Если кривые линии являются господствующими, то такой булат называется волнистым. Когда прямые линии очень коротки, и пряди, извиваясь между ними, идут по всем направлениям, то булат получает название сетчатого…
И наконец, когда рисунок, проходя во всю ширину клинка, повторяется по длине его, такой булат по узору считается наиболее совершенным и называется коленчатым.
По крупности узора азиатские клинки бывают трех видов: когда узор имеет крупность нотных знаков – это признак высшего достоинства; средним называется узор, когда он не превосходит величину мелкого письма, и наконец, мелкий узор служит указанием на низшее качество; величина его, однако, такова, что он легко может быть замечен невооруженным глазом.
По грунту, то есть по цвету металла между узорами, различают три рода булатов: серые, бурые и черные. Чем грунт темнее, а узор на нем белее и выпуклее, тем и достоинство булата выше.
Но, кроме этих родовых признаков, специалисты подмечают еще индивидуальные качества клинка, различая их по отливу поверхности при косвенном падении лучей света и по звону.
Иные булаты не имеют отлива вовсе, иные отливают красноватым цветом, а иные золотистым. В Азии лучшими булатами считают табан и хорасан, средними – гынды (куш гынды), а худшими – нейрис и шам. Правда и то, что «худший» клинок стоит столько же, сколько несколько хороших «мерседесов» и без труда проткнет лучший бронежилет.
Лучший булатный клинок должен обладать следующими качествами: узор его должен быть крупный, сетчатый или коленчатый, белый, отчетливо выделяющийся на черном фоне, с золотистым отливом, и должен обладать чистым и долгим звуком.
Об изготовлении булатов в Индии упоминает еще Аристотель. Индийскую разновидность клинков, в отличие от других булатов – персидских, малайских, японских, – называют «вуц».
В детстве я читал роман этого моего теперешнего современника, Вальтера Скотта про английского короля Ричарда Львиное Сердце и его встречу с самым известным курдом, султаном Египта, Салах-Ад-Дином (по-европейски Саладином), у которого была такая уникальная сабля.
Теперь похожее чудо я держал в своих собственных руках
Возможно, этим клинком какой-нибудь сарацинский царь лет пятьсот-шестьсот назад разил закованных в стальные доспехи крестоносцев…
Оружие было в идеальном состоянии. Ни одно пятнышко ржавчины не уродовало золотистое лезвие с характерным «сетчатым» рисунком.
Сабля, за счет массивного эфеса с золотыми украшениями тыла, тяжелее спортивного эспадрона, но все равно очень хорошо ложилась в руку. Удивительно, – но после вчерашних событий, на клинке не осталось следов крови.
Я не выдержал и сделал несколько атакующих выпадов. Потом подбросил в воздух новый Алин платочек и перерубил его пополам.
Это было круто. К сожалению, больше рубить было нечего, а то я непременно испытал бы клинок на более подходящих материалах.
Мои упражнения прервал Котомкин. Он вошел и смущенно остановился у порога.
– Что еще случилось? – спросил я его безо всяких околичностей.
– Барин, я насчет солдата.
– А что с ним?
– С ним-то ничего, спит в сарае. Да как бы чего не вышло. Он, поди, дезертир? Начальство прознает, по головке не погладит…
– Тебе-то чего бояться, – невинным тоном ответил я, – это мой крепостной, казачок. Будет состоять при мне.
– Оно, конечно, – усмехнулся портной, – ежели казачок, тогда понятно. Только больно он того, на солдата смахивает. И нет у него в глазах почтения. Ты бы с ним, барин, поговорил, вразумил. Мало ли что…
– Хорошо, поговорю. И когда ты все это успел заметить?
– Хозяйством нужно управлять, без этого нам никак.
– Зря вы, Фрол Исаевич, волнуетесь, – легкомысленно успокоил я портного, – кто его будет разыскивать? Да и каким образом? Думаете, могут пробить по компьютеру?
– Прибить могут, – глубокомысленно согласился он, – это у нас всегда пожалуйста. И по этому, как его, «комутору» могут дать, и просто по морде. Дело житейское…
– Ну, так чего зря волноваться? Иван – мужик смирный, а что на солдата похож, что в этом такого? Я вот на лекаря не похож, и ничего, лечу людей.
– Тогда ладно, мое дело упредить…
В это время прибыл посыльный от генеральши с обещанными платьями.
