и проплывали в небе серые дождевые облака. Вроде бы то же ущелье было темным
от зелени. Огромные деревья уходили кронами много выше затерянной среди них
впервые потерпевшей поражение и сразу ставшей маленькой и беспомощной
шагайки. Трехметрового диаметра стволы уходили вдаль черной колоннадой, а
нависшая прямо напротив окна ветка годилась для конной по ней прогулки.
"Сними с меня бинты, Ирочка, - совсем другим голосом сказал Моше
оцепеневшей от страха благодетельнице. - Теперь можно..."
"Я не уверена, - с трудом прошептала Ира, пришибленная растерянным
видом всегда непоколебимого Толи.- Ваши швы разойдутся..."
Мы с Толей растерянно переглянулись. Рутинное замечание на фоне
очевидной для нас катастрофы казалось невероятным. Человеку вообще
свойственно какое-то время после рокового мгновения, изменившего всю прежнюю
жизнь, по инерции думать так же, как до аварии, напевать звучавшую секунды
назад песенку или продолжать строить никчемные отныне планы...
"Не только у него швы не разойдутся, но исчезнут и все ваши недуги, -
засмеялся второй старатель, пока Ира снимала окровавленные бинты с розового
здорового тела Моше, открывая едва заметные шрамы. Я, в свою очередь,
почувствовал странную легкость и непроизвольную бурлящую радость. Исчезла
многолетняя постоянная тянущая боль от паховой грыжи и ревматическая ломота
в коленях, прояснилось зрение, словно я надел очки, стало легче дышать. -
Таково воздействие конверсии. Мы ее давно применяем вместо медицины."
Ира вдруг дико взглянула на меня и пулей вылетела в коридор. Хлопнула
дверь ее каюты. "Я сказал что-то не то? - тревожно поднял на меня глаза
Бени. - Видит Бог, я никого не хотел обидеть. Тем более эту милую женщину, о
которой мне успела столько рассказать Эстер!" "Не беспокойтесь, - разлепил
я, наконец, губы. - Надеюсь, что этот день будет самым счастливым днем в ее
жизни. И, пожалуй, в моей..."
А бывшая седая девушка, едва успев повернуть ключ в замке,
зажмурившись, стала лихорадочно раздеваться перед зеркалом, путаясь в белье,
не смея поверить в такое чудо и не решаясь взглянуть на себя. Сколько врачей
говорили ей, что никакая персадка кожи не вернет ей прежнего тела!
И вот в сумеречном свете из окна каюты в зеркале сияла белизной чистая
нежная грудь, нетронутые плечи, блестящий девичий живот, белые руки и ноги.
Все было точно таким же, как тогда, когда ее впервые раздели в проклятом
купе поезда на Кавказ. Мало того, исчез и возраст - она снова была
двадцатилетней. Господи, если бы тут был со мной мой Женя! - тотчас зарыдала
она. - У него бы вновь отросли его длинные сильные ноги...
***
Обо мне она вспомнила только, когда в ее дверь робко постучали. Ира
крикнула "Минутку" и стала поспешно одеваться.
О, теперь-то я буду заниматься сексом со своим престарелым любовником
только при максимально ярком свете, задохнулась она от нетерпения. И рывком
отворила дверь.
Не было никакого престарелого любовника.
От матерого седовласого капитана Арензона не осталось и следа. Бородка
была словно приклеена на гладком южного типа лице, показавшимся Ире каким-то
приторным. Глаза юноши расширились от изумления. К Ире протянулись юные руки
вместо жилистых клешней, что еще прошлой ночью ласкали в темноте ее шрамы...
Только блестящие, вечно напряженные огромные карие глаза выдавали прежнего
Марка.
Но я-то еще понятия не имел о собственной конверсии, не видел себя в
зеркале, не подозревал о своем новом облике. Я только отметил идиотское
выражение ее лица, когда моя сдержанная Ирочка появилась в дверях,
вгляделась, воскликнула "О, Боже!.." и разразилась истерическим смехом.
Да и я далеко не сразу узнал мою любовницу! На меня таращилась, махала
руками и хохотала какая-то деревенская девка, имеющая только отдаленное
сходство с конструктором по имени Ирина. Конечно, эта была очень свежа, со
здоровым румянцем на лице и открытых плечах, никем не изуродована. Только
седая девушка была мне стократ милей, чем незнакомка на пороге знакомой
каюты. Но я отлично сознавал, что с ней случилось и потомунеуверенно и
фальшиво сказал:
"Ты стала такой прекрасной, что я не решаюсь тебя поцеловать... Ты
теперь не захочешь иметь дело со стариком?"
"С каким стариком? - болезненно хохотала она. - Я только что считала
себя счастливейшей из женщин и так ждала... своего Марка... а тут! - Она
почти брезгливо потянула меня к зеркалу. - Посмотри, в кого ты превратился!
Да я всю жизнь таких терпеть не могла!.. Прости меня, Марик, - спохватилась
она. - Ты же не виноват, как не была виновата и я, что тебятак...
изуродовали."
"Изуродовали! Да я... - Я уже не мог оторвать от нее взгляда и стал
торопливо раздеваться, к ее, да и к своему собственному стыду. Только тут я
обратил внимание на свои чужие гладкие руки вместо прежних, покрытых
морщинами и пигментацией. В зеркале я, наконец, разглядел себя всего. -
Смотри, какое у меня гладкое тело вместо того, которого я так стеснялся...
Да яне меньше тебя радовался, что мы любим друг друга без света! Я
уверен..."
"Прекрати! - оттолкнула меня Ира. - Не смей тут раздеваться...
Подожди... - снова осеклась она. - Дай мне сначала к тебе привыкнуть... к
молодому... Пока же я тебя в твоем новом облике... просто видеть не могу!
Прости, но я ничего не могу с собой поделать... Господи, какая гадость!..
Уходи, Бога ради... И сбрей хоть эту мерзкую бороденку, идиот!" - болезненно
кричала она, заливаясь слезами.
Не веря своим ушам, я, как был полураздетый,выскочил в коридор.
Из дверей каюты Толи послышался странный скрипящий звук, словно кто-то
изо всей силы пытался сдержать кашель. Я осторожно постучал, все еще в
испарине от событий в каюте любимой.
"Убирайтесь... все! - раздался из-за двери знакомый голос. - И-и-и!.."
"Толик, это я, капитан... - жалко сказал я. Само слово "капитан"
подходило мне теперь, как козе очки. Пятнадцатилетний капитан... Ладно,
Ирочка права... К неожиданно свалившемуся счастью, оказывается, иногда
привыкнуть ничуть не легче, чем к внезапной беде.
2.
Я вышел на палубу.
Исполинский лес не приснился. Он стоял передо мною во всей своей
грозной невероятной красоте.
Было по-весеннему тепло. Сырой лесной полумрак пронизывали странные
запахи, словно кто-то разбрызгал тут духи. Искусственный мир, вдруг подумал
я, декорации, фокусы. Всего этого на самом деле быть просто не может!
