держать за локти, втянули профессора. Снег заметался от винта. В реве
двигателей волки бесшумно разевали в вое чудовищные пасти... С высоты они
уже казались безобидными мышами. Пустовых пытался их сосчитать и сбился на
третьем десятке.
7.
1.
"Обычно мы добираемся отсюда в город по воздуху.
Но мне не терпится посмотреть вашу шагайку в действии, - ходил Бени вокруг
колоннообразных блестящих ног. - Не откажете в гостеприимстве?"
"А до аэродрома идти по этим джунглям? - оглядывался я на сплошной лес.
-Представляю, какие доисторические звери тут кишат..."
"Кишели... когда-то. Последнего изгнали лет сто назад, - усмехнулся
Моше. - Мы ведь тоже все время были в процессе научной эволюции. Плюс тайное
обучение лучших наших юношей в ваших вузах. Так что опасные животные
остались за пределами нашей страны."
"За пределами? - удивился я. - А я полагал, что попал на "глобус
Израиля", где евреям безнаказанно и безальтернативно принадлезжит весь
земной шар..."
"У нас нет мании величия, - Моше покосился на юную девушку собиравшую
яркие цветы. - Наша страна, не превышает пятисот километров в поперечнике.
Она окружена непроницаемой границей. Пересечь этот кордон ни по земле, ни по
воде, ни по воздуху невозможно. Ни одно живое существо, включая бактерии, не
способно бесконтрольно проникнуть в Иудею."
"Впрочем, - добавил Бени. - Новая для вас география благоприятна для
шагайки. Спокойный ландшафт, в котором вы теперь находитесь, мало похож
нарельеф Сибири после многовековых движений ледников."
"Хорошо, - раздался новый голос, и мы с Ирой в удивлении обернулись к
неузнаваемому Толе, ставшему похожим на мощного, но растерянного юношу. Он и
сам стеснялся своей молодости и видимой беззащитности при сохранившемся
опыте и умении. - Я не вижу причин, почему бы не пройти до аэродрома на
шагайке. Ущелье тут сохранилось словно декорация. А дальше на все стороны ни
скал, ни гор."
"И скалы есть, и горы, и пропасти, - сказал Моше. - А вот ни вертолет,
ни самолет нам пока не понадобится." "А как же перемещение по воздуху?.."
"Струнные и монорельсовые дороги, над лесами, над горами, над городами. Еще
наши давние предки освоили такой способ сообщений, чтобы миновать опасные
леса. И техническая эволюция шла именно по этому пути. Вообще же мы люди
очень консервативные, абсолютно без революционного опыта. И воевать нам тут
было не с кем. Я читал ваших философов, что, мол, в соответствии с теорией
естественного отбора только война, является двигателем общественного,
технического и научного прогресса. По-моему, это чушь. О какой
естественности отбора может идти речь, если в газовых камерах в детском
возрасте сжигали несостоявшихся будущих Рузвельтов, Ньютонов и Эдисонов? Как
мог бы потенциальный отец, скажем, так и не родившегося Билла Гейтса
естественно противостоять попавшей в его корабль торпеде? Вся ваша история -
отбор противоестественный. Не зря процветают именно страны, не знавшие ни
войн, ни революций - Соединенные Штаты Америки и Австралия." "И Израиль? -
ехидно спросил я. - Вот уж где сплошные войны и перманентная революция. А
ничего, живет себе всем на зависть по законам естественного отбора." "Вам
предоставится возможность посмотреть, как выглядит еврейская страна без
такого феномена, как закон джунглей..."
"Позвольте, - заело Толю на его коньке искателя приключений. - Так вот
почему вы нас похитили? Вам нужна шагайка... сотни, тысячи шагаек для
освоения мира за пределами вашего благополучного крохотного отечества?"
"Толик, - засмеялась Ира, и все смущенно обернулись на ее сияющие плечи
и приоткрытую наскоро перешитым платьем грудь. - Боюсь, что "там такие злые
бесы, чуть друг друга не едят..." "Так? - спросил Толя у переглянувшихся
аборигенов. - Путешествие будет опасным?"
"Откровенно говоря, - сказал Бени, - меня, как депутата кнессета,
больше интересуют возможности шагающих сельскохозяйственных машин. Поскольку
эта штука не буксует, имеет большую тягу при той же мощности и не
вытаптывает почву, то в нашем климате и распутице таким машинам на полях
цены нет. С помощью Марка Борисовича мы тут же наладим проектирование, а
затем и производство шагающих тракторов и комбайнов. Но и вы правы, Толя.
Конечно, мы имеем авиацию, включая циклопические трансконтинентальные
дирижабли. Мы даже тайно купили космическую технологию и имеем
разведывательные спутники. Так что знаем о планете в нашем измерении
довольно много. Другое дело, что у нас нет никакой необходимости в ее
широкомасшатабном освоении. Полезных ископаемых для наших скромных нужд и в
Иудее более, чем достаточно. Две мощные гидроэлетростанции позволяют нам
почти обойтись без нефти, которой в нашем мире вообще мало. Нефтепродукты не
сжигаем. Как выразился ваш ученый, не "топим ассигнациями". Транспорт
основан на электродвижении. Вместо бензобаков конденсаторные и
гироскопоческие аккумуляторы. Кроме того, как вы увидите, наш консерватизм и
чувство прекрасного привели нас к самому широкому использованию лошадей, как
национального вида индивидуального транспорта. Дорог для электромобилей у
нас относительно мало, а междугороднее грузовое и пассажирское сообщение,
как я уже сказал, - подвесные дороги - над лесами, полями и парками. Евреи
свято берегут здесь свою землю. В отличие от многих израильтян, мы не
чувствуем себя дома, а не гостями арабского отеля."
"Еще один вопрос, - я все еще смущался, когда ко мне обращались
тревожно-изумленные взгляды неузнаваемых друзей. - У вас есть внутренние или
внешние враги? Я имею в виду людей. Когда ваши предки вошли сюда..." "...тут
были человеко-обезьяны, - поморщился Бени. - Об отношениях с ними было много
споров. Гуманисты были за их ассимиляцию в нашем обществе. Но эти звери
оказались неприручаемыми и коварными. Случалось, чтодаже выросшие в семьях
особи разрывали грудных детей своими мощными руками. Последние сто лет они
живут, как и жили до нашего вторжения, - за нашей границей." "И потомки тех,
кто пожил среди людей, не пытаются вернуться к нам, воспользоваться плодами
цивилизации?" "Пытались. Но наша граница непроницаема. Для всех до единого!
В конце концов, в их распоряжении весь остальной мир."
