Шагинян Мариэтта. Месс-Менд, или Янки в Петрограде

   - Масса Лепсиус, масса Лепсиус!
   - Это ты, Полли? Что тебе надо?
   - Вы большой хозяин, масса Лепсиус? Вас станут много слушать?
   - А в чем дело?
   - Черная Полли говорит вам: прикажите открыть гроб мастера Иеремии, прикажите его открыть!
   - Что взбрело тебе в голову, Полли?
   Но негритянки уже не было. Лепсиус посмотрел по сторонам, подождал некоторое время, а потом быстро сел в автомобиль, приказав шоферу ехать в отель "Патрициана".
   Он ни о чем не думал в пути. У доктора Лепсиуса правило: никогда не думать ни о чем в краткие минуты передышки.
   5. ОТЕЛЬ "ПАТРИЦИАНА"
   Надо вам сказать, что хозяин "Патрицианы", богатый армянин из Диарбекира, по имени Сетто, имеет только одну слабость: он не пьет, не курит, не изменяет жене, но он бессилен перед своей страстью к ремонту. Должно быть, отдаленные предки Сетто были каменщиками. Каждую весну, при отливе иностранцев из своего отеля, Сетто начинает все ремонтировать, снизу и доверху. Он перелицовывает мебель, штукатурит, красит, меняет дверные фанеры, лудит, скребет, чистит, мажет, разрисовывает. Это равносильно лихорадке в 40ь. Что хотите делайте с ним, а он непременно затеет ремонт на всю улицу, заставляя чихать нью-йоркских собак.
   Многие скажут, что это звучит плебейски и не согласуется с названием гостиницы. Они правы. Но диарбекирец тут ни при чем: он не хотел иметь гостиницы, не хотел называть ее "Патрицианой" и не хотел предназначать ее для знатного люда. Это вышло роковым образом. Когда Сетто с женой и детьми и большим запасом столярных инструментов, а также армянских вышивок эмигрировал из Диарбекира в Америку, пароход наскочил на плавучую мину, и множество пассажиров потонуло. Среди несчастных, барахтавшихся в воде, был человек в тяжелых, как подковы, и блестящих, как солнце, эполетах, утыканных золотыми позументами. Отяжелев под ними, он уже собрался тонуть, как вдруг, подняв глаза, увидел над собой целую эскадрилью больших желтых круглых тыкв. Они плыли; а за ними как ни в чем не бывало, поджав ноги, плыло все семейство диарбекирца, перебрасываясь мирными замечаниями насчет погоды.
   - Спасите меня! - крикнул им утопающий.
   Сетто пристально посмотрел на жену. Та кивнула головой и произнесла по-армянски:
   - Спаси человека однажды, а бог спасет тебя дважды.
   - Это хороший процент, - ответил Сетто и кинул незнакомцу пару великолепных пустых тыкв.
   Незнакомец - бывший президент одного из крохотных государств, только что изгнанный своим народом, - благодарно ухватился за тыквы и поплыл, благословляя судьбу. Так они носились три дня, подкрепляясь глотками рома и месивом из муки "Нестле", хранившимся в жестянке на груди у диарбекирца. Вот в эти-то часы морского существования недоутопший и обещал своему спасителю построить для него чудесную гостиницу в Нью-Йорке, с одним непременным условием: чтоб она принимала только экс-коронованных особ, экс-министров и экс-генералов и была названа в честь этой благородной публики "Патрицианой". Диарбекирец согласился. Их подобрали на четвертые сутки, и каково же было удивление Сетто, когда его морской попутчик" сдержал свое обещание! Таким-то образом Сетто из Диарбекира стал хозяином отеля "Патрициана".
   Он свято выполнял условие. Ни один простой смертный, ни один честный труженик не имел права остановиться в его гостинице. Зато любой "бывший" беглый президент или свергнутый принц, все состояние которого заключалось в одних серебряных позументах, не говоря уже о чисто опереточном воинстве побитых где-то армий, состоявшем из многочисленных атосов, портосов и арамисов, желавших сражаться по найму, - имел к нему неограниченный доступ. Несчастный диарбекирец выручал очень мало со своей гостиницы. Он зарабатывал на стороне торговыми оборотами. Часто случалось, что знатные постояльцы просили у него взаймы. Он терпел и сносил это безропотно. Только однажды жена услышала от него слово гнева: войдя к ней в комнату, он внезапно снял со стены икону, изображавшую святую Шушаник, и повернул ее лицом к стене.
