Ширянов Баян. Монастырь (Книга 1)

   Когда Куль, постучавшись, вошел в директорский кабинет, Васильна стукала указательным пальцем в кнопки настольного калькулятора и, казалось, в упор не видела вошедшего зека. Николай, уже готовый к такому теплому приему, не говоря ни слова, подошел к столу и положил перед директрисой накладную на продукты. Та скосила глаза на досадную помеху. Одного взгляда Васильне оказалось достаточно для полного проникновения в суть документа. Достав из нагрудного кармана халата ручку, директриса поставила на бумаге свою закорючку и возобновила прерванное занятие. Так же безмолвно Кулин взял накладную и удалился.
   Эта сцена, с небольшими вариациями, повторялась всякий рез, когда Николай приезжал в магазин. Сперва Куль пытался что-то сказать Клавдии Васильевне, поздороваться, попрощаться, рассказать о погоде за окном. Но все эти попытки разбивались о непроницаемую броню безмолвия. Вскоре бесконвойник прекратил бесплодные попытки, благо, что директриса всегда делала то, ради чего Николай вынужден был заходить к ней - ставила подпись.
   Теперь, с подписанной простыней следовало идти к заведующему складом и получить у того по списку. Завсклад, мужик средний во всех отношениях, был полностью в курсе зековских маклей. Именно через него шел почти непрерывный поток деловья, производства "in the за колючкой". Были, конечно, и другие покупатели брелоков, печаток, фигурных ножей с наборными рукоятками, но завсклад Акимыч являлся старым и надежным оптовиком. Лагерное начальство, несомненно, знало о его способах приработка, но препятствий не чинило.
   - Здоров, Куль! - гаркнул Акимыч, принимая накладную, и добавил на порядок тише, - Есть чего сегодня?
   Николай отрицательно помотал головой:
   - Может, у Мотыля? Не в курсах.
   - Ну, нет, и ладно. - довольно осклабился завсклад, показав мелкие желтые зубы. - Заказец зато есть.
   - Какой? - осведомился Кулин.
   - Щас... - Акимыч развернул бумажку и зачитал. - Черепушка-брелок - пять штук. Скелет-брелок - шесть. Знак "Мерседеса" с подставкой и хромированный - два десятка.
   Николай не стал скрывать улыбки. Появившиеся на Урале "Мерсы" тут же стали жертвами уличных пацанов, которые, стоило на мгновение оставить машину на улице, успевали за это время отломать эмблему, а в фирменном исполнении она стоила не менее полутора сотен баксов. Зеки же приноровились изготавливать их из нержавейки. Такие можно было вырвать лишь с частью капота. Цена же, два килограмма чая (четыре пакета!), за час-другой работы, казалась зекам чуть ли не запредельной. Другое дело, что обладателям иномарок Акимыч сплавлял их за те же сто пятьдесят зеленых.
   - Передам. - пообещал Кулин. - А с оплатой как?
   - Как обычно. Четверть щас, остальное - как привезешь.
   - Лады.
   Такую схему завсклад отработал давно. Аванса с лихвой хватало на оплату работяг, а категория "остальное" целиком уходила в пользу маклера, в данном случае, Куля. Единственная сложность состояла в переправке в монастырь средств оплаты. Ведь за этот заказ Николаю пришлось бы нелегально переправлять в лагерь целых полцентнера чая - вещь почти нереальная. Но зеки брали чайный эквивалент и деньгами.
   Акимыч всунул в ладонь Кулина свернутую в трубочку пачку банкнот:
   - Должно хватить.
   Николай, не пересчитывая, спрятал деньги. Завскладу он доверял, зная, что тому не выгодно жульничать. Вот смошенничать при определении цены - другое дело. Но цены уже устоялись и канал зона-воля работал без перерывов.
   - У меня тут тоже заказец... - Николай обнажил в улыбке верхний ряд зубов.
   - Давай.
