Шхиян Сергей. Кукловод

   Иван сразу же нас повез к портному Фролу Исаевичу Котомкину. С этим человеком я подружился еще во время первого перемещения во времени, а потом сталкивался с его потомками на протяжении двух веков. С правнучкой Фрола у нас даже были какое-то время романтические отношения.
   Котомкин был крепостным крестьянином на оброке, выучился у немца портняжному ремеслу и открыл первую в городе швейную мастерскую. Я в свое время помог ему решить семейные проблемы и у нас сложились очень теплые отношения.
   – Чего еще надо?! – строго спросил меня какой-то белобрысый парень, выглядывая на наш стук, в калитку новых тесовых ворот.
   – Позови хозяина, – попросил я.
   Парень внимательно осмотрел наш «экипаж», сплюнул за ворота, хмыкнул и с нескрываемым высокомерием, ответил, что хозяина нет, и когда он будет неизвестно.
   – Тогда позови хозяйку, – попросил я.
   – Никого нет, – ответил он, посмотрел на меня и вдруг расплылся в улыбке.
   – Барин приехал! – неожиданно, закричал он и бросился открывать ворота.
   Я не понял, с чего это он так обрадовался и какой я ему «барин».
   – Неужто, не признал? – спросил он, распахивая створки ворот. – Это ж я Васька Гольцов!
   Кто такой этот Гольцов и почему я должен его знать, мне было совершенно непонятно.
   – Васька! – обрадовался я, только для того, чтобы сделать ему приятное. – Да тебя не узнать, гляди, как вырос, совсем красавцем стал!
   – А то! – улыбнулся он во весь рот. – Проходите, я побегу старому хозяину доложу, вот радости-то будет! Я ж сперва подумал, что вы сшить чего хотите, так мы теперь не шьем, мы нынче, по купеческой части! – договорил он уже на ходу.
   Мы вошли в дом и прошли в бывшую столовую, теперь, судя по всему, гостиную. Здесь все изменилось. Вместо сундуков, лавок, скамеек, стояла недорогая венская мебель с гнутыми ножками. Я не успел ничего рассмотреть, как в комнату вбежал старик Котомкин и бросился обниматься. Он порядком постарел, но держался молодцом и не выглядел развалиной.
   – Радость-то, радость, какая, – говорил он, прижимая меня к себе. – Сколько лет, сколько зим! Я уже и не чаял, что встретимся!
   От такой искренней радости мне стало неловко. Я хорошо относился к портному, считал его достойным человеком, но так обрадоваться встрече с ним никогда бы не смог.
   – Как вы Фрол Исаевич? – спросил я, когда эмоции поутихли.
   – Плохо, Алеша, – грустно сказал он, кажется, впервые называя меня просто по имени. – Осиротел я, оставила меня хозяйка. Уже второй год как преставилась. Живу один бобылем.
   – А как Дуня? – спросил я о его дочери, которую в свое время вылечил от «любовной лихорадки», уговорив отца не противиться браку с ее избранником.
   – В Петербурге, Семен-то ее большим купцом стал, тыщами ворочает, а я теперь никому не нужен и вроде как на покое. Да что я все о себе, как ты-то? К нам, какими судьбами?
   На первую часть вопроса ответить мне было нечего, потому я сразу же перешел ко второй.
   – Пожить у вас хочу несколько дней. Мою знакомую в тюрьму посадили, нужно ее оттуда вызволить.
   – Живи, сколько хочешь, места у нас много, – не раздумывая, пригласил старик. – Ты я смотрю опять с Иваном? А барышня кто?
   – Мы вместе, – опять я ушел от прямого ответа, – барышню зовут Марией Николаевной.
   – Васятка, – позвал Фрол Исаевич белобрысого парня, – скажи нашим бабам, пусть приготовят комнаты гостям. У нас теперь все как у благородных, – добавил он, показывая на новую мебель. – Живем, прости Господи, как немцы какие-то, а ведь зятю слова поперек не скажи, сразу: «папаша, вы отсталый». Да, что я все болтаю, садитесь, гости дорогие, где у кого душа лежит.
