Страница:
– В Калугу? Вот и чудесно, у меня там младший братец вице-губернатором! – сообщил мне то ли новый, то ли старый знакомец.
– Непременно передам ему от вас поклон, – пообещал я, слегка подталкивая его назад к карете.
Однако владелец бакенбард и вооруженного эскорта, так просто расставаться со старым другом не намеревался. Он плотно утвердился на толстых ногах, обутых в мягкие полусапожки и вперил в меня нежный взгляд.
– А вы знаете, драгоценный мой, Алексей Григорьевич, что я сейчас еду прямо из ополчения, домой на побывку. Марья Ивановна последнее время немного хворала, так я решил ее проведать. Теперь, когда мы погоним супостата с матушки Руси в его Парижскую берлогу, не знаю когда еще удастся с ней свидеться, – сообщил он.
– Так вы сейчас состоите в ополчении? – вежливо, удивился я. – В каком, если не секрет?
Собеседник немного смутился, но ответил:
– В третьем, резервном.
В 1812 году было выставлено более трехсот тысяч ополченцев, из которых были образованы округа: 1-й – для обороны Москвы, 2-й – для обороны Петербурга и 3-й – для составления резерва. Ратники ополчения были сведены в пешие и конные полки и дружины, делившиеся на батальоны, сотни и десятки.
На бравого воина дорожный знакомый никак не походил, потому и его резервной ориентации я не удивился.
– А вы я, вижу, – продолжил он, рассматривая французский мушкетон, висевший на моем плече, – участвовали в деле?
– Нет, скорее в локальных конфликтах, – загадочно для этого времени, ответил. – Ничего серьезного.
Как многих сугубо штатских людей, а он, судя по всему, таковым и был, благоговеющих перед армией и воинскими подвигами, его такое объяснение не удовлетворило, он даже посмотрел на меня слегка свысока.
– А мы так славно повоевали! Вы знаете, у меня над головой даже пролетали ядра! И я, поверите, не склонил пред ними головы! Значит, вы сейчас, направляетесь в Калугу, – резко сменил он тему разговора.
– Да, в Калугу, – пробормотал я, но он, не слушая, опять вернулся к военным делам.
– Сейчас отсиживаться по тылам не след, все патриоты любезного нашего отечества, взяли в руки оружие! Хотите, я вам расскажу, в какой переделке я побывал?
– Я, право, не знаю, вам нужно спешить домой к Марье Ивановне, – попробовал отказаться я, – она нездорова, стоит ли задерживаться? Может быть как-нибудь в другой раз?
Действительно, слушать посередине дороги рассказы незнакомого человека о его ратных подвигах мне не слишком хотелось. Судя по выражению лица, добрым глазам и пылкой речи, муж Марьи Ивановны был пресимпатичным человеком, но мне было неловко перед его свитой, явно маявшейся от словоохотливости хозяина.
– Пустое, милейший, Алексей Григорьевич! Что вам в той Калуге? Калуга никуда не денется, как стоит на своем месте со времен князя Дмитрия Донского, так и еще постоит! Когда вы узнаете, что со мной случилось на прошлой неделе, так ни в какую Калугу не захотите!
– Ну, что же, извольте, я послушаю, – смирился я с неизбежным.
Было, похоже, что мне выпал счастливый день, сначала слушать философские рассуждения мужика, теперь батальные истории барина.
– Да знаете вы ли, милейший Алексей Григорьевич, что я был шпионом?!
– Шпионом? – повторил я за ним. – Как же так?
– А вот представьте! Поехал смотреть, как уходят из Москвы французы. Оделся, знаете ли, мещанином, да и смешался с войсками. Иду себе по дороге и все высматриваю, сколько у врага пушек, сколько лошадей и всяких повозок!
Он замолчал, и радостно смотрел на меня, ожидая реакции на свое сенсационное сообщение. Пришлось ему подыграть:
– Надо же, наверное вам было страшно?
– Отнюдь! Французы ведь не знали, что я шпион! – радостно воскликнул он.
– Ну, и много вы нашпионили? – поинтересовался я.
– Ничего не успел толком сделать, – засмеялся скромный герой, – представляете меня схватили французские солдаты и едва не расстреляли! Помог просто невероятный случай! Меня выручили другие французские солдаты.
– Да? – только и сказал я, уже переставая чему-либо удивляться. – Я могу даже сказать как…
Случай, как известно, дело непредсказуемое. Когда я попал в двенадцатый год, меня в бессознательном состоянии нашел в лесу французский патруль. Командовал им французский сержант Жан-Пьер Ренье. С отданными ему в подчинение итальянскими солдатами у сержанта, мягко говоря, не сложились отношения, они собрались Ренье убить, а покойника, за которого посчитали меня, ограбить. Сержанту это не понравилось и при моем посильном участии мародеров мы перебили.
Однако на этом, наши злоключения не кончились. Уже в непосредственной близости от Новой Калужской дороги по которой отступала из Москвы Великая армия Наполеона, мы с сержантом Ренье, наткнулись на троих французов, тащивших вглубь леса человека в штатском. Ренье их окликнул, те же, даже не ответив, тотчас начали в нас стрелять. Сержант получил пулю в плечо, но не испугался, и кончилось эта стычка тем, что с французами мы, с Божьей помощью, справились. А вот штатский, которого я не успел даже толком рассмотреть, пока шел бой сбежал.
– Вы? – удивился, новый знакомый, – откуда вы это можете знать?
– Французских солдат было трое?
– Трое, – подтвердил он, глядя на меня, что называется во все глаза, и даже перестал улыбаться.
– Двое вас вели, а последний, подталкивал штыком? – уточнил я.
– Алексей Григорьевич, дорогой, не томите, откуда вы все это знаете?! – явно волнуясь, спросил он.
– Эти трое солдат обстреляли двоих французских пехотинцев, а вас повалили на землю…
– Не может этого быть! – тихо сказал он, всматриваясь в меня. – Я бы вас непременно узнал. Правда, смотреть по сторонам, у меня не было времени…
– У меня тоже, вы так быстро скрылись, что я вас толком не рассмотрел.
– Я, признаться, запомнил только вашу саблю, такая кривая, скорее всего турецкая. А остаться я никак не мог, что мне было делать в бою без оружия…
– Вы правильно сделали, – успокоил я, обнажая клинок. – Узнаете?
– Это просто невероятно! – обескуражено сказал он. – Конечно, узнаю, я его видел почти возле своего лица! Неужели это были вы?!
– Случайно, но я.
– Голубчик, выходит, я обязан вам жизнью, – сказал он, от умиления заплакал, и опять принялся меня обнимать.
