Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 3 и 4)

   -- По-моему, ты сейчас говоришь, как маньячка... Везение семьи! Почему ты не идешь к цыганам, пусть тебя просветят, нацепи амулет на грудь и дело с концом!
   -- Не нужны мне никакие цыгане. Если бы я не встретилась с Тедди Бойланом и он не трахнул меня, разве Том запалил бы крест на холме? Как ты думаешь? Разве его прогнали бы из города, как преступника, если бы на моем пути не оказалось Тедди Бойлана? Неужели ты считаешь, что он стал бы таким, какой он сейчас, если бы по-прежнему жил в Порт-Филипе вместе со всей своей семьей?
   -- Может, и не был,-- признал Рудольф.-- Но обязательно возникло бы что-нибудь еще у него на пути.
   -- Ничего другого так и не возникло. Был только один Тедди Бойлан, трахавший его сестру. Ну а что касается тебя...
   -- Я знаю все, что мне необходимо знать о себе,-- опередил ее Рудольф.
   -- На самом деле? Ты считаешь, что смог бы учиться в колледже, если бы Тедди Бойлан не платил бы за учебу деньги? Ты полагаешь, что ты одевался бы так, как ты одеваешься сейчас, что проявлял бы точно такой, как сейчас, интерес к деньгам, к успеху, знал бы, каким образом и кратчайшим путем всего этого добиться без Тедди Бойлана? Неужели ты уверен, что нашелся еще человек, кто-то другой, кроме Тедди Бойлана, который стал бы водить тебя на веревочке в картинные галереи, проявлял к тебе интерес все годы учебы, внушил бы тебе чувство уверенности в себе? -- Она залпом допила второй мартини.
   -- О'кей,-- беззлобно отозвался Рудольф.-- Я воздвигну памятник в его честь.
   -- Может, и следовало бы это сделать. Теперь ты, несомненно, можешь себе такое позволить, когда в твоем распоряжении деньги жены...
   -- Это удар ниже пояса,-- сердито бросил Рудольф.-- Ты знаешь, у меня не было ни малейшего представления о...
   -- Ну вот об этом я и говорю,-- перебила его Гретхен.-- Твой чисто джордаховский ужас был превращен в нечто иное твоим везением.
   -- Ну а что ты скажешь о своем чисто джордаховском ужасе?
   Тон Гретхен сразу изменился. Пропала резкость, запал, лицо стало печальным, более мягким, моложе.
   -- Когда я жила с Колином, я не была такой ужасной.
   -- Я знаю.
   -- Я уже и не надеюсь встретить кого-нибудь, похожего на Колина.
   Рудольф коснулся ее руки, и внезапно приступ его гнева прошел.
   -- Обязательно встретишь,-- убежденно произнес он.-- Сейчас ты мне, конечно, не поверишь, но так оно будет.
   -- Нет, не поверю.
   -- И чем ты собираешься заниматься? Будешь сидеть вот так и лить слезы?
   -- Собираюсь продолжить учебу.
   -- Учебу? -- не веря собственным ушам, переспросил Рудольф.-- В твои-то годы?
   -- На вечернем отделении,-- пояснила Гретхен.-- В Калифорнийском университете. В Лос-Анджелесе. Я смогу жить дома и присматривать за Билли. Я уже обратилась в университет, была на собеседовании, они готовы меня принять.
   -- Что же ты там будешь изучать?
   -- Только не смейся!
   -- Сегодня я уже ни над чем не смеюсь,-- серьезно ответил Рудольф.
   -- Идею мне подсказал отец одного мальчика, ученика в классе Билли,-стала рассказывать Гретхен.-- Он -- психиатр.
   -- Боже праведный! -- воскликнул Рудольф.
   -- Я вижу, тебе все же везет. Ты еще способен произнести "Боже праведный!", когда слышишь слово "психиатр".
   -- Прости меня.