"Наши левые, - мрачно сказал я, - назвали бы вас нацистами и возглавили
бы борьбу за право ваших... "палестинцев" жить среди вас. А как, кстати,
насчет израильтян, если они как-то узнают о независимой Иудее и потянутся
сюда? У вас действует нечто вроде нашего закона о возвращении?" "Боюсь, что
израильтяненикогда не пересекут границу Иудеи." "Даже если Израилю будет
грозить полное уничтожение? И если другие народы нашего просвященного мира,
как это было в прошлом, цинично и решительно откажут в приюте миллионам
сброшенных в море?"
Иудейцы тревожно переглянулись.
"Я думаю, - нерешительно сказал Моше, - что, хотя израильтяне больше
всех виноваты в таком развитии событий, мы безусловно впустим их в наш мир
ради спасения евреев."
"Но вне наших границ, - жестко добавил Бени. - Рядом. Не внутри. Пусть
осваивают свою землю - Израиль рядом с Иудеей. С нашей помощью, но не среди
нас! Я не бывал в Израиле, но знаю ваши реалии. Мы прокормим и защитим всех
беженцев из Израиля. Естественно, тех, кого сюда пропустит Сибирь. Но мы
никогда не повторим ошибку Израиля и не поселим у себя чем-то похожий на
нас, но чужой народ. Нам вообще алия не нужна. Мы - не сионисты. Мы -
еврейские изоляционисты. Мы выстрадали наше право жить отдельно от прочих
народов, включая евреев, и жить так, как нравится нам, а не так, как
переменчиво нравится у вас в Израиле всем кому не лень."
"У вас демократия?"
"Трудно сказать, как определите вы наш общественный и государственный
строй... В свое время одним из приближенных Наполеона Первого был наш
человек. Он изучил имперское право тех лет и потом долго возглавлял Иудею. С
тех пор у нас действует конституция сходная с наполеоновской. Мы считаем это
демократией. В ней нет места гуманизму в ущерб собственному населению.
Франция - прежде всего для французов. Иудея - только для иудейцев."
"А как же мы? - ненасытно сияла улыбкой, плечами и грудью Ира. - Что
задумали ваши демократы тут для нас? Сталинская шарашка для проектирования
шагаек и команда смертников для опасных путешествий в окружающий затерянный
мир под конвоем ваших чекистов?"
Шутка очень не понравилась.
"Вы - гости, - веско сказал Бени. - Пусть незванные и невольные, но
гости, а не пленные. Со временем вы узнаете, что означает в нашем сознании
чувство благодарности и данное другу слово. Но после всего того, что вы тут
узнали, мы не можем вас вернуть в ваш мир, не нарушая сложившихся веками
принципов нашей жесткой изоляции, как единственной гарантии национальной
безопасности. Такие гости в нашей истории не редкость. Со временем они и их
потомки отлично вписывались в наше общество." "У каждого общества, - заметил
я, - есть какие-то основополагающие идеологические принципы. В Израиле среди
них преобладали иудейские ценности. У нас чтят философов. Именем Рамбама..."
"Рамбам, - перекосило от гнева Моше, - перевернулся бы в своей могиле в
Тверии, если бы узнал, кто и как чтит его философское наследие. Рамбам
считал евреяизначально свободным. Главная цель Всевышнего в нашем исходе из
Египта - свобода.Склонить свободного человека к заведомо невыплачиваемой
ссуде и потом насильно и беспощадно отнять у него все имущество в погашение
долга, превратив его тем самым в раба, по Рамбаму, - смертный грех. В
Израиле же это - норма общественных отношений!" "Как и оплата усилий по
изучению Торы, - добавил Бени. - Рамбам считал такое поведение верхом
цинизма и нарушением законов той же Торы! В современном тебе Израиле ученик
Аристотеля Рамбам был бы самым опасным диссидентом для так называемого
еврейского общества."
"Тогда - в путь! - примирительно коснулась Ира руки Бени. - Мне не
терпится посмотреть на вашу... конную цивилизацию. Я до сих пор скакала на
коне только во сне. Зато как часто! И вообще после всего этого, - она
провела пальцами по своей гладкой коже над платьем, - я вам так благодарна,
что вообще попросилась бы к вам даже, если бы нас высылали. Я с ужасом думаю
о прошлой жизни..."
"Боюсь, - мрачно сказал я, - что Пустовых с его капиталами и с
профессором Фликасом впридачу скоро сами проникнут сюда сквозь эту дыру. Как
авангард дивизий нашего прогрессивного человечества..." "И в сопровождении
недобитых чеченских и прочих авантюристов," - мрачно добавил Толя.
"Я посмотрю, каком хирургу удастся пришить этому профессору голову,
если я его увижу еще раз, - глухо сказал Моше. - А за предупреждение
спасибо. Впрочем, как сообщает наружное наблюдение, они там уже были."
"На поляне? У ваших саней? На второй шагайке?"
"На вертолете. Пустовых и профессор."
"И ваши люди их отпустили?"
"Наши... агенты не могли к ним приблизиться. Это не люди. Это волки с
насильно вживленными в шкуру на лбу... скажем так,видеокамерами. Если там
появится новая экспедиция, профессору крышка. Одна из видеокамер умеет по
нашей команде стрелять без промаха. Мы не так уж беззащитны, как вам
кажется, Мордехай. Чем еврей свободнее, тем лучше он защищен от гоев.
Израиль, со всем своими атомными бомбами и ракетами, вечно на грани
катастрофы только в силу своего неистребимого внешнего и внутреннего
галутного рабства."
"А у вас тоже есть атомное оружие?" - быстро спросил Толя.
"У нас есть все, чтобы защитить нас от любых капиталов и
авантюристов..."
"Это вам так кажется, - не унимался рейнджер в облике сильного,но
изнеженного юноши, - или вы реально испытывали ваши вооруженные силы против
внешнего врага?"
"Насколько я понимаю, - улыбнулся Моше, - это с вашей стороны, так
сказать, приглашение к танцу?"
"Это с моей стороны предложение Иудее руки и сердца. Дело в том, что,
во-первых, мне, как и Ирочке, возращаться очень даже не хочется, а,
во-вторых, я не привык даром есть свой хлеб. Я хотел бы поучаствовать в
маневрах. Я уважаю ваших волков. И они, как любые волки, уверен, очень
уважают меня. Особенно те, кто после встречи со мной уже не кусаются. Но
волков, что приведут сюда вольно или невольно, с помощью этого или иного
мага через эту или другую дыру, я знаю лучше всех на свете. Я - свободный
наемный боец. И честно служу тому, кто меня нанял. Хотя я иду на службу
далеко не к каждому. И воюю далеко не против любого. В данном случае табу
распространяется на Пустовых и его окружение. К профессору это отношения не
имеет..."
"...тем более, что он мой, - сказал Моше. - Это я его пощадил, на нашу
голову. Отсеки я ему руки иначе, никакой микрохирург не пришил бы обратно. Я
не думал, что он так опасен..."
