Страница:
Вообще надо отметить, что на данном этапе дружба установилась самая закадычная. Рассматривались даже проекты о переселении в СССР полумиллиона немцев с выделением им земли (в местах, где жители вымерли от голода 1921-22 гг.), что позволяло бы Германии облегчить проблему безработицы, а Советам - восстановления сельского хозяйства. В обмен на германские патенты советское руководство предлагало немцам наладить на территории СССР выпуск любого вооружения и военной техники в обход международных санкций. Велись переговоры о совместном производстве самолетов с заводами "Альбатрос" и подводных лодок - с промышленниками Бломом и Фоссом, о строительстве завода боеприпасов с Крупном. Ему же предлагались в концессию крупнейшие оборонные заводы Петрограда - Путиловский и Охтинский. 15. 3. 1922 г. был подписан договор с фирмой "Юнкере" на поставку самолетов и строительство военных предприятий в СССР - эти предприятия должны были служить и для производства вооружения для Рейхсвера, поэтому в проекте участвовало и германское правительство, выделившее "Юнкерсу" 600 млн. марок, в результате чего началось оборудование авиазаводов в Филях и Харькове. На подобных условиях было достигнуто и соглашение о строительстве совместного предприятия по производству боевых отравляющих веществ, и в г. Иващенково планировалось создание завода "Берсоль" с производительностью до 6 т. иприта в день.
Но кстати, и международная обстановка в целом складывалась в начале 20-х для большевиков более чем благоприятно. В Крыму и Холмогорах десятки тысяч людей гнали на расстрелы, шло беспрецедентное по жестокости подавление крестьянских восстаний, миллионы жертв вымирали от голода, а в это же время, в 1921 г., правительства западных держав напропалую пытались нормализовать отношения с Кремлем. И кроме Германии, торговые соглашения с Советами успели заключить Англия, Италия, прибалтийские республики. Если в 1913 г. в Голландии даже существовал общественный Комитет помощи политзаключенным в России, который ставил перед собой задачи "информировать Европу о преступлениях в царских тюрьмах" и бороться "против тюрем и казней русского самодержавия", то теперь правительственные и общественные круги Запада на информацию о зверствах большевиков и призывы о помощи сухо отвечали, что их реакция "будет истолкована как вмешательство во внутренние русские дела" или даже, что "официальный протест может быть истолкован как сочувствие контрреволюционным элементам". И даже Международный конгресс Лиг защиты Прав Человека по докладу П. Н. Милюкова принял очень обтекаемую и смехотворную резолюцию - дескать, стало известно, что в России "около тысячи" граждан приговорены к смертной казни или "нескольким годам заключения". И потому съезд "считает своим долгом настаивать перед советскими властями на отмене смертных приговоров и на широкой амнистии". А, кроме того, "съезд требует, чтобы русское правительство ускорило момент восстановления свободы слова и печати, ибо эти свободы являются необходимыми условиями развития республики". Ну а зарубежная социал-демократия вообще отметала все обвинения в адрес большевиков как "буржуазную клевету" и происходящее в России объявляла "великим социальным экспериментом".
Ну кого на самом деле интересовали жизни каких-то там русских? "Права человека" и прочие подобные вопросы во все времена были лишь орудием политики. А в начале 20-х политические и экономические соображения диктовали Западу как раз обратное. Россию сочли достаточно "ослабленной" в результате гражданской войны, и стало быть, не представляющей больше опасности в качестве мирового конкурента. Так что настраивать против нее общественное мнение, вроде, больше не требовалось. Зато Европу лихорадили экономические кризисы, переходящие и в политические - то в одной, то в другой стране правительственные кабинеты вынуждены были подавать в отставку или висели на волоске. А налаживание связей с Совдепией давало надежду на улучшение ситуации - и соответственно, на спасение своих портфелей. Мало того, в создавшихся условиях возникала надежда поставить Россию под свой контроль и распространить на нее свое влияние. Поэтому более выгодным было старательно не замечать всяких там "гуманитарных катастроф" и ужасов режима.
Соответственно, и средства массовой информации тоже сменили тон. Если в 1918-19 гг. большевики изображались эдакими карикатурными убийцами-комиссарами (каковыми они и были на самом деле - разве что не карикатурными), то теперь те же газеты стали ошарашивать читателей сенсационными открытиями, что некоторые из этих убийц-комиссаров, оказывается, имеют высшее образование, знают иностранные языки, умеют остроумно пошутить - то есть, в принципе, люди-то "культурные"... Что вполне естественно, так как при "свободе слова" в мелочах и частностях, западные средства массовой информации во все времена были орудиями политики и деловых кругов, и в главных вопросах никогда не противоречили господствующим установкам. А со своей стороны, и советская власть внешне подыгрывала подобным тенденциям, подкрашивая и ретушируя свой имидж. Объявляла и тиражировала на весь мир постановления об амнистии белогвардейцам, указанные в предыдущей главе. "Страшную" ВЧК преобразовала в "безобидное" ГПУ, демонстративно лишенное права внесудебных расправ - тут же и возвращенного казуистическими оговорками.
Конечно, подобные "смягчения режима" были шиты белыми нитками и вряд ли смогли бы кого-нибудь обмануть. Кроме тех, кто хотел быть обманутыми. Но общими усилиями обеих сторон получалось, что в деловых контактах с большевиками и впрямь нет ничего страшного и предосудительного. И стоило Москве в ноябре 1921 г. поманить Запад одной лишь возможностью признания долгов царского правительства, выгодами освоения своего огромного рынка сырья и сбыта в обмен на признание, как все претензии, международные и общечеловеческие нормы, были забыты и отброшены окончательно. В январе 1922 г., состоялась Каннская конференция Верховного Совета Антанты, принявшая решения "о взаимном признании различных систем собственности и различных политических форм, существующих в настоящее время в разных странах". И о созыве Генуэзской общеевропейской конференции по экономическим и финансовым вопросам - с участием Советской России. Вот вам и демократическая "принципиальность".