   -- Он несколько раз в неделю работает по совместительству в клинике с непрофессиональными психоаналитиками, у которых нет медицинской степени, но они самостоятельно изучали психоанализ, сами подвергались ему и имеют лицензию на лечение случаев, не требующих глубоких знаний психиатрии: групповая истерия; умные дети, отказывающиеся учиться писать и читать, или злые, деструктивные детишки из неблагополучных семей, которые ушли в самих себя, подавлены; девушки, ставшие фригидными из-за религиозного воспитания или из-за психической травмы, полученной в детстве, и из-за этого у них постоянно ужасные сцены на грани развода с мужьями; дети негров и мексиканцев, которые значительно позже других начинают посещать школу и никак не могут догнать по развитию других учеников и в результате утрачивают собственное "я"...
   -- Таким образом,-- пришел к выводу Рудольф, внимательно ее выслушав,-ты намерена взяться за решение негритянской, мексиканской проблем, религиозных проблем, полагаясь только на собственные силы и на клочок бумаги, выданный тебе университетом, и...
   -- Я постараюсь решить только одну проблему,-- перебила его Гретхен,-может, от силы две, или, может, целую сотню. И в то же время я буду решать и свою собственную проблему. Я буду постоянно занята и делать что-то полезное.
   -- Не заниматься бесполезной чепухой, как твой брат,-- с горечью сказал Рудольф, чувствуя себя уязвленным ее словами.-- Ведь именно это ты хотела сказать?
   -- Вовсе нет,-- возразила Гретхен.-- Ты делаешь что-то весьма полезное, но по-своему... И поэтому не мешай мне делать то, что я хочу, и быть полезной по-своему.
   -- И сколько времени тебе потребуется на все это?
   -- Два года минимум, чтобы получить ученую степень. Потом -углубленное изучение психоанализа...
   -- Ты никогда не закончишь,-- предостерег он ее,-- найдешь мужчину и...
   -- Может быть,-- не стала возражать Гретхен.-- Правда, весьма сомнительно, но все может быть...
   С покрасневшими от слез глазами в комнату вошла Марта и сообщила, что ланч готов. Гретхен поднялась наверх за Билли и Томасом. Вскоре вся семья сидела в столовой. Все были удивительно внимательны по отношению друг к другу и вежливо говорили: "Пожалуйста, передай мне горчицу", "Благодарю тебя!" или: "Нет, думаю, мне вполне достаточно".
   После ланча они сели в машину и выехали из Уитби в Нью-Йорк, оставляя умерших.
   К отелю "Алгонкин" они подъехали чуть позже семи. Гретхен с Билли остановились там, потому что в квартире Рудольфа, где его ждала Джин, была только одна спальня. Рудольф предложил Гретхен и Билли пообедать вместе с Джин, но Гретхен отказалась -- не такой день, чтобы знакомиться со своей невесткой. Рудольф пригласил Тома, но тот отказался, ссылаясь на то, что у него, мол, свидание.
   Билли вылез из машины, за ним -- Томас. Он обнял мальчика за плечи.
   -- У меня тоже есть сын, Билли,-- сказал он.-- Правда, совсем еще маленький. Вот когда он вырастет и станет похожим на тебя, я смогу им гордиться.
   Впервые за последние три дня Билли улыбнулся.
   -- Том,-- сказала Гретхен, стоя под "козырьком" отеля.-- Мы когда-нибудь с тобой увидимся?
   -- Конечно,-- заверил ее Томас.-- Я знаю, где тебя найти. Я сам тебе позвоню.
   Гретхен с сыном вошли в отель. Носильщик нес за ними их два чемодана.
   -- Я возьму такси, Руди,-- сказал Томас.-- Тебе нужно поторапливаться, ведь молодая жена ждет.
   -- Мне хочется выпить...-- признался Рудольф.-- Может, зайдем в бар, и...
   -- Нет, спасибо. Я тороплюсь,-- отказался Томас. Через плечо Рудольфа он смотрел на оживленное уличное движение на Шестой авеню.
   -- Том,-- сказал Рудольф.-- Мне нужно поговорить с тобой.
   -- Мне казалось, что мы вволю наговорились и говорить нам больше не о чем,-- возразил Томас. И хотел было остановить проезжавшее мимо такси, но водитель ехал в парк.-- О чем тебе еще говорить со мной?