Гипноз... Мистификация...
Моше и Бени были уже в странной легкой одежде. Я едва узнал и Эстер.
Она была очень нарядной и показалась мне взрослой лилипуткой. От всего это
было так страшно, что захотелось немедленно где-то запереться покрепче,
завыть, как Толя, и больше не выглядывать в окно и не выходить под эти
густые серые облака, сама форма которых казалась новой.
Но девочка сама бросилась ко мне и обняла его за ноги, прижавшись лицом
к животу. "Ты... узнала меня?" - растерянно спросил я. "Конечно,- радостно
смеялась та. - Ты Мордехай. Ты спас меня и папу. Ты теперь для меня самый
родной человек. Не бойся никого. Я тебя тоже никому в обиду не дам."
"Вас действительно трудно узнать, капитан, - смеялся Моше. - Как вы уже
поняли, тут расположены... скажем так... санатории. Просто люди у нас не
успевают до конверсии дойти до такого... безобразного состояния, в котором
вы были несколько минут назад. Поэтому их выздоровление не так заметно
внешне. Что же касается замечания моей дочери, то она совершенно права. Хочу
вас уверить, чтоникому из вашего экипажа ничего не угрожает."
"Не угрожает? Нам ничего не угрожает в статусе пленников. А это само по
себе неявляется насилием?" "Папа, что он говорит? - теребила отца Эстер. -
Почему он так сильно сердится?.." "Он боится, что если мы его вернем
обратно, он снова станет старым и больным." "Но это же неправда! Морди, ты
теперь много-много лет будешь почти таким же молодым. До самой смерти, как
мой дедушка. Он просто взял и умер."
"Кто не курит и не пьет, и не пьет, и не пьет, - невесело пропел я, -
тот молоденьким, красивеньким, здоровеньким умрет." "А что в этом плохого? -
смеялся в бороду Бени. - Вот и мой срок скоро подходит. Я просто перейду в
иной мир. Все умирает рано или поздно. Когда приходит срок." "Я был уверен,
что такой болезни как "старость" не существует, - уже втянулся я в разговор.
- Что старость - просто неспособность сопротивляться болезни..." "Увы.
Старость, на самом деле, усталость от жизни, Морди, - серьезно сказал Бени.
- Мне очень хорошо, я прожил счастливую жизнь, но мне сто девятнадцать лет
и..." "А откуда в Израиле знают, - перебила его Эстер, - что сто двадцать
лет - предел? Нам там все желали - до ста двадцати." "В Израиле знают все, -
загадочно произнес Бени. - Кстати, мне там побывать так и не удалось. Но
Моше говорит, что там есть мудрецы-каббалисты, которые знают все..." "А ваши
каббалисты? - смирился я с новой иммиграцией. - Моше сказал, что
отцы-основатели этого... параллельного Израиля тоже были каббалистами."
"Моше сделал непростительную глупость, - помрачнел Бени. - Только потому,
что вы от него узнали о нас так много, мне пришлось перенести шагайку сюда,
а не расстаться с вами на той же поляне, где остались сани, чтобы каждый из
нас мог вернуться без ущерба для другой стороны."
"Моше сделал глупость? - не поверил ушам я. - Я полагал, что в вашем
мире он не из тех, кому свойственно делать глупости..."
"Это тоже как-то связано с воздействием профессора Фликаса, которому он
неосторожно подставился. Вы правы, Морди. Моше принадлежит к числу немногих
наших... как это по-русски... старейшин. Но этот профессор оказался
неожиданно смертельно опасным для любого из нас. Именно поэтому сани с Моше
и Эстер застряли в вашем мире, а он сам не знал, что говорит вам. Но теперь
этого уже не исправить. Вам придется остаться с нами. Насколько я знаю, уж
вам-то,Морди, не привыкать круто менять свою жизнь и один мир на другой. А
вашим друзьям придется этому учиться..."
"Но, если вы такие добрые и безвредные, то кто мешает вам взять с нас
слово чести и все-таки вернуть нас в наш мир. Поймите, даже если мы
расскажем всем о том, что слышали и видели, нам никто просто не поверит..."
"А вдруг поверят? - нахмурился Бени. - Тем более теперь. Ваш внешний
облик... Как вы объясните свою внезапную молодость и здоровье? Всем сразу
станет ясно, что вы побывали там, где возможно омоложение и оздоровление. Да
сюда ринется все человечество за эликсиром молодости, который для
большинства людей дороже золота! Лучшие умы человечества будут работать над
конверсией. Какая гарантия, что люди не проникнут в наш мир, как мы
проникаем в ваш? И отнюдь не только за здоровьем... Пусть не сегодня. Но мы
не желаем видеть тут никого. И - никогда! Поэтому, боюсь, вам придется
смириться с положением превилегированных и дружественных, но пленников,
Морди!"
"Папа, почему он такой расстроенный? - кипятилась Эстер. - Вы его
обижаете на русском языке? Специально, чтобы я не могла его защитить?
Говорите о том же на иврите!" "Эстер, - положил я руку на голову
взволнованной девочки. - меня никто не обижает. Мы просто обсуждаем наши...
дела. А говорить о том же на иврите я, к сожалению, не могу. У меня очень
слабый иврит..." "Но почему? Ты же израильтянин!" "Увы, только по
документам, - перешел я на русский. - На самом деле я просто русский еврей,
которому за все годы жизни в Израиле так не довелось ни работать с
ивритоязычными израильтянами, ни дружить с ними. Они так и остались для меня
непонятными и опасными иностранцами. Поэтому я и вернулся в Россию, которая,
кстати, за эти годы так изменилась, что и русские для меня не менее
непонятны... К счастью, у меня сохранился хоть один язык. Вот видишь, все
это я тебе сейчас рассказываю по-русски, а папа переводит... Я очень люблю
иврит, но, по-видимому, он не полюбил меня. С первого дня я понял, что этот
язык для меня непостижимо сложен. И забросил его, как только понял, что для
той жизни, что у меня сложилась в Израиле, он и не нужен. Очень жаль,
Эстер..." "Вот и оставайся с нами, - нашла она выход. - Я сама буду тебя и
Иру учить ивриту. У нас вы быстро научитесь. Ира уже много слов от меня
знает. Ты сам рассказывал, что приехал в Израиль старый и больной, с плохой
памятью.. А теперь ты молодой и здоровый!"
"Марик! - раздался непривычно звонкий знакомый голос. - Можно тебя на
минутку?"
Все обернулись и заулыбались. А несчастная Ира смущенно жалась, стоя в
дверях тамбура в наскоро обрезанном на плечах и груди своем закрытом платье,
впервые без колготок под ним.
Я нерешительно направился к этой чужой девушке. Она, жалко улыбаясь,
протянула ко мне руки, обняла и завлекла в сумрак жилых помещений.
"Прости меня, милый, - жарко прошептала она. - Я сама не помнила, что
говорила тебе... Ты же для меня... Прости..."
