Шоу Ирвин. Богач, бедняк... Том 1

   Разложенные им на столе Рудольфа эскизы были посвящены одной теме — наступлению весны, и Рудольф уже похвалил за них художника, заметив, что ничего подобного прежде в витринах Калдервуда не было. Хотя Бергсон был довольно мрачным человеком, Рудольф с удовольствием работал с ним по нескольку часов подряд, чего не скажешь о нудных продолжительных совещаниях с заведующими отделов, и прежде всего отдела учета расходов и смет. При четком контроле и идеальном порядке в магазине, считал Рудольф, нет никакой необходимости постоянно заглядывать в балансовый отчет или устраивать ежемесячные проверки.
   Дверь в кабинет Калдервуда была, как всегда, широко распахнута, поэтому, увидев Рудольфа, он сказал:
   — Входи, входи, Руди, и закрой за собой дверь!
   На столе перед ним были разложены те самые бумаги, которые Рудольф передал ему в плотном конверте из манильской бумаги.
   Рудольф сел напротив старика в ожидании разговора.
   — Руди, — тихо произнес Калдервуд, — ты самый удивительный молодой человек из всех, кого мне приходилось до сих пор встречать.
   Рудольф промолчал.
   — Кто еще, кроме тебя, читал это? — спросил Калдервуд, прикрыв бумаги рукой.
   — Никто.
   — Кто их перепечатывал? Мисс Джайлс?
   — Я сам. Дома.
   — Ты все продумываешь заранее, не так ли? — Скорее всего, это был не упрек, но и не комплимент, это точно.
   Рудольф молчал.
   — Кто сообщил тебе, что у меня есть у озера земельный участок площадью тридцать акров? — резко спросил Калдервуд.
   Официально этим участком владела какая-то корпорация с нью-йоркским адресом. И Джонни Хиту пришлось немало потрудиться, чтобы выяснить, кто же реальный владелец земли. Оказалось — Дункан Калдервуд.
   — Я не могу вам этого сказать.
   — Не может сказать, не может сказать, — нетерпеливо забормотал Калдервуд. — Этот парень не может ничего сказать. «Молчаливое поколение», как говорят эти ребята из «Таймс». Руди, я ни разу не застукал тебя на лжи с первого дня, как увидел, и не думаю, что ты станешь лгать мне сейчас.
   — Я не стану лгать вам, сэр, — спокойно ответил Рудольф.
   Калдервуд переворошил бумаги на столе.
   — Скажи, это какой-то хитроумный трюк, чтобы захватить мое дело, так?
   — Нет, сэр, вы ошибаетесь. Это всего лишь рекомендации, как воспользоваться всеми преимуществами вашего положения, вашей собственностью. Нужно развиваться вместе с обществом, расширить круг своих интересов. Нужно извлекать больше выгоды из налоговых законов и в то же время оставить после себя солидное состояние жене и дочерям.
   — Сколько в этом твоем опусе страниц? — спросил Калдервуд. — Пятьдесят? Шестьдесят?
   — Пятьдесят три.
   — Хочу спросить тебя, — фыркнул Калдервуд. — Ты это все сам придумал?
   — Сам, конечно, — небрежно ответил Рудольф. Для чего ему сообщать Калдервуду, что вот уже несколько месяцев подряд он методично заставлял Джонни напрягать свои мозги и что именно Джонни принадлежит большая часть всего разработанного ими проекта.
   — Хорошо, хорошо, — проворчал Калдервуд. — Я посмотрю.
   — Если позволите, один совет, сэр, — сказал Рудольф. — Думаю, вам следует все это тщательно и подробно обсудить с вашими адвокатами в Нью-Йорке и с вашими банкирами.
   — Что тебе известно о моих адвокатах в Нью-Йорке, интересно знать? — подозрительно спросил Калдервуд.
   — Мистер Калдервуд, — ответил он. — Не забывайте, что я уже давно работаю на вас.
   — О'кей. Предположим, что после тщательного изучения твоего предложения я пойду на то, что ты здесь предлагаешь, черт бы меня побрал! Организую акционерную компанию, выпущу акции, получу соответствующие кредиты от банков, построю этот проклятый торговый центр с театром у озера, как последний идиот. Предположим, я пойду на это. Но тебе-то какая выгода?
   — В таком случае я вправе ожидать назначения на должность председателя правления компании с соответствующим жалованьем и возможностью выкупить часть пакета акций в ближайшие пять лет. Вы будете президентом компании.