   -- Ты считаешь, что не о чем? -- сорвался Рудольф.-- На самом деле? А вот что я тебе скажу: к концу сегодняшнего биржевого дня у тебя около шестидесяти тысяч долларов на счету! Может, такое сообщение заставит тебя изменить мнение?
   -- Да ты, я вижу, большой шутник, Руди,-- откликнулся Томас.
   -- Пошли в бар. Я не шучу.
   Удивленный Томас послушно пошел за Рудольфом в бар.
   Официант принес им виски.
   -- Ну, слушаю,-- сказал Томас.
   -- Ты помнишь о тех пяти тысячах долларов, черт бы их побрал? Ну, о тех, которые ты мне тогда отдал. Помнишь?
   -- Ах, эти чертовы деньги. Ну, помню.
   -- Ты сказал, что я волен делать с ними все, что хочу,-- продолжал Рудольф.-- Кажется, я точно запомнил твои слова: "Помочись на них, истрать на своих баб, отдай на нужды твоего любимого фонда благотворительности"...
   -- Да, вполне похоже на меня,-- широко ухмыльнулся Томас.
   -- Так вот. Я вложил их в дело.
   -- Ты -- человек башковитый в отношении бизнеса. Еще когда был пацаном.
   -- Я вложил эти деньги в дело на твое имя, Том,-- подчеркнул Рудольф.-В свою компанию. До настоящего времени больших дивидендов не было, но я постоянно все время пускал их в оборот. Твои акции уже в четыре раза покрыли свой номинал, и их ценность все растет и растет. Короче говоря, в настоящий момент у тебя капитал в шестьдесят тысяч долларов в акциях.
   Томас большими глотками судорожно допил стакан. Закрыв глаза, долго тер их пальцами.
   -- Сколько раз за последние два года я пытался найти тебя! -- продолжал Рудольф.-- Но телефонная компания сообщила мне, что твой телефон отключен, а когда посылал письма по твоему старому адресу, все они возвращались с припиской: "Адресат выбыл в неизвестном направлении". А мама, пока не попала в больницу, никогда мне не говорила, что вы переписываетесь. Я читал спортивные страницы в газетах, но, судя по их сообщениям, ты исчез бесследно.
   -- Я вел свою кампанию на Западе,-- сказал Томас, открывая глаза.
   Перед его взором салон утратил свои четкие очертания.
   -- Вообще-то я был доволен, что не смог тебя найти,-- признался Рудольф.-- Я знал, что стоимость акций будет и дальше расти, и я боялся, что ты не сумеешь преодолеть соблазн и распродашь их преждевременно. Я и сейчас не советую тебе продавать их.
   -- То есть ты хочешь сказать мне, что завтра я могу куда-то пойти, сообщить, что у меня есть акции, что я хочу их загнать, и найдется такой покупатель, который немедленно выложит мне за них шестьдесят тысяч баксов наличными?
   -- Я же сказал, что не советую тебе...
   -- Руди,-- сказал Томас, не слушая его.-- Ты просто отличный парень! И, может, мне нужно взять обратно все свои оскорбительные слова в твой адрес, произнесенные мною за последние два года? Но в данный момент я не слушаю ничьих советов. Я хочу только одного: дай мне адрес того учреждения, куда я могу прийти и где меня ждет этот парень, готовый выложить за мои акции шестьдесят тысяч долларов наличными.
   Рудольф, понимая, что спорить с ним бесполезно, сдался. Написал на клочке бумаги адрес офиса Джонни Хита, протянул его Томасу.
   -- Поезжай туда завтра же,-- сказал он.-- Я позвоню Хиту. Он будет тебя ждать. Только, прошу тебя, Том, будь благоразумным.
   -- Обо мне не беспокойся, Руди. Начиная с этого момента я буду таким благоразумным, что ты меня и не узнаешь.-- Томас заказал еще по стаканчику. Он поднял руку, чтобы позвать официанта. Пола его пиджака распахнулась, и Рудольф увидел за его поясом рукоятку револьвера. Но он ничего ему не сказал. Он сделал для брата все, что мог. Больше он уже ничего не сможет для него сделать.
