господа у меня украли."
"Но патент, не оплаченный его владельцем, перестает быть патентом!
Какие же у вас претензии к господину Пустовых? Я бы еще понял претензии к
Арензону, что тот не поставил вас в известность о своих контактах с Сибирью,
когда он, спасаясь от долговой тюрьмы, бежал из Израиля, но..."
"Да как он мог поставить этого хама в какую-то известность, если тот не
отвечал ни на какие звонки и письма, не платил ни шекеля совладельцу своей
компании и палец о палец не ударил для внедрения его идеи, пока не появился
Пустовых? - кричала Марьяна Арензон, сжигая взглядом белого от злости Тедди
Миндлина. - И вот теперь, когда нормальный предпрениматель получил прибыль,
импотент вдруг проснулся и лезет в чужую постель!"
"Я не отвечу больше ни на один вопрос, - рычал Миндлин, - пока из зала
не уберут эту сумасшедшую..."
"Протест отклонен. Свидетельница дееспособна. Геверет Арензон, куда
девался ваш муж?"
"Что-о? Куда девался Марк в Сибири? Да меня уже много лет не
интересовало, куда он девался от меня в Израиле! А в Сибири, как и по всему,
как его там, не то постсоветскому, не то уже построссийскому пространству,
тысячи людей ежегодно бесследно исчезают почище, чем в тридцать седьмом.
Молю Бога, чтобы оказалось, что он перебежал на сей раз к другому
потребителю его таланта. Мне этот ваш, как его, Пустовых тоже не нравится.
Жлоб с сигарой!"
"Ваши своеобразные оценки истцов и ответчиков суд не интересуют. Не
откажете ли в любезности рассказать вкратце историю вашей семьи в Израиле,
включая вашу версию взаимоотношений доктора Арензона с доктором Миндлиным?"
"Вы что, ваша честь, с Луны свалились? Или я даю показания не в
израильском, а в сибирском суде? Вы эти истории тут через день выслушиваете.
Вдохновенный еврейский патриот-идиот вытащил меня и нашу дочь, а также мою
престарелую больную маму в вашу страну, у которой главная особенность - ее
своеобразное гостеприимство. Что значит, какое? Назвать полную хату дальних
родственников и усесться при них жрать, кидая им кости через плечо. Если же
кто пытается хоть сбоку присесть на лавку и запустить лапу в общую миску, то
- хрясь! Самим, мол, мало..."
"А если без аллегорий?" "Отлично! Тогда об аллигаторах - ткнула она
пальцем в Миндлина. - Они появились почти сразу, как только мы очутились в
Израиле и..."
"Ложь! - крикнули из зала. - Позвольте мне сказать!"
"Доктор Штуцер? Прошу. Вы ведь состоите в одной компании с доктором
Арензоном и доктором Миндлиным, верно?"
"Вот-вот, - не сдавалась Марьяна. - Послушайте-ка теперь ручную болонку
вашего Тедди..."
"Никто не навязывал Арензону покровительства доктора Миндлина,
когда..."
"Не ты ли сам рыдал на моей кухне, когда Марик послал твоего дядю Тедди
нахер? И говорил, что без Марика фирму основывать не под что, так как ты
сам... сказать что? Хорошо, не буду! Ты просто плакал, что твоей семье без
этой фирмы и стипендии под чужие идеи не выжить, так как в науке ты всегда
был импотентом, но обожал примазываться к толковым изобретателям..."
"Ваша честь! - закричал Миндлин. - Мы с суде или на шуке?"
"На рынке," - шепнули Пустовых. Тот, улыбаясь, благожелательно кивал
Марьяне. Про жлоба с сигарой ему не перевели...
"Кто позволил психически больной, а я берусь это доказать?.."
"Пока вы это не доказали, свидетельница Арензон может выступать столько
же, сколько и вы, доктор Миндлин. Но, геверет Арензон, по очереди, если вы
не возражаете. Продолжайте, доктор Штопор..."
"Штуцер, с вашего позволения... Так вот, договор был переведен на
русский язык и представлен адвокатом на подпись взрослому человеку,
находящемуся... во всяком случае тогда, в здравом уме. И был подписан.
Согласно договору, все изобретения, сделанные в период до пребывания
Арензона в составе фирмы, в период его работы там и после его увольнения, а
также в течение пяти лет после ликвидации фирмы, принадлежат доктору
Миндлину, как президенту компании, владельцу контрольного пакета. Более
того, все доходы от деятельности фирмы делятся в определенной пропорции, где
Арензону принадлежат пятнадцать процентов..." "Естественно, в том случае,
если его участие в этой деятельности признано владельцем фирмы, не так ли?"
"Конечно! Но ни о какой передаче интеллектуальной собственности компании
какому-то Пустовых в договоре и речи нет. Поэтому все, что заработал
Пустовых на базе нашей собственности, по нашему мнению, принадлежит нам!"
"Вам в доле с Арензоном?" "Вовсе не обязательно, ваша честь! Это решает
совет директоров фирмы, а не суд."
"Ваше мнение, господин Пустовых?"
"Да то же самое! Приходит ко мне человек с толковой идеей. Я его
принимаю на работу, проверяю патентную чистоту шагайки. Автор помогает моим
патентоведам получить сибирский патент. Заодно я делаю саму шагайку.
Зарабатываю, как вы тут выразились, миллиарды..."
"А вы как бы выразились? - ощетинился Миндлин. - Копейки?"
"Я бы выразился, - парировал Пустовых, - да боюсь, что переводчик не
справится с выражением моего о тебе мнения, козел..."
"Можно мне? Мне для выражения своего мнения о Миндлине переводчик не
нужен. Это ему понадобится сердечное средство, если я..."
"Нет! До моего особого разрешения лишаю вас слова. Садитесь, геверет
Арензон! Продолжайте, господин Пустовых."
"Так вот, когда дело сделано без них, они вдруг влезают со своими
претензиями." "Претензии вам может предъявить только суд... Геверет Арензон.
Продолжите, пожалуйства, историю вашей семьи в Израиле."
"Банальная история, ваша честь. Приехали мы в неприличном для вас
возрасте -за пятьдесят. Первые три года жили на стипендию от этого..."
"Без эпитетов, если можете."
"Хорошо. Тем более, что сам Марк до конца моего с ним общения искренне
считал этого... ладно, Миндлина великим ученым, благородным ленинградцем и
своим единственным бескорыстным благодетелем на Святой земле. Итак, когда
Марка выгнали, он стал подрабатывать где попало, а я как раз сдала, наконец,
на ришайон врача, попала в один проклятый гадюшник, потом в другую кло..."