   Дружище Джонни Хит! Он всегда говорил: «Не занимайся мелочевкой, думай масштабно, по-крупному».
   — Я взял бы себе помощника, чтобы он вел дела в магазине, если буду заниматься чем-то другим.
   — Вижу, ты все предусмотрел, не так ли, Руди?
   Теперь Калдервуд не скрывал своего враждебного к нему отношения.
   — Я работал над этим планом больше года, — тихо произнес Рудольф. — И старался предусмотреть все возможные проблемы.
   — Ну а если я скажу «нет»? Положу всю твою писанину под сукно и навеки забуду о ее существовании. Что ты будешь в таком случае делать?
   — Боюсь, что в этом случае мне придется подыскать более перспективную работу в конце года, мистер Калдервуд, — твердо сказал Рудольф.
   — Я долгое время обходился без тебя, — строго сказал Калдервуд. — Думаю, что и впредь мне это удастся.
   — Конечно, — спокойно ответил Рудольф.
   Калдервуд угрюмо посмотрел на разложенные перед ним бумаги, вытащил наугад из кучи один листок, пробежал его глазами с подчеркнутым отвращением.
   — Театр, надо же! — сердито воскликнул он. — У нас уже есть один театр в городе.
   — Его сносят на следующий год.
   — Ты, я вижу, тайком собираешь сведения, — уколол его Калдервуд. — Они хотели объявить об этом не раньше июня.
   — Слухами земля полнится, — ответил Рудольф.
   — Охотно верю. И находятся такие, которые к ним прислушиваются, так, Руди?
   — Да, сэр, вы правы, — улыбнулся он.
   Калдервуд, не выдержав, тоже улыбнулся.
   — А что заставляет тебя так стараться, Руди? Бегать, вынюхивать?
   — Вы же прекрасно знаете, что это не мой стиль работы, — не повышая голоса, ровным тоном ответил Рудольф. — Разве не так?
   — Знаю, знаю, — признался Калдервуд. — Прости меня, вырвалось. Иди, работай. Я тебе дам знать о своем решении.
   Когда Рудольф выходил из кабинета, Калдервуд снова углубился в бумаги. Рудольф медленно шел мимо прилавков. Он, казалось, помолодел и улыбался всем куда более дружелюбно, чем обычно.
   Представленный Калдервуду проект был сложен, и он старательно изучил каждый его пункт, споря с самим собой. Город рос, постепенно расширялся, подступая к озеру. Более того, соседний городок Сидартон, расположенный в десяти милях от Уитби, теперь связывала с ним новая автомагистраль, и он тоже расширялся, рос в направлении озера с другой стороны. Загородные торговые центры сейчас росли как грибы после дождя по всей Америке, и люди привыкали делать в них самые разнообразные покупки. Земельный участок Калдервуда являлся наилучшим местом со стратегической точки зрения для такого маркета, чтобы обеспечить потребности покупателей высшего и среднего класса обоих городков, дома которых буквально усеяли теперь берега озера. Если Калдервуд ничего не предпримет и будет сидеть сложа руки, через год или два кто-то другой, какая-нибудь корпорация, несомненно, сумеет воспользоваться такой уникальной возможностью, к тому же новый торговый центр сильно подорвет объем продаж в универмаге Калдервуда. Чтобы не допустить такой ситуации, не позволить конкуренту угробить его бизнес, Калдервуду нужно постоянно думать о соперниках и конкурировать даже с самим собой.
   В своем проекте Рудольф предусмотрел и место для ресторана и театра, чтобы привлекать покупателей в торговый центр в вечернее время. Летний театр после закрытия сезона можно превратить в кинотеатр. Также он предлагал начать строительство на озере недорогих жилых домов, а заболоченную местность на краю владений Калдервуда использовать для строительства предприятий легкой промышленности.
   По совету Джонни Хита, Рудольф тщательнейшим образом обрисовал все льготы, которые закон предоставляет подобным предприятиям. Он был уверен, что все его аргументы в пользу создания компании открытого типа из новой ассоциации Калдервуда в конце концов переубедят упрямого старика. Реальные доходы, высокая покупательная способность людей, вначале магазин, а потом торговый центр непременно обеспечат высокую стоимость продаваемых на бирже акций. А после смерти Калдервуда его наследникам, жене и дочерям, не придется продавать всю компанию, чтобы заплатить налоги по полученному наследству. Они продадут лишь часть акций, сохранив контрольный пакет акций компании за собой. Целый год, который Рудольф затратил на составление проекта и изучение работы корпорации, законов о налогообложении и недвижимости, он с удовлетворением поражался, как можно самим деньгам защитить себя в хитроумной американской экономической системе. Он не испытывал особых угрызений совести, трактуя тот или иной закон в свою пользу. В каждой игре — свои правила. Он теперь знал существующие правила и строго ими руководствовался. Появятся другие — он будет руководствоваться ими. Вот и все.