"Отлично, - резюмировал Бени. - Никто не заслужил большего права
служить Иудее, чем вы, Натан. Особенно, если будет доказано, что ваше
удивительное сходство с одним из основателей нашей страны паном Витчевским
не случайно. Вы скоро увидите памятники этому полководцу. Он не только
научил евреев драться. Он привил нашей нации понятие чести. Здесь формула
"имею честь быть евреем" - совсем не анекдот. Для иудейца немыслимо не
сдержать данное слово. Четверть самоубийц в нашей истории - жертвы
неосторожно данного слова. Для пана Витчевского было характерно
высказывание: бесчестный человек обречен." "Те же евреи, что в России, что в
Израиле, считают наоборот, - грустно сказал я. - У нас честный человек и
дурак - синонимы. Я был отовсюду отринут только потому, что считал позором
подличать, даже если меня и не уличат." "Вы тоже так считаете, Натан?" "Для
меня честь и право на жизнь - синонимы. Подлец не имеет право дышать со мной
одним воздухом." "Отлично. Итак, отныне вы на службе в нашей полиции, майор
Натан Витчевский. С вами, как и с вашими друзьями, проведут ускоренный
парапсихологический курс обучения ивриту..."
"Опять ивриту? - меня просто передернуло. - Представляю..."
"...естественно не по методике израильских ульпанов, словно специально
придуманной, чтобы как можно дольше сохранить новых граждан в статусе
второго сорта. Вы же все уже через полгода будете говорить и писать на новом
языке свободно. Вы не довольны, Марк?"
"Не переношу иврита... Все мои беды последних лет были оформлены в виде
текстов на этом языке. Я был рад, что имел возможность о нем навсегда
забыть. И - нате вам! Снова иврит и одни евреи вокруг..."
"При чем тут язык? - воскликнула Ира. - Просто люди, которые были тебе
наиболее неприятны, говорили на иврите. А со мной мои палачи говорил
по-русски. Что же я должна возненавидеть язык моей мамы?"
"А вы о чем задумались, Натан?"
"Я? Простите, еще не привык, что я уже не Анатолий. Нет-нет, ничего.
Иврит так иврит. И к евреям я, в отличие от этого и многих других
возвращенцев-израильтян, ничего плохого не чувствую. Я и чеченский немного
знаю, и некоторые другие наречия... И друзья у меня были среди чеченцев, не
говоря об евреях. Меня смущает другое. Почему вы меня определили в полицию?"
"Адони, у Иудеи нет армии. Нам не с кем воевать!"
"А, тогда понятно. Временно в полицию. А потом в армию. Так как теперь
вам будет с кем воевать!.."
"Морди, - вдруг спросил Моше, - а почему вы так и не вписались в
общество, коль скоро так стремились в независимую еврейскую страну?" "Я
ровно неделю считал Израиль независимой страной. Потом началась Война в
заливе, нас засыпали "скадами", а мы промолчали. Не только премьер-министр,
а все общество! Ни тебе демонстраций, ни возражений. Лойяльное определенному
пану еврейское местечко, а не стран вроде Сербии. А потом я пригляделся к
народу, к политикам и понял, куда я попал вместо земли
обетованной..."
2.
"Да уж, - смеялся Пустовых. - Не знаю, где сейчас
бедный мой Марик, но самое сердечное спасибо ему. На шагайке нам тут куда
уютнее, чем по яйца в снегу рядом с вертолетом, который управляется вроде бы
перевербованными бандитами и вообще не известно взлетит ли из снежных
сугробов, к тому же..." "...а вокруг такие волки, - тоже веселился профессор
Фликас, - каких не то что ни в одном зоопарке - в музеях доисторических
животных нет. Теперь и у меня совсем другое настроение и, следовательно,
совершенно иные мозговые возможности. Особенно под защитой этих ребят."
Доставленые в жилых модулях две роты спецназа должны были, если
потребуется, силой вернуть похищенную шагайку и ее экипаж. Теперь солдаты в
белом камуфляже обследовали занесенные снегом аэросани и отпугивали
выстрелами волков по гребням холмов.
Капитан шагайки оторвался от объектива перископа и протер глаза.
Ему вдруг показалось, что некоторые из этих исполинских зверей с тремя
глазами. Во всяком случае, во лбу у них время от времени вспыхивал огонек,
словно отражение солнечного света от стекла.
Волки, однако, непрерывно перемещались и так стремительно, что
приглядеться не было возможности. "Степа, сними-ка их на твою видеокамеру, -
сказал капитан своему механику. - Что-то мне очень это не нравится. Как бы
нашей шагайке ноги не отрезали, как руки этому магу в Дмитровке..."
На крышах обоих модулей и на мачте шагайки поворачивались во все
стороны турельные артустановки. Все было готово к бою. Не хватало "мелочи" -
противника посерьезнее волков. Командиру спецназа, седому, со шрамами на
лице полковнику Семенову уже доложили, что шагайка капитана Арензона не ушла
из этого ущелья и не провалилась сквозь землю. Поскольку многосоттонное
судно не могло взлететь в небеса, то оно непостижимым образом растворилось в
чистом звенящем морозном воздухе после того, как оставило вполне зримые
следы своих копыт, продавивших до дна лед текущей в ущелье реки.
Вдохновленный всеобщим вниманием профессор стоял на мостике и делал
свои пассы почти зажившими руками. Он то таращил выпуклые наглые черные
глаза, то зажмуривал их. Ни Пустовых, ни капитан, ни, тем более офицеры
спецназа на мостике не скрывали улыбок, глядя на эти шаманские манипуляции.
Военные свято верили только в прицельный шквальный огонь, в
испепеляющий все живое напалм, в рукопашный бой, наконец, с беспощадными
ударами сапогом в пах, ребром ладони в горло, сцепленными руками по почкам,
кулаком по сердцу, но никак не в парапсихологию, никогда и никого не
побеждавшую.
Вдруг снег на склоне рядом с санями словно позеленел, а на ярко-голубом
чистом морозном небе проглянули как бы размытые темные облака.
Все замерли. На поляне и на шагайке заклацали затворы автоматов.
И тут из-за гребня ущелья показался одинокий волк. Странным зигзагом,
словно нехотя, он скачками, вспарывая снег, помчался прямо к шагайке. Люди
следили за нелепым галопом обезумевшего зверя скорее с веселым любопытством
охотника, чем с тревогой одинокого путника. Здесь ожидали совсем другого
противника.
Волк остановился метрах в ста от шагайки, находясь на склоне как раз на
уровне мостика, задрал морду и так тоскливо завыл, что улыбки сотен людей
как по командепревратились в страдальческие маски...
Шерсть на его загривке встала дыбом, делая волка похожим на льва. Зверь
оскалил чудовищные клыки, в пасти его заклокотало сдавленное рычание. Он
смотрел прямо в глаза оцепеневшему от ужаса магу с бешенной злобой и
предcмертной мукой.