   - Что ты делаешь, несчастный! - воскликнула жена.
   - Пусть они там наверху поучатся сведению баланса и двойной бухгалтерии, - ответил Сетто. - Я ждал от бога сто на пятьдесят, а он вместо этого заставляет меня спасать знатных беглецов уже не единожды, а восемьдесяттысяччетырежды.
   Так вот, с наступлением весны этот самый Сетто задумал опять на досуге отдаться своей страсти и приступил к ремонту. "Рабочий союз для производства починок по городу Нью-Йорку" получил от него срочный заказ и тотчас же выслал ему армию квалифицированных маляров, кровельщиков, штукатуров, обойщиков, водопроводчиков, канализаторов и трубочистов.
   Только-только приступили они к работе, как автомобиль доставил в "Патрициану", к истинному бешенству Сетто, двух знатных господ: генерала Гибгельда и виконта де Монморанси.
   Как назло, комнаты, предназначавшиеся для них, были в ремонте.
   - Ничего, хозяин, - сказал пожилой слесарь, приводивший в порядок замки в N_2_А-Б, - не трудите себе головы. Пусть их въезжают, а я уж при них докончу. Тут работы самое большее на часок.
   И пока знатные господа сидели за табльдотом, слесарь, как обещал, со всеми своими инструментами направился в апартаменты бельэтажа, носившие затейливую нумерацию 2_А-Б и состоявшие из анфилады больших парадных комнат со всеми решительно удобствами, вплоть до самостоятельной междугородной телефонной станции и почтового отделения.
   Захлопнув за собой дверь, слесарь Виллингс первым долгом поставил корзинку с инструментами на пол, а потом набил и закурил трубочку точь-в-точь так, как это проделывал Микаэль Тингсмастер. Затянувшись разок-другой, он, к моему собственному удивлению, вместо того чтоб начать ремонт, сделал прыжок. Потом остановился и прислушался - ни звука. Тогда Виллингс сделал еще один пируэт, нажимая пятками на какую-то невидимую нам точку, и тотчас же квадратный кусок паркета под ним зашевелился, поднялся и стал ребром поперек комнаты, открыв черную дыру вниз.
   - Менд-месс! - шепотом сказал слесарь, наклонившись к дыре.
   - Месс-менд! - тотчас же послышалось оттуда, и в отверстии показалась голова водопроводчика Ван-Гопа. - Это ты, Виллингс? Я тут чиню трубы. А ты что делаешь?
   - Исправляю замки. Скажи, пожалуйста, Ван-Гоп, у тебя там, внизу, на всех вещах есть клеймо Мик-Мага?
   - Почти на всех, Виллингс. Только обойная фабрика из Биндорфа подкузьмила. Ребята на ней еще не записались в наш союз, у них вещи не согласованы с нашими. Обидно это - тут ведь за обоями дверь с клеймом прямехонько в верхний номер русского князька, а обои не слушаются.
   - Надо бы нажать на Биндорф. Предупреди Мика Тингсмастера. Да смотри, Ван-Гоп, не выходи из трубы до завтра. Должно быть, будут интересные передачи.
   После этого Виллингс закрыл паркет и, весело посвистывая, принялся осматривать замки. Он делал это в высшей степени странным образом. Так, он брал лупу и внимательно глядел через нее на шейки замков, на бородки ключей, на дверные, комодные, шкафные скобки и всякий раз одобрительно кивал головой. Заглянув с ним вместе, я вижу в лупу только две микроскопические буквы "М", стоящие одна внутри другой, мелкие, как инфузории.
   И больше ничего.
   Закончив осмотр, Виллингс крепко запер ключом одну из дверей, подошел к ней и, не вынимая ключа, провел ногтем по какой-то невидимой полоске. Дверь тотчас же тихо открылась, хотя ключ по-прежнему торчал в замке.