 
   Профессор Дентон ждал его в баре, явно чувствуя себя неуютно среди местных завсегдатаев, ни один из которых, казалось, на пушечный выстрел не приближался к колледжу.
   — Спасибо! Как хорошо, как хорошо, что вы пришли, Рудольф, — торопливо, низким голосом заговорил Дентон. — Я тут пью бурбон. Заказать вам что-нибудь?
   — Я не пью на работе, — сказал Рудольф, спохватившись, что напрасно это сказал. Звучит так, словно он не одобряет профессора, который пьет спиртное днем.
   — Похвально, похвально, — сказал Дентон. — Нужно, чтобы голова на работе была ясной. Обычно я тоже не пью до конца рабочего дня, но…— Он взял Рудольфа за руку.
   — Может, присядем? — Он махнул рукой в сторону последней кабинки в ряду у противоположной стены бара. Тщательно отсчитав деньги, он оставил какую-то мелочь на стойке и, не выпуская руки Рудольфа, повел его к кабинке. Они сели за столик напротив друг друга. На нем лежали два захватанных грязными пальцами меню. Они стали изучать меню.
   — Мне суп и гамбургер, — сделал заказ подошедшей официантке Дентон. — Чашку кофе. А вам, Рудольф?
   — То же самое, — ответил тот.
   Официантка старательно, мучительно долго записывала заказ в свой блокнот, ясно — неграмотность, бич семьи, родовое наследие.
   — По-моему, дела у вас идут хорошо, Джордах, — сказал Дентон, сгорбившись над столиком, глядя на Рудольфа беспокойными глазами, сильно увеличенными толстыми стеклами очков в массивной стальной оправе. Он замахал руками, чтобы предвосхитить любые возражения со стороны Рудольфа. — Я все знаю, все, — заявил он. — Я получаю сведения от многих людей. Одна из них — миссис Дентон, постоянная покупательница вашего магазина. Она бывает в универмаге по три раза в неделю. Вероятно, вы ее иногда там встречали.
   — Я видел ее на прошлой неделе, — подтвердил Рудольф.
   — Она рассказывает, что универмаг процветает. Новая лицензия на новую жизнь. Не хуже, чем в большом городе. Да, людям нравится делать покупки. У вас масса новых товаров. И, кажется, деньги сегодня водятся у всех. За исключением, может, преподавателей колледжа…— Воспоминание о своей нужде заставило Дентона сморщить лоб. Но тут же он сказал: — Но это неважно. Я пришел сюда не для того, чтобы жаловаться. Несомненно, Джордах, вы правильно поступили, отказавшись от работы на кафедре. Академический мир, что с него взять? — с горечью в голосе сказал он. — Вечная вражда, зависть, предательство, кабала, черная неблагодарность — банка пауков. Куда лучше мир бизнеса. Даешь — берешь. Человек человеку — волк, если быть искренним до конца. И вверх, вверх, вверх, к самой вершине!
   — В бизнесе все не совсем так, — мягко возразил Рудольф.
   — Нет, конечно, я понимаю, — подхватил Дентон. — Все зависит от характера того или иного человека. Не следует сильно уповать на теорию, в результате можно утратить чувство реального, не замечать больше живых, не окаменевших форм. В любом случае я очень рад вашему успеху и уверен, что вы здесь не поступились своими принципами ни в малейшей степени.
   Официантка принесла суп. Дентон сразу начал есть.
   — Да, — продолжал он разглагольствовать, — если бы я начал все сызнова, то бежал бы от этих красных учебных корпусов, как от чумы. Они превратили меня в того, кого вы сейчас видите перед собой, — узкомыслящего, озлобленного неудачника, труса…
   — Я не стал бы вас так называть, вы этого не заслужили, — возразил Рудольф, сильно озадаченный той жесткой характеристикой, которую давал себе Дентон.
   Дентон всегда казался Рудольфу человеком самовлюбленным, ему нравилось лицедействовать перед чуткой студенческой аудиторией, когда он принимался пропагандировать свои представления о погрязшей в злодейских экономических преступлениях стране.