– Ну, нет, что вы, – попытался я остановить новый взрыв эмоций, – случись это со мной, вы бы сделали то же самое.
– Да как же это! Теперь вы должны, вы просто обязаны поехать со мной! Ну, хотите, я перед вами на колени встану? Если я вас не привезу, Марья Ивановна мне никогда этого не простит! Ну, пожалуйста…
Честно говоря, мне и самому стало любопытно разобраться со всей этой чередой совпадений, однако смущали схожесть с неведомым тезкой и неминуемое разоблачение.
К тому же совсем не хотелось обманывать этого милого, наивного человека.
– Ну, что поедете? – снова спросил он, просительно заглядывая в глаза.
– Пожалуй, почему не поехать, – сказал я, незаметно, освобождаясь из его объятий, – в Калугу мне не к спеху, только у меня есть одно маленькое «но».
– Вот и чудесно! – обрадовался он. – А все ваши сомнения мы как-нибудь решим!
– Это не то, что сомнение, – начал я, еще не зная как построить конец фразы, – видите ли, я не совсем тот, за кого вы меня принимаете.
– Что значит не тот? Я ведь даже вашу саблю узнал! Да и откуда вам было знать о тех французах, если вас там не было!
– Нет, с тем случаем все так и есть, а вот то, что я именно тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете, я не совсем уверен.
– Что? – только и смог сказать добряк. – Что значит «не тот»? Алексей Григорьевич, вы, видно, надо мной смеетесь, а я не пойму, чем вас прогневил…
Он так обиделся, что я уже пожалел, что затеял этот разговор. Нужно было просто сослаться на занятость и идти своей дорогой.
– Получается, что вы это не вы? Вы с нами не хотите больше знаться? – тихо спросил он, отступая от меня.
– Нет, что вы такое говорите, мне очень приятно было с вами встретиться. Но только, я не тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете.
– То есть как это не тот? – растеряно спросил он. – А какой?
– Не знаю, я сам по себе. То есть, меня тоже так зовут, только мы с вами, к сожалению, не знакомы. Вернее сказать, знакомы, ну, тогда в лесу, мы с вами виделись, а вот, раньше не встречались, – окончательно запутавшись, договорил я.
– Не встречались? – переспросил он с нескрываемой тревогой. – И с Марьей Ивановной вы тоже не встречались?
– Тоже, – подтвердил я.
– А с кем вы тогда встречались?
– Не знаю, с партизанами встречался с Сеславиным, с принцем Богарне, с Наполеоном.
– Понятно, вы встречались с самим Наполеоном! И фамилия ваша не Крылов?
– Крылов, – после долгой паузы, ответил я. – Выходит…
– И зовут вас не Алексеем Григорьевичем?
Теперь уже не он, а я совсем ничего не понимал. Ладно, похожая внешность, даже совпадение имени и отчества, но еще и фамилия…
– Меня зовут Алексеем Григорьевичем, – как эхо повторил я за ним, – Крыловым. Но вас я не помню и Марью Ивановну тоже, простите, не помню, и вообще… Может быть, я все забыл после ранения, – попытался я придумать хотя бы для него, правдоподобное объяснение своего беспамятства. – Меня недавно ранило, рядом взорвалась бомба. Так вы говорите, мы хорошо знакомы?
– Хорошо? Да мы, голубчик, отменно знакомы, вы даже не представляете, как мы хорошо знакомы!
– Правда?
– Чистая, святая правда! Вы, можно сказать, наш любимый друг и благодетель!
– Благодетель? – опять повторил я за ним. – Это, в каком же смысле?
– Вы Марью Ивановну с того света, можно сказать, вернули, и вам я обязан тем, что на земле живу!
Это оказалось для меня слишком круто. Конечно, приятно, быть «благодетелем», но не до такой же степени!
– И зовут вас?
– Николаем Николаевичем Урусовым, – четко выговаривая слога, как будто говорил с ребенком или глухим, сказал он, – теперь вспомнили?
Я отрицательно покачал головой.
– Простите, ничего не помню.
– Знаете что, голубчик, я вас теперь непременно к себе отвезу. Вам в таком состоянии ни в какую Калугу ехать нельзя, поживете у нас, оправитесь, тогда и езжайте куда пожелаете!
– Ну, если только представиться Марье Ивановне, – сказал я, – если вас мое присутствие не затруднит…
– Михеев, – крикнул Урусов лакею на запятках, – помоги барину сесть в карету!
– Слушаюсь, ваше сиятельство! – гаркнул тот.
Михеев, мордатый парень с морозным румянцем во всю щеку, лихо соскочил с задка кареты и помог мне снять мушкетон и со спины солдатский ранец. Николай Николаевич подставил под локоть руку и почти насильно впихнул в карету.
Я, впрочем, не сопротивлялся. Делать мне в Калуге было совершенно нечего, к тому же очень заинтересовал двойник и полный тезка. Вариантов кто он такой и откуда мог взяться, было несколько, один другого фантастичнее и с этим стоило разобраться. Не каждый день можно встретить такой феномен.
Урусов между тем, сел в экипаж, лакей захлопнул за ним дверцу и тот тотчас же тронулся. Карета была довольно вместительная, с двумя мягкими диванами друг против друга. Мы с Николаем Николаевичем оказались лицом к лицу. Было ему по виду, лет пятьдесят, возраст в это время вполне почтенный, но держался он бодро, был оживлен и никак не походил на старика. Мое «плачевное» состояние и потеря памяти, его огорчали, но он старался не подать вида, что считает меня «не в себе», однако от вопроса о Наполеоне не удержался.
– Вы действительно видели этого изверга? – спросил он, едва мы расположились в карете.
– Видел, – подтвердил я. – Правда, мельком.
– Как же вы так сподобились? – с непонятной завистью спросил он.
– Совершенно случайно, и безо всякого труда, – ответил я. – Сержант, с которым мы вас отбили у мародеров, оказался знакомым пасынка Наполеона принца Богарне. Когда мы с принцем столкнулись на дороге, он рассказал как я его лечил от пулевого ранения. Богарне этим заинтересовался, и приказал привести меня к себе в штаб. Не успели мы с ним поговорить, как приехал Наполеон. Вот собственно и вся встреча.
– И о чем они говорили? – живо спросил Урусов.
– Не знаю, нам сразу приказали выйти, так что Бонапарта я видел меньше минуты.
– Мне бы его встретить! – мечтательно сказал князь. – Уж я бы…
– Думаю, у вас бы ничего не получилось, – поняв его недосказанную фразу, ответил я, – только что смогли бы красиво погибнуть.