   Ознакомившись со списком, Акимыч закатил глаза, пошевелил губами и сообщил в какую сумму все это обойдется. Сумма лишь немного расходилась с той, которой располагал бесконвойник.
   - Не ошибся? - с ехидцей спросил Николай.
   - Разве что децил. - копируя выражение на лице зека ухмыльнулся завсклад.
   В эту своеобразную игру Акимыч и Куль играли с самого первого дня знакомства. Тогда, полгода назад, магазинный работник действительно невольно ошибся. Николай указал ему на это, и недоразумение, казалось, было забыто. Но с тех пор Акимыч специально то завышал, то занижал стоимость зековского заказа. Словно таким странным способом проверяя бесконвойника на честность. Естественно, проигравших здесь не было.
   - Тады, скинь пятерочку - и в расчете. - Кулин передал завскладу хилую стопочку зековских башлей.
   Ездка в зону прошла совершенно спокойно. Прапорщик Сергиенко, тот самый, что сопровождал бесконвойников на работы, дежурил на вахте и лишь мельком глянул на накладную. Не отягощая себя шмоном грузовика, Серый махнул рукой солдату на кнопке:
   - Открывай!
   Железные ворота съехали вбок, открывая недлинный тоннель в монастырской стене. Раньше, по слухам, здесь находился подъемный мост, но Николай этому не верил. Подобные сооружения были бы уместны в замках, но никак не в монастырях, тем паче, женских.
   Вторые ворота растворились лишь когда внешние встали на прежнее место. Куль газанул и грузовик въехал на монастырский плац. Пищеблок находился в тридцати метрах от вахты. Николай резво развернулся и подал машину задом к дверям в продуктовый склад.
   После первого же гудка к машине выскочил пацан посудомойщик в мокром насквозь белом фартуке.
   - Главбаланду зови. - приказал ему Куль и пацан исчез с такой же скоростью, как и появился.
   Главбаландой за глаза звали старшего повара Игоря Топлякова. Кличка у него, естественно, была Топляк. Меньше чем через минуту появился и он сам. В белоснежном фартуке, одетом поверх иссиня-черной милюстриновой робы, старший повар с достоинством прошествовал к стоящему у кабины Кулю. Они обменялись рукопожатием.
   - Чего привез?
   - Как обычно. - Николай протянул накладную. Главбаланда внимательно ее прочитал, потом сплюнул:
   - Опять считай что ни хрена!
   - Сколько "партизаны" от щедрот... - невесело усмехнулся Николай. - Там, кстати, кое-что и для наших...
   - Много? - недовольно спросил Игорь. Хотя ревизии в пищеблоке практически не проводились, все же была опасность обнаружения прапорами не оприходованных продуктов.
   - Ящик чая, одна пол-литра и по мелочи.
   - Ящик?! - насупился Топляк. - А не обопьетесь?
   - Так вся бригада скинулась. А вечером, как всегда, заберем.
   - Ох, подведете, братва, меня под монастырь!
   - А ты, Топляк, вокруг оглянись. Итак в монастыре...
   Такие беззлобные перепалки Главбаланда вел лишь когда у него было хорошее настроение. Во всех остальных случаях он просто назначал цену за сохранение и приказывал разгружать. На этот раз, он наверняка был в курсе, что "мелочь" типа копченой колбасы и шоколадных конфет предназначалась на послезавтрашний откидон. И, согласившись бесплатно сохранить эти продукты, тем самым намекал, что претендует на звание особо приглашенного.
   Впрочем, Кулю это было без разницы. Освобождался-то все равно не он.
   Уже резвые посудомои и баландеры таскали и скидывали в открытый люк мешки с картошкой, луком, сгружали картонки с горохом и кашами, а Главбаланда все не уходил, наблюдая за разгрузкой.
   - Ты, кстати, новость слышал? - созерцая как вытягивается из кузова очередная коробка с перловкой спросил Топляк.
   - Смотря какую... - Николай стоял, опершись о стену столовки.
