С правой руки носок сполз, и видно кольцо..."
Мы нашли всех восьмерых. Восьмая - Нина Васильева - лежала в
разорванной по коньку палатке под телом Вали Фатеевой, и японцы ее не
заметили. Они изучили обстановку визуально, не трогая ничего руками, ибо
сочли, что это могло бы противоречить национальным обычаям, этике, ритуалу.
...Мы вырыли две могилы. В одной из них захоронили Нину Васильеву,
Валентину Фатееву, Ирину Любимцеву. Во второй Галину Переходюк, Татьяну
Бардышеву, Людмилу Манжарову, Эльвиру Шатаеву, Ильсиар Мухамедову. Над
могилами из снега торчат черенки лопат и флажки. В туре на куске желтой
материи положили консервную банку с запиской о том, что здесь временно
захоронены участницы женской команды Эльвиры Шатаевой. В записке
перечисление имен с указанием места расположения каждой...
Прошел год. Все это время ко мне приходили, писали письма, звонили - на
Скатертный переулок и домой друзья, знакомые и незнакомые альпинисты. Они
выражали соболезнование и обращались с одинаковой просьбой: зачислить в
экспедицию, которая будет отправлена на пик Ленина для спуска тел.
Незнакомые называли свои восходительские звания перечисляли заслуги,
иногда забывая о скромности, не стесняясь преувеличить, лишь бы попасть в
утвержденный список. Иногда на такие звонки я отвечал: "Учтите - вершины не
будет..." Но скоро понял, что многих этим попросту обижаю.
Не стану греха таить - слушая эту просьбу от незнакомых, я задавал себе
вопрос: "Чего хотят, какую выгоду ищут?" "Выгоду" не нашел, зато нашел
ошибку в своих рассуждениях. Оказалось, у задачи неверные данные: они не
чужие - они свои. Они альпинисты. Им очень важно сознавать эту братскую
близость, быть уверенным в ней, ведь они знают и другое: альпинистская
солидарность делает каждого сильнее. Это скорее знание сердца, чем головы.
Знание огромной ценности, без которого жизнь альпиниста будет пуста, которое
следует закреплять, которому нужно постоянное подтверждение. Они просят
включить их в список, потому что всегда ищут повода, чтобы упрочить эту
братскую связь. И в этом, пожалуй, их выгода. Им выгодно пойти на риск и
лишения, но взамен получить прочную, неколебимую веру в альпинистское
братство. Они не могут не пойти еще и потому, что их зовут туда души
истинных рыцарей.
Получился конкурс. Утвержденная численность экспедиции - двадцать пять
человек. Заявлений - устных и письменных - около сотни. Как отказать, никого
не обидев? Я все же думал, не освободившись до конца от своих заблуждений,
что многие отпадут сами по себе, что их заявления сделаны в минутном порыве.
Но таких оказалось меньшинство. Большая часть все это время аккуратно
справлялась о судьбе своих кандидатур. Пришлось пускаться на всякого рода
уловки, придумывать формы отказа.
20 июня 1975 года экспедиция в составе 25 альпинистов выехала на Памир.
В нее вошли сильнейшие восходители страны и, конечно же, многие из тех, с
кем познакомили читателя эти страницы. Были здесь мастера спорта
международного класса Владимир Кавуненко и Геннадий Карлов, мастера спорта
Дайнюс Макаускас, Валентин Гракович...
Рвался и Олег Абалаков. Он, разумеется, числился среди первых
кандидатур. Но ему не повезло - нелепый случай: получил перелом нескольких
ребер во время игры в футбол. К сожалению, к моменту выезда икспеднции он
еще недостаточно поправился.
Я был назначен руководителем экспедиции.
Работы проходили строго по графику. Без срывов, без происшествий. Все
гладко, как на равнине...
В лагере выросло целое поселение родственников. Через две недели тяжких
трудов тела их близких были доставлены на поляну. Троих увезли домой.
Остальных, В том числе и Эльвиру, мы похоронили здесь, поставив им общий и
персональные памятники. Поляна поможет беречь память о них навечно - покуда
стоят Памирские горы, здесь всегда будут альпинисты...
Был митинг. Были речи - много речей... Непохожих одна на другую - люди
здесь говорят от сердца, а у саждого сердца свой голос... И все же звучала в
них общая мысль.
Мы альпинисты. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность
конструкции самолета. А мы в горах - конструкцию человека. Его мощность,
пределы его физических и психических сил.
А испытатели, случается, гибнут...
Но почему так быстро растут альпинистские списки? Отвечу: у нас
завидная жизнь! Если даже случилось, что оборвалась она не вовремя, то и
тогда ей можно завидовать. Ибо в одну укороченную жизнь проживаем мы много
жизней, пересекаем всю историю человечества, восходим к началу людского
племени, к трудной судьбе первобытных людей...
"Уважаемые господа!
Американский альпийский клуб Соединенных Штатов настоящим приглашает
Федерацию альпинизма СССР направить делегацию из шести альпинистов для
посещения основных горных центров США. Советские восходители будут почетными
гостями Американского альпийского клуба по прибытии в Нью-Йорк и во время
всего периода пребывания в стране. Расходы по проезду от Москвы до Нью-Йорка
и от Сиэтла до Mocквы - за счет Федерации альпинизма СССР. Американский
альпийский клуб оплачивает расходы по проезду внутри страны, а также по
питанию и размещению. Деньги на карманные расходы, например на сувениры,
сигареты и пр., обеспечивает советская сторона. Целью визита с американской
точки зрения будет попытка ответить взаимностью на советское гостеприимство,
оказанное в 1974 году на Памире, и развитие растущей дружбы, взаимопонимания
и культурного обмена между советскими и американскими альпинистами. Нашим
гостям будет предоставлена возможности совершить серьезные восхождения на
некоторые из лучших американских пиков и стен. Будет также обеспечена
возможность встретиться с большим числом американских горовосходителей и
посетить предприятия, производящие альпинистское снаряжение. Помимо оплаты
проезда, питания и размещения в США, нашим советским гостям будет
предоставлена медицинская помощь, почтовое и телеграфное обслуживание,
питание и палатки во время восхождений, пepеводчики русского языка,
консультации по маршрутам.
Американский альпийский клуб с надеждой ожидает, что Федерация
альпинизма СССР примет это искреннее приглашение, которое направлено на
дальнейшее укрепление советско-американской дружбы.
Искренне - Питер Шонинг и Роберт Крэг от имени Совета директоров
Американского альпийского клуба".
Нас разместили в роскошном, как выражаются сами американцы,
капиталистическом отеле. Словом "капиталистический" они как бы подчеркивают
ранг этого заведения, то есть доступный лишь очень богатым людям,
капиталистам.
