Шпанов Николай Николаевич. Война «невидимок»

   Несколько дальше Найденов нашел запись, заставившую его вздрогнуть.
   «Капитан Вольф назначил мне рандеву для принятия секретных документов, содержащих важную военную тайну русских. Он не хочет брать эти бумаги с собою в рейдерство. Я доставлю их в Германию…» – следовали координаты встречи, несколько коротких записей о днях, предшествовавших этой встрече, и затем:
   «…вместе с документами Вольф передал мне и русского пленника – их автора. Это какой-то ученый. Я должен доставить этого волосатого чудака в Германию. Наши молодцы сумеют вышибить из него тайну какого-то замечательного открытия. Если это не блеф, то его открытие должно перевернуть все представления о морской войне…»
   Найденов дважды перечел неразборчивую готику Шеллинга. Сомнений быть не могло: речь шла о Бураго. Профессор был на этом корабле! Значит и его труп лежит в каком-нибудь каземате под крепкими запорами. Увы, ни одна запись не давала даже намека на то, куда Шеллинг запрятал своего пленника. Найденов отбросил дневник и, запасшись капитанским фонарем, устремился на розыски тайника, где смерть настигла старого ученого.
   Он обшарил все судно – от междудонного пространства до рубки, – но нигде не обнаружил следов судовой тюрьмы. Он осмотрел каждый труп, но ни в одном из них не опознал Бураго. Оставалось предположить, что тело профессора было в числе исчезнувших ночью с корабля. Новая забота овладела Найденовым: найти причину странного исчезновения мертвецов.
   Вернувшись в капитанский салон, он занялся поисками документов, полученных Шеллингом от Витемы.
   Надвигалась ночь. В темноте все равно не подготовишься к бегству с этого плавучего кладбища. И Найденов решил заняться тем, о чем уже давно и настойчиво напоминал ему желудок, – подкреплением сил. Искать пищу пришлось недолго. Ею были полны баталерка и оба камбуза. Значительная часть консервных банок, смазанных салом или завернутых в промасленную бумагу, так же как и стеклянные банки с компотом и разными деликатесами, не пострадала от газа. Найденов смело уселся за ужин, которому мог бы позавидовать и сам покойный граф Шеллинг. Бутылка отличного «Либфраумильха» окончательно настроила Найденова на оптимистический лад. Он взял кофейник и чашку и решил вернуться в каюту, где ночевал. Она, вероятно, проветрилась, а койка в ней достаточно удобна…
   Повернув ключ, он толкнул дверь каюты, и кофейник и чашка вылетели у него из рук, вышибленные упавшим сверху тяжелым предметом. Найденов отскочил. Пудовая кувалда лежала у его ног. Она пролетела в каком-нибудь дюйме от его головы. Над дверью он увидел нехитрое приспособление из гвоздя и веревки, приведшее эту западню в действие.
   Найденов стоял в нерешительности: какие еще сюрпризы ожидают его в каюте?.. И все же он вошел и притворил за собою дверь.
   Вспомнив о газовых баллонах, направился к складу и навесил на его дверь тяжелый замок. По пути заглянул в офицерские каюты и запасся двумя парабеллумами девятимиллиметрового калибра. Теперь он был спокойнее.
   Вернувшись в каюту, Найденов запер дверь и повалился в койку, твердо решив с первыми лучами солнца приняться за подготовку похода на моторном катере. Подальше от этого зловещего судна!
   Бутылка вина, свежий северный воздух, врывающийся в распахнутый иллюминатор, усталость и молодость – все это делало сон Найденова крепким. И все же и на этот раз он услышал, как медный наконечник брандспойта, спустившийся снаружи к его иллюминатору, звякнул о сталь обшивки. Шланг покачивался, как бы проверяя, не проснулся ли пассажир. Впрочем, Найденов и сам не знал, чудится ли ему это во сне или он действительно приоткрыл глаза и видит, как из медного наконечника брандспойта к иллюминатору стекает желтоватая струйка тяжелого газа. Газ растекается, заволакивает иллюминатор, разносится легким морским ветерком вдоль борта…
   Найденов вскочил и захлопнул иллюминатор. Сжимая в руках пистолеты, он помчался на верхнюю палубу. Толстые шерстяные носки делали его шаги неслышными. Быстро миновав коридор, он взбежал на палубу. В том месте, под которым была расположена его каюта, он заметил силуэт человека и, не раздумывая, дал по нему несколько выстрелов. Человек остался на месте. Через мгновение Найденов ухватил его за плечо, и тут же в ужасе отпрянул: это был окоченевший труп матроса.