"Я просил без эпитетов. Как Арензон оказался в Сибири?" "По закону цикла. Из
первоначальной эмигрантской нищеты и из съемной квартиры мы, начав что-то
зарабатывать, попали в долговую яму, именуемую машкантой..."
"Ипотечная ссуда, - пояснил Пустовых его адвокат. - Банковская помощь в
покупке в кредит квартиры. Долг непрерывно растет по мере выплаты." "Как это
растет? Зачем же тогда выплачивать?" "А хер их знает. Еврейская мудрость..."
"Так вот, когда мы оба по возрасту работать перестали..."
"Ее выгнали изо всех больниц не по возрасту, а за уже знакомый нам тут
всем склочный характер..."
"Помолчите, доктор Шпингалет!"
"Штуцер, если вы не возражаете..."
"Так вот, коль скоро болонка заткнула на время свою поганую пасть, я
продолжу. Пособие по старости составляло половину того, что мы должны были
платить только банку за "нашу" квартиру. У нас за долги описали имущество,
настала новая нищета. И, естественно, ссоры, так как мой дурак продолжал
бегать по разным борбосам вроде вот этого с его шавкой. Тут мне как раз...
встретился хороший человек..."
"Он здесь?"
"Еще не хватало!"
"Богатый жених? - ехидно поинтересовался доктор Штуцер. - Тогда
понятно, почему она так себя ведет!"
"Суда это не касается."
"Мой муж - человек, прочно вставший на ноги, так как с первого дня
пребывания в стране знал цену всяким акулам и их прилипалам. Поэтому он и
обеспечил мне достойную жизнь, выкупил квартиру, профуканную арензоновскими
фантазиями, и вернул меня на работу в частную клинику. У моего бывшего мужа
хватило ума и совести не путаться у нас под ногами и не клянчить на
патентование своих идей у соперника. Он ведь не умел толком делать ничего
другого, а потому так и продолжал изобретать! Короче говоря, сразу после
оформления нашего развода..." "Без проблем в риббануте?" "Попробовали бы они
создать мне проблемы! Паразиты, поганки бледные..." "Суд предупреждает вас,
что еще один хамский выпад в любом направлении и..." "Тогда мне вообще
больше сказать вам нечего. Арензон совершил тогда истинно мужской поступок -
раз и навсегда исчез из моей жизни. Я не знала, не знаю и знать не хочу,
куда он после этого девался. О его последних новостях я узнала одновременно
с вами, из газет и телевидения. Там сказано, что он он пропал не один, а
вместе с какой-то дикой девкой, искалеченной на Кавказе. Поскольку он вечно
утверждал, что его морально искалечили в Израиле, то это вполне достойная
парочка. Что же касается Пустовых, то я бы на его месте этому мудачью и
шекеля не дала, не то что доллара. Да они, по-моему и сами ни на что не
надеются. Просто так сюда пришли. Пар выпускают. Чуф-чуф-чух-ту-у-у!"
***
"Суд объявляет перерыв до появления в зале доктора Арензона в качестве
свидетеля или ответчика. Господин Пустовых от всяких претензий
освобождается. Заседание закрыто."
2.
"У всех женщин тут отличные фигуры. И мужчины в
своих пиратских нарядах мне очень нравятся. Ни одного пуза, - шептала мне
Ира, когда я в наш первый рабочий день ворчал что-то по поводу непривычных
нарядов своих новых сотрудников и сотрудниц. - Я просто окосею от взглядов
на все четыре стороны."
"Все это, быть может, прекрасно для пикника, но на работе... А тебе
самой разве не стыдно тут расхаживать в таком костюме?"
"Напротив, мне нравится. Веками женщина носила декольте, чтобы мужчины
оценили ее прелести. Кстати, пока ты тут злобствуешь, с тебя местные
красотки тоже глаз не сводят почище, чем их красавцы с меня! Так что еще не
известно, кому что идет."
"Я выбрал самое скромное из местной мужской моды... А ведь ты права!
Удивительно красивый народ. Просто ни одного отталкивающего лица или
омерзительной фигуры. Я всю жизнь считал, что евреи в массе своей красивее
любого другого народа. А в Израиле пришел к противоположному убеждению." "Ты
же сам сказал, что там полиэтническое общество, вроде Штатов. А тут -
абсолютный моноэтнос. Да еще от кого! О белокурого польского рыцаря пана
Витчевского и той еврейской красавицы, что не посмели тронуть даже свирепые
"рыцари" Николая Гоголя. Кстати наш Витчевский, когда перечитал "Тараса
Бульбу", сказал, что эти "рыцари" напоминают ему вахабитов..."
"Интересно, что никто ни о чем нас с тобой не расспрашивает... -
продолжала Ира делиться впечатлениями на другой день. - Словно мы тут всю
жизнь проработали. Никакого нездорового любопытства или агрессии к чужаку.
Благожелательное внимание без навязчивости и фальши..."
"Вот это мне больше всего и нравится. Но еще лучше то, что никто не
торопится продемонстрировать покровительство. И ни малейшего намека на мою
какую-то претензию на чье-то место." "Ты именно это испытал в Израиле?" "В
Израиле? Скорее до эмиграции. На Святой земле я ничего подобного не мог
испытать, так как никогда не был и близко подпущен к творческому коллективу.
Я только здесь и узнал, как пишется на иврите словно "инженер". С годами я
не только не становился израильтянином, но все более и более чувствовал свою
отчужденность от этого народа. Все, что я сейчас говорил, основано на чужих
впечатлениях."