То ли я забыл об этом предложении, то ли было не до того, но я даже не предупредил девушку, какое ей предстоит райское блаженство.
Так что Аля про ожидаемый подарок не знала, и получился самый настоящий сюрприз. Переждав взрыв эмоций, я предоставил своей возлюбленной, вместе с ее новой подружкой Дуней, примерять наряды, а сам задумался о некой подозрительной управляемости, которую обнаружил в своих недавних действиях.
Начать с того, что я поехал на крестьянской бричке неизвестно куда, со странным возницей, с первого взгляда не внушившим мне никакого доверия.
Затем, вместо того, чтобы бежать без оглядки из замка, я, рискуя жизнью, спасал неизвестного мне человека.
Я уговорил Ивана поехать со мной в чужой дом, рискуя нарваться на очень крупные неприятности.
И наконец, я подставлял Котомкина, которому сокрытие беглого солдата могло обойтись еще дороже, чем мне.
Приятно думать о себе как о человеке большой души. Однако, если глубоко покопаешься в собственных потрохах, то поневоле признаешь, что эта самая бессмертная и уникальная душа, возможно, и велика, – но лишь в весовой категории очень мелких душонок. Я, конечно, вроде бы не подлец и не мерзавец, но и отнюдь не герой, способный пожертвовать свободой, а то и жизнью, ради первого встречного.
Как ни неприятно это осознавать, но создавалось впечатление, что мною манипулируют и используют втемную.
Эта мысль не раз приходила в голову, но я самолюбиво от нее открещивался. Хотя, похоже, это был бы самый верный ответ на все вопросы.
Теперь мне до смерти захотелось докопаться: кто же обладает такой божественной или демонической силой внушения, способной заставить вполне вменяемого человека выполнять свою волю, – и даже не осознавать при этом, что его ущемляют в свободе выбора?
Однако на любое событие можно смотреть с разных сторон. Если меня втянули в авантюру против воли, то пока я все-таки в большом выигрыше. Я встретил большую, нежданную любовь, стал участником совершенно уникальных приключений, узнал то, чего не вычитаешь ни в каких книгах.
Жизнь продолжалась, полнее и интереснее, чем когда бы то ни было. Впереди ждало будущее, которое для моих современников давно уже стало прошлым, – но для меня самого отнюдь не делалось менее реальным, чем бытие в нашем времени…
И наконец, когда рисунок, проходя во всю ширину клинка, повторяется по длине его, такой булат по узору считается наиболее совершенным и называется коленчатым.
По крупности узора азиатские клинки бывают трех видов: когда узор имеет крупность нотных знаков – это признак высшего достоинства; средним называется узор, когда он не превосходит величину мелкого письма, и наконец, мелкий узор служит указанием на низшее качество; величина его, однако, такова, что он легко может быть замечен невооруженным глазом.
По грунту, то есть по цвету металла между узорами, различают три рода булатов: серые, бурые и черные. Чем грунт темнее, а узор на нем белее и выпуклее, тем и достоинство булата выше.
Но, кроме этих родовых признаков, специалисты подмечают еще индивидуальные качества клинка, различая их по отливу поверхности при косвенном падении лучей света и по звону.
Иные булаты не имеют отлива вовсе, иные отливают красноватым цветом, а иные золотистым. В Азии лучшими булатами считают табан и хорасан, средними – гынды (куш гынды), а худшими – нейрис и шам. Правда и то, что «худший» клинок стоит столько же, сколько несколько хороших «мерседесов» и без труда проткнет лучший бронежилет.
Лучший булатный клинок должен обладать следующими качествами: узор его должен быть крупный, сетчатый или коленчатый, белый, отчетливо выделяющийся на черном фоне, с золотистым отливом, и должен обладать чистым и долгим звуком.
Об изготовлении булатов в Индии упоминает еще Аристотель. Индийскую разновидность клинков, в отличие от других булатов – персидских, малайских, японских, – называют «вуц».
В детстве я читал роман этого моего теперешнего современника, Вальтера Скотта про английского короля Ричарда Львиное Сердце и его встречу с самым известным курдом, султаном Египта, Салах-Ад-Дином (по-европейски Саладином), у которого была такая уникальная сабля.
Теперь похожее чудо я держал в своих собственных руках
Возможно, этим клинком какой-нибудь сарацинский царь лет пятьсот-шестьсот назад разил закованных в стальные доспехи крестоносцев…
Оружие было в идеальном состоянии. Ни одно пятнышко ржавчины не уродовало золотистое лезвие с характерным «сетчатым» рисунком.
