Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 3 и 4)

   Они оба склонялись над картой.
   Эта идея пришла Томасу, когда они стояли в Марселе. Уже почти в полночь они с Дуайером в Старой гавани обедали в небольшом ресторанчике, готовящем блюда из морской живности. Томас вдруг осознал, что они не где-нибудь, а на юге Франции. Они по этому поводу выпили три бутылки розового вина, потому что они были на Лазурном берегу, хотя, конечно, Марсель никак не назовешь Меккой для туристов. Их "Элга Андерсен" должна была поднять якорь в пять утра, и нужно быть на борту до этого часа -- на остальное им наплевать.
   После обеда, или скорее ужина, они погуляли в районе порта, заглянув в несколько баров. Последней их остановкой стал небольшой темный бар неподалеку от Канэбьер. Там играл автоматический проигрыватель, а несколько толстых проституток ожидали, когда кто-нибудь предложит им бесплатную выпивку. Томас был не прочь поиметь девушку, но вид у этих проституток был какой-то неопрятный, наверняка шлюхи с гонореей, и к тому же они никак не вязались с его представлениями образа дамы, с которой стоило трахнуться на южном побережье Франции.
   Сидя за столиком у стены, то и дело поднося к губам стакан с вином, Томас, словно сквозь легкую пелену тумана, разглядывал жирные ляжки проституток, выглядывающие из-под крикливых, якобы шелковых платьев. Он с тоской вспоминал самые счастливые десять дней своей жизни, те славные денечки, которые он провел в Каннах с этой бесноватой англичанкой, обожавшей драгоценные украшения.
   -- Послушай,-- сказал он Дуайеру, сидевшему напротив и потягивавшему из кружки пиво.-- У меня появилась идея.
   -- Что такое? -- не расслышал Дуайер. Он испуганно, краем глаза, посматривал на этих девиц, опасаясь, как бы одна из них не подошла к нему, не села рядом, положив ему руку на колено. Правда, вечером он сам предложил Томасу снять проститутку, чтобы окончательно, раз и навсегда доказать Томасу, что он -- не педик, но Томас не стал его поощрять -- для чего все эти доказательства. Ему наплевать, педик Дуайер или нет. В любом случае он ему ничего не докажет, так как он знал немало педиков, которые еще и трахали девушек.
   -- Что такое? -- повторил он.-- По-моему, ты сказал, что у тебя есть какая-то идея.
   -- Да, идея. Идея. Давай слиняем с этого затраханного судна.
   -- Ты что, с ума сошел? Что мы будем делать в Марселе без нашего судна? Нас посадят в тюрьму.
   -- Никто нас не посадит,-- успокоил его Томас.-- Я же не сказал, что насовсем. Какой следующий порт по маршруту? Генуя. Я прав?
   -- Да, Генуя, ты прав,-- неохотно откликнулся Дуайер.
   -- Ну, сядем на него там, в Генуе,-- предложил Том.-- Скажем, напились, заснули, не могли проснуться, проспали. Когда проснулись, судна и след простыл. Ну, вычтут у нас за несколько дней прогула из зарплаты. Больше сделать ничего не смогут, руки коротки. После Генуи судно возвращается прямиком в Хобокен, так?
   -- Ну, так.
   -- Я не желаю больше плавать на этой посудине, в любом случае. В Нью-Йорке мы найдем для себя что-нибудь получше.
   -- Хорошо. Но что мы будем делать до того, как доберемся до Генуи? -спросил с тревогой в голосе Дуайер.
   -- Путешествовать. Мы с тобой совершим большое путешествие,-- сказал Томас.-- Мы сядем на поезд и поедем в Канны. Пристанище миллионеров, как пишут об этом курортном городке в газетах. Я был там. Это было такое чудесное время, больше такого не будет никогда в жизни. Полежим на пляже, найдем женщин. Жалованье у нас в кармане...
   -- Но я коплю деньги! -- возразил Дуайер.
   -- Нужно пожить, пожить немного вволю,-- неторопливо говорил Томас.