"Не зажигай света, - тихо сказал я в каюте. - Пусть все будет, как
прежде..." "Словно ты и наощупь не заметишь разницы," - счастливо смеялась
она. "А ты?" "О, и я! Пока я не вижу твою розовую рожицу с бородкой, ты мне
очень даже нравишься..."
3.
"Вот она и защитила тебя, как и обещала, - уже
смеялась Ира, когда я пересказал ей разговор с иудейцами. - В конце концов,
ты и мне рассказывал, как оказался в Израиле, словно на чужой планете. И я
тебе так завидовала! Но там у тебя не было ни шагайки, где ты можешь жить у
себя дома, ни твоей верной команды, ни могущественных друзей из аборигенов,
которые тебе обязаны жизнью. Так что они предложили нам всем просто
замечательный выход - эмигрировать и начать жизнь с чистого листа." "А мне
все еще даже и вспоминать страшно о тех конверсиях... Здоровый и
образованный человек превратился в безграмотного глухонемого. Я, который, в
силу своего трудолюбия и трезвости, всю жизнь презирал бездельников-пьяниц,
был раз и навсегда превращен в бездомного безработного! Мою примерную семью
новое для меня общество раздавило и развалило. Только в холодной и
неблагоустроенной Сибири я вернулся к человеческому образу жизни и душой
отдыхал от бесконечного ужаса теплого и богатого Израиля. Я поклялся себе
никогда в жизни, ни бедным, ни богатым,не возвращаться туда даже в гости! Не
иметь дела ни с одним евреем, чтобы не стать причиной пережитого мною ужаса
для другой семьи..."
"Мне трудно осознать, как можно в цивилизованной стране довести
человека до такого морального состояния. Впрочем, все мы на этой шагайке,
каждый по-своему, были искалеченны обществом. То, что ты, при всем твоем "о
мертвых либо хорошо, либо ничего", рассказал мне об Израиле, убеждает меня,
что тебе досталось, в своем варианте, немногим меньше, чем мне в кавказских
заложницах. Зато теперь судьба предоставила нам возможность эмигрировать в
совершенно новый для нас всех мир. И в такой интересный, что у меня дух
замирает от предвкушения новых приключений. Но главное!.. Что мы все там
потеряли? Ничего, кроме новых смертельных опасностей. Бесшабашная храбрость
каждого из нас объяснялась очень просто. И ты, и я, и Толик, и Никита в
разное время произносили одно и то же - мы не боимся ничего и никого потому,
что устали от этой проклятой жизни и только в смерти видим спасение, верно?
Но совсем не исключено, что нас ждало в Сибири и нечто худшее, чем смерть.
Насколько я знаю этих мерзавцев, они нам ни за что не простят Гударова и
прочих! Мне сказали, что в том зимовье остался живой свидетель, которго
потом взяли, обгорелого, и посадили. Так что они уже давно знают, чьи
выстрелы куда надо оборвали жизнь их любимого атамана. А вот мы не знаем,
через кого они это узнали и каким образом на нас охотятся. Раз, два Толя
выстрелит первым, а что потом? Я лично вовсе не хочу снова быть... ими
разрисованной. Я даже тебе не решилась рассказывать, что я пережила, когда
все это проклятый Стасик со мной выделывал по идее Гударова и под его
руководством. И какая у него... какие у них всех при этом были рожи... Как
они все лезли заглянуть мне в глаза... И как меня потом всем
демонстрировали. И кассету этого процесса размножили. Меня знают десятки
самых страшных людей. Я так больше не хочу!! Там, откуда мы пришли, нам
грозят новые беды. Зато пусть попробуют найти меня тут!.. Вот такую, им
назло! Смотри!"
Она включила свет.
4.
"Как это нет связи, слушай? - играл ножом и
горящими глазами черномазый бандит перед лицом Вячеслава Пустового. - Когда
ты натравил проклятую девку на Игорька Гударова, Аслана, Вадика, то у тебя
связь с твоим уебищем была отличная! Говори, где они, куда идут и за чем!
Второй раз ты от нас ничего не спрячешь, буржуй." "Хорошо... Жизнь дороже...
Дело в Дмитровских старателях."
"Слушай, друг... Хитрый, да? А я для тебя тут чурка с глазами, да? Ты
нам говори не то, что мы и без тебя знаем, а правду. Старатель уехал на
аэросанях после того, как при всех отрубил руки твоему профессору, так?"
"Так..." "Шагайка пошла за ним в район Мальцевского ручья, так?" "Так." "И
куда потом девалось уебище вместе со старателем? Мы только что там садились
на вертолете. И кроме стай волков и опрокинутых саней ничего не нашли.
Почему врешь? Куда ты послал садюгу Толяна и твою девку на своей шагайке,
шакал?"
"Не скажешь, где Ирка, - вступил в разговор бородатый рыжий детина, -
он тебе будет отрезать сначала от головы, а потом от туловища все, что
оттуда торчит. Еще лучше, чем дмитровский старатель профессору. Кстати, и
ошибку хирурга мы исправим, - обратился он к профессору, - если ты не будешь
работать на нас. Что? Таквот, он на все согласен, но только не может нам
сказать, куда ты послал шагайку из Мальцевского ручья..."
"Уверяю вас, - и не пытался шевелиться намертво привязанный к столу
Пустовых. - Еще до того, как вы меня похитили, я потерял с ними связь. Потом
Арензон позвонил мне, но обратный звонок снова не удался. Аномалия, вы же
знаете. Там старатели веками исчезали бесследно. Точно так же провалилась в
какую-то дыру и моя шагайка со всем экипажем..."
"Ты с ним согласен?" - обратился черномазый к полумертвому от страха
Фликасу, сидящему в углу. Наручники ему надели прямо на бинты пришитых
кистей. Местный хирург безмерно гордился успехом операции, хотя в глубине
души чувствовал, что тут что-то нечисто - слишком активно шло приживление.
Даже там, где он второпях не успел сшить сосуды и нервы, чего он и делать-то
толком не умел. Сам маг на этот счет от комментариев воздерживался.
Теперь ему предстояла совсем другая операция...
"Он совершенно прав, Казбек Саидович, - льстиво заверещал профессор. -
Иначе зачем Вячеслав Иванович выписал меня из Израиля?.. Но этот старатель
просто опередил меня, и я не успел применить свое искусство в Дмитровке,
когда внезапно встретил его. Теперь я буду работать только на вас." "Не
врет? - мотнул головой Казбек на мага, прикладывая лезвие ножа к щеке
Пустовых. - Или вы все снова вместе обдумали и договорились нас обхитрить,
как тогда, когда везли металл? Клянусь, это будет твоя последняя хитрость,
израильтянин! - метнулся он со своим кинжалом к Фликасу. - Я тебе не
старатель. Я сначала отрежу тебе одну руку, полюбуюсь, тебе дам
полюбоваться, а уже потом вторую. И это будет только начало, шайтан!"
"Посудите сами, можем ли мы в такой ситуации хитрить!.. - хрипел
Пустовых. - Я же сказал. Любой выкуп..."