   - Что одного зека из восьмого мочканули.
   - С утра базар ходил, что сам с крыши спрыгнул...
   - Порожняк. - веско отрезал Топляк. - Скинули его. Лепила вскрытие делал и шнырям санчасти проболтался. Его сперва отметелили, а потом живого на решку сбросили.
   - А косяков, случаем, за ним не числилось?
   - Нет. Жил мужиком. Токарил на промке.
   - Тогда это беспредел. - определил свое отношение Кулин.
   - Он самый. - хитро улыбнулся старший повар. - Тут блатные вечером сходняк собирают. По слухам, хотят зону на отказ поставить.
   Последняя фраза означала, что воровские авторитеты почти договорились до того, чтобы сагитировать мужиков отказаться от работы. Это была единственная форма массового протеста, которая реально имела шанс повлиять на администрацию колонии. Другое дело, чего конкретно хотели добиться "шерстяные", подбивая мужиков не ходить на промку? И будет ли это касаться бесконвойников?
   Возвращаясь в колхоз, Николай специально притормозил у ровняющих дорогу бесконвойников и рассказал все то, что удалось узнать от Главбаланды. Зеки понуро замолчали, переваривая информацию.
   - Ты погодь, - Сапрунов, семейник Куля, стоял, опершись на лопату и внимательно рассматривал что-то у ее черенка, - если блатари скажут: "Всем в отказ", то и мы должны. А это голимое нарушение. И тадыть - прощай "удочка", прощай "химия". Кум в момент из первого отряда вышибет!
   - Вышибет. - согласились зеки.
   - Так как же быть? С братвой, или за свою шкуру?
   На этот вопрос никто из бесконвойников не решился дать однозначного ответа. Все загалдели, заголосили, приводя какие-то аргументы и за, и против. Дед Пахомыч, разбуженный гвалтом, громогласно прокашлялся, обматерил всех многоэтажной конструкцией и завалился обратно. Караулить во сне.
   Весь остаток рабочего дня Николай пытался решить эту дилемму и никак не мог прийти к определенному мнению. С одной стороны, он это прекрасно понимал, если он пойдет бычить на хозяина, то бишь, против авторитетов, не ровен час, после откидки его на вокзале будет ждать парочка парней, а на железнодорожной насыпи появится еще одно неопознанное тело. С другой стороны, замполит обещал выставить его, Кулина, на "удочку", условно-досрочное освобождение. А до срока, когда можно подать на него заявление осталось всего ничего. Две трети отсидки уже на носу. Осталось одиннадцать дней.
   Прикидывая так и сяк, Николай колесил по весенним колхозным магистралям. К пяти часам, сдав одновременно с Мотылем свои средства передвижения и работы вечно веселому Мирону, Куль присоединился к остальным бесконвойникам, уже ожидавшим автобуса у здания правления колхоза "Хумский партизан".
   Через двадцать минут Кулин, уже проходя через шмон, вспомнил, что так и не заехал к Ксении, хотя и обещал.
   7.
   Ужин, базары блатных.
   Перед ужином в шестом отряде все стояло на ушах. Мужики прослышали, что Крапчатый, вор в законе, чьему слову подчинялась вся зона-монастырь, созывает сходняк. Простым зекам не по масти было встревать в блатные разборки, которые могли кончиться прибытием прапоров и малоприятной беседой на вахте, и поэтому они старались переместиться или в соседнюю секцию, или в комнату ПВР, или в клуб. Остались лишь те, кому все было до фени, черти да шестерки, или считающие себя приблатненными.
   Четыре двухъярусных шконки составили квадратом, оставив проход внутрь этого сооружения, занавесили простынями. Личный шестерка Крапчатого по прозвищу Доктор, работавший до закабаления где-то в медицине, составил стол из четырех табуреток, накрыл его скатертью в горошек, и теперь на этой постройке, Доктор постарался, чтобы она не была шаткой, стояли тарелки с нарезанным белым хлебом, ломтями ветчины, колбасы и сыра. На одной из шконок, прикрытые стопой подушек, парились три банки "индюхи". Все это, и сам факт наличия угощения, и сама обстановка, должны были показать приглашенным, что сегодня от них зависит очень важное решение.