***
"Кстати, о впечатлениях, - смеялась Ира, наконец-то прижимаясь ко мне,
когда мы вышли из станции канатной дороги "Ар-амикдаш". - Ты мне столько
рассказывал о проблемах Храмовой Горы в Иерусалиме настоящем, что я просто
счастлива побывать на горе с тем же названием в Новом Иерусалиме. Ведь это с
ней связано начало конца Израиля? Палестинцы восстали потому, что кто-то из
евреев попытался проникнуть в мечеть на этой горе?" "Не кто-то из евреев, а
самый правый лидер, которого арабы терпеть не могли. И в никакую мечеть он
не лез, а просто пришел на площадь перед мечетью, что никому не
возбранялось. Да я сам за месяц до этого, будучи чистокровным евреем,
беспрепятственно и безнаказанно поднялся на Храмовую гору в составе
туристической группы из двадцати русскоязычных израильтян под руководством
экскурсовода. Никто не мешал мне приблизиться к мусульманским святыням и
фотографировать все, что мне угодно. А не зашел я в мечети только потому,
что пожалел одиннадцать долларов за вход. Тем более, что тема экскурсии была
другая - Иерусалим Булгаковский, то есть еврейский - домусульманский,
дохристианский, хоть и под римским патронажем." "И как к вам отнеслись
арабы?""Прекрасно! Наш гид, археолог и историк, был с хранителями исламских
святынь в давних дружеских отношениях. Да и вообще на горе было сплошное
благолепие. Как бы мечеть на открытом воздухе. Мусульманские дети резвились
на разостланных на земле коврах. Мимо спокойно проходили светские туристы с
видеокамерами и нарядные ортодоксы со своими чадами. Никто никому не мешал
тут, фотографировать или валять дурака. Нормальный объект экскурсии вроде
Нотр-Дам де Пари или Домского Собора." "Похоже на то, что мы с тобой видим
сейчас?" "Ты что! Ничего подобного. Начнем с того, что это чисто условная
копия горы Мориа. Никакой святости, кроме разве что генетической памяти, тут
нет и быть не может. Впрочем, и Храм Ирода Великого, который нам описывали
на той экскурсии, вовсе не был копией истинного - Соломонова Храма. Святой
осталась разве что сама гора, а сам Храм - эллинистское сооружение с
греческими колоннадами, ипподромом и прочими атрибутами культуры тогдашних
врагов еврейства. Боюсь, что современные израильтяне скрупулезно создавали
макет именно Второго Храма только потому, что сами были в большинстве,
достаточно "эллинизированы". Иудейцы же тщательно скопировали именно Первый
Храм, так как их идеей является еврейская независимость." "И какой же Храм
тебе нравится больше?" "Пожалуй, этот. Впрочем, в Израиле существовал только
макет Храма в масштабе 1:50, а мы с тобой видим его копию в натуральную
величину. Поэтому роскошь Соломонова Храма здесь воссоздана абсолютно. Это
же все не поддельное: золото, бронза и ценнейшие породы дерева. Естественно,
тут не может быть подлинного ливанского кедра, кипарисных и оливковых досок.
Иные здесь и драгоценные камни, но вот уж за подлинность их несметной
ценности можно ручаться, если богатство и порядочность самих иудейцев не
кажущиеся.""Так или иначе, и здесь обилие мрамора не подавляет теплоты
дерева. Смотри, даже петли к этим дверям, как и массивные гвозди, выглядят
золотыми." "А как тебе эти золотые вазы, орнаменты, изображения львов,
волов, пальм и ананасов? Ведь все это здесь не водится и не растет. Такова
еврейская генетическая память..." "Я просто подавлена величием твоего
народа. Не этойроскошью. Я слышала, что подобное можно увидеть и в
Исаакиевском соборе в Петербурге, верно?" "Как верно и то, что на фронтоне
этого собора написано, что Иисус - царь иудейский. Странно это слышать
здесь, не правда ли?" "А пейзаж с этой горы сходен с видом с горы Мориа в
натуральном Иерусалиме?" "Отнюдь! Там довольно лысые холмы кругом, причем в
основном на неприглядные арабские районы. С этой же горы вид скорее
киевский, чем библейский. А потому все это явно искуственно, как, впрочем,
любая европейская, американская или австралийская синагога. В любом
израильской больше святости, просто в силу своей близости к центру мира,
Иерусалиму. Я уж не говорю о скудных израильских пейзажах, роднее которых
для меня, родившегося и состарившегося в Сибири, не было ничего!.." "Спасибо
тебе, Марик... Я все больше в восторге от твоей нации, как бы ты ни ругал
свой Израиль. Я же чувствую, что ты его любишь, как самого родного, пусть и
непочтительного отца..." "Тогда уж мать." "Это еще почему?" "Израиль, как ни
странно, на иврите женского рода." "Я всегда предполагала, что у вас
удивительно почтительное отношение к женщине." ""Реакционный" немецкий
философ Отто Вайнингер предполагает, что в человеческом сообществе еврейство
вообще женщина, противостоящая мужскому арийскому миру. Потому она рожает и
воспитывает детей..." "И именно потому ее вечно пытается подавить мужчина?"
"Даже если он ее искренне любит." "По русской формуле - бьет, значит любит?"
3.
"Надеюсь, что теперь, после демонстрации
реального агрегата, - сказал начальник бюро, - всем понятно, чем мы займемся
под руководством доктора Арензона. Прежде, чем Морди расскажет, как он видит
реализацию нового применения шагаек, я прошу вас, мар Дизи, поставить
проблему с точки зрения особенностей нашего сельского хозяйства."
На экранах компьютеров, где только что прошел видеофильм об устройстве
и движении реальной шагайки, появился пожилой человек, которого в любой
стране и среди любого народа можно было принять только за
крестьянина-земледельца.
"При нашем достаточно влажном климате, - начал он на фоне раскисших
полей и буксующих колесных тракторов, - основной проблемой своевременной
уборки урожая, как и прочих полевых работ, является распутица. Применение
здесь колесных или гусеничных машин приводит к порче почвы, а потому в
стране преобладают мелкие фермерские хозяйства и гужевая тяга. Как известно,
копыта лошадей и быков не только не разрушают культурный слой, но и
дренируют его. При всей нашей информационной обеспеченности, мы не нашли в
параллельном мире ничего, что позволило бы нам отказаться от этого
дедовского способа, учитывая ограниченность наших угодий и относительно
хорошую урожайность. В то же время, мы располагаем обширными целинными
землями на границе нашей республики, не говоря о безграничных просторах в
мире диком, куда нам никто не мешает расширить нашу республику. Да, сегодня
пребывание там человека небезопасно. Но если удастся освоить шагающие
роботы, то вся картина нашей продовольственнойполитики кардинально меняется.
Прошу вас, Морди..."
На экранах началось торжество компьютерной графики, сделанной
специалистами с моих слов. Шагающие трактора, не знающие технических
ограничений по тяге и пробуксовки на любых почвах, способные двигаться в
автоматическом режиме по прямой линии и совершать запрограммированные
маневры с точностью до сантиметра, вспахивали плугами с разравниванием сразу
же огромными боронами целинные пространства, компенсируя малую скорость
обширными навесными приспособлениями. На фоне дождей и распутицы, когда
колесная техника покорно ждала "погоды", шагающий комбайн с цикличностью
станка курсировал по полям, скашивал, высушивал, молотил, ссыпал готовые
продукты в контейнеры шагающих грузовых машин, строго по программе
подходивших к заполненным комбайнам. Грузовики шагали по раскисшим полям к
дорогам, перегружали контейнеры на обычные скоростные электромобили,
принимали с дороги пустые контейнеры и возвращались к комбайнам по командам
компьютера. На поле не было ни одного человека. Процесс управлялся из пульта
за переделами угодий.