И западных политиков коммунисты обставили, как детей. Конференцию, задуманную как чисто экономическую, они быстро превратили в свою политическую трибуну. Большевистские дипломаты били западных политиков на их поле и их же традиционным оружием - юридическим крючкотворством, требуя пунктуального выполнения международных законов и правил. В то время как сами коммунисты никакими международными требованиями себя не связывали и связывать не желали. А Запад, который при вступлении в контакт с ними заведомо отказался от претензий по поводу прав человека, "политических форм" и "систем собственности", потерял опору для каких бы то ни было ответных требований. Раз Европа де-факто признала советское правительство законным, то иностранная интервенция и поддержка Антантой антибольшевистской борьбы действительно и впрямь выступали актом ничем не спровоцированной агрессии. И вместо признания долгов ошеломленные "партнеры" получили ответный счет.
Конференция нанесла и сокрушительный удар по остаткам белогвардейских формирований. На основе тех же международных законов советская делегация учинила крупный скандал, требуя роспуска, "незаконных вооруженных формирований" - в первую очередь, армии Врангеля, хотя и разбросанной по нескольким странам, но еще сохранявшей боеспособность. И Запад, пытающийся ублажить Москву, тут же выразил готовность принести в жертву совершенно ненужных и мешающих ему белых союзников, поэтому под давлением Англии и Франции в Югославии и Болгарии стали предпринимать шаги по ликвидации белых воинских структур.
И уж совсем позорно обделалась западноевропейская дипломатия, вздумав переиграть складывающиеся советско-германские связи. Немцы прибыли на конференцию в надежде добиться смягчения наложенных на их страну экономических требований. Но не тут-то было - державы Антанты ни на какие уступки не шли, да еще и всемерно демонстрировали унизительное отношение к германской делегации, разбив все иллюзии о нормализации отношений с французами и англичанами. Зато большевиков Запад готов был даже включить в число стран-победительниц, обещая им за признание дореволюционных долгов уделить "законную" долю немецких репараций. Что казалось авторам плана чрезвычайно хитрым ходом. Во-первых, торпедировалось сближение между Москвой и Берлином. А во-вторых, к 1922 г. уже становилось ясно, что получить такую огромную сумму с Германии то ли получится, то ли нет, а если получится - то когда еще. Так что более надежным выглядело сорвать куш с России, а она уж пусть сама у немцев вытрясает, если сможет. Да только советская делегация на этот примитивный крючок не клюнула, а предпочла воспользоваться грубыми ошибками держав Антанты. И открыла карты представителям Германии, уговорив их в ночь на 16 апреля подписать Раппальский договор о восстановлении в полном объеме дипломатических отношений, взаимном отказе от претензий и торгово-экономических связях. Ошеломленные таким сюрпризом страны-победительницы не нашли ничего лучшего, как отреагировать новыми оскорблениями и угрозами в адрес немцев, и тем самым, разумеется, дали дополнительный толчок их сближению с Москвой.
Ну а США, хоть и не участвовали в Генуэзской конференции, со своей стороны тоже приложили руку к усилению советского режима. Например, фактически подарили большевикам Дальний Восток. Когда в 1919 г. по решению Совета Антанты и конгресса США американские войска вынуждены были уйти с российской территории, кабинет президента Вильсона не преминул сделать весьма предусмотрительный шаг. 30. 1. 1920 г. госдепартамент вручил послу Японии в Вашингтоне меморандум, что "Американское правительство не будет иметь никаких возражений, если у Японии возникнет решение продолжать одностороннее размещение своих войск в Сибири, или послать подкрепление в случае необходимости, или продолжать оказывать помощь в операциях Транссибирской или Китайской Восточной железнодорожных магистралей". В данном случае оставался расчет, что рано или поздно подобное соседство может привести к советско-японскому столкновению с последствиями, печальными для большевиков.
Однако вслед за Вильсоном к власти пришел скандальный кабинет Гардинга, и этот стратегический ход был аннулирован. Любая моральная подоплека политики немедленно была сразу вытеснена коммерческой. И хотя формально США еще долго держались принципа "непризнания" СССР, но уже в 1920-21 гг. в Москву помчались неофициальные эмиссары Вашингтона, прощупывая возможности получения выгодных концессий, торговых сделок и даже... предлагая взамен экономических приобретений помощь против Японии. Потому что с точки зрения большого бизнеса Япония являлась главным конкурентом США в Тихоокеанском регионе, и правительство Гардинга круто взялось прижимать ее-1 интересы. Надавили на Токио и в вопросе об уходе с Дальнего Востока - опять же, не из-за симпатий к коммунистам, а из-за того, что не желали усиления японцев. Окончательно эта политика сформулировалась на Вашингтонской конференции в ноябре 1921- феврале 1922 гг., по решениям которой Япония вынуждена была оставить Приморье красным.
4. К мировой революции
Самое парадоксальное, что все эти потуги к ублажению и приручению большевиков происходили в то время, как сами кремлевские руководители вот-вот собирались развязать... новую мировую войну. Потому что главным направлением деятельности, да и смыслом существования советского государства все еще считалась мировая революция. (Даже высшая государственная награда - Орден Красного Знамени - по официальному статусу значился "символом мировой социалистической революции", и в приказах о награждении назывался так вплоть до конца 20-х). И после двух неудачных попыток 1919 и 1920 гг. активно готовилась третья. Относительно нее существовали две теории - "индустриальная" и "аграрная". Согласно первой, самым подходящим объектом для следующего взрыва признавалась Германия, и ее промышленный потенциал вместе с человеческими и идеологическими ресурсами России должен был обеспечить победу над "империализмом" Англии и Франции.
Сторонники второй теории опирались на "отечественный опыт", считая, что легче организовать революции в слабо развитых, аграрных странах. Согласно этим схемам, эпицентром взрыва должны были стать вечно неспокойные государства Балкан. Отсюда, как предполагалось, процесс перекинется в Италию, где как раз бурлила фашистская революция Муссолини - выдвигалось мнение, что ее, как и Февральскую, можно раскрутить до социалистической. А уж дальше, с Балкан и Италии разгоревшийся всеобщий пожар захватит Венгрию, Австрию и Германию.
