Страница:
– Неужели?! Ведь наш Беневский бежал отсюда больше ста лет тому назад! – удивился боцман.
– Да, вы правы, но его бегство, получившее тогда известность во всем мире, особенно поразило умы ссыльных в Сибири. Многие из них стремились ему подражать. Когда в отчаянных головах зарождались фантастические планы бунта, они часто вспоминали Беневского.
– Действительно, у Беневского была голова на плечах. Он здорово надул своих преследователей, – сказал боцман. – Это верно, что такие истории укрепляют мужество человека.
– В Англии я читал записки Беневского, но очень хотел бы еще раз услышать от вас подробности его побега, – попросил Томек. – Я очень люблю такие рассказы...
– Я поддерживаю просьбу Томека, – горячо сказал боцман. – Прополосните-ка горло, а мы слушаем!
Боцман наполнил ромом рюмку Некрасова. Капитана не надо было долго упрашивать; он закурил трубку и начал рассказ:
– Попав в плен, Беневский сразу же задумал побег. Как только его привезли в Казань, он связался с местными татарами и находившимися там польскими ссыльными, с помощью которых хотел вызвать вооруженное восстание и облегчить себе побег. Но кто-то выдал заговор. К счастью, Беневский вовремя уехал в Петербург. Там он разработал новый план побега, на этот раз на голландском корабле. И опять ему это не удалось из-за предательства капитана корабля. Обер-полицмейстер Чичерин арестовал Беневского. Его посадили в крепость и отдали под суд. В качестве опасного политического преступника его приговорили к ссылке в Усть-Большерецк на Камчатке.
Прибыв на место ссылки, Беневский очутился под строгим надзором. Несмотря на это, он не оставил планов побега. Вскоре ему удалось завоевать доверие губернатора Нилова. Его перевели в Петропавловск, где он стал преподавать языки дочери губернатора, Афанасии. Воспользовавшись этим, он сумел завязать знакомство с влиятельными жителями полуострова, которые предложили ему основать школу. Но Беневский об этом и не помышлял. Он знакомился с офицерами и чиновниками, и при помощи удачной игры в шахматы сумел даже скопить немного денег.
В беспокойном уме Беневсекого возник новый план побега. Он привлек к этому делу некоего Хрустеева и находившегося в ссылке уже больше пятнадцати лет Казимежа Бельского, бывшего чиновника польского короля. С их помощью он организовал заговор, который охватил широкие круги ссыльных. Деятельность Беневского была облегчена его близким знакомством с семьей губернатора. Дело в том, что молодая Афанасия влюбилась в него без памяти. Вынужденный необходимостью, Беневский некоторое время скрывал от нее, что уже был женат. Возможная опала губернатора свела бы на нет все его планы. Он намеревался ни больше, ни меньше, как захватить в порту корабль и бежать на нем с Камчатки. Однако заговор был раскрыт. Несмотря на это, Беневский отнюдь не растерялся! Он вступил в открытую борьбу. Губернатор Нилов погиб. Во главе доверенных людей Беневский окружил церковь, в которой в то время находились семьи русских чиновников, и пригрозил, что сожжет их, если солдаты не сложат оружие. Таким образом Беневский овладел городом.
Захватив корабль, стоявший в порту, Беневский погрузил на него запасы продовольствия, вывесил польский флаг и, дав салют из двадцати пушек, отчалил вместе со своими друзьями. С Беневским бежала также и Афанасия, которая даже после того как она узнала, что Беневский не может на ней жениться, пожелала сопутствовать ему в качестве приемной дочери[36].
– А что случилось потом с этой несчастной девчонкой? – спросил боцман.
– Она умерла во время путешествия по морю, – ответил Некрасов, набивая табаком трубку.
– Гм, мне ее очень жаль, – заметил боцман. – Но и наша Салли тоже полетела бы за Томеком на край света!
– Это что, ваша невеста? – заинтересовался Некрасов. – Если судить по имени, она, наверное, не полька!
– Мы не помолвлены, хотя... очень любим друг друга, – ответил Томек, краснея. – Это австралийка, которая учится в Англии. Но вы нам не рассказали, почему остались в Сибири...
– После того, что вы мне сказали, я уверен, вы меня хорошо поймете. – ответил Некрасов, улыбаясь Томеку. – Сначала, находясь в Каре, я мечтал, по примеру Беневского, захватить корабль и бежать из России. Но позже я оставил всякую мысль о бегстве. Я находился в обществе многих революционеров. Благодаря им я понял, что буду здесь нужен, когда настанет пора действий. После моего освобождения я женился на студентке из Киева, приговоренной к ссылке в Сибирь. Мы живем в Хабаровске. Жена с двумя детьми все время остается там, а я бываю в семье несколько зимних месяцев, когда на Амуре прекращается навигация.
– Для моряка жена то же самое, что якорь для корабля, – буркнул боцман, и громко добавил: – Не печальтесь, будет и на нашей улице праздник. Рабочие везде бунтуют, а моряки им помогают. Команда броненосца «Потемкин» в Одессе уже показала свои коготки.
– Во всяком случае, вы не оставили мысли завладеть судном. Ведь вы командуете «Сунгачом», – вмешался Вильмовский, желая изменить щекотливую тему беседы.
Капитан Некрасов улыбнулся и сказал:
– Может быть, вас заинтересует то, что этот буксир принадлежит нескольким полякам, проживающим в Маньчжурии, в Харбине[37]. Они принимали участие в изысканиях, начатых Россией перед постройкой нынешней Китайско-Восточной железной дороги, которая соединяет Читу с Владивостоком. Я тоже некоторое время работал на строительстве этой дороги, когда и познакомился с моими теперешними компаньонами.
– Это и в самом деле приятное для нас стечение обстоятельств, – признал Вильмовский. – Я был знаком с первым вице-председателем Китайско-Восточной железной дороги инженером Станиславом Кербедзем. Это очень способный инженер. Он, например, построил первый железный мост на Неве в Петербурге и на Висле в Варшаве, который так и называют мостом Кербедзя.
– Мне приходилось слышать о Кербедзе, но лично я с ним не знаком. Встречался я с инженером Адамом Шидловским, под руководством которого в 1898 году выбирали место под строительство Харбина. Теперь там уже довольно крупный город. Большинство поляков, осевших в Маньчжурии живет именно там.