Горный дом "Мохонк" находится в Шавангуке, горной местности,
расположенной километрах в ста от Нью-Йорка. Попав сюда, мы сразу поняли,
что наши американские коллеги обязательные люди и намерены добросовестно
реализовать каждое слово, каждую запятую, содержащиеся в приглашении. Они
действительно видят в нас почетных гостей и на самом деле хотят "ответить
взаимностью на советское гостеприимство, оказанное...". Заранее скажу: их
попытка увенчалась полным успехом. Я не знаю, принадлежит ли "Мохонк"
кому-либо из членов Американского альпийского клуба (ААК), или последний
субсидирует его, возможно, просто арендует по мере надобности; но отель
является своеобразной резиденцией, базой, что ли, клуба - здесь, скажем,
проводится традиционный ежегодный обед с участием наиболее видных членов
ААК. По стоимости и комфорту "Мохонк" относится к самым фешенебельным отелям
США.
Я не первый раз за рубежом, не первый раз в капиталистической стране, и
все-таки каждый раз меня смущало непривычное, сверхуслужливое поведение
гостиничной прислуги - это распахивание перед тобой дверей, мгновенный
подхват поклажи... Более того - меня это просто сковывало. Я боялся робкого,
сверх деликатного стука в дверь, который, как правило, означал появление
горничной, портье. Мне было не по себе от этой читавшейся в глазах
готовности обслужить, предупредить желание, броситься выполнять любую
просьбу. Я бы даже не назвал это угодливостью, лакейством. Нет, людей этих
никак нельзя было упрекнуть в потере чувства собственного достоинства. Я
понимал, что большинство услуг вовсе не являются плодом собственной
инициативы - они традиционны, что называется, слагаемое давно заведенного
порядка, который служащие добросовестно выполняют. И все-таки уставал от
какого-то неосознанного смешения чувств. С одной стороны, нечто похожее на
то, что здесь по ошибке сильно преувеличивают значение моей персоны:
дескать, кто я такой, чтобы эти люди предупреждали каждый мой шаг?! С
другой... Мне, например, кажется, что я никогда бы не позволил себе сесть в
коляску к рикше... А здесь было ощущение, будто меня посадили в портшез и
понесли на прогулку. Оказалось, в нашей группе не только я испытывал такое
чувство. Вечером в номер ко мне зашли Валентин Гракович и Слава Онищенко.
Гракович сел в кресло и с ходу сказал:
- Все хорошо. Нет только одной вещи... И это большой недостаток.
- Какой?
- В коридоре над дверью нужно табло: "В услугах не нуждаюсь!" Нажал
кнопку и сиди себе отдыхай спокойно.
- Не поможет.
- Почему?
- Постучат и спросят: "Не забыл ли мистер Гракович выключить табло?"
Валентин засмеялся, потом сказал:
- Зря грешим. В назойливости их, пожалуй, не упрекнешь. Просто неловко
как-то. Вертятся вокруг тебя, точно ты принц наследный.
- С непривычки это у нас, - заговорил Онищенко. - Кстати, мне кажется,
им все равно - принц ты или дворник. Ты - гость отеля. Их товар - комфорт.
Платишь деньги - получаешь товар, кто бы ты ни был. А поскольку деньги
сумасшедшие, то и товар, стало быть, высокого качества. Профессионалы здесь.
Вышколены. Качество товара - вопрос их профессиональной чести и... хорошей
зарплаты. Постучали.
- Легки на помине, - усмехнулся Валентин. В дверь, однако, вошли
Анатолий Непомнящий, наш спортсмен, мастер спорта, и Фриц Виснер, известный
американский альпинист, член ААК, прибывший сюда специально, чтобы
сопровождать советских восходителей. Они недоуменно смотрели, не понимая,
почему их появление так распотешило нас. И смеялись вместе с нами, узнав, в
чем дело. "Они-то чего гогочут?! - подумал я. - Им это не должно казаться
таким уж смешным". Но тут же нашел ответ: у всех хорошее настроение, оттого
и готовность смеяться по любому поводу. И понятно: все довольны встречей и
той непринужденностью, которая появилась сразу, можно сказать, с первых
минут.
Валя обратился к Виснеру:
- Фриц, признайся, вы нарочно поместили нас в этом отеле?!
Виснер знал несколько слов по-русски, мы - по-английски. Зато Толя
Непомнящий говорил на английском почти как на русском. Он переводил все
речевые TOHKOCTИ.
- Не понимаю, почему "нарочно"? Вам не нравятся условия? - удивился
Виснер.
- Нарочно. Чтобы расслабить нас, разнежить, растлить роскошью. Чтобы
подорвать нашу боеспособность. После такой ночевки попробуй переночуй на
скальной полке!
- О да! - засмеялся Фриц. - Это наше секретное оружие.
- Дорогое оружие! - заметил Анатолий. - Уж не могли придумать
что-нибудь подешевле. Вы же, американцы, умеете считать?!
- Умеем. Но нам для русских ничего не жалко.
- Ну, не волнуйся, - вмешался я. - Мы тоже не лыком шиты. - Этот оборот
вызвал затруднение с переводом, но Фриц быстро разобрался, запомнил
по-русски и потом то и дело употреблял его. - Мы тоже привезли с собой
секретное оружие. Сильное, но дешевое. Супер-дешевое!
- Гм, любопытно. Что бы это могло быть?
- Узнаешь. Завтра же узнаешь. Сережа Бершов на восхождении его
продемонстрирует.
- Я хочу узнать еще сегодня. Пойду к Абалакову. Попробую расспросить
его. Он добрый человек, он не допустит, чтобы я умер от бессонницы.
На другой день мы поднялись в шесть утра и через час были готовы к
выходу на скалы.
Издали, особенно с птичьего полета, они, вероятно, смотрятся так, точно
их сотворили люди. Будто специально построили некую тренировочную "натуру".
Haм москвичам, скажем, приходится искать полуразрушенные здания и заниматься
на их стенах. А здесь...
Представьте себе скальную гряду, которая тянется всего лишь на полтора
километра. Но это серьезные альпинистски сложные скалы с множеством
интересных маршрутов, большинство которых не ниже 3б категории трудности.
Иные участки (таких немало) проходятся буквально на грани человеческих
возможностей. Американцы классифицируют их символом "5,11" (в США
классификация отличается от нашей - здесь определяют маршрут не в целом, а
указывают степень сложности каждого участка в отдельности. Это дает
представление о том, что ожидает восходителя на пути подъема), что
соответствует нашей "шестерке".
