Страница:
- Порядок, все сели. Как ты? - И, не дождавшись ответа, приказал: Подруливай к санитарной.
Я хотел было возразить: "Стоит ли связываться с медициной?" - но не успел самолет закончить пробег, как рядом уже стояла машина с красным крестом. Я порулил на стоянку. Остановив мотор, расстегнул ремни парашюта и... потерял сознание.
Врач констатировал: "Ослабление организма до потери сознания летчиком произошло из-за большой потери крови". Поставил мне скобочку на рану и уложил в постель.
Но залеживаться я не собирался. На другой день утром, пользуясь отсутствием врача, выпросил у сестры обмундирование и, как потом доложили командиру, "самовольно прекратил процесс лечения и дезертировал из санчасти". Сразу, правда, меня Кутихин в воздух не выпустил. Но на следующее утро, поверив моему честному слову, что чувствую себя отлично, разрешил летать.
Этот день был решающим моментом Курского сражения. Советское Главнокомандование, оценив обстановку, приняло решение перейти в контрнаступление. Вчера немцы, убедившись, что прорваться к Курску кратчайшим путем невозможно, сосредоточили все усилия на прохоровском направлении. Произошло крупнейшее в истории второй мировой войны встречное танковое сражение.
"Тигры", "пантеры", "фердинанды" устремились на Прохоровку. Им навстречу шли наши танки Т-34. Несмолкающий лязг танковых гусениц, взрывы снарядов и бомб сотрясали землю. На многие километры вокруг, как и над полем боя, клубилась пыль, к небу поднимался густой черный дым. Пороховая гарь чувствовалась даже в кабине самолета. В воздухе в это время на нескольких ярусах дрались истребители, ниже большими группами работали штурмовики.
Нашей дивизии, соседям-штурмовикам, хотя мы и числились в составе резервного Степного фронта, наземные войска которого еще не вступали в сражение, приходилось выполнять по нескольку вылетов в день. Особенно большая нагрузка выпала на долю незаменимых "илов". Капитаны Шубин, Пошивальников, лейтенант Бегельдинов, который летал с раненой рукой, их товарищи штурмовали подходящие танковые резервы врага прямо на поле сражения. А это было непросто. Дым и пыль затрудняли поиск целей, возникала опасность нанести удар по своим. Но мастера штурмовых атак действовали умело, четко.
В эти дни у штурмовиков погиб Герой Советского Союза Михаил Малов. Совершил подвиг командир эскадрильи капитан Шубин. Разрывом зенитного снаряда на его машине оторвало полкрыла. Самолет падал, экипаж мог выброситься на парашютах. Но краснозвездный штурмовик шел вниз. Летчик и стрелок-радист предпочли плену смерть. Перед самой землей комэска вырвал самолет из пикирования и направил на скопление вражеских танков...
Авиация противника, несмотря на то что гитлеровское командование перебрасывало силы с других фронтов и из резерва, все больше и больше теряла свои позиции. Борьба за господство в воздухе, начатая в воздушном сражении на Кубани, уже в период оборонительных боев на Курской дуге принесла успех нашей авиации.
3 августа ранним утром началась артиллерийская подготовка Воронежского и Степного фронтов к решающему этапу наступательной белгородско-харьковской операции, Активное участие в подготовительном периоде наступления принимала и авиация. Части 2-й воздушной армии генерала С. А. Красовского и 5-й воздушной армии генерала С. К. Горюнова обрушили всю мощь своих ударов на противника.
247-й истребительный авиационный полк по-прежнему имел главной задачей прикрытие штурмовиков. Из многочисленных вылетов тех дней особенно запомнился следующий. Командир эскадрильи штурмовиков Герой Советского Союза капитан Девятьяров во время разведывательного полета обнаружил тщательно замаскированные - укрытые копнами - танки противника. Фашисты готовились к нанесению контрудара по нашим наступающим войскам в районе Белгорода. Девятьяров сам повел Группу штурмовиков. Для их сопровождения подполковник Кутихин выделил восьмерку истребителей, которую поручил вести мне. А немногим раньше командир поздравил меня с присвоением очередного воинского звания "капитан".
Сопротивление немцев в воздухе было сломлено. Через линию фронта они почти уже не летали, но у себя иногда оборонялись зло.
До цели мы дошли без помех. Даже тогда, когда уже были на месте и штурмовики готовились к нанесению удара, молчали вражеские зенитки. Противник надеялся, что группа советских самолетов появилась над этим полем случайно. Очень уж хитро были замаскированы танки, и враг не хотел раскрывать позиции. Но ведомые капитана Девятьярова хорошо знали свои цели. На копны с танками посыпались убийственные ПТАБы, их рвали реактивные снаряды, огонь пушек. Через несколько минут огромное поле объято огнем. Горят в белом густом дыму копны необмолоченного хлеба, черный смрад идет от взорванных танков. В ужасе носятся по полю под огнем экипажи. Несколько десятков бронированных машин, представляющих грозную силу, нашли здесь свой конец.
Мы, внимательно следя за воздухом, восхищаемся умелой работой штурмовиков. Настроение великолепное - и оттого, что успешно выполнено задание, и оттого, что сегодня отличный летний день, и оттого, что наши войска бьют врага, - мы наступаем.
Позади запоздало стучат "эрликоны", а в воздухе показалась группа "фокке-вульфов". До сих пор мне не приходилось сталкиваться с этими истребителями. Но меня еще не покинуло ощущение радости, и чувствуется необычайный прилив сил. В безотчетном порыве я нажимаю кнопку передатчика и громко в эфир:
- Трепещите, варвары! Вам приходит конец, наступает Россия, наступает русский народ, наступает Красная Армия! Я - "Шевченко", прием!
Тут же я развернул группу на "фоккеров". В этот момент в наушниках голос командира корпуса генерала В. Г. Рязанова:
- Молодец, "Шевченко"! За болтовню в воздухе объявляю выговор!
Но строгое взыскание не испортило настроение. Тем более что я понял виноват, своим "выступлением" забил эфир и помешал, может быть, передаче важной команды.
Пользуясь преимуществом в вертикальном маневре, веду группу на высоту. У "фокке-вульфов" хорошая скорость, мощное вооружение, сильная броневая защита, но в маневренности машина уступает нашим "якам". Теперь предстояло испробовать свои силы и возможности наших истребителей в схватке.