В 1921-22 гг. данный вариант развития событий казался более вероятным, и самой подходящей страной для инициирования процесса выглядела Болгария. Здесь сложилась критическая ситуация, очень напоминающая Россию 1917-го. По причине продиктованных победителями "демократических реформ" фигура царя стала чисто номинальной, а правящей партией был Болгарский земледельческий союз - что-то вроде российских эсеров. Слабенькое правительство Стамболийского заняло соглашательскую позицию и шло на одну уступку за другой крайне-левым. Вовсю орудовала коминтерновская "пятая колонна", щедро финансируемая из Москвы, в качестве полномочных эмиссаров сюда были присланы Х. Боев и Б. Шпак. Умело обыгрывалось среди населения и унижение капитулянтского мира, и вызванные им экономические трудности, использовались готовые военные кадры из расформированных частей. Вся страна была опутана большевистской агентурой - вплоть до начальника жандармерии Мустанова и софийского градоначальника Трифонова.
Коминтерн и компартия Болгарии взяли курс на вооруженное восстание. В 1922 г. для инспектирования на месте приезжали видные коминтерновские руководители Пятницкий и Комиссаров. Из Одессы перебрасывалось оружие и боевые отряды. А на помощь восставшим, по просьбе нового "правительства", разумеется, пришла бы Красная Армия, как это уже было в Средней Азии, республиках Закавказья, Монголии... Подобный взрыв действительно грозил грандиозными последствиями, поскольку сомкнулся бы с гражданской войной в Турции, наверняка ударил бы по Румынии, мог перехлестнуть в постреволюционную Венгрию и волнуемую национальными противоречиями Югославию. Тем более, что подавить восстание и противостоять советскому вторжению Болгария не смогла бы, оставшись по условиям капитуляции почти без вооруженные сил. Спасли положение... опять русские белогвардейцы, хотя на этот раз и случайно. По договоренности с правительством Стамболийского в Болгарии была размещена часть армии Врангеля - казаки, отборный корпус Кутепова. И революционеры не без основания боялись иметь дело с таким сплоченным высокопрофессиональным контингентом.
Поэтому заговорщикам пришлось вносить коррективы в свои планы и заняться сперва ликвидацией и нейтрализацией этой помехи. В стране была раздута антиврангелевская кампания, организовывались демонстрации и митинги с требованиями выдворить белогвардейцев. А одновременно разыгрывались и закулисные интриги, которые постепенно достигли своей цели. По наводкам советских спецслужб и обвинениям в заговоре, для доказательства которых были подброшены нужные фальшивки, болгарские власти арестовали и выслали за рубеж все руководство во главе с Кутеповым, белогвардейские части разоружались, стали приниматься меры для их постепенного рассредоточения и перевода на положение гражданских беженцев. Но и коммунисты, пока не была ликвидирована угроза, были вынуждены откладывать свое восстание.
А между тем, в 1923 г. стремительно начала обостряться ситуация в Германии. Тут нарастал тяжелейший хозяйственно-экономический кризис. И политический тоже. Под предлогом приостановившейся выплаты репараций Франция беспардонно оккупировала Рурскую область и попыталась окончательно закрепить за собой Саар, переданный на 15 лет под управление Лиги Наций что, конечно же, возмутило всех немцев. А политика "пассивного сопротивления", которую выбрало правительство Германии, вызывала всеобщее недовольство. Все экономические, политические и финансовые факторы, дополняя друг друга, привели к беспрецедентному скачку инфляции - за 6 недель курс марки обвалился в тысячу раз. Состояния и накопления улетучивались мгновенно, рынок оказался парализованным, фирмы прогорали, а заводы останавливались. И в Москве решили, что революция в Германии назрела. Пошли переговоры Исполкома Коминтерна, ЦК РКП(б) и руководства компартии Германии.
23. 8. 23 г. состоялось заседание Политбюро по данному вопросу. Присутствовали Сталин, Каменев, Зиновьев, Троцкий, Радек, Бухарин, Цюрупа, Пятаков. Радек как член Исполкома Коминтерна сделал доклад о революционной ситуации в Германии. Троцкий горячо отстаивал необходимость использовать столь благоприятную возможность и азартно доказывал, что пришел момент поставить на карту все - то бишь само советское государство. Дескать, международные империалисты не допустят победы революции у немцев, обрушатся на них своими военными силами. Ну а СССР поможет "германскому пролетариату" - вот тут-то и произойдет решающая схватка. Остальные лидеры - Сталин, Зиновьев, Каменев, высказывались более осторожно. То есть, вроде и не против "мировой революции", но и безоглядно рисковать ради "журавля в небе" собственной страной и властью тоже не желали.
В итоге, была создана комиссия ЦК в составе Радека, зам. председателя ВСНХ Пятакова, зам. председателя ГПУ Уншлихта и наркома труда Шмидта, немца по национальности. Все они отправились в Германию, и на каждого были возложены свои задачи. Радеку вменялось руководство германской компартией, Шмидту - организация революционных ячеек в профсоюзах, чтобы после переворота превратить их в Советы, Пятакову - общая координация работы и связь с Москвой, Уншлихту - снабжение оружием, организация вооруженных отрядов, местного ЧК и кампании "красного террора" после победы (да, это тоже было запланировано заранее). Позже в комиссию был кооптирован и полпред Крестинский - для финансирования революции из коммерческих фондов Госбанка, делегированных в Берлине.