– Из этого можно заключить, что поляки немало потрудились на строительстве этой дороги, – приятно удивился боцман.
– Кроме того, поляки принимали значительное участие в исследованиях многих недоступных уголков Сибири, – вмешался Томек. – Они оставили здесь о себе хорошую память!
В этот момент где-то в глубине судна раздались глухие удары и резкий крик.
– Что такое? Что там случилось? – встревожился Смуга.
– Черт возьми, кто-то зовет на помощь! – добавил боцман.
– Иван, Иван! Пойди сюда на минутку! – крикнул капитан, не вставая с места.
Матрос появился на пороге.
– Ты что сделал с этим выпившим господином? – небрежно спросил Некрасов.
– То, что вы приказали, – добродушно ответил Иван. – Я его запер, чтобы он выспался и не мешал. Видать отрезвел уже, потому что кричит...
– А куда ты его запер? – спокойно спросил Некрасов.
– В карцер, в других местах двери без замков.
Некрасов расхохотался.
– Выпусти его сейчас же! – приказал он. – Видимо, его разбудили крысы. Еще съедят его, и тогда мы хлопот не оберемся!
– Слушаюсь, господин капитан, сейчас освобожу, – ответил матрос.
Боцман повеселел и крикнул:
– Послушай, Иван, спешить особенно нечего. Двери в карцер, наверно, заело!
– Так точно, заело, – согласился Иван.
– Раз так, то выпей стаканчик рома, – предложил боцман.
– Да, вы правы, но его бегство, получившее тогда известность во всем мире, особенно поразило умы ссыльных в Сибири. Многие из них стремились ему подражать. Когда в отчаянных головах зарождались фантастические планы бунта, они часто вспоминали Беневского.
– Действительно, у Беневского была голова на плечах. Он здорово надул своих преследователей, – сказал боцман. – Это верно, что такие истории укрепляют мужество человека.
– В Англии я читал записки Беневского, но очень хотел бы еще раз услышать от вас подробности его побега, – попросил Томек. – Я очень люблю такие рассказы...
– Я поддерживаю просьбу Томека, – горячо сказал боцман. – Прополосните-ка горло, а мы слушаем!
Боцман наполнил ромом рюмку Некрасова. Капитана не надо было долго упрашивать; он закурил трубку и начал рассказ:
– Попав в плен, Беневский сразу же задумал побег. Как только его привезли в Казань, он связался с местными татарами и находившимися там польскими ссыльными, с помощью которых хотел вызвать вооруженное восстание и облегчить себе побег. Но кто-то выдал заговор. К счастью, Беневский вовремя уехал в Петербург. Там он разработал новый план побега, на этот раз на голландском корабле. И опять ему это не удалось из-за предательства капитана корабля. Обер-полицмейстер Чичерин арестовал Беневского. Его посадили в крепость и отдали под суд. В качестве опасного политического преступника его приговорили к ссылке в Усть-Большерецк на Камчатке.
Прибыв на место ссылки, Беневский очутился под строгим надзором. Несмотря на это, он не оставил планов побега. Вскоре ему удалось завоевать доверие губернатора Нилова. Его перевели в Петропавловск, где он стал преподавать языки дочери губернатора, Афанасии. Воспользовавшись этим, он сумел завязать знакомство с влиятельными жителями полуострова, которые предложили ему основать школу. Но Беневский об этом и не помышлял. Он знакомился с офицерами и чиновниками, и при помощи удачной игры в шахматы сумел даже скопить немного денег.
В беспокойном уме Беневсекого возник новый план побега. Он привлек к этому делу некоего Хрустеева и находившегося в ссылке уже больше пятнадцати лет Казимежа Бельского, бывшего чиновника польского короля. С их помощью он организовал заговор, который охватил широкие круги ссыльных. Деятельность Беневского была облегчена его близким знакомством с семьей губернатора. Дело в том, что молодая Афанасия влюбилась в него без памяти. Вынужденный необходимостью, Беневский некоторое время скрывал от нее, что уже был женат. Возможная опала губернатора свела бы на нет все его планы. Он намеревался ни больше, ни меньше, как захватить в порту корабль и бежать на нем с Камчатки. Однако заговор был раскрыт. Несмотря на это, Беневский отнюдь не растерялся! Он вступил в открытую борьбу. Губернатор Нилов погиб. Во главе доверенных людей Беневский окружил церковь, в которой в то время находились семьи русских чиновников, и пригрозил, что сожжет их, если солдаты не сложат оружие. Таким образом Беневский овладел городом.
Захватив корабль, стоявший в порту, Беневский погрузил на него запасы продовольствия, вывесил польский флаг и, дав салют из двадцати пушек, отчалил вместе со своими друзьями. С Беневским бежала также и Афанасия, которая даже после того как она узнала, что Беневский не может на ней жениться, пожелала сопутствовать ему в качестве приемной дочери[36].
– А что случилось потом с этой несчастной девчонкой? – спросил боцман.
– Она умерла во время путешествия по морю, – ответил Некрасов, набивая табаком трубку.
– Гм, мне ее очень жаль, – заметил боцман. – Но и наша Салли тоже полетела бы за Томеком на край света!
– Это что, ваша невеста? – заинтересовался Некрасов. – Если судить по имени, она, наверное, не полька!
– Мы не помолвлены, хотя... очень любим друг друга, – ответил Томек, краснея. – Это австралийка, которая учится в Англии. Но вы нам не рассказали, почему остались в Сибири...
– После того, что вы мне сказали, я уверен, вы меня хорошо поймете. – ответил Некрасов, улыбаясь Томеку. – Сначала, находясь в Каре, я мечтал, по примеру Беневского, захватить корабль и бежать из России. Но позже я оставил всякую мысль о бегстве. Я находился в обществе многих революционеров. Благодаря им я понял, что буду здесь нужен, когда настанет пора действий. После моего освобождения я женился на студентке из Киева, приговоренной к ссылке в Сибирь. Мы живем в Хабаровске. Жена с двумя детьми все время остается там, а я бываю в семье несколько зимних месяцев, когда на Амуре прекращается навигация.