Но бой продолжался недолго. С первого захода сверху я длинной очередью попал в ведущего группы противника. Он сразу же рухнул вниз. Остальные, не приняв боя, улетели на запад. Не тот, совсем не тот пошел фашистский летчик. Даже на таком хорошем самолете уходит от боя...
Когда о сбитом мной "фоккере" доложили командиру корпуса, он позвонил в полк и передал Кутихину: "Шевчуку выговор оставить и объявить благодарность за сбитый ФВ-190". Так в один день, даже в один час, я сумел получить от начальства и выговор и благодарность.
Два дня продолжались ожесточенные бои за Белгород. Два дня мы делали по три-четыре боевых вылета. А 5 августа к исходу дня в Белгороде закончились уличные бои. В 9 часов вечера по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего. Торжественный голос диктора оповестил страну, что в ознаменование освобождения доблестными советскими войсками городов Орел и Белгород приказано "произвести артиллерийский салют". Это был первый победный салют Родины.
Наше наступление продолжалось. На следующий день командующий Степным фронтом генерал-полковник И. С. Копев обратился к вверенным ему войскам с письменным призывом, в котором были слова, запомнившиеся на всю жизнь: "Впереди нас ждет измученная врагом, истерзанная украинская земля!"
Части и соединения Степного фронта наступают на Харьков - первый город на родной украинской земле. Противник яростно защищает этот важный стратегический центр своей обороны...
Августовское солнце жжет еще в полную силу. Жарко везде: на земле и в воздухе. Моторы "яков" не успевают остыть после полета, летчики - отдохнуть. Механики быстро заправляют баки бензином, оружейники пополняют боезапас - и мы снова в воздухе.
Вражеская авиация активизировалась. По данным только нашей, воздушной, разведки, противник перебросил из тыла и с других участков фронта на аэродромы Полтавского и Харьковского аэроузлов около 400 бомбардировщиков и 200 истребителей. Особенно много самолетов зафиксировано на аэродромах Конотопа, Полтавы, Лебедина, Миргорода. Для истребителей полевые аэродромы и площадки оборудованы ближе к линии фронта, в пригородах Харькова. Чаще стали появляться "фокке-вульфы". Их немцы пытаются использовать в качестве штурмовиков, а также сгруппированных "воздушных охотников".
Без боев обходится редкий вылет, и работы много. Команда "На взлет" звучит ежедневно по три, четыре, а иногда и по пять раз подряд. Задачи - на сопровождение штурмовиков, на разведку, на прикрытие наземных войск. В последние дни отличились многие летчики полка. Среди них Иван Базаров, Николай Буряк, Александр Копяев. Они сбили по два-три самолета, а боевой счет уничтоженных вражеских самолетов у Ивана Базарова перевалил за полтора десятка.
Великая радость - радость наступления заглушает напряженность тяжелых боев, усталость от многочисленных вылетов. Настали долгожданные дни: мы не только воюем, но и бьем врага, гоним его с нашей советской земли, с Украины. Но омрачает это лучезарное чувство увиденное с высоты - сгоревшие села, вырубленные сады, мертвые пашни, полуразрушенный Харьков.
К исходу 22 августа, возвращаясь на свой аэродром мимо города, мы заметили, что не только на окраинах, но и на улицах уже идут бои. На следующий день Совинформбюро сообщило, что крупнейший центр Украины многострадальный Харьков освобожден советскими войсками. Ликованию не было предела, тем более что вечером по радио зачитали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором среди других соединений войск Степного фронта отмечались и летчики генерала Рязанова, а это значит, и мы, истребители 247-го истребительного авиационного полка.
Пятьдесят дней продолжалась Курская битва - одна из величайших в истории второй мировой войны. Красная Армия, в ожесточенных боях сдержав наступление немецко-фашистских войск, уничтожила огромные силы гитлеровской армии, ее лучшие механизированные, танковые и авиационные соединения и, перейдя в решительное наступление, за короткий срок отбросила противника на 140 километров на запад. Мощный удар советских войск на белгородско-харьковском направлении открыл "ворота" в пределы Левобережной Украины и Донбасса. Контрнаступление Красной Армии переросло в стратегическое наступление почти по всему советско-германскому фронту.
Через два дня после освобождения Харькова наш полк перебазировался на полевой аэродром и без всякой передышки продолжал боевую работу. В одном из вылетов группу штурмовиков в составе 18 самолетов, которую прикрывала восьмерка наших истребителей, командир корпуса генерал-лейтенант авиации В. Г. Рязанов неожиданно перенацелил на другой объект. Приказано было прочесать небольшую рощу в полутора километрах южнее Коротич. Штурмовики, а затем и истребители, поскольку самолетов противника в воздухе не было, выполнили по нескольку заходов на указанную цель. Через два дня, когда наши танки овладели этой рощей, были обнаружены разбитые штабные машины. Оказалось, что разведке армии генерала И. М. Манагарова стало известно о расположении там штаба танковой дивизии СС. Он передал это генералу Рязанову, и штаб был выведен из строя нашими летчиками{6}.
А вечером того же дня нас ждал приятный сюрприз. На аэродром приехала большая группа деятелей советской культуры и искусства поздравить нас с началом освобождения украинской земли. Среди них замечательная советская балерина Ольга Васильевна Лепешинская, известный украинский поэт Павло Григорьевич Тычина, народные артисты Советского Союза Иван Сергеевич Паторжинский и Мария Ивановна Литвиненко-Вольгимут.
Но получилось так, что прежде чем мы начали благодарить артистов бурными аплодисментами, они дружно приветствовали нас. Перед концертом прибывший в полк командующий воздушной армией генерал Горюнов вручил ордена авиаторам, отличившимся в Курской битве.
На импровизированную сцену вызывали моих боевых товарищей: Ивана Базарова, Николая Буряка, Степана Карнача. Орден Отечественной войны II степени - дорогая мне память о июльском сражении 1943 года...
Были вручены награды и летчикам соседнего истребительного полка Героям Советского Союза Сергею Луганскому, Ивану Корниенко, Николаю Шутту и другим. И каждый переданный генералом в руки пилота орден сопровождался продолжительными аплодисментами. Восторженно и громче всех хлопали артисты. Ведущий концерта весело иронизировал, что столько аплодисментов ни Ольга Васильевна Лепешинская, ни другие артисты за всю концертную жизнь не получали.
Но это, понятно, только шутка: Каждое выступление наших знаменитостей, каждый номер сопровождался, как говорится, бурей оваций.