– А если бы вы к нему подошли и пронзили ему сердце кинжалом?! – взволнованно вскричал Николай Николаевич.
– Меня бы до этого успели порубить в капусту. Там было больше десяти боевых офицеров!
– М-да, пожалуй, – согласился он, думаю, только для того чтобы мне не нужно было упрекать себя в трусости. – И как вам показался изверг?
– Усталым и простуженным. А так человек как человек, ничего особенного. Рогов я у него не заметил.
– Это надо же, – не слушая, посетовал Урусов, – по воле одного человека, столько напрасных жертв! Сгорела Москва, тысячи и тысячи погибших!
Такая пацифистская оценка бойни, которую развязал Бонапарт, военизированного ополченца меня, удивила. Обычно чем больше вождь отправит на тот свет людей, тем выше его статус. Мы помолчали, отдавая дань памяти погибшим в этой бессмысленной и кровопролитной войне.
– Расскажите, пожалуйста, что вы знаете обо мне? – попросил я. – Когда мы с вами встречались, и что я такого сделал?
– Алексей Григорьевич, вы, правда, не шутите? У меня такое чувство, что вы надо мной труните.
– Господь с вами, Николай Николаевич, – так же церемонно-вежливо ответил я, – это правда, я совсем вам не помню. У меня после ранения выпали из памяти целые куски прошлой жизни.
– Пожалуй, что расскажу, но если вы меня разыгрываете, то Бог вам судья. На посмешище выставите старика!
Я развел руками, ударил кулаком в грудь, всем видом показывая, что чист перед ним и он начал:
– Познакомились мы нынешним летом, в нашем имении Услады. Марья Ивановна смертельно захворала, а докторов так хороших не нашлось. Послали за доктором в Москву, да ведь пока туда, пока сюда. Вот тут-то и свела нас одна прелестная дама Анна Сергеевна Присыпка…
– Не может быть! А где эти ваши Услады? – воскликнул я, начиная понимать, что все как-то связывается, эту даму, жену престарелого генерала я хорошо знал в 1799 году.
– В Троицком уезде, Т-й губернии, – ответил он.
– И что было дальше? – уже с нетерпением, спросил я.
– Анна Сергеевна вас привезла из Троицка, и вы чудодейственно вылечили супругу.
Так мы познакомились. А позже вы приезжали к нам с визитом со своим родственником Антоном Ивановичем и его милой женой.
– Антоном Ивановичем, – повторил я за ним почти с ужасом, – тоже, как и я Крыловым?
– Да, Крыловым. Вы его тоже забыли?
Забыл ли я Антона Ивановича, первого человека, с которым встретился, впервые попав в прошлое! К тому же своего прямого предка?! Конечно, я его не забыл и собирался, как только удастся навестить. Однако в этот момент меня волновали не родственные связи, а нечто другое. Если я каким-то образом летом двенадцатого года был у Крылова, то вполне может статься, что я и сейчас нахожусь где-то поблизости и, не равен час, встречу сам себя! И даже примерно не представляю, чем такая встреча может кончиться. Не в смысле, налаживания отношений с самим собой, а того, как поведут себя время и материя. Не может же, в самом деле, человек пребывать в одном времени в двойной ипостаси!
– Я знаю Антона Ивановича, мы с ним близкие родственники, – ответил я, на вопросительный взгляд князя. – Но то, что этим летом был у него в имении, совершенно забыл. Как он, кстати, поживает?
– Здоров, да я его встретил несколько дней назад. Он в действующей армии, служит, кажется, во втором корпусе и командует егерями.
То, что предок жив и не убит под Бородино, меня обрадовало. Я его предупреждал еще тринадцать лет назад, что в двенадцатом году будет большая война, и уговаривал не лезть в пекло. Он конечно не послушался.
– Вы что-то говорили о спасении Марьи Ивановны? – напомнил я.
– Да, да конечно, вы ее спасли от неминуемой смерти, а меня от горького вдовства. У нее были страшные боли, она даже исповедовалась и причастилась, а вы ее, вдруг, вылечили!
Теперь мне стала понятна радость Урусова при нашей встрече.
– Неужели вы и этого не помните?
Я опять отрицательно покачал головой.
– Может быть, когда вы с ней встретитесь, у вас пройдет беспамятство. Моя Марья Ивановна такая замечательная женщина, что я и описать не могу. Красавица, умница, прекрасная мать. Мы с ней уже без малого четверть века вместе и ни разу не поссорились!
Далее Николай Николаевич говорил исключительно о своей супруге, и мне стоило немалого труда, чтобы не задремать. Давала о себе знать бессонная ночь, и расслабляло мягкое усыпляющее покачивание рессорного экипажа. Однако я сумел устоять, и чтобы не обидеть равнодушием любящего мужа, мужественно испил эту чашу до дна.
Глава 3
– Непременно передам ему от вас поклон, – пообещал я, слегка подталкивая его назад к карете.
Однако владелец бакенбард и вооруженного эскорта, так просто расставаться со старым другом не намеревался. Он плотно утвердился на толстых ногах, обутых в мягкие полусапожки и вперил в меня нежный взгляд.
– А вы знаете, драгоценный мой, Алексей Григорьевич, что я сейчас еду прямо из ополчения, домой на побывку. Марья Ивановна последнее время немного хворала, так я решил ее проведать. Теперь, когда мы погоним супостата с матушки Руси в его Парижскую берлогу, не знаю когда еще удастся с ней свидеться, – сообщил он.
– Так вы сейчас состоите в ополчении? – вежливо, удивился я. – В каком, если не секрет?
Собеседник немного смутился, но ответил:
– В третьем, резервном.
В 1812 году было выставлено более трехсот тысяч ополченцев, из которых были образованы округа: 1-й – для обороны Москвы, 2-й – для обороны Петербурга и 3-й – для составления резерва. Ратники ополчения были сведены в пешие и конные полки и дружины, делившиеся на батальоны, сотни и десятки.
На бравого воина дорожный знакомый никак не походил, потому и его резервной ориентации я не удивился.
– А вы я, вижу, – продолжил он, рассматривая французский мушкетон, висевший на моем плече, – участвовали в деле?
– Нет, скорее в локальных конфликтах, – загадочно для этого времени, ответил. – Ничего серьезного.
Как многих сугубо штатских людей, а он, судя по всему, таковым и был, благоговеющих перед армией и воинскими подвигами, его такое объяснение не удовлетворило, он даже посмотрел на меня слегка свысока.