Сабля, за счет массивного эфеса с золотыми украшениями тыла, тяжелее спортивного эспадрона, но все равно очень хорошо ложилась в руку. Удивительно, – но после вчерашних событий, на клинке не осталось следов крови.
Я не выдержал и сделал несколько атакующих выпадов. Потом подбросил в воздух новый Алин платочек и перерубил его пополам.
Это было круто. К сожалению, больше рубить было нечего, а то я непременно испытал бы клинок на более подходящих материалах.
Мои упражнения прервал Котомкин. Он вошел и смущенно остановился у порога.
– Что еще случилось? – спросил я его безо всяких околичностей.
– Барин, я насчет солдата.
– А что с ним?
– С ним-то ничего, спит в сарае. Да как бы чего не вышло. Он, поди, дезертир? Начальство прознает, по головке не погладит…
– Тебе-то чего бояться, – невинным тоном ответил я, – это мой крепостной, казачок. Будет состоять при мне.
– Оно, конечно, – усмехнулся портной, – ежели казачок, тогда понятно. Только больно он того, на солдата смахивает. И нет у него в глазах почтения. Ты бы с ним, барин, поговорил, вразумил. Мало ли что…
– Хорошо, поговорю. И когда ты все это успел заметить?
– Хозяйством нужно управлять, без этого нам никак.
– Зря вы, Фрол Исаевич, волнуетесь, – легкомысленно успокоил я портного, – кто его будет разыскивать? Да и каким образом? Думаете, могут пробить по компьютеру?
– Прибить могут, – глубокомысленно согласился он, – это у нас всегда пожалуйста. И по этому, как его, «комутору» могут дать, и просто по морде. Дело житейское…
– Ну, так чего зря волноваться? Иван – мужик смирный, а что на солдата похож, что в этом такого? Я вот на лекаря не похож, и ничего, лечу людей.
– Тогда ладно, мое дело упредить…
В это время прибыл посыльный от генеральши с обещанными платьями.
То ли я забыл об этом предложении, то ли было не до того, но я даже не предупредил девушку, какое ей предстоит райское блаженство.
Так что Аля про ожидаемый подарок не знала, и получился самый настоящий сюрприз. Переждав взрыв эмоций, я предоставил своей возлюбленной, вместе с ее новой подружкой Дуней, примерять наряды, а сам задумался о некой подозрительной управляемости, которую обнаружил в своих недавних действиях.
Начать с того, что я поехал на крестьянской бричке неизвестно куда, со странным возницей, с первого взгляда не внушившим мне никакого доверия.
Затем, вместо того, чтобы бежать без оглядки из замка, я, рискуя жизнью, спасал неизвестного мне человека.
Я уговорил Ивана поехать со мной в чужой дом, рискуя нарваться на очень крупные неприятности.
И наконец, я подставлял Котомкина, которому сокрытие беглого солдата могло обойтись еще дороже, чем мне.
Приятно думать о себе как о человеке большой души. Однако, если глубоко покопаешься в собственных потрохах, то поневоле признаешь, что эта самая бессмертная и уникальная душа, возможно, и велика, – но лишь в весовой категории очень мелких душонок. Я, конечно, вроде бы не подлец и не мерзавец, но и отнюдь не герой, способный пожертвовать свободой, а то и жизнью, ради первого встречного.
Как ни неприятно это осознавать, но создавалось впечатление, что мною манипулируют и используют втемную.
Эта мысль не раз приходила в голову, но я самолюбиво от нее открещивался. Хотя, похоже, это был бы самый верный ответ на все вопросы.
Теперь мне до смерти захотелось докопаться: кто же обладает такой божественной или демонической силой внушения, способной заставить вполне вменяемого человека выполнять свою волю, – и даже не осознавать при этом, что его ущемляют в свободе выбора?
Однако на любое событие можно смотреть с разных сторон. Если меня втянули в авантюру против воли, то пока я все-таки в большом выигрыше. Я встретил большую, нежданную любовь, стал участником совершенно уникальных приключений, узнал то, чего не вычитаешь ни в каких книгах.
Жизнь продолжалась, полнее и интереснее, чем когда бы то ни было. Впереди ждало будущее, которое для моих современников давно уже стало прошлым, – но для меня самого отнюдь не делалось менее реальным, чем бытие в нашем времени…