Долго в тот вечер на лесной поляне у фронтового аэродрома звучали мелодичные, раздольные украинские песни, исполненные бесподобным басом Паторжинского, на маленькой сцене легкая, грациозная Лепешинская исполнила свои знаменитые партии из "Золушки" и "Лебединого озера". Гневно звучал голос поэта: Павло Тычина читал отрывки из последней поэмы "Похороны друга" - стихи о несгибаемой воле советского человека, о любви к Родине.
Перед концертом ко мне подошел майор Меркушев:
- Василий Михайлович! Тебе ответственное поручение.
Увидев, наверное, как лицо у меня вытянулось от огорчения, Меркушев рассмеялся:
- Не волнуйся, поручение самое мирное и без отрыва от обязанностей зрителя. Поскольку ты у нас тоже певец, мы с командиром решили оказать тебе доверие - после выступления поблагодарить артистов.
Легко сказать "не волнуйся" - лучше бы, пожалуй, меня на боевой вылет послали... Но делать нечего. Слушая концерт, я лихорадочно сочинял текст выступления. Но можно было не готовиться.
Концерт закончился. В необычайном волнении я поднялся на "сцену". Успел пожать руку Паторжинскому и сказать: "Большое спасибо вам, товарищи..." В этот момент с нарастающим грохотом над аэродромом промчалась четверка "фоккеров". К счастью, бомбы упали в стороне.
Такой "аккомпанемент" сопровождал финал этой замечательной, надолго запомнившейся нам встречи. Враг не давал забыть о войне...
26 августа без малейшей передышки после белгородско-харьковской операции войска Степного фронта вместе с соседними фронтами начали освобождение Левобережной Украины и Донбасса. Армии и дивизии нашего фронта наступали в направлении на Красноград и Верхне-Днепровск.
Во время выхода войск фронта к Днепру авиация использовала все силы и возможности для эффективной поддержки действий наземных частей и соединений. К сожалению, наша авиационная боеспособность была несколько ограничена. В то время как противник располагал большой сетью хорошо подготовленных аэродромов, запасами горючего и боеприпасов, нашим полкам приходилось садиться на разрушенные врагом при отходе аэродромы. Батальоны аэродромного обслуживания отставали от продвинувшихся вперед летных частей. Подвоз горючего и боеприпасов осложнялся тем, что наступающим силам требовалось огромное количество материальных средств, все дороги были забиты транспортом. Иногда, чтобы обеспечить наиболее важные вылеты, мы сливали бензин со всех самолетов и заправляли хотя бы две-три четверки. Бывало, что вылетали и с неполным боезапасом. Было тяжело и досадно, хотя мы понимали, что хозяйственники стараются сделать все для нормальной боевой работы. Те действительно делали все возможное и невозможное. Солдаты БАО с помощью местных жителей быстро восстанавливали взлетные полосы, стоянки, жилье для летного состава. Горючее и боеприпасы доставлялись любым возможным транспортом, вплоть до перевозки по воздуху. И мы опять делали по два-три вылета в день.
Никогда не забыть полет, в котором я впервые с воздуха увидел Днепр. Рискуя подвергнуться внезапному нападению, подпустить противника, я не мог оторвать взгляда от величественной реки, прославленной в песнях и былинах. Я долго смотрел вверх по течению, туда, где в каких-то двухстах пятидесяти километрах впадает в Днепр речушка моего детства - Ирпень.
Вскоре в полк пришло радостное известие - Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану Ивану Базарову присвоено звание Героя Советского Союза. Для получения награды его вызывали в Москву.
Ребята горячо поздравляют Ивана, а он смущенно улыбается:
- Это мне повезло. У нас весь полк герои...
Хорошее слово "повезло". А "повезло" в том, что под Белгородом и Харьковом, а еще раньше на Керченском полуострове и под Севастополем, почти в каждом вылете приходилось вести воздушные бои... "Повезло" в том, что из каждого боя Иван приводил самолет в сплошных дырках, и механики еле успевали их латать...
Мы по-хорошему завидовали Базарову, его выдержке в бою, хладнокровию, точности расчета, меткой стрельбе. Он не бросался на противника сломя голову, не старался взять его, что называется, "нахрапом". Базаров точно знал, что он делает сейчас и что будет делать в бою через минуту, откуда зайдет на "мессер", с какой дальности начнет стрелять по "юнкерсу". Стеснительный, скромный парень, в воздухе он действовал решительно, настойчиво, отважно. В этом и было все его "везение".
Нарядили мы Ивана, как жениха, в самое лучшее, самое новое, даже парадные авиационные погоны раздобыли. Проводили его в столицу с напутствием: все посмотреть, все запомнить, обо всем рассказать, особенно о салюте, если повезет. В последнее время Москва часто салютовала отличившимся войскам. Мы слышали гром салютов по радио, но плохо представляли, какое это зрелище наяву.
На следующий день после отъезда Ивана Базарова "повезло" и мне. Действительно, в этом смысле слова мне уже давно не везло. После Харькова практически я не участвовал ни в одном мало-мальски стоящем воздушном бою. Возможно, в районе, где работали прикрываемые моей группой штурмовики, и там, куда я ходил на разведку, не было вражеской авиации. Но редкие встречи с противником можно объяснить и нежеланием фашистских летчиков драться с нами. Дело в том, что в последнее время мне поручалось командовать группой истребителей в составе 8-12 самолетов, а иногда и больше. А столько истребителей плюс два десятка штурмовиков - это уже солидная сила. Может быть, поэтому истребители противника, которые летали обычно группами по 6-8 самолетов, и не рисковали вступать с нами в бой. Во всяком случае, в последнее время я видел вражескую авиацию только издали или при штурмовке на аэродромах.
А тут "повезло". Давно ждал я настоящего воздушного боя. Мы же все-таки истребители! Схватку эту, правда, настоящей считать нельзя, но в сетке прицела я видел вражеский самолет, и очередь моего истребителя свалила его на землю.
В этот раз, как обычно, мы прикрывали штурмовиков, которых вел капитан Девятьяров. Сначала они разбили колонну мотопехоты на дороге Кременчуг Новоукраинка. Потом вышли на немецкий аэродром и обработали стоянки самолетов. Я, оставив четверку прикрытия, со своим ведомым тоже решил потратить боезапас на аэродроме. Штурмовики поработали хорошо. "Юнкерсы", видимо готовые к вылету, подорвались на своих же бомбах, прошитые меткими очередями 37-миллиметровых пушек наших "илов". Еще несколько самолетов горело. Но были и неповрежденные.
