Сесил Скотт Форестер. Хорблауэр и "Атропа"

на руках, повел ее по пирсу.
- Поскорее бы снять туфли, - сказала Мария. - И переодеть маленького
Горацио. - Сейчас, сейчас, мой хороший.
К счастью, до "Георга" оказалось недалеко. Толстуха-хозяйка,
встретившая их на пороге, сочувственно оглядела Марию, провела их в комнату
и тут же послала служанку за горячей водой и полотенцами.
- Сейчас, мой сладенький, - успокаивала хозяйка маленького Горацио.
- Ox, - сказала Мария, садясь на кровать и стаскивая туфли.
Хорнблауэр стоял у двери, ожидая, пока внесут сундуки.
- Скоро вам рожать, мэм? - спросила хозяйка. В следующую секунду они с
Марией уже беседовали о повитухах и всеобщей дороговизне - последнюю тему
затронула Мария, желавшая поменьше заплатить за комнату. Слуга с парнишкой
принесли багаж и поставили в комнате, прервав разговор двух женщин.
Хорнблауэр торопливо вытащил из кармана ключи и встал на колени у сундука.
- Горацио, дорогой, - сказала Мария, - мы обращаемся к тебе.
- А... что? - рассеянно спросил Хорнблауэр через плечо.
- Хотите чего-нибудь горяченького, сэр, пока готовится завтрак? -
предложила хозяйка. - Пунша? Чашечку чая?
- Нет, спасибо, - ответил Хорнблауэр.
Он уже открыл сундук и лихорадочно распаковывал вещи.
- Неужели ты не можешь подождать до завтрака, дорогой? - спросила
Мария. - Тогда я все разберу сама.
- Боюсь, что нет, мэм, - ответил Хорнблауэр, не поднимая головы.
- Твои лучшие рубашки! Ты их помнешь! - возмутилась Мария.
Хорнблауэр вытаскивал из-под них мундир. Положив его в другой сундучок,
он принялся искать эполет.
- Ты собираешься на корабль! - воскликнула Мария.
- Конечно, дорогая, - сказал Хорнблауэр.
Хозяйка уже вышла, и разговаривать можно было свободно.
- Но ты должен сначала позавтракать! - убеждала Мария.
Хорнблауэр заставил себя согласиться.
- Ладно, пять минут на завтрак, после того, как я побреюсь, - сказал
он.
Он разложил мундир на кровати, хмурясь, что тот помялся, развязал
лакированную коробку, вынул треуголку, потом скинул сюртук, лихорадочно
развязал шейный платок и снял чулки. Маленький Горацио вновь принялся
жаловаться на свою горькую жизнь.
Пока Мария успокаивала ребенка, Хорнблауэр развязал мешочек с
туалетными принадлежностями и вытащил бритву.
- Я снесу Горацио вниз и дам ему хлеба с молоком, дорогой, - сказала
Мария.
- Да, дорогая, - ответил Хорнблауэр сквозь пену. В зеркало он поймал
отражение Марии, и оно мигом вернуло его к действительности. Мария жалобно
смотрела ему в затылок. Он отложил бритву и стер полотенцем пену.
- Ни одного поцелуя со вчерашнего дня! - сказал он. - Мария, милая,
тебе не кажется, что ты мной пренебрегаешь?
Она упала в его объятья, глаза ее увлажнились, но нежность в его голосе
побудила ее улыбнуться.
- Я считала, что это ты мной пренебрегаешь, - прошептала она.
Она положила руки ему на плечо, прижала его к своему отяжелевшему телу
и пылко поцеловала.
- Я думал о своих обязанностях, - сказал Хорнблауэр,
- В ущерб всему остальному. Ты меня простишь?
- Простить тебя! - Она улыбалась сквозь слезы. - Не говори так, милый.
Делай, что знаешь. Я твоя, я твоя.
Хорнблауэр, целуя ее, чувствовал, как в душе его волной поднимается
искренняя нежность - счастье, целая жизнь человеческого существа зависит от
его терпения и такта. Он не до конца вытерся - на лице у Марии была пена.
- Любимая, - сказал он, - ты лучшее, что у меня есть. Он целовал ее,
чувствуя себя неверным мужем и лицемером, и думал о качающейся на якорях
"Атропе". Однако он не зря сдерживал нетерпение - маленький Горацио снова
закричал, и Мария первая разорвала объятья.
- Бедный зайчик! - сказала она, подходя к ребенку. Склонившись над ним,
она обернулась и улыбнулась мужу.
- Я должна позаботиться, чтоб обоих моих мужчин покормили.
Хорнблауэр кое-что должен был ей сказать, но сказать тактично, и
некоторое время подбирал слова.
- Милая, - начал он, - я не против, пусть весь свет видит, что мы
целовались, но боюсь, ты засмущаешься.
- Господи! - воскликнула Мария, когда до нее дошел смысл его слов. Она
заспешила к зеркалу и стерла с лица пену. Потом подхватила ребенка и
сказала:
- Пойду спущусь, прослежу, чтоб побыстрей приготовили завтрак.
Она улыбнулась бесконечно счастливой улыбкой, и, выходя из комнаты,
послала воздушный поцелуй. Хорнблауэр снова намазал лицо пеной. Его
переполняли мысли об "Атропе", о жене, о сыне и ребенке, которому еще
предстоит родиться. Вчерашнее мимолетное счастье было позабыто. Возможно, не
имея причин печалиться, он мог бы и сегодня чувствовать себя счастливым, но
это, увы, не было ему дано. Позавтракав, он нанял наконец лодку и отправился
на корабль. Сидя на корме, он поправил треуголку и приспустил с правого
плеча плащ, чтоб виден был эполет - отличительный знак капитана с менее чем
трехлетним стажем. Похлопав по карману, убедился, что приказы на месте, и
выпрямился, стараясь изобразить достоинство. Он легко мог вообразить, что
творится сейчас на "Атропе" - вахтенный штурманский помощник заприметил
треуголку и эполет, посыльные побежали к первому лейтенанту, фалрепных и
боцманматов срочно вызвали наверх, и при вести о том, что капитан скоро
поднимется на борт, всех охватило беспокойное любопытство.
- Эй, на лодке! - окрикнули с корабля. Лодочник вопросительно поглядел
на Хорнблауэра и, получив утвердительный кивок, заорал во всю луженую
глотку:
- "Атропа!"
Теперь на корабле окончательно убедились, что прибыл их капитан.
- Подведите лодку к борту, - сказал Хорнблауэр. "Атропа" имела ровную,
без надстроек, палубу и низкую осадку - нетрудно было дотянуться до
бизань-русленя.
Лодочник деликатно кашлянул.
- Вы не забудете расплатиться, сэр? - спросил он, и Хорнблауэру
пришлось искать в кармане монетку.
Он шагнул на руслень, стараясь не злиться из-за своей забывчивости.
Поднимаясь на палубу в свисте дудок, он приветственно поднес руку к полям
треуголки, но, как ни старался подавить волнение, видел лишь расплывчатые
пятна вместо лиц.
- Джон Джонс, первый лейтенант, - послышался голос. - Добро пожаловать,
сэр.
Новые имена, новые лица. Хорнблауэр не различал лиц, не слышал имен. Он
подавил желание сглотнуть и не без труда обрел голос.
- Пожалуйста, соберите команду, мистер Джонс.
- Свистать всех наверх! Свистать всех наверх!
Крик разнесся по всему кораблю, засвистели и завыли дудки. Зашлепали
ноги, послышались приглушенные голоса. Шкафут заполнило людское море, но
Хорнблауэр от волнения не различал лиц.
- Команда собралась, сэр.
Хорнблауэр поднес руку к полям шляпы - он догадывался, что Джонс
козырнул, хотя не видел этого - вынул приказы и принялся читать:

"Приказы членов Адмиралтейского совета во исполнение указаний
Верховного Адмирала Великобритании и Ирландии, флота Его Величества капитану
Горацио Хорнблауэру. Сим предписывается..."

Он прочел приказы, сложил их и убрал карман. Теперь он законный капитан
"Атропы", и лишь трибунал - или парламент - могут его сместить. С этого
момента ему идет полное жалованье капитана шестого класса. И, как ни
странно, с этого же момента туман перед его глазами начал понемногу
рассеиваться. Он взглянул на скуластое, до синевы выбритое лицо Джонса.
- Прикажите команде разойтись, мистер Джонс.
- Есть, сэр.
Сейчас уместно было бы произнести речь; собственно, этого от него ждут.
Но речи Хорнблауэр не приготовил, и решил воздержаться, рассчитывая, что
произведет таким образом впечатление человека холодного, жесткого и
практичного. Он повернулся к ожидавшим его лейтенантам - теперь он различал
их лица, лица людей, на которых ему придется опираться ближайшие несколько
лет - но имен напрочь вспомнить не мог. Он их действительно не слышал.
- Спасибо, джентльмены, - сказал он. - Я не сомневаюсь, вскорости мы
познакомимся поближе.
Офицеры козырнули и пошли прочь, все, кроме Джонса.
- Вас ждет адмиралтейское письмо, сэр, - сказал тот.
Адмиралтейское письмо! Приказы! Ключ к будущему - сейчас Хорнблауэр
узнает, какая его ожидает судьба. Письмо может направить "Атропу" в Китай, в
Гренландию или в Бразилию. Хорнблауэр почувствовал, как волнение, не успев
схлынуть, вновь охватывает его. Он опять подавил желание сглотнуть.
- Спасибо, мистер Джонс. Я прочту его, как только будет возможно.
- Желаете спуститься вниз?
- Спасибо.
Капитану на "Атропе" отводилось, как Хорнблауэр и ожидал, совсем
немного места: две малюсенькие каюты, одна для работы, другая для сна. Они
были такие крохотные, что даже не разделялись переборкой - между ними
предполагался занавес, но занавеса тоже не было. Вообще ничего не было - ни
койки ни стола, ни стула. Колдекот, покидая судно, все забрал с собой. Это
не удивительно, но очень неудобно. В каюте было темно и душно, зато корабль
недавно из сухого дока, не успел еще пропитатася разнообразными запахами -
все впереди.
- Где приказы? - спросил Хорнблауэр. От сдерживаемого волнения он
говорил резко.
- У меня в столе. Сейчас принесу.
Хорнблауэр, стоя под небольшим световым люком, нетерпеливо ждал, пока
вернется Джонс. Получив приказы, он минуту помедлил. Наступил переломный
момент. Вчерашнее путешествие длилось дольше, но по сути это было то же:
промежуток времени между двумя периодами жизни. В следующие несколько секунд
"Атропа" неизбежно начнет преображаться из бездействующего корабля на Темзе
в боевой корабль на море - впередсмотрящие на марсах, пушки готовы к бою,
опасности, приключения и смерть за горизонтом - если не ближе. Хорнблауэр
сломал печать - "нечистый", запутавшийся в канате - адмиралтейский якорь,
самая неподобающая эмблема для правящей морями нации. Подняв глаза, он
встретил взгляд Джонса - первый лейтенант с волнением ожидал услышать, что
же им предстоит. Хорнблауэр подумал, что следовало отослать Джонса прежде,
чем он сломает печать, но было уже поздно. Он прочел вступительные строчки -
первые несколько слов он мог бы угадать не глядя.

Сим предписывается, сразу по получении нижеследующих приказов...

Сейчас. Хорнблауэр еще полсекунды помедлил.

... явиться в Геральдическую Коллегию к Генри Паллендеру, эсквайру,
помощнику герольда и носителю голубой мантии...

- Силы небесные! - воскликнул Хорнблауэр.
- Что такое, сэр? - спросил Джонс.
- Еще не знаю, - отвечал Хорнблауэр.

... для обсуждения с ним порядка проведения подготовки к погребальной
процессии по Темзе с телом покойного вице-адмирала лорда виконта Нельсона.

- Вот, оно что, - сказал Хорнблауэр.
- Что, сэр? - спросил Джонс, но Хорнблауэру было не до него.