Мертвец, который стреляет

   Остаток ночи прошел неспокойно. Несколько раз Найденову чудились крадущиеся за дверью шаги, потом показалось, что он видел промелькнувшую мимо неплотно притворенной двери тень человека.
   После утреннего завтрака Найденов приступил к осмотру катера, избранного для отплытия с «Одды». Проверял мотор, наполнил бак газолином, тщательно упаковал запасные бидоны. Немало внимания уделил он и парусному вооружению. На все это ушла большая часть дня. К заходу солнца он успел подготовить продукты, одеяла, брезент – все необходимое для продолжительного плавания.
   Уже в полутьме Найденов развернул шлюпбалки, тщательно разобрал тали и пристроил их так, чтобы иметь возможность, сев в катер, самому стравить его. Лишь после этого он занялся ужином. Потом, прихватив бутылку коньяку, оделся потеплей и, отправившись в рубку, устроился на диване так, чтобы все время видеть картушку. Не желая напрасно тратить силы, он закрепил штурвал тросом.
   Выбирая место в рубке, Найденов думал о катере. Кто знает, чего можно ждать от беспокойных мертвецов, населяющих корабль?.. В том, что покойники продолжают проявлять необъяснимую активность, он убедился еще раз, спустившись в капитанский салон за астрономическими таблицами: теперь капитан переселился с койки в коридор. Он сидел, прислонившись к переборке и широко открытыми остекленевшими глазами смотрел на дверь своей каюты. Ящики его письменного стола были выдвинуты, бумаги раскиданы, содержимое платяного шкафа и чемоданов разбросано по палубе.
   Черт возьми, кто же, наконец, учинил этот разгром? Не сам же мертвый Шеллинг искал свой дневник?..
   Вспомнив о дневнике капитана, Найденов подумал, что, может быть, под словами «секретные документы, полученные от Вольфа» Шеллинг разумел не только бумаги Бураго. Там могли быть и другие ценные военные документы. Найденов методически, листик за листиком, пересмотрел дневник. Да, тут было от чего задрожать рукам! Точные планы фортификационных сооружений острова Туманов, карты минных полей, преграждающих доступ в немецкие порты, секретный код радиосигналов – все было здесь. Нашлась даже копия радиограммы главному морскому штабу о том, что обстоятельства заставляют Вольфа-Витему снова изменить название своего корабля и что он намерен теперь начать рейдерство. Далее Витема давал свои позывные и волну для различного времени суток.
   Найденов не мог отказать себе в удовольствии снестись с Витемой и отправился в радиорубку.
   Составляя депешу от имени Шеллинга, он мельком глянул на карту и включил в депешу первое, что попало на глаза:
   «…прошел траверз острова Рольфа, приближаюсь Хаммерфесту…»
   Дальше шло сообщение о здоровье русского пленника, пожелание счастливого плавания, и, как бы невзначай, просьба сообщить свое место и намерения.
   К радости Найденова, Витема не заставил себя ждать с ответом. Капитан выразил удовлетворение по поводу того, что у Шеллинга все благополучно; просил не рисковать встречами с английскими кораблями; ради сохранения доверенного ему пленника и важных документов советовал идти фиордами. И, наконец, сообщил, где находится.
   Найденов не поверил своим глазам, когда, глянув на карту, определил координаты Витемы. Если местонахождение «Одды» определено верно, то они были самыми близкими соседями: того и гляди течения и ветры, игрушкой которых является «Одда», столкнут ее с кораблем Витемы.
   Такая перспектива заставила Найденова снова поспешить в ходовую рубку. Там он мог делать сразу два дела: удерживать корабль поперек волны, чтобы его меньше мотало, и наблюдать за катером, приготовленным к походу.
   Нервное напряжение заставляло Найденова при каждом подозрительном звуке хвататься за оружие. Он беспокойно поглядывал на катер. Жалел, что сразу не убрал с палубы приготовленные для похода продукты, одеяла и прочие принадлежности.
   Когда продукты были перенесены под крышу, следовало подумать о том, чтобы укрепить по-штормовому катер. И тут Найденову показалось, что в рубке, где лежали все его мореходные инструменты и карты, снова мелькнула тень человека. Да, да, тень человека! Найденов не верил в привидения, хотя обстоятельства, кажется, могли бы заставить поверить в них.
   В окошке рубки сверкнула вспышка выстрела. Другая… третья… Пуля вдребезги разнесла блок, через который Найденов только что пытался протащить трос. Забыв о катере, о шторме, обо всем на свете, кроме желания схватить, наконец, своего таинственного врага, Найденов бросился на мостик. Там уже никого не было, но не оказалось и приготовленной винтовки.
   Трос, которым он подвязал колесо штурвала, был перерублен.
   Пока Найденов исправлял это приспособление, чтобы избавить «Одду» от бортовой качки, прошло минут десять. Когда же, окончив работу, он побежал на правое крыло мостика, чтобы спуститься к катеру, то едва не скатился с трапа и даже громко выругался: ветер развевал болтающиеся на шлюпбалках концы обрезанных талей. Катер был сброшен за борт. Найденов мельком увидел его в тот самый момент, когда волна несла его на борт «Одды». Послышался крепкий удар, и катер перестал существовать.
   Найденов окинул взглядом палубу и на этот раз отчетливо увидел в конце спардека человека, бегущего к корме. Не раздумывая, Найденов разрядил в него всю обойму парабеллума, но таинственный противник исчез так же неожиданно, как и появился.
   Найденов в сердцах переменил обойму. Соседство привидения, умеющего стрелять и, как бритвой, перерезать трехдюймовые тросы, совершенно не устраивало его. Он не спеша пошел к тому месту, где видел человека. Посветил фонариком и протяжно свистнул: на переборке виднелись капли крови. Кровь, алая кровь текла в жилах таинственного мертвеца или призрака!
   На утро – это было уже третье утро на «Одде» – Найденов проклинал себя за то, что сразу же, ночью, не пошел на поиски врага. Очнувшись от короткого сна, которым он забылся в рубке, он сделал новое открытие: оба трапа, ведущие из ходовой рубки на верхнюю палубу, были разобраны. Из них вынули все ступеньки – сверху донизу. Найденов поразился: это было сделано так бесшумно, что не нарушило его тревожного сна. Разумеется, для Найденова не составило бы труда соскочить с мостика, – но как попадешь обратно? Всякие времянки или тросы, которые он приладил бы, противник легко уничтожит. А это значит, что Найденов не сумеет добраться до штурвального отделения и хоть сколько-нибудь влиять на судьбу дрейфующей «Одды». С другой стороны, оставаясь на мостике и в рубке, Найденов тем самым предоставлял остальное судно во власть противника. Здесь было над чем подумать!

