпе и многому научился. На флагмане он не узнал бы
этого и за семь лет.
- Есть, милорд. - Хорнблауэр помолчал - ему трудно было продолжать. - А
ваши приказы мне лично?
- "Орел" - пустое транспортное судно для перевозки войск - отбывает в
Портсмут без сопровождения. Это быстроходное судно. Собирается ежемесячный
конвой, но это дело долгое. Как вы знаете, я обязан обеспечить охрану судов
только до Гибралтара, поэтому, если вы решите следовать на королевском
судне, там вам придется пересесть. Насколько сейчас можно сказать,
эскортировать конвой будет "Пенелопа". А когда я смогу отпустить "Темерэр" -
Бог весть, когда это будет - я отправлю его прямиком в Англию.
- Да, милорд.
- Выбирайте сами, капитан, что вам удобнее, а я составлю приказы
соответственно. Можете отплыть на "Орле", на "Пенелопе" или подождать
"Темерэр" - как вам будет угодно.
"Орел" отплывает в Портсмут прямо сейчас, это быстрое судно и оно идет
в одиночку. Через месяц, а если ветер будет попутный то и быстрее,
Хорнблауэр сойдет на берег в полумиле ходьбы от Марии, от детей. Через месяц
он сможет подать в Адмиралтейство прошение о новом назначении. Быть может,
ему действительно дадут фрегат - он не хотел упускать свой шанс. Чем раньше,
тем лучше. И он увидит Марию и детей.
- Я предпочел бы приказы на "Орел", если вы будете так добры, милорд.
- Я так и думал.
Такие вот новости привез Хорнблауэр на корабль. Тоскливая маленькая
каюта, которую он так и не сумел обставить, вдруг показалась ему
по-домашнему уютной. И вновь, как и много раз прежде, он лежал без сна на
парусиновой подушке. Как больно было прощаться с офицерами и матросами, с
хорошими и плохими. Он немного отвлекся от печальных мыслей, глядя на Джонса
в цветастом сицилийском мундире и на двадцать добровольцев, которым Джонс
разрешил завербоваться на сицилийскую службу. Это, конечно, были сплошь
плохие матросы, и остальные смеялись над ними, променявшими добрые
английские грог и сухари на сицилийские макароны и ежедневную кварту вина.
Но даже с плохими матросами прощаться было тяжело - Хорнблауэр обозвал себя
сентиментальным глупцом.
Два невыносимо тяжелых дня, пока "Орел" готовился к отплытию,
Хорнблауэр провел в ожидании. Бентик советовал ему посетить дворцовую
часовню, съездить в Монреаль и посмотреть тамошние фрески. Но Хорнблауэр с
упрямством обиженного ребенка делать этого не пожелал. Прекрасный, как сон,
город Палермо повернулся к морю спиной, и Хорнблауэр повернулся спиной к
Палермо. Он не смотрел на него, пока "Орел" не обогнул Монте Пеллегрино.
Тогда Хорнблауэр, стоя у гакаборта, взглянул назад, на "Атропу", на
"Соловья", все еще лежащего на боку, на дворцы Палермо. Он был всеми покинут
и одинок, никому не нужный пассажир в суматохе ставящего паруса судна.
- Разрешите, сэр, - сказал матрос, спешивший к дирик-фалу. Еще немного,
и он оттолкнул бы Хорнблауэра плечом.
- Доброе утро, сэр, - кивнул ему капитан корабля и тут же закричал на
матросов, выбиравших фалы марселя. Капитан наемного транспорта не станет
поощрять королевского офицера к разговору о том, как управляется его судно.
Королевские офицеры слишком много о себе мнят, и над собой признают только
Бога и адмирала, да и то неохотно.
"Орел" приспустил флаг, проходя мимо "Океана". Флагман ответил на
приветствие, медленно приспустив и вновь подняв белый военно-морской флаг.
Это - последнее, что Хорнблауэр запомнил о Палермо и о путешествии на
"Атропе". "Орел" круто обрасопил паруса и, подхваченный порывом берегового
бриза, смело понесся на север. Сицилия медленно таяла на горизонте, а
Хорнблауэр, чтоб разогнать безотчетную тоску, старался думать о скорой
встрече с Марией и детьми. Стоит ли унывать: впереди новый корабль, новые
приключения. Флаг-адъютант Коллингвуда сообщил ему последние слухи:
Адмиралтейство по-прежнему поспешно снаряжает новые корабли. К отплытию
готовится фрегат "Лидия", вполне подходящий для капитана с его стажем. Но
ощущение потери уходило медленно и неохотно, как медленно и неохотно капитан
"Орла" начал привечать его во время полуденных прогулок, как медленно
тянулись дни, пока "Орел" лавировал к Гибралтарскому проливу и дальше в
Атлантику.