– А мы так славно повоевали! Вы знаете, у меня над головой даже пролетали ядра! И я, поверите, не склонил пред ними головы! Значит, вы сейчас, направляетесь в Калугу, – резко сменил он тему разговора.
– Да, в Калугу, – пробормотал я, но он, не слушая, опять вернулся к военным делам.
– Сейчас отсиживаться по тылам не след, все патриоты любезного нашего отечества, взяли в руки оружие! Хотите, я вам расскажу, в какой переделке я побывал?
– Я, право, не знаю, вам нужно спешить домой к Марье Ивановне, – попробовал отказаться я, – она нездорова, стоит ли задерживаться? Может быть как-нибудь в другой раз?
Действительно, слушать посередине дороги рассказы незнакомого человека о его ратных подвигах мне не слишком хотелось. Судя по выражению лица, добрым глазам и пылкой речи, муж Марьи Ивановны был пресимпатичным человеком, но мне было неловко перед его свитой, явно маявшейся от словоохотливости хозяина.
– Пустое, милейший, Алексей Григорьевич! Что вам в той Калуге? Калуга никуда не денется, как стоит на своем месте со времен князя Дмитрия Донского, так и еще постоит! Когда вы узнаете, что со мной случилось на прошлой неделе, так ни в какую Калугу не захотите!
– Ну, что же, извольте, я послушаю, – смирился я с неизбежным.
Было, похоже, что мне выпал счастливый день, сначала слушать философские рассуждения мужика, теперь батальные истории барина.
– Да знаете вы ли, милейший Алексей Григорьевич, что я был шпионом?!
– Шпионом? – повторил я за ним. – Как же так?
– А вот представьте! Поехал смотреть, как уходят из Москвы французы. Оделся, знаете ли, мещанином, да и смешался с войсками. Иду себе по дороге и все высматриваю, сколько у врага пушек, сколько лошадей и всяких повозок!
Он замолчал, и радостно смотрел на меня, ожидая реакции на свое сенсационное сообщение. Пришлось ему подыграть:
– Надо же, наверное вам было страшно?
– Отнюдь! Французы ведь не знали, что я шпион! – радостно воскликнул он.
– Ну, и много вы нашпионили? – поинтересовался я.
– Ничего не успел толком сделать, – засмеялся скромный герой, – представляете меня схватили французские солдаты и едва не расстреляли! Помог просто невероятный случай! Меня выручили другие французские солдаты.
– Да? – только и сказал я, уже переставая чему-либо удивляться. – Я могу даже сказать как…
Случай, как известно, дело непредсказуемое. Когда я попал в двенадцатый год, меня в бессознательном состоянии нашел в лесу французский патруль. Командовал им французский сержант Жан-Пьер Ренье. С отданными ему в подчинение итальянскими солдатами у сержанта, мягко говоря, не сложились отношения, они собрались Ренье убить, а покойника, за которого посчитали меня, ограбить. Сержанту это не понравилось и при моем посильном участии мародеров мы перебили.
Однако на этом, наши злоключения не кончились. Уже в непосредственной близости от Новой Калужской дороги по которой отступала из Москвы Великая армия Наполеона, мы с сержантом Ренье, наткнулись на троих французов, тащивших вглубь леса человека в штатском. Ренье их окликнул, те же, даже не ответив, тотчас начали в нас стрелять. Сержант получил пулю в плечо, но не испугался, и кончилось эта стычка тем, что с французами мы, с Божьей помощью, справились. А вот штатский, которого я не успел даже толком рассмотреть, пока шел бой сбежал.
– Вы? – удивился, новый знакомый, – откуда вы это можете знать?
– Французских солдат было трое?
– Трое, – подтвердил он, глядя на меня, что называется во все глаза, и даже перестал улыбаться.
– Двое вас вели, а последний, подталкивал штыком? – уточнил я.
– Алексей Григорьевич, дорогой, не томите, откуда вы все это знаете?! – явно волнуясь, спросил он.
– Эти трое солдат обстреляли двоих французских пехотинцев, а вас повалили на землю…
– Не может этого быть! – тихо сказал он, всматриваясь в меня. – Я бы вас непременно узнал. Правда, смотреть по сторонам, у меня не было времени…
– У меня тоже, вы так быстро скрылись, что я вас толком не рассмотрел.
– Я, признаться, запомнил только вашу саблю, такая кривая, скорее всего турецкая. А остаться я никак не мог, что мне было делать в бою без оружия…
– Вы правильно сделали, – успокоил я, обнажая клинок. – Узнаете?
– Это просто невероятно! – обескуражено сказал он. – Конечно, узнаю, я его видел почти возле своего лица! Неужели это были вы?!
– Случайно, но я.
– Голубчик, выходит, я обязан вам жизнью, – сказал он, от умиления заплакал, и опять принялся меня обнимать.
– Ну, нет, что вы, – попытался я остановить новый взрыв эмоций, – случись это со мной, вы бы сделали то же самое.
– Да как же это! Теперь вы должны, вы просто обязаны поехать со мной! Ну, хотите, я перед вами на колени встану? Если я вас не привезу, Марья Ивановна мне никогда этого не простит! Ну, пожалуйста…
Честно говоря, мне и самому стало любопытно разобраться со всей этой чередой совпадений, однако смущали схожесть с неведомым тезкой и неминуемое разоблачение.
К тому же совсем не хотелось обманывать этого милого, наивного человека.
– Ну, что поедете? – снова спросил он, просительно заглядывая в глаза.
– Пожалуй, почему не поехать, – сказал я, незаметно, освобождаясь из его объятий, – в Калугу мне не к спеху, только у меня есть одно маленькое «но».
– Вот и чудесно! – обрадовался он. – А все ваши сомнения мы как-нибудь решим!
– Это не то, что сомнение, – начал я, еще не зная как построить конец фразы, – видите ли, я не совсем тот, за кого вы меня принимаете.
– Что значит не тот? Я ведь даже вашу саблю узнал! Да и откуда вам было знать о тех французах, если вас там не было!
– Нет, с тем случаем все так и есть, а вот то, что я именно тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете, я не совсем уверен.
– Что? – только и смог сказать добряк. – Что значит «не тот»? Алексей Григорьевич, вы, видно, надо мной смеетесь, а я не пойму, чем вас прогневил…
Он так обиделся, что я уже пожалел, что затеял этот разговор. Нужно было просто сослаться на занятость и идти своей дорогой.
– Получается, что вы это не вы? Вы с нами не хотите больше знаться? – тихо спросил он, отступая от меня.
– Нет, что вы такое говорите, мне очень приятно было с вами встретиться. Но только, я не тот Алексей Григорьевич, которого вы знаете.
