Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 3 и 4)

   Каждый раз, когда Рудольф нажимал кнопку звонка у двери, он подавлял в себе острое чувство брезгливости. Полуразвалившееся строение в заброшенном квартале, в котором явно обитали либо обреченные на скорую смерть старики, либо же молодые изгои.
   Шаркающий ногами, сгорбленный старик с растрепанными волосами открыл перед ним облупившуюся дверь цвета засохшей крови. Из мрака коридора он уставился своими близорукими глазами на Рудольфа, стоявшего на крыльце на жарком сентябрьском солнце. Даже на расстоянии Рудольф чувствовал, как от него разит затхлой плесенью и мочой.
   -- Дома ли мистер Шульц? -- спросил Рудольф.
   -- Четвертый этаж, в конце коридора,-- ответил старик, отступая на шаг, чтобы пропустить Рудольфа.
   Поднимаясь по лестнице, Рудольф понял, что разит не только от старика, так провонял весь дом. По радио где-то передавали испанские мелодии, какой-то толстый, обнаженный по пояс человек сидел на верхней ступеньке второго пролета, уронив голову себе на руки. Он даже не посмотрел на Рудольфа, когда тот протискивался между ним и перилами.
   Дверь в комнату на четвертом этаже была открыта. Здесь, под самой крышей, стояла ужасная жара. Рудольф сразу узнал человека, которого ему представил Томас в раздевалке в Куинсе. Шульц сидел на неубранной кровати, на грязных простынях, уставившись в стену в трех футах от него.
   Рудольф постучал о дверную раму. Шульц медленно, словно через силу, повернул к нему голову.
   -- Что вам угодно? -- спросил он. Голос у него хриплый, враждебный.
   Рудольф вошел.
   -- Я -- брат Тома Джордаха,-- сказал он, протягивая руку.
   Шульц тут же спрятал свою за спину. На нем была пропитанная потом нижняя рубашка. Живот выпирал, как баскетбольный мяч. Он непрерывно двигал челюстями, словно ему мешали плотно пригнанные пластинки во рту. Одутловатое лицо, совершенно лысый.
   -- Я никому не пожимаю руки, извините,-- сказал Шульц.-- Из-за артрита.
   Он не предложил Рудольфу сесть. В любом случае садиться было негде, только рядом с ним на кровать.
   -- Я не желаю слышать даже имени этого сукина сына,-- продолжил Шульц.
   Рудольф вытащил из бумажника две двадцатидолларовые купюры.
   -- Вот. Он просил передать вам это.
   -- Положите на кровать.-- Безразличное выражение на его мертвенном, хищном лице не изменилось.-- Он должен мне полторы сотни.
   -- Завтра же попрошу его выслать остальные,-- сказал Рудольф.
   -- Давно пора, черт бы его побрал,-- проворчал Шульц.-- Что теперь ему нужно от меня? Что, снова кого-нибудь изуродовал?
   -- Нет,-- ответил Рудольф.-- С ним все в порядке.
   -- Очень жаль,-- сказал Шульц.
   -- Он просил меня узнать у вас, идет ли еще дым? -- Какие-то странные слова, ему было непривычно их произносить.
   Лицо у Шульца вдруг стало хитрым, каким-то таинственным, и он старался не смотреть прямо на Рудольфа.
   -- Вы уверены, что завтра он вернет мне долг?
   -- Абсолютно,-- заверил его Рудольф.
   -- Ну-у,-- протянул Шульц.-- Больше дыма нет. Вообще больше ничего нет. Эта толстая задница Куэйлс не выиграл ни одного поединка после того, как ваш засранец-братишка разделался с ним. У меня тогда был реальный шанс надежно заработать на нем. Хотя итальянцы могли обмануть и лишить меня моей доли. А ведь это я нашел Куэйлса, это я привел его на ринг. Нет, дыма уже нет. Кто уже умер, кто сидит за решеткой. Никто, по сути дела, и не помнит имени вашего братца. Может разгуливать по Пятой авеню во главе колонны на параде в честь Дня Колумба1, и никто не тронет его и пальцем. Можете сообщить ему об этом. Скажите ему, что моя новость стоит гораздо больше ста пятидесяти долларов.