   Сам Крапчатый, мужчина лет пятидесяти пяти, уже полностью седой, бледный, с многочисленными следами оспы на лице, которое от них не утратило какую-то извечную привлекательность, сидел на шконке и задумчиво курил "Camel", стряхивая пепел в стоящую рядом хрустальную черепашку. Вор в законе только недавно поднялся из БУРа, Барака усиленного режима, где провел последние полгода и сейчас перед ним стояла задача поставить на место подраспустившихся за время его отсутствия блатных и, заодно, определиться с инициативой Свата.
   Сват, блатной третьего отряда, как только узнал, что зек, которого нашли сегодня с утра нанизанным на прутья решки, не побегушник, а жертва каких-то разборок, поднял в отряде кипиш и стал призывать зеков не выходить на работу, пока кум не найдет убийцу. С одной стороны, Крапчатый был полностью за. По воровскому закону лишь он один мог в этом лагере карать и миловать. И убийство непонятно в чем повинного мужика, которое прошло мимо Крапчатого подрывало его авторитет, и заставляло немедленно действовать. И, кстати, не бунтом, это могло привести лишь к одному финалу - расформированию зоны, а показательной казнью убийц. Но, с другой стороны, Сват апеллировал к администрации, словно и не было на зоне хозяина из воров. Такое поведение тоже требовало адекватной реакции. И, именно из-за этого косяка, Крапчатый уже не мог поставить мужиков на отказ от работы.
   Напротив вора в законе сидел осужденный Алексей Жданович Снегов по кличке Колесо. Он являлся чем-то типа заместителя Крапчатого и в его отсутствие держал отряд и лагерный общак. Однако, на всю зону-монастырь его влияния не хватало. Колесо был молод и блатовал из-за наличия крепких кулаков, поверхностного знания карате и хронического лентяйства. Других положительных качеств у него не наблюдалось. Лёшку Снегова Крапчатый терпел лишь из-за того, что при Колесе зеки чуть ли не выли, страдая от притеснений на грани беспредела и лишь когда в отряде появлялся вор в законе, все устаканивалось. Крапчатый при всех журил Снегова, после чего зеки могли какое-то время пожить спокойно. До тех пор, пока куму не приходило в голову вновь закрыть авторитета.
   Постепенно стали подтягиваться отрицалово и из других отрядов. Первым появился Репей из девятого отряда. Он громогласно поприветствовал Крапчатого, обменялся с ним крепким рукопожатием и молча сел курить, дожидаясь остальных членов сходняка.
   В принципе, в каждом отряде, кроме первого, кумовского, который все равно давал на общак, и немало, было по одному-двое "официальных" блатных. Если количество принципиальных нелюбителей работы на хозяина и приверженцев воровских понятий превышало это число, Лакшин, чтобы не портить отчетность, устраивал их в больничку, на вечную койку, или на "блатные" должности. Так отрицалово становились бригадирами, помощниками бригадиров, шнырями, завхозами. На всех этих работах требовалось умение управлять людьми, но на это шерстяные шли с большей охотой, нежели на отсидку в ШИЗО или БУРе.
   К этому моменту на зоне блатарей было только пятеро. Остальные подкармливались регулярными гревами в шизняке или БУРе. Но на сходняк были приглашены и представители восьмого отряда, завхоз Котел и его шныри, Шмасть и Пепел. Кроме них обязан был прийти Пятнадцать Суток, шнырь ШИЗО, которому сидевшие там шерстяные передали свои малявы с мнениями.
   Если утром Крапчатый хотел сперва разобраться со шнырями и завхозом восьмого, то сейчас более срочных действий требовал Сват. Когда тот появился, вор в законе преувеличенно радостно поприветствовал блатного. Тот, не напрягся, не почувствовал подвоха, что окончательно решило его судьбу.