Удивило нас и другое: за скалы надо платить! Они, оказывается,
принадлежат хозяину отеля. Цена, правда, не слишком высокая: 4-5 долларов в
год. Но доход, видимо, отнюдь не символический, если учесть, что по субботам
и воскресеньям на маршруты выходят до пятисот человек. Каждый взамен
утраченных долларов получает значок.
Мы избрали довольно трудные пути. Но не самые сложные. По американской
расценке они тянули от "5,5" до "5,8". "5,8" в переводе на наши понятия
означает примерно 5б категорию трудности. Нам не хотелось сразу, как
говорят, брать слишком круто. Можно и сорваться - всякое бывает! Это не
лучшая заявка на уважение. Мы обязаны были побеспокоиться о своей репутации.
К тому же, прибыв в чужую страну, хотели сперва выяснить здешнюю реакцию на
наше искусство, точно так же как актеры в чужом городе первую сцену проводят
осторожно, чтобы выяснить зрителя, узнать, насколько он требователен. А
главное, мы вообще смотрели на эти выходы как на разминку. Пороге к нашим
маршрутам я сказал Сереже Бершову:
-Вчера мы заинтриговали Виснера нашим "секретным оружием".
Сергей сразу понял, о чем идет речь.
-Ясно, - ответил он. - Нужно обставить это как следует. Вот смеху
будет!
У подножия скал много народу. Здесь не все восходители - много
зрителей. Их, пожалуй, большинство. Наша группа сразу привлекла к себе
внимание. Кроме сопровождавших нас американцев, с которыми нам предстояло
выступить в связках, просто любопытных, здесь, как водится, оказались и
репортеры. Онищенко с Бершовым составили связку. Они подошли к стене,
прицельно осмотрели нижнюю часть маршрута. Потом Сергей, начинавший
движение, ухватился рукой за выступ, поднял было ногу. Но, глянув вдруг на
нее, словно спохватившись, ударил себя по лбу.
- Слава, - сказал он, показывая на обувь, - где наши пуанты?
- Ох, черт, и я забыл!
Они присели на камни, разулись. Потом залезли в рюкзаки и достали
предметы, которые привели публику в волнение. Жадная до сенсации, она на
этот раз имела ее сполна. Каждый из них держал в руках пару новеньких,
блестевших резиновым лаком галош. Ребята надели их на тонкий носок и
накрепко привязали тесемками - точь-в-точь как балерины завязывают пуанты.
Виснер сначала смеялся вместе со всеми. Но лицо его вдруг вытянулось,
побледнело. Он бросился к Абалакову и заговорил взволнованно и так быстро,
что Толя не успевал переводить.
- Они, кажется, и в самом деле хотят идти в галошах. Но это опасно. Это
очень опасно! Это сложный маршрут. Нельзя же рисковать жизнью ради шутки. Вы
мудрый человек, вы должны остановить их, они вас послушают...
Виталий Михайлович объяснил ему, что это не шутка, что ребята лишь
придали этому вид шутки - галоши не только проверенная, но и привычная для
советских скалолазов обувь. Меня несколько удивило: Виснер, многоопытный
альпинист, мог бы сразу оценить ее, достоинство. Но тут же понял: он просто
ошалел от неожиданности. Так и есть. Он улыбнулся и смущенно сказал:
- Действительно, как это я сразу не подумал?! Галоши не только хорошее
трение обеспечивают, но и сохраняют отчасти гибкость ступни.
Застрекотали кинокамеры, защелкали затворы фотоаппаратов... Виснер,
Непомнящий и я составляли другую связку. Мы примерялись к своему маршруту. К
нам подскочили репортеры и чуть ли не хором задали один и тот же вопрос:
- Что они делают?
- Как что? Разве вы не видите? Надевают галоши.
- Зачем? Чтобы пойти в них на стену?!
- Конечно!
- О! Это прекрасно! - воскликнул один из них. И, застрочив в блокноте,
диктовал себе: "Секретное оружие" советских альпинистов. "Галоши" по-русски
звучат так же, как и по-английски..."
Возможно, это его отчет я читал позднее: "Бершов чемпион Союза по
скалолазанию, начал маршрут с такой обезьяньей ловкостью, что сразу вызвал к
себе всеобщую симпатию. Разумеется, разделив ее не только с напарником, но
и... с галошами..."
Вокруг стоял человеческий гомон. И сквозь плохо понятую мне английскую
речь то и дело пробивалось:
"галоши, галоши". Повсюду слышался смех. Но в смехе этом звучало
веселое восхищение - то, которое в русском языке очень точно передает
расхожее выражение - "Bo дает!"
За исключением Виталия Михайловича, который по причине возраста в
восхождениях не участвовал, мы все неплохо прошли свои маршруты. Валя
Гракович шел в связке с американцем. Двигались в среднем темпе, особо не
торопились, памятуя об особой ответственности, которая ложится на спортсмена
за рубежом: не ударить в грязь лицом. Пускай помедленней, но чтобы без
срывов - не только в прямом, но и в переносном смысле.
Однако... спускаемся вниз и вдруг узнаем: оказывается, мы провели свои
восхождения в неслыханном темпе, в невиданно короткие сроки! Выяснилось,
что, скажем, маршрут, на который отводится обычно не менее пяти с половиной
часов, пройден нами за три с половиной!
По окну ползает пчела. Взлетает, бьется о стекло, снова ползет,
срывается и опять... Она ищет выход. А в пяти сантиметрах над ней раскрытая
настежь форточка. Глупая пчела - отмечает наш глаз. Именно глаз - разум не
откликается на подобные пустяки.
Нет, поведение пчелы ничуть не глупее поведения человека в таких
обстоятельствах. Она в том положении, когда "за деревьями леса не видно".
Она в положении подвешенного на скале альпиниста, которому бескрайний камень
горою не видится.
Камень... камень... камень... Нет конца и края этой шершавой тверди.
Нет, потому что глаза в тридцати-сорока сантиметрах от гигантской стены, по
которой ползешь, как пчела по стеклу. И ожидание выхода на полку или в
какой-нибудь кулуар не снимает до конца тревожного чувства бескрайности
этого опасного пути. Разум знает - сердце не верит... Над головой и чуть
левее зацепка. Она кажется прочной... А вдруг отвалится?! Вторая точка опоры
под левой ногой. Именно точка. Множеством геометрических точек этот уступ в
виде двухсантиметровой скальной заусеницы можно назвать только от глубокой
иронии к самому себе. Ладно, при большом оптимизме можно уверовать, что
благополучно пройдешь эти полтора метра. А дальше что? А дальше все та же
степень риска - чуть больше, чуть меньше А потом опять... И снова... И еще
раз опять... Я думаю об этом. И тогда меня начинает стегать мерзким потным
страхом теория вероятностей - шансы на срыв всенепременны, весь вопрос,
сколько их и из какого числа: из десяти, из ста?..