– То есть как это не тот? – растеряно спросил он. – А какой?
– Не знаю, я сам по себе. То есть, меня тоже так зовут, только мы с вами, к сожалению, не знакомы. Вернее сказать, знакомы, ну, тогда в лесу, мы с вами виделись, а вот, раньше не встречались, – окончательно запутавшись, договорил я.
– Не встречались? – переспросил он с нескрываемой тревогой. – И с Марьей Ивановной вы тоже не встречались?
– Тоже, – подтвердил я.
– А с кем вы тогда встречались?
– Не знаю, с партизанами встречался с Сеславиным, с принцем Богарне, с Наполеоном.
– Понятно, вы встречались с самим Наполеоном! И фамилия ваша не Крылов?
– Крылов, – после долгой паузы, ответил я. – Выходит…
– И зовут вас не Алексеем Григорьевичем?
Теперь уже не он, а я совсем ничего не понимал. Ладно, похожая внешность, даже совпадение имени и отчества, но еще и фамилия…
– Меня зовут Алексеем Григорьевичем, – как эхо повторил я за ним, – Крыловым. Но вас я не помню и Марью Ивановну тоже, простите, не помню, и вообще… Может быть, я все забыл после ранения, – попытался я придумать хотя бы для него, правдоподобное объяснение своего беспамятства. – Меня недавно ранило, рядом взорвалась бомба. Так вы говорите, мы хорошо знакомы?
– Хорошо? Да мы, голубчик, отменно знакомы, вы даже не представляете, как мы хорошо знакомы!
– Правда?
– Чистая, святая правда! Вы, можно сказать, наш любимый друг и благодетель!
– Благодетель? – опять повторил я за ним. – Это, в каком же смысле?
– Вы Марью Ивановну с того света, можно сказать, вернули, и вам я обязан тем, что на земле живу!
Это оказалось для меня слишком круто. Конечно, приятно, быть «благодетелем», но не до такой же степени!
– И зовут вас?
– Николаем Николаевичем Урусовым, – четко выговаривая слога, как будто говорил с ребенком или глухим, сказал он, – теперь вспомнили?
Я отрицательно покачал головой.
– Простите, ничего не помню.
– Знаете что, голубчик, я вас теперь непременно к себе отвезу. Вам в таком состоянии ни в какую Калугу ехать нельзя, поживете у нас, оправитесь, тогда и езжайте куда пожелаете!
– Ну, если только представиться Марье Ивановне, – сказал я, – если вас мое присутствие не затруднит…
– Михеев, – крикнул Урусов лакею на запятках, – помоги барину сесть в карету!
– Слушаюсь, ваше сиятельство! – гаркнул тот.
Михеев, мордатый парень с морозным румянцем во всю щеку, лихо соскочил с задка кареты и помог мне снять мушкетон и со спины солдатский ранец. Николай Николаевич подставил под локоть руку и почти насильно впихнул в карету.
Я, впрочем, не сопротивлялся. Делать мне в Калуге было совершенно нечего, к тому же очень заинтересовал двойник и полный тезка. Вариантов кто он такой и откуда мог взяться, было несколько, один другого фантастичнее и с этим стоило разобраться. Не каждый день можно встретить такой феномен.
Урусов между тем, сел в экипаж, лакей захлопнул за ним дверцу и тот тотчас же тронулся. Карета была довольно вместительная, с двумя мягкими диванами друг против друга. Мы с Николаем Николаевичем оказались лицом к лицу. Было ему по виду, лет пятьдесят, возраст в это время вполне почтенный, но держался он бодро, был оживлен и никак не походил на старика. Мое «плачевное» состояние и потеря памяти, его огорчали, но он старался не подать вида, что считает меня «не в себе», однако от вопроса о Наполеоне не удержался.
– Вы действительно видели этого изверга? – спросил он, едва мы расположились в карете.
– Видел, – подтвердил я. – Правда, мельком.
– Как же вы так сподобились? – с непонятной завистью спросил он.
– Совершенно случайно, и безо всякого труда, – ответил я. – Сержант, с которым мы вас отбили у мародеров, оказался знакомым пасынка Наполеона принца Богарне. Когда мы с принцем столкнулись на дороге, он рассказал как я его лечил от пулевого ранения. Богарне этим заинтересовался, и приказал привести меня к себе в штаб. Не успели мы с ним поговорить, как приехал Наполеон. Вот собственно и вся встреча.
– И о чем они говорили? – живо спросил Урусов.
– Не знаю, нам сразу приказали выйти, так что Бонапарта я видел меньше минуты.
– Мне бы его встретить! – мечтательно сказал князь. – Уж я бы…
– Думаю, у вас бы ничего не получилось, – поняв его недосказанную фразу, ответил я, – только что смогли бы красиво погибнуть.
– А если бы вы к нему подошли и пронзили ему сердце кинжалом?! – взволнованно вскричал Николай Николаевич.
– Меня бы до этого успели порубить в капусту. Там было больше десяти боевых офицеров!
– М-да, пожалуй, – согласился он, думаю, только для того чтобы мне не нужно было упрекать себя в трусости. – И как вам показался изверг?
– Усталым и простуженным. А так человек как человек, ничего особенного. Рогов я у него не заметил.
– Это надо же, – не слушая, посетовал Урусов, – по воле одного человека, столько напрасных жертв! Сгорела Москва, тысячи и тысячи погибших!
Такая пацифистская оценка бойни, которую развязал Бонапарт, военизированного ополченца меня, удивила. Обычно чем больше вождь отправит на тот свет людей, тем выше его статус. Мы помолчали, отдавая дань памяти погибшим в этой бессмысленной и кровопролитной войне.
– Расскажите, пожалуйста, что вы знаете обо мне? – попросил я. – Когда мы с вами встречались, и что я такого сделал?
– Алексей Григорьевич, вы, правда, не шутите? У меня такое чувство, что вы надо мной труните.
– Господь с вами, Николай Николаевич, – так же церемонно-вежливо ответил я, – это правда, я совсем вам не помню. У меня после ранения выпали из памяти целые куски прошлой жизни.
– Пожалуй, что расскажу, но если вы меня разыгрываете, то Бог вам судья. На посмешище выставите старика!
Я развел руками, ударил кулаком в грудь, всем видом показывая, что чист перед ним и он начал:
– Познакомились мы нынешним летом, в нашем имении Услады. Марья Ивановна смертельно захворала, а докторов так хороших не нашлось. Послали за доктором в Москву, да ведь пока туда, пока сюда. Вот тут-то и свела нас одна прелестная дама Анна Сергеевна Присыпка…
– Не может быть! А где эти ваши Услады? – воскликнул я, начиная понимать, что все как-то связывается, эту даму, жену престарелого генерала я хорошо знал в 1799 году.