   — Я живу в постоянном страхе, все время трясусь, — говорил Дентон, расправляясь с супом. — Дрожу и боюсь.
   — Может, я чем-то могу помочь вам? — начал было Рудольф. — Я бы…
   — У вас добрая, отзывчивая душа, Джордах, добрая душа. Я сразу вас выделил из всех. Один серьезный человек среди множества легкомысленных. Сострадание среди беспощадности. Поиск знаний там, где другие ищут только карьеру. О, я внимательнейшим образом следил за вами, следил все годы вашей учебы, Джордах. Вы пойдете далеко, смею вас заверить. Помяните мои слова. Я обучаю молодых людей уже более двадцати лет, через мои руки прошли тысячи, у них от меня не было секретов, и их будущее никогда не было для меня тайной за семью печатями. Помяните мои слова, Джордах.
   Дентон покончил с супом, и официантка тут же принесла его гамбургер и кофе.
   — И вы не станете добиваться своей цели, тираня своих же коллег, — продолжал высокопарно Дентон, вонзая вилку в мясо. — Я знаю ваш склад ума, я знаю ваш характер. Я наблюдал за вами долгие годы. У вас есть кодекс чести, у вас есть чувство собственного достоинства, у вас разборчивая душа, благородный ум. От этих вот глаз, Джордах, не спрячешься. Они замечают все, не только в аудитории, но и за ее стенами.
   Рудольф молча ел, ожидая, когда выдохнется его хвалебный запал, понимая, что Дентон собирается попросить его о чем-то, если настолько словоохотлив перед тем, как перейти к делу, изложить свою просьбу.
   — До войны, — все не успокаивался Дентон, яростно пережевывая гамбургер, — было куда больше молодых людей вашего склада, более прозорливых, более дальновидных, честных, и на них всегда можно было положиться. Многих из них нет сейчас в живых, они были убиты в местах, названия которых давно стерлись из нашей памяти. Ну а нынешнее поколение…— он печально пожал плечами, словно приходя в отчаяние от этой мысли. — Коварное, лицемерное, расчетливое. Все хотят все получить даром. Вы придете в ужас, если я вам скажу, с каким откровенным надувательством мне приходится сталкиваться на каждом экзамене, в курсовых работах. Ах, если бы у меня только были деньги. Я бы убежал из этой страны сломя голову и стал бы жить на острове. — Он нервно посмотрел на часы и с таинственным, заговорщическим видом огляделся по сторонам. В соседней кабинке никого не было, а четверо или пятеро посетителей, сгорбившихся над стойкой, находились далеко, вне пределов слышимости их разговора.
   — Ну, думаю, пора перейти к сути дела. — Дентон еще больше понизил голос, наклонившись над столиком. — Джордах, я попал в беду!
   Сейчас он попросит у меня адрес подпольного акушера, взволнованно подумал Рудольф. Он уже видел броские газетные заголовки: «Любовь на студенческой лужайке», «Профессор истории попадает в скверную историю с юной студенткой»…
   Рудольф старался ничем не выдавать своей тревоги и сосредоточиться целиком на еде. Гамбургер был такой толстый, сочный, картошка вся пропитана маслом.
   — Вы слышали, что я сказал? — прошептал Дентон.
   — Вы сказали, что попали в беду.
   — Совершенно верно. — В его голосе прозвучала профессорская нотка одобрения. Ясно: его студент его внимательно слушает. — В большую беду, — Дентон уже неторопливо попивал кофе. Сократ с чашечкой цикуты1. — Они напали на меня.
   — Кто это «они»?
   — Мои враги. — Глаза Дентона внимательно выискивали в баре его врагов, переодетых в работяг, потягивающих из кружек пиво.
   — Когда я учился в колледже, — возразил Рудольф, — мне казалось, что вас все любили.
   — Существуют разные подводные течения, — сказал Дентон, — водовороты, пучина, и студент о них и понятия не имеет. На кафедрах, во властных кабинетах. В кабинете самого президента. Я слишком был со всеми откровенен, не умел держать язык за зубами, и это мой главный недостаток. Я — человек слишком наивный, я поверил в миф об академической свободе. Мои враги только ожидали благоприятного момента. Заместитель заведующего кафедрой. Мне следовало его давно, еще несколько лет назад, уволить, эту безнадежную бездарь. Но я не сделал этого, пожалел его, и вот она, достойная раскаяния жалость! Этот заместитель хочет занять мою должность: давно вел на меня досье, записывал какие-то слухи, которые он собрал за стаканом вина, фразы, вырванные из контекста, всевозможного рода инсинуации. Они собираются принести меня в жертву, Джордах.