Как они пробились, через какой лаз проникли мне в голову, эти
парализующие, едкие мысли?! Мне сейчас кажется, что по-другому быть не может
и никогда не было - они неизбежны в таком положении. Но ведь я точно знаю:
ничего подобного не было на тех сотнях маршрутов, пройденных мною за далеко
не короткую восходительскую жизнь. Я проходил стены весело, с интересом,
глядя лишь вверх и думая лишь о том, что любопытного ждет меня там, высоко
над головой. Могло ли быть по-иному? И разве не устал бы я от альпинизма,
если б каждый подъем проходил столь мучительно?!
Метры все же уходят вниз вместе с душевными силами, вместе с моим
весом. Сейчас над головой футов двадцать зализанной, черствой стены. (Здесь
считают на футы, и мне теперь это кажется правильным. Еще лучше считать бы
на пяди - слишком тяжко дается мне каждый шаг.) Ее можно траверсировать
вправо. Есть за что зацепиться рукой, неплохой выступ для ноги. А дальше
трещина, в которую можно заклинить кулак, использовать его как искусственную
точку опоры и, подтянувшись, выйти на полку.
Я уже запустил пальцы в скальную выбоину, когда в полуметре над собой
заметил свежевбитый крюк. Опробовал и убедился - сидит прочно. Крюк отмыкал
лобовой путь. А он намного короче и надежней. Я подумал: если этот крюк не
коварство судьбы, то в нем ее искренняя помощь, и уж хотел было прощелкнуть
на него карабин. Однако...
Сперва возник голос самолюбия. Оно вздыбилось сходу, как второй конец
палки, на которую наступили. То самолюбие, что больше всего и движет душой
альпиниста. Оно взбунтовалось, поскольку не успело еще подладиться под новые
и пока непонятные ему проявления моей психики. Забыв обо всем, я решил
пройти стену свободным лазанием.
Я ухватился за верхнюю зацепку, поднял ногу, чтобы шагнуть, на уступ,
но... ничего не вышло. ЭТО вновь надвинулось на меня. ЭТО заставляет меня
смотреть вниз. А там уйма маленьких человечков, многие из которых держат
подзорные трубы, бинокли, чтобы подробней меня разглядывать. Нас разделяет
метров пятьсот. Около двух троллейбусных остановок. Когда я сорвусь, то
пролечу в свободном падении две троллейбусные остановки! Упаду на острые
камни и буду выглядеть так, словно по мне колотили кулинарным молотком.
Я смотрел вниз! Делал то, чего научился не делать еще в начале своей
альпинистской жизни. Смотрел глазами непривычного к высоте человека. У
бывалого альпиниста взгляд вниз предназначен для деловой оценки, не более
того. Он не вызывает каких-либо мрачных ассоциаций, не будит гнетущего,
чреватого паникой воображения. Восходитель не примеряет себя к высоте - он
от нее независим. Что с моими глазами? Они безвольны, против моего желания
опускаются вниз, резко падают, как у куклы, переведенной в горизонталь. Они
велики, глаза моего страха! Но, к счастью... Ни один орган не способен так
быстро перестроиться, как глаза. Они перестроились, обрели свои прежние
размеры - присмотрелись к двум троллейбусным остановкам по вертикали,
воспринимают их сейчас более отчужденно, равнодушно. Теперь взгляд на
трещину, куда намерен вставить кулак, чтобы подтянуться. И снова сомнение...
с неизменным здесь спутником - страхом. Надежна ли трещина? Вдруг
раскрошится камень, выскочит кулак? Но и этот страх меркнет в сравнении с
паникой, которая меня охватывает оттого, что вижу, как рушится, крошится,
осыпается мой опыт, как распадаются проходные восходительские понятия,
аксиомы. Я впадаю в альпинистское младенчество, теряю способность оценивать
простейшие вещи. Смотрю на трещину, оценка которой заслуживает лишь беглого
взгляда, и сомневаюсь, как новичок. Это равносильно сомнению в обжигающем
свойстве огня, охлаждающем действии льда. Что со мной происходит?! Странная
аномальная потребность анализировать и убеждаться в правильности
основополагающих, опорных понятий, заново открывать, что стул для того,
чтобы на нем сидеть. Откуда она взялась, эта чертова амнезия, эта потеря
альпинистской памяти?!
Меня преследует чувство, будто что-то должно случиться... со мной или
хуже того - по моей вине. И каждый раз наплывает картина: перед глазами тела
на белоснежном скате пика Ленина... В ней, кажется, истоки моей болезни.
Все это мелькает в секунды. Но чудится, будто нерешительность моя
тянется часы, видна и понятна всем - партнерам и даже публике, следящей за
мной сквозь оптику. Пора наконец сделать выбор. Я говорю себе: сомнение в
моем деле, как и деле канатоходца, больше, чем что-либо, имеет роковые
последствия, его можно смело маркировать черепом с двумя костями. Я должен
преодолеть себя. Поблажка себе - это поблажка страxy. Это хворост в огонь.
Дальше может быть только выбор: или конец альпинизму, или конец собственной
жизни - рано или поздно, в некий злосчастный момент страх уведет меня в
пропасть в самом физическом смысле этого слова.
Я решился. Я изготовился. И в тот же момент поднялась во мне от самого
живота, буйно воспряло упругое чувство - злобный протест: на черта мне
сдалось это приключение, кому и ради чего нужен этот дурацкий риск, тем
более здесь, в чужой стране, где лежит на мне повышенная ответственность?! О
чем я думаю? Вот крюк, который открывает прямой и короткий путь, за который
можно с гарантией зацепить свою жизнь! Я использовал крюк, быстро прошел
стенку и оказался на маленькой площадке. Обеспечив страховку, принял сюда
Непомнящего и Внснера. До высшей точки маршрута оставалось немного, и мы
легко одолели этот участок.
Наверху я заметил, что Фриц Виснер чем-то недоволен. Нет, он не
сердился, даже напротив: опускал глаза и был явно смущен. Смущен, видимо,
тем, что не знал, как деликатнее выразить свое замечание. Наконец, преодолев
себя, он сказал:
- Извини, Володя, у нас это не принято.
- Что не принято?
- Пользоваться чужими крючьями. Я говорю не о тех, что попались внизу.
Эти - стационарные. Они - принадлежность маршрута, ими пользуются все, без
них нельзя обойтись. Речь о последнем - его забила шедшая перед нами связка.
- А что с ним будет, с крюком?! - обиженно ответил за меня Непомнящий.