   - Доктор, - позвал Крапчатый когда в сборе были уже все, - А не пропишешь ли ты нам чайку?
   - С удовольствием. - без лишнего подобострастия, но предельно уважительно отозвался шестерка. Он моментально раздал стаканы, разлил по ним заварку, первой наполнив емкость Крапчатого.
   Котел, который впервые присутствовал на такой сходке, чувствовал себя крайне неуютно. Почти все лица здесь были незнакомыми, и на каждом из них, словно глубоким резцом, была выдавлена печать безжалостности. Завхоз каким-то шестым чувством понял, что здесь собрались люди, обладающие немалой властью и привыкшие эту власть применять не раздумывая.
   - Мужики, - разнесся по секции голос завхоза шестого отряда, - Выходим на ужин!
   - Это не нам. - расхохотался Колесо. - У нас тут все свое...
   Чай уже давно был в хапчиках, но никто не пил, ожидая, пока первый глоток сделает Крапчатый. Он же, желая внести некоторое напряжение, все крутил стакан в пальцах, не спеша отпивать. Молчание тягостно затянулось и когда вор в законе почувствовал, что наступил некий предел, он сделал небольшой глоток и предложил:
   - Ну что вы, братаны, угощайтесь с воровского общака.
   - Я тут такой сеанс словил! - Лешка Снегов чувствовал себя вольготнее других и тут же пустился в описание каких-то своих приключений. Мало-помалу языки развязались. Чай, бутерброды как на воле, сделали свое дело.
   Крапчатый тоже принимал участие в общем базаре, но не забывал следить и за всеми. Вот завхоз восьмого. Котел. По морде простоват, но хлеб берет с оглядкой, кладет на него по одному ломтю закуси. Жрет, правда, жадно, противно. Такой не рожден командовать. Вечный подчиненный. А вот старый знакомый. Шмасть. Пьет, ест, говорит, все аккуратно, не прицепишься. Вот кто масть держит в восьмом. А что на вторых ролях, что шнырь, так это удобнее. Спросу меньше.
   - Ты, Сват, говорили, мужиков на отказ подбивал? - в самый разгар какой-то эротической истории Колеса спросил вдруг Крапчатый. Все разом затихли, лишь Снегов продолжал хохотать над собственной шуткой. Но недолго.
   - Да. - Сват кивнул и дважды отхлебнул из стакана. Он не чувствовал за собой никакой вины. То ли в силу заднего ума, то ли из-за излишней хитрости. Это-то и хотел выяснить зековский авторитет.
   - А почему?
   - Как почему? - блатной поставил хапчик и развел руками, - В зоне беспредел. Мочат кого попало. Кто, почему, никто не при делах! Кончать с этим надо!
   - Это правильно. - веско кивнул Крапчатый. - С беспределом надо кончать.
   Повисла очередная пауза. На лице Свата было написано, что он до сих пор не понимает, что беспредельщик в данном случае он сам.
   - Кстати, а как кончать? - продолжил вор в законе, - Может, давай, мы тебя в воры выдвинем? Будешь с беспределом бороться. При помощи кума.
   Сват побледнел и лихорадочно глотнул заварки.
   - Да я про кума так... Что мол от администрации толку никакого... И вообще, мочить этих ментов надо!
   - Придет срок, и ментов всех замочим. - кивнул Крапчатый. - Но базар сейчас ведь не о том. Кто ты такой, чтоб единолично решать - идти мужикам на работу, или нет?
   Авторитет слегка привстал и посмотрел на Свата. Тот вжался в шконку и сидел ни жив, ни мертв. Его соседи невольно стали отодвигаться от косячника.
   - Ну! Не слышу!.. - злобно прошипел Крапчатый.
   - Я... Не должен... Был...
   - Понял! - улыбнулся вор в законе. - Видите, братаны, Сват въехал, что негоже присваивать себе мои полномочия.