– В Троицком уезде, Т-й губернии, – ответил он.
– И что было дальше? – уже с нетерпением, спросил я.
– Анна Сергеевна вас привезла из Троицка, и вы чудодейственно вылечили супругу.
Так мы познакомились. А позже вы приезжали к нам с визитом со своим родственником Антоном Ивановичем и его милой женой.
– Антоном Ивановичем, – повторил я за ним почти с ужасом, – тоже, как и я Крыловым?
– Да, Крыловым. Вы его тоже забыли?
Забыл ли я Антона Ивановича, первого человека, с которым встретился, впервые попав в прошлое! К тому же своего прямого предка?! Конечно, я его не забыл и собирался, как только удастся навестить. Однако в этот момент меня волновали не родственные связи, а нечто другое. Если я каким-то образом летом двенадцатого года был у Крылова, то вполне может статься, что я и сейчас нахожусь где-то поблизости и, не равен час, встречу сам себя! И даже примерно не представляю, чем такая встреча может кончиться. Не в смысле, налаживания отношений с самим собой, а того, как поведут себя время и материя. Не может же, в самом деле, человек пребывать в одном времени в двойной ипостаси!
– Я знаю Антона Ивановича, мы с ним близкие родственники, – ответил я, на вопросительный взгляд князя. – Но то, что этим летом был у него в имении, совершенно забыл. Как он, кстати, поживает?
– Здоров, да я его встретил несколько дней назад. Он в действующей армии, служит, кажется, во втором корпусе и командует егерями.
То, что предок жив и не убит под Бородино, меня обрадовало. Я его предупреждал еще тринадцать лет назад, что в двенадцатом году будет большая война, и уговаривал не лезть в пекло. Он конечно не послушался.
– Вы что-то говорили о спасении Марьи Ивановны? – напомнил я.
– Да, да конечно, вы ее спасли от неминуемой смерти, а меня от горького вдовства. У нее были страшные боли, она даже исповедовалась и причастилась, а вы ее, вдруг, вылечили!
Теперь мне стала понятна радость Урусова при нашей встрече.
– Неужели вы и этого не помните?
Я опять отрицательно покачал головой.
– Может быть, когда вы с ней встретитесь, у вас пройдет беспамятство. Моя Марья Ивановна такая замечательная женщина, что я и описать не могу. Красавица, умница, прекрасная мать. Мы с ней уже без малого четверть века вместе и ни разу не поссорились!
Далее Николай Николаевич говорил исключительно о своей супруге, и мне стоило немалого труда, чтобы не задремать. Давала о себе знать бессонная ночь, и расслабляло мягкое усыпляющее покачивание рессорного экипажа. Однако я сумел устоять, и чтобы не обидеть равнодушием любящего мужа, мужественно испил эту чашу до дна.
Глава 3
До имения Урусовых мы добрались меньше чем за два часа. Поместье оказалось богатым и ухоженным. Мы въехали в ворота, и я увидел прекрасный барский дом, построенный в стиле ампир. Наша кавалькада рассредоточилась по двору, а карета остановилась прямо против парадного подъезда. В доме тотчас начался переполох, и во двор высыпала толпа слуг, во главе с дородной женщиной, приятной наружности. Она бросилась к карете и с рыданиями припала к груди Николая Николаевича.
Можно было обойтись без пояснений. Герой вернулся с войны, чистая идиллия!
Когда первая радость встречи прошла, князь вспомнил и обо мне. Подтолкнул к жене со словами:
– Maria, ты только посмотри, кого я тебе привез! Марья Ивановна посмотрела на меня заплаканными глазами, похоже, узнала и слепо улыбнулась:
– Алексей Григорьевич, какой сюрприз!
Мне показалось, что обрадовалась мне она значительно меньше, чем этого ожидал муж, что Николай Николаевич тоже заметил некоторую растерянность жены и просительно сказал:
– Мой ангел, Алексея Григорьевича ранили французы, и он потерял память. Совсем ничего не помнит, даже меня не узнал. Если ты не против, пусть он немного поживет здесь, пока не поправит здоровье. Ему сейчас буквально некуда деваться.
Марья Ивановна удивленно на меня посмотрела и кивнула головой, впрочем, не совсем понятно, в каком смысле, однако добряк Урусов просиял и от такой малости.
– Знаешь, мой ангел, Алексей Григорьевич спас меня от французов. Если бы не он, меня могли ограбить и убить! – торопливо продолжил Николай Николаевич, как бы стараясь добавить мне лишних очков в глазах супруги.
– То есть, как это потерял память? – удивилась Урусова, – не заинтересовавшись нашими воинскими подвигами.
– Он ничего не помнит, из того, что было раньше…, – начал объяснять Николай Николаевич, но жена строго на него посмотрела, и он, смешавшись, не договорил.
Пришлось объясняться мне:
– Я случайно попал под обстрел французских пушек, рядом со мной взорвалась бомба, произошла контузия и я, действительно, ничего не знаю из того, что было нынешним летом. Князь говорит, что я вам оказывал какую-то помощь, я же ничего такого не помню.
– Даже меня? – искренне поразилась Марья Ивановна.
– Совершено ничего.
– Разве такое возможно? – оглядываясь на присутствующих, неизвестно у кого спросила добрая женщина. Похоже, я ей не очень нравился и она была недовольна моим появлением.
Ей никто не ответил. Я же, обругав себя за то, что зря сделал такой крюк, решил не пользоваться сомнительным гостеприимством Урусовых и отправиться своей дорогой.
– Так вы вообще ничего не помните, даже кто вы? – задала очередной вопрос Марья Ивановна.
– Нет, я не помню только то, что случилось прошедшим летом, – ответил я, прервал разговор и вытащил из кареты свою амуницию. – А теперь позвольте откланяться. Мне срочно нужно попасть в Калугу, спасибо князь, что подвезли…
– Куда же вы, голубчик? – воскликнул Николай Николаевич, умоляюще глядя на жену. – Останьтесь, прошу вас.
Марья Ивановна строго посмотрела на мужа, и к приглашению не присоединилась. Под пристальными взглядами многочисленной дворни я надел на спину ранец, вскинул на плечо мушкетон, уже собрался распрощаться, как вдруг увидел своего возницу. Тот спокойно стоял среди дворовых Урусовых. Это явление удивило меня даже больше чем странное поведение барыни, кстати, совсем не характерное для хлебосольных русских помещиков.