   Мы стали садиться, а Котомкин хоть и ругнул немецкую жизнь, зорко следил какое впечатление производит их новая мебель:
   – Так что ты говорил, кого невинно в тюрьму упекли? – спросил он, когда все устроились.
   – Старуху-знахарку, – ответил я, – только почему ты думаешь, что невинно? – засмеялся я.
   – А кого же у нас по вине сажают? – удивился Фрол Исаевич.
   – Бывает, – чисто теоретически, возразил я. – Расскажите, кто из старых чиновников остался в городе? К кому можно обратиться?
   – Задача, – по-простому, почесал себе затылок портной. – Почитай из старых, никого уже и не осталось. Городской начальник Киселев от пьянства еще лет десять назад помер, других кого перевели, кто спился, кто на войну ушел. Говорят, будто на нас какой-то Бонапартий с несметным войском прет?
   – Точно, прет, – подтвердил я.
   – Вот все кто мог и пошли воевать. Будь тут зять Семен, он бы дело враз решил. Он всех теперешних купил с потрохами… А так, даже и не знаю, что вам присоветовать…
   – Не знаешь, Антон Иванович, – спросил я о бывшем барине Котомкина и своем предке, – у себя в имении?
   – Тоже на войну уехал, да не один, с супругой.
   – Вот черт! – выругался я. – Надо же, сплошное невезение! А генерал Присыпка жив?
   – Тоже помер, уж, наверное, как третий год. А вдова его здесь осталась, не живет, а царствует. У нас ее матушкой Екатериной прозвали.
   – Вот это хорошо, – обрадовался я, – завтра же к ней и схожу. Она должна всех местных знать.
   – Сходи, почему не сходить, – с сомнением в голосе сказал Котомкин, – сходи, поклонись. Только, боюсь, от того будет мало току. Очень уж она строга и гневлива.
   – Ничего, авось, не съест! – сказал я, в уверенности, что с княгиней Анной Сергеевной как-нибудь полажу.
   С милой Аннет, меня связывала ее интимная тайна. Ее юной девушкой выдали замуж за пожилого генерала. Конечно, безо всякой любви. Генерал был ей явно не парой и у молодой княгини начались нервные расстройства. Он так допекла мужа истериками, что он уже не знал, куда от нее деваться. Тогда-то мы и познакомились. Я разобрался в проблемах молодой женщины и прописал ей ежедневный моцион по окрестностям в сопровождении молодого глухонемого кучера.
   После первой же поездки за город у княгини кончились истерики, исправился характер, и отношения с мужем наладились настолько, что он смог продолжить изредка выполнять свой супружеский долг. Что было очень кстати, на случай ее беременности.
   – Анна Сергеевна живет одна? – полюбопытствовал я.
   – Только с дочкой, старшие сыновья уже на военных учатся.
   – И много у нее детей?
   – Трое.
   – Даже так! Она просто молодец, – порадовался я за княгиню.
   Кажется, мои медицинские рекомендации принесли отечеству несомненную демографическую пользу.
   Когда прояснилась обстановка, я решился задать самый главный вопрос. Что Котомкин знает о моей жене.
   – Видел, совсем недавно, – ответил он и спросил все у того же белобрысого Василия. – Васятка, когда Алевтина Сергеевна к нам заезжала?
   – После Пасхи, – ответил тот.
   – А, а, где она теперь? – стараясь, чтобы голос звучал естественно, спросил я.
   – Думаю, у себя в Завидово, – подумав, ответил Котомкин.
   – Не, они в Петербурх уехали, – вмешался Василий. – Ничего вы Фрол Исаевич не помните, они ж к нам заезжали проститься.
   – Его, правда, – виновато сказал Котомкин, – точно, заезжала. Прости, Алексей Григорьевич, запамятовал.