Сим уполномочиваем Вас принять под свое командование всех офицеров,
матросов и королевских морских пехотинцев, задействованных в вышеупомянутой
процессии, а также все суда, шлюпки и барки, принадлежащие лондонским
магистратам, Вестминстеру и городским торговым компаниям. Вы уполномочены
издавать приказы, кои для должного проведения процессии необходимы будут.
Вам предписывается, по согласованию с вышеупомянутым Генри Паллендером,
эск., соблюсти выполнение требований, сим церемониалом предусмотренных.
Купно же на вас возлагается строжайшая обязанность тщательнейшим образом
учесть приливно-отливные движения и погодные условия, дабы не только
церемониал был соблюден, но и ни коего ущерба не было причинено
вышеупомянутым шлюпкам, баркам и судам, а также их командам и пассажирам.

- Пожалуйста, сэр.
Пожалуйста, сэр. Мысли Хорнблауэра вернулись в каюту.
- Приказы адресованы лично мне, - сказал он. - Впрочем, ладно, читайте,
если хотите.
Джонс, двигая губами, прочел приказы и поднял на Хорнблауэра удивленный
взгляд.
- Так судно остается здесь, сэр? - спросил он.
- Естественно. С этого момента оно - флагман погребальной процессии, -
сказал Хорнблауэр. - Мне немедленно потребуется шлюпка. Да, еще перо и
бумага, чтоб написать записку жене.
- Есть, сэр.
- Проследите, чтоб в шлюпке был надежный унтер-офицер. Она долго
пробудет у берега.
- Есть, сэр. У нас каждый день бегут.
Естественно, матросы бегут: корабль стоит на реке, мимо шныряют
бесчисленные лодки, да и вплавь до берега добраться нетрудно, а там уже
рукой подать до лондонского Сити, где беглеца не сыщешь. А с лодок украдкой
продают спиртное. Хорнблауэр пробыл на борту целых десять минут и еще ничего
не разузнал о том, что живо его волновало - насколько "Атропа"
укомплектована офицерами и матросами, чего недостает из снаряжения, каково
состояние судна. Все эти вопросы придется отложить на потом, и заниматься
ими в промежутках между новыми странными обязанностями. Даже на то, чтоб
обставить каюту, потребуется время, а времени сейчас нет. Вчера Хорнблауэр
узнал из газет, что тело Нельсона в Hope, и ждут попутного ветра, чтоб
перевезти его в Гринвич. Время поджимает.
Итак, переходный период закончился. Если б Хорнблауэру предложили с
тысячного раза угадать содержание приказов, он бы не угадал. Можно было бы
посмеяться, но ему было не до шуток. И все же он рассмеялся. Мистер Джонс
растерянно посмотрев на него, счел своим долгом последовать примеру капитана
и подобострастно захихикал.