– Для моряка жена то же самое, что якорь для корабля, – буркнул боцман, и громко добавил: – Не печальтесь, будет и на нашей улице праздник. Рабочие везде бунтуют, а моряки им помогают. Команда броненосца «Потемкин» в Одессе уже показала свои коготки.
– Во всяком случае, вы не оставили мысли завладеть судном. Ведь вы командуете «Сунгачом», – вмешался Вильмовский, желая изменить щекотливую тему беседы.
Капитан Некрасов улыбнулся и сказал:
– Может быть, вас заинтересует то, что этот буксир принадлежит нескольким полякам, проживающим в Маньчжурии, в Харбине[37]. Они принимали участие в изысканиях, начатых Россией перед постройкой нынешней Китайско-Восточной железной дороги, которая соединяет Читу с Владивостоком. Я тоже некоторое время работал на строительстве этой дороги, когда и познакомился с моими теперешними компаньонами.
– Это и в самом деле приятное для нас стечение обстоятельств, – признал Вильмовский. – Я был знаком с первым вице-председателем Китайско-Восточной железной дороги инженером Станиславом Кербедзем. Это очень способный инженер. Он, например, построил первый железный мост на Неве в Петербурге и на Висле в Варшаве, который так и называют мостом Кербедзя.
– Мне приходилось слышать о Кербедзе, но лично я с ним не знаком. Встречался я с инженером Адамом Шидловским, под руководством которого в 1898 году выбирали место под строительство Харбина. Теперь там уже довольно крупный город. Большинство поляков, осевших в Маньчжурии живет именно там.
– Из этого можно заключить, что поляки немало потрудились на строительстве этой дороги, – приятно удивился боцман.
– Кроме того, поляки принимали значительное участие в исследованиях многих недоступных уголков Сибири, – вмешался Томек. – Они оставили здесь о себе хорошую память!
В этот момент где-то в глубине судна раздались глухие удары и резкий крик.
– Что такое? Что там случилось? – встревожился Смуга.
– Черт возьми, кто-то зовет на помощь! – добавил боцман.
– Иван, Иван! Пойди сюда на минутку! – крикнул капитан, не вставая с места.
Матрос появился на пороге.
– Ты что сделал с этим выпившим господином? – небрежно спросил Некрасов.
– То, что вы приказали, – добродушно ответил Иван. – Я его запер, чтобы он выспался и не мешал. Видать отрезвел уже, потому что кричит...
– А куда ты его запер? – спокойно спросил Некрасов.
– В карцер, в других местах двери без замков.
Некрасов расхохотался.
– Выпусти его сейчас же! – приказал он. – Видимо, его разбудили крысы. Еще съедят его, и тогда мы хлопот не оберемся!
– Слушаюсь, господин капитан, сейчас освобожу, – ответил матрос.
Боцман повеселел и крикнул:
– Послушай, Иван, спешить особенно нечего. Двери в карцер, наверно, заело!
– Так точно, заело, – согласился Иван.
– Раз так, то выпей стаканчик рома, – предложил боцман.
VII
В ловушке
На рассвете «Сунгач» отправился в дальнейший путь. Буксир уже прошел на траверсе китайского городка Айгуня, расположенного на правом берегу Амура и теперь проходили около Хэйхэ[38], от которого до Благовещенска, построенного на противоположном берегу в 1856 году, оставалось всего лишь несколько километров.
После ночной беседы звероловы отдыхали на палубе одной из барж. Они с интересом смотрели вправо, потому что мутнеющая вода свидетельствовала о том, что они приближаются к месту, где Зея впадает в Амур. Как раз где-то здесь русский землепроходец, казак Поярков, вышел на берег Амура, который в те времена был известен в России только лишь по рассказам. Вильмовский, будучи прекрасным географом, напомнил друзьям об этом событии, которое произошло около двухсот пятидесяти лет тому назад; между путешественниками возникла интересная беседа на тему истории русских открытий в Восточной Сибири.
Амуром русские впервые заинтересовались в 1636 году. Спустя три года они начали исследование долины Витима к востоку от Байкала, потом предприняли попытку найти дорогу к Амуру. По приказу иркутского воеводы из Якутска на юго-восток направилась крупная экспедиция. Плохая организация ее привела к значительным потерям. Только часть казаков под командованием Пояркова дошла до реки Алдан и по ней до Станового Хребта, где обнаружила истоки Зеи. По Зее казаки дошли до берегов Амура. Вниз по Амуру экспедиция добралась до Охотского моря и вдоль его берегов пришла к городу Охотску.
Поощренные открытием Пояркова, его последователи нашли более удобную дорогу вдоль рек Олекмы и Урюма. В 1649-1651 годах во главе небольшого отряда к Нижнему Амуру прошел Ерофей Павлович Хабаров.
Хабаров во многих местах построил остроги и посадил в них гарнизоны казаков. Живописные места в районе устья Уссури восхитили Хабарова. Сихотэ-Алинский хребет, простирающийся в Уссурийском крае с юга на север и отделяющий морское побережье от бассейна реки Уссури, постепенно снижался к западу и подходил непосредственно к месту впадения Уссури в Амур. Возвышенность террасами опускалась к берегам рек и с нее открывался великолепный вид на просторные поймы. Двести лет спустя Муравьев-Амурский построил на этом месте поселок Хабаровку, которая потом стала городом Хабаровском в честь знаменитого землепроходца.
Русские поселенцы на Амуре встретились с сопротивлением маньчжур, завоевавших к тому времени весь Китай. В 1689 году был заключен Нерчинский договор, по которому были установлены границы между Китаем и Россией.
Губернатор Восточной Сибири, упомянутый уже Николай Муравьев-Амурский, основал также город Благовещенск. По Айгунскому договору в 1858 году была установлена окончательная граница, по которой ничейный тогда Уссурийский край был закреплен за Россией. Дело в том, что в 1854 году Крымская война вызвала необходимость быстрого снабжения продовольствием и амуницией русского Тихоокеанского флота. Самый удобный и дешевый путь вел по Амуру. Муравьев, желая быстрее заселить Приамурье, даже вмешивался в семейную жизнь казаков и ссыльных, силой заставляя их жениться.