   – Что это еще за Завидово? – невольно воскликнул я, не сумев унять волнение.
   Маша и Котомкин посмотрели на меня удивленно, а Иван, как мне показалось, с сочувствием. Дело в том, что имение Завидово принадлежало помещику Трегубову, его порвал волк-оборотень, а я лечил. Со мной в Завидово была жена, и они с молодым помещиком, явно понравились друг другу. Василий Трегубов был красивым парнем, вполне в народном стиле, кудрявым и томным. Как сплетничали в уезде, на него запала престарелая Екатерина Алексеевна по прозвищу Великая, и попользовавшись молодостью, наградила богатым имением.
   – Разве ты не знал? – удивился Котомкин. – Тамошний барин Василий Иванович перед смертью все имение отписал Алевтине Сергеевне.
   – Первый раз слышу, – ответил я, скрывая раздражение. – Это, наверное, было уже после меня. Когда мы с Алей были в Завидово, ее там арестовали и увезли в Петербург по приказу императора Павла.
   – Это то, что ты мне рассказывал? – тихо спросила Маша.
   – Да, – односложно, ответил я.
   Мне кажется, кроме Ивана, который был со мной в Завидово, никто не понял, с чего это я стал нервничать. Иван же слишком упорно отводил взгляд и не проявлял к теме разговора никакого интереса.
   – И когда этот Трегубов умер? – спросил я. – Он же был совсем молодым!
   Котомкин задумался и виновато развел руками:
   – Прости, тоже запамятовал. Только мне сдается, давно. Сама же Алевтина Сергеевна, когда бывает в Завидово, всегда нас навещает. Васятка, ты-то не помнишь, когда тамошний барин помер?
   – Лет пять, а может и все десять. Мне, Фрол Исаевич, это без интереса.
   Пока мы разговаривали, нам приготовили комнаты и накрыли стол для позднего ужина. Мы все провели бессонную ночь, устали за день, хотели спать, но никто не решился помешать бывшему рабу продемонстрировать свое благосостояние и гостеприимство. Впрочем, за столом мы посидели недолго и разошлись по своим комнатам.
   Я, как только добрался до своей комнаты, сразу же упал в постель, и спал без сновидений и былых воспоминаний.
   Утром с Иваном встали рано. Разговор о Завидово и Але больше не возобновлялся. Солдат занимался своей лошадью и телегой, а я приводил себя в порядок перед визитом к княгине Присыпке. Маша проспала до позднего утра, а когда проснулась, сразу же попросила натопить баню. Мне бы тоже не мешало вымыться, но нужно было идти разбираться с Ульяной и тюрьмой. Дождавшись приличествующего визиту времени, я отправился к Анне Сергеевне пешком.
   Присыпки жили совсем недалеко от портного, на той же улице, только ближе к центру. Идти туда, было минут пять, и всю дорогу я старался не думать о странном завещании Трегубова. Тем более что нужно было подготовиться к разговору. Княгиню я знал молоденькой дамочкой, наивной, пикантно округлой и милой и не представлял, во что она теперь превратилась.
   Знакомый дом выглядел значительно лучше, чем тринадцать лет назад. Его недавно отремонтировали, подновили, и он вполне мог считаться самым красивым и богатым в городе. Возле ворот меня остановил привратник в синей ливрее. Он преградил дорогу и спросил, что мне нужно.
   – К Анне Сергеевне, – ответил я.
   – Вам назначено-с? – изысканно вежливо, уточнил он.
   – Нет, я только что приехал. Мы с княгиней старые знакомые, – начиная сердиться, что приходится объясняться уже в воротах, сказал я. – Пойди, доложи, что господин Крылов хочет нанести ей визит.
   – Никак невозможно-с, – ответил он с низким поклоном. – Мне не можно отлучаться с ворот.
   Ситуация складывалась дурацкая. Стоять за воротами и ждать, когда кто-нибудь выйдет из дома, было, мягко говоря, унизительно. Оттолкнуть привратника и войти без спроса – можно было загубить все дело. Я в очередной раз убедился, что статус личности напрямую зависит от антуража. Если бы я приехал в экипаже, а не пришел пешком, швейцару не пришло бы в голову меня задержать.