   -- Подожди меня минутку, а? Мне нужно срочно позвонить.
   Томас вышел в холл отеля, отыскал телефон-автомат, в справочнике нашел телефон компании "Транс Уорлд Эрлайнс"1. Набрав номер, осведомился у девушки в справочной, какие самолеты и каким рейсом отправляются завтра в Париж. Она сообщила, что есть самолет, вылетающий в восемь вечера.
   -- Не нужно ли зарезервировать для вас билеты? -- спросила она.
   -- Нет, благодарю вас,-- ответил Томас. Потом набрал номер общежития Ассоциации молодых христиан. Дуайер долго не брал трубку, и Томас уже со злости хотел было повесить трубку и забыть о Дуайере.
   -- Хелло! -- послышался наконец голос Дуайера.-- Кто это?
   -- Том. Слушай меня внимательно...
   -- Том! -- радостно воскликнул Дуайер.-- Неужели это ты? А я здесь так волнуюсь, так переживаю, все жду звонка от тебя. Боже, я уже думал, тебя нет в живых!
   -- Не заткнешься ли на минутку...-- осадил его Том.-- Послушай, что скажу. Завтра вечером с аэропорта Айдлуайлд вылетает самолет компании TWA в Париж. Ты должен прибыть туда к кассе предварительной продажи билетов в шесть тридцать. С багажом, как полагается. Понял?
   -- Ты хочешь сказать, что ты заказал для нас билеты на самолет?
   -- Нет, пока не заказал.-- Томас искренне в душе желал, чтобы Дуайер не очень сильно перевозбуждался.-- Мы их купим на месте. Для чего светиться моему имени в списке пассажиров целый день?
   -- Конечно, конечно, Том, понимаю.
   -- Будь на том месте, где я сказал. Вовремя.
   -- Обязательно буду. Не беспокойся.
   Томас повесил трубку.
   Он вернулся к столику, настоял на том, чтобы заплатить за выпивку их обоих.
   На улице, залезая в подъехавшее такси, крепко пожал руку брата.
   -- Послушай, Том,-- сказал Рудольф.-- Давай как-нибудь пообедаем на этой неделе. Я хочу тебя познакомить с моей женой.
   -- Замечательная идея,-- откликнулся Томас.-- Я позвоню тебе в пятницу.
   Сев в машину, он сказал водителю:
   -- Угол Четвертой авеню и Восемнадцатой улицы.
   Он удобно развалился на сиденье в такси, прижимая к груди бумажный пакет с вещами. Надо же, когда у тебя в кармане шестьдесят тысяч долларов, все приглашают тебя на обед. Даже родной братец.
   * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   1963 год
   Шел дождь, когда Гретхен подъехала к дому, и не просто дождь, а настоящий тропический ливень, калифорнийский ливень. Упругие струи прибивали к земле цветы, словно серебряные пули, отскакивали рикошетом от черепичных крыш, потоки жидкой грязи с отутюженных бульдозерами холмов скатывались на огороды и в бассейны. Колина уже два года нет в живых, но она по-прежнему машинально заглядывает в открытый гараж: нет ли там его машины.
   Бросив свои книги в "форде" 1959 года выпуска, она поспешила к входной двери. До нее всего-то несколько ярдов, но ее волосы под дождем тут же промокли насквозь. Забежав в дом, она сняла пальто, стряхнула воду с волос. Сейчас всего четыре тридцать, еще день, но в доме было темно, и она включила свет в прихожей. Билли на уик-энд ушел с друзьями в поход на горную гряду Сьерра, и теперь ей только оставалось надеяться, что погода в горах лучше, чем здесь, на побережье.
   Гретхен порылась в почтовом ящике. Счета, рекламные проспекты, письмо из Венеции, почерк -- Рудольфа.
   Она пошла в гостиную, включая повсюду на ходу свет. Сбросив мокрые туфли, налила себе виски с содовой, уселась на кушетке, поджав под себя ноги,-- все же здесь тепло и уютно, в этой ярко освещенной теперь комнате. Ей уже не чудились, как прежде, тревожные шорохи теней из темных углов комнаты. Тяжбу с бывшей женой Колина, это настоящее сражение, она выиграла и теперь из этого дома никуда не уедет.