Кроме них, для подготовки и руководства восстанием откомандировывались в Германию Ларин, Берзин, Тухачевский, Крылов (Соболевский), Ягода (правильно - Иегуди), направлялись выпускники и слушатели спецфакультета академии РККА для закладки баз с оружием и формирования отрядов боевиков. Было мобилизовано для переброски за границу около 20 тыс. коммунистов, владеющих немецким языком. Троцкого ввели в состав Исполкома Коминтерна, он занялся подготовкой внешнего вторжения. Для грядущей революции было решено также выделить зерно, продовольствие, и подтянуть эти запасы к границе. Деньги выделялись практически без счета. И расходовались тоже без счета секретарша берлинского резидента Рейха (того самого, которого направил еще Ленин) при последующем разбирательстве давала показания, что чемоданы, сумки и коробки с деньгами валялись у них повсюду, мешали проходу, загромождали столы и стулья, путались под ногами.
В сентябре состоялось еще одно заседание Политбюро, на котором была определена точная дата восстания - 9 ноября, в пятую годовщину германской революции. Сценарий предполагался такой: 7 ноября, в годовщину российской революции, предписывалось организовать манифестации. При их проведении "красные сотни" Уншлихта должны были спровоцировать беспорядки и вызвать полицию на столкновения, чтобы пролилась кровь. Ну а потом следовало раздуть "народное возмущение" по этому поводу и нанести главный удар.
Красные части, в основном - кавалерийские, начали выдвижение к западным границам. Советский эмиссар Копп вел в Варшаве тайные переговоры о пропуске войск через польскую территорию. За это Польше обещали отдать Восточную Пруссию, а также обеспечить беспошлинный транзит ее товаров через СССР. Так что за 16 лет до того, как немцы и Москва поделили Польшу, полякам тоже предлагали поделить Германию. При этом в коммунистическом руководстве строились умозаключения, что Восточная Пруссия - юнкерская и крестьянская область, в период революции здесь может образоваться мощный центр сопротивления, так же как в России - на Дону. Вот пусть поляки и возятся с немецкими "беляками". А очутившись между СССР и красной Германией, сама Польша от большевиков никуда уже не денется. И варшавским политикам, участвующим в переговорах, предлагаемые условия казались очень заманчивыми. Да вот только не доверяли они советской стороне.
И имели для этого все основания. Потому что массированную подготовку к "мировой революции" разные ведомства вели кто во что горазд, правая рука не знала, что делает левая. И если по линии Наркоминдела шли переговоры, то Разведупр РККА в это же время активизировал своих "партизан", а руководство ГПУ еще с весны, когда обозначилось обострение в Германии, решило, что и Польша должна "подтянуться". Ну а как же иначе? Разве Дзержинский мог упустить шанс стать большевистским правителем на своей родине? И пошло ее "подтягивание" к революционной ситуации с помощью терроризма, начался так называемый "бомбовый период". Взрывы гремели то в помещении правой партии или редакции, то левой, чтобы внести дезорганизацию и дать свободу домыслам и взаимным обвинениям. Осуществляла теракты боевая организация под руководством польских офицеров-коммунистов Багинского и Вечоркевича, действовавших под контролем чекиста Логановского и Уншлихта. Несколько раз организовывались покушения на Пилсудского. Мощный взрыв готовился 3. 5. 23 г. при открытии памятника Понятовскому, на котором должны были присутствовать и правительство, и политические лидеры, и иностранные делегации, в том числе французский маршал Фош. Но произошла утечка информации, и теракт пришлось отменить.
Несогласованность действий в Польше была не единственной накладкой. В сентябре наконец-то поступила команда на революцию в Болгарии - хотя это направление становилось теперь второстепенным. Однако время здесь было упущено. Пока шла возня с выдворением и разоружением белогвардейцев, правые силы страны сумели сорганизоваться, и в июне 23-го пришли к власти, свергнув слабое правительство Земледельческого союза. Причем коммунисты получили приказ ни в коем случае не поддерживать "социал-демократов", а сохранять боевой потенциал для собственного восстания. Когда же они сами выступили, то власть была уже посильнее, чем при Стамболийском, и революционеров разгромили без особого труда.
Кстати, аналогичное отношение к социал-демократии было характерно и для Германии. По воспоминаниям Беседовского, Радек, проезжая со своей женой Рейснер через Варшаву, устроил инструктаж для сотрудников полпредства. Он сообщил, что после революции немцы тут же разорвут Версальский договор и начнут войну с Францией, и поэтому он намерен ориентироваться на сотрудничество не только с коммунистическими, но и националистическими кругами. Как он выразился: "Немецкая социал-демократия гораздо опаснее для нас, чем националисты. Она отнимает у нас рабочие массы, без которых мы не можем раскачать революционного движения в Германии. Националисты сыграют положительную роль. Они мобилизуют большие массы и бросят их на Рейн против французского империализма вместе с первыми красногвардейскими отрядами немецкого пролетариата".
И в связи с этим представляется весьма любопытным, что первое открытое выступление гитлеровцев, так называемый "пивной путч" в Мюнхене, произошел именно 9 ноября 1923 г. То есть, был согласован по времени с предполагаемым восстанием коммунистов. О какой-либо конкретной договоренности в данном случае история умалчивает, но крайне сомнительно, чтобы столь четкое совпадение могло быть случайным. Так что и первый пример сотрудничества Гитлера с СССР приходится не на 1939 г., а на 16 лет раньше.
Еще одна накладка вышла с самой компартией Германии. Там шли межфракционные раздоры между так называемой "группой Брандлера", представлявшей официальное руководство, и группой "Маслова - Рут Фишер", державшейся особняком от Коминтерна. В преддверии надвигающихся событий конфликт решили срочно устранить.
Лидерам второй группировки угрожали, что Уншлихт их ликвидирует, предлагали взять отступного и уехать за границу. Но они оказались "идейными" и не соглашались ни в какую. Но попутно выяснилось, что вообще руководство КПГ в качестве "боевого штаба" никуда не годится, и уровень его работы оставляет желать много лучшего. Было признано, что "компартия не подготовлена к быстрым и решительным действиям". И из ЦК КПГ центр подготовки переместился в советское полпредство - на аппарат берлинского представительства во главе с Крестинским легли теперь и закупка оружия, и его транспортировка, и оргработа.