"Любой выкуп! - заорал рыжий. - Что нам любой твой выкуп вместо мести
за моего лучшего друга Игоря Гударова? Мне нужна та девка, что его добивала
в тайге, ты понял? Стасика нет, так я ей сам рожу так разрисую!.."
"Вах, как плохо, женщин мучить, - проворчал Казбек. - Плохая девка,
конечно, плохо убила Игоря, за это я ее сам зарежу... Зачем рисовать? Я и
Стасу после того, что он с ней сделал, руки не подавал. Где у него было
сердце, когда девку портил, а? Пристрелить ее надо было сразу."
"При ней поспорим, - рыжий уже повернулся к профессору: - Если дыра как
раз там, где сани, ты сможешь нас провести от них к прииску?" "Я могу только
попробовать, Егор Константинович..." "Попробуй, Арнольд Михайлович. Без рук
тебе худо будет на этом свете. Вячеслав Иванович, теперь ты слушай меня
внимательно. Мы сейчас летим на вертолете к саням. Там профессор Фликас
пробует свое искусство. Вокруг будут волки. Я таких еще не видел - лошади!..
Их там Анатолий и твоя шагайка били-не-добили. Ваше спасение только в одном
- мы перейдем сквозь дыру к твоим старателям, шагайке и к девке все вместе.
Потому, что если мы вернемся ни с чем, то и без вас. Вас, обоих, я подвешу
над поляной так, чтобы волки могли вас достать. Но не с первой попытки. Это
будет последнее шоу в вашей жизни. Все понятно, господа? А я выпишу из того
же Израиля другого профессора."
"Уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь, - умоляюще протянул к бандитам
скованные руки маг. - Такого как я в Израиле больше нет... Вячеслав Ива..."
***
"Отлично сработано, Арнольд, - тщетно пытался поднять голову Пустовых,
чтобы взглянуть на упавших на пол палачей. - Главное, чтобы охрана не
услышала. Ты действительно маг!" "Но я же не хотел! - затравленно
оглядывался профессор. - Я не настраивался... Это сработал мой неподотчетный
ужас... Теперь нас обоих убьют. Надо им скорее объяснить... я женечаянно..."
- бросился он к двери. Пустовых не успел его остановить.
В домик, где держали заложников, ворвались двое с автоматами. Их
грозные командиры лежали на грязном полу в жутких позах и не подавали
признаков жизни. Внешние охранники тупо смотрели на синие раздутые лица
удавленников с неестественно далеко вываленными языками.
Фликас снова забился в угол, прижав руки к лицу.
"Автоматы вам не помогут, - тихо и веско сказал Пустовых. - Моему
профессору достаточно еще раз чуть шевельнуться, и он вас обоих тут же
сделает на удивление похожими на Казбека Саидовича и Егора
Константиновича.... Былодва жмурика, а станет четыре, поняли?"
Один из бандитов судорожно закивал.
"Тогда, - командовал Пустовых, - автоматы вон в тот угол, меня
отвязать. Ты ко мне с ножом, а ты - на лавку, руки на затылок. Осторожнее
режь веревки, козел. Арнольд Михаилович, ты готов?"
"Всегда готов! - звонко рявкнул оживший маг, принимая профессиональную
стойку. - Пусть он вас только поцарапает! Я ему оставлю на спине такой
медвежий след, что когти свитер спереди пропорют..."
"Я осторожно! - крикнул бандит, содрогаясь. - Зачем медвежий?.."
"У кого ключи от наручников?" - приседал и махал руками Вячеслав
Иванович, разминая затекшие мышцы и не выпуская из рук автомата. Один из его
пленников метнулся было к телу Казбека, но тут же вернулся на лавку после
оглушительной очереди со свистом пуль поверх его головы. Воздух в комнате
стал сизым и горьким от порохового дыма. Второй таращился и сплевывал
посыпавшиеся со стены щепки.
"Ты что? - кричал первый. - Я ж ключ тебе дать хотел..." "Попробуй еще
раз." "Так не стреляй, псих..."
"Теперь открой наручники профессору."
"Нет!! Я его больше твоего автомата боюсь..."
"Ладно. Тогда ты."
Второй, не глядя на лицо ошеломленного собственным могуществом Фликаса,
отпер наручники и передал их миллионеру, поспешно вернувшись на место.
"Ты умеешь управлять вертолетом? - спросил Пустовых первого. Тот
судорожно кивнул. - Полетим сначала на прогулку туда, где вы нашли сани, а
потом вместе домой. Только без шуток. В случае чего, я и сам долечу куда
надо. Приходилось."
"Вячеслав Иванович, - неожиданно заплакал второй. - Да мы же вообще
никакие не бандиты. Мы - летуны. Нас наняли... Я лично и стрелять-то из
автомата не умею. А Петя и подавно."
"Отлично, - переглянулся с магом Пустовых. - Там решим, что с вами
делать. Я вообще не злопамятный. Просто я злой и память у меня хорошая.
Шучу. Будете себя прилично вести, я вас еще и на работу к себе возьму. И
платить буду больше, чем вот эти. В конце концов, вы оба ничего плохого мне
еще не сделали."
Летчики радостно закивали, а потом стали наперебой жать протянутую руку
Пустовых. На Фликаса они и взглянуть боялись. Впрочем, и он держался от них
подальше.
***
Вертолет глубоко погрузился при посадке в сугробы на поляне. Волки
тотчас начали свой грозный хоровод серых теней, сужая смертоносную спираль.
Ветер от несущего винта раскачивал лежащий на боку сломанный снегоход.
"Ну, Арнольд Михайлович, - нетерпеливо оглядывался Пустовых, стоя с
профессором чуть не по пояс в снегу. - Чувствуете дыру?"
"Вячеслав Иванович... Я после всех этих потрясений вообще ни о какой
дыре и думать не могу. Вот мы с вами вышли, а... они остались. Сейчас
возьмут и улетят... А мы останемся на съедение этим кошмарным зверям." "Не
посмеют взлететь. У меня автомат." "Еще хуже... Тогда все тут и останемся...
Давайте вернемся сюда уже на вашем вертолете, с охраной."
"Но чувствуете хоть что-нибудь?"
"Фанатик! - взорвался маг. - Я же тебе ясно сказал. Ничего я тут от
страха не чувствую... Мое искусство - мозговая деятельность, идиот!.. Я не
могу... если я волнуюсь..." "Ну уж и не можешь! А кто монстров загасил от
страха? Ладно! Согласен. Эй, как вы там? Взлетим? А то мы по брюхо сели.
Шасси на два метра под снегом." "Взлетим, хозяин, - преданно откликнулся
пилот. - Снег-то мягкий. Не засосет... И не с таких полян взлетали."