   — Не могли бы вы поподробнее объяснить мне, что на самом деле происходит? — спросил Рудольф. — Тогда я посмотрю, чем смогу вам помочь.
   — Конечно, конечно, вы сможете мне помочь, — Дентон отодвинул от себя тарелку с наполовину съеденным гамбургером. — Они наконец нашли свою ведьму. Эта ведьма — ваш покорный слуга!
   — Я не совсем понимаю…
   — Охота за ведьмами, — сказал Дентон. — Вы же читаете, как любой гражданин, газеты, не правда ли?.. Прогнать коммунистов из всех учебных заведений.
   Рудольф невольно засмеялся:
   — Вы же не коммунист, профессор, и вам это прекрасно известно.
   — Потише, мой мальчик. — Дентон беспокойно огляделся по сторонам. — Не надо кричать на всю страну на эту тему!
   — Чего вам опасаться, профессор, вам ведь ничто не угрожает, я уверен в этом, — пытался успокоить его Рудольф. Он решил перевести их разговор в шутливое русло. — Я боялся, что речь идет о чем-то на самом деле серьезном. Думал, может, от вас забеременела студентка.
   — Вы можете смеяться, — печально сказал Дентон. — В вашем возрасте это допустимо. Но сейчас, смею вас заверить, уже никто не смеется ни в колледжах, ни в университетах. Мне предъявлено безумное, дикое обвинение: пятидолларовая бумажка, внесенная в какой-то благотворительный фонд в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, цитата из Карла Маркса на лекции. Боже, как экономисту читать курс по экономическим теориям девятнадцатого века без упоминания имени Карла Маркса?! Обычная шутка по поводу превалирующей на практике системы экономики на лекции по истории США немедленно запоминается студенту-идиоту, передается папаше, такому же слабоумному, как и он сам, а тот является командиром местного отделения «Американского легиона»1. Нет, молодой человек, вы ничего не знаете. Уитби получает от государства ежегодный грант на нужды сельскохозяйственного факультета. И вот какой-то пустомеля из законодательной ассамблеи произносит пылкую речь, создает комиссию и требует проведения расследования ради того, чтобы его имя появилось в газете! Патриот, защитник веры, отечества, алтаря! И вот в университете создан специальный комитет, Джордах. Только прошу вас, об этом ни слова ни одной живой душе. Его возглавляет сам президент. В его задачу входит расследование обвинений, выдвинутых против преподавателей факультета. Они хотят умилостивить государство, принести ему в жертву несколько строптивцев, в том числе и меня, чтобы не ставить под угрозу получение государственного гранта. Теперь картина для вас проясняется, Джордах?
   — Ради бога…— взмолился Рудольф.
   — Вот именно. Ради бога! Я, правда, не знаю, каких политических взглядов вы придерживаетесь…
   — Я не занимаюсь политикой, — успокоил его Рудольф. — Я голосую за независимых кандидатов, ни от кого не завишу.
   — Замечательно, просто превосходно, — воскликнул Дентон. — Но все же было бы лучше, если бы вы вошли в республиканскую партию. Подумать только, я голосовал за Эйзенхауэра! — глухо засмеялся он. — Мой сын принимал участие в корейской войне, а этот генерал обещал нам ее прекратить. Но как это доказать? Чего не наобещаешь ради победы на выборах?
   — Чем конкретно я могу вам помочь, профессор? — спросил Рудольф.
   — Сейчас мы к этому подходим. — Он допил кофе. — Университетский комитет собирается через неделю, чтобы обсудить мое дело. Во вторник, в два часа. Запомните время. Я знаю о выдвинутых против меня обвинениях в общих чертах: финансовая помощь организациям «Коммунистического фронта» в тридцатые годы, высказывания атеистического и радикального толка на лекциях, рекомендации книг для внеклассного чтения студентам весьма сомнительного характера. Обычная закулисная топорная работа, Джордах. Когда в стране царят такие настроения, когда такие люди, как Даллес1, разъезжая по всему миру, проповедуют ядерное уничтожение, когда все самые выдающиеся люди в Вашингтоне оклеветаны и превращены в мальчиков на побегушках, карьеру такого простого, бедного преподавателя, как я, запросто сковырнут, достаточно им только слово сказать, даже шепотом. К счастью, в нашем университете еще у некоторых сохранилась совесть, хотя очень сомневаюсь, что ее им хватит еще хотя бы на год. Короче, мне предоставлена возможность самозащиты, я могу как-то оправдаться, привести с собой свидетелей, которые поручатся за меня…
   — Ну и что я должен буду там сказать?
