Ширянов Баян. Монастырь (Книга 1)

   Стол в кабинетах отрядников располагался таким образом, что ни подсмотреть, ни подслушать что говориться за ним было невозможно. И, забросив такой шар, майор был готов половить в мутных зековских сплетнях вечно ускользающего между пальцев золотого червяка правды.
   Полтора часа, пока не прошел последний пидор восьмого отряда, Игнат Федорович сидел с блокнотом в руках. Минуты, конечно, было крайне мало. Но те, кто хотел сообщить куму нечто важное, выдавали информацию коротко и сжато.
   - Видел Гладышева с Мирзаняном из четвертого.
   - Гладышев на промке говорил с Ивантеевым из седьмого.
   - У Гладышева был знакомый из второго, Липкин.
   Страницы заполнялись фамилиями, номерами отрядов, многие повторялись. Оказалось, что к покойного был достаточно обширный круг знакомств, охватывавший практически все отряды. К концу кум был уже сам не рад, что заварил эту кашу. Зеки шли непрерывным потоком. Многие напряженно молчали все отведенное им время, другие начинали жаловаться на притеснения, но общая картина вырисовалась весьма четко.
   Оставался вопрос: что с ней делать? Вызывать всех по этому списку? Человек сорок? На беседы с ними уйдет несколько суток. А за это время кто-нибудь, завладев дневником убитого, вновь полезет в секретные ходы...
   Не показывая, что устал, Игнат Федорович вышел из кабинета лейтенанта Умывайко и, найдя глазами Котла, распорядился:
   - Выгоняй первую смену на промку!
   Но утренние неприятности на этом не кончились.
   Едва Лакшин поднялся в свой кабинет, как прибежал шнырь комнат свиданий, некий Бардин, и сказал, что кума срочно просят на вахту в цензорскую.
   Цензурой зековских писем обычно занимались прапорщики-конвойники. Они рассортировывали письма на те, которые можно пропустить и те, которые пропускать нельзя. Выделяли из их массы доносы и заявления, которые, для простоты, чтобы не вылавливать нужного начальника, зеки так же опускали в почтовый ящик.
   В цензорской прапорщик Прошмонать ни слова не говоря протянул Игнату Федоровичу стопку листов. Кум просмотрел первый. Это было заявление на имя начальника колонии. Какой-то зек из шестого отряда просил немедленно перевести его в другую зону. Мотивировка была такой: осужденный боялся за свою жизнь, ибо в колонии начался беспредел и стали убивать всех подряд. Пролистав всю кипу, оперативник вопросительно посмотрел на цензора.
   - Тридцать два. - сказал Прошмонай.
   - Чего тридцать два?
   - Мужика ломятся с зоны. Раньше ломились по одному в неделю. А сейчас прямо вал какой-то.
   - Ничего, утихомирятся. - уверенно произнес Лакшин, хотя до уверенности ему было далеко. Он и сам прекрасно знал эту статистику, и такое поистине колоссальное количество заявлений повергло кума на самом деле в тихий ужас. - Для меня есть что?
   - Тоже куча.
   Прапорщик передал Игнату Федоровичу пачку писем, которая действительно была раза в три толще обычной ежедневной порции доносов. На первый взгляд тут было около сотни посланий. Почти каждый десятый зек, из полутора тысяч осужденных, написал вчера куму.
   - Не хило дятлы расстучались. - пошутил Лакшин и, заняв соседний пустующий кабинет, начал методично знакомиться с посланиями кумовских.
   3.
   Первый сон Кулина.
   .
   На личном досмотре бесконвойников стояли Прошмонать и Макитра. Смена эта считалась самой беспредельной. Вместо того, чтобы ограничиваться стандартным поверхностным осмотром, эти прапора обыскивали всерьез.