Я направил самолет в пикирование. Глянул на ведомого: Саша Коняев молодцом, держится рядом. Скорость растет, земля приближается. Плавно подвожу нос "яка" к одному из не тронутых огнем "юнкерсов". Смотрю в прицел: вижу на фюзеляже тевтонский крест. И сам бомбовоз перед глазами в сетке прицела, как тот крест. Еще чуть ручку на себя - перекрестие уже в точке, где у "юнкерса" топливные баки. Жму на гашетку. Короткая очередь. Еще одна, подлиннее. Земля совсем рядом. Нужно учитывать просадку самолета при выводе. Выхожу из атаки.
Все это продолжалось несколько секунд. Хотя и была уверенность, что попал, результатов заметить не успел. А когда оглянулся на выводе из пикирования, "юнкерс" уже был закрыт черным дымом.
Ведущий штурмовиков, как всегда, торопит домой. Иду к группе. Взгляд ощупывает серенькую мглу осеннего неба и... не верю своим глазам! Над противоположной стороной аэродрома в воздухе плывет какой-то агрегат. Не без труда сообразил, что это самолет-разведчик "рама".
Сбить его удавалось не каждому летчику. У этой машины хорошая броневая защита, и при всей своей неуклюжести, которую придают два фюзеляжа и два киля, она обладает достаточной маневренностью. Нередко "рама" уходила из-под атак истребителей, а иногда и сбивала их, отвечая мощным пулеметным огнем. Она вела корректировку артиллерийского огня, разведку, наводила на воздушные и наземные цели свои самолеты. Словом, вреда "рама" приносила больше, чем любой бомбардировщик.
Упустить такую ценную "птичку" я не мог. Тем более что разведчик наверняка возвращался из-за линии фронта и на борту - ценные данные. Нашу пару экипаж не видит. С земли же его не предупредили: видимо, при штурмовке уничтожена немецкая рация.
Саша Коняев подводит самолет совсем близко к моему. Вижу возбужденное, радостное лицо. Парень держится хорошо, но увлекается. Ему сейчас нужно во все глаза наблюдать за воздухом - тут можно и самим оказаться в роли "подстреленной" дичи. Приказываю по радио: "Смотреть за воздухом!" - делаю небольшой отворот влево, набираю высоту и сваливаю машину в правую сторону. "Рама" точно в прицеле...
На весь бой - удар по "юнкерсу" и атаку самолета-разведчика - ушло немногим больше минуты. Кто-то из штурмовиков, кажется сам Девятьяров, пробасил в эфир: "Неплохо сработано!" Я и сам считаю, что неплохо, на одном дыхании: пикирование, огонь по "юнкерсу", набор высоты в развороте, выход на "раму" и снова огонь. Ни одного лишнего маневра, ни одной бесполезной очереди.
Вечером механик с удовольствием рисует на борту "яка" звездочку. К сожалению, одну. Самолеты, уничтоженные истребителями на земле, в боевой счет не идут. Но я все равно несказанно доволен - сбитой "рамой" похвастаться может не каждый. Теперь на моем счету есть практически все основные типы фашистских самолетов: несколько "юнкерсов" и "мессершмиттов", бронированный ФВ-190 и живучая вредная "рама"...
В эти дни - середина октября сорок третьего года - наши войска после прочного закрепления плацдармов на правом берегу Днепра и тщательной подготовки перешли в наступление. 13-го числа войсками соседнего Юго-Западного фронта был освобожден город Запорожье. 15-го утром ударная группировка Степного фронта, сосредоточенная на плацдарме юго-восточнее Кременчуга, тоже начала наступление.
Из Москвы вернулся Иван Базаров, по-моему, еще более стеснительный и скромный, чем уезжал. Во всяком случае, уж очень он смущался, когда мы рассматривали его Золотую Звезду. Немногословно и без подробностей, к огорчению майора Меркушева, рассказал Иван, как Михаил Иванович Калинин вручал группе летчиков награды, какой стала наша салютующая Москва. Именно здесь Базаров оживился:
- Тут мне повезло, - вставил он любимое словцо, - салют видел. Помните, 9 октября наши освободили Тамань? Так вот в честь этого - двадцать артиллерийских залпов из двухсот двадцати четырех орудий!
Иван, помолчав, добавил:
- А вы, пока я ездил, вижу, вон как развоевались!
Разговор прервал дежурный:
- Летный состав! На постановку задачи и предварительную подготовку в штаб полка...
Прошло то время, когда вся подготовка летчиков к боевому вылету ограничивалась короткой постановкой задачи. Сейчас каждый день заканчивался тщательным разбором боевых вылетов и детальной предварительной подготовкой к выполнению завтрашних заданий. Сюда входило подробное изучение района предстоящих вылетов, линии фронта, действий войск противника и своих, анализ предстоящих метеоусловий. Все это необходимо было для разработки тактических приемов при выполнении той или иной задачи, способов ведения боевых действий в данной конкретной обстановке.
Во время предварительной подготовки наряду с изучением общей наземной и воздушной обстановки, содержания поставленной задачи мы старались как можно подробнее разработать и отработать приемы, которыми можно будет воспользоваться завтра в воздухе. Большое значение придавали розыгрышу различных боевых маневров пары и пар в группе, исходя из наших возможностей, используемых противником приемов ведения боя, летно-тактических данных его самолетов.
Лучше в последнее время стали отрабатывать и вопросы взаимодействия со штурмовиками. Как правило, базировались мы хотя и рядом, но на разных аэродромах. И если в воздухе иногда встречались по нескольку раз в день, то на земле виделись редко. Сейчас командование корпуса стало чаще организовывать встречи, особенно ведущих групп истребителей и штурмовиков, при планировании боевых вылетов старались составлять группы так, чтобы ведущие - и мы, и штурмовики - чаще летали вместе, больше взаимодействовали друг с другом.
Как правило, перед началом операции наземных войск или выполнением наиболее важных полетных заданий организовывали летно-тактические конференции штурмовиков и истребителей. Все это, несомненно, улучшило наше взаимопонимание, а значит, и эффективность боевой работы.
Чаще, чем с другими, я летал с летчиками-штурмовиками Михаилом Одинцовым, Александром Девятьяровым, Талгатом Бегельдиновым, Юрием Балабиным. Все они были замечательными мастерами штурмовых ударов, опытными командирами.