* * *

   Палуба мостика белела от соли. Найденов, стараясь сохранить равновесие на этой скользкой, как лед, поверхности, ловил в секстан низкое солнце, изредка выглядывавшее в разрывы туч. Наконец это ему удалось. Он поднял к глазам хронометр, и… тут с силой выбитый у него из рук секстан ударился о поручни и разбился. Найденов отскочил в сторону и присел. Вторая пуля пробила брезент фартука там, где он только что стоял.
   Распластавшись на палубе, Найденов приподнял фуражку над брезентом. Она тотчас была пронизана пулей.
   «Стрелок неплох, – подумал Найденов. – Удивительно, что он разбил секстан, а не мою голову».
   Между тем никем не управляемое судно повернулось бортом к волне. Найденов прополз к трапу, быстро скатился в рубку, чтобы заняться штурвалом, но тотчас же убедился, что все его усилия бесполезны: колесо штурвала вращалось свободно, не оказывая никакого влияния на движение судна. Либо сорвано перо руля, либо перебиты штуртросы, ведущие от штурвала к румпелю.
   Найденов решил найти повреждение и спустился на палубу с левого крыла мостика. Расчет был верен: враг его не видел. Найденов быстро обнаружил повреждение: действительно, штуртрос был разъединен.
   Хлопок выстрела прервал размышления. По начавшей уже вырабатываться привычке Найденов тотчас присел за выступ трюма. Было ясно: в любую минуту, где бы он ни находился, можно ждать пули.
   Ну что же, он готов к поединку. Но пусть уж не посетует и враг.
   Не выпуская из рук пистолета, Найденов еще раз, крадучись, обошел несколько кают и раздобыл себе винтовку с достаточным количеством патронов. Но пока он рыскал по каютам, враг, видимо, выработал какой-то новый план: Найденов нашел все двери в проходах на нос запертыми. Теперь он был лишен возможности проникнуть в носовую часть судна. Идти по открытой палубе – значило подставить себя под выстрелы. Что же, придется отказаться от посещения офицерских кают, кают-компании и офицерского камбуза. Правда, в матросском камбузе скудно с едой, но голодная смерть ему не угрожает.
   Найденов повернул назад, намереваясь заняться приготовлением чашки крепкого кофе. Только теперь, подумав о кофе, он понял, до чего проголодался и устал. Он подошел к камбузу и…
   – Черт бы его взял! – вырвалось у него, когда он понял, что план врага был продуман во всех деталях: изолируя Найденова в корме, незнакомец не оставил ему ничего, что можно было есть. Посреди камбуза лежал откупоренный баллон с газом. Продукты, вода – решительно все было отравлено. Жестянки с консервами проткнуты, стеклянные банки разбиты, деревянный бочонок с пивом открыт.