   Бесконвойники, стоявшие в очереди перед Николаем, снимали перед вертухаями сапоги, разматывали портянки или снимали носки. Всего этого Куль не боялся. Хотя он и имел с собой столько денег, что найди кто их, и он мог бы запросто вылететь из расконвоированных и окончить срой в БУРе. Все дело было в том, что за годы службы у прапоров образовывалась стойкая привычка касающаяся шмона. Обыск производился стандартными движениями и они захватывали лишь определенные области, где могла храниться "контрабанда". Благодаря этому существовало несколько "мертвых зон", к которым ладони прапорщиков не прикасались.
   - Так, осужденный Кулин...
   Николаю слегка повезло. Он попал к Макитре, который вел поиск запрещенных предметов лишь чуть менее рьяно, чем его коллега.
   - Колись сразу: чего несешь?
   - Котлету, макароны и щи. - честно ответил Николай. - Только ты хрен их отшмонаешь...
   - Надо будет - блевать заставлю. - не принял шутки Макитра, - Разувайся.
   В сапогах, естественно, ничего не оказалось. Прапор провел руками по штанам Кулина, залез во все карманы, прощупал пояс спереди, за спиной. Чирканул по позвоночнику, проверил подмышки, рукава и, удовлетворившись, позволил Николаю обуваться, отвернувшись к следующему.
   Деньги Акимыча остались ненайденными.
   Некоторые зеки, дабы пронести такой ценный груз в зону, запаивали финашки в целлофан и ныкали в "карий глаз". Куль считал, что он не опущенный, чтобы пользоваться таким способом, и сделал в своей рабочей телогрейке несколько потайных карманов. Два на лопатках и два спереди, чуть выше и сзади настоящих карманов. Туда, по наблюдениям Николая, прапора почти никогда не заглядывали. И именно в них сегодня башли проехали в монастырь.
   В отряде Куль сразу переоделся в чистое. Перекурив и дождавшись пока немного пройдет накопившаяся за день усталость, Николай дождался Семихвалова, который куда-то ускакал по своим делам, и они вместе отправились в столовку. Определенного времени для ужина у бесконвойников не было. Они могли и задержаться, и приехать раньше, чего почти никогда не бывало, разве что в пятидесятиградусный мороз, который однажды ударил прошлой зимой. Поэтому баландеры, едва завидев зеленую бирку с буквами Б/К, немедленно насыпали полную шлёнку чего-нибудь диетического с большим количеством мяса, присовокупляя к этому жестяную кружку молока.
   Не обращая внимания на шнырей разных отрядов, стоящих к раздаче, Николай протиснулся между ними и застучал ладонью по пластику:
   - Эй, баланда! Две порции!
   Взяв миски, полные густой пшенки, поверх которой лежали здоровенные ломти вареной трески, Куль отыскал глазами свободный стол и, заняв место в центре скамьи, начал трапезу. Семихвалов присел напротив и последовал примеру семейника, запустив весло в кашу.
   - Слыхал? - выковыривая черенком ложки кости из белого рыбьего мяса спросил Семихвалов, - Крапчатого на вахту сволокли. А с ним еще кучу блатных.
   - И чего? - проговорил Николай с набитым ртом.
   - Не врубаешься из-за чего?
   - Ну?
   - Базарят того мужика из восьмого отряда по приказу Крапчатого мочканули!
   - А нам до этого что? - Куль продолжал наворачивать кашу, изредка поглядывая на лик, выглядывающий из спелых колосьев на стене. Николаю всегда казалось, что глаза этого святого пронизывают его насквозь, глядя с нечеловеческой укоризной, и призывают к немедленному покаянию. Николай знал за собой множество грешков и почти каждый раз бывая вечером в столовке мысленно исповедовался этому образу и просил простить его, погрязшего в разнообразных махинациях.
   - Как что? - Семихвалов даже остановил движение ложки ко рту, - Крапчатый начал масть казать. Чует мое седалище - пойдут шерстяные актив резать.
   - А ты и выронил из своего седалища...
   - Ты еще черного бунта не видал. Как навалятся целым кагалом!..
   - Будто ты его видел. - ухмыльнулся Куль.
   - Видеть - не видел, а мужики базарили как это бывает.