Путаясь от волнения, не веря чуду своего понимания иврита и умения на
нем говорить, я отвечал на доброжелательно деловые вопросы коллег, еще более
не веря, что такое обсуждение вообще возможно. Я привык к амбициям вместо
логики, идиотски намеренной слепоте завистников и конкурентов в оппортунизме
любой чужой идее. На подобные совещания люди приходили с таким собственным
мнением, что любые аргументы докладчика не имели смысла. Если же к этому
добавить патологическую экспансивность и недержании речи коллег, то любая
дискуссия не имела ни малейшего практического смысла.
Тут же, судя по всему, издавна сложились совсем иные человеческие
отношения, которые только и могут считаться естественными для лиц,
заинтересованных в техническом прогрессе. Я до сих пор просто не был знаком
с положительным пониманием термина "ничто человеческое"... Новые коллеги
искренне удивлялись и переглядывались, когда я настораживался от их
вопросов. Им было невдомек, как можно вопрос по существу воспринимать, как
намеренное запутывание, что при деловом обсуждении любое замечание может
содержать только подвох.
Ничего подобного не было на этом совещании. До меня, наконец, дошло,
что евреи здесь давно осознали: в доставшемся им хрупкоммире можно выжить
только при нормальных производственных и социальных отношениях...
Тут веками культивировался примат дела перед амбициями, жизненно
необходимый любой островной республике, окруженной диким миром.
4.
...А что это за мир, где начало складываться иудейское общество, я
понял, когда Толя-Натан с представителем Министерства внешнего мира Ури
пересекли на моей шагайке границу республики. Это был частокол мачт,
уходящих до горизонта в обе стороны, возвышаясь над самыми высокими
деревьями.
Мы с Бени наблюдали опытный рейс по видео.
"Мачты индуцируют разноообразные излучения между собой и на километры
ввысь, - пояснял Ури. - Через это поле ничто живое проникнуть не может. Даже
насекомые, даже бактерии. При любом ветре, ливне, дыме от пожаров в диком
мире. Излучения нам заменяют ваши пушки и пулеметы. До постройки этого
забора треть нашего населения служила в пограничных силах." "А разве ваши
враги не совершенствуют свои методы проникновения в Иудею?"
"Человеко-обезьяны? Да, они не сразу смирились с нашей непроницаемостью" "А
остальные звери?" "Они эволюционируют естественным путем - веками, не
поспевая за нашими технологиями. Последние десятилетия у нас проблем не
было." "А если вы сюда примете... кого-то из людей?.." "Если это и
произойдет, то ни при каких обстоятельствах речь не пойдет об иммиграции, о
приращении населения Иудеи. Мы все жесткие изоляционисты. Хватит! Пожили
среди гоев." "Гоев? Вроде меня и моего народа?" "Не обижайся. Твоя Сибирь
тоже не была бы в восторге от инфильтрации китайцев или талибов, не так ли?
И ты сам, Натан, имел счастье оценить достоинства дружбы народов."
"Мой отец говорил, что как раз дружба народов, а не их разделение
границами и этническая вражда позволила Советскому Союзу выстоять в
смертельной схватке с общим врагом. Те же чеченцы, которых я "полюбил" за
годы моей неестественной кровавой биографии, воевали тогда рядом с русскими
и евреями, хотя фашисты провозгласили своими смертными врагами только
последних."
"У нас своя биография! Мы выстрадали Иудею не для того, чтобы делиться
ею с кем бы то ни было. В то же время мы готовы помочь тем из евреев
параллельного мира, которым будет отказано в приюте гоями, если Израиль
будет потерян окончательно. Но эти люди будут поселены вот здесь, рядом.
Пусть строят свою собственную страну и назовут ее Израилем. В конце концов,
в нашей общей с ними истории сосуществовали некогда рядом Израиль и Иудея. И
- не особенно помогали или мешали друг другу. Мы будем прирезать к
освоенному людьми доледниковому миру участок за участком, по мере заселения
их израильтянами, перемещая новый забор от хищников вглубь дикого мира. Но
не разбавляя Иудею израильтянами. Им придется заново выстраивать свою
страну. Выстрадать ее. Ни один народ не способен оценить землю, выстраданную
и обустроенную для него другими!" "Взаимоотношения Марка и Израиля?" "Не
исключено... Хотя я об этом до твоего замечания не подумал..." "То есть для
вас самих соплеменники-израильтяне будут считаться такими же хищниками?
Каждый из них, кто попробует пересечь этот забор..." "Так действуют
нормальные патриоты любой страны. Никто не заставлял самих израильтян вести
себя иначе, допуская инфильтрацию в свою страну кого-попало... Надо было и
им не оглядываться, что скажут в какой-нибудь стране внешнего мира по поводу
каждого инцидента на их границе со своим диким миром. Потому они и теряют
сейчас собственную страну. Можно быть либо независимыми, либо "гуманными".
Третьего не дано. Разумные евреи нас поймут."
"Никогда! Никогда бедный и бедствующий не простит богатого и
благополучного. Только по этой причине и возник арабо-израильский конфликт.
Им и не пахло, пока евреи в Палестине не стали жить много лучше окружающих
арабов. Те тут же начали просачиваться в Израиль. Как вооруженные чеченцы в
Россию. А там..." "Вот вы сами и ответили на свой же вопрос, Натан. Тот
факт, что по обе стороны забора будут евреи - аргумент только для сионистов.
Мы же - изоляционисты. Для нас нарушитель нашей границы не имеет ни пола, ни
возраста, ни национальности. При должном порядке, трудолюбии, да еще и при
нашей бескорыстной помощи в экономике и в защите от дикого мира, в новом
Израиле за несколько лет будет немногим хуже, чем в Иудее. И уж тем более
лучше, чем в захваченной арабами Палестине."
"Тем более, что внешне я не замечаю особых различий. Та же роскошная
растительность, благодатнейший край. И за четыре часа шагания по дикому миру
ни одного агрессивного живого существа."
"Благодарите Всевышнего, что мы за бронированным стеклом кабины, адони.
В диком мире действует закон скрытного выслеживания добычи с последующим
внезапным и неотвратимым нападением. Особенно это свойственно удивительно
коварным приматам. Ага, вот и они..."
Вылетевший из густых кустов огромный камень, привязанный к палке,с
трескомразлетелся, ударившись в бронестекло. Русло реки, где шла шагайка,
стремительно пересекла серая мохнатая тень. Она отмахнулась длинной рукой и
послала в сторону людей второй камень, который попал бы Толе точно в лоб.
"У них есть... более современное оружие?"