Вильмовский закончил свой рассказ. Томек подмигнул боцману и смеясь воскликнул:
– Жаль, что вас тогда здесь не было! Тогда вы уже давно были бы женаты!
– У тебя только женитьба на уме, – оборвал его моряк. – Мне женитьба нисколько не нужна, а вот ты, хотя у тебя еще под носом молоко не обсохло, вероятно, скоро пригласишь меня на свадьбу! Попадешь Салли под каблучок и сразу станешь покорным, как теленок!
– Вы так считаете?! – ответил обиженный Томек. – Вот я скажу Салли, что вы о ней говорите.
– Салли решит, что я прав! Она же умница-девушка! Она как-то очень обрадовалась, когда я сказал, что в старости буду нянчить ваших детей.
– Ох, не поздоровилось бы им от этого! – расхохотался Томек. – Таким нежным ручкам можно, пожалуй, доверить воспитание медвежат, да и то надо позаботиться об особой осторожности, чтобы вы не помяли им бока.
Боцман принял эти слова как комплимент. Он засмеялся и с удовольствием посмотрел на свои огромные суковатые руки.
– Ну что ж, мои старики постарались наделить меня силой, – сказал он минуту спустя. – Но не печалься, браток, к старости я, конечно, ослабею, и, кроме того, из любви к тебе и Салли буду осторожным.
Таким образом, ведя серьезную беседу об открытии Приамурья и обмениваясь шутливыми замечаниями, звероловы и не заметили, как перед ними, там, где Зея впадает в Амур, появился Благовещенск, город, выросший на месте прежней Усть-Зейской станицы.
В это время сыщик Павлов крадучись появился на палубе. Он был одет в черный сюртук, на голову надел черный котелок. Котелки, или жесткие шляпы с приподнятыми вверх краями, тогда часто носили агенты охранки.
– Посмотрите только, как сегодня разоделся наш ангел-хранитель, – вполголоса заметил боцман. – В этом черном одеянии, с котелком на голове, он похож на трубочиста или гробовщика.
– Скорее на гробовщика! Вид его никому не приносит счастья, – добавил Томек. – В Благовещенске он наверняка сразу же побежит к исправнику, чтобы вручить ему рапорт.
– Ты прав, ему представится великолепный случай отплатить нам за карцер той же монетой, – с неохотой сказал Смуга. – Лишь бы он там не наболтал лишнего.
– Мрачное выражение лица сыщика не предвещает нам ничего хорошего, – добавил Вильмовский. – Будем надеяться, что рекомендательные письма к губернатору позволят властям не обращать внимания на доносы Павлова.
– Сто бочек испорченного китового жира вам в зубы, перестаньте вы каркать, как зловещие вороны! – обозлился боцман. – Не делайте из мухи слона! Он мрачен, потому что после вчерашней выпивки у него все внутренности огнем горят. Чего же ему жаловаться? Ведь мы угостили его как следует!
– Вы, вероятно, забыли о карцере и о крысах, – возразил Смуга. – Это неразумно – забавляться спичками, сидя на бочке с порохом.
– Не я это предложил, – защищался боцман. – А Некрасов так ничего о нас и не знает!
Они прервали беседу. «Сунгач» освободил баржи, чтобы взять их на буксир сбоку. Ловко сманеврировав, пароход направился прямо к пристани.
В порту на якорях стояло несколько барж, а у самой пристани готовился к отплытию почтово-пассажирский пароход, который уже повернулся носом к середине реки.
Некрасов подвел «Сунгач» к берегу. Как только матросы выбросили на берег трап, Павлов подошел к путешественникам и сообщил, что направляется по начальству.
– А вы вернетесь на пароход к обеду? – любезно спросил Вильмовский.
– Нет, я предпочитаю пообедать в городе, – резко ответил агент и добавил: – Только не забудьте, господа, явиться к здешнему приставу. Надо было бы вам также нанести визит его превосходительству губернатору. По всей вероятности, мы встретимся в полицейском управлении.
– Спасибо за совет, мы, конечно, там с вами встретимся, – ответил Вильмовский. – Я надеюсь, что при вашей помощи нам удастся быстро оформить разрешение.
– Ну конечно! Ведь вы все время находитесь под моей опекой, – сказал Павлов, силясь улыбнуться. Он приподнял котелок и исчез на берегу.
После полудня четверо охотников и Удаджалак направились в полицейское управление, чтобы сообщить о своем прибытии в Благовещенск и получить согласие на охоту в верховьях реки
Город Благовещенск состоял из нескольких сотен одноэтажных деревянных домиков. Над ними возвышался блестевший на солнце купол собора. На незамощенных улицах царило оживленное движение. Жители Благовещенска вели бойкую торговлю с китайцами и маньчжурами, приезжавшими с того берега реки, главным образом из Айгуня. Любой уважающий себя китайский купец считал своим долгом по крайней мере раз в месяц приехать в Благовещенск. Торговля прекращалась только в начале зимы, во время ледостава и весной. Зимой китайцы и маньчжуры толпами прибывали в Благовещенск, ставили на улицах города переносные ларьки и продавали в них муку, крупу, водку и привозимые с юга Маньчжурии орехи и яблоки.
Зимой Благовещенск становился крупным торговым центром. Буряты, эвенки, ханты и якуты на санях, на собаках и оленях приезжали сюда из самых отдаленных уголков тайги, чтобы выменять собольи, лисьи или беличьи шкуры на мешок муки, крупы, фунт табаку или бутылку водки. Для купцов это была очень выгодная торговля, так как наивные жители тайги часто не знали настоящей стоимости мехов.
Становой пристав принял охотников чрезвычайно любезно. Увидев гостей, он встал из-за стола, пожал им руки, угостил чаем с ромом.
– Господин Павлов предупредил меня о вашем визите. Я ожидал вас, господа, с нетерпением, – говорил пристав, потирая руки. – От Павлова я много слышал интересного... По-видимому это вы господин Броль, укротитель животных?
Говоря это, пристав повернулся лицом к боцману.
«Ага, Павлов уже наболтал здесь на меня», – подумал моряк, но, не выдавая своего смущения, спокойно ответил:
– Да, это моя фамилия.