«Черный орел»

   Если бы дверь камбуза не была плотно затворена, газ, растекшись по кораблю, несомненно, убил бы и Найденова. Но таинственный враг, по-видимому, понимал, что при этом мог погибнуть и сам, и не только предусмотрительно затворил дверь камбуза, но открыл в нем иллюминатор, чтобы, сделав свое дело – отравив продукты, – газ выветрился.
   Итак, ни пищи, ни глотка кофе или хотя бы воды.
   В бессильной злобе Найденов сжал кулаки. Овладев собой, он постарался хладнокровно продумать создавшееся положение.
   Он подошел к двери, ведущей по коридору в нос судна, и осмотрел ее. Ключ торчал с противоположной стороны, зато со стороны кормы, где был Найденов, оказались все аварийные задрайки. Дело минуты – повернуть их. Дверь была накрепко задраена.
   Быстро перебежав в проход левого борта, Найденов проделал то же самое и там. Затем настала очередь дверей, ведущих из кормовых помещений на верхнюю палубу. Вскоре можно было ручаться, что ни одно живое существо не сумеет проникнуть сюда с носа, минуя палубу.
   Затем Найденов спустился в машинное отделение и, отыскав маховик управления клинкетами, привел его в действие. Тяжелые стальные заслонки в водонепроницаемых переборках встали по местам. Кормовая часть «Одды» была окончательно изолирована от носовой.