   Теперь, когда соблазнительные Канны так близко, так доступны, ждут его, он, Томас, и представить себе не мог, что вернется на это мрачное судно, будет снова стоять вахты, отдирать краску, жрать тухлую капусту.
   -- Но у меня с собой нет даже зубной щетки,-- сопротивлялся Дуайер.
   -- Я куплю тебе щетку, не волнуйся. Послушай, ты все время мне твердишь, какой ты великий моряк, как ты ходил под парусом на рыбачьей плоскодонке еще совсем мальчишкой на озере Верхнее.
   -- Ну какое отношение имеет озеро Верхнее к Каннам?
   -- Матросик,-- перед ним стояла одна из шлюх из бара в платье, расшитом стеклярусом, открывающим почти всю ее грудь.-- Матросик, не хочешь ли угостить милую леди маленьким стаканчиком, а потом здорово повеселиться с ней?
   -- Пошла отсюда вон! -- рявкнул Томас.
   -- Salаud!1 -- довольно любезно отреагировала она, и, засверкав переливчатым стеклярусом, отошла к музыкальному автомату.
   -- Ты хочешь знать, какое отношение озеро Верхнее имеет к Каннам? -переспросил Том.-- Я скажу тебе. Ты ведь смышленый, ловкий морячок, плавающий по озеру Верхнее...
   -- Ну, я...
   -- Разве не так?
   -- Послушай, Томми, ради бога,-- сказал Дуайер.-- Я ведь никогда не говорил, что я был Христофором Колумбом или кем-то вроде этого мореплавателя. Я говорил, что я водил под парусом рыбацкую плоскодонку, когда был мальчишкой, а потом работал на маленьких прогулочных пароходиках и...
   -- Значит, ты умеешь управлять лодкой? Могу я такое предположить, или я ошибаюсь?
   -- Конечно, я умею управлять небольшими парусными лодками,-- в который раз признался Дуайер.-- И все же я не...
   -- На пляже в Каннах,-- сказал Томас,-- множество парусных лодок, которые можно брать напрокат на час или больше. Мне хочется самому, собственными глазами, увидеть, на что ты способен. Ты, конечно, силен в теории, разбираешься в морских картах, учебниках по мореплаванию. Очень хорошо. Я хочу сам увидеть, как ты управляешь лодкой, как ты ее выводишь из гавани в море, потом возвращаешься в гавань. Или же я опять должен принимать все твои слова на веру, как и твои утверждения, что ты не педик?
   -- Томми, брось! -- обиделся Дуайер.
   -- Ты ведь и меня можешь научить этому искусству,-- не сдавался Томас.-- А я хочу перенимать морскую науку только у настоящего моряка. Ну да ладно, если ты такой трус и боишься поехать со мной в Канны, я поеду один. Возвращайся на судно, будь паинькой.
   -- О'кей,-- сказал Дуайер.-- Я никогда ничего подобного прежде не делал. Но теперь я это сделаю. К черту это вонючее судно! -- Он допил до конца пиво.
   -- У нас будет грандиозное путешествие,-- резюмировал Томас.
   Путешествие не было таким же великолепным, как предыдущее, незабываемое. Потому что рядом с ним был Дуайер, а не бесноватая англичанка, любительница драгоценностей. Но все же -- грех жаловаться. Все же куда лучше, чем стоять вахты на "Элге Андерсен", жрать болтанку и спать в грязной, похожей на нору каюте вместе с двумя отчаянно храпящими по ночам марокканцами.
   За улицей Антиб они нашли неплохой дешевый отель, каждый день ходили купаться на пляж, хотя стояла уже осень, и вода была такой холодной, что в ней можно было выдержать совсем недолго. Те же белые высокие многоэтажные здания, то же розовое вино, то же голубое небо, те же большие яхты в бухте. И не нужно беспокоиться о поддержании нормального веса или о встрече с французским боксером-убийцей, когда отпуск подойдет к концу.
   Они взяли напрокат небольшой парусник, и Томас убедился, что Дуайер ему не лгал,-- он на самом деле превосходно управлял маленькими лодками. Всего за пару дней он многому научил Томаса, и он теперь знал, как нужно ставить лодку на мертвый якорь со спущенным парусом, и это у него получалось девять раз из десяти.