IV

- Черные бриджи? - изумленно переспросил Хорнблауэр.
- Естественно. Черные бриджи, черные чулки и траурные повязки, -
торжественно произнес мистер Паллендер.
Он был немолод. Седые волосы, обрамляющие внушительных размеров лысину,
были собраны на затылке в хвостик и перевязаны черной лентой, бледно-голубые
старческие глаза слезились, а кончик длинного носа не то покраснел от
холода, не то всегда был такой.
Хорнблауэр записал, что понадобятся черные бриджи, чулки и повязки, про
себя же отметил, что все это, неизвестно, на какие деньги, придется
раздобыть и для себя.
- Предпочтительно было бы, - продолжал мистер Паллендер, - чтоб
процессия прошла через Сити в полдень. Тогда у населения будет довольно
времени собраться, а подмастерья успеют поработать с утра.
- Этого я обещать не могу, - сказал Хорнблауэр. - Все будет зависеть от
приливно-отливных течений.
- От течений, капитан Хорнблауэр? Не забывайте, речь идет о церемонии,
к которой глубокий интерес проявляют двор и лично Его Величество.
- И все же она будет зависеть от приливно-отливных течений, - сказал
Хорнблауэр. - И от ветра тоже.
- Вот как? Его Величество будет крайне недоволен, если к его идее
отнесутся без должного внимания.
- Понимаю, - сказал Хорнблауэр.
Он хотел было заметить: хоть Его Величество и правит волнами, приливы и
отливы столь же неподвластны его воле, как неподвластны были его знаменитому
предшественнику, королю Кануту [Король Англии начала XI в. По преданию,
Канут, желая высмеять льстивых придворных, которые утверждали, что власть
его безгранична, приказал морю не переступать черту на берегу, где он сидел
в высоком кресле. Волна прилива нахлынула и намочила одежды льстецов.], но
решил воздержаться. Мистер Паллендер вряд ли захочет смеяться над
ограниченностью королевской власти. Хорнблауэр счел за лучшее принять
торжественный тон мистера Паллендера.
- Поскольку дата церемонии еще не назначена, - сказал он, - можно будет
выбрать наиболее благоприятный в отношении прилива день.
- Думаю, да, - неохотно согласился мистер Паллендер. Хорнблауэр отметил
на листке, что надо будет как можно скорее справиться с таблицей приливов.
- Лорд-мэр, - продолжал мистер Паллендер, - лично присутствовать не
будет. Он пришлет представителя.
- Ясно.
Хорошо хоть, что не придется отвечать за особу лорд-мэра, но утешение
слабое - на церемонию прибудут восемь старших адмиралов и за них отвечать
придется.
- Вы категорически отказываетесь от бренди? - спросил мистер Паллендер,
легонько подталкивая графин.
- Да, спасибо.
Хорнблауэр не имел ни малейшего желания пить бренди в первой половине
дня, зато теперь он узнал, отчего у мистера Паллендера красный нос. Мистер
Паллендер отхлебнул, потом продолжал:
- Теперь касательно пушечных салютов... По пути следования процессии в
пятнадцати пунктах будут установлены пушки, и они должны будут салютовать с
минутными интервалами - Его Величество лично будет слушать, чтоб салют был
точно выверен во времени. Хорнблауэр записывал. В процессии примут участие
тридцать восемь шлюпок и барок. Их надо собрать в коварном устье Темзы у
Гринвича, выстроить по порядку, провести к ступеням Уайтхолла и распустить,
передав тело почетному караулу, который будет сопровождать его к
Адмиралтейству - там оно пролежит ночь перед заключительным шествием к
собору св. Павла.
- Не могли бы вы сказать мне, сэр, - спросил Хорнблауэр, - что
представляют из себя эти церемониальные барки?
И тут же пожалел о своем вопросе. Мистер Паллендер изумился, как это
можно не знать церемониальных барок, но напрасно Хорнблауэр пытался
разузнать у него, как эти барки ведут себя в неспокойных водах, или хотя бы
сколько у них весел. Хорнблауэр понял, что чем раньше он испытает одну из
этих барок в сходных с требуемыми условиях, засекая время на каждом участке
пути, тем лучше. Он исписывал лист за листом, а мистер Паллендер излагал
самое важное - порядок следования шлюпок, состав участников (вся
Геральдическая Коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера
Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и
сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и
поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на
берег перечисленных особ должна сопровождаться почестями, соответствующими
их сану.
- Спасибо, сэр, - сказал Хорнблауэр наконец, собирая записи. - Я
немедленно начну приготовления.
- Премного вам обязан, сэр, - сказал мистер Паллендер. Хорнблауэр
удалился.
Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка
Аберкромби на египетское побережье [Аберкромби, Ральф, английский генерал
(1734 - 1801), командовал 18-тысячным десантом, посланным против Наполеона в
Египет.] - только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с
командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица - под