А тут еще и накладка с финансами - значительная часть тех бессчетных сумм, которые поступали по разным каналам на нужды революции, испарилась в результате безудержной германской инфляции, потому что не все удавалось обратить в твердую валюту. Впрочем, на самом деле ситуация обстояла гораздо проще - ленинский доверенный Рейх проворовался, только и всего. Сколько он упер, пользуясь такой возможностью, навсегда осталось тайной. Ну а какие-то деньги он действительно оставил в жертву инфляции, чтобы потом сам черт не разобрался, что и по каким причинам пропало. В дальнейшем было назначено расследование, благодаря покровительству "старых ленинцев" вроде Крупской, Радека и др. Рейх сумел выкрутиться, даже не подмочив репутацию, но сразу после этого все же предпочел сбежать в США.
Но кстати, и международная обстановка в целом складывалась в начале 20-х для большевиков более чем благоприятно. В Крыму и Холмогорах десятки тысяч людей гнали на расстрелы, шло беспрецедентное по жестокости подавление крестьянских восстаний, миллионы жертв вымирали от голода, а в это же время, в 1921 г., правительства западных держав напропалую пытались нормализовать отношения с Кремлем. И кроме Германии, торговые соглашения с Советами успели заключить Англия, Италия, прибалтийские республики. Если в 1913 г. в Голландии даже существовал общественный Комитет помощи политзаключенным в России, который ставил перед собой задачи "информировать Европу о преступлениях в царских тюрьмах" и бороться "против тюрем и казней русского самодержавия", то теперь правительственные и общественные круги Запада на информацию о зверствах большевиков и призывы о помощи сухо отвечали, что их реакция "будет истолкована как вмешательство во внутренние русские дела" или даже, что "официальный протест может быть истолкован как сочувствие контрреволюционным элементам". И даже Международный конгресс Лиг защиты Прав Человека по докладу П. Н. Милюкова принял очень обтекаемую и смехотворную резолюцию - дескать, стало известно, что в России "около тысячи" граждан приговорены к смертной казни или "нескольким годам заключения". И потому съезд "считает своим долгом настаивать перед советскими властями на отмене смертных приговоров и на широкой амнистии". А, кроме того, "съезд требует, чтобы русское правительство ускорило момент восстановления свободы слова и печати, ибо эти свободы являются необходимыми условиями развития республики". Ну а зарубежная социал-демократия вообще отметала все обвинения в адрес большевиков как "буржуазную клевету" и происходящее в России объявляла "великим социальным экспериментом".
Ну кого на самом деле интересовали жизни каких-то там русских? "Права человека" и прочие подобные вопросы во все времена были лишь орудием политики. А в начале 20-х политические и экономические соображения диктовали Западу как раз обратное. Россию сочли достаточно "ослабленной" в результате гражданской войны, и стало быть, не представляющей больше опасности в качестве мирового конкурента. Так что настраивать против нее общественное мнение, вроде, больше не требовалось. Зато Европу лихорадили экономические кризисы, переходящие и в политические - то в одной, то в другой стране правительственные кабинеты вынуждены были подавать в отставку или висели на волоске. А налаживание связей с Совдепией давало надежду на улучшение ситуации - и соответственно, на спасение своих портфелей. Мало того, в создавшихся условиях возникала надежда поставить Россию под свой контроль и распространить на нее свое влияние. Поэтому более выгодным было старательно не замечать всяких там "гуманитарных катастроф" и ужасов режима.
Соответственно, и средства массовой информации тоже сменили тон. Если в 1918-19 гг. большевики изображались эдакими карикатурными убийцами-комиссарами (каковыми они и были на самом деле - разве что не карикатурными), то теперь те же газеты стали ошарашивать читателей сенсационными открытиями, что некоторые из этих убийц-комиссаров, оказывается, имеют высшее образование, знают иностранные языки, умеют остроумно пошутить - то есть, в принципе, люди-то "культурные"... Что вполне естественно, так как при "свободе слова" в мелочах и частностях, западные средства массовой информации во все времена были орудиями политики и деловых кругов, и в главных вопросах никогда не противоречили господствующим установкам. А со своей стороны, и советская власть внешне подыгрывала подобным тенденциям, подкрашивая и ретушируя свой имидж. Объявляла и тиражировала на весь мир постановления об амнистии белогвардейцам, указанные в предыдущей главе. "Страшную" ВЧК преобразовала в "безобидное" ГПУ, демонстративно лишенное права внесудебных расправ - тут же и возвращенного казуистическими оговорками.
Конечно, подобные "смягчения режима" были шиты белыми нитками и вряд ли смогли бы кого-нибудь обмануть. Кроме тех, кто хотел быть обманутыми. Но общими усилиями обеих сторон получалось, что в деловых контактах с большевиками и впрямь нет ничего страшного и предосудительного. И стоило Москве в ноябре 1921 г. поманить Запад одной лишь возможностью признания долгов царского правительства, выгодами освоения своего огромного рынка сырья и сбыта в обмен на признание, как все претензии, международные и общечеловеческие нормы, были забыты и отброшены окончательно. В январе 1922 г., состоялась Каннская конференция Верховного Совета Антанты, принявшая решения "о взаимном признании различных систем собственности и различных политических форм, существующих в настоящее время в разных странах". И о созыве Генуэзской общеевропейской конференции по экономическим и финансовым вопросам - с участием Советской России. Вот вам и демократическая "принципиальность".
И западных политиков коммунисты обставили, как детей. Конференцию, задуманную как чисто экономическую, они быстро превратили в свою политическую трибуну. Большевистские дипломаты били западных политиков на их поле и их же традиционным оружием - юридическим крючкотворством, требуя пунктуального выполнения международных законов и правил. В то время как сами коммунисты никакими международными требованиями себя не связывали и связывать не желали. А Запад, который при вступлении в контакт с ними заведомо отказался от претензий по поводу прав человека, "политических форм" и "систем собственности", потерял опору для каких бы то ни было ответных требований. Раз Европа де-факто признала советское правительство законным, то иностранная интервенция и поддержка Антантой антибольшевистской борьбы действительно и впрямь выступали актом ничем не спровоцированной агрессии. И вместо признания долгов ошеломленные "партнеры" получили ответный счет.