   Тут на мое счастье из дома вышел какой-то статный, элегантно одетый господин. Я дождался, когда он подойдет, и обратился к нему:
   – Послушайте, вы не могли бы оказать мне любезность, позвать кого-нибудь из слуг.
   Тот скользнул по мне взглядом, прошел мимо и даже не ответил. Это уже было чересчур! У меня как-то сразу все сошлось в одно, Завидово, Трегубов, привратник, хамство незнакомца и я не сдержался:
   – Эй, ты! – рявкнул я. – Ты, что оглох!
   Ну, и конечно добавил еще несколько популярных в народе выражений. Однако и это не подействовало, тот как шел, так и шел, не поворачивая головы.
   – Вы, это, сударь, зря стараетесь, – хихикнул привратник, – Герасим Степаныч глухой как тетерев.
   – Глухой? – переспросил я и понял, кто только что прошел мимо меня! Тот самый кучер Герасим, которого я приспособил в любовники княгине.
   Не раздумывая, я бросился за ним следом и стукнул по плечу.
   Герасим оглянулся, посмотрел на меня холодным взглядом и недовольно поморщился. Потом в его глазах что-то промелькнуло, он еще раз меня осмотрел и, вдруг, расплылся в улыбке.
   Похоже, что мне в очередной раз очень обрадовались. Герасим замычал и прижал меня к своей надушенной груди. Когда он вдоволь наобнимался, я показал знаком, что хочу встретиться с хозяйкой.
   Теперь привратник приветствовал меня низким поклоном, и мы пошли прямо в дом. Бывший кучер от полноты чувств, продолжал мычать и чуть не тащил меня за руку.
   Слуги при виде Герасима шарахались в стороны, а он, ни на кого не глядя, повел меня прямо в спальню княгини. Внутренняя обстановка здесь практически не изменилась, осталось этаким уютным гнездышком любви и неги. Анна Сергеевна как и во время нашего первого знакомства лежала в постели.
   Вид ворвавшегося к ней Герасима, да еще не одного, а в сопровождении незнакомого мужчины ее испугал, она вскрикнула и закрылась до подбородка одеялом.
   Тот же продолжал мычать и тыкать в меня пальцем.
   – Кто вы, и что вам здесь нужно? – дрожащим голосом спросила княгиня.
   Она повзрослела, располнела, лицо приобрело женскую мягкость, но прежние милые черты узнавались без труда.
   – Анна Сергеевна, ради Бога, не пугайтесь, – попросил я, – это Герасим меня привел без доклада. Вы, наверное, помните меня, я Крылов…
   – Господи! Не может быть! Крылов! – воскликнула она, и я понял, что сейчас мне достанется новая порция объятий. – Голубчик, если бы вы знали, как вы вовремя!
   – Ну, полно, полно, княгиня, что вы, – бормотал я, освобождаясь от ее ароматного тела.
   Наконец Анна Сергеевна заметила, как легко одета, отпустила меня и, даже, немного смутилась.
   – Ах, что это я, голубчик, Алексей Григорьевич, подождите меня в гостиной, я сейчас оденусь и выйду.
   Мы с Герасимом пошли в гостиную, а штат камеристок приступил к ее туалету.
   Княгиня одевалась очень долго, и все это время ее фаворит меня развлекал, как только мог. Общаться с человеком, который хочет что-то сказать, но не может этого сделать, не самое приятное занятие. Впрочем, кое-что было понятно и без слов. Немой вспоминал, как первый раз я отвез их на реку, и никак не мог дождаться, когда они насладятся друг другом. Он показывал мимикой и жестами, как я изнывал от скуки, и безуспешно пытался прервать их бесконечные ласки.