   — Все, что захотите, мой мальчик, — сказал Дентон разбитым голосом. — Я не собираюсь учить вас. Скажите откровенно, что думаете обо мне. Вы слушали мои лекции три года, мы проводили с вами немало внеклассного времени вместе, вы бывали у меня дома. Вы — умный молодой человек, и вас не обведешь вокруг пальца. Вы хорошо меня знаете, как и любого другого жителя нашего города. Скажете все, что захотите. Вы обладаете здесь безупречной репутацией, ваша университетская характеристика тоже безупречна, на ней ни пятнышка, вы — начинающий бизнесмен на взлете, ничем себя не скомпрометировавший, и ваши свидетельства будут очень ценными.
   — Конечно, — сказал Рудольф. Это предвестие грядущих неприятностей. Начнутся нападки. Как к этому отнесется Калдервуд? Втягиваю магазин в политические споры о коммунистах. — Конечно, выступлю и дам показания, — сказал Рудольф. Какой неподходящий момент для таких разговоров, с раздражением подумал он. Впервые в своей жизни он почувствовал ту гордость собой, которую, наверное, испытывает трус, решившийся на смелый поступок.
   — Я был уверен, что вы согласитесь, Джордах, — Дентон под наплывом эмоций крепко сжал ему руку. — Если бы вы знали, сколько людей мне в этом отказали, вы будете удивлены. Я ведь их всех считал друзьями, все последние двадцать лет. Гнусные перестраховщики. Малодушные трусы. Наша страна превращается в загон для побитых собак, Джордах. Должен ли я здесь перед вами поклясться, что никогда не был коммунистом?
   — Что за абсурд, профессор! — упрекнул его Рудольф и посмотрел на часы. — К сожалению, мне пора возвращаться в магазин. Во вторник я приду на заседание комиссии. — Он порылся в карманах. — Позвольте, я за себя заплачу.
   Дентон жестом остановил его.
   — Это ведь я вас пригласил на ланч. Вы — мой гость. Идите, идите, мой друг, не смею вас больше задерживать. — Он встал, в последний раз оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто за ним действительно не следит, долго и горячо тряс Рудольфу руку.
   Рудольф, взяв пальто, вышел из бара. Сквозь мутное стекло окна он увидел, как Дентон, остановившись у стойки, снова заказал себе выпивку.
   Рудольф не торопился возвращаться в магазин, он шел, не застегивая пальто, хотя дул холодный ветер и день был сырой… Вокруг ничего не изменилось, и спешившие мимо него люди совсем не были похожи на побитых собак. Бедняга Дентон. Он вспомнил, что именно на лекциях Дентона впервые почувствовал некое озарение и понял, что может стать преуспевающим капиталистом. Он рассмеялся про себя. А вот бедолаге Дентону сейчас, судя по всему, не до смеха.
   Рудольф чувствовал, что голоден после этой неудавшейся трапезы, и, войдя в магазин, сразу спустился в кафетерий в подвале, где заказал себе большой стакан молока с солодом и жадно выпил его под щебетание покупательниц вокруг. Их миру ничто не угрожало. Они все равно будут покупать себе платья по пятьдесят долларов, портативные радиоприемники, столики для телевизоров, сковородки, мебель для гостиной, кремы для ухода за кожей; доходы магазина будут все расти, а они со счастливыми лицами будут сидеть в своих клубах с сэндвичами на тарелках, мороженым и содовой.
   Рудольф разглядывал этих спокойных, жующих, накрашенных женщин, тратящих деньги налево и направо, среди них были матери, невесты, девственницы, старые девы, любовницы; он прислушивался к их голосам, вдыхал смесь запахов самых разнообразных духов, поздравляя себя с тем, что не женат и его никто не любит. Рассчитываясь за свое молоко, он думал, что никогда не посвятит свою жизнь ни одной из этих весьма достойных дам. Он поднялся в свой кабинет.
   На его столе лежало письмо, предельно краткое:
   «Надеюсь, что ты скоро приедешь в Нью-Йорк. Я в жутком дерьме, и мне необходимо с тобой посоветоваться. Целую, Гретхен».