Пустовых не сразу понял свою ошибку, когда протянул к открытой двери
вертолета руки с автоматом, который им ничего не стоило выдернуть и спокойно
улететь. Но это действительно были уже не бандиты, а снова летчики. Его
подняли в кабину за автомат. Потом за обе искалеченные руки, стараясь
от зелени. Огромные деревья уходили кронами много выше затерянной среди них
впервые потерпевшей поражение и сразу ставшей маленькой и беспомощной
шагайки. Трехметрового диаметра стволы уходили вдаль черной колоннадой, а
нависшая прямо напротив окна ветка годилась для конной по ней прогулки.
"Сними с меня бинты, Ирочка, - совсем другим голосом сказал Моше
оцепеневшей от страха благодетельнице. - Теперь можно..."
"Я не уверена, - с трудом прошептала Ира, пришибленная растерянным
видом всегда непоколебимого Толи.- Ваши швы разойдутся..."
Мы с Толей растерянно переглянулись. Рутинное замечание на фоне
очевидной для нас катастрофы казалось невероятным. Человеку вообще
свойственно какое-то время после рокового мгновения, изменившего всю прежнюю
жизнь, по инерции думать так же, как до аварии, напевать звучавшую секунды
назад песенку или продолжать строить никчемные отныне планы...
"Не только у него швы не разойдутся, но исчезнут и все ваши недуги, -
засмеялся второй старатель, пока Ира снимала окровавленные бинты с розового
здорового тела Моше, открывая едва заметные шрамы. Я, в свою очередь,
почувствовал странную легкость и непроизвольную бурлящую радость. Исчезла
многолетняя постоянная тянущая боль от паховой грыжи и ревматическая ломота
в коленях, прояснилось зрение, словно я надел очки, стало легче дышать. -
Таково воздействие конверсии. Мы ее давно применяем вместо медицины."
Ира вдруг дико взглянула на меня и пулей вылетела в коридор. Хлопнула
дверь ее каюты. "Я сказал что-то не то? - тревожно поднял на меня глаза
Бени. - Видит Бог, я никого не хотел обидеть. Тем более эту милую женщину, о
которой мне успела столько рассказать Эстер!" "Не беспокойтесь, - разлепил
я, наконец, губы. - Надеюсь, что этот день будет самым счастливым днем в ее
жизни. И, пожалуй, в моей..."
А бывшая седая девушка, едва успев повернуть ключ в замке,
зажмурившись, стала лихорадочно раздеваться перед зеркалом, путаясь в белье,
не смея поверить в такое чудо и не решаясь взглянуть на себя. Сколько врачей
говорили ей, что никакая персадка кожи не вернет ей прежнего тела!
И вот в сумеречном свете из окна каюты в зеркале сияла белизной чистая
нежная грудь, нетронутые плечи, блестящий девичий живот, белые руки и ноги.
Все было точно таким же, как тогда, когда ее впервые раздели в проклятом
купе поезда на Кавказ. Мало того, исчез и возраст - она снова была
двадцатилетней. Господи, если бы тут был со мной мой Женя! - тотчас зарыдала
она. - У него бы вновь отросли его длинные сильные ноги...
***
Обо мне она вспомнила только, когда в ее дверь робко постучали. Ира
крикнула "Минутку" и стала поспешно одеваться.
О, теперь-то я буду заниматься сексом со своим престарелым любовником
только при максимально ярком свете, задохнулась она от нетерпения. И рывком
отворила дверь.
Не было никакого престарелого любовника.
От матерого седовласого капитана Арензона не осталось и следа. Бородка
была словно приклеена на гладком южного типа лице, показавшимся Ире каким-то
приторным. Глаза юноши расширились от изумления. К Ире протянулись юные руки
вместо жилистых клешней, что еще прошлой ночью ласкали в темноте ее шрамы...
Только блестящие, вечно напряженные огромные карие глаза выдавали прежнего
Марка.
Но я-то еще понятия не имел о собственной конверсии, не видел себя в
зеркале, не подозревал о своем новом облике. Я только отметил идиотское
выражение ее лица, когда моя сдержанная Ирочка появилась в дверях,
вгляделась, воскликнула "О, Боже!.." и разразилась истерическим смехом.
Да и я далеко не сразу узнал мою любовницу! На меня таращилась, махала
руками и хохотала какая-то деревенская девка, имеющая только отдаленное
сходство с конструктором по имени Ирина. Конечно, эта была очень свежа, со
здоровым румянцем на лице и открытых плечах, никем не изуродована. Только
седая девушка была мне стократ милей, чем незнакомка на пороге знакомой
каюты. Но я отлично сознавал, что с ней случилось и потомунеуверенно и
фальшиво сказал:
"Ты стала такой прекрасной, что я не решаюсь тебя поцеловать... Ты
теперь не захочешь иметь дело со стариком?"
"С каким стариком? - болезненно хохотала она. - Я только что считала
себя счастливейшей из женщин и так ждала... своего Марка... а тут! - Она
почти брезгливо потянула меня к зеркалу. - Посмотри, в кого ты превратился!
Да я всю жизнь таких терпеть не могла!.. Прости меня, Марик, - спохватилась
она. - Ты же не виноват, как не была виновата и я, что тебятак...
изуродовали."
"Изуродовали! Да я... - Я уже не мог оторвать от нее взгляда и стал
торопливо раздеваться, к ее, да и к своему собственному стыду. Только тут я
обратил внимание на свои чужие гладкие руки вместо прежних, покрытых
морщинами и пигментацией. В зеркале я, наконец, разглядел себя всего. -
Смотри, какое у меня гладкое тело вместо того, которого я так стеснялся...
Да яне меньше тебя радовался, что мы любим друг друга без света! Я
уверен..."
"Прекрати! - оттолкнула меня Ира. - Не смей тут раздеваться...
Подожди... - снова осеклась она. - Дай мне сначала к тебе привыкнуть... к
молодому... Пока же я тебя в твоем новом облике... просто видеть не могу!
Прости, но я ничего не могу с собой поделать... Господи, какая гадость!..
Уходи, Бога ради... И сбрей хоть эту мерзкую бороденку, идиот!" - болезненно
кричала она, заливаясь слезами.
Не веря своим ушам, я, как был полураздетый,выскочил в коридор.
Из дверей каюты Толи послышался странный скрипящий звук, словно кто-то
изо всей силы пытался сдержать кашель. Я осторожно постучал, все еще в
испарине от событий в каюте любимой.
"Убирайтесь... все! - раздался из-за двери знакомый голос. - И-и-и!.."
"Толик, это я, капитан... - жалко сказал я. Само слово "капитан"
подходило мне теперь, как козе очки. Пятнадцатилетний капитан... Ладно,
Ирочка права... К неожиданно свалившемуся счастью, оказывается, иногда
привыкнуть ничуть не легче, чем к внезапной беде.
2.
Я вышел на палубу.
Исполинский лес не приснился. Он стоял передо мною во всей своей
грозной невероятной красоте.
Было по-весеннему тепло. Сырой лесной полумрак пронизывали странные
запахи, словно кто-то разбрызгал тут духи. Искусственный мир, вдруг подумал
я, декорации, фокусы. Всего этого на самом деле быть просто не может!
Гипноз... Мистификация...