   -- Скажу, мистер Шульц, обязательно передам.-- Рудольф старательно изображал, что ему якобы понятно, о чем идет речь.-- У меня еще один вопрос...
   -- Не много ли вопросов за такие деньги?
   -- Он хочет знать, как там его жена.
   Шульц рассмеялся.
   -- Эта проститутка? -- спросил он, выговаривая каждое слово по слогам.-- Ее фотография попала в газету. В "Дейли ньюс". Причем дважды. Ее задержали за приставания к мужчинам в барах. Репортеру она назвалась Терезой Лаваль. Чтобы подумали, что речь идет о француженке. Но я-то сразу узнал эту сучку. Все они -- б... все, до последней. Я мог бы рассказать вам многое, мистер...
   -- Не знаете ли вы, где она живет? -- Рудольфу совсем не улыбалось проторчать весь день в этой жаркой, вонючей комнате, выслушивая мнение Шульца о женщинах.-- И где их сын?
   Шульц покачал головой:
   -- А кто знает? Я не знаю толком, где сам живу. Надо же, Тереза Лаваль, француженка.-- Он снова засмеялся.-- Тоже мне француженка!
   -- Благодарю вас, мистер Шульц,-- сказал Рудольф.-- Больше не буду вас беспокоить.
   -- Ничего страшного. Очень рад был побеседовать с вами. Вы на самом деле пришлете мои деньги завтра утром?
   -- Гарантирую.
   -- На вас такой дорогой костюм,-- сказал Шульц.-- Но это все же еще не гарантия.
   Рудольф вышел, а Шульц так и остался сидеть на своей кровати, в жаркой комнате, покачивая головой. Даже Пятьдесят третья улица теперь показалась Рудольфу вполне привлекательной после того, как он оставил за спиной эти вонючие меблированные комнаты.
   II
   Когда он сходил по трапу самолета в аэропорту Кеннеди, в кармане у него лежала телеграмма от Рудольфа. Вместе с сотнями других пассажиров Томас встал в очередь, чтобы покончить с формальностями в секциях санитарной и иммиграционной служб. Когда он был здесь в последний раз, аэропорт назывался Айдлуайлд. Чтобы назвали аэропорт твоим именем, оказывается, достаточно получить дырку в голове. Сомнительная, весьма дорогостоящая честь.
   Крупный ирландец со значком "Иммиграционная служба" на лацкане смотрел на него так, словно ему не нравилась сама мысль о том, чтобы впустить его обратно в страну. Он долго листал большую черную тетрадь, испещренную фамилиями, пытаясь отыскать на ее страницах фамилию Джордах, и, казалось, сильно расстроился, когда не обнаружил ее.
   Томас прошел на таможню, где стал дожидаться своего багажа. Как много, однако, здесь народа! Казалось, все население Америки возвращается из отпусков, проведенных в Европе. Откуда у людей столько денег?
   Он посмотрел на балкон, где за стеклом толпились встречающие -- друзья, родственники тех, кто сейчас находился внизу. Узнавая своих, они принимались энергично махать им руками. Он указал в телеграмме Рудольфу номер своего рейса и время прибытия самолета, но не увидел его в густой толпе встречающих на балконе. Он почувствовал, как вспыхнуло раздражение. Не для того он прилетел, чтобы по всему Нью-Йорку вылавливать своего братца!
   После возвращения в Антиб из рейса с Хитом и его женой Тома ждала телеграмма от Рудольфа.
   "Дорогой Том,-- сообщал тот в телеграмме,-- здесь все о'кей. Точка. Надеюсь найти адрес сына в самое ближайшее время. С любовью Рудольф".
   Он наконец увидел на конвейере свой чемодан, схватил его и занял очередь к стойке таможенника. Какой-то идиот из Сиракуз, потея, запинаясь, рассказывал инспектору длинную историю о том, где он достал два одинаковых вышитых платья с широкими юбками и кому они предназначались. У Томаса в чемодане не было никаких подарков, и инспектор пропустил его без задержки.