- Что, мы его погнули, сломали?! В конце концов, мы готовы отдать за него
Мы нашли всех восьмерых. Восьмая - Нина Васильева - лежала в
разорванной по коньку палатке под телом Вали Фатеевой, и японцы ее не
заметили. Они изучили обстановку визуально, не трогая ничего руками, ибо
сочли, что это могло бы противоречить национальным обычаям, этике, ритуалу.
...Мы вырыли две могилы. В одной из них захоронили Нину Васильеву,
Валентину Фатееву, Ирину Любимцеву. Во второй Галину Переходюк, Татьяну
Бардышеву, Людмилу Манжарову, Эльвиру Шатаеву, Ильсиар Мухамедову. Над
могилами из снега торчат черенки лопат и флажки. В туре на куске желтой
материи положили консервную банку с запиской о том, что здесь временно
захоронены участницы женской команды Эльвиры Шатаевой. В записке
перечисление имен с указанием места расположения каждой...
Прошел год. Все это время ко мне приходили, писали письма, звонили - на
Скатертный переулок и домой друзья, знакомые и незнакомые альпинисты. Они
выражали соболезнование и обращались с одинаковой просьбой: зачислить в
экспедицию, которая будет отправлена на пик Ленина для спуска тел.
Незнакомые называли свои восходительские звания перечисляли заслуги,
иногда забывая о скромности, не стесняясь преувеличить, лишь бы попасть в
утвержденный список. Иногда на такие звонки я отвечал: "Учтите - вершины не
будет..." Но скоро понял, что многих этим попросту обижаю.
Не стану греха таить - слушая эту просьбу от незнакомых, я задавал себе
вопрос: "Чего хотят, какую выгоду ищут?" "Выгоду" не нашел, зато нашел
ошибку в своих рассуждениях. Оказалось, у задачи неверные данные: они не
чужие - они свои. Они альпинисты. Им очень важно сознавать эту братскую
близость, быть уверенным в ней, ведь они знают и другое: альпинистская
солидарность делает каждого сильнее. Это скорее знание сердца, чем головы.
Знание огромной ценности, без которого жизнь альпиниста будет пуста, которое
следует закреплять, которому нужно постоянное подтверждение. Они просят
включить их в список, потому что всегда ищут повода, чтобы упрочить эту
братскую связь. И в этом, пожалуй, их выгода. Им выгодно пойти на риск и
лишения, но взамен получить прочную, неколебимую веру в альпинистское
братство. Они не могут не пойти еще и потому, что их зовут туда души
истинных рыцарей.
Получился конкурс. Утвержденная численность экспедиции - двадцать пять
человек. Заявлений - устных и письменных - около сотни. Как отказать, никого
не обидев? Я все же думал, не освободившись до конца от своих заблуждений,
что многие отпадут сами по себе, что их заявления сделаны в минутном порыве.
Но таких оказалось меньшинство. Большая часть все это время аккуратно
справлялась о судьбе своих кандидатур. Пришлось пускаться на всякого рода
уловки, придумывать формы отказа.
20 июня 1975 года экспедиция в составе 25 альпинистов выехала на Памир.
В нее вошли сильнейшие восходители страны и, конечно же, многие из тех, с
кем познакомили читателя эти страницы. Были здесь мастера спорта
международного класса Владимир Кавуненко и Геннадий Карлов, мастера спорта
Дайнюс Макаускас, Валентин Гракович...
Рвался и Олег Абалаков. Он, разумеется, числился среди первых
кандидатур. Но ему не повезло - нелепый случай: получил перелом нескольких
ребер во время игры в футбол. К сожалению, к моменту выезда икспеднции он
еще недостаточно поправился.
Я был назначен руководителем экспедиции.
Работы проходили строго по графику. Без срывов, без происшествий. Все
гладко, как на равнине...
В лагере выросло целое поселение родственников. Через две недели тяжких
трудов тела их близких были доставлены на поляну. Троих увезли домой.
Остальных, В том числе и Эльвиру, мы похоронили здесь, поставив им общий и
персональные памятники. Поляна поможет беречь память о них навечно - покуда
стоят Памирские горы, здесь всегда будут альпинисты...
Был митинг. Были речи - много речей... Непохожих одна на другую - люди
здесь говорят от сердца, а у саждого сердца свой голос... И все же звучала в
них общая мысль.
Мы альпинисты. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность
конструкции самолета. А мы в горах - конструкцию человека. Его мощность,
пределы его физических и психических сил.
А испытатели, случается, гибнут...
Но почему так быстро растут альпинистские списки? Отвечу: у нас
завидная жизнь! Если даже случилось, что оборвалась она не вовремя, то и
тогда ей можно завидовать. Ибо в одну укороченную жизнь проживаем мы много
жизней, пересекаем всю историю человечества, восходим к началу людского
племени, к трудной судьбе первобытных людей...
"Уважаемые господа!
Американский альпийский клуб Соединенных Штатов настоящим приглашает
Федерацию альпинизма СССР направить делегацию из шести альпинистов для
посещения основных горных центров США. Советские восходители будут почетными
гостями Американского альпийского клуба по прибытии в Нью-Йорк и во время
всего периода пребывания в стране. Расходы по проезду от Москвы до Нью-Йорка
и от Сиэтла до Mocквы - за счет Федерации альпинизма СССР. Американский
альпийский клуб оплачивает расходы по проезду внутри страны, а также по
питанию и размещению. Деньги на карманные расходы, например на сувениры,
сигареты и пр., обеспечивает советская сторона. Целью визита с американской
точки зрения будет попытка ответить взаимностью на советское гостеприимство,
оказанное в 1974 году на Памире, и развитие растущей дружбы, взаимопонимания
и культурного обмена между советскими и американскими альпинистами. Нашим
гостям будет предоставлена возможности совершить серьезные восхождения на
некоторые из лучших американских пиков и стен. Будет также обеспечена
возможность встретиться с большим числом американских горовосходителей и
посетить предприятия, производящие альпинистское снаряжение. Помимо оплаты
проезда, питания и размещения в США, нашим советским гостям будет
предоставлена медицинская помощь, почтовое и телеграфное обслуживание,
питание и палатки во время восхождений, пepеводчики русского языка,
консультации по маршрутам.
Американский альпийский клуб с надеждой ожидает, что Федерация
альпинизма СССР примет это искреннее приглашение, которое направлено на
дальнейшее укрепление советско-американской дружбы.
Искренне - Питер Шонинг и Роберт Крэг от имени Совета директоров
Американского альпийского клуба".
Нас разместили в роскошном, как выражаются сами американцы,
капиталистическом отеле. Словом "капиталистический" они как бы подчеркивают
ранг этого заведения, то есть доступный лишь очень богатым людям,
капиталистам.