Я хотел было возразить: "Стоит ли связываться с медициной?" - но не успел самолет закончить пробег, как рядом уже стояла машина с красным крестом. Я порулил на стоянку. Остановив мотор, расстегнул ремни парашюта и... потерял сознание.
Врач констатировал: "Ослабление организма до потери сознания летчиком произошло из-за большой потери крови". Поставил мне скобочку на рану и уложил в постель.
Но залеживаться я не собирался. На другой день утром, пользуясь отсутствием врача, выпросил у сестры обмундирование и, как потом доложили командиру, "самовольно прекратил процесс лечения и дезертировал из санчасти". Сразу, правда, меня Кутихин в воздух не выпустил. Но на следующее утро, поверив моему честному слову, что чувствую себя отлично, разрешил летать.
Этот день был решающим моментом Курского сражения. Советское Главнокомандование, оценив обстановку, приняло решение перейти в контрнаступление. Вчера немцы, убедившись, что прорваться к Курску кратчайшим путем невозможно, сосредоточили все усилия на прохоровском направлении. Произошло крупнейшее в истории второй мировой войны встречное танковое сражение.
"Тигры", "пантеры", "фердинанды" устремились на Прохоровку. Им навстречу шли наши танки Т-34. Несмолкающий лязг танковых гусениц, взрывы снарядов и бомб сотрясали землю. На многие километры вокруг, как и над полем боя, клубилась пыль, к небу поднимался густой черный дым. Пороховая гарь чувствовалась даже в кабине самолета. В воздухе в это время на нескольких ярусах дрались истребители, ниже большими группами работали штурмовики.
Нашей дивизии, соседям-штурмовикам, хотя мы и числились в составе резервного Степного фронта, наземные войска которого еще не вступали в сражение, приходилось выполнять по нескольку вылетов в день. Особенно большая нагрузка выпала на долю незаменимых "илов". Капитаны Шубин, Пошивальников, лейтенант Бегельдинов, который летал с раненой рукой, их товарищи штурмовали подходящие танковые резервы врага прямо на поле сражения. А это было непросто. Дым и пыль затрудняли поиск целей, возникала опасность нанести удар по своим. Но мастера штурмовых атак действовали умело, четко.
В эти дни у штурмовиков погиб Герой Советского Союза Михаил Малов. Совершил подвиг командир эскадрильи капитан Шубин. Разрывом зенитного снаряда на его машине оторвало полкрыла. Самолет падал, экипаж мог выброситься на парашютах. Но краснозвездный штурмовик шел вниз. Летчик и стрелок-радист предпочли плену смерть. Перед самой землей комэска вырвал самолет из пикирования и направил на скопление вражеских танков...
Авиация противника, несмотря на то что гитлеровское командование перебрасывало силы с других фронтов и из резерва, все больше и больше теряла свои позиции. Борьба за господство в воздухе, начатая в воздушном сражении на Кубани, уже в период оборонительных боев на Курской дуге принесла успех нашей авиации.
3 августа ранним утром началась артиллерийская подготовка Воронежского и Степного фронтов к решающему этапу наступательной белгородско-харьковской операции, Активное участие в подготовительном периоде наступления принимала и авиация. Части 2-й воздушной армии генерала С. А. Красовского и 5-й воздушной армии генерала С. К. Горюнова обрушили всю мощь своих ударов на противника.
247-й истребительный авиационный полк по-прежнему имел главной задачей прикрытие штурмовиков. Из многочисленных вылетов тех дней особенно запомнился следующий. Командир эскадрильи штурмовиков Герой Советского Союза капитан Девятьяров во время разведывательного полета обнаружил тщательно замаскированные - укрытые копнами - танки противника. Фашисты готовились к нанесению контрудара по нашим наступающим войскам в районе Белгорода. Девятьяров сам повел Группу штурмовиков. Для их сопровождения подполковник Кутихин выделил восьмерку истребителей, которую поручил вести мне. А немногим раньше командир поздравил меня с присвоением очередного воинского звания "капитан".
Сопротивление немцев в воздухе было сломлено. Через линию фронта они почти уже не летали, но у себя иногда оборонялись зло.
До цели мы дошли без помех. Даже тогда, когда уже были на месте и штурмовики готовились к нанесению удара, молчали вражеские зенитки. Противник надеялся, что группа советских самолетов появилась над этим полем случайно. Очень уж хитро были замаскированы танки, и враг не хотел раскрывать позиции. Но ведомые капитана Девятьярова хорошо знали свои цели. На копны с танками посыпались убийственные ПТАБы, их рвали реактивные снаряды, огонь пушек. Через несколько минут огромное поле объято огнем. Горят в белом густом дыму копны необмолоченного хлеба, черный смрад идет от взорванных танков. В ужасе носятся по полю под огнем экипажи. Несколько десятков бронированных машин, представляющих грозную силу, нашли здесь свой конец.
Мы, внимательно следя за воздухом, восхищаемся умелой работой штурмовиков. Настроение великолепное - и оттого, что успешно выполнено задание, и оттого, что сегодня отличный летний день, и оттого, что наши войска бьют врага, - мы наступаем.
Позади запоздало стучат "эрликоны", а в воздухе показалась группа "фокке-вульфов". До сих пор мне не приходилось сталкиваться с этими истребителями. Но меня еще не покинуло ощущение радости, и чувствуется необычайный прилив сил. В безотчетном порыве я нажимаю кнопку передатчика и громко в эфир:
- Трепещите, варвары! Вам приходит конец, наступает Россия, наступает русский народ, наступает Красная Армия! Я - "Шевченко", прием!
Тут же я развернул группу на "фоккеров". В этот момент в наушниках голос командира корпуса генерала В. Г. Рязанова:
- Молодец, "Шевченко"! За болтовню в воздухе объявляю выговор!
Но строгое взыскание не испортило настроение. Тем более что я понял виноват, своим "выступлением" забил эфир и помешал, может быть, передаче важной команды.
Пользуясь преимуществом в вертикальном маневре, веду группу на высоту. У "фокке-вульфов" хорошая скорость, мощное вооружение, сильная броневая защита, но в маневренности машина уступает нашим "якам". Теперь предстояло испробовать свои силы и возможности наших истребителей в схватке.