   Он отказался от услуг носильщика и сам донес свой чемодан до выхода и тут увидел Рудольфа: тот махал ему рукой. Рудольф стоял среди толпы встречающих без головного убора, в узких брюках и спортивном пиджаке. Они пожали друг другу руки. Рудольф хотел было взять у него из рук чемодан, но Томас не позволил.
   -- Ну, как долетел? -- спросил Рудольф, когда они вышли из здания аэровокзала.
   -- Отлично.
   -- Мой автомобиль на стоянке. Подожди здесь. Я вернусь через пару минут.
   Провожая его взглядом, Томас отметил, что у Рудольфа все та же легкая скользящая походка и он абсолютно не двигает плечами при ходьбе.
   Расстегнув воротник, он ослабил галстук. Хотя уже было начало октября, но стояла удушливая жара, чувствовалась влажная вонь от смога: воняло отработанным керосином. Он уже давно забыл о своеобразном климате Нью-Йорка. Как тут живут люди?
   Минут через пять Рудольф подкатил к нему в голубом двухместном "бьюике". Томас бросил чемодан на заднее сиденье и сел рядом с ним. В машине работал кондиционер, это было весьма кстати. Рудольф ехал на дозволенной скорости, а Томасу вспомнилась их поездка много лет назад, когда они ехали к умирающей матери, как их задержал дорожный патруль, и бутылка бурбона, и револьвер "смит-и-вессон". Времена изменились, и явно к лучшему.
   -- Ну, что скажешь? -- спросил Томас.
   -- Я нашел Шульца,-- ответил Рудольф.-- Вот я и послал тебе телеграмму. Шульц сказал, что дыма больше нет. Кто уже умер, кто -- в тюрьме. Я не стал уточнять, что он имел в виду.
   -- Ну а что Тереза, малыш?
   Рудольф, нахмурившись, подергал рычажок кондиционера.
   -- Шульц не знает, где они находятся -- ни сын, ни она. Но сказал, что фотография твоей жены появлялась в газетах. Причем дважды.
   -- Это по какому же случаю, черт бы ее побрал? -- Томас был на мгновение ошарашен.-- Может, эта сумасшедшая все же пробилась на сцену? Или устроилась в каком-то ночном клубе?
   -- Ее арестовали за приставания к мужчинам в баре. Дважды,-- подчеркнул Рудольф.-- Мне, конечно, очень неприятно сообщать тебе об этом, Том.
   -- Забудь,-- зло бросил он.-- Этого следовало ожидать.
   -- Шульц сказал, что она назвала репортерам вымышленное имя, но он все равно ее узнал,-- продолжал Рудольф.-- Я навел справки. Это на самом деле она. В полиции мне дали ее адрес.
   -- Если она не заломит цену,-- мрачно сказал Томас.-- Может, стать на время ее клиентом? Может, она наконец научилась это делать как следует?
   Томас видел, как гримаса исказила от его слов лицо Рудольфа, но он ведь летел через океан не для того, чтобы здесь миндальничать.
   -- Ну а что насчет сына?
   -- Он учится в военном училище возле Покипси,-- сказал Рудольф.-- Я это выяснил всего пару дней назад.
   -- Военное училище, боже мой,-- произнес Томас.-- Может, его приняли туда, чтобы офицеры могли трахать его мать на маневрах?
   Рудольф ехал молча, не обращая внимания на слова Тома -- пусть изольет свою горечь.
   -- Да, только об этом я и мечтал,-- вздохнул Том.-- Чтобы мой сын стал солдатом! Ничего себе! А как тебе удалось раздобыть все эти сведения?
   -- Нанял частного детектива.
   -- Он разговаривал с этой сукой?
   -- Нет.
   -- Значит, никто не знает, что я здесь?
   -- Никто,-- подтвердил Рудольф.-- Кроме меня, разумеется. Но я сделал еще кое-что. Надеюсь, ты на меня не обидишься.
   -- Что такое?