Моше и Бени были уже в странной легкой одежде. Я едва узнал и Эстер.
Она была очень нарядной и показалась мне взрослой лилипуткой. От всего это
было так страшно, что захотелось немедленно где-то запереться покрепче,
завыть, как Толя, и больше не выглядывать в окно и не выходить под эти
густые серые облака, сама форма которых казалась новой.
Но девочка сама бросилась ко мне и обняла его за ноги, прижавшись лицом
к животу. "Ты... узнала меня?" - растерянно спросил я. "Конечно,- радостно
смеялась та. - Ты Мордехай. Ты спас меня и папу. Ты теперь для меня самый
родной человек. Не бойся никого. Я тебя тоже никому в обиду не дам."
"Вас действительно трудно узнать, капитан, - смеялся Моше. - Как вы уже
поняли, тут расположены... скажем так... санатории. Просто люди у нас не
успевают до конверсии дойти до такого... безобразного состояния, в котором
вы были несколько минут назад. Поэтому их выздоровление не так заметно
внешне. Что же касается замечания моей дочери, то она совершенно права. Хочу
вас уверить, чтоникому из вашего экипажа ничего не угрожает."
"Не угрожает? Нам ничего не угрожает в статусе пленников. А это само по
себе неявляется насилием?" "Папа, что он говорит? - теребила отца Эстер. -
Почему он так сильно сердится?.." "Он боится, что если мы его вернем
обратно, он снова станет старым и больным." "Но это же неправда! Морди, ты
теперь много-много лет будешь почти таким же молодым. До самой смерти, как
мой дедушка. Он просто взял и умер."
"Кто не курит и не пьет, и не пьет, и не пьет, - невесело пропел я, -
тот молоденьким, красивеньким, здоровеньким умрет." "А что в этом плохого? -
смеялся в бороду Бени. - Вот и мой срок скоро подходит. Я просто перейду в
иной мир. Все умирает рано или поздно. Когда приходит срок." "Я был уверен,
что такой болезни как "старость" не существует, - уже втянулся я в разговор.
- Что старость - просто неспособность сопротивляться болезни..." "Увы.
Старость, на самом деле, усталость от жизни, Морди, - серьезно сказал Бени.
- Мне очень хорошо, я прожил счастливую жизнь, но мне сто девятнадцать лет
и..." "А откуда в Израиле знают, - перебила его Эстер, - что сто двадцать
лет - предел? Нам там все желали - до ста двадцати." "В Израиле знают все, -
загадочно произнес Бени. - Кстати, мне там побывать так и не удалось. Но
Моше говорит, что там есть мудрецы-каббалисты, которые знают все..." "А ваши
каббалисты? - смирился я с новой иммиграцией. - Моше сказал, что
отцы-основатели этого... параллельного Израиля тоже были каббалистами."
"Моше сделал непростительную глупость, - помрачнел Бени. - Только потому,
что вы от него узнали о нас так много, мне пришлось перенести шагайку сюда,
а не расстаться с вами на той же поляне, где остались сани, чтобы каждый из
нас мог вернуться без ущерба для другой стороны."
"Моше сделал глупость? - не поверил ушам я. - Я полагал, что в вашем
мире он не из тех, кому свойственно делать глупости..."
"Это тоже как-то связано с воздействием профессора Фликаса, которому он
неосторожно подставился. Вы правы, Морди. Моше принадлежит к числу немногих
наших... как это по-русски... старейшин. Но этот профессор оказался
неожиданно смертельно опасным для любого из нас. Именно поэтому сани с Моше
и Эстер застряли в вашем мире, а он сам не знал, что говорит вам. Но теперь
этого уже не исправить. Вам придется остаться с нами. Насколько я знаю, уж
вам-то,Морди, не привыкать круто менять свою жизнь и один мир на другой. А
вашим друзьям придется этому учиться..."
"Но, если вы такие добрые и безвредные, то кто мешает вам взять с нас
слово чести и все-таки вернуть нас в наш мир. Поймите, даже если мы
расскажем всем о том, что слышали и видели, нам никто просто не поверит..."
"А вдруг поверят? - нахмурился Бени. - Тем более теперь. Ваш внешний
облик... Как вы объясните свою внезапную молодость и здоровье? Всем сразу
станет ясно, что вы побывали там, где возможно омоложение и оздоровление. Да
сюда ринется все человечество за эликсиром молодости, который для
большинства людей дороже золота! Лучшие умы человечества будут работать над
конверсией. Какая гарантия, что люди не проникнут в наш мир, как мы
проникаем в ваш? И отнюдь не только за здоровьем... Пусть не сегодня. Но мы
не желаем видеть тут никого. И - никогда! Поэтому, боюсь, вам придется
смириться с положением превилегированных и дружественных, но пленников,
Морди!"
"Папа, почему он такой расстроенный? - кипятилась Эстер. - Вы его
обижаете на русском языке? Специально, чтобы я не могла его защитить?
Говорите о том же на иврите!" "Эстер, - положил я руку на голову
взволнованной девочки. - меня никто не обижает. Мы просто обсуждаем наши...
дела. А говорить о том же на иврите я, к сожалению, не могу. У меня очень
слабый иврит..." "Но почему? Ты же израильтянин!" "Увы, только по
документам, - перешел я на русский. - На самом деле я просто русский еврей,
которому за все годы жизни в Израиле так не довелось ни работать с
ивритоязычными израильтянами, ни дружить с ними. Они так и остались для меня
непонятными и опасными иностранцами. Поэтому я и вернулся в Россию, которая,
кстати, за эти годы так изменилась, что и русские для меня не менее
непонятны... К счастью, у меня сохранился хоть один язык. Вот видишь, все
это я тебе сейчас рассказываю по-русски, а папа переводит... Я очень люблю
иврит, но, по-видимому, он не полюбил меня. С первого дня я понял, что этот
язык для меня непостижимо сложен. И забросил его, как только понял, что для
той жизни, что у меня сложилась в Израиле, он и не нужен. Очень жаль,
Эстер..." "Вот и оставайся с нами, - нашла она выход. - Я сама буду тебя и
Иру учить ивриту. У нас вы быстро научитесь. Ира уже много слов от меня
знает. Ты сам рассказывал, что приехал в Израиль старый и больной, с плохой
памятью.. А теперь ты молодой и здоровый!"
"Марик! - раздался непривычно звонкий знакомый голос. - Можно тебя на
минутку?"
Все обернулись и заулыбались. А несчастная Ира смущенно жалась, стоя в
дверях тамбура в наскоро обрезанном на плечах и груди своем закрытом платье,
впервые без колготок под ним.
Я нерешительно направился к этой чужой девушке. Она, жалко улыбаясь,
протянула ко мне руки, обняла и завлекла в сумрак жилых помещений.
"Прости меня, милый, - жарко прошептала она. - Я сама не помнила, что
говорила тебе... Ты же для меня... Прости..."