   Когда, наконец, появилась Анна Сергеевна, мы уже с ним выпили полбутылки водки, и от этого, встреча стала еще теплее. Как обычно, посыпались неконкретные вопросы, на которые последовали неопределенные ответы. Потом вдова рассказала о своих чудесных детях, вспомнила Алю, которой когда-то подарила свои платья и серьги. Оказалось, что они иногда встречаются и вполне ладят. На вельможную даму, заслужившую прозвище «матушки Екатерины», Анна Сергеевна нисколько не походила, была, со мной, как и прежде, мила, добродушна и болтлива.
   – А я ведь к вам не просто так, пришел, а с просьбой, – наконец смог я вставить слово в ее живописующий рассказ о местной жизни.
   – Для вас я сделаю все что угодно, – улыбнулась она.
   – Боюсь, что ее выполнение будет зависеть не только от вас. У меня вопрос весьма сложный и деликатный, – не без лукавства, сказал я, пытаясь зацепить ее гордость.
   – Что же это может быть? – искренне удивилась она. – Надеюсь, вы не участвовали в заговоре против правительства?
   – Нет, моя просьба много проще. Вчера вечером арестовали мою знакомую крестьянку и посадили в городскую тюрьму, мне бы очень хотелось ее освободить.
   – И вы беспокоитесь из-за такого пустяка? – засмеялась она. – Надеюсь, она не красивее меня? А то я знаю, что у вас просто тяга к крестьянским девушкам!
   – Что вы, Анна Сергеевна, разве на свете есть такие красавицы как вы?! Нет, моя крестьянка не девушка, а старуха. Попадья из ее села придумала, что она колдунья. А это глупость и навет, хотя она и хорошая знахарка.
   – Так вот вы о чем! Я вчера что-то об этом слышала. Говорите, попадья наябедничала?
   – Именно, из зависти, что моя старуха лучше ее лечит.
   – Бог с ней с попадьей, я сейчас напишу записку становому приставу, и он вашу протеже выпустит. Но, у меня к вам тоже есть просьба. Голубчик, не в службу а в дружбу, помогите моей приятельнице. Так бедняжка тяжело заболела, того и гляди, Богу душу отдаст. Здешние доктора в таких болезнях мало что смыслят, послали за хорошим доктором в Москву, но когда она приедет! Это совсем близко отсюда, всего верст двадцать…
   Мне уже стало понятно, о ком она говорит, но я ждал подтверждения.
   – Поможете?
   – Анна Сергеевна, для вас что угодно!
   – Ах вы, шалун, для меня вы могли кое-что сделать десять лет назад, но почему-то не захотели. А зря, я бы вас так вознаградила!
   – Поверите, до сих пор жалею, что упустил такую возможность, – покаянно сказал я, – но тогда я только женился…
   – Ладно, считайте, что я вас прощаю. Так поедете?
   – А кто больная?
   – Княгиня Урусова, прекрасная женщина. У них тут имение Услады… Очень родовитая семья, настоящие аристократы, почти как мы.
   Относительно княжества и аристократизма Пресыпков у меня были большие сомнения, но делиться я ими не стал, согласно кивнул:
   – Слышал о таком роде, княгиню зовут Марья Ивановна?
   – Так вы с ними знакомы? – обрадовалась генеральша.
   – Лично не знаком, просто много слышал об этом семействе. Они, кажется, московские Урусовы?
   – Правильно, так что велеть запрягать?
   – Хорошо, я еду.
   Анна Сергеевна довольно ловко объяснилась знаками с Герасимом, он улыбнулся мне, кивнул и вышел.
   – Коляска у вас все та же? – спросил я, намекая на экипаж в котором они с Герасимом ездили на «пленэр».
   Княгиня рассмеялась и стукнула меня по руке костяным веером.
   – Та же, только лошади и кучер другие. А знаете, с Герасимом вы оказались провидцем. С тех самых пор я без него, как без рук, – сказала она и сама рассмеялась двусмысленности своей фразы.