На Пустовых и Семенова брызнула кровь, а профессор отчаянно поднял руки
к пустоте над своей шеей.
Кувыркаясь на фоне яркого снега, с мостика темным футбольным мячом
полетела отрезанная как бритвой голова незадачливого колдуна. Она сгинула в
сугробе, расплескав пушистый снег с красными брызгами.
Видавшие виды мужчины все как один вскрикнули.
Ущелье загрохотало, шагайка и поляна окутались сизым дымом, зловещего
волка разнесло в клочья, а тысячетонная шагайка впервые за свою короткую
жизнь покачнулась на монументальных опорах.
Ни зелени, ни облаков больше не было.
От стрельбы волки исчезли. Боевые снегоходы с ревом помчались по
склонам им вдогонку.
Пустовых вытирал с лица, с расстегнутой шубы и снятой шапки чужую кровь
сразу покрасневшим носовым платком, задыхаясь от страха и отвращения.
"Ты что-нибудь понял, полковник? - дрожа с головы до ног, спросил он. -
С виду обычный волк, а?.." "Да... - едва перевел дух Семенов,. - С таким
противником, скажу я вам, товарищи, шутки плохи... А профессор-то... Пока я,
старый дурак, думал, что он тут нам комедию валяет, он... И какая смелость!
Он-то наверняка знал, что его не простят, ведь уже руки отрубали... Вот тебе
и еврей... Израильтяне все-таки хорошие вояки, скажу я вам. Даже такие
штатские... Надо бы его к награде посмертно."
***
"Ладно, - умытый и переодетый Пустовых положил обе руки на стол в
кают-компании, где заседал военный совет. - Понесли первые потери, скажем
так... Какие предложения?" "Отойти и вызвать бомбардировщики, - сказал
командир роты. - Проутюжить проклятое ущелье к ебаной матери, до камней,
чтоб ни одной твари не осталось." "Какой твари? - насмешливо спросил капитан
шагайки. - Напряги свою извилину, которую люди принимают за след от фуражки!
Это что, волк, по-твоему, убил профессора? Да он сам чуял собственную
смерть, потому и завыл так страшно. Нет, бомбами их тут не возьмешь. Они
вообще не тут. Они там, где я почти разглядел за снегом шевелящуюся листву.
Вот в том, в летнем мире и может быть схватка с ними. Вопрос, как туда
попасть. А громить наши снега..."
"Нужен еще один профессор, - спокойно сказал Пустовых. - Закажем в
Израиле. Там гениев разных хоть жопой ешь... И все без денег. Отсюда и
безрассудная храбрость, которой вы все так восхищаетесь. Они своей
израильской нищеты пуще любых палестинцев и наших волков боятся. Я это еще
по Арензону понял. Евреи родимые их там так напугали, что хоть сейчас на
Кавказ, в Афган или к дьяволу на рога. А эта смерть на нашей совести,
товарищи. Нам бы Арнольда Михалыча за каким-то экраном держать, пока он
колдует, только и всего. Ну, это мы решим, поручу кому надо. А пока придется
все бросить и возвращаться. Командуй своим орлам, Семенов, посадку на борт.
Голову-то хоть нашли?" "Нашли... Жуткое зрелище. В Чечне такого не видал..."
"Может пришить, как в прошлый раз? - неуверенно спросил капитан. - Руки ведь
тоже не должны были так плотно прирасти, а?"
"Он уже холодный, - возразил врач. - А голова отсечена чуть выше кромки
шеи. Даже нижняя челюсть словно спилена..."
"Это же какой силы секач должен быть! - вздрогнул полковник. - Кость
срезать... Словно казачей шашкой." "Доктор, это не лазер, как ты думаешь? -
допытывался Пустовых. - Чем они отмахнулись-то?" "Похоже на механический
разрез... без удара... Шашка? Нет. Она раздробила бы кость. Но и не лазер.
Не знаю..."
"Волка-то обследовали? - Пустовых без конца морщился вспоминая недавний
шок. - Или твои умельцы его на малекулы извели?"
Полковник только развел руками: "Кто ж его знал, что он еше выкинет?"
"У некоторых волков третий глаз, - капитан вставлял кассету. -
Посмотрите, мой механик снимал на видео. Эти волки или биороботы, или
дрессированные. В волка-убийцу, скорее всего, и было вмонтировано оружие. В
расчете на то, что зверя мы в расчет не примем до последней минуты."
"Действительно, похоже на объектив чего-то, - произнес полковник после
третьего повтора с остановкой. - Но не у всех. А те, кто с третьим глазом,
движутся иначе, смотрите... Точно. Ими просто управляют. Эти волки смотрят
на нас и чаще, и пристальнее, верно?"
"Я понял пока одно, - сказал Пустовых. - Ребята эти, что похитили моих,
шутить с нами не расположены. Но и проявлять безоглядную жестокость - тоже.
Иначе все мы, что были рядом с профессором на мостике, в...
разукомплектованном виде лежали бы в рефблоке."
"Я предлагаю, - зарычал полковник, - поднять сейчас с крыши моноблока
вертолет и хоть волков извести всех до единого. Этот фокус у них второй раз
не пройдет." "Согласен, - сжал зубы Пустовых. - Не в моих правилах прощать
обиду! Пора и нам отмашку сделать. Командуй летчикам и группе уничтожения.
Все, что тут шевелится, должно через час лежать на снегу без признаков
жизни!"
"А вы не думаете, господа, - оглянулся на дверь кают-компании капитан,
- что в ответ они моей шагайке запросто ноги отпилят? И без движения будем
тут уже мы. А по радио как раз прогноз только что передали - такой же
ураган, что был тут словно заказан для капитана Арензона..." "Семь бед -
один ответ, - побагровел Пустовых. - Чтобы я да ушел с поля боя хоть не
огрызнувшись!.."
***
Вертолет носился вокруг ущелья часа два. То вблизи, то вдали грохотали
очереди из пулеметов и скорострельных пушек. Наконец, серебристая стрекоза
присела на крышу жилого модуля. Командир вертолета перебежал по сходням на
ходовой мостик и растерянно развел руками: "Ни одного!! Вообще никто не
шевелился в тайге. Ничего не понимаю! Их же тут было десятка три минимум. И
- все, как один, сгинули... Мы по кустам на ветру только и палили."
"Берегут своих роботов, - усмехнулся Пустовых. - Да ничего. На каждую
хитрую жопу, как известно, есть кое-что с винтом. Мы еще вернемся! -
погрозил он кулаком пустынному ущелью. - Вы меня просто не знаете. Слава
Пустовых сдаваться..."