"Не зажигай света, - тихо сказал я в каюте. - Пусть все будет, как
прежде..." "Словно ты и наощупь не заметишь разницы," - счастливо смеялась
она. "А ты?" "О, и я! Пока я не вижу твою розовую рожицу с бородкой, ты мне
очень даже нравишься..."
3.
"Вот она и защитила тебя, как и обещала, - уже
смеялась Ира, когда я пересказал ей разговор с иудейцами. - В конце концов,
ты и мне рассказывал, как оказался в Израиле, словно на чужой планете. И я
тебе так завидовала! Но там у тебя не было ни шагайки, где ты можешь жить у
себя дома, ни твоей верной команды, ни могущественных друзей из аборигенов,
которые тебе обязаны жизнью. Так что они предложили нам всем просто
замечательный выход - эмигрировать и начать жизнь с чистого листа." "А мне
все еще даже и вспоминать страшно о тех конверсиях... Здоровый и
образованный человек превратился в безграмотного глухонемого. Я, который, в
силу своего трудолюбия и трезвости, всю жизнь презирал бездельников-пьяниц,
был раз и навсегда превращен в бездомного безработного! Мою примерную семью
новое для меня общество раздавило и развалило. Только в холодной и
неблагоустроенной Сибири я вернулся к человеческому образу жизни и душой
отдыхал от бесконечного ужаса теплого и богатого Израиля. Я поклялся себе
никогда в жизни, ни бедным, ни богатым,не возвращаться туда даже в гости! Не
иметь дела ни с одним евреем, чтобы не стать причиной пережитого мною ужаса
для другой семьи..."
"Мне трудно осознать, как можно в цивилизованной стране довести
человека до такого морального состояния. Впрочем, все мы на этой шагайке,
каждый по-своему, были искалеченны обществом. То, что ты, при всем твоем "о
мертвых либо хорошо, либо ничего", рассказал мне об Израиле, убеждает меня,
что тебе досталось, в своем варианте, немногим меньше, чем мне в кавказских
заложницах. Зато теперь судьба предоставила нам возможность эмигрировать в
совершенно новый для нас всех мир. И в такой интересный, что у меня дух
замирает от предвкушения новых приключений. Но главное!.. Что мы все там
потеряли? Ничего, кроме новых смертельных опасностей. Бесшабашная храбрость
каждого из нас объяснялась очень просто. И ты, и я, и Толик, и Никита в
разное время произносили одно и то же - мы не боимся ничего и никого потому,
что устали от этой проклятой жизни и только в смерти видим спасение, верно?
Но совсем не исключено, что нас ждало в Сибири и нечто худшее, чем смерть.
Насколько я знаю этих мерзавцев, они нам ни за что не простят Гударова и
прочих! Мне сказали, что в том зимовье остался живой свидетель, которго
потом взяли, обгорелого, и посадили. Так что они уже давно знают, чьи
выстрелы куда надо оборвали жизнь их любимого атамана. А вот мы не знаем,
через кого они это узнали и каким образом на нас охотятся. Раз, два Толя
выстрелит первым, а что потом? Я лично вовсе не хочу снова быть... ими
разрисованной. Я даже тебе не решилась рассказывать, что я пережила, когда
все это проклятый Стасик со мной выделывал по идее Гударова и под его
руководством. И какая у него... какие у них всех при этом были рожи... Как
они все лезли заглянуть мне в глаза... И как меня потом всем
демонстрировали. И кассету этого процесса размножили. Меня знают десятки
самых страшных людей. Я так больше не хочу!! Там, откуда мы пришли, нам
грозят новые беды. Зато пусть попробуют найти меня тут!.. Вот такую, им
назло! Смотри!"
Она включила свет.
4.
"Как это нет связи, слушай? - играл ножом и
горящими глазами черномазый бандит перед лицом Вячеслава Пустового. - Когда
ты натравил проклятую девку на Игорька Гударова, Аслана, Вадика, то у тебя
связь с твоим уебищем была отличная! Говори, где они, куда идут и за чем!
Второй раз ты от нас ничего не спрячешь, буржуй." "Хорошо... Жизнь дороже...
Дело в Дмитровских старателях."
"Слушай, друг... Хитрый, да? А я для тебя тут чурка с глазами, да? Ты
нам говори не то, что мы и без тебя знаем, а правду. Старатель уехал на
аэросанях после того, как при всех отрубил руки твоему профессору, так?"
"Так..." "Шагайка пошла за ним в район Мальцевского ручья, так?" "Так." "И
куда потом девалось уебище вместе со старателем? Мы только что там садились
на вертолете. И кроме стай волков и опрокинутых саней ничего не нашли.
Почему врешь? Куда ты послал садюгу Толяна и твою девку на своей шагайке,
шакал?"
"Не скажешь, где Ирка, - вступил в разговор бородатый рыжий детина, -
он тебе будет отрезать сначала от головы, а потом от туловища все, что
оттуда торчит. Еще лучше, чем дмитровский старатель профессору. Кстати, и
ошибку хирурга мы исправим, - обратился он к профессору, - если ты не будешь
работать на нас. Что? Таквот, он на все согласен, но только не может нам
сказать, куда ты послал шагайку из Мальцевского ручья..."
"Уверяю вас, - и не пытался шевелиться намертво привязанный к столу
Пустовых. - Еще до того, как вы меня похитили, я потерял с ними связь. Потом
Арензон позвонил мне, но обратный звонок снова не удался. Аномалия, вы же
знаете. Там старатели веками исчезали бесследно. Точно так же провалилась в
какую-то дыру и моя шагайка со всем экипажем..."
"Ты с ним согласен?" - обратился черномазый к полумертвому от страха
Фликасу, сидящему в углу. Наручники ему надели прямо на бинты пришитых
кистей. Местный хирург безмерно гордился успехом операции, хотя в глубине
души чувствовал, что тут что-то нечисто - слишком активно шло приживление.
Даже там, где он второпях не успел сшить сосуды и нервы, чего он и делать-то
толком не умел. Сам маг на этот счет от комментариев воздерживался.
Теперь ему предстояла совсем другая операция...
"Он совершенно прав, Казбек Саидович, - льстиво заверещал профессор. -
Иначе зачем Вячеслав Иванович выписал меня из Израиля?.. Но этот старатель
просто опередил меня, и я не успел применить свое искусство в Дмитровке,
когда внезапно встретил его. Теперь я буду работать только на вас." "Не
врет? - мотнул головой Казбек на мага, прикладывая лезвие ножа к щеке
Пустовых. - Или вы все снова вместе обдумали и договорились нас обхитрить,
как тогда, когда везли металл? Клянусь, это будет твоя последняя хитрость,
израильтянин! - метнулся он со своим кинжалом к Фликасу. - Я тебе не
старатель. Я сначала отрежу тебе одну руку, полюбуюсь, тебе дам
полюбоваться, а уже потом вторую. И это будет только начало, шайтан!"
"Посудите сами, можем ли мы в такой ситуации хитрить!.. - хрипел
Пустовых. - Я же сказал. Любой выкуп..."