   Суд постановил выплачивать ей временное материальное пособие от штата до окончательного определения размеров состояния Колина, и теперь она уже не зависела в финансовом отношении от Рудольфа.
   Она открыла его письмо. Какое длинное! Когда он был в Америке, то предпочитал звонить по телефону, а теперь вот, когда путешествует по Европе, привык к услугам почты. По-видимому, у него сейчас очень много свободного времени, так как он пишет ей довольно часто. Она получала от него письма из Лондона, Дублина, Эдинбурга, Парижа, Сен-Жан-де-Луза, Амстердама, Копенгагена, Женевы, Флоренции, Рима, Искьи, Афин, а также из крошечных гостиниц в городках, о которых никогда и не слышала, где они с Джин останавливались всего на одну ночь.
   "Дорогая Гретхен,-- читала она.-- В Венеции идет дождь, а Джин ушла, чтобы нащелкать снимков. Она утверждает, что такая погода -- самая лучшая, чтобы прочувствовать до конца Венецию: кругом одна вода, снизу вода, сверху вода. Я же уютно устроился в отеле и меня не тянет к искусству. Джин одержима идеей сделать серию фотографий о людях, находящихся в тяжелых жизненных обстоятельствах. Старость, жизненные невзгоды, а особенно то и другое вместе, утверждает она, раскрывают характер страны лучше, чем что-либо другое. Я даже не пытаюсь с ней спорить. Лично я предпочитаю видеть красивых молодых людей, сидящих на ярком солнце, но я ведь только ее муж-филистер.
   Я до конца наслаждаюсь сладкими плодами ничегонеделания. После стольких лет суеты и тяжкого труда я обнаружил в самом себе счастливого, склонного к лени человека, которому довольно лицезреть и два шедевра в день, а потом приятно затеряться в чужом городе, часами просиживать за столиком в кафе, как какой-нибудь француз или итальянец, притворяться, что я что-то смыслю в искусстве, торговаться с владельцами художественных галерей из-за новых картин современных художников, о которых пока никто никогда и не слышал, чьи картины, вероятно, превратят мою гостиную в Уитби в комнату ужасов, когда я вернусь с этой коллекцией домой.
   Как это ни странно, несмотря на страсть к путешествиям, несмотря на то, что папа родом из Германии и, по-видимому, в нем было столько же немецкого в характере, сколько и американского, у меня нет никакого желания посетить Германию. Джин там была, но тоже не сильно рвется снова туда. Она говорит, что Германия слишком похожа на Америку, буквально во всем. Приходится поверить ее мнению по этому поводу.
   Она для меня -- самая дорогая женщина на свете, и я стал ужасным подкаблучником, ношу ее фотоаппараты, чтобы не лишиться ни одного приятного мгновения в ее компании, когда она рядом. Если, правда, не идет дождь. У нее такой острый глаз, и благодаря ей за эти шесть месяцев я узнал о Европе куда больше, чем смог бы узнать сам лет за шестьдесят, и куда больше понял. Но у нее нет абсолютно никакого литературного вкуса, она даже газет не читает, театр навевает на нее скуку, так что мне приходится заполнять эти пробелы в ее образовании. Она еще отлично водит наш маленький "фольксваген", так что у меня появляется шанс помечтать в дороге, полюбоваться достопримечательностями Альп или долиной Роны, не беспокоясь о том, что мы свалимся в пропасть. Мы с ней заключили пакт. Она ведет машину утром, а за ланчем выпивает бутылку вина. Я берусь за руль во второй половине дня, трезвый, а пью -- вечером.