Конференция нанесла и сокрушительный удар по остаткам белогвардейских формирований. На основе тех же международных законов советская делегация учинила крупный скандал, требуя роспуска, "незаконных вооруженных формирований" - в первую очередь, армии Врангеля, хотя и разбросанной по нескольким странам, но еще сохранявшей боеспособность. И Запад, пытающийся ублажить Москву, тут же выразил готовность принести в жертву совершенно ненужных и мешающих ему белых союзников, поэтому под давлением Англии и Франции в Югославии и Болгарии стали предпринимать шаги по ликвидации белых воинских структур.
И уж совсем позорно обделалась западноевропейская дипломатия, вздумав переиграть складывающиеся советско-германские связи. Немцы прибыли на конференцию в надежде добиться смягчения наложенных на их страну экономических требований. Но не тут-то было - державы Антанты ни на какие уступки не шли, да еще и всемерно демонстрировали унизительное отношение к германской делегации, разбив все иллюзии о нормализации отношений с французами и англичанами. Зато большевиков Запад готов был даже включить в число стран-победительниц, обещая им за признание дореволюционных долгов уделить "законную" долю немецких репараций. Что казалось авторам плана чрезвычайно хитрым ходом. Во-первых, торпедировалось сближение между Москвой и Берлином. А во-вторых, к 1922 г. уже становилось ясно, что получить такую огромную сумму с Германии то ли получится, то ли нет, а если получится - то когда еще. Так что более надежным выглядело сорвать куш с России, а она уж пусть сама у немцев вытрясает, если сможет. Да только советская делегация на этот примитивный крючок не клюнула, а предпочла воспользоваться грубыми ошибками держав Антанты. И открыла карты представителям Германии, уговорив их в ночь на 16 апреля подписать Раппальский договор о восстановлении в полном объеме дипломатических отношений, взаимном отказе от претензий и торгово-экономических связях. Ошеломленные таким сюрпризом страны-победительницы не нашли ничего лучшего, как отреагировать новыми оскорблениями и угрозами в адрес немцев, и тем самым, разумеется, дали дополнительный толчок их сближению с Москвой.
Ну а США, хоть и не участвовали в Генуэзской конференции, со своей стороны тоже приложили руку к усилению советского режима. Например, фактически подарили большевикам Дальний Восток. Когда в 1919 г. по решению Совета Антанты и конгресса США американские войска вынуждены были уйти с российской территории, кабинет президента Вильсона не преминул сделать весьма предусмотрительный шаг. 30. 1. 1920 г. госдепартамент вручил послу Японии в Вашингтоне меморандум, что "Американское правительство не будет иметь никаких возражений, если у Японии возникнет решение продолжать одностороннее размещение своих войск в Сибири, или послать подкрепление в случае необходимости, или продолжать оказывать помощь в операциях Транссибирской или Китайской Восточной железнодорожных магистралей". В данном случае оставался расчет, что рано или поздно подобное соседство может привести к советско-японскому столкновению с последствиями, печальными для большевиков.
Однако вслед за Вильсоном к власти пришел скандальный кабинет Гардинга, и этот стратегический ход был аннулирован. Любая моральная подоплека политики немедленно была сразу вытеснена коммерческой. И хотя формально США еще долго держались принципа "непризнания" СССР, но уже в 1920-21 гг. в Москву помчались неофициальные эмиссары Вашингтона, прощупывая возможности получения выгодных концессий, торговых сделок и даже... предлагая взамен экономических приобретений помощь против Японии. Потому что с точки зрения большого бизнеса Япония являлась главным конкурентом США в Тихоокеанском регионе, и правительство Гардинга круто взялось прижимать ее-1 интересы. Надавили на Токио и в вопросе об уходе с Дальнего Востока - опять же, не из-за симпатий к коммунистам, а из-за того, что не желали усиления японцев. Окончательно эта политика сформулировалась на Вашингтонской конференции в ноябре 1921- феврале 1922 гг., по решениям которой Япония вынуждена была оставить Приморье красным.
4. К мировой революции
Самое парадоксальное, что все эти потуги к ублажению и приручению большевиков происходили в то время, как сами кремлевские руководители вот-вот собирались развязать... новую мировую войну. Потому что главным направлением деятельности, да и смыслом существования советского государства все еще считалась мировая революция. (Даже высшая государственная награда - Орден Красного Знамени - по официальному статусу значился "символом мировой социалистической революции", и в приказах о награждении назывался так вплоть до конца 20-х). И после двух неудачных попыток 1919 и 1920 гг. активно готовилась третья. Относительно нее существовали две теории - "индустриальная" и "аграрная". Согласно первой, самым подходящим объектом для следующего взрыва признавалась Германия, и ее промышленный потенциал вместе с человеческими и идеологическими ресурсами России должен был обеспечить победу над "империализмом" Англии и Франции.
Сторонники второй теории опирались на "отечественный опыт", считая, что легче организовать революции в слабо развитых, аграрных странах. Согласно этим схемам, эпицентром взрыва должны были стать вечно неспокойные государства Балкан. Отсюда, как предполагалось, процесс перекинется в Италию, где как раз бурлила фашистская революция Муссолини - выдвигалось мнение, что ее, как и Февральскую, можно раскрутить до социалистической. А уж дальше, с Балкан и Италии разгоревшийся всеобщий пожар захватит Венгрию, Австрию и Германию.
В 1921-22 гг. данный вариант развития событий казался более вероятным, и самой подходящей страной для инициирования процесса выглядела Болгария. Здесь сложилась критическая ситуация, очень напоминающая Россию 1917-го. По причине продиктованных победителями "демократических реформ" фигура царя стала чисто номинальной, а правящей партией был Болгарский земледельческий союз - что-то вроде российских эсеров. Слабенькое правительство Стамболийского заняло соглашательскую позицию и шло на одну уступку за другой крайне-левым. Вовсю орудовала коминтерновская "пятая колонна", щедро финансируемая из Москвы, в качестве полномочных эмиссаров сюда были присланы Х. Боев и Б. Шпак. Умело обыгрывалось среди населения и унижение капитулянтского мира, и вызванные им экономические трудности, использовались готовые военные кадры из расформированных частей. Вся страна была опутана большевистской агентурой - вплоть до начальника жандармерии Мустанова и софийского градоначальника Трифонова.