   - Менд-месс! - позвал кто-то громко из стены.
   - Месс-менд! - поспешно ответил Виллингс.
   Стена раздвинулась, и с куском штофной Материи в руках в комнату вошел обойщик. Лицо его было встревоженно:
   - Виллингс, дай немедленно знать по всей линии! Тут что-то готовится. Только что с экспрессом из Сан-Франциско приехал экс-президент Но-Хом. С доков звонили, что ожидается лорд Хардстон. Это неспроста. Я думаю, нам пора кончить починку, тут все до последнего в порядке.
   - Ван-Гоп говорил насчет обоев...
   - Да, это нам помешает слышать, что делается у русского и в смежном с ним номере. Ну, да не беда. Поставь, брат, часовых и выбирайся отсюда поскорей.
   Оба немедленно вошли в стену и бесшумно очутились в комнате телефонистки, мисс Тоттер. С ней они обменялись все тем же таинственным приветствием, а потом вышли из боковой двери и попали прямехонько на шумную улицу.
   Тем временем генерал Гибгельд и виконт де Монморанси, благополучно покончив с длинным обедом и запив его чем следует, закурили и, тихо переговариваясь, пошли к себе, в общие апартаменты N_2_А-Б.
   6. ЗАСЕДАНИЕ ПОД ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОМ ОТСУТСТВУЮЩЕГО
   Генерал Гибгельд вошел в комнату первым. Он нетерпеливо прошелся раза два из угла в угол, пока виконт с трудом не опустился в кресло. Потом подошел к двери, выглянул в коридор, запер ее и вернулся к виконту:
   - Знаете ли вы, без лишних слов, как обстоят наши дела?
   - Столько же, сколько и вы, генерал, - томно ответил Монморанси. - Я, как вы знаете, ненавижу всякую идеологию. Мне действуют на нервы рассуждения нашего патрона Кресслинга. Если б не доллары, фунты и франки, которыми он их сопровождает...
   - Напрасно, виконт...
   - Не трясите так пол - это передается креслу и вибрирует в моем позвоночнике, - укоризненно произнес француз.
   - Напрасно, виконт, вы не хотите прислушаться к теории Джека Кресслинга. Это самая подходящая теория в мире хаоса и анархии, каким становится наша неприятная планета.
   - Довольно того, что он платит нам и собирается посадить нас обратно правителями наших стран. Я совершенно согласен с тем, что правителей сажают свыше, - власть, как говорит церковь, от бога. И если ему удастся насадить всюду правительства, подобные божьему промыслу, и они будут держаться...
   - ...железной рукой! - прервал генерал, звякнув галунами.
   - ...то у Кресслинга будет могучая опора против этих пошлых людей, именуемых коммунистами.
   - Тсс! - прошептал генерал.
   В дверь постучали. Лакей принес на подносе карточку русского вельможи, князя Феофана Ивановича Оболонкина. Князь жил уже третий год в Нью-Йорке, занимая комнату N_40 во втором этаже, и все счета, получаемые им, посылал главе русского эмигрантского правительства в Париже, содержавшему своих "придворных" и "дипломатических представителей". Злые языки, впрочем, уверяли, что в Берлине, Риме, Мадриде и Лондоне также имеются правящие династии русского престола и что дипломатический корпус имеет тенденцию к постоянному приросту населения, но это уже относится к области статистики, а не беллетристики.
   Генерал посмотрел на карточку и утвердительно кивнул лакею. Дверь снова отворилась, и на этот раз в комнату влез боком крошечный старикашка с моноклем в глазу, красным носом и дрожащими ножками, сильно подагрическими в суставах.
   - Мое почтение, Гибгельд! Добрый вечер, виконт! Поздравляю с приездом. Очень, очень рад. Газеты, знаете ли, стали какими-то неразборчивыми. Перепутали день тезоименитства его величества, самодержца всея Тульской губернии Маврикия Иоанновича со спасением на суше и на водах генерала Врангеля, и я из-за этого должен был опоздать к вам: с самого утра принимаю депутации.