Горный дом "Мохонк" находится в Шавангуке, горной местности,
расположенной километрах в ста от Нью-Йорка. Попав сюда, мы сразу поняли,
что наши американские коллеги обязательные люди и намерены добросовестно
реализовать каждое слово, каждую запятую, содержащиеся в приглашении. Они
действительно видят в нас почетных гостей и на самом деле хотят "ответить
взаимностью на советское гостеприимство, оказанное...". Заранее скажу: их
попытка увенчалась полным успехом. Я не знаю, принадлежит ли "Мохонк"
кому-либо из членов Американского альпийского клуба (ААК), или последний
субсидирует его, возможно, просто арендует по мере надобности; но отель
является своеобразной резиденцией, базой, что ли, клуба - здесь, скажем,
проводится традиционный ежегодный обед с участием наиболее видных членов
ААК. По стоимости и комфорту "Мохонк" относится к самым фешенебельным отелям
США.
Я не первый раз за рубежом, не первый раз в капиталистической стране, и
все-таки каждый раз меня смущало непривычное, сверхуслужливое поведение
гостиничной прислуги - это распахивание перед тобой дверей, мгновенный
подхват поклажи... Более того - меня это просто сковывало. Я боялся робкого,
сверх деликатного стука в дверь, который, как правило, означал появление
горничной, портье. Мне было не по себе от этой читавшейся в глазах
готовности обслужить, предупредить желание, броситься выполнять любую
просьбу. Я бы даже не назвал это угодливостью, лакейством. Нет, людей этих
никак нельзя было упрекнуть в потере чувства собственного достоинства. Я
понимал, что большинство услуг вовсе не являются плодом собственной
инициативы - они традиционны, что называется, слагаемое давно заведенного
порядка, который служащие добросовестно выполняют. И все-таки уставал от
какого-то неосознанного смешения чувств. С одной стороны, нечто похожее на
то, что здесь по ошибке сильно преувеличивают значение моей персоны:
дескать, кто я такой, чтобы эти люди предупреждали каждый мой шаг?! С
другой... Мне, например, кажется, что я никогда бы не позволил себе сесть в
коляску к рикше... А здесь было ощущение, будто меня посадили в портшез и
понесли на прогулку. Оказалось, в нашей группе не только я испытывал такое
чувство. Вечером в номер ко мне зашли Валентин Гракович и Слава Онищенко.
Гракович сел в кресло и с ходу сказал:
- Все хорошо. Нет только одной вещи... И это большой недостаток.
- Какой?
- В коридоре над дверью нужно табло: "В услугах не нуждаюсь!" Нажал
кнопку и сиди себе отдыхай спокойно.
- Не поможет.
- Почему?
- Постучат и спросят: "Не забыл ли мистер Гракович выключить табло?"
Валентин засмеялся, потом сказал:
- Зря грешим. В назойливости их, пожалуй, не упрекнешь. Просто неловко
как-то. Вертятся вокруг тебя, точно ты принц наследный.
- С непривычки это у нас, - заговорил Онищенко. - Кстати, мне кажется,
им все равно - принц ты или дворник. Ты - гость отеля. Их товар - комфорт.
Платишь деньги - получаешь товар, кто бы ты ни был. А поскольку деньги
сумасшедшие, то и товар, стало быть, высокого качества. Профессионалы здесь.
Вышколены. Качество товара - вопрос их профессиональной чести и... хорошей
зарплаты. Постучали.
- Легки на помине, - усмехнулся Валентин. В дверь, однако, вошли
Анатолий Непомнящий, наш спортсмен, мастер спорта, и Фриц Виснер, известный
американский альпинист, член ААК, прибывший сюда специально, чтобы
сопровождать советских восходителей. Они недоуменно смотрели, не понимая,
почему их появление так распотешило нас. И смеялись вместе с нами, узнав, в
чем дело. "Они-то чего гогочут?! - подумал я. - Им это не должно казаться
таким уж смешным". Но тут же нашел ответ: у всех хорошее настроение, оттого
и готовность смеяться по любому поводу. И понятно: все довольны встречей и
той непринужденностью, которая появилась сразу, можно сказать, с первых
минут.
Валя обратился к Виснеру:
- Фриц, признайся, вы нарочно поместили нас в этом отеле?!
Виснер знал несколько слов по-русски, мы - по-английски. Зато Толя
Непомнящий говорил на английском почти как на русском. Он переводил все
речевые TOHKOCTИ.
- Не понимаю, почему "нарочно"? Вам не нравятся условия? - удивился
Виснер.
- Нарочно. Чтобы расслабить нас, разнежить, растлить роскошью. Чтобы
подорвать нашу боеспособность. После такой ночевки попробуй переночуй на
скальной полке!
- О да! - засмеялся Фриц. - Это наше секретное оружие.
- Дорогое оружие! - заметил Анатолий. - Уж не могли придумать
что-нибудь подешевле. Вы же, американцы, умеете считать?!
- Умеем. Но нам для русских ничего не жалко.
- Ну, не волнуйся, - вмешался я. - Мы тоже не лыком шиты. - Этот оборот
вызвал затруднение с переводом, но Фриц быстро разобрался, запомнил
по-русски и потом то и дело употреблял его. - Мы тоже привезли с собой
секретное оружие. Сильное, но дешевое. Супер-дешевое!
- Гм, любопытно. Что бы это могло быть?
- Узнаешь. Завтра же узнаешь. Сережа Бершов на восхождении его
продемонстрирует.
- Я хочу узнать еще сегодня. Пойду к Абалакову. Попробую расспросить
его. Он добрый человек, он не допустит, чтобы я умер от бессонницы.
На другой день мы поднялись в шесть утра и через час были готовы к
выходу на скалы.
Издали, особенно с птичьего полета, они, вероятно, смотрятся так, точно
их сотворили люди. Будто специально построили некую тренировочную "натуру".
Haм москвичам, скажем, приходится искать полуразрушенные здания и заниматься
на их стенах. А здесь...
Представьте себе скальную гряду, которая тянется всего лишь на полтора
километра. Но это серьезные альпинистски сложные скалы с множеством
интересных маршрутов, большинство которых не ниже 3б категории трудности.
Иные участки (таких немало) проходятся буквально на грани человеческих
возможностей. Американцы классифицируют их символом "5,11" (в США
классификация отличается от нашей - здесь определяют маршрут не в целом, а
указывают степень сложности каждого участка в отдельности. Это дает
представление о том, что ожидает восходителя на пути подъема), что
соответствует нашей "шестерке".