– Господин Павлов очень вас хвалил! – воскликнул пристав. Он мне посоветовал подать к чаю ром...
– Совершенно верно, я люблю ром, это настоящий мужской напиток, – согласился боцман.
– Знаю об этом, знаю также, что вы с уважением относитесь к его величеству императору и всей царской фамилии. Прекрасно, прекрасно. За ваше здоровье!
Прищурив глаза, боцман пытался угадать по выражению лица полицейского, что он в самом деле знает о нем, но так ничего и не понял. Пристав вежливо улыбался, говорил комплименты.
Только через полчаса непринужденной беседы он спросил, куда хотели бы направиться звероловы и долго ли они намерены там находиться. Получив соответствующие разъяснения, он сказал:
– Не вижу препятствий. Мне остается только пожелать вам удачной охоты. Будьте любезны передать мне ваши паспорта.
Довольные таким оборотом дела, охотники вручили приставу свои документы. Тот мельком взглянул на них, а потом небрежным движением бросил их в ящик стола.
– Все в порядке, завтра я доложу вашу просьбу исправнику.
– Как так, вы задерживаете наши паспорта? – удивился Смуга.
– Его благородие господин исправник с их превосходительством господином губернатором выехали из города. Поэтому я только утром смогу доложить им ваш вопрос. Впрочем, это простая формальность.
– А можем ли мы без всяких документов ходить по городу? – спросил Вильмовский.
– Ведь с вами находится господин Павлов. Вы можете вполне положиться на него, это очень способный человек, – двусмысленно ответил инспектор.
– Мы хотели бы нанести официальный визит господину губернатору... – начал было Смуга, но пристав улыбнулся и перебил его:
– Знаю об этом, знаю, и уже испросил у его превосходительства для вас аудиенцию. Он примет вас лично, завтра в одиннадцать часов.
– Мы вам чрезвычайно благодарны за вашу любезность. Скажите, когда мы сможем получить свои паспорта? – спросил Смуга.
– Безусловно, еще до вашего отъезда из Благовещенска, – ответил пристав. – А сегодня вы будете моими гостями. Я хотел бы показать вам достопримечательности нашего города. Разрешите пригласить вас на ужин в китайский ресторан Чанг Сена. Поскольку из-за отсутствия господина исправника мне придется заняться еще несколькими срочными делами, вечером меня заменит господин Павлов. Мы уже условились с ним. А теперь разрешите попрощаться с вами. Желаю приятно провести вечер.
Охотники поблагодарили пристава за приглашение и вышли на улицу.
– Вот змея! – взорвался боцман. – Сам вроде до земли кланяется, хвалит, приглашает на ужин, а одновременно отбирает паспорта...
– Интересно, что наболтал ему о нас Павлов, – спрашивал Томек. – Может быть, он рассказал о карцере и крысах...
– Не думаю, хотя мне казалось, что в тоне пристава слышалась нотка злорадства, когда он говорил о мнимом уважении боцмана к царской фамилии, – заметил Смуга.
– У меня тоже создалось такое впечатление, – добавил Вильмовский. – Жаль, что нам не удалось избежать этого приглашения на ужин.
– Действительно, у китайцев чрезвычайно странные вкусы. Я до сих пор помню, как в Хотане знакомый Пандита Давасармана потчевал нас засахаренными пиявками, – сказал боцман.
Путешественники вернулись на «Сунгач» в неважном настроении. На палубе они встретили Некрасова. Оказалось, что Павлова еще нет на буксире, поэтому, воспользовавшись случаем, путешественники пошли в капитанскую каюту на чай,
Некрасов с большим интересом выслушал их сообщение о визите к приставу. В задумчивости он медленно пил чай с араком.
– Интересно зачем он пригласил вас в этот китайский притон? – в конце концов сказал он.
– А вы знаете ресторан Чанг Сена? – полюбопытствовал Вильмовский.
– Конечно, знаю, – ответил капитан. – В этом ресторане находится тайная курильня опиума.
– Я полагаю, что в обществе полицейского агента с нами там ничего не случится, – сказал Томек.
– Возможно, вы и правы. Во всяком случае, пойти туда надо, раз вы приняли приглашение, – закончил Некрасов.
Перед самым закатом солнца на буксир прибежал запыхавшийся Павлов. От имени пристава он пригласил Некрасова на ужин в ресторан Чанг Сена. Капитан поблагодарил за приглашение и согласился. Охотники добыли из вьюков соответствующую одежду. Не прошло и часа, как они в обществе Павлова и Некрасова оставили пароход.
Ресторан Чанг Сена занимал обширное помещение в двухэтажном доме. Над входом в ресторан, по обеим сторонам узкой двери, висели цветные китайские фонари из бумаги с горящими внутри свечами. На первом этаже, за небольшим гардеробом, находились два обширных зала, разделенных занавесью из разноцветных стеклянных бус, нанизанных на шнурки. С низкого деревянного потолка свисали лампы, бросавшие мигающий свет на цветные китайские картины, которыми были увешаны стены. Вдоль стен обоих залов находились уютные ложи со столами и мягкими стульями.
Навстречу прибывшим гостям выбежали два китайца. Низко кланяясь, они ввели путешественников во второй зал, где у столиков сидели гости. Играя роль хозяина дома, Павлов попросил путешественников усесться в заказанной наперед ложе, и пытался развлекать их беседой о важнейших событиях, волновавших город.
Некрасов уселся в глубине ложи, откуда, сам будучи незаметным, превосходно мог видеть весь зал. Томек уселся рядом с боцманом; с большим удовольствием он убедился, что стол сервирован по-европейски, застлан чистой, снежно-белой скатертью. О том, что ресторан китайский, можно было судить только по лежащим на подносе длинным палочкам из слоновой кости, которые заменяют в Китае вилки. Обслуживание гостей в ресторане Чанг Сена было поставлено великолепно. Не успели наши путешественники сесть за стол, как перед ними появились холодные закуски: заливное из мяса, грибы, салат из лука и овощей, маринованные березовые почки, ветчина, нарезанная тонкими полосками, яйца цвета сафьяна, жареные раковые шейки, светло-зеленая морская трава. Все эти блюда надо было поливать острым соусом темно-коричневого цвета, который подавался в маленьких рюмках к каждому прибору. Рядом со столом находилась жаровня с медным тазом, наполненным раскаленными углями; на углях подогревалось ведерко с водой, в которой стояли серебряные жбаны с китайской рисовой водкой. В эту водку для аромата примешивали розовое масло. Официант наполнял маленькие фарфоровые чашечки горячей водкой после каждой перемены блюд.