   - Как? - рассеянно переспросил генерал. - Маурикий? А, да, да. Тульская губерния! Это претендент группы народных сепаратистов, известной под именем "Россия и самовар". Знаю, знаю. Садитесь, князь, вы ничуть не опоздали. Мы поджидаем еще кой-кого...
   - Кстати, - промямлил виконт, - милейший Оболонкин, ваш сосед перед отъездом не дал вам никаких поручений?
   - Вы говорите о синьоре Грегорио Чиче? Нет, он только сообщил, что непременно появится в нужную минуту. - С этими словами Феофан Иванович потянулся к столику, где у генерала лежали гаванские сигары.
   - Странный человек этот Чиче! - понизив голос, заговорил виконт. Уезжает и возвращается, как волшебник, ни разу не пропустив важной минуты. Никому не отдает отчета, вертит Кресслингом и каждым из нас как хочет.
   - Он великий гипнотизер, - заметил генерал, - он необходим Кресслингу.
   - Да-с, крепкий человек. Насчет дамского пола - можете быть уверены, я слежу - крепость необычайная и полнейший нейтралитет, - вмешался князь Феофан, - не то что банкир Вестингауз. Этот в ваше отсутствие... вы прямо-таки не отгадаете!
   - Чем отличился Вестингауз? - спросил виконт.
   Но Феофану Ивановичу не суждено было высказаться. Дверь снова раскрылась, впустив на этот раз в комнату доктора Лепсиуса.
   Здесь читатель, во избежание обременительных церемоний, сам может вставить "здравствуйте", "как поживаете" и прочие фразы, принятые в общении между цивилизованными людьми. Я пропускаю все это и начну с того, как доктор Лепсиус, согласно своей профессии, стал орудовать инструментами.
   Каждый доктор должен иметь: трубочку, молоточек, рецептную книжку, часы, щипчики для языка и - желательно - электрический фонарик с головным обручем. Все это у Лепсиуса имелось. Все это он извлек и приступил к делу.
   - Давненько я вас не слушал, ваше превосходительство, - бормотал Лепсиус. - Пульс хорош, так, так... Цвет лица мне не нравится, шея тоже. А скажите, пожалуйста, как обстоит с теми симптомами, которые удручали вас в прошлом году?
   - Вы говорите о позвоночнике? Да, они не утихают, доктор. Я бы хотел, чтобы вы ими занялись.
   - Позвоночник, черт его побери! - вмешался де Монморанси. - Вот уж с месяц, как меня изводит эта беспричинная хромота, почему-то вызывающая боль в позвоночнике. Посмотрите и меня, Лепсиус.
   Глазки доктора под круглыми очками запрыгали, как фосфорические огоньки. Все три ступеньки, ведущие к носу, сжались взволнованным комочком. Он вскочил, впопыхах едва не рассыпав инструменты:
   - Я должен осмотреть вас. Необходимо раздеться. Выйдемте в соседнюю комнату.
   - Вот таков он всегда! - со вздохом сказал Гибгельд, когда виконт и Лепсиус скрылись за дверью. - Чуть дело коснется позвоночника, или, точнее, седалищного нерва, наш доктор на себя не похож - волнуется, мечется, раздевает больного и прелюбопытно его осматривает. Когда нет причин для осмотра, он их выдумывает из головы. Я видел трех турецких беев, претендентов на возрождение Османской империи, которых он ухитрился осмотреть ни с того ни с сего, под предлогом какой-то болезни...
   Между тем в соседней комнате виконт де Монморанси лениво предоставил доктору Лепсиусу изучать свою обнаженную спину. Толстяк был совершенно вне себя. Он пыхтел, прыгал, как кролик, вокруг больного, бормотал что-то по-латыни и, наконец, весь замер в созерцании.
   На что он смотрит? Он смотрит на позвоночник молодого француза, изящно пересекающий его белое с голубыми жилками тело. Все как будто в порядке, но предательская лупа в дрожащей руке Лепсиуса указывает на маленькое, с булавочную головку, пятнышко, ощущаемое как небольшая выпуклость.