– А ты как сюда попал? – окликнул я мужика, отворачиваясь от хозяев.
Гордей Никитич оказавшись в центре внимания, смутился и, запинаясь, ответил, что не хотел оставлять меня одного. Кажется, мне сегодня везло на странных людей и непонятные поступки.
– А где твои лошадь и сани? – спросил я.
– Лошадь здесь, – радостно сообщил он, – сама за нами прибежала, куда ж ей деваться! А розвальни, Бог с ними, все одно, оглобля сломалась.
– Это ваш мужик? – спросила Марья Ивановна.
– Нет, он сам по себе, – ответил я, и добавил, почтительно кланяясь, – а теперь позвольте откланяться, честь имею.
– Но как же так, – растеряно сказал Урусов, – Mari, попроси Алексея Григорьевича остаться.
– Право, куда вам спешить, скоро обед, – уже вдогонку, сказала она, – соблаговолите хотя бы с нами отобедать.
– Если только отобедать! – сказал я останавливаясь.
Мне стало интересно узнать, почему хозяйка так не хочет, чтобы я остался и, неожиданно даже для себя самого, решил поймать ее на слове. К тому же, если нам сейчас суждено так холодно расстаться, то чего ради, я занимался ее лечением в их прошлом и своем будущем? Странная ситуация с временной путаницей уже начинала руководить моими поступками.
– Вот и чудесно! – искренне обрадовался князь, а Марья Ивановна лишь вежливо улыбнулась и кивнула, тотчас перестав обращать на меня внимание.
Все тотчас двинулись в сторону дома. Я отправился следом за хозяевами. Урусов по дороге громогласно живописал супруге свои ратные подвиги. Слуги почтительно, окружив господ, внимали хозяину, как положено дворне, подобострастно заглядывая в лица помещиков. Мы всей неспешной толпой вошли в просторный вестибюль, из него в парадный зал. Жили Урусовы на европейский манер, с вощеным паркетным полом, картинами на стенах и вычурной отделки «мебелями», что в начала девятнадцатого века было вполне уместно.
Я уже насмотрела на дворянские усадьбы, и воспринимал их роскошь без особого интереса. Даже, старался вести себя, примерно как новый русский, после посещения Версаля: «Скромненько, но жить можно».
В парадную залу вошли только Урусовы и несколько старших слуг и то, сразу постарались слиться с интерьером. Николай Николаевич продолжал с восторгом говорить о победах русского оружия, замечательной стойкости наших солдат, но к своей чести, о собственных подвигах не распространялся. Марья Ивановна рассеяно слушала мужа. Было заметно, что она очень рада его возвращению, но война ее совсем не интересует и, она отчего-то сильно нервничает. Я это принял на свой счет. Похоже, что между нами этим летом что-то произошло, только бы знать что!
По виду княгиня Урусова никак не походила ни на бой-бабу, ни на стерву, хотя как большинство русских женщин, не отказывалась от самого тяжелого беспросветного в женской доле, руководить поступками своего мужа.
– Ты только представь себе, мой ангел, французы палят из ружей, кругом свистят пули, – воодушевленно повествовал Николай Николаевич, как вдруг супруга, глянула на него не то что строго, но как-то требовательно и когда он послушно замолчал, спросила меня:
– Неужели вы, Алексей Григорьевич, так ничего и не помните?
– Совершенно ничего, – покаянно ответил я, – у меня такое чувств, что вас с князем я вижу сегодня впервые в жизни. Такое иногда бывает, когда после контузии.
– После чего? – не поняла она.
– После удара взрывной волной. Рядом со мной взорвалась вражеская бомба, и меня взрывом ударило о землю.
Урусова пристально на меня посмотрела. Я глядел на нее невинным агнцем. Она кажется, мне поверила, но на всякий случай, спросила:
– И вы даже не помните, как меня лечили?
Теперь было впору занервничать мне. Марья Ивановна был женщиной бесспорно интересной, но совсем не в моем вкусе, однако чего не случается в жизни…
– Совершенно ничего не помню! – твердо сказал я. – Николай Николаевич мне сказал, что у вас были сильные боли? А как вы теперь себя чувствуете?
– Хорошо, спасибо, теперь совсем выздоровела, – не вдаваясь в подробности, ответила она и опять переключила внимание на мужа, с нетерпением ожидавшего возможности продолжить рассказ. Однако заботливая супруга не дала ему такой возможности, перебила на полуслове и отправила в покои, переодеться с дороги. Князь, в сопровождении камердинера, тотчас ушел и мы с Марьей Ивановной остались с глазу на глаз. Похоже, сейчас должно было начинаться самое интересное. Княгиня какое-то время молчала, потом спросила надолго ли я лишился памяти.
– Это никогда заранее неизвестно, может быть, на несколько дней, а может быть и навсегда, – ответил я.
– Значит вы можете все вспомнить?
– А что, между нами случилось какое-то неудовольствие о котором вы не хотите помнить? – прямо спросил я, следя за ее взглядом.
Можно было обойтись без пояснений. Герой вернулся с войны, чистая идиллия!
Когда первая радость встречи прошла, князь вспомнил и обо мне. Подтолкнул к жене со словами:
– Maria, ты только посмотри, кого я тебе привез! Марья Ивановна посмотрела на меня заплаканными глазами, похоже, узнала и слепо улыбнулась:
– Алексей Григорьевич, какой сюрприз!
Мне показалось, что обрадовалась мне она значительно меньше, чем этого ожидал муж, что Николай Николаевич тоже заметил некоторую растерянность жены и просительно сказал:
– Мой ангел, Алексея Григорьевича ранили французы, и он потерял память. Совсем ничего не помнит, даже меня не узнал. Если ты не против, пусть он немного поживет здесь, пока не поправит здоровье. Ему сейчас буквально некуда деваться.
Марья Ивановна удивленно на меня посмотрела и кивнула головой, впрочем, не совсем понятно, в каком смысле, однако добряк Урусов просиял и от такой малости.
– Знаешь, мой ангел, Алексей Григорьевич спас меня от французов. Если бы не он, меня могли ограбить и убить! – торопливо продолжил Николай Николаевич, как бы стараясь добавить мне лишних очков в глазах супруги.
– То есть, как это потерял память? – удивилась Урусова, – не заинтересовавшись нашими воинскими подвигами.
– Он ничего не помнит, из того, что было раньше…, – начал объяснять Николай Николаевич, но жена строго на него посмотрела, и он, смешавшись, не договорил.