   -- Я поговорил с одним адвокатом, своим приятелем. Не называя никаких имен. Ты можешь получить развод и опеку над сыном. Без всяких проблем. Из-за двух ее задержаний.
   -- Остается только надеяться, что рано или поздно ее запрут в тюрьму, а ключ от камеры выбросят.
   -- Пока ее запирали на одну ночь и в первый, и во второй раз и штрафовали.
   -- В этом городе есть хорошие адвокаты? -- Томас вдруг вспомнил те дни, что провел в тюрьме в Элизиуме. Таким образом, за решеткой побывали двое из их семьи.
   -- Послушай,-- сказал Рудольф.-- Мне сегодня вечером нужно вернуться в Уитби. Можешь поехать со мной, если хочешь. Или оставайся здесь, в моей квартире. Там сейчас никого нет. Утром приходит горничная убирать квартиру.
   -- Спасибо. Ловлю тебя на слове и занимаю твою квартиру. Утром мне прежде всего хотелось бы поговорить с адвокатом. Ты мне устроишь эту встречу?
   -- Конечно.
   -- У тебя есть адрес и название военного училища и все прочее?
   Рудольф кивнул.
   -- Вот и все, больше мне ничего не требуется.
   -- Как долго ты думаешь пробыть в Нью-Йорке?
   -- Пока не получу развод. Потом съезжу за сыном и заберу его с собой в Антиб.
   Рудольф помолчал. Томас смотрел из правого окошка на яхты, стоявшие на якоре в бухте Флашинг-Бей. Как хорошо, что его "Клотильда" находится в Антибской гавани, а не в этой грязной бухте-помойке.
   -- Джонни Хит писал мне, что он совершил чудесное путешествие с вами,-сказал Рудольф.-- Его жене тоже понравилось.
   -- Не знаю, право, было ли у нее время для восторгов,-- возразил Томас.-- Она то и дело то спускалась по лесенке в свою каюту, то поднималась снова на палубу, меняя свои наряды каждые пять минут. У нее, по-моему, было штук тридцать чемоданов. Хорошо, что на борту, кроме них двоих, не было других пассажиров. Ее багажом мы заставили две свободные каюты.
   Рудольф улыбнулся.
   -- Она -- из очень богатой семьи.
   -- Ее богатство так из нее и прет со всех сторон. А твой друг неплохой парень. Его не пугала штормовая погода, и он просто засыпал меня вопросами о вождении яхты, так что, вероятно, уже и сам может повести под парусом "Клотильду" к берегам Туниса. Он сказал, что собирается уговорить тебя и твою жену вместе с ними совершить на моей яхте круиз следующим летом.
   -- Если у меня будет свободное время,-- быстро среагировал Рудольф.
   -- А что это ты болтал по поводу выборов мэра в этом захолустном Уитби, я правильно тебя понял? -- спросил Томас.
   -- Уитби вовсе не захолустный городок. Ну а как тебе сама идея?
   -- Я лично вытер бы ноги о любого, пусть даже самого лучшего политика в нашей стране,-- отозвался Томас.
   -- Может, мне удастся переубедить тебя изменить твое отношение к политикам.
   -- Среди них оказался только один порядочный человек,-- продолжал Томас.-- Так они и его пристрелили.
   -- Не могут же они перестрелять всех.
   -- Могут попытаться,-- предположил Томас.
   Наклонившись вперед, он включил радиоприемник. Рев толпы заполнил салон автомобиля, послышался взволнованный голос диктора, комментирующего бейсбольную встречу: "...чистый прорыв к центру поля, игрок тянет время, он приближается все ближе, ближе, ближе, скользит по траве. Верняк! Верняк!" Томас выключил радиоприемник.
   -- Чемпионат страны,-- пояснил Рудольф.
   -- Знаю. Я получаю парижское издание "Геральд трибьюн".
   -- Том,-- спросил Рудольф.-- Неужели ты никогда не скучаешь по Америке?
   -- А что она такого сделала для меня? -- ответил он вопросом на вопрос.-- Мне наплевать, увижу ли я ее когда-нибудь еще после этого моего визита.