* * *

   Под косыми лучами солнца море светилось зеленым сиянием. Оно казалось величественным, но вовсе не грозным. Было трудно поверить, что это по его вине «Одда» выглядит, как после жестокой битвы: не осталось квадратного метра палубы, не носящего следов разрушения; у бортов – ни одной шлюпки; шлюпбалки сиротливо глядели в небо вопросительными знаками своих изогнутых труб; беспорядочно болтались оборванные тали. Блоки громко хлопали по железу. Фор-стеньга была обломана у самого марса. Из четырех стрел фока две были сорваны, третья уперлась в крышку первого люка. На шкафуте виднелась груда скрученного железа, в которую превратилась кормовая надстройка.
   На палубе царила относительная тишина. Заглянув через борт, Найденов понял, почему сейчас «Одду» качает меньше: вода была гораздо выше ватерлинии. Не было ничего удивительного, что судно набрало воды. Если полученная от ударов руля пробоина или течь, образовавшаяся между разошедшимися листами обшивки, велика, устойчивость судна будет увеличиваться за счет быстрого погружения. При этой мысли Найденов обвел взглядом горизонт и замер от радостной неожиданности: четкий силуэт корабля вырисовывался за скатившейся от горизонта волной. Вот корабль исчез за новым валом, снова вынырнул…
   Найденов ясно видел: это был трехмачтовый парусник.
   Пренебрегая опасностью получить напоследок пулю, Найденов вскарабкался на мостик и взял бинокль. Он наслаждался видом стройных очертаний парусника, плавно, но уверенно взбиравшегося по склонам водяных холмов. Нельзя было не заглядеться на бег судна. И линии его были прекрасны. Высокие мачты, одетые фестонами парусины, выглядели нарядно.
   Найденов был уверен, что и на паруснике заметили его корабль. Парусник, изменив курс, шел на сближение с «Оддой». С каждой минутой очертания судна-спасителя делались ясней. Вот до его гордо поднятого бушприта осталось не больше двадцати кабельтовых. Найденов видел уже золото надписи на остром носу. Напрягая зрение, прочел: «Черный орел». По-видимому, это было американское судно. Только нейтральный торговый корабль мог решиться приблизиться к зоне военных действий. Через несколько минут Найденов убедился в том, что не ошибся: к гафелю приближающегося судна не спеша пополз звездный флаг Штатов.
   Найденов опустил бинокль и вернулся в рубку за мегафоном. Он захватит несколько баллонов со смертоносным газом и дневник Шеллинга – свидетельства преступления, задуманного гитлеровцами.
   Внезапно удар орудийного выстрела, донесшийся с кормы, потряс «Одду». Найденов оглянулся: из-под упавших щитов маски на юте глядело орудие. Дымок выстрела еще сочился из ствола. Найденов увидел спину человека, досылающего в казенную часть новый патрон. Раздался второй выстрел…
   Опомнившись, Найденов схватил винтовку и вскинул ее, чтобы выстрелить в безумца, но тут его внимание отвлек высокий фонтан воды, возникший под самым бортом «Одды». Это был разрыв снаряда, посланного с парусника. Найденов перевел взгляд на «Черного орла», и тут его ждала новая неожиданность: американского флага уже не было и в помине. Вместо него под гафелем полоскался военно-морской флаг Третьего Рейха.
   Найденов перестал что-либо понимать.
   «Черный орел» прекратил огонь: на его рее взвился сигнал: «Стреляете по своим».
   Не получив ответа, «Черный орел» повторил сигнал. Затем последовал приказ: «Прекратите огонь». Но странный артиллерист на корме «Одды» продолжал стрелять. Следующий снаряд разорвался на палубе «Черного орла».
   От парусника отвалил моторный катер. И через несколько минут матросы с автоматами взбежали на палубу «Одды». Офицер с катера крикнул:
   – Свяжите этого человека и кидайте сюда!
   Найденов узнал Витему.