Но бой продолжался недолго. С первого захода сверху я длинной очередью попал в ведущего группы противника. Он сразу же рухнул вниз. Остальные, не приняв боя, улетели на запад. Не тот, совсем не тот пошел фашистский летчик. Даже на таком хорошем самолете уходит от боя...
Когда о сбитом мной "фоккере" доложили командиру корпуса, он позвонил в полк и передал Кутихину: "Шевчуку выговор оставить и объявить благодарность за сбитый ФВ-190". Так в один день, даже в один час, я сумел получить от начальства и выговор и благодарность.
Два дня продолжались ожесточенные бои за Белгород. Два дня мы делали по три-четыре боевых вылета. А 5 августа к исходу дня в Белгороде закончились уличные бои. В 9 часов вечера по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего. Торжественный голос диктора оповестил страну, что в ознаменование освобождения доблестными советскими войсками городов Орел и Белгород приказано "произвести артиллерийский салют". Это был первый победный салют Родины.
Наше наступление продолжалось. На следующий день командующий Степным фронтом генерал-полковник И. С. Копев обратился к вверенным ему войскам с письменным призывом, в котором были слова, запомнившиеся на всю жизнь: "Впереди нас ждет измученная врагом, истерзанная украинская земля!"
Части и соединения Степного фронта наступают на Харьков - первый город на родной украинской земле. Противник яростно защищает этот важный стратегический центр своей обороны...
Августовское солнце жжет еще в полную силу. Жарко везде: на земле и в воздухе. Моторы "яков" не успевают остыть после полета, летчики - отдохнуть. Механики быстро заправляют баки бензином, оружейники пополняют боезапас - и мы снова в воздухе.
Вражеская авиация активизировалась. По данным только нашей, воздушной, разведки, противник перебросил из тыла и с других участков фронта на аэродромы Полтавского и Харьковского аэроузлов около 400 бомбардировщиков и 200 истребителей. Особенно много самолетов зафиксировано на аэродромах Конотопа, Полтавы, Лебедина, Миргорода. Для истребителей полевые аэродромы и площадки оборудованы ближе к линии фронта, в пригородах Харькова. Чаще стали появляться "фокке-вульфы". Их немцы пытаются использовать в качестве штурмовиков, а также сгруппированных "воздушных охотников".
Без боев обходится редкий вылет, и работы много. Команда "На взлет" звучит ежедневно по три, четыре, а иногда и по пять раз подряд. Задачи - на сопровождение штурмовиков, на разведку, на прикрытие наземных войск. В последние дни отличились многие летчики полка. Среди них Иван Базаров, Николай Буряк, Александр Копяев. Они сбили по два-три самолета, а боевой счет уничтоженных вражеских самолетов у Ивана Базарова перевалил за полтора десятка.
Великая радость - радость наступления заглушает напряженность тяжелых боев, усталость от многочисленных вылетов. Настали долгожданные дни: мы не только воюем, но и бьем врага, гоним его с нашей советской земли, с Украины. Но омрачает это лучезарное чувство увиденное с высоты - сгоревшие села, вырубленные сады, мертвые пашни, полуразрушенный Харьков.
К исходу 22 августа, возвращаясь на свой аэродром мимо города, мы заметили, что не только на окраинах, но и на улицах уже идут бои. На следующий день Совинформбюро сообщило, что крупнейший центр Украины многострадальный Харьков освобожден советскими войсками. Ликованию не было предела, тем более что вечером по радио зачитали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором среди других соединений войск Степного фронта отмечались и летчики генерала Рязанова, а это значит, и мы, истребители 247-го истребительного авиационного полка.
Пятьдесят дней продолжалась Курская битва - одна из величайших в истории второй мировой войны. Красная Армия, в ожесточенных боях сдержав наступление немецко-фашистских войск, уничтожила огромные силы гитлеровской армии, ее лучшие механизированные, танковые и авиационные соединения и, перейдя в решительное наступление, за короткий срок отбросила противника на 140 километров на запад. Мощный удар советских войск на белгородско-харьковском направлении открыл "ворота" в пределы Левобережной Украины и Донбасса. Контрнаступление Красной Армии переросло в стратегическое наступление почти по всему советско-германскому фронту.
Через два дня после освобождения Харькова наш полк перебазировался на полевой аэродром и без всякой передышки продолжал боевую работу. В одном из вылетов группу штурмовиков в составе 18 самолетов, которую прикрывала восьмерка наших истребителей, командир корпуса генерал-лейтенант авиации В. Г. Рязанов неожиданно перенацелил на другой объект. Приказано было прочесать небольшую рощу в полутора километрах южнее Коротич. Штурмовики, а затем и истребители, поскольку самолетов противника в воздухе не было, выполнили по нескольку заходов на указанную цель. Через два дня, когда наши танки овладели этой рощей, были обнаружены разбитые штабные машины. Оказалось, что разведке армии генерала И. М. Манагарова стало известно о расположении там штаба танковой дивизии СС. Он передал это генералу Рязанову, и штаб был выведен из строя нашими летчиками{6}.
А вечером того же дня нас ждал приятный сюрприз. На аэродром приехала большая группа деятелей советской культуры и искусства поздравить нас с началом освобождения украинской земли. Среди них замечательная советская балерина Ольга Васильевна Лепешинская, известный украинский поэт Павло Григорьевич Тычина, народные артисты Советского Союза Иван Сергеевич Паторжинский и Мария Ивановна Литвиненко-Вольгимут.
Но получилось так, что прежде чем мы начали благодарить артистов бурными аплодисментами, они дружно приветствовали нас. Перед концертом прибывший в полк командующий воздушной армией генерал Горюнов вручил ордена авиаторам, отличившимся в Курской битве.
На импровизированную сцену вызывали моих боевых товарищей: Ивана Базарова, Николая Буряка, Степана Карнача. Орден Отечественной войны II степени - дорогая мне память о июльском сражении 1943 года...
Были вручены награды и летчикам соседнего истребительного полка Героям Советского Союза Сергею Луганскому, Ивану Корниенко, Николаю Шутту и другим. И каждый переданный генералом в руки пилота орден сопровождался продолжительными аплодисментами. Восторженно и громче всех хлопали артисты. Ведущий концерта весело иронизировал, что столько аплодисментов ни Ольга Васильевна Лепешинская, ни другие артисты за всю концертную жизнь не получали.
Но это, понятно, только шутка: Каждое выступление наших знаменитостей, каждый номер сопровождался, как говорится, бурей оваций.