Пришлось объясняться мне:
– Я случайно попал под обстрел французских пушек, рядом со мной взорвалась бомба, произошла контузия и я, действительно, ничего не знаю из того, что было нынешним летом. Князь говорит, что я вам оказывал какую-то помощь, я же ничего такого не помню.
– Даже меня? – искренне поразилась Марья Ивановна.
– Совершено ничего.
– Разве такое возможно? – оглядываясь на присутствующих, неизвестно у кого спросила добрая женщина. Похоже, я ей не очень нравился и она была недовольна моим появлением.
Ей никто не ответил. Я же, обругав себя за то, что зря сделал такой крюк, решил не пользоваться сомнительным гостеприимством Урусовых и отправиться своей дорогой.
– Так вы вообще ничего не помните, даже кто вы? – задала очередной вопрос Марья Ивановна.
– Нет, я не помню только то, что случилось прошедшим летом, – ответил я, прервал разговор и вытащил из кареты свою амуницию. – А теперь позвольте откланяться. Мне срочно нужно попасть в Калугу, спасибо князь, что подвезли…
– Куда же вы, голубчик? – воскликнул Николай Николаевич, умоляюще глядя на жену. – Останьтесь, прошу вас.
Марья Ивановна строго посмотрела на мужа, и к приглашению не присоединилась. Под пристальными взглядами многочисленной дворни я надел на спину ранец, вскинул на плечо мушкетон, уже собрался распрощаться, как вдруг увидел своего возницу. Тот спокойно стоял среди дворовых Урусовых. Это явление удивило меня даже больше чем странное поведение барыни, кстати, совсем не характерное для хлебосольных русских помещиков.
– А ты как сюда попал? – окликнул я мужика, отворачиваясь от хозяев.
Гордей Никитич оказавшись в центре внимания, смутился и, запинаясь, ответил, что не хотел оставлять меня одного. Кажется, мне сегодня везло на странных людей и непонятные поступки.
– А где твои лошадь и сани? – спросил я.
– Лошадь здесь, – радостно сообщил он, – сама за нами прибежала, куда ж ей деваться! А розвальни, Бог с ними, все одно, оглобля сломалась.
– Это ваш мужик? – спросила Марья Ивановна.
– Нет, он сам по себе, – ответил я, и добавил, почтительно кланяясь, – а теперь позвольте откланяться, честь имею.
– Но как же так, – растеряно сказал Урусов, – Mari, попроси Алексея Григорьевича остаться.
– Право, куда вам спешить, скоро обед, – уже вдогонку, сказала она, – соблаговолите хотя бы с нами отобедать.
– Если только отобедать! – сказал я останавливаясь.
Мне стало интересно узнать, почему хозяйка так не хочет, чтобы я остался и, неожиданно даже для себя самого, решил поймать ее на слове. К тому же, если нам сейчас суждено так холодно расстаться, то чего ради, я занимался ее лечением в их прошлом и своем будущем? Странная ситуация с временной путаницей уже начинала руководить моими поступками.
– Вот и чудесно! – искренне обрадовался князь, а Марья Ивановна лишь вежливо улыбнулась и кивнула, тотчас перестав обращать на меня внимание.
Все тотчас двинулись в сторону дома. Я отправился следом за хозяевами. Урусов по дороге громогласно живописал супруге свои ратные подвиги. Слуги почтительно, окружив господ, внимали хозяину, как положено дворне, подобострастно заглядывая в лица помещиков. Мы всей неспешной толпой вошли в просторный вестибюль, из него в парадный зал. Жили Урусовы на европейский манер, с вощеным паркетным полом, картинами на стенах и вычурной отделки «мебелями», что в начала девятнадцатого века было вполне уместно.
Я уже насмотрела на дворянские усадьбы, и воспринимал их роскошь без особого интереса. Даже, старался вести себя, примерно как новый русский, после посещения Версаля: «Скромненько, но жить можно».
В парадную залу вошли только Урусовы и несколько старших слуг и то, сразу постарались слиться с интерьером. Николай Николаевич продолжал с восторгом говорить о победах русского оружия, замечательной стойкости наших солдат, но к своей чести, о собственных подвигах не распространялся. Марья Ивановна рассеяно слушала мужа. Было заметно, что она очень рада его возвращению, но война ее совсем не интересует и, она отчего-то сильно нервничает. Я это принял на свой счет. Похоже, что между нами этим летом что-то произошло, только бы знать что!
По виду княгиня Урусова никак не походила ни на бой-бабу, ни на стерву, хотя как большинство русских женщин, не отказывалась от самого тяжелого беспросветного в женской доле, руководить поступками своего мужа.
– Ты только представь себе, мой ангел, французы палят из ружей, кругом свистят пули, – воодушевленно повествовал Николай Николаевич, как вдруг супруга, глянула на него не то что строго, но как-то требовательно и когда он послушно замолчал, спросила меня:
– Неужели вы, Алексей Григорьевич, так ничего и не помните?
– Совершенно ничего, – покаянно ответил я, – у меня такое чувств, что вас с князем я вижу сегодня впервые в жизни. Такое иногда бывает, когда после контузии.
– После чего? – не поняла она.
– После удара взрывной волной. Рядом со мной взорвалась вражеская бомба, и меня взрывом ударило о землю.
Урусова пристально на меня посмотрела. Я глядел на нее невинным агнцем. Она кажется, мне поверила, но на всякий случай, спросила:
– И вы даже не помните, как меня лечили?
Теперь было впору занервничать мне. Марья Ивановна был женщиной бесспорно интересной, но совсем не в моем вкусе, однако чего не случается в жизни…
– Совершенно ничего не помню! – твердо сказал я. – Николай Николаевич мне сказал, что у вас были сильные боли? А как вы теперь себя чувствуете?
– Хорошо, спасибо, теперь совсем выздоровела, – не вдаваясь в подробности, ответила она и опять переключила внимание на мужа, с нетерпением ожидавшего возможности продолжить рассказ. Однако заботливая супруга не дала ему такой возможности, перебила на полуслове и отправила в покои, переодеться с дороги. Князь, в сопровождении камердинера, тотчас ушел и мы с Марьей Ивановной остались с глазу на глаз. Похоже, сейчас должно было начинаться самое интересное. Княгиня какое-то время молчала, потом спросила надолго ли я лишился памяти.
– Это никогда заранее неизвестно, может быть, на несколько дней, а может быть и навсегда, – ответил я.
– Значит вы можете все вспомнить?
– А что, между нами случилось какое-то неудовольствие о котором вы не хотите помнить? – прямо спросил я, следя за ее взглядом.