   - Вот и пусть дальше базарят.
   - Умный человек в таком случае обязан соломку подстелить. - поучительно выдал Семихвалов.
   - Лучше срезу - матрасовку. Или две.
   - Ты как хочешь, - семейник намотал на ложку рыбью кожу и откусил добрую половину, - а я свой финарь из нычки в тумбочку перебазирую. Тебе не нужен?
   Николай часто прислушивался к словам Семихвалова. Петр Захарович на воле был бухгалтером и на этом поприще развил в себе шестое чувство. Он загодя, как сам выражался, седалищем чуял очередную ревизию и загодя приводил всю документацию в порядок, оставляя, для того чтобы не вызвать подозрений, несколько мелких несоответствий.
   И сейчас в словах семейника был некий резон. Убийство всегда вызывало за собой кучу неприятностей абсолютно для всех. Пока менты не отыщут того, кто это сделал, или на кого можно подлянкой повесить сто вторую, спокойной жизни можно будет не ждать. Лютовать станут и черные, и красные.
   - Нужен. - согласился Куль.
   - Я их в секретку, где фанера и колеса лежат, спрячу. - Семихвалов незаметно огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто, - Сам знаешь, вытащить - секундное дело.
   Секретка Кулина находилась в тумбочке. Там в полке из древесно-стружечной плиты был выдолблен обширный паз, который на раз закрывался планкой. Ни один из многочисленных шмонов не выявил этого тайника и поэтому Николай с семейником на пару хранили там самое ценное, что по местным правилам считалось строго-настрого запрещенным.
   Каша закончилась одновременно. Зеки залпом выдули свои порции молока и не успел Кулин вытереть образовавшиеся у него белые усы, как к нему на скамейку кто-то подсел.
   - Чего-то припозднился ты сегодня. - раздался тихий голос Главбаланды.
   - А, это ты, Топляк. - Николай провел тыльной стороной ладони по верхней губе и украдкой скосил глаза на фреску. - Я к тебе собирался после ужина заскочить.
   Игорь перехватил взгляд Куля и усмехнулся:
   - Рассматриваешь нашего судию?
   - Кого? - не понял Петр.
   - А вон того, на стене с нимбом. - кивнул в направлении изображения Топляк. - Кум давно его заделать хочет, да художник резину тянет. Там как-то по особенному замазывать надо. А таких хреновин в лагере нет.
   - Так почему судья? - Кулин уже не таясь взглянул на святого.
   - Не судья, а судия. Судьи у нас вон, по судам сидят да звоночки слушают. А судия, - Главбаланда вознес вверх указательный палец, - это вершитель божественной воли и кары.
   - Откуда такая телега? - неодобрительно спросил Семихвалов.
   - Да и сам не знаю. Давно такое баландеры гутарят. Дескать осыпается с него этот герб. Это он на волю вылазит. А как последняя краска с его лица с нимбом упадет - наступит для всех зеков страшное испытание. И не все из него выйдут живыми.
   - Так он уже почти целиком. - поднял брови Николай. - Значит, уже скоро?
   - Я тут одного посудомоя знаешь за чем застукал? - Топляков проигнорировал вопрос Куля, - Он краску отколупывал. Хотел чтобы судный день поскорее настал, идиот. А нам, нормальным деловым людям это ни к чему. Пусть на подольше отложится. Правильно?
   Куль вынужденно согласился.
   - А я в натуре, к тебе, Куль, с базаром. - И Главбаланда выразительно глянул на Семихвалова.
   - Он при всех курса'х. - заверил повара Николай.
   - Да чего там, - встал семейник, - в секции встретимся.
   Топляк проводил уходящего взглядом и, повернувшись к Кулину, одарил того тяжелым недобрым взглядом:
   - Когда груз заберешь?
   - Самое большее - через час.
   - Десять минут.
   - Да ты чего? - прищурился Куль. - Мы тут базарили дольше.