Все вокруг него кинулись врасыпную. С мачты сорвалась и упалатурельная
установка со срезанным как ножом фундаментом. Агрегат, продавив стальной
настил, с искрами и дымом грохнулся в метре от неустрашимого миллионера. На
двигателей волки бесшумно разевали в вое чудовищные пасти... С высоты они
уже казались безобидными мышами. Пустовых пытался их сосчитать и сбился на
третьем десятке.
7.
1.
"Обычно мы добираемся отсюда в город по воздуху.
Но мне не терпится посмотреть вашу шагайку в действии, - ходил Бени вокруг
колоннообразных блестящих ног. - Не откажете в гостеприимстве?"
"А до аэродрома идти по этим джунглям? - оглядывался я на сплошной лес.
-Представляю, какие доисторические звери тут кишат..."
"Кишели... когда-то. Последнего изгнали лет сто назад, - усмехнулся
Моше. - Мы ведь тоже все время были в процессе научной эволюции. Плюс тайное
обучение лучших наших юношей в ваших вузах. Так что опасные животные
остались за пределами нашей страны."
"За пределами? - удивился я. - А я полагал, что попал на "глобус
Израиля", где евреям безнаказанно и безальтернативно принадлезжит весь
земной шар..."
"У нас нет мании величия, - Моше покосился на юную девушку собиравшую
яркие цветы. - Наша страна, не превышает пятисот километров в поперечнике.
Она окружена непроницаемой границей. Пересечь этот кордон ни по земле, ни по
воде, ни по воздуху невозможно. Ни одно живое существо, включая бактерии, не
способно бесконтрольно проникнуть в Иудею."
"Впрочем, - добавил Бени. - Новая для вас география благоприятна для
шагайки. Спокойный ландшафт, в котором вы теперь находитесь, мало похож
нарельеф Сибири после многовековых движений ледников."
"Хорошо, - раздался новый голос, и мы с Ирой в удивлении обернулись к
неузнаваемому Толе, ставшему похожим на мощного, но растерянного юношу. Он и
сам стеснялся своей молодости и видимой беззащитности при сохранившемся
опыте и умении. - Я не вижу причин, почему бы не пройти до аэродрома на
шагайке. Ущелье тут сохранилось словно декорация. А дальше на все стороны ни
скал, ни гор."
"И скалы есть, и горы, и пропасти, - сказал Моше. - А вот ни вертолет,
ни самолет нам пока не понадобится." "А как же перемещение по воздуху?.."
"Струнные и монорельсовые дороги, над лесами, над горами, над городами. Еще
наши давние предки освоили такой способ сообщений, чтобы миновать опасные
леса. И техническая эволюция шла именно по этому пути. Вообще же мы люди
очень консервативные, абсолютно без революционного опыта. И воевать нам тут
было не с кем. Я читал ваших философов, что, мол, в соответствии с теорией
естественного отбора только война, является двигателем общественного,
технического и научного прогресса. По-моему, это чушь. О какой
естественности отбора может идти речь, если в газовых камерах в детском
возрасте сжигали несостоявшихся будущих Рузвельтов, Ньютонов и Эдисонов? Как
мог бы потенциальный отец, скажем, так и не родившегося Билла Гейтса
естественно противостоять попавшей в его корабль торпеде? Вся ваша история -
отбор противоестественный. Не зря процветают именно страны, не знавшие ни
войн, ни революций - Соединенные Штаты Америки и Австралия." "И Израиль? -
ехидно спросил я. - Вот уж где сплошные войны и перманентная революция. А
ничего, живет себе всем на зависть по законам естественного отбора." "Вам
предоставится возможность посмотреть, как выглядит еврейская страна без
такого феномена, как закон джунглей..."
"Позвольте, - заело Толю на его коньке искателя приключений. - Так вот
почему вы нас похитили? Вам нужна шагайка... сотни, тысячи шагаек для
освоения мира за пределами вашего благополучного крохотного отечества?"
"Толик, - засмеялась Ира, и все смущенно обернулись на ее сияющие плечи
и приоткрытую наскоро перешитым платьем грудь. - Боюсь, что "там такие злые
бесы, чуть друг друга не едят..." "Так? - спросил Толя у переглянувшихся
аборигенов. - Путешествие будет опасным?"
"Откровенно говоря, - сказал Бени, - меня, как депутата кнессета,
больше интересуют возможности шагающих сельскохозяйственных машин. Поскольку
эта штука не буксует, имеет большую тягу при той же мощности и не
вытаптывает почву, то в нашем климате и распутице таким машинам на полях
цены нет. С помощью Марка Борисовича мы тут же наладим проектирование, а
затем и производство шагающих тракторов и комбайнов. Но и вы правы, Толя.
Конечно, мы имеем авиацию, включая циклопические трансконтинентальные
дирижабли. Мы даже тайно купили космическую технологию и имеем
разведывательные спутники. Так что знаем о планете в нашем измерении
довольно много. Другое дело, что у нас нет никакой необходимости в ее
широкомасшатабном освоении. Полезных ископаемых для наших скромных нужд и в
Иудее более, чем достаточно. Две мощные гидроэлетростанции позволяют нам
почти обойтись без нефти, которой в нашем мире вообще мало. Нефтепродукты не
сжигаем. Как выразился ваш ученый, не "топим ассигнациями". Транспорт
основан на электродвижении. Вместо бензобаков конденсаторные и
гироскопоческие аккумуляторы. Кроме того, как вы увидите, наш консерватизм и
чувство прекрасного привели нас к самому широкому использованию лошадей, как
национального вида индивидуального транспорта. Дорог для электромобилей у
нас относительно мало, а междугороднее грузовое и пассажирское сообщение,
как я уже сказал, - подвесные дороги - над лесами, полями и парками. Евреи
свято берегут здесь свою землю. В отличие от многих израильтян, мы не
чувствуем себя дома, а не гостями арабского отеля."
"Еще один вопрос, - я все еще смущался, когда ко мне обращались
тревожно-изумленные взгляды неузнаваемых друзей. - У вас есть внутренние или
внешние враги? Я имею в виду людей. Когда ваши предки вошли сюда..." "...тут
были человеко-обезьяны, - поморщился Бени. - Об отношениях с ними было много
споров. Гуманисты были за их ассимиляцию в нашем обществе. Но эти звери
оказались неприручаемыми и коварными. Случалось, чтодаже выросшие в семьях
особи разрывали грудных детей своими мощными руками. Последние сто лет они
живут, как и жили до нашего вторжения, - за нашей границей." "И потомки тех,
кто пожил среди людей, не пытаются вернуться к нам, воспользоваться плодами
цивилизации?" "Пытались. Но наша граница непроницаема. Для всех до единого!
В конце концов, в их распоряжении весь остальной мир."