   - Вот оно, вот оно! - забывшись, шепчет Лепсиус с выражением восторга и ужаса на лице. И внезапно задает виконту нелепый вопрос, не удивляющий француза только потому, что его лень сильнее, чем все остальные способности: - Вы пережили когда-нибудь сильный страх, виконт?
   - Во время русской революции, когда отняли мою концессию, - вздрогнув, отвечает француз. - Я не люблю революций. Мне пришлось тогда бежать от большевиков с территории моей концессии в Персию.
   - Прекрасно, прекрасно! Одевайтесь, мы вам пропишем великолепные капли.
   Между тем к генералу опять постучали. Вошли два новых гостя: высокий седой англичанин, пропитанный крепчайшим запахом табака, и странное кривоглазое существо, только что потерявшее сто миллионов подданных, выгнавших его из собственной страны.
   - Ваш нижайший слуга и союзник Но-Хом, - назвало себя с азиатской вежливостью существо, растягивая рот в улыбке.
   - Лорд Хардстон, - отрекомендовался англичанин.
   Сердечные рукопожатия. Опять "здравствуйте", "как поживаете" и пр. и пр. Но лорд Хардстон не расположен тратить время. Он оглядывается вокруг, смотрит на часы и отрывисто говорит:
   - Я только что видел Кресслинга. Он приказывает нам немедленно открыть заседание.
   - Позвольте, но еще нет Чиче.
   - Он будет. Дорогой Гибгельд, отпустите, пожалуйста, этого толстяка. Он, кажется, доктор?
   - Доктор Лепсиус.
   - А, так это знаменитый Лепсиус! Рад познакомиться. Однако время не терпит. Объявляю от имени председателя заседание открытым. Прошу всех посторонних удалиться!
   Лепсиус никогда не мог дождаться гонорара от постояльцев "Патрицианы". Тем не менее он уходил от них в состоянии, похожем на экстаз. Так и сейчас: прижимая к себе палку, он выскочил из N_2_А-Б с восторженным лицом и, не переставая бормотать про себя "так оно и есть", спустился к ожидавшему его авто.
   Сетто-диарбекирец укоризненно посмотрел ему вслед.
   - Тщеславный человек, - сказал он своей жене. - Только и подавай ему разных там претендентов да президентов. Любой турецкий паша, побирающийся в американских прихожих, ему интереснее, чем порядочный армянский труженик. А я бы всех этих знатных белибеев обоего пола, да еще их лакеев впридачу, с удовольствием променял на хороший салат из помидоров...
   - С луком! - вздохнув, отозвалась его супруга.
   7. ВСТРЕЧА В ЗАСТЕННОМ МИРЕ
   Как только Лепсиус удалился, лакей подвел хромающего виконта к креслу возле Гибгельда, помог ему сесть и вышел. Князь Феофан Оболонкин мелкой трусцой подошел к столу вместе с кривоглазым Но-Хомом, все еще пытаясь рассказать, что произошло с бароном Вестингаузом. Но в эту минуту в дверях показался сам барон Вестингауз, молодящийся старик с напудренным носом, нафабренными усами и желтофиолью в петлице, и это положило конец всем попыткам Оболонкина. В самую последнюю минуту, когда лорд Хардстон, подняв брови, в пятый раз извлек из кармана свой хронометр, появился и Рокфеллер-младший, небольшого роста прыщеватый пижон, извинившийся перед присутствующими за Рокфеллера-старшего.
   - Все еще болеет папаша? - с любопытством осведомился Феофан Иванович.
   - Все еще не может оправиться после узурпации власти в русской империи, - с готовностью ответил Рокфеллер-младший.
   Болезнь второго после Кресслинга американского миллиардера, приключившаяся тотчас же после русской революции и разгрома дивизии интервентов, собранной, обмундированной и вымуштрованной на его счет, была одной из любимых тем знатной публики, собиравшейся в отеле "Патрициана". Однако сегодня и этой теме посчастливилось не больше, чем похождениям барона Вестингауза.
   - Сядьте, господа претенденты! - громовым голосом провозгласил лорд Хардстон.
   Присутствующие расселись вокруг стола.