   -- Не люблю, когда ты так говоришь.
   -- Одного патриота в семье вполне достаточно,-- стоял на своем Томас.
   -- Ну а как же сын?
   -- Что сын?
   -- Ты надолго заберешь его в Европу?
   -- Навсегда,-- резко ответил Томас.-- Если только тебя изберут президентом страны и ты выправишь все дела в ней, посадишь за решетку всех этих мошенников, всех этих генералов, полицейских, судей, конгрессменов и высокооплачиваемых адвокатов, если, правда, они тебя прежде не пристрелят, вот тогда я, может, и разрешу ему приехать сюда, но ненадолго.
   -- Ну а как быть с образованием? -- настойчиво продолжал расспрашивать его Рудольф.
   -- В Антибе тоже есть школы. Уж во всяком случае получше, чем военное училище с его палочной дисциплиной.
   -- Но ведь он -- американец.
   -- Ну и что?
   -- А то, что он -- не француз.
   -- Он и не будет французом,-- решительно ответил Томас.-- Он будет просто Уэсли Джордахом. Вот и все!
   -- Он будет человеком без родины.
   -- Ну а где моя родина? Здесь? -- Томас засмеялся.-- Родиной для моего сына будет яхта в Средиземном море, где он будет ходить под парусом из одной страны, где делают оливковое масло и вино, в другую, где тоже делают оливковое масло и вино.
   Рудольф решил не продолжать разговор. Весь оставшийся путь они проехали молча до самой Парк-авеню, где находилась квартира Рудольфа. Он сказал швейцару, что вернется через несколько минут, и тот припарковал его машину во втором ряду. Швейцар бросил любопытный взгляд на Томаса: на его рубашку с расстегнутым воротом, с ослабленным галстуком, на его голубой костюм с широкими штанами, на зеленую фетровую шляпу с коричневой лентой, которую он купил в Генуе.
   -- Твой швейцар, по-видимому, не одобряет мой наряд,-- сказал Томас, когда они подошли к лифту.-- Скажи ему, что я одеваюсь в Марселе, и любому нормальному человеку хорошо известно, что Марсель -- столица высокой моды для всех мужчин в Европе.
   -- Не переживай из-за мнения швейцара,-- успокоил его Рудольф, приглашая войти в квартиру.
   -- Неплохо ты, я вижу, здесь устроился,-- сказал Том, стоя посреди большой просторной гостиной с камином и длинной, обтянутой вельветом соломенного цвета кушеткой, с двумя креслами с подлокотниками, стоящими по обе ее стороны.
   Свежие цветы в вазах на столах, ковер от стены до стены, яркие картины художников-модернистов на покрытых темно-зелеными обоями стенах. Окна выходили на запад, и весь день в них пробивались сквозь щели в шторах яркие солнечные лучи. Мерно гудел кондиционер, и в комнате стояла приятная прохлада.
   -- Мы не так часто приезжаем в город, как нам хотелось бы,-- сказал Рудольф.-- Джин беременна, и сейчас у нее самые трудные два месяца.-- Он открыл сервант.-- Вот здесь бар,-- сказал он.-- Лед в холодильнике. Если захочешь есть не в ресторане, а здесь, в квартире, предупреди утром горничную. Она очень хорошо готовит.
   Он показал Томасу его комнату, которую Джин сделала точно такой, как комнату для гостей в фермерском доме в Уитби, на сельский манер, очень удобной. Рудольф не мог не заметить, как странно выглядит его брат в этой опрятной, убранной заботливой женской рукой комнате, с ее двумя одинаковыми кроватями и пологом на четырех столбиках и пестрыми лоскутными покрывалами.
   Томас бросил свой чемодан вместе с пиджаком и шляпой на одну из кроватей, и Рудольфу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поморщиться. На своей яхте, как писал ему Джонни Хит, Томас поддерживает идеальную чистоту. По-видимому, он оставлял свои морские привычки на яхте, когда сходил на берег.