"Наши левые, - мрачно сказал я, - назвали бы вас нацистами и возглавили
бы борьбу за право ваших... "палестинцев" жить среди вас. А как, кстати,
насчет израильтян, если они как-то узнают о независимой Иудее и потянутся
сюда? У вас действует нечто вроде нашего закона о возвращении?" "Боюсь, что
израильтяненикогда не пересекут границу Иудеи." "Даже если Израилю будет
грозить полное уничтожение? И если другие народы нашего просвященного мира,
как это было в прошлом, цинично и решительно откажут в приюте миллионам
сброшенных в море?"
Иудейцы тревожно переглянулись.
"Я думаю, - нерешительно сказал Моше, - что, хотя израильтяне больше
всех виноваты в таком развитии событий, мы безусловно впустим их в наш мир
ради спасения евреев."
"Но вне наших границ, - жестко добавил Бени. - Рядом. Не внутри. Пусть
осваивают свою землю - Израиль рядом с Иудеей. С нашей помощью, но не среди
нас! Я не бывал в Израиле, но знаю ваши реалии. Мы прокормим и защитим всех
беженцев из Израиля. Естественно, тех, кого сюда пропустит Сибирь. Но мы
никогда не повторим ошибку Израиля и не поселим у себя чем-то похожий на
нас, но чужой народ. Нам вообще алия не нужна. Мы - не сионисты. Мы -
еврейские изоляционисты. Мы выстрадали наше право жить отдельно от прочих
народов, включая евреев, и жить так, как нравится нам, а не так, как
переменчиво нравится у вас в Израиле всем кому не лень."
"У вас демократия?"
"Трудно сказать, как определите вы наш общественный и государственный
строй... В свое время одним из приближенных Наполеона Первого был наш
человек. Он изучил имперское право тех лет и потом долго возглавлял Иудею. С
тех пор у нас действует конституция сходная с наполеоновской. Мы считаем это
демократией. В ней нет места гуманизму в ущерб собственному населению.
Франция - прежде всего для французов. Иудея - только для иудейцев."
"А как же мы? - ненасытно сияла улыбкой, плечами и грудью Ира. - Что
задумали ваши демократы тут для нас? Сталинская шарашка для проектирования
шагаек и команда смертников для опасных путешествий в окружающий затерянный
мир под конвоем ваших чекистов?"
Шутка очень не понравилась.
"Вы - гости, - веско сказал Бени. - Пусть незванные и невольные, но
гости, а не пленные. Со временем вы узнаете, что означает в нашем сознании
чувство благодарности и данное другу слово. Но после всего того, что вы тут
узнали, мы не можем вас вернуть в ваш мир, не нарушая сложившихся веками
принципов нашей жесткой изоляции, как единственной гарантии национальной
безопасности. Такие гости в нашей истории не редкость. Со временем они и их
потомки отлично вписывались в наше общество." "У каждого общества, - заметил
я, - есть какие-то основополагающие идеологические принципы. В Израиле среди
них преобладали иудейские ценности. У нас чтят философов. Именем Рамбама..."
"Рамбам, - перекосило от гнева Моше, - перевернулся бы в своей могиле в
Тверии, если бы узнал, кто и как чтит его философское наследие. Рамбам
считал евреяизначально свободным. Главная цель Всевышнего в нашем исходе из
Египта - свобода.Склонить свободного человека к заведомо невыплачиваемой
ссуде и потом насильно и беспощадно отнять у него все имущество в погашение
долга, превратив его тем самым в раба, по Рамбаму, - смертный грех. В
Израиле же это - норма общественных отношений!" "Как и оплата усилий по
изучению Торы, - добавил Бени. - Рамбам считал такое поведение верхом
цинизма и нарушением законов той же Торы! В современном тебе Израиле ученик
Аристотеля Рамбам был бы самым опасным диссидентом для так называемого
еврейского общества."
"Тогда - в путь! - примирительно коснулась Ира руки Бени. - Мне не
терпится посмотреть на вашу... конную цивилизацию. Я до сих пор скакала на
коне только во сне. Зато как часто! И вообще после всего этого, - она
провела пальцами по своей гладкой коже над платьем, - я вам так благодарна,
что вообще попросилась бы к вам даже, если бы нас высылали. Я с ужасом думаю
о прошлой жизни..."
"Боюсь, - мрачно сказал я, - что Пустовых с его капиталами и с
профессором Фликасом впридачу скоро сами проникнут сюда сквозь эту дыру. Как
авангард дивизий нашего прогрессивного человечества..." "И в сопровождении
недобитых чеченских и прочих авантюристов," - мрачно добавил Толя.
"Я посмотрю, каком хирургу удастся пришить этому профессору голову,
если я его увижу еще раз, - глухо сказал Моше. - А за предупреждение
спасибо. Впрочем, как сообщает наружное наблюдение, они там уже были."
"На поляне? У ваших саней? На второй шагайке?"
"На вертолете. Пустовых и профессор."
"И ваши люди их отпустили?"
"Наши... агенты не могли к ним приблизиться. Это не люди. Это волки с
насильно вживленными в шкуру на лбу... скажем так,видеокамерами. Если там
появится новая экспедиция, профессору крышка. Одна из видеокамер умеет по
нашей команде стрелять без промаха. Мы не так уж беззащитны, как вам
кажется, Мордехай. Чем еврей свободнее, тем лучше он защищен от гоев.
Израиль, со всем своими атомными бомбами и ракетами, вечно на грани
катастрофы только в силу своего неистребимого внешнего и внутреннего
галутного рабства."
"А у вас тоже есть атомное оружие?" - быстро спросил Толя.
"У нас есть все, чтобы защитить нас от любых капиталов и
авантюристов..."
"Это вам так кажется, - не унимался рейнджер в облике сильного,но
изнеженного юноши, - или вы реально испытывали ваши вооруженные силы против
внешнего врага?"
"Насколько я понимаю, - улыбнулся Моше, - это с вашей стороны, так
сказать, приглашение к танцу?"
"Это с моей стороны предложение Иудее руки и сердца. Дело в том, что,
во-первых, мне, как и Ирочке, возращаться очень даже не хочется, а,
во-вторых, я не привык даром есть свой хлеб. Я хотел бы поучаствовать в
маневрах. Я уважаю ваших волков. И они, как любые волки, уверен, очень
уважают меня. Особенно те, кто после встречи со мной уже не кусаются. Но
волков, что приведут сюда вольно или невольно, с помощью этого или иного
мага через эту или другую дыру, я знаю лучше всех на свете. Я - свободный
наемный боец. И честно служу тому, кто меня нанял. Хотя я иду на службу
далеко не к каждому. И воюю далеко не против любого. В данном случае табу
распространяется на Пустовых и его окружение. К профессору это отношения не
имеет..."
"...тем более, что он мой, - сказал Моше. - Это я его пощадил, на нашу
голову. Отсеки я ему руки иначе, никакой микрохирург не пришил бы обратно. Я
не думал, что он так опасен..."