Удивило нас и другое: за скалы надо платить! Они, оказывается,
принадлежат хозяину отеля. Цена, правда, не слишком высокая: 4-5 долларов в
год. Но доход, видимо, отнюдь не символический, если учесть, что по субботам
и воскресеньям на маршруты выходят до пятисот человек. Каждый взамен
утраченных долларов получает значок.
Мы избрали довольно трудные пути. Но не самые сложные. По американской
расценке они тянули от "5,5" до "5,8". "5,8" в переводе на наши понятия
означает примерно 5б категорию трудности. Нам не хотелось сразу, как
говорят, брать слишком круто. Можно и сорваться - всякое бывает! Это не
лучшая заявка на уважение. Мы обязаны были побеспокоиться о своей репутации.
К тому же, прибыв в чужую страну, хотели сперва выяснить здешнюю реакцию на
наше искусство, точно так же как актеры в чужом городе первую сцену проводят
осторожно, чтобы выяснить зрителя, узнать, насколько он требователен. А
главное, мы вообще смотрели на эти выходы как на разминку. Пороге к нашим
маршрутам я сказал Сереже Бершову:
-Вчера мы заинтриговали Виснера нашим "секретным оружием".
Сергей сразу понял, о чем идет речь.
-Ясно, - ответил он. - Нужно обставить это как следует. Вот смеху
будет!
У подножия скал много народу. Здесь не все восходители - много
зрителей. Их, пожалуй, большинство. Наша группа сразу привлекла к себе
внимание. Кроме сопровождавших нас американцев, с которыми нам предстояло
выступить в связках, просто любопытных, здесь, как водится, оказались и
репортеры. Онищенко с Бершовым составили связку. Они подошли к стене,
прицельно осмотрели нижнюю часть маршрута. Потом Сергей, начинавший
движение, ухватился рукой за выступ, поднял было ногу. Но, глянув вдруг на
нее, словно спохватившись, ударил себя по лбу.
- Слава, - сказал он, показывая на обувь, - где наши пуанты?
- Ох, черт, и я забыл!
Они присели на камни, разулись. Потом залезли в рюкзаки и достали
предметы, которые привели публику в волнение. Жадная до сенсации, она на
этот раз имела ее сполна. Каждый из них держал в руках пару новеньких,
блестевших резиновым лаком галош. Ребята надели их на тонкий носок и
накрепко привязали тесемками - точь-в-точь как балерины завязывают пуанты.
Виснер сначала смеялся вместе со всеми. Но лицо его вдруг вытянулось,
побледнело. Он бросился к Абалакову и заговорил взволнованно и так быстро,
что Толя не успевал переводить.
- Они, кажется, и в самом деле хотят идти в галошах. Но это опасно. Это
очень опасно! Это сложный маршрут. Нельзя же рисковать жизнью ради шутки. Вы
мудрый человек, вы должны остановить их, они вас послушают...
Виталий Михайлович объяснил ему, что это не шутка, что ребята лишь
придали этому вид шутки - галоши не только проверенная, но и привычная для
советских скалолазов обувь. Меня несколько удивило: Виснер, многоопытный
альпинист, мог бы сразу оценить ее, достоинство. Но тут же понял: он просто
ошалел от неожиданности. Так и есть. Он улыбнулся и смущенно сказал:
- Действительно, как это я сразу не подумал?! Галоши не только хорошее
трение обеспечивают, но и сохраняют отчасти гибкость ступни.
Застрекотали кинокамеры, защелкали затворы фотоаппаратов... Виснер,
Непомнящий и я составляли другую связку. Мы примерялись к своему маршруту. К
нам подскочили репортеры и чуть ли не хором задали один и тот же вопрос:
- Что они делают?
- Как что? Разве вы не видите? Надевают галоши.
- Зачем? Чтобы пойти в них на стену?!
- Конечно!
- О! Это прекрасно! - воскликнул один из них. И, застрочив в блокноте,
диктовал себе: "Секретное оружие" советских альпинистов. "Галоши" по-русски
звучат так же, как и по-английски..."
Возможно, это его отчет я читал позднее: "Бершов чемпион Союза по
скалолазанию, начал маршрут с такой обезьяньей ловкостью, что сразу вызвал к
себе всеобщую симпатию. Разумеется, разделив ее не только с напарником, но
и... с галошами..."
Вокруг стоял человеческий гомон. И сквозь плохо понятую мне английскую
речь то и дело пробивалось:
"галоши, галоши". Повсюду слышался смех. Но в смехе этом звучало
веселое восхищение - то, которое в русском языке очень точно передает
расхожее выражение - "Bo дает!"
За исключением Виталия Михайловича, который по причине возраста в
восхождениях не участвовал, мы все неплохо прошли свои маршруты. Валя
Гракович шел в связке с американцем. Двигались в среднем темпе, особо не
торопились, памятуя об особой ответственности, которая ложится на спортсмена
за рубежом: не ударить в грязь лицом. Пускай помедленней, но чтобы без
срывов - не только в прямом, но и в переносном смысле.
Однако... спускаемся вниз и вдруг узнаем: оказывается, мы провели свои
восхождения в неслыханном темпе, в невиданно короткие сроки! Выяснилось,
что, скажем, маршрут, на который отводится обычно не менее пяти с половиной
часов, пройден нами за три с половиной!
По окну ползает пчела. Взлетает, бьется о стекло, снова ползет,
срывается и опять... Она ищет выход. А в пяти сантиметрах над ней раскрытая
настежь форточка. Глупая пчела - отмечает наш глаз. Именно глаз - разум не
откликается на подобные пустяки.
Нет, поведение пчелы ничуть не глупее поведения человека в таких
обстоятельствах. Она в том положении, когда "за деревьями леса не видно".
Она в положении подвешенного на скале альпиниста, которому бескрайний камень
горою не видится.
Камень... камень... камень... Нет конца и края этой шершавой тверди.
Нет, потому что глаза в тридцати-сорока сантиметрах от гигантской стены, по
которой ползешь, как пчела по стеклу. И ожидание выхода на полку или в
какой-нибудь кулуар не снимает до конца тревожного чувства бескрайности
этого опасного пути. Разум знает - сердце не верит... Над головой и чуть
левее зацепка. Она кажется прочной... А вдруг отвалится?! Вторая точка опоры
под левой ногой. Именно точка. Множеством геометрических точек этот уступ в
виде двухсантиметровой скальной заусеницы можно назвать только от глубокой
иронии к самому себе. Ладно, при большом оптимизме можно уверовать, что
благополучно пройдешь эти полтора метра. А дальше что? А дальше все та же
степень риска - чуть больше, чуть меньше А потом опять... И снова... И еще
раз опять... Я думаю об этом. И тогда меня начинает стегать мерзким потным
страхом теория вероятностей - шансы на срыв всенепременны, весь вопрос,
сколько их и из какого числа: из десяти, из ста?..