   Вернувшись в гостиную, Рудольф налил себе и Томасу виски с содовой. И пока они пили, он, вытащив из ящика бумаги из полицейского департамента полиции и отчет о работе частного детектива, передал их Томасу. Позвонил в контору своему знакомому адвокату и договорился о встрече Томаса утром, в десять.
   -- Ну,-- сказал Рудольф, когда они все допили до дна,-- что тебе еще нужно? Хочешь, я съезжу с тобой в военное училище?
   -- Нет, я поеду один,-- отказался от его предложения Том.
   -- У тебя есть деньги?
   -- Я в них просто купаюсь,-- ответил Томас.-- Спасибо.
   -- Если возникнет что-то непредвиденное, сразу звони.
   -- О'кей, господин мэр,-- шутливо ответил Томас.
   Они пожали еще раз друг другу руки. Рудольф, выходя из комнаты, увидел, что Томас стоит у стола, на котором разложил бумаги из полиции и листочки доклада частного детектива. Читая каждый документ по очереди, Том подносил его поближе к глазам. Рудольф захлопнул за собой дверь.
   "Тереза Джордах,-- читал он в полицейском досье,-- она же Тереза Лаваль". Томас широко ухмыльнулся. Его так и подмывало позвонить ей сейчас, немедленно, пригласить к себе. Он, конечно, изменит голос при разговоре с ней по телефону.
   "Квартира 14 В, мисс Лаваль. Это на Парк-авеню, между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами". Даже самая осторожная проститутка ничего не заподозрит, услыхав такой адрес. Интересно будет посмотреть на ее рожу, когда она позвонит, а дверь откроет он, ее муж. Он подошел было к телефону, поднял трубку и уже набирал последнюю цифру ее телефона, раздобытого детективом, но передумал. Он, конечно, не сможет сдержаться и не избить ее, и она вполне заслуживает такой взбучки, но разве для этого он прилетел в Америку?
   Он побрился, принял душ, воспользовавшись душистым мылом, лежавшим в ванной. Выпив еще один стаканчик, надел чистую рубашку, голубой марсельский костюм. Спустился в лифте, вышел на Пятую авеню, где уже сгущались сумерки. На другой стороне он увидел закусочную, зашел, заказал себе бифштекс и полбутылки вина, неизменный яблочный пирог, чтобы таким образом поприветствовать родину. Потом отправился на Бродвей. Бродвей теперь стал куда хуже, чем прежде, из музыкальных магазинчиков лилась оглушительная музыка, реклама стала еще уродливее прежней, огромное количество болезненных на вид людей, отчаянно толкающих друг друга. Но ему все равно здесь нравилось. Он мог идти куда ему вздумается, зайти в любой бар, в любой кинотеатр. Ведь кто умер, кто в тюрьме.
   Военная школа "Хиллтоп", как явствовало из ее названия, располагалась на вершине холма и на самом деле была военной1. Здание окружала высокая серая каменная стена, как в тюрьме, и Томас, въезжая на ее территорию через центральные ворота на взятом напрокат автомобиле, сразу увидел мальчиков в серо-голубой униформе, маршировавших по пыльному плацу под громкие отрывистые команды. Погода изменилась, стало холоднее, и некоторые деревья во дворе школы уже начали менять свой цвет.
   Дорожка шла мимо плаца, и Томас, остановив машину, стал наблюдать за воспитанниками. Они, разбившись на четыре группы, разошлись по разным местам на площадке. Одни маршировали, другие ездили на велосипедах. Ближайшая к нему группа, в которую входило человек тридцать, включала воспитанников от двенадцати до четырнадцати лет, то есть все они были приблизительно такого возраста, что и его Уэсли. Когда они прошли мимо него строем, он, сколько ни вглядывался в их ряды, но сына среди них не узнал.
   Томас снова завел машину, поехал дальше по дорожке к каменному серому зданию, похожему на небольшой замок. Вся территория была в образцовом порядке, на лужайках с подстриженной травой разбиты клумбы с цветами. Другие строения были тоже внушительные, солидные, построенные из такого же серого камня, что и маленький замок.
   Тереза, вероятно, дерет с клиентов втридорога, если могла позволить себе устроить мальчишку в такое престижное учебное заведение, подумал Томас.