   Чтобы она не забыла обещание, я попросил, пока готовят экипаж, написать письмо становому и, кажется, правильно сделал. Анна Сергеевна писать не любила и вполне могла не собраться. Когда письмо было готово, она отослала его с лакеем.
   – А вдруг пристав заупрямится и не отпустит старуху? – спросил я. – У наших чиновников много фантазий!
   И тут я понял, почему княгиня получила свое прозвище. От одной мысли, что кто-то посмеет ее ослушаться, она подобралась и окаменела, лицо стало чеканным и в нем действительно появилось сходство с молодой Екатериной Алексеевной.
   – Тогда он из станового пристава станет околоточным надзирателем! – жестко отчеканила она. – Я фрондерства в своем уезде не потерплю!
   Это было круто.
   Такая баба действительно, и коня на скаку остановит и войдет куда только захочет.
   Я решил, что за Ульяну можно пока не волноваться и с легким сердцем поехал в Услады.
   Прогулка оказалась приятной. День был жаркий, и солнце немилосердно пекло, но за гордом, в движении, зной почти не ощущался. От прогулки мы получили удовольствие.
   До Услад оказалось езды полтора часа, и приехали мы туда почти к обеду. Анна Сергеевна без церемоний сама отправилась в дом и скоро вернулась с Николаем Николаевичем Урусовым. Мы второй раз познакомились и князь, стеная по поводу неимоверных мучений супруги, повел меня прямо к ней в спальню.
   Марья Ивановна лежала на высоко взбитых подушках и страдала от почечных колик. Разобрался я с ней в течение получаса. Ничего опасного для жизни у нее не было. Когда боли прошли, и княгиня заснула, я вернулся к обществу, ждущему приговора «светила».
   Успокоив мужа, я рассказал, какой диеты следует придерживаться больной. Как раз в это время, мажордом пригласил всех к столу.
   Продолжая разговаривать, мы перешли в столовую. Оказалось, что кроме нас в доме еще несколько человек гостей. И вот тут-то для меня наступил час истины. Одним из них оказался очень тучный человек с удивительно знакомым лицом. Я искоса его рассматривал, пытаясь вспомнить, где мы с ним прежде встречались, но так и не вспомнил.
   Князь Николай Николаевич нас познакомил. Толстяка звали Денисом Константиновичем Петровым. Его имя мне ничего не сказало. Второй гость, высокий мужчина с узкой, сутулой спиной и худым лицам аскета, представился Иоахимом Гансовичем Вернером. Когда мы столкнулись с ним лицом к лицу, мне показалось, что и его я где-то видел.
   Уже когда все уселись на свои места, пришел третий гость. Этот был стар, с землистым лицом, поросшим каким-то дикими, редкими волосами. Он, молча всем поклонился, и сел внизу стала. Хозяин хотел его отрекомендовать, но не успел, в столовую вошли слуги и начали разносить кушанья.
   Я сидел рядом с Анной Сергеевной и, естественно, участвовать в общем разговоре не мог, мне приходилось слушать ее одну.
   Князь Урусов старался развлекать гостей, но был заметно озабочен здоровьем супруги, казался грустным и рассеянным. Мои уверения, что у нее нет ничего опасного, его не удовлетворили. Это было и понятно, шарлатанов лекарей обещающих выздоровление от любых болезней, всегда хоть пруд пруди. Я не стал ничего доказывать, результат своего лечения я узнал еще зимой от него же самого.
   Генеральша, между тем, не удовлетворилась только одним слушателем и начала вовлекать в разговор остальных гостей. Мне же эти люди были не очень интересны. Обычно общее впечатление о человеке складывается в первые секунды знакомства. Мы своей внешностью, манерами, строем речи, взглядом, передаем друг другу какие-то сигналы, типа: «свой-чужой» и только если они совпадают, начинаем воспринимать собеседника. Ребята, что сидели за столом, никак не входили в близкий мне тип людей. Единственно, что меня тогда мучило, попытки вспомнить, где я мог с ними встречаться.