   Мы не останавливаемся в роскошных, фешенебельных местах, как тогда, во время нашего медового месяца, потому что, по ее словам, теперь все это -реальность, никакая не фантазия. Нас здесь ничто не стесняет. Она свободно, запросто разговаривает со всеми, а с моими знаниями французского, ее -итальянского, и, учитывая, что почти все здесь понимают по-английски, мы сразу же завязываем дружбу с самыми разнообразными людьми -- виноделом из Бургундии, массажисткой с биаррицкого пляжа, игроком в регби из Лурда, художником-модернистом, со множеством священнослужителей, рыбаками, с актером, снимающимся в эпизодах во французских фильмах, старыми английскими леди, путешествующими на туристических больших автобусах, бывшими коммандос английской армии, американскими солдатами, служащими в Европе, с членом парижской палаты депутатов, который уверяет, что у мира осталась всего только одна реальная надежда -- это Джон Фитцджералд Кеннеди.
   Англичане такой народ, который просто нельзя не любить. Не всех, правда. По-моему, все они ослеплены победой в войне, но еще не понимают этого. Но что-то случилось с государственными рычагами власти после того, как они выиграли войну, отдав ради этого свою последнюю унцию крови и все свое мужество за победу в войне, они отдали плоды завоеванного мира немцам. Я, конечно, не хочу, чтобы немцы или кто-то еще умирали от голода, но англичане имеют право рассчитывать на лучшую жизнь в этом мире, по крайней мере, на такой же комфорт, как и их заклятый враг, после того, как смолкли пушки. Мне кажется, в этом есть вина и Америки. Чем бы ты сейчас ни занималась, сделай все возможное, чтобы Билли мог взять все от Европы до того, как ему исполнится двадцать, она пока еще остается Европой и не превратилась в Парк-авеню, или в университет Южной Калифорнии, или в Скарздейл, или в Гарлем, или в Пентагон. Может, такие вещи нам и на пользу, по крайней мере некоторые из них, но если такое произойдет с Римом, Парижем или Афинами, то будет весьма и весьма прискорбно.
   Я посетил Лувр, Рейксмюсеум в Амстердаме, Прадо в Мадриде, видел львов на острове Делос, золотую маску в Афинском музее, и если бы я больше ничего не видел в жизни, если бы вдруг оглох, утратил дар речи, любовь, то все это стоило бы тех шести месяцев моей жизни, которые я на все это затратил".
   Зазвонил телефон. Гретхен, отложив в сторону письмо, подошла к аппарату. Звонил Сэм Кори, старый монтажер, работавший с Колином над всеми тремя его картинами. Он регулярно звонил трижды в неделю, иногда приглашал ее в студию, на просмотр нового фильма, который, по его мнению, мог вызвать у нее интерес. Ему пятьдесят пять, он женат, брак его прочен, и ей всегда было приятно проводить время в его компании. Он остался единственным из всех когда-то окружавших Колина людей, с которым она до сих пор поддерживала добрые, сердечные отношения.
   -- Гретхен,-- сказал Сэм,-- сегодня у нас просмотр одной из картин "новой волны"1, нам прислали ее из Парижа. Давай посмотрим, а потом вместе поужинаем.
   -- Прости, Сэм, но сегодня не могу,-- ответила Гретхен.-- Ко мне должен прийти сокурсник, нам нужно будет вместе позаниматься.
   -- Ах эти школьные денечки, школьные денечки,-- забрюзжал Сэм.-Дорогие школьные денечки.
   Он бросил школу в девятом классе и с пренебрежением относился к высшему образованию.
   -- Может, в другой раз, Сэм?
   -- Конечно,-- подхватил он.-- А твой дом случайно еще не смыло с холма, а?
   -- Боюсь, что такое может произойти в любую минуту.
   -- Калифорния -- о чем тут говорить...
   -- В Венеции тоже идет дождь,-- сообщила ему Гретхен.
   -- Как тебе удается раздобыть такую сверхсекретную информацию?
   -- Просто я читаю сейчас письмо от своего брата Рудольфа. Он -- в Венеции. И там идет дождь.
   Сэм встречался с Рудольфом, когда они с Джин гостили у нее неделю. После, делясь с ней своими впечатлениями, он утверждал, что Рудольф -нормальный парень, только явно чокнулся на своей жене.
   -- Когда будешь ему писать,-- продолжал Сэм,-- спроси, не хочет ли он вложить пять миллионов в одну небольшую, недорогую картину, которую я собираюсь делать в качестве режиссера.