   Большую часть времени, однако, они проводили, гуляя в районе бухты. Они медленно прохаживались мимо пирсов, любуясь шлюпками, шхунами, большими яхтами, моторными лодками. Все они пока стояли на берегу, их обрабатывали наждаком, конопатили, покрывали лаком, драили до блеска -- готовили к предстоящему летнему сезону.
   -- Боже,-- сказал Томас,-- в мире такая уйма денег, а у нас в карманах пусто.
   Они нашли бар на Сен-Пьер, где завсегдатаями были матросы и капитаны маленьких прогулочных пароходиков, на которых так любят кататься пассажиры. Среди них были англичане, а многие пассажиры немного говорили по-английски. Томас и Дуайер при любом удобном случае с удовольствием вступали с ними в разговоры. Судя по всему, никто из них не надрывался на работе, и бар в любой час дня был заполнен, по крайней мере, наполовину. Они научились пить анисовый ликер, потому что все его здесь пили и он стоил дешево. Они так и не нашли девушек для легкой интрижки, а тех, которые предлагали свои услуги, не выходя из автомобилей, на улице Круазетт или за портом, стоили кучу денег. Однако впервые в жизни Томас не расстраивался из-за того, что ему приходится обходиться без женской компании. Им обоим вполне хватало впечатлений от бухты, представлений о жизни, связанной с морскими круизами, представлений о мужчинах, живущих и путешествующих на красивых яхтах. Чего еще нужно? Никакого тебе надоедающего босса. С наступлением лета они сами превращаются в важных "шишек", занимая свое привычное место у рулевого колеса на яхте стоимостью сто тысяч долларов, совершающих регулярные круизы в Сен-Тропез, Монте-Карло и остров Капри. Они входят в бухту, а сотни красивых девушек в купальниках украшают палубы их яхт, у них, конечно, водятся деньжата. Кроме своего жалованья, они получают взятки от судовладельцев, от судоверфей за подтасованные отчеты о расходах. Они ели и пили, как короли, а те, кто постарше, отнюдь не становились все большими трезвенниками.
   -- Эти ребята,-- сказал с завистью Том после четырехдневного пребывания в городе,-- решили для себя все проблемы Вселенной.
   Ему даже приходила в голову мысль навсегда покинуть "Элгу Андерсен", попытаться найти работу на одной из прогулочных яхт на всех лето, но, как выяснилось, если ты не имеешь лицензии капитана, то тебя могут нанять всего лишь на три-четыре месяца, ну а остальное время года ты свободен, можешь, так сказать, гулять. Как ни любил он Канны, но перспектива голодать в этом городе восемь месяцев в году его, конечно, не привлекала. Все эти муки только ради того, чтобы жить здесь?
   Дуайера тоже все это сильно озадачивало, может, даже больше, чем Томаса. Хотя он и не был никогда прежде в Каннах, он любовался всю жизнь лодками, и всегда был рядом с ними. То, что стало открытием для Томаса в зрелом возрасте, для него, Дуайера, было лишь напоминанием о тех неподражаемых удовольствиях, которые он испытал в своем детстве.
   В баре частенько бывал один англичанин по имени Дженнингс, смуглый человек невысокого роста, с седыми волосами. Во время войны он служил в британском военно-морском флоте, и сейчас был владельцем, именно владельцем, яхты длиной шестьдесят футов, с пятью каютами. Она, конечно, старая и с причудами, как его мать, рассказывал он, но он знал ее как свои пять пальцев и, ловко ее "уговаривая", ходит на ней по всему Средиземноморью: на Мальту, в Грецию, на Сицилию, вначале как капитан яхты, сдаваемой внаем. У него в Каннах был свой агент, который занимался для него фрахтом, удерживая за свои услуги десять процентов суммы от сделки. Ему сильно повезло, признался Дженнингс. Владелец яхты ненавидел свою жену. Перед смертью, назло жене, он завещал яхту Дженнингсу. Но на подобные случаи в жизни, конечно, рассчитывать нельзя.