"Было, пока их пытались приручить. Уже лет тридцать, как нового оружия
"Но патент, не оплаченный его владельцем, перестает быть патентом!
Какие же у вас претензии к господину Пустовых? Я бы еще понял претензии к
Арензону, что тот не поставил вас в известность о своих контактах с Сибирью,
когда он, спасаясь от долговой тюрьмы, бежал из Израиля, но..."
"Да как он мог поставить этого хама в какую-то известность, если тот не
отвечал ни на какие звонки и письма, не платил ни шекеля совладельцу своей
компании и палец о палец не ударил для внедрения его идеи, пока не появился
Пустовых? - кричала Марьяна Арензон, сжигая взглядом белого от злости Тедди
Миндлина. - И вот теперь, когда нормальный предпрениматель получил прибыль,
импотент вдруг проснулся и лезет в чужую постель!"
"Я не отвечу больше ни на один вопрос, - рычал Миндлин, - пока из зала
не уберут эту сумасшедшую..."
"Протест отклонен. Свидетельница дееспособна. Геверет Арензон, куда
девался ваш муж?"
"Что-о? Куда девался Марк в Сибири? Да меня уже много лет не
интересовало, куда он девался от меня в Израиле! А в Сибири, как и по всему,
как его там, не то постсоветскому, не то уже построссийскому пространству,
тысячи людей ежегодно бесследно исчезают почище, чем в тридцать седьмом.
Молю Бога, чтобы оказалось, что он перебежал на сей раз к другому
потребителю его таланта. Мне этот ваш, как его, Пустовых тоже не нравится.
Жлоб с сигарой!"
"Ваши своеобразные оценки истцов и ответчиков суд не интересуют. Не
откажете ли в любезности рассказать вкратце историю вашей семьи в Израиле,
включая вашу версию взаимоотношений доктора Арензона с доктором Миндлиным?"
"Вы что, ваша честь, с Луны свалились? Или я даю показания не в
израильском, а в сибирском суде? Вы эти истории тут через день выслушиваете.
Вдохновенный еврейский патриот-идиот вытащил меня и нашу дочь, а также мою
престарелую больную маму в вашу страну, у которой главная особенность - ее
своеобразное гостеприимство. Что значит, какое? Назвать полную хату дальних
родственников и усесться при них жрать, кидая им кости через плечо. Если же
кто пытается хоть сбоку присесть на лавку и запустить лапу в общую миску, то
- хрясь! Самим, мол, мало..."
"А если без аллегорий?" "Отлично! Тогда об аллигаторах - ткнула она
пальцем в Миндлина. - Они появились почти сразу, как только мы очутились в
Израиле и..."
"Ложь! - крикнули из зала. - Позвольте мне сказать!"
"Доктор Штуцер? Прошу. Вы ведь состоите в одной компании с доктором
Арензоном и доктором Миндлиным, верно?"
"Вот-вот, - не сдавалась Марьяна. - Послушайте-ка теперь ручную болонку
вашего Тедди..."
"Никто не навязывал Арензону покровительства доктора Миндлина,
когда..."
"Не ты ли сам рыдал на моей кухне, когда Марик послал твоего дядю Тедди
нахер? И говорил, что без Марика фирму основывать не под что, так как ты
сам... сказать что? Хорошо, не буду! Ты просто плакал, что твоей семье без
этой фирмы и стипендии под чужие идеи не выжить, так как в науке ты всегда
был импотентом, но обожал примазываться к толковым изобретателям..."
"Ваша честь! - закричал Миндлин. - Мы с суде или на шуке?"
"На рынке," - шепнули Пустовых. Тот, улыбаясь, благожелательно кивал
Марьяне. Про жлоба с сигарой ему не перевели...
"Кто позволил психически больной, а я берусь это доказать?.."
"Пока вы это не доказали, свидетельница Арензон может выступать столько
же, сколько и вы, доктор Миндлин. Но, геверет Арензон, по очереди, если вы
не возражаете. Продолжайте, доктор Штопор..."
"Штуцер, с вашего позволения... Так вот, договор был переведен на
русский язык и представлен адвокатом на подпись взрослому человеку,
находящемуся... во всяком случае тогда, в здравом уме. И был подписан.
Согласно договору, все изобретения, сделанные в период до пребывания
Арензона в составе фирмы, в период его работы там и после его увольнения, а
также в течение пяти лет после ликвидации фирмы, принадлежат доктору
Миндлину, как президенту компании, владельцу контрольного пакета. Более
того, все доходы от деятельности фирмы делятся в определенной пропорции, где
Арензону принадлежат пятнадцать процентов..." "Естественно, в том случае,
если его участие в этой деятельности признано владельцем фирмы, не так ли?"
"Конечно! Но ни о какой передаче интеллектуальной собственности компании
какому-то Пустовых в договоре и речи нет. Поэтому все, что заработал
Пустовых на базе нашей собственности, по нашему мнению, принадлежит нам!"
"Вам в доле с Арензоном?" "Вовсе не обязательно, ваша честь! Это решает
совет директоров фирмы, а не суд."
"Ваше мнение, господин Пустовых?"
"Да то же самое! Приходит ко мне человек с толковой идеей. Я его
принимаю на работу, проверяю патентную чистоту шагайки. Автор помогает моим
патентоведам получить сибирский патент. Заодно я делаю саму шагайку.
Зарабатываю, как вы тут выразились, миллиарды..."
"А вы как бы выразились? - ощетинился Миндлин. - Копейки?"
"Я бы выразился, - парировал Пустовых, - да боюсь, что переводчик не
справится с выражением моего о тебе мнения, козел..."
"Можно мне? Мне для выражения своего мнения о Миндлине переводчик не
нужен. Это ему понадобится сердечное средство, если я..."
"Нет! До моего особого разрешения лишаю вас слова. Садитесь, геверет
Арензон! Продолжайте, господин Пустовых."
"Так вот, когда дело сделано без них, они вдруг влезают со своими
претензиями." "Претензии вам может предъявить только суд... Геверет Арензон.
Продолжите, пожалуйства, историю вашей семьи в Израиле."
"Банальная история, ваша честь. Приехали мы в неприличном для вас
возрасте -за пятьдесят. Первые три года жили на стипендию от этого..."
"Без эпитетов, если можете."
"Хорошо. Тем более, что сам Марк до конца моего с ним общения искренне
считал этого... ладно, Миндлина великим ученым, благородным ленинградцем и
своим единственным бескорыстным благодетелем на Святой земле. Итак, когда
Марка выгнали, он стал подрабатывать где попало, а я как раз сдала, наконец,
на ришайон врача, попала в один проклятый гадюшник, потом в другую кло..."