"Отлично, - резюмировал Бени. - Никто не заслужил большего права
служить Иудее, чем вы, Натан. Особенно, если будет доказано, что ваше
удивительное сходство с одним из основателей нашей страны паном Витчевским
не случайно. Вы скоро увидите памятники этому полководцу. Он не только
научил евреев драться. Он привил нашей нации понятие чести. Здесь формула
"имею честь быть евреем" - совсем не анекдот. Для иудейца немыслимо не
сдержать данное слово. Четверть самоубийц в нашей истории - жертвы
неосторожно данного слова. Для пана Витчевского было характерно
высказывание: бесчестный человек обречен." "Те же евреи, что в России, что в
Израиле, считают наоборот, - грустно сказал я. - У нас честный человек и
дурак - синонимы. Я был отовсюду отринут только потому, что считал позором
подличать, даже если меня и не уличат." "Вы тоже так считаете, Натан?" "Для
меня честь и право на жизнь - синонимы. Подлец не имеет право дышать со мной
одним воздухом." "Отлично. Итак, отныне вы на службе в нашей полиции, майор
Натан Витчевский. С вами, как и с вашими друзьями, проведут ускоренный
парапсихологический курс обучения ивриту..."
"Опять ивриту? - меня просто передернуло. - Представляю..."
"...естественно не по методике израильских ульпанов, словно специально
придуманной, чтобы как можно дольше сохранить новых граждан в статусе
второго сорта. Вы же все уже через полгода будете говорить и писать на новом
языке свободно. Вы не довольны, Марк?"
"Не переношу иврита... Все мои беды последних лет были оформлены в виде
текстов на этом языке. Я был рад, что имел возможность о нем навсегда
забыть. И - нате вам! Снова иврит и одни евреи вокруг..."
"При чем тут язык? - воскликнула Ира. - Просто люди, которые были тебе
наиболее неприятны, говорили на иврите. А со мной мои палачи говорил
по-русски. Что же я должна возненавидеть язык моей мамы?"
"А вы о чем задумались, Натан?"
"Я? Простите, еще не привык, что я уже не Анатолий. Нет-нет, ничего.
Иврит так иврит. И к евреям я, в отличие от этого и многих других
возвращенцев-израильтян, ничего плохого не чувствую. Я и чеченский немного
знаю, и некоторые другие наречия... И друзья у меня были среди чеченцев, не
говоря об евреях. Меня смущает другое. Почему вы меня определили в полицию?"
"Адони, у Иудеи нет армии. Нам не с кем воевать!"
"А, тогда понятно. Временно в полицию. А потом в армию. Так как теперь
вам будет с кем воевать!.."
"Морди, - вдруг спросил Моше, - а почему вы так и не вписались в
общество, коль скоро так стремились в независимую еврейскую страну?" "Я
ровно неделю считал Израиль независимой страной. Потом началась Война в
заливе, нас засыпали "скадами", а мы промолчали. Не только премьер-министр,
а все общество! Ни тебе демонстраций, ни возражений. Лойяльное определенному
пану еврейское местечко, а не стран вроде Сербии. А потом я пригляделся к
народу, к политикам и понял, куда я попал вместо земли
обетованной..."
2.
"Да уж, - смеялся Пустовых. - Не знаю, где сейчас
бедный мой Марик, но самое сердечное спасибо ему. На шагайке нам тут куда
уютнее, чем по яйца в снегу рядом с вертолетом, который управляется вроде бы
перевербованными бандитами и вообще не известно взлетит ли из снежных
сугробов, к тому же..." "...а вокруг такие волки, - тоже веселился профессор
Фликас, - каких не то что ни в одном зоопарке - в музеях доисторических
животных нет. Теперь и у меня совсем другое настроение и, следовательно,
совершенно иные мозговые возможности. Особенно под защитой этих ребят."
Доставленые в жилых модулях две роты спецназа должны были, если
потребуется, силой вернуть похищенную шагайку и ее экипаж. Теперь солдаты в
белом камуфляже обследовали занесенные снегом аэросани и отпугивали
выстрелами волков по гребням холмов.
Капитан шагайки оторвался от объектива перископа и протер глаза.
Ему вдруг показалось, что некоторые из этих исполинских зверей с тремя
глазами. Во всяком случае, во лбу у них время от времени вспыхивал огонек,
словно отражение солнечного света от стекла.
Волки, однако, непрерывно перемещались и так стремительно, что
приглядеться не было возможности. "Степа, сними-ка их на твою видеокамеру, -
сказал капитан своему механику. - Что-то мне очень это не нравится. Как бы
нашей шагайке ноги не отрезали, как руки этому магу в Дмитровке..."
На крышах обоих модулей и на мачте шагайки поворачивались во все
стороны турельные артустановки. Все было готово к бою. Не хватало "мелочи" -
противника посерьезнее волков. Командиру спецназа, седому, со шрамами на
лице полковнику Семенову уже доложили, что шагайка капитана Арензона не ушла
из этого ущелья и не провалилась сквозь землю. Поскольку многосоттонное
судно не могло взлететь в небеса, то оно непостижимым образом растворилось в
чистом звенящем морозном воздухе после того, как оставило вполне зримые
следы своих копыт, продавивших до дна лед текущей в ущелье реки.
Вдохновленный всеобщим вниманием профессор стоял на мостике и делал
свои пассы почти зажившими руками. Он то таращил выпуклые наглые черные
глаза, то зажмуривал их. Ни Пустовых, ни капитан, ни, тем более офицеры
спецназа на мостике не скрывали улыбок, глядя на эти шаманские манипуляции.
Военные свято верили только в прицельный шквальный огонь, в
испепеляющий все живое напалм, в рукопашный бой, наконец, с беспощадными
ударами сапогом в пах, ребром ладони в горло, сцепленными руками по почкам,
кулаком по сердцу, но никак не в парапсихологию, никогда и никого не
побеждавшую.
Вдруг снег на склоне рядом с санями словно позеленел, а на ярко-голубом
чистом морозном небе проглянули как бы размытые темные облака.
Все замерли. На поляне и на шагайке заклацали затворы автоматов.
И тут из-за гребня ущелья показался одинокий волк. Странным зигзагом,
словно нехотя, он скачками, вспарывая снег, помчался прямо к шагайке. Люди
следили за нелепым галопом обезумевшего зверя скорее с веселым любопытством
охотника, чем с тревогой одинокого путника. Здесь ожидали совсем другого
противника.
Волк остановился метрах в ста от шагайки, находясь на склоне как раз на
уровне мостика, задрал морду и так тоскливо завыл, что улыбки сотен людей
как по командепревратились в страдальческие маски...
Шерсть на его загривке встала дыбом, делая волка похожим на льва. Зверь
оскалил чудовищные клыки, в пасти его заклокотало сдавленное рычание. Он
смотрел прямо в глаза оцепеневшему от ужаса магу с бешенной злобой и
предcмертной мукой.