   Дженнингс самодовольно потягивал анисовку. Его моторная яхта "Гертруда 2", приземистая, чистая и, по-видимому, весьма удобная, стояла на приколе на зиму прямо перед баром, через улицу, и Дженнингс, не оставляя стакана, бросал на нее то и дело нежные, любовные взгляды,-- все хорошее должно быть под рукой.
   -- Какая замечательная жизнь, когда есть своя яхта, должен вам, янки, сказать со всей искренностью. Не нужно надрываться за пару шиллингов в день, таская на горбу тяжести в ливерпульских доках или исходить кровавым потом, смазывая двигатели на какой-нибудь посудине в Северном море, которую там носят по волнам холодные ветры. Я уж не говорю о климате и о налогах.-- Он широким жестом руки указал на частокол высоких, с позолоченными неярким солнцем верхушками мачт парусников, стоящих на якоре у пирса.-- Вот он, благодатный простор для богача!
   -- Позвольте задать вам один вопрос, Дженнингс,-- сказал Том. Раз он платит за выпивку, то имеет право и задавать вопросы.-- Скажите, сколько может стоить яхта приличных размеров, типа вашей, чтобы начать с ней такой бизнес?
   Дженнингс зажег трубку, запыхал ею, размышляя над заданным вопросом. Он никогда не спешил, этот Дженнингс. Он уже не служит в британском флоте, не работает грузчиком в доках, поблизости нет ни десятника, ни помощника капитана, кто бы мог заорать на него. У него теперь полно свободного времени, чтобы поразмыслить обо всем основательно.
   -- Да-а, трудный вопрос вы задали мне, янки,-- наконец сказал он.-Яхты похожи на женщин -- одни вам достаются дорого, другие -- по дешевке, но их цена не может никогда сравниться с получаемым от них удовольствием,-засмеялся он, оценивая собственную шутку, отражающую его чисто земные интересы.
   -- Ну, минимум,-- продолжал настаивать Томас,-- назовите минимум.
   Дженнингс, почесав в затылке, допил анисовку. Томас заказал еще по одной всем.
   -- Все дело в везении,-- объяснил Дженнингс.-- Я знаю людей, которые, не задумываясь, выкладывали на бочку сто тысяч фунтов стерлингов за яхты, созданные лучшими корабельными инженерами, построенные на лучших верфях Голландии или Великобритании, со стальным корпусом, с палубами из тикового дерева, со всеми последними новшествами на борту: радаром, электрифицированными туалетами, кондиционерами, автопилотом, но удача покидала их, они проклинали потом тот день, когда спустили эту проклятую игрушку на воду, и теперь были готовы загнать ее кому угодно за ящик виски, но охотников на такую сделку, как назло, не находится.
   -- У нас нет таких денег: сто тысяч фунтов стерлингов,-- коротко бросил Томас.
   -- Мы? -- переспросил явно озадаченный Дуайер.-- Что ты хочешь сказать? Кто это -- "мы"?
   -- Заткнись,-- одернул его Томас.-- Но ваша яхта ведь не стоит сто тысяч фунтов стерлингов,-- обратился он тут же к Дженнингсу.
   -- Конечно нет,-- ответил он,-- я никогда и не говорил этого.
   -- Я спрашиваю о разумной цене,-- уточнил Томас.
   -- Разумная -- не то слово, когда речь заходит о яхтах,-- сказал Дженнингс. Он уже начинал действовать на нервы Томасу.-- То, что кажется вполне разумным одному, другому представляется чистым безумием, если, конечно, вы понимаете, о чем я говорю. Все дело в везении, как я уже сказал. Предположим, у человека есть хорошенькая, уютная маленькая яхта, за которую он заплатил двадцать или, может, тридцать тысяч фунтов, но, оказывается, что его жену на яхте постоянно укачивает; или целый год у него оказался неудачным, и кредиторы гоняются за ним, дыша ему в затылок; или выдался штормовой сезон -- опасный для круизного плавания, или произошел спад на рынке; или вполне вероятным может оказаться, что коммунисты захватят Италию или Францию; или вдруг разразится война; или его выслеживают налоговые инспектора: может, он не сообщил, что купил свою яхту на деньги, снятые с никому не известного счета в Швейцарии, так что он прижат, лихорадочно ищет выход, причем ему нужно покончить со всем этим поскорее, но оказывается, на этой неделе, когда ему непременно нужно избавиться от своей злополучной яхты, не находится на нее покупателя, хоть тресни... Вы следите за моей мыслью, янки?