   Над ними, в каминной трубе, молодой человек с ярко-черным носом, черными щеками и лбом тоже уселся поудобнее - то-есть упер ноги выше головы в выступ трубы, а голову свесил вниз, прижав ухо к незаметной щели.
   - Мы обменяемся основными новостями о наших усилиях создания гармонических правительств в обоих полушариях земли, не дожидаясь синьора Чиче, господа! - снова начал Хардстон. - Время не терпит...
   - Скажите, какая любезность! - шепнул про себя Том-трубочист, сплевывая вниз. - Откуда он знает, что у меня каждая минуточка на счету?
   - Время не терпит, - повторил Хардстон, - поскольку акции на сегодняшней бирже начали падать и даже... - тут он пожал плечами с видом некоторого скептического недоверия к собственным своим словам, - даже фунты стерлингов пошатнулись.
   Вокруг стола раздались восклицания искреннего сочувствия.
   - Для абсолютной конспирации того, что сейчас будет сказано, по личной просьбе синьора перейдемте, господа, незамедлительно в его комнату, ключ от которой, - лорд Хардстон вынул из кармана ключ необыкновенно странной формы, - передан мне самим Чиче...
   Дальше Том-трубочист слушать не стал. Быстрее обезьяны он взметнулся по трубе, влез в какую-то заслонку, вынырнул из нее, повис над пустой ванной, раскачался, скакнул через нее в уборную и тут попал прямехонько на Дженни, убиравшую купальные принадлежности.
   - Ай, - вскрикнула Дженни, - ай! Кто вы такой?
   - Я черт, красавица. Ей-богу, черт!
   - Как бы не так, станут черти божиться! - недоверчиво произнесла Дженни, думая про себя: "Вот уж миссис Тиндик лопнет от зависти, если узнает, что я видела настоящего черта!"
   Но время ее раздумья было для Тома спасительным. Он тихонько попятился к двери и, не отворив ее, исчез.
   Дженни разинула рот.
   - Верь после этого пастору Русселю, - пробормотала она в душевном смятении, не сводя глаз с двери. - С чего это он уверяет, будто чудеса есть промысл божий? Черти-то, оказывается, тоже этим промышляют. Гляди-кось, прошел через запертую дверь, а она опять заперта с моей стороны.
   В это время Том, пролетев стрелой по коридору, вошел в шкаф, сделал два-три перехода по стене и очутился перед дверью синьора Чиче. Но он опоздал. Заседание уже началось перед самым его носом. И из-за несознательности ребят с обойной фабрики в Биндорфе он не мог проникнуть в комнату. Том чуть не заплакал со злости, что, разумеется, очень повредило бы профессиональному цвету его лица. Поблизости был камин. Он грустно вошел в него и провалился в трубу. Внизу, под страшным жаром кухонной плиты, в сетке всевозможных труб и цилиндров, Том нажал кнопку и шепнул:
   - Менд-месс!
   - Месс-менд! - тотчас же послышалось в ответ.
   Цилиндр раздвинулся, обнаружив мирно сидящего Ван-Гопа с каучуковыми трубками на ушах.
   - Почему ты ушел со сторожевого поста, Том?
   - А потому, что, черт их побери, они перебрались в комнату этого итальянца!
   - В комнату без номера?
   - Вот именно, Ван-Гоп. Я совершенно сдурел. Я метался по стенам, въехал на голову одной красотке, даже обчистился малость от такой переделки, а придумать ничего не могу.
   - Да, этим ты, Том, никогда особенно и не отличался. Удивляюсь, почему это ребята посадили именно тебя. Ну, да ладно, молчи и слушай. Алло, мисс Тоттер!
   Сквозь одну из каучуковых раковин послышалось:
   - Я слушаю. Это вы, Ван-Гоп?
   - Я. Соедините меня с Миком.
   - Сейчас не могу, требуют из конторы. Подождите.
   Ван-Гоп и Том принялись молча ждать.
   Через две минуты раздался голос мисс Тоттер:
   - Ван-Гоп, слушайте. Я вас соединила с Миком.
   Откуда-то, из отчаянной дали, глухо донеслось:
   - В чем дело?