"Я просил без эпитетов. Как Арензон оказался в Сибири?" "По закону цикла. Из
первоначальной эмигрантской нищеты и из съемной квартиры мы, начав что-то
зарабатывать, попали в долговую яму, именуемую машкантой..."
"Ипотечная ссуда, - пояснил Пустовых его адвокат. - Банковская помощь в
покупке в кредит квартиры. Долг непрерывно растет по мере выплаты." "Как это
растет? Зачем же тогда выплачивать?" "А хер их знает. Еврейская мудрость..."
"Так вот, когда мы оба по возрасту работать перестали..."
"Ее выгнали изо всех больниц не по возрасту, а за уже знакомый нам тут
всем склочный характер..."
"Помолчите, доктор Шпингалет!"
"Штуцер, если вы не возражаете..."
"Так вот, коль скоро болонка заткнула на время свою поганую пасть, я
продолжу. Пособие по старости составляло половину того, что мы должны были
платить только банку за "нашу" квартиру. У нас за долги описали имущество,
настала новая нищета. И, естественно, ссоры, так как мой дурак продолжал
бегать по разным борбосам вроде вот этого с его шавкой. Тут мне как раз...
встретился хороший человек..."
"Он здесь?"
"Еще не хватало!"
"Богатый жених? - ехидно поинтересовался доктор Штуцер. - Тогда
понятно, почему она так себя ведет!"
"Суда это не касается."
"Мой муж - человек, прочно вставший на ноги, так как с первого дня
пребывания в стране знал цену всяким акулам и их прилипалам. Поэтому он и
обеспечил мне достойную жизнь, выкупил квартиру, профуканную арензоновскими
фантазиями, и вернул меня на работу в частную клинику. У моего бывшего мужа
хватило ума и совести не путаться у нас под ногами и не клянчить на
патентование своих идей у соперника. Он ведь не умел толком делать ничего
другого, а потому так и продолжал изобретать! Короче говоря, сразу после
оформления нашего развода..." "Без проблем в риббануте?" "Попробовали бы они
создать мне проблемы! Паразиты, поганки бледные..." "Суд предупреждает вас,
что еще один хамский выпад в любом направлении и..." "Тогда мне вообще
больше сказать вам нечего. Арензон совершил тогда истинно мужской поступок -
раз и навсегда исчез из моей жизни. Я не знала, не знаю и знать не хочу,
куда он после этого девался. О его последних новостях я узнала одновременно
с вами, из газет и телевидения. Там сказано, что он он пропал не один, а
вместе с какой-то дикой девкой, искалеченной на Кавказе. Поскольку он вечно
утверждал, что его морально искалечили в Израиле, то это вполне достойная
парочка. Что же касается Пустовых, то я бы на его месте этому мудачью и
шекеля не дала, не то что доллара. Да они, по-моему и сами ни на что не
надеются. Просто так сюда пришли. Пар выпускают. Чуф-чуф-чух-ту-у-у!"
***
"Суд объявляет перерыв до появления в зале доктора Арензона в качестве
свидетеля или ответчика. Господин Пустовых от всяких претензий
освобождается. Заседание закрыто."
2.
"У всех женщин тут отличные фигуры. И мужчины в
своих пиратских нарядах мне очень нравятся. Ни одного пуза, - шептала мне
Ира, когда я в наш первый рабочий день ворчал что-то по поводу непривычных
нарядов своих новых сотрудников и сотрудниц. - Я просто окосею от взглядов
на все четыре стороны."
"Все это, быть может, прекрасно для пикника, но на работе... А тебе
самой разве не стыдно тут расхаживать в таком костюме?"
"Напротив, мне нравится. Веками женщина носила декольте, чтобы мужчины
оценили ее прелести. Кстати, пока ты тут злобствуешь, с тебя местные
красотки тоже глаз не сводят почище, чем их красавцы с меня! Так что еще не
известно, кому что идет."
"Я выбрал самое скромное из местной мужской моды... А ведь ты права!
Удивительно красивый народ. Просто ни одного отталкивающего лица или
омерзительной фигуры. Я всю жизнь считал, что евреи в массе своей красивее
любого другого народа. А в Израиле пришел к противоположному убеждению." "Ты
же сам сказал, что там полиэтническое общество, вроде Штатов. А тут -
абсолютный моноэтнос. Да еще от кого! О белокурого польского рыцаря пана
Витчевского и той еврейской красавицы, что не посмели тронуть даже свирепые
"рыцари" Николая Гоголя. Кстати наш Витчевский, когда перечитал "Тараса
Бульбу", сказал, что эти "рыцари" напоминают ему вахабитов..."
"Интересно, что никто ни о чем нас с тобой не расспрашивает... -
продолжала Ира делиться впечатлениями на другой день. - Словно мы тут всю
жизнь проработали. Никакого нездорового любопытства или агрессии к чужаку.
Благожелательное внимание без навязчивости и фальши..."
"Вот это мне больше всего и нравится. Но еще лучше то, что никто не
торопится продемонстрировать покровительство. И ни малейшего намека на мою
какую-то претензию на чье-то место." "Ты именно это испытал в Израиле?" "В
Израиле? Скорее до эмиграции. На Святой земле я ничего подобного не мог
испытать, так как никогда не был и близко подпущен к творческому коллективу.
Я только здесь и узнал, как пишется на иврите словно "инженер". С годами я
не только не становился израильтянином, но все более и более чувствовал свою
отчужденность от этого народа. Все, что я сейчас говорил, основано на чужих
впечатлениях."