   Топляк вздохнул:
   - Шухер по монастырю. Везде шмоны. Прапора всех на вахту тягают. Мне лишнее палево ни к чему.
   - Хорошо. - бесконвойник прикинул свои возможности, - За ближайшие полчаса управимся.
   - Добазарились. - кивнул Главбаланда. - И вот еще что...
   По его жадной морде было видно, что следующая фраза дается повару с огромным трудом.
   - Не рассчитывай на меня.
   Глаза Николая округлились:
   - В отказ? Ты?
   - На время... Только на время. - неубедительно стал успокаивать Топляк, Пройдет этот кипиш с мочиловкой - мы с тобой поработаем. А так, я и тебе советую притухнуть.
   - Благодарствуй за совет. - Николай резко встал, - Жди. Скоро буду.
   Не оборачиваясь Куль прошел в выходу из трапезной, чувствуя, что ему в затылок не отрываясь смотрит Главбаланда.
   Чтобы организовать вынос чая и продуктов из столовского склада много времени Николаю не потребовалось. В жилой секции он сразу наткнулся на нескольких бесконвойников, дававших деньги и уже ждавших своей доли чая. Впрямую переносить целый ящик заварки по плацу было несколько рискованно, даже если не учитывать нынешнюю нервозность краснопогонников.
   Можно было сгрузить его на носилки и, присыпав сверху мусором перетащить таким образом. Но это сразу покажется подозрительным. Зачем бесконвойникам целые носилки какой-то грязи? Осмотревшись в складе, где Топляк хранил нелегальные продукты, Куль заметил несколько бидонов из-под молока.
   - Я позаимствую их? - спросил Николай у сопровождавшего бесконвойников баландера. Тот сразу понял замысел и кивнул:
   - Только с возвратом.
   - Тогда таща бачок каши и два листа целлофана.
   Пакеты с чаем и продукты на откидон утрамбовали в двух бидонах, настелили сверху полиэтилен и накидали на него кашу. Если никто не полезет рукой внутрь, что было весьма маловероятно, то заметно ничего не было.
   На плацу зеков немедленно засекли. Прошмонать остановил подозрительных бесконвойников, прущих два подозрительных бидона.
   - Что там?
   - Хавка. - ответил Куль, с готовностью открывая крышку. Оттуда ударил пар и пахнуло молоком.
   - И вы все это сожрете? - удивился прапор.
   - Так на всю бригаду. В столовке добазарились.
   - Ну, катитесь, кишкодавы! - приказал Прошмонать, не став пачкать руки.
   Распределение чая прошло без конфликтов. Все получили сколько заказывали. Кулин отволок причитающееся ему в свою тумбочку. Теперь, после небольшого перекура, следовало уладить совместные дела с Акимычем. Для этого совершенно необходимо было заглянуть на промку.
   В зоне-монастыре производство работало круглосуточно. Благо, что близлежащий Хумск в основном был городом секретной науки и не имел большого количества фабрик и заводов. Зековская же продукция обходилась администрации города куда дешевле, чем аналогичная, но завезенная с другого конца страны. Поэтому заказами лагерь был обеспечен постоянно.
   Промзона состояла из пары П-образных где двух, а где и трехэтажных корпусов, расположенных так, что между ними оставался небольшой двор, посредине которого стояла старая церковь занятая нынче под склад. Соответственно, и цехов тоже было два. Все рабочие помещения, станки, располагались на первом этаже зданий. Вторые занимали зековские раздевалки с душевыми и различные службы, начиная от кабинетов вольных начальников цехов и мастеров, и кончая зеками-ОТКшниками.
   Но рабочих мест, по сравнению с количеством спецконтингента в лагере, был явный недостаток. Примерно в два с половиной, три раза. Из-за этого цеха работали в три смены и промка даже ночью являлась весьма оживленным местом, на котором знающий человек мог найти и купить все что угодно. От водки и наркотиков, до услуг мастера-татуировщика.