   Сэм долго крутился возле очень состоятельных людей в Голливуде и искренне верил, что если существует такой человек, у которого на счету в банке лежит больше ста тысяч долларов, то он существует только ради того, чтобы его ободрали как липку. Если только, само собой, у него нет таланта. А Сэм признавал талант только у людей, которые могли и умели делать фильмы.
   -- Думаю, что он придет в восторг от твоего предложения,-- сказала Гретхен.
   -- Много не пей, бэби,-- сказал он и повесил трубку.
   Сэм был самым спокойным человеком из всех, которых она знала. За годы работы на студии он без особого ущерба для себя прошел через все штормы самолюбивых темпераментов и сохранил полную безмятежность. Он великолепно знал свое дело, через его руки проходили тысячи миль кинопленки, он вылавливал огрехи, исправлял серьезные ошибки, допущенные другими, никогда никому не льстил, всегда доводил до ума порученный ему материал, бросал работу над картинами, если их создатели становились просто невыносимыми, приноравливался от одного стиля творчества к другому с завидной невозмутимостью, как истинный художник, как настоящий профессионал. Сэм всегда хранил верность тем режиссерам, которых он считал настоящими профессионалами, преданными своему киноремеслу, старательно, ревностно доводящими картину до совершенства. И продолжал с ними работать, даже если случались провалы. Он видел некоторые спектакли Колина в театре, а когда ее муж приехал в Голливуд, сам нашел Колина и сказал, что хочет работать с ним. Скромный, но уверенный в себе Сэм был уверен, что новый режиссер будет ему благодарен за его опыт и их сотрудничество наверняка будет плодотворным.
   После смерти Колина у Сэма был продолжительный разговор с Гретхен о ее будущем. Он предупредил ее, что если она собирается ничего не делать, лишь слоняться по Голливуду, чувствуя себя только вдовой знаменитого режиссера, то ее жизни не позавидуешь. Он часто видел ее с Колином, когда тот делал свои фильмы, он был его монтажером и, конечно, не мог не заметить, что Колин считался с ее мнением, и не без причины.
   Он однажды предложил ей поработать с ним, обещал обучить ее всему, что сам знал в кинобизнесе. "Для одинокой женщины, такой, как ты,-- лучшего места в городе, чем монтажная, и не придумаешь",-- говорил он. Там она не будет чувствовать себя одинокой, не будет думать, что кому-то надоедает, не будет бросать вызов чьему-то эго, у нее появится постоянное занятие, работа на каждый день, ну примерно как выпекание пирога каждый день.
   Тогда она ничего ему не сказала, только поблагодарила, потому что ей не хотелось даже в такой незначительной мере пользоваться к своей выгоде высокой репутацией Колина, и поэтому подала заявление о приеме ее в университет. Но потом, после каждого разговора с Сэмом, она стала сомневаться: "Не поторопилась ли я со своим решением". В университете вокруг нее -- сплошь молодые люди, они все слишком подвижны, быстры, их интересуют такие вещи, которые ей кажутся абсолютно бесполезными, они переваривают за считанные часы горы информации и либо усваивают ее, либо отбрасывают за ненужностью, а ей приходится неделями осваивать такой же по объему материал.
   Гретхен снова подошла к кушетке, подняла письмо Рудольфа. Венеция, вспомнила она, Венеция. С женой, которая, по счастливой случайности, оказалась богачкой. Снова Рудольфу везет.
   "До меня доходят тревожные слухи из Уитби,-- читала она дальше.-Старик Калдервуд относится весьма недоброжелательно к моей версии Великого Турне, и даже Джонни, с его пуританской душой, с гладким, как скорлупа яйца, лицом развратника деликатно мне намекает, что мои каникулы слишком затянулись. По правде говоря, я не считаю свое путешествие каникулами, но, должен признаться, я еще никогда в жизни не проводил так прекрасно время, что бы они ни говорили, но здесь я продолжаю свое образование, образование, которое, когда я закончил колледж, не смог продолжить, потому что не мог заплатить за него из-за своей бедности, и вынужден был работать в магазине.