Примерно через час закуска была убрана со стола. Пришла очередь горячих блюд. Сначала были поданы: телятина, запеченная в тесте, потом пельмени, пирожки и вареная птица в густом белом соусе, в котором плавали почерневшие от варки улитки.
Увидев это лакомство, Томек толкнул боцмана ногой под столом. Плавающие в соусе улитки напоминали жареных червей. К счастью, чашка крепкой водки облегчила нашим путешественникам соблюдение китайского обычая, который требовал, чтобы гость обязательно попробовал хоть немного от каждого блюда. На столе появлялись все новые и новые блюда. После жареного поросенка, на стол поставили шашлыки, потом курятину, порезанную на полоски, бульон, вареный рис, макароны, куриные головки с шейками и различные виды супов. Томек уже давно перестал считать количество подаваемых блюд. А боцман, который неизменно пользовался хорошим аппетитом, вздохнул и незаметно расстегнул пояс.
Обед из горячих блюд тянулся около трех часов. Официанты вновь убрали посуду и вынесли треногу со жбанами водки. Теперь на столе появились засахаренные фрукты, сладкие пироги, пирожные, орехи, оригинальный на вкус, горьковато-вяжущий, зеленый китайский чай и белое игристое вино. Это означало, что обед подходит к концу.
После ночной беседы звероловы отдыхали на палубе одной из барж. Они с интересом смотрели вправо, потому что мутнеющая вода свидетельствовала о том, что они приближаются к месту, где Зея впадает в Амур. Как раз где-то здесь русский землепроходец, казак Поярков, вышел на берег Амура, который в те времена был известен в России только лишь по рассказам. Вильмовский, будучи прекрасным географом, напомнил друзьям об этом событии, которое произошло около двухсот пятидесяти лет тому назад; между путешественниками возникла интересная беседа на тему истории русских открытий в Восточной Сибири.
Амуром русские впервые заинтересовались в 1636 году. Спустя три года они начали исследование долины Витима к востоку от Байкала, потом предприняли попытку найти дорогу к Амуру. По приказу иркутского воеводы из Якутска на юго-восток направилась крупная экспедиция. Плохая организация ее привела к значительным потерям. Только часть казаков под командованием Пояркова дошла до реки Алдан и по ней до Станового Хребта, где обнаружила истоки Зеи. По Зее казаки дошли до берегов Амура. Вниз по Амуру экспедиция добралась до Охотского моря и вдоль его берегов пришла к городу Охотску.
Поощренные открытием Пояркова, его последователи нашли более удобную дорогу вдоль рек Олекмы и Урюма. В 1649-1651 годах во главе небольшого отряда к Нижнему Амуру прошел Ерофей Павлович Хабаров.
Хабаров во многих местах построил остроги и посадил в них гарнизоны казаков. Живописные места в районе устья Уссури восхитили Хабарова. Сихотэ-Алинский хребет, простирающийся в Уссурийском крае с юга на север и отделяющий морское побережье от бассейна реки Уссури, постепенно снижался к западу и подходил непосредственно к месту впадения Уссури в Амур. Возвышенность террасами опускалась к берегам рек и с нее открывался великолепный вид на просторные поймы. Двести лет спустя Муравьев-Амурский построил на этом месте поселок Хабаровку, которая потом стала городом Хабаровском в честь знаменитого землепроходца.
Русские поселенцы на Амуре встретились с сопротивлением маньчжур, завоевавших к тому времени весь Китай. В 1689 году был заключен Нерчинский договор, по которому были установлены границы между Китаем и Россией.
Губернатор Восточной Сибири, упомянутый уже Николай Муравьев-Амурский, основал также город Благовещенск. По Айгунскому договору в 1858 году была установлена окончательная граница, по которой ничейный тогда Уссурийский край был закреплен за Россией. Дело в том, что в 1854 году Крымская война вызвала необходимость быстрого снабжения продовольствием и амуницией русского Тихоокеанского флота. Самый удобный и дешевый путь вел по Амуру. Муравьев, желая быстрее заселить Приамурье, даже вмешивался в семейную жизнь казаков и ссыльных, силой заставляя их жениться.
Вильмовский закончил свой рассказ. Томек подмигнул боцману и смеясь воскликнул:
– Жаль, что вас тогда здесь не было! Тогда вы уже давно были бы женаты!
– У тебя только женитьба на уме, – оборвал его моряк. – Мне женитьба нисколько не нужна, а вот ты, хотя у тебя еще под носом молоко не обсохло, вероятно, скоро пригласишь меня на свадьбу! Попадешь Салли под каблучок и сразу станешь покорным, как теленок!
– Вы так считаете?! – ответил обиженный Томек. – Вот я скажу Салли, что вы о ней говорите.
– Салли решит, что я прав! Она же умница-девушка! Она как-то очень обрадовалась, когда я сказал, что в старости буду нянчить ваших детей.
– Ох, не поздоровилось бы им от этого! – расхохотался Томек. – Таким нежным ручкам можно, пожалуй, доверить воспитание медвежат, да и то надо позаботиться об особой осторожности, чтобы вы не помяли им бока.
Боцман принял эти слова как комплимент. Он засмеялся и с удовольствием посмотрел на свои огромные суковатые руки.
– Ну что ж, мои старики постарались наделить меня силой, – сказал он минуту спустя. – Но не печалься, браток, к старости я, конечно, ослабею, и, кроме того, из любви к тебе и Салли буду осторожным.
Таким образом, ведя серьезную беседу об открытии Приамурья и обмениваясь шутливыми замечаниями, звероловы и не заметили, как перед ними, там, где Зея впадает в Амур, появился Благовещенск, город, выросший на месте прежней Усть-Зейской станицы.