   Первый цех специализировался на изделиях из пластмассы, дерева. Там же находилась и швейка, и, в противоположном крыле, гальваника. Второй цех был полностью отдан на откуп металлообработке. Именно туда и требовалось попасть Николаю.
   В будке рядом с воротами, ведущими на промку обычно коротали время двое. Помощник нарядчика и прапор. Проход, как обычно, оказался перегорожен чисто символически: металлический прут, ничем не закрепленный, лежал в пазах. Куль поднял его, и, ступив уже на территорию промозоны, положил на место.
   - Эй, осужденный, вы куда?
   Прапорщик Рак, наконец отвлекся от весьма содержательного подсчета летучей живности и обратил внимание на непорядок. Кулин повернулся к вертухаю так, чтобы была видна зеленая бирка и спокойно произнес:
   - Железо потягать.
   - Тебя вписывать? - поинтересовался помнарядчика, уже сжимая ручку сверочной доски.
   Николай пожал плечами, а лупоглазый вежливый Рак тут же выдал ценную рекомендацию:
   - Конечно впишите. А вы, осужденный, постарайтесь закончить тренировку до вечерней проверки.
   - Конечно, обязательно! - воскликнул Куль и не спеша пошел ко второму цеху.
   Приличных качалок на промке было две. Одна в складе, блатная, с гантелями, сваренными из резьбонакатных роликов, другая, с "оборудованием" попроще, у ремонтников. В принципе, по нынешнему статусу, Николай должен был бы заниматься у блатных, но он плохо переваривал эту породу, да и у кладовщиков ему делать было совершенно нечего. А дело было как раз к мужикам из пятидесятой бригады, заставляющих работать до предела изношенные станки.
   Пройдя по черной от пролитого масла и разнообразных стружек земле, Куль приоткрыл калитку в воротах, ведущих в ремонтную мастерскую. Первое, что бросилось бесконвойнику в глаза, да и в уши тоже, были двое работяг, один с кувалдой, другой с приваренным к арматурине зубилом, которые с матом и грохотом, к которому добавлялись и звуки ото всех работающих механизмов, выбивали подшипник из полутораметрового маховика. Расположились они точно по центру небольшого цеха, в единственном месте, свободном от токарных, фрезерных, сверлильных, шлифовальных и прочих станков. Шум стоял такой, что вряд ли эти мужики расслышали бы голос вошедшего.
   Чтобы пройти к бугру, зеку с погонялом Шатун, Николаю пришлось выждать момент когда работяга с кувалдой выдохнется и мужики поменяются местами. Иным способом проскочить мимо них было невозможно.
   Добравшись до каптерки, где должен был сидеть Шатун, наблюдая и направляя действия своих подчиненных, Куль обнаружил, что бригадира там нет. Перекурив и прождав его минут десять, бесконвойник решил больше не терять времени и пойти поискать знакомца. И сразу увидел его спину, склонившуюся над токарным станком.
   - Привет, Волжанин! - Николай подошел к Шатуну вплотную и похлопал того по плечу.
   Бригадир искоса взглянул на визитера и крикнул, стараясь перекрыть истошное дребезжание:
   - Пять минут!
   - Лады.
   Курить уже не хотелось и Кулин, от нечего делать, принялся рассматривать плакаты по технике безопасности, которые сплошь покрывали стены каптерки.
   - Скоро я сдохну от этого грохота! - Шатун, он же Миша Волжанин ввалился в помещение и, не переводя дыхание, пошел в атаку:
   - С чем пожаловал?
   Зная, что с Шатуном надо разговаривать конкретно и быстро, Николай сразу выложил тому суть заказа и его стоимость.
   - "Мерседески", говоришь, черепушки и скелеты. - Волжанин посмотрел в потолок, прикидывая сроки. - Заходи... Завтра.
   - А успеешь? - недоверчиво нахмурился Куль. - Заказ-то не маленький.
   - Заначка имеется. - подмигнул Шатун. - Осталось лишь хромом покрыть. Мы ж не лохи. Конъюнктуру сечем!
   - С оплатой когда?