   Сходка дружно закивала.
   Теперь, когда вина была признана и доказана, следовало применить санкции. В другом случае, если бы на зоне не было такой нервозной обстановки, за подобный косяк виновного всего-навсего должны были бы отправить на промку. Своего рода разжаловать из блатных. Но сейчас Крапчатый просто обязан был поправить свой пошатнувшийся за полгода авторитет, напомнить о своем существовании. И напомнить жестоко, безжалостно. Чтобы об нем вспомнили все, от последнего пидора, до самых прибуревших блатняков. И, заодно, чтобы устрашить тех, кто без соизволения авторитета позволил вершить в зоне суд.
   - Слушай, Сват...
   Блатной смотрел в пол, не выпуская стакана.
   - Ты давно на промке не был?
   Свату показалось, что его простили. Он просиял и, ощерившись ровными рядами зубов, ответил:
   - Очень давно.
   - Там, говорят, - продолжал Крапчатый, - есть такая штука, гильотинные ножницы. Сам, правда, не видел, но братва уверяет что есть.
   - Есть. - поскучнев произнес Сват. Он понял, что если речь зашла об этом станке - то вор в законе, как искупление вины предложит саморуб. То есть засунуть в эти мощные ножницы для резки металла палец, или даже несколько.
   - Тогда выйди завтра, так, для разнообразия, на работу, посмотри как они работают. А обратно можешь не приходить.
   Это был окончательный приговор.
   Теперь, чтобы не стать зачуханным пидором до конца срока, Сват должен был отрубить сам себе голову. Вариантов у бывшего блатного теперь было несколько. Или ломиться на вахту, чтобы кум перевел его на другую зону, куда всенепременнейше отправится малява с приговором, или добровольно отправиться к "девкам", но и там можно не избежать пера в бок, или подчиниться, сохранить честь блатного и совершить самоубийство предписанным способом.
   Сват поднялся:
   - Прощай, Крапчатый.
   - Прощай, Сват. - вор в законе не посмотрел на уходящего, повернувшись к Колесу, - Так что за бабу ты там пялил?
   Слегка покачиваясь, разжалованный шерстяной вышел из квадрата, где проходил сходняк. Котел, несмотря на возобновившийся гвалт, прекрасно слышал, как удаляются тяжелые шаги Свата. Завхоз недоумевал, почему человека, призывавшего идти против ненавистных ментов сам Крапчатый вдруг принудил к самоубийству?
   - Видишь, Котел, - дождавшись пока стихнет хохот после снеговской истории, сказал вор в законе, - что бывает, когда кто-то слишком высоко залетает? Он лишается головы...
   Запомни, братан, у каждого - своя шконка. У пидора - у параши, у блатного около окна. А моя, - Крапчатый постучал кулаком по своей кровати, отдельно. Понял?
   Исаков, кивнул и отпил чая, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.
   - Теперь давай с тобой побазарим.
   Завхоз почувствовал себя совсем неуютно, особенно в свете недавнего приговора.
   - Да что ты менжуешься? - хохотнул Крапчатый. - Ты ведь у своих братанов! Суровых, но справедливых. Я - караю только тех, кто запорол серьезный косяк. У тебя ведь таких нет? - и вор в законе вопросительно приподнял брови.
   - Только этот... - Котел щелкнул по нашивке на левом рукаве.
   - Да ты шутник! - непритворно весело рассмеялся Крапчатый. И ему стала вторить вся сходка.
   Когда веселье приутихло, авторитет разом стер с лица все признаки того, что оно еще мгновение назад способно было нести на себе улыбку.
   - Теперь ты, Котел, расскажешь мне все что тебе известно про это убийство. - сурово приказал Крапчатый.