За Гибралтарским проливом осень уже вступила в свои права. Задули
западные равноденственные ветра, шторм налетал за штормом. К счастью, ветра
эти помогали им держаться на безопасном удалении от португальского берега,
когда им пришлось ложиться в дрейф на широте Лиссабона, потом на широте
Порту, потом в Бискайском заливе. С последними отголосками шторма они
долетели до Ла-Манша; потрепанные, с текущими палубами, под взятыми в три
рифа марселями и с непрерывно работающими помпами. Вот и Англия, едва
различимая, но такая знакомая. На ее неясно проступающий берег невозможно
было смотреть без сердечного трепета. Старт, мыс Сент-Катеринс. Целый час
было непонятно, удастся ли им пройти с подветренной стороны острова Уайт,
или же их вынесет дальше в Ла-Манш. К счастью, шторм ненадолго поутих, и они
достигли закрытых от ветра вод Солента. Невероятно зеленый остров Уайт
оказался слева от них. Они добрались до Портсмута и бросили якорь. Было так
тихо и спокойно, что казалось - шторм только пригрезился им.
Береговая лодка отвезла Хорнблауэра к пристани Салли Порт. Он вновь
вступил на английскую землю, испытав прилив истинного волнения, поднялся по
ступеням и увидел хорошо знакомые дома. Старик-попрошайка, поджидавший на
берегу, увидев Хорнблауэра, побежал за тачкой. Он был такой дряхлый, что не
смог в одиночку поднять сундучки, и Хорнблауэру пришлось ему помогать.
- Благодарствую, капитан, благодарствую, - сказал старик. Он говорил
"капитан" машинально, не зная, в каком Хорнблауэр чине.
Никто в Англии - даже Мария - не знает, что Хорнблауэр вернулся.
Кстати, никто в Англии не знает и о последних подвигах "Атропы", о захвате
"Кастильи". Копии донесений Форда и Хорнблауэра Коллингвуду в запечатанном
пакете вручили капитану "Орла" - тот передаст их в Адмиралтейство "для
сведения Их Сиятельств". Денька через два они появятся в "Вестнике".
Возможно даже, их перепечатают "Военно-Морские Хроники" и ежедневные газеты.
Конечно, слава и честь достанутся Форду, но и Хорнблауэру перепадут
какие-нибудь крохи. Хорнблауэр с удовольствием думал об этом, слушая как
стучат по мостовой деревянные колеса тележки.
Горечь, испытанная им при расставании с "Атропой", почти улетучилась.
Он вернулся в Англию, он идет к Марии и детям. Он свободен от тревог, он
может радоваться, может тешить себя честолюбивыми мечтами о фрегате, который
ему возможно дадут Их Сиятельства. Он может отдохнуть, слушая счастливую
болтовню Марии, и глядя, как маленький Горацио носится по комнате, а
маленькая Мария делает героические попытки подползти к отцу. Колеса тележки
весело стучали в такт его мыслям.
Вот и дом, и хорошо знакомая дверь. Он постучал, услышал, как стук
молотка эхом прокатился по дому, помог старику сиять сундуки, сунул шиллинг
в дрожащую руку и быстро повернулся, услышав, как открывают дверь. На пороге
стояла Мария с ребенком в руках. Она целую секунду смотрела на Хорнблауэра,
не узнавая. Наконец она заговорила, как во сне.
- Горри! - сказала она. - Горри!
На ее изумленном лице не было ни тени радости.
- Я вернулся домой, милая, - сказал Хорнблауэр.
- Я... я думала, это аптекарь, - медленно выговорила Мария. - М-малыши
нездоровы.
Она протянула ему ребенка. Видимо, это была маленькая Мария, но
Хорнблауэр не узнал красное, пышущее жаром личико. Закрытые глазки
приоткрылись, и тут же зажмурились - свет раздражал их. Малышка недовольно
отвернулась и захныкала.
- Ш-ш. - Мария опять прижала ребенка к груди. Потом снова поглядела на
Хорнблауэра.
- Зайди, - сказала она. - Холодно.
Памятная прихожая. Боковая комната, где он сделал Марии предложение...
Лестница в спальню. Над кроватью склонилась миссис Мейсон; даже в полумраке
занавешенной комнаты было видно, что ее седые волосы растрепаны и неопрятны.
- Аптекарь? - спросила она, поднимая голову.
- Нет, мама. Это вернулся Горри.
- Горри? Горацио?
Миссис Мейсон обернулась. Хорнблауэр подошел к кровати. Мальчик лежал
на боку, тоненькой ручонкой сжимая палец миссис Мейсон.
- Он болен, - сказала миссис Мейсон. - Бедненький. Он очень болен.
Хорнблауэр встал на колени и потрогал горячую щеку сына. Мальчик
повернулся, и Хорнблауэр коснулся его лба. На ощупь лоб был какой-то
странный - словно под мягкую ткань насыпали дробинок. Хорнблауэр знал, что
это означает. Он знал это в точности, и должен был твердо осознать сам,
прежде чем сказать женщинам. Оспа.
Прежде чем встать с колен, он твердо решил еще одно. Остается долг.
Долг перед королем и отечеством, перед флотом, долг перед Марией. Марию надо
поддержать, утешить. Он будет поддерживать ее всегда, до конца жизни.