Как они пробились, через какой лаз проникли мне в голову, эти
парализующие, едкие мысли?! Мне сейчас кажется, что по-другому быть не может
и никогда не было - они неизбежны в таком положении. Но ведь я точно знаю:
ничего подобного не было на тех сотнях маршрутов, пройденных мною за далеко
не короткую восходительскую жизнь. Я проходил стены весело, с интересом,
глядя лишь вверх и думая лишь о том, что любопытного ждет меня там, высоко
над головой. Могло ли быть по-иному? И разве не устал бы я от альпинизма,
если б каждый подъем проходил столь мучительно?!
Метры все же уходят вниз вместе с душевными силами, вместе с моим
весом. Сейчас над головой футов двадцать зализанной, черствой стены. (Здесь
считают на футы, и мне теперь это кажется правильным. Еще лучше считать бы
на пяди - слишком тяжко дается мне каждый шаг.) Ее можно траверсировать
вправо. Есть за что зацепиться рукой, неплохой выступ для ноги. А дальше
трещина, в которую можно заклинить кулак, использовать его как искусственную
точку опоры и, подтянувшись, выйти на полку.
Я уже запустил пальцы в скальную выбоину, когда в полуметре над собой
заметил свежевбитый крюк. Опробовал и убедился - сидит прочно. Крюк отмыкал
лобовой путь. А он намного короче и надежней. Я подумал: если этот крюк не
коварство судьбы, то в нем ее искренняя помощь, и уж хотел было прощелкнуть
на него карабин. Однако...
Сперва возник голос самолюбия. Оно вздыбилось сходу, как второй конец
палки, на которую наступили. То самолюбие, что больше всего и движет душой
альпиниста. Оно взбунтовалось, поскольку не успело еще подладиться под новые
и пока непонятные ему проявления моей психики. Забыв обо всем, я решил
пройти стену свободным лазанием.
Я ухватился за верхнюю зацепку, поднял ногу, чтобы шагнуть, на уступ,
но... ничего не вышло. ЭТО вновь надвинулось на меня. ЭТО заставляет меня
смотреть вниз. А там уйма маленьких человечков, многие из которых держат
подзорные трубы, бинокли, чтобы подробней меня разглядывать. Нас разделяет
метров пятьсот. Около двух троллейбусных остановок. Когда я сорвусь, то
пролечу в свободном падении две троллейбусные остановки! Упаду на острые
камни и буду выглядеть так, словно по мне колотили кулинарным молотком.
Я смотрел вниз! Делал то, чего научился не делать еще в начале своей
альпинистской жизни. Смотрел глазами непривычного к высоте человека. У
бывалого альпиниста взгляд вниз предназначен для деловой оценки, не более
того. Он не вызывает каких-либо мрачных ассоциаций, не будит гнетущего,
чреватого паникой воображения. Восходитель не примеряет себя к высоте - он
от нее независим. Что с моими глазами? Они безвольны, против моего желания
опускаются вниз, резко падают, как у куклы, переведенной в горизонталь. Они
велики, глаза моего страха! Но, к счастью... Ни один орган не способен так
быстро перестроиться, как глаза. Они перестроились, обрели свои прежние
размеры - присмотрелись к двум троллейбусным остановкам по вертикали,
воспринимают их сейчас более отчужденно, равнодушно. Теперь взгляд на
трещину, куда намерен вставить кулак, чтобы подтянуться. И снова сомнение...
с неизменным здесь спутником - страхом. Надежна ли трещина? Вдруг
раскрошится камень, выскочит кулак? Но и этот страх меркнет в сравнении с
паникой, которая меня охватывает оттого, что вижу, как рушится, крошится,
осыпается мой опыт, как распадаются проходные восходительские понятия,
аксиомы. Я впадаю в альпинистское младенчество, теряю способность оценивать
простейшие вещи. Смотрю на трещину, оценка которой заслуживает лишь беглого
взгляда, и сомневаюсь, как новичок. Это равносильно сомнению в обжигающем
свойстве огня, охлаждающем действии льда. Что со мной происходит?! Странная
аномальная потребность анализировать и убеждаться в правильности
основополагающих, опорных понятий, заново открывать, что стул для того,
чтобы на нем сидеть. Откуда она взялась, эта чертова амнезия, эта потеря
альпинистской памяти?!
Меня преследует чувство, будто что-то должно случиться... со мной или
хуже того - по моей вине. И каждый раз наплывает картина: перед глазами тела
на белоснежном скате пика Ленина... В ней, кажется, истоки моей болезни.
Все это мелькает в секунды. Но чудится, будто нерешительность моя
тянется часы, видна и понятна всем - партнерам и даже публике, следящей за
мной сквозь оптику. Пора наконец сделать выбор. Я говорю себе: сомнение в
моем деле, как и деле канатоходца, больше, чем что-либо, имеет роковые
последствия, его можно смело маркировать черепом с двумя костями. Я должен
преодолеть себя. Поблажка себе - это поблажка страxy. Это хворост в огонь.
Дальше может быть только выбор: или конец альпинизму, или конец собственной
жизни - рано или поздно, в некий злосчастный момент страх уведет меня в
пропасть в самом физическом смысле этого слова.
Я решился. Я изготовился. И в тот же момент поднялась во мне от самого
живота, буйно воспряло упругое чувство - злобный протест: на черта мне
сдалось это приключение, кому и ради чего нужен этот дурацкий риск, тем
более здесь, в чужой стране, где лежит на мне повышенная ответственность?! О
чем я думаю? Вот крюк, который открывает прямой и короткий путь, за который
можно с гарантией зацепить свою жизнь! Я использовал крюк, быстро прошел
стенку и оказался на маленькой площадке. Обеспечив страховку, принял сюда
Непомнящего и Внснера. До высшей точки маршрута оставалось немного, и мы
легко одолели этот участок.
Наверху я заметил, что Фриц Виснер чем-то недоволен. Нет, он не
сердился, даже напротив: опускал глаза и был явно смущен. Смущен, видимо,
тем, что не знал, как деликатнее выразить свое замечание. Наконец, преодолев
себя, он сказал:
- Извини, Володя, у нас это не принято.
- Что не принято?
- Пользоваться чужими крючьями. Я говорю не о тех, что попались внизу.
Эти - стационарные. Они - принадлежность маршрута, ими пользуются все, без
них нельзя обойтись. Речь о последнем - его забила шедшая перед нами связка.
- А что с ним будет, с крюком?! - обиженно ответил за меня Непомнящий.
- Что, мы его погнули, сломали?! В конце концов, мы готовы отдать за него