***
"Кстати, о впечатлениях, - смеялась Ира, наконец-то прижимаясь ко мне,
когда мы вышли из станции канатной дороги "Ар-амикдаш". - Ты мне столько
рассказывал о проблемах Храмовой Горы в Иерусалиме настоящем, что я просто
счастлива побывать на горе с тем же названием в Новом Иерусалиме. Ведь это с
ней связано начало конца Израиля? Палестинцы восстали потому, что кто-то из
евреев попытался проникнуть в мечеть на этой горе?" "Не кто-то из евреев, а
самый правый лидер, которого арабы терпеть не могли. И в никакую мечеть он
не лез, а просто пришел на площадь перед мечетью, что никому не
возбранялось. Да я сам за месяц до этого, будучи чистокровным евреем,
беспрепятственно и безнаказанно поднялся на Храмовую гору в составе
туристической группы из двадцати русскоязычных израильтян под руководством
экскурсовода. Никто не мешал мне приблизиться к мусульманским святыням и
фотографировать все, что мне угодно. А не зашел я в мечети только потому,
что пожалел одиннадцать долларов за вход. Тем более, что тема экскурсии была
другая - Иерусалим Булгаковский, то есть еврейский - домусульманский,
дохристианский, хоть и под римским патронажем." "И как к вам отнеслись
арабы?""Прекрасно! Наш гид, археолог и историк, был с хранителями исламских
святынь в давних дружеских отношениях. Да и вообще на горе было сплошное
благолепие. Как бы мечеть на открытом воздухе. Мусульманские дети резвились
на разостланных на земле коврах. Мимо спокойно проходили светские туристы с
видеокамерами и нарядные ортодоксы со своими чадами. Никто никому не мешал
тут, фотографировать или валять дурака. Нормальный объект экскурсии вроде
Нотр-Дам де Пари или Домского Собора." "Похоже на то, что мы с тобой видим
сейчас?" "Ты что! Ничего подобного. Начнем с того, что это чисто условная
копия горы Мориа. Никакой святости, кроме разве что генетической памяти, тут
нет и быть не может. Впрочем, и Храм Ирода Великого, который нам описывали
на той экскурсии, вовсе не был копией истинного - Соломонова Храма. Святой
осталась разве что сама гора, а сам Храм - эллинистское сооружение с
греческими колоннадами, ипподромом и прочими атрибутами культуры тогдашних
врагов еврейства. Боюсь, что современные израильтяне скрупулезно создавали
макет именно Второго Храма только потому, что сами были в большинстве,
достаточно "эллинизированы". Иудейцы же тщательно скопировали именно Первый
Храм, так как их идеей является еврейская независимость." "И какой же Храм
тебе нравится больше?" "Пожалуй, этот. Впрочем, в Израиле существовал только
макет Храма в масштабе 1:50, а мы с тобой видим его копию в натуральную
величину. Поэтому роскошь Соломонова Храма здесь воссоздана абсолютно. Это
же все не поддельное: золото, бронза и ценнейшие породы дерева. Естественно,
тут не может быть подлинного ливанского кедра, кипарисных и оливковых досок.
Иные здесь и драгоценные камни, но вот уж за подлинность их несметной
ценности можно ручаться, если богатство и порядочность самих иудейцев не
кажущиеся.""Так или иначе, и здесь обилие мрамора не подавляет теплоты
дерева. Смотри, даже петли к этим дверям, как и массивные гвозди, выглядят
золотыми." "А как тебе эти золотые вазы, орнаменты, изображения львов,
волов, пальм и ананасов? Ведь все это здесь не водится и не растет. Такова
еврейская генетическая память..." "Я просто подавлена величием твоего
народа. Не этойроскошью. Я слышала, что подобное можно увидеть и в
Исаакиевском соборе в Петербурге, верно?" "Как верно и то, что на фронтоне
этого собора написано, что Иисус - царь иудейский. Странно это слышать
здесь, не правда ли?" "А пейзаж с этой горы сходен с видом с горы Мориа в
натуральном Иерусалиме?" "Отнюдь! Там довольно лысые холмы кругом, причем в
основном на неприглядные арабские районы. С этой же горы вид скорее
киевский, чем библейский. А потому все это явно искуственно, как, впрочем,
любая европейская, американская или австралийская синагога. В любом
израильской больше святости, просто в силу своей близости к центру мира,
Иерусалиму. Я уж не говорю о скудных израильских пейзажах, роднее которых
для меня, родившегося и состарившегося в Сибири, не было ничего!.." "Спасибо
тебе, Марик... Я все больше в восторге от твоей нации, как бы ты ни ругал
свой Израиль. Я же чувствую, что ты его любишь, как самого родного, пусть и
непочтительного отца..." "Тогда уж мать." "Это еще почему?" "Израиль, как ни
странно, на иврите женского рода." "Я всегда предполагала, что у вас
удивительно почтительное отношение к женщине." ""Реакционный" немецкий
философ Отто Вайнингер предполагает, что в человеческом сообществе еврейство
вообще женщина, противостоящая мужскому арийскому миру. Потому она рожает и
воспитывает детей..." "И именно потому ее вечно пытается подавить мужчина?"
"Даже если он ее искренне любит." "По русской формуле - бьет, значит любит?"
3.
"Надеюсь, что теперь, после демонстрации
реального агрегата, - сказал начальник бюро, - всем понятно, чем мы займемся
под руководством доктора Арензона. Прежде, чем Морди расскажет, как он видит
реализацию нового применения шагаек, я прошу вас, мар Дизи, поставить
проблему с точки зрения особенностей нашего сельского хозяйства."
На экранах компьютеров, где только что прошел видеофильм об устройстве
и движении реальной шагайки, появился пожилой человек, которого в любой
стране и среди любого народа можно было принять только за
крестьянина-земледельца.
"При нашем достаточно влажном климате, - начал он на фоне раскисших
полей и буксующих колесных тракторов, - основной проблемой своевременной
уборки урожая, как и прочих полевых работ, является распутица. Применение
здесь колесных или гусеничных машин приводит к порче почвы, а потому в
стране преобладают мелкие фермерские хозяйства и гужевая тяга. Как известно,
копыта лошадей и быков не только не разрушают культурный слой, но и
дренируют его. При всей нашей информационной обеспеченности, мы не нашли в
параллельном мире ничего, что позволило бы нам отказаться от этого
дедовского способа, учитывая ограниченность наших угодий и относительно
хорошую урожайность. В то же время, мы располагаем обширными целинными
землями на границе нашей республики, не говоря о безграничных просторах в
мире диком, куда нам никто не мешает расширить нашу республику. Да, сегодня
пребывание там человека небезопасно. Но если удастся освоить шагающие
роботы, то вся картина нашей продовольственнойполитики кардинально меняется.
Прошу вас, Морди..."
На экранах началось торжество компьютерной графики, сделанной
специалистами с моих слов. Шагающие трактора, не знающие технических
ограничений по тяге и пробуксовки на любых почвах, способные двигаться в
автоматическом режиме по прямой линии и совершать запрограммированные
маневры с точностью до сантиметра, вспахивали плугами с разравниванием сразу
же огромными боронами целинные пространства, компенсируя малую скорость
обширными навесными приспособлениями. На фоне дождей и распутицы, когда
колесная техника покорно ждала "погоды", шагающий комбайн с цикличностью
станка курсировал по полям, скашивал, высушивал, молотил, ссыпал готовые
продукты в контейнеры шагающих грузовых машин, строго по программе
подходивших к заполненным комбайнам. Грузовики шагали по раскисшим полям к
дорогам, перегружали контейнеры на обычные скоростные электромобили,
принимали с дороги пустые контейнеры и возвращались к комбайнам по командам
компьютера. На поле не было ни одного человека. Процесс управлялся из пульта
за переделами угодий.