В это время сыщик Павлов крадучись появился на палубе. Он был одет в черный сюртук, на голову надел черный котелок. Котелки, или жесткие шляпы с приподнятыми вверх краями, тогда часто носили агенты охранки.
– Посмотрите только, как сегодня разоделся наш ангел-хранитель, – вполголоса заметил боцман. – В этом черном одеянии, с котелком на голове, он похож на трубочиста или гробовщика.
– Скорее на гробовщика! Вид его никому не приносит счастья, – добавил Томек. – В Благовещенске он наверняка сразу же побежит к исправнику, чтобы вручить ему рапорт.
– Ты прав, ему представится великолепный случай отплатить нам за карцер той же монетой, – с неохотой сказал Смуга. – Лишь бы он там не наболтал лишнего.
– Мрачное выражение лица сыщика не предвещает нам ничего хорошего, – добавил Вильмовский. – Будем надеяться, что рекомендательные письма к губернатору позволят властям не обращать внимания на доносы Павлова.
– Сто бочек испорченного китового жира вам в зубы, перестаньте вы каркать, как зловещие вороны! – обозлился боцман. – Не делайте из мухи слона! Он мрачен, потому что после вчерашней выпивки у него все внутренности огнем горят. Чего же ему жаловаться? Ведь мы угостили его как следует!
– Вы, вероятно, забыли о карцере и о крысах, – возразил Смуга. – Это неразумно – забавляться спичками, сидя на бочке с порохом.
– Не я это предложил, – защищался боцман. – А Некрасов так ничего о нас и не знает!
Они прервали беседу. «Сунгач» освободил баржи, чтобы взять их на буксир сбоку. Ловко сманеврировав, пароход направился прямо к пристани.
В порту на якорях стояло несколько барж, а у самой пристани готовился к отплытию почтово-пассажирский пароход, который уже повернулся носом к середине реки.
Некрасов подвел «Сунгач» к берегу. Как только матросы выбросили на берег трап, Павлов подошел к путешественникам и сообщил, что направляется по начальству.
– А вы вернетесь на пароход к обеду? – любезно спросил Вильмовский.
– Нет, я предпочитаю пообедать в городе, – резко ответил агент и добавил: – Только не забудьте, господа, явиться к здешнему приставу. Надо было бы вам также нанести визит его превосходительству губернатору. По всей вероятности, мы встретимся в полицейском управлении.
– Спасибо за совет, мы, конечно, там с вами встретимся, – ответил Вильмовский. – Я надеюсь, что при вашей помощи нам удастся быстро оформить разрешение.
– Ну конечно! Ведь вы все время находитесь под моей опекой, – сказал Павлов, силясь улыбнуться. Он приподнял котелок и исчез на берегу.
После полудня четверо охотников и Удаджалак направились в полицейское управление, чтобы сообщить о своем прибытии в Благовещенск и получить согласие на охоту в верховьях реки
Город Благовещенск состоял из нескольких сотен одноэтажных деревянных домиков. Над ними возвышался блестевший на солнце купол собора. На незамощенных улицах царило оживленное движение. Жители Благовещенска вели бойкую торговлю с китайцами и маньчжурами, приезжавшими с того берега реки, главным образом из Айгуня. Любой уважающий себя китайский купец считал своим долгом по крайней мере раз в месяц приехать в Благовещенск. Торговля прекращалась только в начале зимы, во время ледостава и весной. Зимой китайцы и маньчжуры толпами прибывали в Благовещенск, ставили на улицах города переносные ларьки и продавали в них муку, крупу, водку и привозимые с юга Маньчжурии орехи и яблоки.
Зимой Благовещенск становился крупным торговым центром. Буряты, эвенки, ханты и якуты на санях, на собаках и оленях приезжали сюда из самых отдаленных уголков тайги, чтобы выменять собольи, лисьи или беличьи шкуры на мешок муки, крупы, фунт табаку или бутылку водки. Для купцов это была очень выгодная торговля, так как наивные жители тайги часто не знали настоящей стоимости мехов.
Становой пристав принял охотников чрезвычайно любезно. Увидев гостей, он встал из-за стола, пожал им руки, угостил чаем с ромом.
– Господин Павлов предупредил меня о вашем визите. Я ожидал вас, господа, с нетерпением, – говорил пристав, потирая руки. – От Павлова я много слышал интересного... По-видимому это вы господин Броль, укротитель животных?
Говоря это, пристав повернулся лицом к боцману.
«Ага, Павлов уже наболтал здесь на меня», – подумал моряк, но, не выдавая своего смущения, спокойно ответил:
– Да, это моя фамилия.
– Господин Павлов очень вас хвалил! – воскликнул пристав. Он мне посоветовал подать к чаю ром...
– Совершенно верно, я люблю ром, это настоящий мужской напиток, – согласился боцман.
– Знаю об этом, знаю также, что вы с уважением относитесь к его величеству императору и всей царской фамилии. Прекрасно, прекрасно. За ваше здоровье!
Прищурив глаза, боцман пытался угадать по выражению лица полицейского, что он в самом деле знает о нем, но так ничего и не понял. Пристав вежливо улыбался, говорил комплименты.
Только через полчаса непринужденной беседы он спросил, куда хотели бы направиться звероловы и долго ли они намерены там находиться. Получив соответствующие разъяснения, он сказал:
– Не вижу препятствий. Мне остается только пожелать вам удачной охоты. Будьте любезны передать мне ваши паспорта.
Довольные таким оборотом дела, охотники вручили приставу свои документы. Тот мельком взглянул на них, а потом небрежным движением бросил их в ящик стола.
– Все в порядке, завтра я доложу вашу просьбу исправнику.
– Как так, вы задерживаете наши паспорта? – удивился Смуга.
– Его благородие господин исправник с их превосходительством господином губернатором выехали из города. Поэтому я только утром смогу доложить им ваш вопрос. Впрочем, это простая формальность.
– А можем ли мы без всяких документов ходить по городу? – спросил Вильмовский.
– Ведь с вами находится господин Павлов. Вы можете вполне положиться на него, это очень способный человек, – двусмысленно ответил инспектор.
– Мы хотели бы нанести официальный визит господину губернатору... – начал было Смуга, но пристав улыбнулся и перебил его:
– Знаю об этом, знаю, и уже испросил у его превосходительства для вас аудиенцию. Он примет вас лично, завтра в одиннадцать часов.