   -- Да,-- протянул Томас.-- Ничего не нужно рисовать для ясности.
   -- Итак, он приходит в отчаяние,-- продолжал Дженнингс.-- Может, ему нужно к понедельнику во что бы то ни стало раздобыть пять тысяч гиней. А в это время, если вы вдруг оказываетесь рядом с пятью тысячами гиней в кармане...
   -- Что такое гинея? -- спросил Дуайер.
   -- Пять тысяч гиней -- это пятнадцать тысяч баксов,-- объяснил ему Томас.-- Так?
   -- Приблизительно,-- сказал Дженнингс и продолжал: -- Или вдруг вам стало известно, что какое-то морское судно выставлено на аукцион, или какое-то судно конфисковано за контрабанду таможней. Разумеется, такие суда требуют переделки, но если вы -- мастер на все руки, вы не заплатите этим грабителям на верфях, чтобы они сделали вашу работу за вас: никогда не доверяйте ни одному французу на Лазурном берегу, особенно тем, которые живут в прибрежной части города,-- они обдерут вас как липку -- ну, тогда, если вы, конечно, будете внимательно поглядывать по сторонам, пересчитывать свои денежки каждый вечер, то, если повезет и если вам удастся найти таких людей, которые доверяют вам и готовы до конца летнего сезона выделить вам кредит на содержание яхты и закупку провизии, то считайте, что дело в шляпе, и вы можете отправляться в свой первый рейс на яхте, за которую уплатите всего-навсего восемь -- десять фунтов стерлингов.
   -- Восемь -- десять фунтов стерлингов,-- задумчиво повторил Дуайер.-- С таким же успехом можно назвать восемь -- десять миллионов долларов.
   -- Заткнись,-- оборвал его Томас.-- Всегда есть способы заработать деньги.
   -- Да ну? Каким же образом? -- насмешливо спросил Дуайер.
   -- Я сказал, всегда есть способы. Однажды за один вечер я заработал пять тысяч баксов.
   Впервые с тех пор как Томас покинул гостиницу "Эгейская" он проговорился о своем прошлом, и тут же сильно пожалел об этом.
   -- И как же это?
   -- Это неважно,-- резко ответил он. Снова повернулся к Дженнингсу: -Не сделаете для меня одно одолжение?
   -- Все, что в моих силах. При условии, что мне не придется потратиться,-- фыркнул старый моряк, владелец большой яхты, восседающий на вершине всей этой пирамиды, хитроумный отставник британского военно-морского флота, сумевший пережить войну, выбиться из нищеты, большой любитель анисовки, старый просоленный "морской волк", которого никому не одурачить.
   -- Если услышите что-нибудь,-- сказал Томас,-- о продаже хорошей, дешевой яхты, то дайте знать. Идет?
   -- Буду рад вам услужить, янки,-- сказал Дженнингс.-- Дайте мне ваш адресок.
   Томас колебался, не зная, как ему сейчас поступить. У него не было никакого другого адреса, кроме гостиницы "Эгейская" в Нью-Йорке, и он был известен только одному человеку -- его матери. До драки с Куэйлсом он довольно часто навещал ее, правда, прежде убедившись, что там не будет Рудольфа, и он случайно не столкнется с братом. Потом он писал ей из портов, куда заходил их пароход, посылал наборы красивых открыток, чтобы создать у старухи впечатление, что дела у него идут хорошо. После своего первого плавания он обнаружил в своем номере в отеле целую связку писем от нее. Вся беда с ее письмами заключалась в том, что она в каждом письме требовала от него, чтобы ей привезли внука, а Томас опасался связываться с Терезой, он сам не мог повидать своего сына. Он скучал не по Америке, а только по сыну.