На Пустовых и Семенова брызнула кровь, а профессор отчаянно поднял руки
к пустоте над своей шеей.
Кувыркаясь на фоне яркого снега, с мостика темным футбольным мячом
полетела отрезанная как бритвой голова незадачливого колдуна. Она сгинула в
сугробе, расплескав пушистый снег с красными брызгами.
Видавшие виды мужчины все как один вскрикнули.
Ущелье загрохотало, шагайка и поляна окутались сизым дымом, зловещего
волка разнесло в клочья, а тысячетонная шагайка впервые за свою короткую
жизнь покачнулась на монументальных опорах.
Ни зелени, ни облаков больше не было.
От стрельбы волки исчезли. Боевые снегоходы с ревом помчались по
склонам им вдогонку.
Пустовых вытирал с лица, с расстегнутой шубы и снятой шапки чужую кровь
сразу покрасневшим носовым платком, задыхаясь от страха и отвращения.
"Ты что-нибудь понял, полковник? - дрожа с головы до ног, спросил он. -
С виду обычный волк, а?.." "Да... - едва перевел дух Семенов,. - С таким
противником, скажу я вам, товарищи, шутки плохи... А профессор-то... Пока я,
старый дурак, думал, что он тут нам комедию валяет, он... И какая смелость!
Он-то наверняка знал, что его не простят, ведь уже руки отрубали... Вот тебе
и еврей... Израильтяне все-таки хорошие вояки, скажу я вам. Даже такие
штатские... Надо бы его к награде посмертно."
***
"Ладно, - умытый и переодетый Пустовых положил обе руки на стол в
кают-компании, где заседал военный совет. - Понесли первые потери, скажем
так... Какие предложения?" "Отойти и вызвать бомбардировщики, - сказал
командир роты. - Проутюжить проклятое ущелье к ебаной матери, до камней,
чтоб ни одной твари не осталось." "Какой твари? - насмешливо спросил капитан
шагайки. - Напряги свою извилину, которую люди принимают за след от фуражки!
Это что, волк, по-твоему, убил профессора? Да он сам чуял собственную
смерть, потому и завыл так страшно. Нет, бомбами их тут не возьмешь. Они
вообще не тут. Они там, где я почти разглядел за снегом шевелящуюся листву.
Вот в том, в летнем мире и может быть схватка с ними. Вопрос, как туда
попасть. А громить наши снега..."
"Нужен еще один профессор, - спокойно сказал Пустовых. - Закажем в
Израиле. Там гениев разных хоть жопой ешь... И все без денег. Отсюда и
безрассудная храбрость, которой вы все так восхищаетесь. Они своей
израильской нищеты пуще любых палестинцев и наших волков боятся. Я это еще
по Арензону понял. Евреи родимые их там так напугали, что хоть сейчас на
Кавказ, в Афган или к дьяволу на рога. А эта смерть на нашей совести,
товарищи. Нам бы Арнольда Михалыча за каким-то экраном держать, пока он
колдует, только и всего. Ну, это мы решим, поручу кому надо. А пока придется
все бросить и возвращаться. Командуй своим орлам, Семенов, посадку на борт.
Голову-то хоть нашли?" "Нашли... Жуткое зрелище. В Чечне такого не видал..."
"Может пришить, как в прошлый раз? - неуверенно спросил капитан. - Руки ведь
тоже не должны были так плотно прирасти, а?"
"Он уже холодный, - возразил врач. - А голова отсечена чуть выше кромки
шеи. Даже нижняя челюсть словно спилена..."
"Это же какой силы секач должен быть! - вздрогнул полковник. - Кость
срезать... Словно казачей шашкой." "Доктор, это не лазер, как ты думаешь? -
допытывался Пустовых. - Чем они отмахнулись-то?" "Похоже на механический
разрез... без удара... Шашка? Нет. Она раздробила бы кость. Но и не лазер.
Не знаю..."
"Волка-то обследовали? - Пустовых без конца морщился вспоминая недавний
шок. - Или твои умельцы его на малекулы извели?"
Полковник только развел руками: "Кто ж его знал, что он еше выкинет?"
"У некоторых волков третий глаз, - капитан вставлял кассету. -
Посмотрите, мой механик снимал на видео. Эти волки или биороботы, или
дрессированные. В волка-убийцу, скорее всего, и было вмонтировано оружие. В
расчете на то, что зверя мы в расчет не примем до последней минуты."
"Действительно, похоже на объектив чего-то, - произнес полковник после
третьего повтора с остановкой. - Но не у всех. А те, кто с третьим глазом,
движутся иначе, смотрите... Точно. Ими просто управляют. Эти волки смотрят
на нас и чаще, и пристальнее, верно?"
"Я понял пока одно, - сказал Пустовых. - Ребята эти, что похитили моих,
шутить с нами не расположены. Но и проявлять безоглядную жестокость - тоже.
Иначе все мы, что были рядом с профессором на мостике, в...
разукомплектованном виде лежали бы в рефблоке."
"Я предлагаю, - зарычал полковник, - поднять сейчас с крыши моноблока
вертолет и хоть волков извести всех до единого. Этот фокус у них второй раз
не пройдет." "Согласен, - сжал зубы Пустовых. - Не в моих правилах прощать
обиду! Пора и нам отмашку сделать. Командуй летчикам и группе уничтожения.
Все, что тут шевелится, должно через час лежать на снегу без признаков
жизни!"
"А вы не думаете, господа, - оглянулся на дверь кают-компании капитан,
- что в ответ они моей шагайке запросто ноги отпилят? И без движения будем
тут уже мы. А по радио как раз прогноз только что передали - такой же
ураган, что был тут словно заказан для капитана Арензона..." "Семь бед -
один ответ, - побагровел Пустовых. - Чтобы я да ушел с поля боя хоть не
огрызнувшись!.."
***
Вертолет носился вокруг ущелья часа два. То вблизи, то вдали грохотали
очереди из пулеметов и скорострельных пушек. Наконец, серебристая стрекоза
присела на крышу жилого модуля. Командир вертолета перебежал по сходням на
ходовой мостик и растерянно развел руками: "Ни одного!! Вообще никто не
шевелился в тайге. Ничего не понимаю! Их же тут было десятка три минимум. И
- все, как один, сгинули... Мы по кустам на ветру только и палили."
"Берегут своих роботов, - усмехнулся Пустовых. - Да ничего. На каждую
хитрую жопу, как известно, есть кое-что с винтом. Мы еще вернемся! -
погрозил он кулаком пустынному ущелью. - Вы меня просто не знаете. Слава
Пустовых сдаваться..."
Все вокруг него кинулись врасыпную. С мачты сорвалась и упалатурельная
установка со срезанным как ножом фундаментом. Агрегат, продавив стальной
настил, с искрами и дымом грохнулся в метре от неустрашимого миллионера. На