– Мы вам чрезвычайно благодарны за вашу любезность. Скажите, когда мы сможем получить свои паспорта? – спросил Смуга.
– Безусловно, еще до вашего отъезда из Благовещенска, – ответил пристав. – А сегодня вы будете моими гостями. Я хотел бы показать вам достопримечательности нашего города. Разрешите пригласить вас на ужин в китайский ресторан Чанг Сена. Поскольку из-за отсутствия господина исправника мне придется заняться еще несколькими срочными делами, вечером меня заменит господин Павлов. Мы уже условились с ним. А теперь разрешите попрощаться с вами. Желаю приятно провести вечер.
Охотники поблагодарили пристава за приглашение и вышли на улицу.
– Вот змея! – взорвался боцман. – Сам вроде до земли кланяется, хвалит, приглашает на ужин, а одновременно отбирает паспорта...
– Интересно, что наболтал ему о нас Павлов, – спрашивал Томек. – Может быть, он рассказал о карцере и крысах...
– Не думаю, хотя мне казалось, что в тоне пристава слышалась нотка злорадства, когда он говорил о мнимом уважении боцмана к царской фамилии, – заметил Смуга.
– У меня тоже создалось такое впечатление, – добавил Вильмовский. – Жаль, что нам не удалось избежать этого приглашения на ужин.
– Действительно, у китайцев чрезвычайно странные вкусы. Я до сих пор помню, как в Хотане знакомый Пандита Давасармана потчевал нас засахаренными пиявками, – сказал боцман.
Путешественники вернулись на «Сунгач» в неважном настроении. На палубе они встретили Некрасова. Оказалось, что Павлова еще нет на буксире, поэтому, воспользовавшись случаем, путешественники пошли в капитанскую каюту на чай,
Некрасов с большим интересом выслушал их сообщение о визите к приставу. В задумчивости он медленно пил чай с араком.
– Интересно зачем он пригласил вас в этот китайский притон? – в конце концов сказал он.
– А вы знаете ресторан Чанг Сена? – полюбопытствовал Вильмовский.
– Конечно, знаю, – ответил капитан. – В этом ресторане находится тайная курильня опиума.
– Я полагаю, что в обществе полицейского агента с нами там ничего не случится, – сказал Томек.
– Возможно, вы и правы. Во всяком случае, пойти туда надо, раз вы приняли приглашение, – закончил Некрасов.
Перед самым закатом солнца на буксир прибежал запыхавшийся Павлов. От имени пристава он пригласил Некрасова на ужин в ресторан Чанг Сена. Капитан поблагодарил за приглашение и согласился. Охотники добыли из вьюков соответствующую одежду. Не прошло и часа, как они в обществе Павлова и Некрасова оставили пароход.
Ресторан Чанг Сена занимал обширное помещение в двухэтажном доме. Над входом в ресторан, по обеим сторонам узкой двери, висели цветные китайские фонари из бумаги с горящими внутри свечами. На первом этаже, за небольшим гардеробом, находились два обширных зала, разделенных занавесью из разноцветных стеклянных бус, нанизанных на шнурки. С низкого деревянного потолка свисали лампы, бросавшие мигающий свет на цветные китайские картины, которыми были увешаны стены. Вдоль стен обоих залов находились уютные ложи со столами и мягкими стульями.
Навстречу прибывшим гостям выбежали два китайца. Низко кланяясь, они ввели путешественников во второй зал, где у столиков сидели гости. Играя роль хозяина дома, Павлов попросил путешественников усесться в заказанной наперед ложе, и пытался развлекать их беседой о важнейших событиях, волновавших город.
Некрасов уселся в глубине ложи, откуда, сам будучи незаметным, превосходно мог видеть весь зал. Томек уселся рядом с боцманом; с большим удовольствием он убедился, что стол сервирован по-европейски, застлан чистой, снежно-белой скатертью. О том, что ресторан китайский, можно было судить только по лежащим на подносе длинным палочкам из слоновой кости, которые заменяют в Китае вилки. Обслуживание гостей в ресторане Чанг Сена было поставлено великолепно. Не успели наши путешественники сесть за стол, как перед ними появились холодные закуски: заливное из мяса, грибы, салат из лука и овощей, маринованные березовые почки, ветчина, нарезанная тонкими полосками, яйца цвета сафьяна, жареные раковые шейки, светло-зеленая морская трава. Все эти блюда надо было поливать острым соусом темно-коричневого цвета, который подавался в маленьких рюмках к каждому прибору. Рядом со столом находилась жаровня с медным тазом, наполненным раскаленными углями; на углях подогревалось ведерко с водой, в которой стояли серебряные жбаны с китайской рисовой водкой. В эту водку для аромата примешивали розовое масло. Официант наполнял маленькие фарфоровые чашечки горячей водкой после каждой перемены блюд.
Примерно через час закуска была убрана со стола. Пришла очередь горячих блюд. Сначала были поданы: телятина, запеченная в тесте, потом пельмени, пирожки и вареная птица в густом белом соусе, в котором плавали почерневшие от варки улитки.
Увидев это лакомство, Томек толкнул боцмана ногой под столом. Плавающие в соусе улитки напоминали жареных червей. К счастью, чашка крепкой водки облегчила нашим путешественникам соблюдение китайского обычая, который требовал, чтобы гость обязательно попробовал хоть немного от каждого блюда. На столе появлялись все новые и новые блюда. После жареного поросенка, на стол поставили шашлыки, потом курятину, порезанную на полоски, бульон, вареный рис, макароны, куриные головки с шейками и различные виды супов. Томек уже давно перестал считать количество подаваемых блюд. А боцман, который неизменно пользовался хорошим аппетитом, вздохнул и незаметно расстегнул пояс.
Обед из горячих блюд тянулся около трех часов. Официанты вновь убрали посуду и вынесли треногу со жбанами водки. Теперь на столе появились засахаренные фрукты, сладкие пироги, пирожные, орехи, оригинальный на вкус, горьковато-вяжущий, зеленый китайский чай и белое игристое вино. Это означало, что обед подходит к концу.