Капитан Витема любит стихи

   Стоя на юте «Черного орла», Житков смотрел на происходящее. Ему уже не раз приходилось наблюдать, как «Черный орел» пожинает плоды своего рейдерства, но впервые он видел, чтобы жертва, к тому же находящаяся в столь жалком положении, огрызалась как «Одда». Не сразу догадался он и о том, почему Витема, не церемонившийся со встречными купцами не только враждебных, но и нейтральных стран, не пустил ко дну эти жалкие остатки парохода. Лишь разобрав на корме название, Житков понял: это было то самое судно, которому Витема передал профессора Бураго.
   При виде бедственного положения, в каком находилась «Одда», крайнее беспокойство овладело Житковым. Он испугался за старого профессора. Кто, кроме Бураго, мог бы оказать Витеме столь яростное сопротивление? Вероятно, экипаж покинул «Одду». Эта мысль укрепилась в Житкове, когда он увидел, что после недолгой перестрелки и какой-то возни на палубе «Одды» двух связанных людей спустили в катер.
   В первом же из связанных людей, поднимавшихся на борт «Черного орла», он узнал Бураго.
   Следующим на трапе стоял связанный Найденов в форме капитана «Одды». Вот матросы развязали ему ноги, сняли повязку с глаз. Сделав несколько шагов, Найденов остановился, обернулся к шедшему за ним Витеме и прежде, чем кто-либо успел понять происходящее, нанес ему удар ногой в грудь. В ту же самую секунду он, как был, со связанными руками, прыгнул в воду вслед за падающим врагом.
   За двумя всплесками, сопровождавшими падение Найденова и Витемы, последовал третий: Житков тоже исчез за бортом.
   Несколько сильных взмахов, и он настиг с трудом державшегося на поверхности воды друга, которого волной успело отбросить к носу «Черного орла», сорвал с его рук веревку.
   – Ты или твое привидение?.. – спросил Найденов. – Наш старик, вероятно, погиб. Вряд ли ему удалось бежать с «Одды». По-видимому, все погибли там от газа… Кроме одного, какого-то рехнувшегося, которого Витема снял одновременно со мной. Я так и не понял, что это за тип.
   – Как? Разве вы не вместе с Бураго отбивались от «Черного орла»? – удивленно воскликнул Житков.
   Найденов не понял:
   – С Бураго?..
   – Не видел ты, что ли? Ведь второй человек, снятый с «Одды», наш профессор!
   Найденов не ответил. По ту сторону носа судна послышался шум приближающегося катера, голоса.
   Житков был уверен, что Витеме не придет в голову обыскивать его при возвращении на судно, но Найденова обыщут непременно. И потому, едва Найденова подняли на катер, Житков увернулся от рук матросов, подтянулся к мартын-гику и быстро выбрался на бушприт. Он спрыгнул на палубу, уверенный, что опередил всех, но тут его принял в свои медвежьи объятия Юстус Мейнеш.
   Странная жизнь началась с этого дня для Житкова и Найденова. Во время прогулок по палубе они издали видели друг друга, но не имели возможности обменяться ни словом. Одного держали на баке, другого – на юте.
   Бураго они не встречали ни разу.
   Каждый день то к одному, то к другому приходил Витема. Приказав караульному матросу удалиться, он усаживался, не спеша вынимал сигару. Некоторое время молча пускал кольца дыма, делая вид, будто безмятежно любуется его синими узорами. Затем, с необыкновенным упорством, начинал один и тот же разговор:
   – Итак, вам остается сказать одно слово: «да». Согласие милейшего профессора мы уже имеем. Ему нужен только надежный сотрудник, чтобы довести работу до благополучного конца.
   Можно было подумать, что друзья сговорились, – с таким необыкновенным постоянством они в ответ на это предложение лишь недоуменно пожимали плечами. Ни тот, ни другой не считали нужным даже слово сказать.
   По-видимому, Витема и сам начинал понимать, с кем имеет дело. В его голосе не слышалось больше надежды на успех, когда он говорил:
   – Своим отказом вы ставите профессора в затруднительное положение. Без помощника он не сможет дать то, чего мы ждем. А чем дольше он заставит нас ждать, тем… трудней ему будет. Скажем именно так: трудней. – При этом легкая усмешка кривила губы Витемы, и недобрый огонек пробегал в бесцветных глазах. – Пока он не может особенно жаловаться на режим, но чем дальше, тем строже я должен буду его содержать. Я не имею возможности деликатничать. Только от вас зависит облегчить участь старика.
   Снаружи доносился спокойный плеск воды о борта «Черного орла», шуршание штуртросов по палубе, посвистывание вахтенного, сплетающего от безделья трос. Все вокруг казалось безмятежным.
   …В один из вечеров Житкова повели в каюту капитана. Караульный вышел и затворил дверь. Житков остался один. Он огляделся. Каюта поражала комфортом. Книжные полки занимали почти все свободное пространство переборок.
   Житков перевел взгляд на письменный стол. Привинченные к доске хронометр и несколько карандашей в подставке – вот все, что украшало сверкающую поверхность стола. С края, против удобного кресла-качалки, лежал развернутый корешком вверх, переплетенный в кожу, изящный томик. Житков машинально взял книжку:
   …с усмешкою шкипер сказал:
 
   – Ребята, прочь сбиты снасти, и к черту пошел штурвал.
   Впрягайтесь в рулевые цепи. Через Бильбао-бар
   Мы провели против вихря в упряжи наш «Боливар»…
   …не веря ни в сон, ни в чох.
   Мы причастились шторма, который послал нам бог…
 
   – Вы тоже любите стихи?
   Житков, не ответив, положил книгу на стол.
   Витема закурил. Его глаза сузились и стали еще холодней. Мгновение он глядел на Житкова.
   – Считаете ниже своего достоинства говорить со мной? Что ж, каждый имеет право на то, что ему кажется правильным. Даже если объективно это не что иное, как глупость или преступление.
   – Боюсь, что вы утратили представление о том, где кончается глупость и начинается преступление, – ответил Житков.
   Витема сделал пренебрежительный жест, словно отбрасывая это замечание.
   – Видите ли, – сказал он, – я совершенно убежден, что преступление лишь до тех пор остается преступлением, пока его носитель не становится хозяином положения и судьей себе и другим. Тогда преступление становится правом. Иногда даже общественным благодеянием. – Витема жестом предупредил возражения. Он подошел к поставцу на переборке, достал бутылку и рюмки. – Ваш любимый вермут.
   Видя, что Житков не собирается брать пододвинутую ему рюмку, Витема поднял свою и с подчеркнутым удовольствием выпил.