   Выйдя из машины, он вошел в здание. В коридоре с гранитным полом было темно и прохладно. На стенах повсюду висели флаги, сабли, скрещенные ружья, мраморные доски с выбитыми золотом именами выпускников академии, погибших на испано-американской войне, во время мексиканской карательной экспедиции, Первой и Второй мировых войнах и в Корее. Все это смахивало на офис компании, рекламирующей свою продукцию. Мальчик со стрижкой ежиком и массой замысловатых шевронов на рукавах мундира спускался навстречу ему по лестнице.
   -- Сынок, не скажешь, где здесь главный офис? -- спросил его Томас.
   Мальчик тут же вытянулся перед ним по стойке "смирно", словно это не он, Томас, а генерал Макартур, и сказал:
   -- Прошу сюда, сэр!
   По-видимому, здесь, в военной академии "Хиллтоп", воспитанников обучали оказывать почести старшему поколению. Может, поэтому Тереза и определила их мальчика сюда. Она таким образом хотела восполнить утраченное к себе уважение.
   Мальчик распахнул перед ним двери в большой светлый офис. За барьером две женщины, сидя за столами, что-то писали.
   -- Вот мы и пришли, сэр,-- сказал мальчик и, звонко щелкнув каблуками, повернулся.
   Одна из женщин, оторвавшись от бумаг, на которых ставила какие-то пометки, спросила Томаса:
   -- Чем могу вам помочь, сэр? -- На ней не было военной формы, и она не щелкала каблуками.
   -- В вашей школе учится мой сын,-- объяснил Том.-- Моя фамилия Джордах. Мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь из начальства.
   Женщина бросила на него какой-то странный взгляд, словно названная им фамилия ей была неприятна, резала слух. Встав со своего места, она сказала:
   -- Я сообщу полковнику Бейнбриджу, что вы здесь, сэр. Не угодно ли присесть?
   Она, указав на скамью у стены, вразвалочку пошла к двери в другом конце офиса. Толстая, лет пятидесяти, с перекрученными чулками. Они, по-видимому, здесь не слишком искушают молодых солдат сексапильными дамами, подумал Томас.
   Вскоре она снова появилась и, открыв небольшую дверцу в барьере, сказала:
   -- Полковник Бейнбридж примет вас сейчас, сэр. Извините, что пришлось немного подождать.
   Она провела Томаса в глубь комнаты в кабинет полковника Бейнбриджа. В нем было еще больше флагов и фотографии генерала Паттона, генерала Эйзенхауэра и самого полковника Бейнбриджа, со свирепым выражением на лице, в боевой куртке, с пистолетом на боку, в каске, с болтающимся на шее биноклем. Его сфотографировали на фронте, во время Второй мировой войны.
   Полковник Бейнбридж в военной форме регулярной армии Соединенных Штатов стоял за столом, готовый чинно приветствовать посетителя. Он был худощавее, чем на фотографии, почти лысый, носил очки в серебряной оправе, при нем не было ни оружия, ни бинокля, и сейчас он был похож на актера из военного фильма.
   -- Добро пожаловать в "Хиллтоп",-- радушно сказал он.
   Он не стоял перед ним по стойке "смирно", но у Тома сложилось впечатление, что он вытянулся, как того требует устав.
   -- Не угодно ли присесть? -- Он тоже бросил на него странный взгляд, точно такой же, как швейцар в доме Рудольфа.
   Если мне придется остаться в Америке подольше, подумал Томас, то надо купить другой костюм.
   -- Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим временем, полковник,-- начал Томас,-- но я приехал повидать своего сына Уэсли.
   -- Да, конечно, я вас понимаю,-- ответил Бейнбридж.-- Он слегка заикался.-- Скоро наступит перерыв в занятиях, и мы пошлем за ним.-- Он смущенно откашлялся.-- Мне доставляет большое удовольствие встреча с членом семьи этого мальчика, который наконец удосужился нанести нам визит. Насколько я понимаю, вы его отец. Я прав в своем предположении?