командованием Хорнбла-уэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А
когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших
к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не
намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для
двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от
середины судна до кормы занимал огромный закрытый балдахином помост. Барка,
предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это
слово с большой буквы) и вовсе сверху донизу убрана плюмажами - она
подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых
сильных гребцов - а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но,
поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно
точно рассчитать время - вверх по реке с приливом, чтоб прибыть к ступеням
Уайтхола в точности ко времени стояния прилива и отлива - тогда требуемые
маневры можно будет провести с наименьшим риском, и двинуться обратно с
отливом, отпуская по дороге барки и команду.
- Дорогой, - сказала ему Мария (разговор происходил в спальне). - Мне
кажется, ты меня не слушаешь.
- Извини, дорогая. - Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним
бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей,
которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.
- Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она
произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет
она на соседней улице так что не придется поселять ее у нас. Это очень
кстати - ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.
- Да, дорогая, - сказал Хорнблауэр. - Черные бриджи еще не приносили?
Переход от ожидаемых родов к черным бриджам был для Хорнблауэра
совершенно естественным - через деньги - но Мария увидела в этом только его
бесчувственность.
- Неужели тебе бриджи важнее, чем твой ребенок? - воскликнула она. -
Или чем я?
- Любимая, - сказал Хорнблауэр. Чтоб успокоить ее, пришлось положить
перо и встать. - Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как
меня это огорчает.
Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон - вся Англия будет
наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию
за руки и утешить.
- Дорогая, - сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, - ты для меня -
все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя.
- Хотела бы я в это верить, - сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и
поцеловал их.
- Что мне сказать, чтобы ты поверила? - спросил он, - Что я люблю тебя?
- Мне было бы приятно это услышать, - сказала Мария.
- Я люблю тебя, дорогая, - сказал он, но поскольку она так и не
улыбнулась, добавил: - Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные бриджи.
- Ox! - сказала Мария.
Ему пришлось продолжать, чтоб наверняка донести до нее свою шутливую
нежность.
- Сильнее, чем тысячу черных бриджей, - сказал он.
- Можно ли требовать большего?
Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.
- Этот комплимент я должна буду хранить вечно? - спросила она.
- Это всегда будет так, дорогая, - ответил он.
- Ты самый добрый муж на свете. - Говорила она искренно - голос ее
дрогнул.
- А ты - самая нежная жена, - сказал он. - Можно мне теперь вернуться к
работе?
- Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но... но, милый, я так
тебя люблю. Я так тебя люблю!
- Ну, ну, - сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу. Быть может, он
переживал не меньше нее, но у него йыли и другие поводы переживать. Если он
что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье
до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона
уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в
одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к
недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на "Атропу",
где тут же с головой окунулся в дела.
- Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и штурманских
помощников. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.
Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных
из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и
перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики
приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними, как белка в колесе, отвечая на
вопросы.
- Простите, сэр, я не могу прочесть это слово.
- Простите, сэр, мне начать с красной строки? Это тоже способ кое-что
разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде
представлялось ему безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь,
другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную
чепуху.
- Черт возьми, - сказал Хорнблауэр, - неужели хоть один сумасшедший мог
бы сказать такое, а тем более написать?
- Я так понял, сэр, - упорствовал мичман.
- Господи, помилуй! - в отчаянии воскликнул Хорнблауэр.
Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил
ему писать начало приказов:

Его Величества судно "Атропа", в Детфорде
6 января 1806 года
Сэр,
Властью, данной мне Адмиралтейским советом...

Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было
написано девяносто приказов и их копии, к полуночи их разослали. На каждую
шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание
для них. Всем разослали инструкции: "Вы проследуете семнадцатыми
непосредственно за баркой Главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и
непосредственно перед баркой Благочестивой Компании Рыботорговцев".
В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером
Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем,
надо произвести одну замену.
- Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке.
Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для
главного плакальщика.
Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли - самым толковым. Вполне
естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию
оценив тупость Хоррокса, предпочел приглядывать за ним лично.
- Есть, сэр.
Хорнблауэру показалось, что Смайли рад вырваться из-под
непосредственного надзора, и поспешил его огорчить:
- Вашими пассажирами будут четыре капитана и восемь адмиралов, мистер
Смайли, - сказал он, - включая Адмирала Флота сэра Питера Паркера и лорда
Сент-Винсента.
Радость Смайли мигом улетучилась.
- Мистер Джонс, я попрошу вас к шести часам утра прислать барказ с
матросами к Гринвичскому причалу.
- Есть, сэр.
- А сейчас спустите, пожалуйста, мою гичку.
- Есть, сэр.
- До пяти я буду в "Георге". Посыльных отправляйте туда.
У Хорнблауэра оставались и семейные дела: Марии совсем скоро рожать.
Резкий западный ветер свистел в такелаже. Порывистый, отметил про себя
Хорнблауэр, выходя на палубу. Если ветер не стихнет, барками нелегко будет
управлять. Хорнблауэр спустился в гичку.
- К Детфордскому пирсу, - приказал он рулевому и поплотнее закутался в
плащ - после жаркой от свечей, ламп и множества людей каюты ему стало
холодно. Он прошел по пирсу и постучался в гостиницу. Окошко рядом с дверью