"Любой выкуп! - заорал рыжий. - Что нам любой твой выкуп вместо мести
за моего лучшего друга Игоря Гударова? Мне нужна та девка, что его добивала
в тайге, ты понял? Стасика нет, так я ей сам рожу так разрисую!.."
"Вах, как плохо, женщин мучить, - проворчал Казбек. - Плохая девка,
конечно, плохо убила Игоря, за это я ее сам зарежу... Зачем рисовать? Я и
Стасу после того, что он с ней сделал, руки не подавал. Где у него было
сердце, когда девку портил, а? Пристрелить ее надо было сразу."
"При ней поспорим, - рыжий уже повернулся к профессору: - Если дыра как
раз там, где сани, ты сможешь нас провести от них к прииску?" "Я могу только
попробовать, Егор Константинович..." "Попробуй, Арнольд Михайлович. Без рук
тебе худо будет на этом свете. Вячеслав Иванович, теперь ты слушай меня
внимательно. Мы сейчас летим на вертолете к саням. Там профессор Фликас
пробует свое искусство. Вокруг будут волки. Я таких еще не видел - лошади!..
Их там Анатолий и твоя шагайка били-не-добили. Ваше спасение только в одном
- мы перейдем сквозь дыру к твоим старателям, шагайке и к девке все вместе.
Потому, что если мы вернемся ни с чем, то и без вас. Вас, обоих, я подвешу
над поляной так, чтобы волки могли вас достать. Но не с первой попытки. Это
будет последнее шоу в вашей жизни. Все понятно, господа? А я выпишу из того
же Израиля другого профессора."
"Уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь, - умоляюще протянул к бандитам
скованные руки маг. - Такого как я в Израиле больше нет... Вячеслав Ива..."
***
"Отлично сработано, Арнольд, - тщетно пытался поднять голову Пустовых,
чтобы взглянуть на упавших на пол палачей. - Главное, чтобы охрана не
услышала. Ты действительно маг!" "Но я же не хотел! - затравленно
оглядывался профессор. - Я не настраивался... Это сработал мой неподотчетный
ужас... Теперь нас обоих убьют. Надо им скорее объяснить... я женечаянно..."
- бросился он к двери. Пустовых не успел его остановить.
В домик, где держали заложников, ворвались двое с автоматами. Их
грозные командиры лежали на грязном полу в жутких позах и не подавали
признаков жизни. Внешние охранники тупо смотрели на синие раздутые лица
удавленников с неестественно далеко вываленными языками.
Фликас снова забился в угол, прижав руки к лицу.
"Автоматы вам не помогут, - тихо и веско сказал Пустовых. - Моему
профессору достаточно еще раз чуть шевельнуться, и он вас обоих тут же
сделает на удивление похожими на Казбека Саидовича и Егора
Константиновича.... Былодва жмурика, а станет четыре, поняли?"
Один из бандитов судорожно закивал.
"Тогда, - командовал Пустовых, - автоматы вон в тот угол, меня
отвязать. Ты ко мне с ножом, а ты - на лавку, руки на затылок. Осторожнее
режь веревки, козел. Арнольд Михаилович, ты готов?"
"Всегда готов! - звонко рявкнул оживший маг, принимая профессиональную
стойку. - Пусть он вас только поцарапает! Я ему оставлю на спине такой
медвежий след, что когти свитер спереди пропорют..."
"Я осторожно! - крикнул бандит, содрогаясь. - Зачем медвежий?.."
"У кого ключи от наручников?" - приседал и махал руками Вячеслав
Иванович, разминая затекшие мышцы и не выпуская из рук автомата. Один из его
пленников метнулся было к телу Казбека, но тут же вернулся на лавку после
оглушительной очереди со свистом пуль поверх его головы. Воздух в комнате
стал сизым и горьким от порохового дыма. Второй таращился и сплевывал
посыпавшиеся со стены щепки.
"Ты что? - кричал первый. - Я ж ключ тебе дать хотел..." "Попробуй еще
раз." "Так не стреляй, псих..."
"Теперь открой наручники профессору."
"Нет!! Я его больше твоего автомата боюсь..."
"Ладно. Тогда ты."
Второй, не глядя на лицо ошеломленного собственным могуществом Фликаса,
отпер наручники и передал их миллионеру, поспешно вернувшись на место.
"Ты умеешь управлять вертолетом? - спросил Пустовых первого. Тот
судорожно кивнул. - Полетим сначала на прогулку туда, где вы нашли сани, а
потом вместе домой. Только без шуток. В случае чего, я и сам долечу куда
надо. Приходилось."
"Вячеслав Иванович, - неожиданно заплакал второй. - Да мы же вообще
никакие не бандиты. Мы - летуны. Нас наняли... Я лично и стрелять-то из
автомата не умею. А Петя и подавно."
"Отлично, - переглянулся с магом Пустовых. - Там решим, что с вами
делать. Я вообще не злопамятный. Просто я злой и память у меня хорошая.
Шучу. Будете себя прилично вести, я вас еще и на работу к себе возьму. И
платить буду больше, чем вот эти. В конце концов, вы оба ничего плохого мне
еще не сделали."
Летчики радостно закивали, а потом стали наперебой жать протянутую руку
Пустовых. На Фликаса они и взглянуть боялись. Впрочем, и он держался от них
подальше.
***
Вертолет глубоко погрузился при посадке в сугробы на поляне. Волки
тотчас начали свой грозный хоровод серых теней, сужая смертоносную спираль.
Ветер от несущего винта раскачивал лежащий на боку сломанный снегоход.
"Ну, Арнольд Михайлович, - нетерпеливо оглядывался Пустовых, стоя с
профессором чуть не по пояс в снегу. - Чувствуете дыру?"
"Вячеслав Иванович... Я после всех этих потрясений вообще ни о какой
дыре и думать не могу. Вот мы с вами вышли, а... они остались. Сейчас
возьмут и улетят... А мы останемся на съедение этим кошмарным зверям." "Не
посмеют взлететь. У меня автомат." "Еще хуже... Тогда все тут и останемся...
Давайте вернемся сюда уже на вашем вертолете, с охраной."
"Но чувствуете хоть что-нибудь?"
"Фанатик! - взорвался маг. - Я же тебе ясно сказал. Ничего я тут от
страха не чувствую... Мое искусство - мозговая деятельность, идиот!.. Я не
могу... если я волнуюсь..." "Ну уж и не можешь! А кто монстров загасил от
страха? Ладно! Согласен. Эй, как вы там? Взлетим? А то мы по брюхо сели.
Шасси на два метра под снегом." "Взлетим, хозяин, - преданно откликнулся
пилот. - Снег-то мягкий. Не засосет... И не с таких полян взлетали."
Пустовых не сразу понял свою ошибку, когда протянул к открытой двери
вертолета руки с автоматом, который им ничего не стоило выдернуть и спокойно
улететь. Но это действительно были уже не бандиты, а снова летчики. Его
подняли в кабину за автомат. Потом за обе искалеченные руки, стараясь