   -- Давай адрес, парень,-- повторил Дженнингс.
   -- Дай ему свой адрес,-- сказал Томас Дуайеру. Он получал свою почту в штабе общенационального профсоюза торгового флота в Нью-Йорке. Его, Дуайера, никто не выслеживал.
   -- Когда ты прекратишь мечтать, Томас? -- спросил Дуайер.
   -- Делай, как я сказал.
   Дуайер, пожав плечами, написал на клочке бумаги свой адрес, отдал его Дженнингсу. Почерк у него был прямой, разборчивый, аккуратный. Он будет хорошо вести бортовой журнал, этот третий помощник капитана Дуайер. Ну, если только дождется своего шанса.
   Дженнингс положил бумажку с адресом в свой старый, потрескавшийся кожаный бумажник.
   -- Буду держать ухо востро,-- пообещал он.
   Томас заплатил, и они с Дуайером пошли вдоль пирса, как обычно разглядывая яхты. Они шли молча, не торопясь. Томас чувствовал, что Дуайер украдкой то и дело поглядывает на него.
   -- Сколько у тебя денег? -- спросил Томас, когда они подошли к границе бухты, где к пристани канатами были привязаны рыбачьи шхуны с ацетиленовыми лампами на корме. На пристани сушились разложенные сети.
   -- Сколько у меня денег? -- запальчиво переспросил Дуайер.-- Нет и сотни. Этого достаточно, чтобы купить одну миллионную часть океанского лайнера.
   -- Я не спрашиваю, сколько у тебя в кармане, я говорю вообще. Ты же говорил, что копишь.
   -- Если ты думаешь, что их у меня вполне достаточно для твоего безумного плана...
   -- Я спрашиваю, сколько у тебя денег. В банке.
   -- Две тысячи двести долларов,-- неохотно ответил Дуайер.-- В банке. Послушай, Томас, прекрати дергаться, нам никогда...
   -- Послушай, что я тебе скажу, и это только между нами: в один прекрасный день у нас будет собственная яхта. Вот в этом самом порту. Какой благодатный простор для богача, как выразился этот англичанин. Деньги мы как-нибудь достанем.
   -- Но я не собираюсь ради этого идти на преступление,-- испугался Дуайер.-- Я никогда в своей жизни не совершал преступления и не пойду на преступление сейчас.
   -- Кто говорит о преступлении? -- спросил Томас. Хотя, конечно, такая мысль промелькнула у него в голове. Дуайер вполне мог считать преступниками многих из тех, с которыми ему, Томасу, приходилось сталкиваться за годы, проведенные на ринге. Они разгуливали в дорогих, двухсотдолларовых костюмах, разъезжали на больших автомобилях, их всегда окружали красивые, дорогие проститутки, все всегда были с ними подчеркнуто вежливы, все всегда были рады их видеть: копы, политики, бизнесмены, кинозвезды. Они ничем не отличались от других. В них не было ничего особенного. Преступление -- это один из способов заработать лишний доллар. Может, самый легкий способ.
   Для чего ему пугать Дуайера? Только не сейчас. Если все выгорит, то он ему понадобится, чтобы управлять яхтой. Одному не справиться. Пока не справиться. А Томас не был идиотом.
   "Когда-нибудь",-- сказал он себе, когда они с Дуайером проходили мимо стариков, катавших шары на набережной. За их спинами простиралась бухта, надежно укрытое водное пространство, заполненное вереницами сияющих на солнце яхт, пароходов, стоимостью в миллионы долларов. Последний раз, когда он был здесь, он поклялся вернуться. Вот он вернулся. И он вернется еще раз. КОГДА-НИБУДЬ.
   На следующий день, рано утром, они сели в поезд, отправляющийся в Геную. Они оставили в запасе один день, чтобы остановиться в Монте-Карло. Может, им повезет в рулетку в казино.