Коминтерн и компартия Болгарии взяли курс на вооруженное восстание. В 1922 г. для инспектирования на месте приезжали видные коминтерновские руководители Пятницкий и Комиссаров. Из Одессы перебрасывалось оружие и боевые отряды. А на помощь восставшим, по просьбе нового "правительства", разумеется, пришла бы Красная Армия, как это уже было в Средней Азии, республиках Закавказья, Монголии... Подобный взрыв действительно грозил грандиозными последствиями, поскольку сомкнулся бы с гражданской войной в Турции, наверняка ударил бы по Румынии, мог перехлестнуть в постреволюционную Венгрию и волнуемую национальными противоречиями Югославию. Тем более, что подавить восстание и противостоять советскому вторжению Болгария не смогла бы, оставшись по условиям капитуляции почти без вооруженные сил. Спасли положение... опять русские белогвардейцы, хотя на этот раз и случайно. По договоренности с правительством Стамболийского в Болгарии была размещена часть армии Врангеля - казаки, отборный корпус Кутепова. И революционеры не без основания боялись иметь дело с таким сплоченным высокопрофессиональным контингентом.
Поэтому заговорщикам пришлось вносить коррективы в свои планы и заняться сперва ликвидацией и нейтрализацией этой помехи. В стране была раздута антиврангелевская кампания, организовывались демонстрации и митинги с требованиями выдворить белогвардейцев. А одновременно разыгрывались и закулисные интриги, которые постепенно достигли своей цели. По наводкам советских спецслужб и обвинениям в заговоре, для доказательства которых были подброшены нужные фальшивки, болгарские власти арестовали и выслали за рубеж все руководство во главе с Кутеповым, белогвардейские части разоружались, стали приниматься меры для их постепенного рассредоточения и перевода на положение гражданских беженцев. Но и коммунисты, пока не была ликвидирована угроза, были вынуждены откладывать свое восстание.
А между тем, в 1923 г. стремительно начала обостряться ситуация в Германии. Тут нарастал тяжелейший хозяйственно-экономический кризис. И политический тоже. Под предлогом приостановившейся выплаты репараций Франция беспардонно оккупировала Рурскую область и попыталась окончательно закрепить за собой Саар, переданный на 15 лет под управление Лиги Наций что, конечно же, возмутило всех немцев. А политика "пассивного сопротивления", которую выбрало правительство Германии, вызывала всеобщее недовольство. Все экономические, политические и финансовые факторы, дополняя друг друга, привели к беспрецедентному скачку инфляции - за 6 недель курс марки обвалился в тысячу раз. Состояния и накопления улетучивались мгновенно, рынок оказался парализованным, фирмы прогорали, а заводы останавливались. И в Москве решили, что революция в Германии назрела. Пошли переговоры Исполкома Коминтерна, ЦК РКП(б) и руководства компартии Германии.
23. 8. 23 г. состоялось заседание Политбюро по данному вопросу. Присутствовали Сталин, Каменев, Зиновьев, Троцкий, Радек, Бухарин, Цюрупа, Пятаков. Радек как член Исполкома Коминтерна сделал доклад о революционной ситуации в Германии. Троцкий горячо отстаивал необходимость использовать столь благоприятную возможность и азартно доказывал, что пришел момент поставить на карту все - то бишь само советское государство. Дескать, международные империалисты не допустят победы революции у немцев, обрушатся на них своими военными силами. Ну а СССР поможет "германскому пролетариату" - вот тут-то и произойдет решающая схватка. Остальные лидеры - Сталин, Зиновьев, Каменев, высказывались более осторожно. То есть, вроде и не против "мировой революции", но и безоглядно рисковать ради "журавля в небе" собственной страной и властью тоже не желали.
В итоге, была создана комиссия ЦК в составе Радека, зам. председателя ВСНХ Пятакова, зам. председателя ГПУ Уншлихта и наркома труда Шмидта, немца по национальности. Все они отправились в Германию, и на каждого были возложены свои задачи. Радеку вменялось руководство германской компартией, Шмидту - организация революционных ячеек в профсоюзах, чтобы после переворота превратить их в Советы, Пятакову - общая координация работы и связь с Москвой, Уншлихту - снабжение оружием, организация вооруженных отрядов, местного ЧК и кампании "красного террора" после победы (да, это тоже было запланировано заранее). Позже в комиссию был кооптирован и полпред Крестинский - для финансирования революции из коммерческих фондов Госбанка, делегированных в Берлине.
Кроме них, для подготовки и руководства восстанием откомандировывались в Германию Ларин, Берзин, Тухачевский, Крылов (Соболевский), Ягода (правильно - Иегуди), направлялись выпускники и слушатели спецфакультета академии РККА для закладки баз с оружием и формирования отрядов боевиков. Было мобилизовано для переброски за границу около 20 тыс. коммунистов, владеющих немецким языком. Троцкого ввели в состав Исполкома Коминтерна, он занялся подготовкой внешнего вторжения. Для грядущей революции было решено также выделить зерно, продовольствие, и подтянуть эти запасы к границе. Деньги выделялись практически без счета. И расходовались тоже без счета секретарша берлинского резидента Рейха (того самого, которого направил еще Ленин) при последующем разбирательстве давала показания, что чемоданы, сумки и коробки с деньгами валялись у них повсюду, мешали проходу, загромождали столы и стулья, путались под ногами.