   Обед между тем близился к концу, уже начали разносить десерт, как вдруг неожиданно в столовую вошла хозяйка. Князь увидел улыбающуюся жену и так стремительно вскочил со своего места, что едва не опрокинул стул.
   – Голубушка, Марья Ивановна, – закричал он, – зачем ты встала, тебе нужно лежать!
   Княгиня улыбнулась гостям и сказала, что чувствует себя здоровой, и не могла не проследить, как Николай Николаевич угощает гостей. Само собой, начались шумные изъявления радости по поводу исцеления, многоречивые благодарности, которые испортили для меня конец обеда. Я так давно не ел ничего вкусного, что вполне бы отдал благодарственную оду в свою честь, за порцию сливочного мороженного с земляникой, без толку растаявшего в моей тарелке.
   Когда восторги утихли, женщины и мужчины разделились. Урусова и Присыпка отправились судачить о своем, женском, а мы перешли в буфетную комнату, пить кофе с ликерами и курить.
   Я чувствовал себя не вписавшимся в обстановку и ждал лишь, когда Анна Сергеевна наговорится с княгиней и мы сможем вернуться в город. Разговор в мужской компании, между тем пошел о предстоящей войне с французами и императорских замашках Наполеона. Я подобные рассуждения уже слышал не раз и пропускал мимо ушей.
   – Мне кажется, наш разговор вам совсем не интересен? – спросил старик, опускаясь рядом со мной на диван.
   Я подумал, что если подтвержу это, тотчас начнется спор о важности их политических суждений и патриотичности пустопорожней болтовни. Поэтому, просто уклонился от разговора:
   – Почему же, очень познавательно послушать мнение таких умных людей.
   – Когда вы послушаете их дольше, у вас будет совсем другое о них представление, – тихо сказал старик, почти прижавшись губами к моему уху.
   – Надеюсь, мне не выпадет такая честь, – ответил я, отстраняясь. – Мы скоро возвращаемся в город.
   – Надеюсь, что вы передумаете отсюда уезжать, – усмехнувшись, сказал он. – К тому же в честь выздоровления княгини сегодня будет парадный ужин и вас не отпустят. Как никак, вы ее спаситель.
   – Этого еще не хватало! – не сдержался я.
   – Вы, кажется, хороший лекарь? – «не расслышав» моего восклицания, спросил собеседник.
   – Именно «кажется», – отговорился я и перевел разговор на другую тему. – Вы не знаете, кто эти господа? – спросил я, посмотрев в сторону Петрова и Вернера.
   Старик косо взглянул в их сторону:
   – Товарищи сына Николая Николаевича, князя Ивана. Он совершенно уникальный молодой человек, обладающий многими талантами. Потому и друзья у него ему под стать.
   Последнюю реплику услышал князь, и тотчас заговорил о своем сыне:
   – Это вы об Иване? – старик кивнул и удовлетворенный Урусов, продолжил. – Действительно, наш сын необыкновенный человек. – Знали бы вы, сколько он прочитал книг! Он может рассуждать обо всем на свете и обо всем имеет собственное суждение!
   Я подумал, что такой талант совсем не редок на Святой Руси, у нас свое мнение обо всем сущем имеют не только все князья, но и все дворники.
   – Совершенно с вами согласен, князь, – вмешался в разговор толстый Петров, выговаривая русские слова с легким немецким акцентом. – Иван Николаевич рожден управлять миром.
   Похоже, старик был прав, уезжать отсюда мне сразу же расхотелось.
   – Как же можно управлять миром? – удивленно спросил я. – На земле существует столько народов со своими порядками и обычаями. Что для одного хорошо, то для другого плохо. Пусть люди сами выбирают, как кому жить.
   – То, что вы говорите, совершенно неправильно, – вмешался в разговор Вернер. В отличие от Петрова, говорил он по-русски совершенно чисто. – Люди, в своем большинстве, глупы и легкомысленны и без наставника не смогут стать счастливыми.