   Исаков пожал плечами. Он знал, зачем именно его пригласили на сходку, даже заготовил что-то типа речи, мысленно выстроив все необходимые фразы. Но сейчас, когда пришла пора говорить, все эти конструкции разом выветрились из его головы. Игорь тоскливо взглянул на Шмасть, который тут же сделал вид, что его это не касается. И Котел решил говорить как есть, не заботясь о красивостях.
   - Гладышев этот, ну, которого мочканули, жил мужиком...
   Завхоз дотошно пересказал все, что говорил уже куму, добавив несколько несущественных личных наблюдений. Поведал и об украденном дневнике.
   - Ты сам его читал? - прервал Исакова вор в законе.
   - Нет. Я и не знал что такой есть...
   - А кто-нибудь из твоих шнырей?
   - Пепел, Шмасть, вы можете чего-нибудь рассказать? - обратился Исаков к шнырям.
   - Я могу. - встал Шмасть.
   - А, осужденный Клоповник. - сощурил глаза Крапчатый, - Вещай.
   - Там этот Гладышев собирал и рисунки наколок, и приколы с малолетки, и, что наверное самое интересное, байки про этот монастырь.
   - Читал? - уточнил авторитет.
   - Да, сам читал.
   Котел скосил глаза на шныря, но тот, как ни в чем не бывало, продолжил:
   - Баек там было несколько. Одна про привидения. Дескать еще до Революции была здесь одна главная монашка...
   - Настоятельница. - вставил Крапчатый.
   - Она самая. Так она почем зря мучила своих, этих, сестер. До смерти забивала. А однажды явилась к ней во сне одна убитая ею монашка и говорит: "Час твой близок. Покайся. А то обретешь вечные муки." но настоятельница не послушала и померла. А теперь она ходит привидением по ночам и всех пугает. Мало того, в полнолуние она и задушить может.
   - Жуть какая! - хохотнул Колесо.
   - Другая байка про Красную армию и колчаковцев. Дескать гнали красные белых. А те возьми, да и схоронись в этом монастыре. Короче, красные монастырь взяли, а всех баб, монашек то есть, поизнасиловали и изрубили. И теперь они обернулись призраками и стонут по ночам. А в полнолуние...
   - Знаю, задушить могут! - прыснул от смеха Колесо.
   - Продолжай. - спокойно приказал Крапчатый, видя, что выходки его приближенного несколько сбивают ход рассказа.
   - Как сейчас помню, там сбоку этого прогона приписка была. "Непонятно, как удалось штурмом взять такую защищенную громаду."
   И третья. Это уже в ГУЛАГе было. Сделали тогда раздельное содержание. Ну, мужики в один лагерь, бабы - в другой. Всех баб отсюда вычистили. Так целый год из-под шконок новых телок менты выковыривали. Они их по этапу - а на их месте новые появляются. А потом вдруг все это прекратилось. Но говорят, что кто-то успел под полом тайник сделать. Спрятал он там бабу и заботился, пока сидел. А срок кончился, он откинулся и забыл о ней. Так она и померла с голоду. Померла, стала привидением...
   - И в полнолуние всех душит? - не вытерпел Колесо.
   - Нет. - возразил Шмасть. - Она выходит и рассказывает всем свою историю.
   - Хоть тут конец оригинальный. - вяло проговорил Крапчатый. Было видно, что эти незамысловатые с виду былички заставили вора в законе крепко задуматься. - Кстати, все?
   - Все. - подтвердил шнырь.
   - Да, толку от этих сказок пока мало... - резюмировал Крапчатый. Он провел ладонью по лицу, словно стирая невидимую пленку, и перед сходняком вдруг опять возникло лицо властителя.
   - Так, братаны. - авторитет обвел всех собравшихся долгим взглядом. - Землю мне ройте, с привидениями базарьте, что хотите делайте, но чтоб я знал кто и за что замочил этого фольклориста! Ясно?
   Блатные, которых осталось лишь двое, Псих и Репей, дружно кивнули.
   - Атас, прапора! - Доктор, который стоял на стреме, поднял занавеску из простыни и всем видом показывал, что опасность велика.