   Если в эту минуту Томас оказался бы на противоположном конце перрона, то он увидел бы, как из поезда из Парижа выходит его брат Рудольф с красивой, стройной молодой девушкой, а за ними несут их багаж -- кучу новеньких чемоданов.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   Джин и Рудольф вышли на привокзальную площадь. В глаза сразу бросилась вывеска агентства "Херц"1.
   -- Вон их агент и наша машина,-- сказал Рудольф.
   Портье в отеле в Париже позаботился обо всем на свете: о билетах в театр, лимузине для поездки по замкам Луары, о столиках в десяти разных ресторанах, о местах в оперу и на скачки в Лоншаме. Пораженная его стараниями Джин заметила: "У каждой четы новобрачных должен быть свой портье в Париже".
   Носильщик, пошатываясь, донес их тяжелый багаж до автомобиля. Получив чаевые, он улыбнулся, хотя сразу было видно, что они американцы. В газетах писали, что в этом году французы американцам не улыбаются. Представитель агентства "Херц" начал было говорить с ними по-английски, но Рудольф заговорил по-французски, главным образом ради того, чтобы позабавить Джин, и с последними формальностями по поводу проката автомобиля "пежо" с открытым верхом было покончено на языке Расина. Рудольф купил мишленовскую туристическую карту Приморских Альп1 еще в Париже, и, сверившись с ней, рванул с места. Лучи теплого средиземноморского солнца освещали их непокрытые головы. Они проехали через белый город, вдоль кромки моря, через Гольф-Жуан, где некогда высадился Наполеон, через Жуан-де-Пэн, с его большими, еще в предсезонной спячке отелями, к отелю "Дю Кап", с изящными четкими очертаниями, фасадом кремового цвета, сверкающим своим великолепием на красивом зеленом холме среди высоких сосен.
   Менеджер проводил их в апартаменты с балконом, с которого открывался прекрасный вид на спокойное голубое море ниже пригостиничного парка. Рудольф довольно холодно сказал:
   -- Все очень хорошо, благодарю вас.
   С большим трудом он сдержался, не расплылся в широкой идиотской улыбке, глядя на все со стороны: на себя, Джин, менеджера. Как хорошо все мы разыгрываем свои роли в этом древнем, как мир, спектакле-мечте, подумал он. Только сейчас это была не мечта, а реальность. Большие, роскошно меблированные апартаменты. Здесь, казалось, и воздух был свежее и слаще. Менеджер, не просто менеджер, а такой, какого и трудно себе представить, да и сам Рудольф -- куда богаче, куда сдержаннее и холоднее, куда лучше одет, чем тогда, когда в детстве предавался своим фантазиям; Джин в плотно облегающем фигуру парижском костюме куда красивее, чем та девушка из мечты, которая выходила на балкон, с которого открывался чудный вид на море, и нежно целовала его. Юношеские фантазии!
   Менеджер, не переставая кланяться, вышел из номера. Носильщики разложили чемоданы на складных стульях в их гигантской спальне.
   Серьезный, реальный человек с серьезной, реальной женой, он сказал:
   -- Выйдем на балкон.
   Они вышли на балкон, и там, ярко освещенные полуденным солнцем, стали целоваться.
   Их брак чуть было вообще не расстроился. Джин долго колебалась, не говорила ни "да", ни "нет". Каждый раз, когда он с ней встречался, он был готов предъявить ей ультиматум, но их встречи были крайне редкими, что было для него настоящими танталовыми муками. Его постоянно удерживала работа в Уитби и Порт-Филипе, и, когда он приезжал в Нью-Йорк, сидевшая на телефоне секретарша часто сообщала, что звонила Джин и предупредила, что ее не будет в городе, она уезжала снимать очередной репортаж. Однажды вечером он после спектакля увидел ее в ресторане с низеньким молодым человеком, с глазами-бусинками, с длинной гривой сальных волос и жесткой щетиной недельной давности на подбородке. В следующий раз, когда они встретились, он спросил ее, кто этот парень, и Джин, ничуть не смутившись, ответила, что это тот самый парень, с которым у нее был роман. На его вопрос, спит ли она еще с ним, Джин резко ответила, что, мол, это не его дело.