Долго в тот вечер на лесной поляне у фронтового аэродрома звучали мелодичные, раздольные украинские песни, исполненные бесподобным басом Паторжинского, на маленькой сцене легкая, грациозная Лепешинская исполнила свои знаменитые партии из "Золушки" и "Лебединого озера". Гневно звучал голос поэта: Павло Тычина читал отрывки из последней поэмы "Похороны друга" - стихи о несгибаемой воле советского человека, о любви к Родине.
Перед концертом ко мне подошел майор Меркушев:
- Василий Михайлович! Тебе ответственное поручение.
Увидев, наверное, как лицо у меня вытянулось от огорчения, Меркушев рассмеялся:
- Не волнуйся, поручение самое мирное и без отрыва от обязанностей зрителя. Поскольку ты у нас тоже певец, мы с командиром решили оказать тебе доверие - после выступления поблагодарить артистов.
Легко сказать "не волнуйся" - лучше бы, пожалуй, меня на боевой вылет послали... Но делать нечего. Слушая концерт, я лихорадочно сочинял текст выступления. Но можно было не готовиться.
Концерт закончился. В необычайном волнении я поднялся на "сцену". Успел пожать руку Паторжинскому и сказать: "Большое спасибо вам, товарищи..." В этот момент с нарастающим грохотом над аэродромом промчалась четверка "фоккеров". К счастью, бомбы упали в стороне.
Такой "аккомпанемент" сопровождал финал этой замечательной, надолго запомнившейся нам встречи. Враг не давал забыть о войне...
26 августа без малейшей передышки после белгородско-харьковской операции войска Степного фронта вместе с соседними фронтами начали освобождение Левобережной Украины и Донбасса. Армии и дивизии нашего фронта наступали в направлении на Красноград и Верхне-Днепровск.
Во время выхода войск фронта к Днепру авиация использовала все силы и возможности для эффективной поддержки действий наземных частей и соединений. К сожалению, наша авиационная боеспособность была несколько ограничена. В то время как противник располагал большой сетью хорошо подготовленных аэродромов, запасами горючего и боеприпасов, нашим полкам приходилось садиться на разрушенные врагом при отходе аэродромы. Батальоны аэродромного обслуживания отставали от продвинувшихся вперед летных частей. Подвоз горючего и боеприпасов осложнялся тем, что наступающим силам требовалось огромное количество материальных средств, все дороги были забиты транспортом. Иногда, чтобы обеспечить наиболее важные вылеты, мы сливали бензин со всех самолетов и заправляли хотя бы две-три четверки. Бывало, что вылетали и с неполным боезапасом. Было тяжело и досадно, хотя мы понимали, что хозяйственники стараются сделать все для нормальной боевой работы. Те действительно делали все возможное и невозможное. Солдаты БАО с помощью местных жителей быстро восстанавливали взлетные полосы, стоянки, жилье для летного состава. Горючее и боеприпасы доставлялись любым возможным транспортом, вплоть до перевозки по воздуху. И мы опять делали по два-три вылета в день.
Никогда не забыть полет, в котором я впервые с воздуха увидел Днепр. Рискуя подвергнуться внезапному нападению, подпустить противника, я не мог оторвать взгляда от величественной реки, прославленной в песнях и былинах. Я долго смотрел вверх по течению, туда, где в каких-то двухстах пятидесяти километрах впадает в Днепр речушка моего детства - Ирпень.
Вскоре в полк пришло радостное известие - Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану Ивану Базарову присвоено звание Героя Советского Союза. Для получения награды его вызывали в Москву.
Ребята горячо поздравляют Ивана, а он смущенно улыбается:
- Это мне повезло. У нас весь полк герои...
Хорошее слово "повезло". А "повезло" в том, что под Белгородом и Харьковом, а еще раньше на Керченском полуострове и под Севастополем, почти в каждом вылете приходилось вести воздушные бои... "Повезло" в том, что из каждого боя Иван приводил самолет в сплошных дырках, и механики еле успевали их латать...
Мы по-хорошему завидовали Базарову, его выдержке в бою, хладнокровию, точности расчета, меткой стрельбе. Он не бросался на противника сломя голову, не старался взять его, что называется, "нахрапом". Базаров точно знал, что он делает сейчас и что будет делать в бою через минуту, откуда зайдет на "мессер", с какой дальности начнет стрелять по "юнкерсу". Стеснительный, скромный парень, в воздухе он действовал решительно, настойчиво, отважно. В этом и было все его "везение".
Нарядили мы Ивана, как жениха, в самое лучшее, самое новое, даже парадные авиационные погоны раздобыли. Проводили его в столицу с напутствием: все посмотреть, все запомнить, обо всем рассказать, особенно о салюте, если повезет. В последнее время Москва часто салютовала отличившимся войскам. Мы слышали гром салютов по радио, но плохо представляли, какое это зрелище наяву.
На следующий день после отъезда Ивана Базарова "повезло" и мне. Действительно, в этом смысле слова мне уже давно не везло. После Харькова практически я не участвовал ни в одном мало-мальски стоящем воздушном бою. Возможно, в районе, где работали прикрываемые моей группой штурмовики, и там, куда я ходил на разведку, не было вражеской авиации. Но редкие встречи с противником можно объяснить и нежеланием фашистских летчиков драться с нами. Дело в том, что в последнее время мне поручалось командовать группой истребителей в составе 8-12 самолетов, а иногда и больше. А столько истребителей плюс два десятка штурмовиков - это уже солидная сила. Может быть, поэтому истребители противника, которые летали обычно группами по 6-8 самолетов, и не рисковали вступать с нами в бой. Во всяком случае, в последнее время я видел вражескую авиацию только издали или при штурмовке на аэродромах.
А тут "повезло". Давно ждал я настоящего воздушного боя. Мы же все-таки истребители! Схватку эту, правда, настоящей считать нельзя, но в сетке прицела я видел вражеский самолет, и очередь моего истребителя свалила его на землю.
В этот раз, как обычно, мы прикрывали штурмовиков, которых вел капитан Девятьяров. Сначала они разбили колонну мотопехоты на дороге Кременчуг Новоукраинка. Потом вышли на немецкий аэродром и обработали стоянки самолетов. Я, оставив четверку прикрытия, со своим ведомым тоже решил потратить боезапас на аэродроме. Штурмовики поработали хорошо. "Юнкерсы", видимо готовые к вылету, подорвались на своих же бомбах, прошитые меткими очередями 37-миллиметровых пушек наших "илов". Еще несколько самолетов горело. Но были и неповрежденные.