   - Как хочешь. Можешь с авансом, можно без.
   До сих пор Михаил никогда не обманывал и не подводил Николая. И бесконвойник поэтому ему доверял, насколько можно доверять в месте, в котором не доверяют никому, даже самому себе.
   - Держи половину, - Куль протянул Шатуну стопку денежных знаков, Остальное по получении.
   Бугор спрятал бабки не считая. Он тоже доверял бесконвойнику.
   - А сейчас мне на часок в качалку. - сообщил Николай и направился к выходу.
   - Чихнешь после?
   - Не откажусь. Только послабже.
   В качалке, небольшой узкой комнатушке, где хранились металлические прутки, болванки разных сплавов, уже находилось двое. Не обращая на них внимания, Куль разделся до пояса. Из снарядов осталась свободна лишь пудовая штанга. Немедленно завладев ей, Кулин начал тренировку.
   Зеки, настороженно глядя на бесконвойника, продолжали тягать железо и неловко молчали. Чувствовалось, что приход Николая прервал какую-то беседу, не предназначенную для ушей постороннего.
   Но уже минут через десять, когда Куль уже успел слегка вспотеть, а его мышцы размяться, соседи возобновили болтовню.
   - Я и говорю, неспроста все это, - прерывисто, в такт маханию гантелями, доказывал один из зеков.
   - Брось, - отмахивался другой. - Пустое. Гонят порожняки, кому не лень, а ты и лопухи растопырил.
   - Да точняк! - возбужденно, но вполголоса, убеждал первый, - Мертвяки - они такие же люди, только мертвые. И вломить могут так, что сам окочуришься.
   - Да откуда мертвякам на крыше взяться?
   - У них что, ног нету? Дошли. А по стенам знаешь как они ползают? Как мухи.
   - Ну ладно, а на хрен им того мужика мочить?
   Николай едва сдержал усмешку, продолжая регулярно поднимать на грудь свой пуд. Зеки явно обсуждали утреннее убийство.
   - Так он к ним на сходняк вломился. А они все шуганые, если кто их днем обнаружит - должен осиновый кол в грудь вбить. Тогда мертвяк и рассыплется. А он, сдуру, ночью полез. Вот его за жопу и взяли.
   - Так что, они по ночам и в секциях шоркаются?
   - А то как же! Им чего надо? Жизненную силу. Выползет такой из стены, руку холодную на лоб кому положит, и отсасывает. А потом мужик ходит сам не свой. Все у него ломит, из рук все падает.
   А еще они нашего брата гипнотизируют и к себе водят! Похавать, значит, тем кто сам ходить не может.
   - Ну ты и загнул! Сам что ли видел?
   - А, может, и видел!
   - Да гонишь ты все!
   - Да на пидораса побожусь! В натуре видел.
   - И чего ты видел? - ехидно полюбопытствовал недоверчивый зек.
   - А то и видел. Сплю, значит, вдруг - шаги. Тихие-тихие. Глаза потихоньку открываю, так, чтоб незаметно было, вижу, идет по секции баба. Вся в белом, сама прозрачная, а лицо синее такое. Мертвячка, значит.
   Идет она так, словно плывет прямо по воздуху, и подходит к одному из мужиков. Кладет ему руку на лоб а тот, как есть, поднимается и идет за ней. А потом, с утра он весь такой бледный был, как смерть. Я его спрашиваю: "Чего ночью было, помнишь?" А он: "Кошмары какие-то..."
   - А не приснилась тебе вся эта бодяга? Бабы, привидения...
   - Да чтоб мне век воли не видать! Ты мне не веришь?!
   - А иди ты в мать, со своими гонками!
   Такого отношения к правдивой истории зек не потерпел и, сжимая гантели, направился к оскорбившему. Николаю не хотелось присутствовать при очередной разборке и он выронил из рук штангу. Та загремела, покатившись по полу и звонко ударилась о бронзовый брусок. Зеки вспомнили о третьем, разом посмотрели в сторону Куля и, пока тот шел за снарядом, зек, рассказывавший про свои видения, прошипел:
   - Я с тобой в отряде погутарю!..