Путаясь от волнения, не веря чуду своего понимания иврита и умения на
нем говорить, я отвечал на доброжелательно деловые вопросы коллег, еще более
не веря, что такое обсуждение вообще возможно. Я привык к амбициям вместо
логики, идиотски намеренной слепоте завистников и конкурентов в оппортунизме
любой чужой идее. На подобные совещания люди приходили с таким собственным
мнением, что любые аргументы докладчика не имели смысла. Если же к этому
добавить патологическую экспансивность и недержании речи коллег, то любая
дискуссия не имела ни малейшего практического смысла.
Тут же, судя по всему, издавна сложились совсем иные человеческие
отношения, которые только и могут считаться естественными для лиц,
заинтересованных в техническом прогрессе. Я до сих пор просто не был знаком
с положительным пониманием термина "ничто человеческое"... Новые коллеги
искренне удивлялись и переглядывались, когда я настораживался от их
вопросов. Им было невдомек, как можно вопрос по существу воспринимать, как
намеренное запутывание, что при деловом обсуждении любое замечание может
содержать только подвох.
Ничего подобного не было на этом совещании. До меня, наконец, дошло,
что евреи здесь давно осознали: в доставшемся им хрупкоммире можно выжить
только при нормальных производственных и социальных отношениях...
Тут веками культивировался примат дела перед амбициями, жизненно
необходимый любой островной республике, окруженной диким миром.
4.
...А что это за мир, где начало складываться иудейское общество, я
понял, когда Толя-Натан с представителем Министерства внешнего мира Ури
пересекли на моей шагайке границу республики. Это был частокол мачт,
уходящих до горизонта в обе стороны, возвышаясь над самыми высокими
деревьями.
Мы с Бени наблюдали опытный рейс по видео.
"Мачты индуцируют разноообразные излучения между собой и на километры
ввысь, - пояснял Ури. - Через это поле ничто живое проникнуть не может. Даже
насекомые, даже бактерии. При любом ветре, ливне, дыме от пожаров в диком
мире. Излучения нам заменяют ваши пушки и пулеметы. До постройки этого
забора треть нашего населения служила в пограничных силах." "А разве ваши
враги не совершенствуют свои методы проникновения в Иудею?"
"Человеко-обезьяны? Да, они не сразу смирились с нашей непроницаемостью" "А
остальные звери?" "Они эволюционируют естественным путем - веками, не
поспевая за нашими технологиями. Последние десятилетия у нас проблем не
было." "А если вы сюда примете... кого-то из людей?.." "Если это и
произойдет, то ни при каких обстоятельствах речь не пойдет об иммиграции, о
приращении населения Иудеи. Мы все жесткие изоляционисты. Хватит! Пожили
среди гоев." "Гоев? Вроде меня и моего народа?" "Не обижайся. Твоя Сибирь
тоже не была бы в восторге от инфильтрации китайцев или талибов, не так ли?
И ты сам, Натан, имел счастье оценить достоинства дружбы народов."
"Мой отец говорил, что как раз дружба народов, а не их разделение
границами и этническая вражда позволила Советскому Союзу выстоять в
смертельной схватке с общим врагом. Те же чеченцы, которых я "полюбил" за
годы моей неестественной кровавой биографии, воевали тогда рядом с русскими
и евреями, хотя фашисты провозгласили своими смертными врагами только
последних."
"У нас своя биография! Мы выстрадали Иудею не для того, чтобы делиться
ею с кем бы то ни было. В то же время мы готовы помочь тем из евреев
параллельного мира, которым будет отказано в приюте гоями, если Израиль
будет потерян окончательно. Но эти люди будут поселены вот здесь, рядом.
Пусть строят свою собственную страну и назовут ее Израилем. В конце концов,
в нашей общей с ними истории сосуществовали некогда рядом Израиль и Иудея. И
- не особенно помогали или мешали друг другу. Мы будем прирезать к
освоенному людьми доледниковому миру участок за участком, по мере заселения
их израильтянами, перемещая новый забор от хищников вглубь дикого мира. Но
не разбавляя Иудею израильтянами. Им придется заново выстраивать свою
страну. Выстрадать ее. Ни один народ не способен оценить землю, выстраданную
и обустроенную для него другими!" "Взаимоотношения Марка и Израиля?" "Не
исключено... Хотя я об этом до твоего замечания не подумал..." "То есть для
вас самих соплеменники-израильтяне будут считаться такими же хищниками?
Каждый из них, кто попробует пересечь этот забор..." "Так действуют
нормальные патриоты любой страны. Никто не заставлял самих израильтян вести
себя иначе, допуская инфильтрацию в свою страну кого-попало... Надо было и
им не оглядываться, что скажут в какой-нибудь стране внешнего мира по поводу
каждого инцидента на их границе со своим диким миром. Потому они и теряют
сейчас собственную страну. Можно быть либо независимыми, либо "гуманными".
Третьего не дано. Разумные евреи нас поймут."
"Никогда! Никогда бедный и бедствующий не простит богатого и
благополучного. Только по этой причине и возник арабо-израильский конфликт.
Им и не пахло, пока евреи в Палестине не стали жить много лучше окружающих
арабов. Те тут же начали просачиваться в Израиль. Как вооруженные чеченцы в
Россию. А там..." "Вот вы сами и ответили на свой же вопрос, Натан. Тот
факт, что по обе стороны забора будут евреи - аргумент только для сионистов.
Мы же - изоляционисты. Для нас нарушитель нашей границы не имеет ни пола, ни
возраста, ни национальности. При должном порядке, трудолюбии, да еще и при
нашей бескорыстной помощи в экономике и в защите от дикого мира, в новом
Израиле за несколько лет будет немногим хуже, чем в Иудее. И уж тем более
лучше, чем в захваченной арабами Палестине."
"Тем более, что внешне я не замечаю особых различий. Та же роскошная
растительность, благодатнейший край. И за четыре часа шагания по дикому миру
ни одного агрессивного живого существа."
"Благодарите Всевышнего, что мы за бронированным стеклом кабины, адони.
В диком мире действует закон скрытного выслеживания добычи с последующим
внезапным и неотвратимым нападением. Особенно это свойственно удивительно
коварным приматам. Ага, вот и они..."
Вылетевший из густых кустов огромный камень, привязанный к палке,с
трескомразлетелся, ударившись в бронестекло. Русло реки, где шла шагайка,
стремительно пересекла серая мохнатая тень. Она отмахнулась длинной рукой и
послала в сторону людей второй камень, который попал бы Толе точно в лоб.
"У них есть... более современное оружие?"
"Было, пока их пытались приручить. Уже лет тридцать, как нового оружия