Я направил самолет в пикирование. Глянул на ведомого: Саша Коняев молодцом, держится рядом. Скорость растет, земля приближается. Плавно подвожу нос "яка" к одному из не тронутых огнем "юнкерсов". Смотрю в прицел: вижу на фюзеляже тевтонский крест. И сам бомбовоз перед глазами в сетке прицела, как тот крест. Еще чуть ручку на себя - перекрестие уже в точке, где у "юнкерса" топливные баки. Жму на гашетку. Короткая очередь. Еще одна, подлиннее. Земля совсем рядом. Нужно учитывать просадку самолета при выводе. Выхожу из атаки.
Все это продолжалось несколько секунд. Хотя и была уверенность, что попал, результатов заметить не успел. А когда оглянулся на выводе из пикирования, "юнкерс" уже был закрыт черным дымом.
Ведущий штурмовиков, как всегда, торопит домой. Иду к группе. Взгляд ощупывает серенькую мглу осеннего неба и... не верю своим глазам! Над противоположной стороной аэродрома в воздухе плывет какой-то агрегат. Не без труда сообразил, что это самолет-разведчик "рама".
Сбить его удавалось не каждому летчику. У этой машины хорошая броневая защита, и при всей своей неуклюжести, которую придают два фюзеляжа и два киля, она обладает достаточной маневренностью. Нередко "рама" уходила из-под атак истребителей, а иногда и сбивала их, отвечая мощным пулеметным огнем. Она вела корректировку артиллерийского огня, разведку, наводила на воздушные и наземные цели свои самолеты. Словом, вреда "рама" приносила больше, чем любой бомбардировщик.
Упустить такую ценную "птичку" я не мог. Тем более что разведчик наверняка возвращался из-за линии фронта и на борту - ценные данные. Нашу пару экипаж не видит. С земли же его не предупредили: видимо, при штурмовке уничтожена немецкая рация.
Саша Коняев подводит самолет совсем близко к моему. Вижу возбужденное, радостное лицо. Парень держится хорошо, но увлекается. Ему сейчас нужно во все глаза наблюдать за воздухом - тут можно и самим оказаться в роли "подстреленной" дичи. Приказываю по радио: "Смотреть за воздухом!" - делаю небольшой отворот влево, набираю высоту и сваливаю машину в правую сторону. "Рама" точно в прицеле...
На весь бой - удар по "юнкерсу" и атаку самолета-разведчика - ушло немногим больше минуты. Кто-то из штурмовиков, кажется сам Девятьяров, пробасил в эфир: "Неплохо сработано!" Я и сам считаю, что неплохо, на одном дыхании: пикирование, огонь по "юнкерсу", набор высоты в развороте, выход на "раму" и снова огонь. Ни одного лишнего маневра, ни одной бесполезной очереди.
Вечером механик с удовольствием рисует на борту "яка" звездочку. К сожалению, одну. Самолеты, уничтоженные истребителями на земле, в боевой счет не идут. Но я все равно несказанно доволен - сбитой "рамой" похвастаться может не каждый. Теперь на моем счету есть практически все основные типы фашистских самолетов: несколько "юнкерсов" и "мессершмиттов", бронированный ФВ-190 и живучая вредная "рама"...
В эти дни - середина октября сорок третьего года - наши войска после прочного закрепления плацдармов на правом берегу Днепра и тщательной подготовки перешли в наступление. 13-го числа войсками соседнего Юго-Западного фронта был освобожден город Запорожье. 15-го утром ударная группировка Степного фронта, сосредоточенная на плацдарме юго-восточнее Кременчуга, тоже начала наступление.
Из Москвы вернулся Иван Базаров, по-моему, еще более стеснительный и скромный, чем уезжал. Во всяком случае, уж очень он смущался, когда мы рассматривали его Золотую Звезду. Немногословно и без подробностей, к огорчению майора Меркушева, рассказал Иван, как Михаил Иванович Калинин вручал группе летчиков награды, какой стала наша салютующая Москва. Именно здесь Базаров оживился:
- Тут мне повезло, - вставил он любимое словцо, - салют видел. Помните, 9 октября наши освободили Тамань? Так вот в честь этого - двадцать артиллерийских залпов из двухсот двадцати четырех орудий!
Иван, помолчав, добавил:
- А вы, пока я ездил, вижу, вон как развоевались!
Разговор прервал дежурный:
- Летный состав! На постановку задачи и предварительную подготовку в штаб полка...
Прошло то время, когда вся подготовка летчиков к боевому вылету ограничивалась короткой постановкой задачи. Сейчас каждый день заканчивался тщательным разбором боевых вылетов и детальной предварительной подготовкой к выполнению завтрашних заданий. Сюда входило подробное изучение района предстоящих вылетов, линии фронта, действий войск противника и своих, анализ предстоящих метеоусловий. Все это необходимо было для разработки тактических приемов при выполнении той или иной задачи, способов ведения боевых действий в данной конкретной обстановке.
Во время предварительной подготовки наряду с изучением общей наземной и воздушной обстановки, содержания поставленной задачи мы старались как можно подробнее разработать и отработать приемы, которыми можно будет воспользоваться завтра в воздухе. Большое значение придавали розыгрышу различных боевых маневров пары и пар в группе, исходя из наших возможностей, используемых противником приемов ведения боя, летно-тактических данных его самолетов.
Лучше в последнее время стали отрабатывать и вопросы взаимодействия со штурмовиками. Как правило, базировались мы хотя и рядом, но на разных аэродромах. И если в воздухе иногда встречались по нескольку раз в день, то на земле виделись редко. Сейчас командование корпуса стало чаще организовывать встречи, особенно ведущих групп истребителей и штурмовиков, при планировании боевых вылетов старались составлять группы так, чтобы ведущие - и мы, и штурмовики - чаще летали вместе, больше взаимодействовали друг с другом.
Как правило, перед началом операции наземных войск или выполнением наиболее важных полетных заданий организовывали летно-тактические конференции штурмовиков и истребителей. Все это, несомненно, улучшило наше взаимопонимание, а значит, и эффективность боевой работы.
Чаще, чем с другими, я летал с летчиками-штурмовиками Михаилом Одинцовым, Александром Девятьяровым, Талгатом Бегельдиновым, Юрием Балабиным. Все они были замечательными мастерами штурмовых ударов, опытными командирами.