   Позанимавшись в тишине еще минут пять, Николай бросил это занятие, сполоснулся в душевой на втором этаже и спустился к Шатуну уже посвежевший, хотя и усталый. Прихлебывая горячий чай с плавающими по его поверхности бревнами, Куль мыслями возвращался к разговору в качалке. Мертвяки, бабы... Придумают же такое! И, что странно, многие же верят!
   Вообще, в местах лишения свободы человек совершенно иначе начинал относиться к вере и религии. Кулин давно приметил это явление, но принимал его как должное, не задумываясь о причинах. Но, в любом случае, было странно как какой-нибудь бывший атеист, попав в зону, истово крестился при каждом удобном случае. Активизация религиозности выражалась и в наколках. Так, многие наносили на кожу разного рода религиозные сюжеты, начиная от "Сикстинской мадонны" во всю спину и кончая несъемным крестиком на колючей проволоке. Даже такие понятия, как срок или количество ходок находили свое выражение в виде рисунка храма на тыльной стороне кисти, количество куполов которого зависело от числа лет, проведенных за колючкой.
   Здесь же, в бывшем монастыре, сам Бог велел обитателям быть верующими. Несмотря на ремонты и работу пидоров по отмыванию стен от зековских рисунков и надписей, на горизонтальных поверхностях во множестве наличествовали разнообразные кресты. Простые, линия с перекладиной, фигурные, с распятым Христом, они постоянно соскабливались и с тем же упорством восстанавливались. Казалось, нет в лагере зека, у которого не имелось бы нательного креста. Подобные изделия были запрещены администрацией, и не носились напрямую, но почти у любого осужденного, если его как следует обыскать, нашелся бы вшитое в одежду распятие или образок на цепочке.
   Сам Куль едва прибыл сюда тоже собственными руками выточил себе крестик. Потом купил вольный, освещенный в церкви, во всяком случае, по заверениям продавца, веры которому не было ни на грош. А потом религиозный пыл несколько поиссяк, разве что Николай продолжал изредка крестится на склад, да на особенно тонко исполненные распятия на стенах.
   Чай, как и обещал Михаил, заварен был по зековским меркам слабый. Бесконвойник избегал пить на ночь густую чихнарку, зная, что после нее придется маяться без сна полночи. А какая работа с недосыпа?
   - Слышь, Куль... - Шатун, судя по вопросительной интонации явно желал что-то узнать, но не решался задать вопрос напрямую.
   - Да спрашивай, ты. Мне стучать, сам знаешь, впадлу.
   - Что ты думаешь об этом кенте? - речь явно шла об убитом зеке.
   - Да, ничего не думаю. - пожал плечами Николай.
   - Не нравится мне все это... - задумчиво проговорил бугор. - Висит в воздухе чего-то такое... Неприятное.
   - А, брось! - отмахнулся Кулин. - Вон, семейник мой вооружаться надумал. Говорит, скоро чернота покатит актив мочить. Тоже чего-то некайфовое ему глючится. Я, впрочем ему верю. Жопное чувство у него посильнее моего развито, но, один хрен, сдается мне, перегибает он палку.
   - Как знать, как знать... - молвил Шатун, - А совет ты дал мне полезный.
   Николай сообразил, что бугор имеет ввиду, и еще раз поднял и опустил плечи.
   - Ладно, пора мне. - Куль поставил на стол пустой хапчик, взял из кучи карамельку и целиком засунул ее в рот. - Проверка скоро.
   Уже подходя к выходу с промки, Николай нагнал другого бесконвойника. Они вдвоем прошли мимо Рака и, молча направились в отряд. Кулин знал, что и другие деятели из его отряда промышляют нелегальным бизнесом, но проявлять излишнее любопытство значило выдать в себе кумовского, а вызывать к себе изменение отношения со стороны других зеков Кулю хотелось в последнюю очередь.