В сентябре состоялось еще одно заседание Политбюро, на котором была определена точная дата восстания - 9 ноября, в пятую годовщину германской революции. Сценарий предполагался такой: 7 ноября, в годовщину российской революции, предписывалось организовать манифестации. При их проведении "красные сотни" Уншлихта должны были спровоцировать беспорядки и вызвать полицию на столкновения, чтобы пролилась кровь. Ну а потом следовало раздуть "народное возмущение" по этому поводу и нанести главный удар.
Красные части, в основном - кавалерийские, начали выдвижение к западным границам. Советский эмиссар Копп вел в Варшаве тайные переговоры о пропуске войск через польскую территорию. За это Польше обещали отдать Восточную Пруссию, а также обеспечить беспошлинный транзит ее товаров через СССР. Так что за 16 лет до того, как немцы и Москва поделили Польшу, полякам тоже предлагали поделить Германию. При этом в коммунистическом руководстве строились умозаключения, что Восточная Пруссия - юнкерская и крестьянская область, в период революции здесь может образоваться мощный центр сопротивления, так же как в России - на Дону. Вот пусть поляки и возятся с немецкими "беляками". А очутившись между СССР и красной Германией, сама Польша от большевиков никуда уже не денется. И варшавским политикам, участвующим в переговорах, предлагаемые условия казались очень заманчивыми. Да вот только не доверяли они советской стороне.
И имели для этого все основания. Потому что массированную подготовку к "мировой революции" разные ведомства вели кто во что горазд, правая рука не знала, что делает левая. И если по линии Наркоминдела шли переговоры, то Разведупр РККА в это же время активизировал своих "партизан", а руководство ГПУ еще с весны, когда обозначилось обострение в Германии, решило, что и Польша должна "подтянуться". Ну а как же иначе? Разве Дзержинский мог упустить шанс стать большевистским правителем на своей родине? И пошло ее "подтягивание" к революционной ситуации с помощью терроризма, начался так называемый "бомбовый период". Взрывы гремели то в помещении правой партии или редакции, то левой, чтобы внести дезорганизацию и дать свободу домыслам и взаимным обвинениям. Осуществляла теракты боевая организация под руководством польских офицеров-коммунистов Багинского и Вечоркевича, действовавших под контролем чекиста Логановского и Уншлихта. Несколько раз организовывались покушения на Пилсудского. Мощный взрыв готовился 3. 5. 23 г. при открытии памятника Понятовскому, на котором должны были присутствовать и правительство, и политические лидеры, и иностранные делегации, в том числе французский маршал Фош. Но произошла утечка информации, и теракт пришлось отменить.
Несогласованность действий в Польше была не единственной накладкой. В сентябре наконец-то поступила команда на революцию в Болгарии - хотя это направление становилось теперь второстепенным. Однако время здесь было упущено. Пока шла возня с выдворением и разоружением белогвардейцев, правые силы страны сумели сорганизоваться, и в июне 23-го пришли к власти, свергнув слабое правительство Земледельческого союза. Причем коммунисты получили приказ ни в коем случае не поддерживать "социал-демократов", а сохранять боевой потенциал для собственного восстания. Когда же они сами выступили, то власть была уже посильнее, чем при Стамболийском, и революционеров разгромили без особого труда.
Кстати, аналогичное отношение к социал-демократии было характерно и для Германии. По воспоминаниям Беседовского, Радек, проезжая со своей женой Рейснер через Варшаву, устроил инструктаж для сотрудников полпредства. Он сообщил, что после революции немцы тут же разорвут Версальский договор и начнут войну с Францией, и поэтому он намерен ориентироваться на сотрудничество не только с коммунистическими, но и националистическими кругами. Как он выразился: "Немецкая социал-демократия гораздо опаснее для нас, чем националисты. Она отнимает у нас рабочие массы, без которых мы не можем раскачать революционного движения в Германии. Националисты сыграют положительную роль. Они мобилизуют большие массы и бросят их на Рейн против французского империализма вместе с первыми красногвардейскими отрядами немецкого пролетариата".
И в связи с этим представляется весьма любопытным, что первое открытое выступление гитлеровцев, так называемый "пивной путч" в Мюнхене, произошел именно 9 ноября 1923 г. То есть, был согласован по времени с предполагаемым восстанием коммунистов. О какой-либо конкретной договоренности в данном случае история умалчивает, но крайне сомнительно, чтобы столь четкое совпадение могло быть случайным. Так что и первый пример сотрудничества Гитлера с СССР приходится не на 1939 г., а на 16 лет раньше.
Еще одна накладка вышла с самой компартией Германии. Там шли межфракционные раздоры между так называемой "группой Брандлера", представлявшей официальное руководство, и группой "Маслова - Рут Фишер", державшейся особняком от Коминтерна. В преддверии надвигающихся событий конфликт решили срочно устранить.
Лидерам второй группировки угрожали, что Уншлихт их ликвидирует, предлагали взять отступного и уехать за границу. Но они оказались "идейными" и не соглашались ни в какую. Но попутно выяснилось, что вообще руководство КПГ в качестве "боевого штаба" никуда не годится, и уровень его работы оставляет желать много лучшего. Было признано, что "компартия не подготовлена к быстрым и решительным действиям". И из ЦК КПГ центр подготовки переместился в советское полпредство - на аппарат берлинского представительства во главе с Крестинским легли теперь и закупка оружия, и его транспортировка, и оргработа.
А тут еще и накладка с финансами - значительная часть тех бессчетных сумм, которые поступали по разным каналам на нужды революции, испарилась в результате безудержной германской инфляции, потому что не все удавалось обратить в твердую валюту. Впрочем, на самом деле ситуация обстояла гораздо проще - ленинский доверенный Рейх проворовался, только и всего. Сколько он упер, пользуясь такой возможностью, навсегда осталось тайной. Ну а какие-то деньги он действительно оставил в жертву инфляции, чтобы потом сам черт не разобрался, что и по каким причинам пропало. В дальнейшем было назначено расследование, благодаря покровительству "старых ленинцев" вроде Крупской, Радека и др. Рейх сумел выкрутиться, даже не подмочив репутацию, но сразу после этого все же предпочел сбежать в США.