   - Тингсмастер, помоги! - заговорил в трубку Ван-Гоп. - Совещание перебросили в комнату без номера. Том и я бессильны. А должно быть, они шушукаются не без важного дела.
   - Умеете орудовать зеркальным аппаратом? - донеслось по складам; Тингсмастер старался говорить внятно.
   Ван-Гоп взглянул на Тома, Том взглянул на Ван-Гопа.
   - Как будто не умеем, Мик, - сконфуженно ответил Ван-Гоп.
   - Иду сам, - раздалось из трубки.
   Как только водопроводчик повесил свой каучуковый телефон на место, трубочист не без ехидства толкнул приятеля легонько в бок:
   - Видать, Ван-Гоп, что и ты не особенно отличаешься этим самым...
   - Чем таким?
   - Смекалкой.
   И прежде чем Ван-Гоп смог дать ему подзатыльник, Том уже взлетел на самый верх цилиндра и превесело задрыгал оттуда пятками.
   Между тем широкоплечий русобородый силач в рабочей блузе, перепоясанной ремешком, положил на место рубанок у станка в ярко освещенной мастерской деревообделочной фабрики, счистил с себя стружки, оглянулся вокруг и внезапно исчез в стену. Он мчался со всех ног по темным, шириною не более аршина проходам, то и дело отряхиваясь от земли и водяных капель. Спустя десять минут проходы расширились, ноги его нащупали ступеньки, взбежали по ним, и вот из щели на свет появилась русая голова Тингсмастера с веселыми голубыми глазами из-под прямых пушистых бровей. Он огляделся вокруг: это была телеграфная вышка, самый высокий пункт фабричного городка Миддльтоуна. Отсюда, с высоты нескольких сот метров, протянута в Нью-Йорк сеть стальных канатов. Часть уходила к гигантским элеваторам, часть перебрасывала отсюда квадраты миддльтоунского сена в манеж Роллея, находившийся неподалеку от "Патрицианы". Как раз в эту минуту двое рослых рабочих подвешивали цепь от спрессованного квадрата к блоку на проводе.
   - Менд-месс, - шепотом сказал им блузник.
   - Месс-менд, - ответили ему оба. - Хотите прокатиться, Мик? Садитесь, садитесь.
   Через секунду, лежа на тюке сена и плотно прижав руки к бокам, Тингсмастер несся со скоростью стрелы в Нью-Йорк. Внизу, под ним, по телефонным проволокам неслись незримые людские тайны; их принимал на бумагу меланхолический Тони Уайт, телеграфист. Еще ниже, по земле, катил знаменитый экспресс североамериканской магистрали; но он должен был пробежать расстояние между Миддльтоуном и Нью-Йорком в полчаса, а Мик Тингсмастер сделал его в семь минут и три четверти. Тони Уайт не успел еще принять и первую телеграмму, как наш путешественник, спрыгнув на крышу манежа, никем не замеченный, исчез в одном из отверстий между железными обшивками. Спустя три минуты он добрался до цилиндра, где Ван-Гоп в бессильной ярости на Тома бомбардировал его пятки кусочками жеваной газетной бумаги.
   Мик Тингсмастер поглядел на обоих с укоризной:
   - Я вижу, ребята, вы тут развлекаетесь. А те наверху, можете мне поверить на слово, времени не теряют. Марш наверх!
   Он засветил карманный фонарик, и все трое помчались по трубам. Но Тингсмастер внезапно остановился, приложил ухо к металлической облицовке, прислушался, издал невнятное восклицание, потом вернулся на несколько шагов. Здесь он снова остановился, вынул складной метр, бумагу и карандаш и стал что-то вымерять. По-видимому, результаты измерения не очень-то его утешили, так как Ван-Гоп и Том услышали ироническое посвистывание, что служило у Мика знаком крайней досады. К их удивлению, он вынул и молоток, которым постучал в разных местах коридора. Затем, не говоря ни слова, продолжал путь, но уже не с прежней поспешностью. Войдя в стеклянный шкаф, откуда можно было видеть дверь ненумерованной комнаты, он обернулся к товарищам: