Шпанов Николай Николаевич. Война «невидимок»

   – Благодарю вас, – резко ответил Найденов. – Я найду дорогу сам.
   Промозглая сырость осеннего Лондона сразу охватила Найденова. Он поднял воротник пальто и плотней надвинул шляпу: дождь лил как из ведра. Вместо ярко освещенной улицы, которую ожидал увидеть Найденов (он совершенно забыл о затемнении), ему пришлось спускаться прямо в темный провал, откуда неслось шипение шин невидимых автомобилей.

О раздвоении личности

   Утром, когда Найденов сошел к завтраку в пансионе миссис Дьюди, за столиком с газетами он увидел Зуденшельда.
   – Какой приятный сюрприз! – воскликнул он удивленно. – Вы тоже пользуетесь гостеприимством миссис Дьюди?
   – Очень рад вас видеть, милый мой двойник, – спокойно произнес пастор. – В гостиницах, даже самых скромных, знаете ли, немного шумно. А нервы у меня еще не совсем в порядке… Мистер Кадоган был так любезен, что подыскал мне этот пансион.
   – Тишины здесь хоть отбавляй! Но вот меню…
   – На этот счет я нетребователен, – скромно сказал пастор и принялся за свой завтрак.
   Найденов заметил, что время от времени Зуденшельд исподлобья вскидывает на него глаза, словно порываясь что-то сказать.
   – Вы хотите о чем-то спросить?
   – До сих пор не понимаю, – сказал пастор, – как вам удалось уйти с «Клариссы».
   – О, простое стечение обстоятельств! – с хорошо разыгранной небрежностью сказал Найденов.
   – Говоря откровенно, я не рассчитывал, что вы сумеете вырваться из лап Венсторпа. – Зуденшельд поднял над головой отложенную было газету. – Уже знаете?
   – Что именно?
   – Полиция нашла кое-что, проливающее свет на тайну исчезновения мистера Житкова и мисс Глан…
   Найденов жадно схватил газету с отчетом об аресте некоего Мэрфи.
   Найденов ничего не понимал.
   Подняв взгляд на пастора, он заметил, что тот внимательно следит за впечатлением, какое произведет на Найденова чтение газетного отчета.
   – Обошлось ли дело без нашего друга Кадогана? – спросил Зуденшельд. – Как выдумаете?
   – Здесь сказано, что на след Мэрфи напала Скотлэнд-Ярд и она же произвела арест преступника.
   – У мистера Кадогана могут быть причины скрывать свое участие в этом деле…
   – Возможно. Но это занимает меня гораздо меньше, нежели судьба друга.
   – А вот мне внутренний голос говорит именно о том, что нужно как следует порасспросить Кадогана.
   Когда они снова встретились за ужином, пастор возобновил разговор.
   – Удалось что-нибудь выяснить?
   Найденов удивленно взглянул на него.
   – Можно подумать, что вас это интересует больше, чем меня!
   Глаза пастора, который за минуту до того добродушно улыбался, стали вдруг пытливо-серьезными. Он не спеша закрыл книгу и придвинул свое кресло к Найденову.
   – Вы угадали, – сказал он, понизив голос. – Судьба Житкова беспокоит вас, как друга… Мне же недостает его, как надежного человека и вашего верного помощника.
   – Он никогда не был моим помощником. Напротив: мы всегда работали в областях, почти противоположных.
   Зуденшельд кивком головы показал, что он это знает, и продолжал еще тише:
   – Вы только летчик, а для того, что вам предстоит, нужно быть и моряком…
   – Мне предстоит возвращение на родину. И как можно скорее. Действительно, хотелось бы вернуться вместе с Житковым.
   – А вы взялись бы за очень важное поручение, которое можно выполнить попутно?
   – Это зависит от характера поручения и от того, кто собирается его мне дать.
   – Мои соотечественники обязаны вам уже столь многим… Но все сделанное до сих пор не стоит и десятой доли того, что вы могли бы при желании сделать для норвежского народа.
   – Готов сделать очень многое для вашего чудесного народа, но не люблю загадок, дорогой пастор.
   – Второй раз в ваши руки попадает тайна величайшей важности. В вашей власти жизнь и судьбы сотен наших людей…
   Он выжидательно замолчал, но Найденов тоже хранил молчание.
   Зуденшельд продолжал:
   – Мы боремся и будем бороться. Наши люди – мирные рыбаки и мореходы – непримиримо ненавидят фашизм и фашистов. Не хватает одного: оружия, оружия и еще раз оружия!
   – Но чем я могу помочь?..
   Зуденшельд не скрывал овладевшего им волнения. Он встал, крупными шагами прошелся по комнате.
   – Здесь, в одном из английских портов, имеется большая партия оружия для нас. Судно готово к погрузке. По первому сигналу оно отправится к берегам Норвегии…
   – Так дайте этот сигнал!
   – Дело не за мной! – Зуденшельд вплотную подошел к Найденову. – Нам не хватает человека, способного взять на себя руководство такой экспедицией. Нордаль? Он прекрасный драчун, но разве можно доверить ему такое дело? Лунд? Я без колебания поручу ему довести судно до любой точки на водных пространствах земного шара, но…
   – Не хотите же вы, чтобы я взял это на себя?..
   Зуденшельд утвердительно кивнул головой.
   – Но почему же именно я? – искренне недоумевал Найденов.
   – Если бы здесь был мистер Житков, – то вы и он. А без него – вы один. Только вы, и никто другой!
   – Но у меня есть свои дела на родине. К тому же я – иностранец.
   – Иностранец? – Зуденшельд рассмеялся. – Вы – пастор Сольнес, он же Зуденшельд. Попробуйте уверить кого-нибудь из наших людей, что это не так! Вы же на деле доказали, на что способны.
   – Но с вашим появлением все становится на свои места.
   – Никто из наших людей не знает, что у вас существует второе "я". Вы для них тот, кем были и кем доказали право быть.
   – Вы сами отлично могли бы стать во главе такой экспедиции…
   – Если бы мне не нужно было отправиться вперед, чтобы подготовить на берегу приемку оружия. Это дело едва ли менее сложное и опасное, чем самый транспорт. – Гордо подняв голову, он сказал: – И для того и для другого у моих друзей нет иного предводителя, кроме пастора Зуденшельда!
   – Чего же вы хотите?
   – Чтобы пастор Зуденшельд руководил подготовкой на берегу, находясь в то же время на борту транспорта с оружием. Он должен быть в двух лицах. И каждому из двух его «я» норвежцы должны доверять абсолютно, как верят вам и мне. В каждом из них они должны быть уверены: это Сольнес или Зуденшельд, как хотите.
   Слушая пастора, Найденов сосредоточенно думал. Он взвешивал все «за» и «против» этого неожиданного предложения.
   – Завтра вы получите мой ответ.
   Крепко стиснув ему руку, пастор сказал:
   – Понимаю. Вы не можете решить это сами. Но ни минуты не сомневаюсь, что получите согласие…
   На следующий день, когда Найденов сошел к завтраку, пастора, по словам миссис Дьюди, уже давно не было дома.
   Найденов вызвал по телефону Кадогана и назначил ему свидание.
   – Где-нибудь на нейтральной почве, – сказал он. – Мне бы не хотелось приближаться к вашему району.
   – Что-нибудь новое?
   – Кое-что, – уклончиво ответил Найденов.
   После свидания с Кадоганом Найденов немедля отправился в советское посольство. Там его заверили, что доставка транспорта с оружием в руки норвежских патриотов не противоречила бы интересам советского командования. К тому же, выполнив это задание, Найденов мог рассчитывать без большого труда, при помощи норвежских патриотов, перебраться к своим через линию северного фронта.
   Вечером, встретившись за ужином с Зуденшельдом, Найденов дал согласие на его предложение.
   Пастор крепко пожал ему руку.
   – Господь благословит вас за то, что вы делаете для нашего народа. Когда настанет время раскрыть ваше инкогнито, норвежцы будут в вашем лице благословлять вашу великую страну…

Пансион «Вебер»

   Улицы Вестена – западной части Берлина, населенной капиталистами и чиновной верхушкой, – всегда отличались чинной тишиной. Теперь же, когда значительная часть населения аристократических кварталов предпочитала жить в загородных виллах, где меньше угрожали английские бомбы, в Вестене стало совсем тихо. Изредка простучат деревянные подошвы горничной, оставленной для охраны господского особняка, да чинно пройдет тяжелыми шагами шупо.
   Витему раздражал этот звук, доносившийся с улицы. Он затворил окно.
   – Нервочки, дорогой капитан? – с усмешкой заметил Мейнеш, сидя в кресле и посасывая свою старенькую трубку. Ни в голосе, ни в повадках боцмана не было сейчас и тени той почтительности, к какой привыкли все, кто видывал эту пару на палубе любой из «Март». Оба были одеты в штатские костюмы. Тот, что на Мейнеше, был, пожалуй, даже добротней костюма Витемы. А может быть, он казался таким потому, что был строже цветом и покроем, хотя трудно было судить о покрое вещи, надетой на неуклюжее тело Мейнеша.
   – По-видимому, даже нам с тобой временами нужен отдых. – Мейнеш взмахнул трубкой, и голубоватый шлейф дыма протянулся вслед за его рукой. – Но об отдыхе, кажется, нужно забыть…
   – К сожалению, ты прав. Все, что было здесь, – только прелюдия. Главная игра там, на востоке. Отдыха не видать, пока не будет сломан хребет России. Откровенно говоря, я несколько иначе представлял себе ход событий.
   – Блицкриг кончился там, где начинается русская земля, – проворчал Мейнеш, и в тоне его Витеме почудилось что-то вроде иронии. – Выходит, что я столько лет таскался за тобой тенью по всем морям и континентам, чтобы присутствовать при том, как рейх зашел в тупик?
   – Тупик?!.. Слишком сильно сказано! Немцы возьмут свое. Я предпочитаю бодро смотреть на будущее фирмы, с которой связана моя жизнь. – Витема наполнил себе и Мейнешу рюмки. – Вот единственное, что еще способно скрасить жизнь. Спасибо Франции! Если бы не ее виноградники, мы бы с тобой совсем завяли. А, старина?
   Беседа происходила через одиннадцать дней после того, как с одной из лондонских улиц исчез Житков. Витема и Мейнеш сидели в особняке, отгороженном от улицы рядом стройных лип. На решетке палисадника красовалась эмалированная дощечка: «Пансион Вебер». Это было одно из тайных пристанищ агентов германской разведки, которых не следовало подвергать риску случайных встреч в отелях.
   Уже несколько дней жили они здесь в ожидании свидания со вновь назначенным высоким начальством – человеком новым для обоих. Собственно говоря, свидания ждал Витема. Мейнеш приехал по его вызову, чтобы доложить о результатах последней операции – устранении Житкова.
   – Уверен ли ты, что с ним покончено? – спросил Витема.
   – Я сдал его с рук на руки кому следовало.
   – Нужно было проследить за ликвидацией.
   – Не мог же я укокошить его посреди Сити… – сердито огрызнулся Мейнеш. – Тебе хотелось, чтобы я рисковал шеей из-за этого сопляка?
   – Не болтай глупостей, Юстус. Ты – не какой-нибудь Мэрфи. Того мы без лишних сантиментов дали прихлопнуть Кадогану, но вот твоя шея мне слишком дорога, чтобы совать ее в английскую петлю. – Витема нахмурился. – Мне вспомнилось сейчас, как сам я висел на рее «Черного орла». До сих пор под мышками следы от лямок. Ребята что-то не так смастерили. Еще немного, и петля по-настоящему задушила бы меня.
   Мейнеш отвел руку с дымящейся трубкой, и его хриплый смех огласил комнату.
   – Вот видишь, лучше до конца доверять старым друзьям, и только им, а?
   – О чем ты?
   – Если бы ты доверил повесить тебя мне самому, то ей-богу это было бы сделано чисто.
   Витема бросил на приятеля быстрый взгляд.
   – Ты сказал это так, что можно подумать, будто накинь мне эту петлю ты, – я наверняка отправился бы к праотцам.
   – Может быть, ты и прав. – Мейнеш снова расхохотался. – Вот загадка-то, а?!
   – Слишком много загадок в один день, Юстус, – мрачно проговорил Витема. – А я не очень их люблю, ты знаешь. – И, меняя разговор, спросил: – А ведь неплохо я им насолил, когда взорвал цистерну с соляркой, а?!
   – Да, чистая работа. Эдакой прыти не ждал от повешенного даже я. Кстати, как ты успел продырявить на «Орле» всю спасательную посуду?
   – Ага! И для тебя еще существуют на свете загадки! Это сделал тот самый парень, который меня вешал. Я велел ему спрятаться и дождаться, пока вылезу из петли. Вся посуда, кроме маленького катера, была приведена в негодность… Видишь: иногда оказывается полезно перестраховаться. Ведь ты-то, мой верный боцман, бежал с «Орла», бросив своего капитана на произвол судьбы. В доброе старое время за это вешали не в фальшивой петле. Знаешь, как я люблю тебя, Юстус. Но, честное слово, я отдал бы сейчас многое, чтобы заглянуть тебе в душу.
   – Ну, что ж, – пробормотал Мейнеш. – Погляди. – Он распахнул пиджак и сделал вид, будто хочет расстегнуть жилет.
   – Что ты думал обо мне, покидая «Орла»?
   Мейнеш отвел глаза.
   – А небось ты пережил несколько острых минут тогда, в петле, а? – с мрачной иронией проговорил он.
   – Да, было… не очень… – Витема нервно повел шеей.
   – Зато лондонское дело Житкова – одно из лучших, какие нам с тобой доводилось проводить, – перевел разговор Мейнеш. – Могу похвастаться.
   – Если не считать того, что, собственно говоря, вся эта история с Гланом снова всплыла по твоей вине.
   – Что ты имеешь в виду? – нахмурился Мейнеш.
   – …старый-то Глан жив!
   – Чепуха! Не может быть! Я сам смайнал его за борт, – уверенно произнес Мейнеш.
   – Я тоже не верю в воскресение мертвых, Юстус. И тем не менее – Глан жив.
   – Если так, пусть мне не достанется очередной орден.
   – Знаю, ты никогда не был честолюбив, но…
   – Я… всегда предпочитал наличный расчет. Честное слово, вот эта трубка покойного русского профессора – более реальная награда, чем железный крест.
   – Но на этот раз тебе не миновать ордена.
   – Заранее уступаю тебе эту честь. Пусть мне лучше дадут ордер на хороший обед – с настоящим мясом, с коровьим маслом и здоровенным куском хлеба.
   Раздался телефонный звонок. Витема снял трубку. По мере того как он слушал, оживление сбегало с его лица. Оно превратилось в обычную для него бесстрастную маску.
   – Сейчас подойдет авто, – сказал он Мейнешу, кладя трубку, – за мной.
   – Зовут?
   Витема кивнул головой и допил вино.
   – Подожди здесь.
   – Если велишь подать еще бутылку.
   – Вероятно, я вернусь с важными новостями. Может быть, и на твою долю привезу заслуженную награду…

Важная миссия

   Витема сел в автомобиль, не задавая вопросов шоферу, а только бросив быстрый взгляд на номер.
   Откинувшись на подушку, закурил сигару и равнодушно разглядывал улицы. Обращало на себя внимание обилие свежевыкрашенных деревянных заборов с вывесками «Строительство нового дома». Они скрывали пустыри – следы воздушных бомбардировок.
   Автомобиль остановился у большого жилого дома. По обеим сторонам подъезда красовались таблички с именами врачей и адвокатов. Поднявшись на третий этаж, Витема остановился перед квартирой зубного врача. Дверь распахнулась, едва он успел нажать кнопку звонка. Перед капитаном стоял верзила с тяжелой нижней челюстью. Маленькие глазки испытующе уставились на гостя.
   – Кого вам? – грубо спросил верзила.
   – Доктора Заурера.
   – А! Что вам нужно?
   – Сменить коронку.
   – Какого зуба?
   – Третий левый сверху.
   – У доктора нет золота.
   – Я принес свое.
   – Не всякое золото годится.
   – Французский луидор должен подойти…
   Верзила вслушивался в каждое слово. Критически оглядев Витему, он пропустил его в приемную.
   – Ждите, – буркнул он и исчез.
   Витема огляделся. Приемная доктора Заурера ничем не отличалась от приемных тысячи других дантистов.
   «Однако, начальник заставляет себя ждать», – с неудовольствием подумал Витема, но тут за его спиной раздался голос того же верзилы:
   – Доктор ждет вас.
   Витема вошел в кабинет. Шторы на окнах были опущены. Единственная лампа, стоящая на столе, бросала свет так, что освещала только кресло, предназначенное для посетителя. Сам хозяин оставался в полумраке по другую сторону стола. Однако это не помешало Витеме узнать его: группенфюрер Фюрстенберг – правая рука Гиммлера по части самых темных дел.
   – Рад видеть вас здоровым и, кажется… бодрым, – ворчливо проговорил Фюрстенберг голосом, который вовсе не соответствовал смыслу его слов.
   Витема насторожился.
   – Прежде всего, хотелось бы выслушать от вас самого, что вам удалось сделать.
   Витема кратко перечислил главные операции: похищен Бураго вместе с его расчетами; разрушен союзнический план овладения островом Туманов; Житков убран раз и навсегда…
   – Без ложной скромности могу сказать, – закончил Витема, – задания выполнены чисто.
   – Кто был вашим непосредственным помощником в этих операциях?
   – Юстус Мейнеш. Он заслужил высшую награду. Прежнее руководство отделывалось денежными поощрениями. Но старик не корыстолюбив. Настало время отметить его заслуги.
   – Что вы имеете в виду?
   – Рыцарский крест…
   – Простому матросу?! – в удивлении воскликнул Фюрстенберг.
   – Этот матрос выигрывал сражения более важные, нежели многие адмиралы. Хотя плоды его побед, как и самые битвы, оставались невидимыми…
   – Вы так высоко его цените?
   – Не ниже, чем самого себя.
   – А истинную цену себе вы знаете?
   – Никогда не страдал ложной скромностью.
   Фюрстенберг исподлобья посмотрел на собеседника.
   – Это хорошо… это очень хорошо… – пробормотал он. – А скажите мне, Вольф… какова конечная цель вашей жизни?
   – Величие Германии, господин группенфюрер.
   – А более конкретно: так сказать, в личном плане?
   – Если мне удастся обратить в реальные ценности то, что лежит на моем текущем счету, прежде чем война обратит деньги в мыльный пузырь, я буду удовлетворен.
   – Скромно.
   – Я не жаден: шесть нулей меня всегда устраивали.
   – А какова цель вашего Мейнеша?
   – Он еще скромней. Маленький домик на берегу моря и возможность разводить розы – вот его мечта.
   – Поэт в душе?
   – Несколько своеобразный, господин группенфюрер. Любовь к розам он совмещает с довольно реальными представлениями о прозаической стороне жизни.
   – Так, так… А что бы вы сказали, если бы для начала ваш текущий счет был конфискован?
   Витема резко выпрямился.
   Голос Фюрстенберга перешел в злобное рычание:
   – Начнем в том же порядке, как вы излагали свои успехи. Бумаги Бураго без него самого стоят не больше вот этого чистого блокнота. Их некому расшифровать.
   – Я полагал, что у немецких ученых лучшие мозги.
   – Не прикидывайтесь простаком, Вольф! Вы повели дело так, что сам Бураго – труп; ни одного из его помощников у вас нет. И это вы называете успехом?
   – Моя задача – дать вам точную копию его расчетов. Остальное – дело физиков. Не в моих силах разъяснить им то, чего они не понимают. Я не ученый…
   – Если бы вы что-нибудь понимали в физике, то от вашей самоуверенности не осталось бы и следа… А дело этого простака Найденова и его изобретение?! Не вам ли было поручено перехватить его еще тогда, когда он был здесь, когда война не так мешала работе, когда грудные дети могли заниматься диверсиями? А что сделали вы?! Упустили его на «Клариссе» из-за какого-то наивного маскарада.
   – Я не виноват в том, что ваши работники никуда не годятся. На одну доску с нами вы ставите таких, как Майерс, которому нельзя даже открыть истинного смысла поручения. А результат? Ему удалось заманить Найденова на остров, но когда мы, наконец, узнали об этом, Найденов уже сделал почти все, зачем туда явился…
   По мере того как шла беседа, обида на лице капитана сменялась выражением несвойственной ему растерянности. Фюрстенберг рычал все более гневно:
   – Переходим к острову Туманов. В чьих он руках? Я вас спрашиваю: кто хозяйничает там? Союзники! Это и есть ваш успех?
   – Я не отвечаю за бездарность людей, не сумевших удержать то, что я поднес им на блюде.
   – Но вы отвечаете за то, что дали старому колпаку Фальку обмануть себя. Он свел на нет все наши усилия в подготовке бактериологической войны. Это вы тоже называете своей победой? Дальше: Житков!
   – Он убран.
   – Вы уверены?
   – Как в том, что вижу вас.
   – А если я скажу, что похищением Житкова, осуществленным ценой провала ряда наших людей, в действительности руководила чужая контрразведка?
   – Житков был взят нами и нами же уничтожен, – упрямо повторил Витема.
   – Не могу понять, Вольф, откуда пошла ваша слава первоклассного агента? Вас водят за нос, как слепого котенка. Щелчок получили мы, а не вражеская разведка. Житков был спрятан ею! Теперь он у себя на родине.
   Витема отер вспотевший лоб.
   – Не будь я уверен в том, что вы одурачены, я заподозрил бы вас в двойной игре! – грубо выкрикнул Фюрстенберг. – И если бы за вас не заступились ваши прежние начальники, я попросту уничтожил бы вас, Вольф. Теперь вы понимаете, что конфискация вашего капитала – первая мера?
   – Но это – плод всей жизни…
   – Зачем он вам, если и сама ваша жизнь под вопросом? – Фюрстенберг издевательски усмехнулся. – Вы должны реабилитировать себя. Вы отправитесь в Эйре. Свяжетесь там с нашим послом. Вас переправят в Англию. Там готовят отправку в Норвегию большой партии оружия, предназначенного партизанам. Экспедиция должна собрать около себя наиболее активные силы норвежской эмиграции. К ней привлечен русский, Найденов. «Пастор» Зуденшельд отправится в Норвегию для приемки оружия. Его вы уберете немедля. За ним – очередь Найденова. На этот раз Найденов должен быть взят. Если вы его упустите… – Фюрстенберг сделал выразительный жест, от которого Витеме стало не по себе. – Теперь вторая задача: уничтожить Житкова.
   Губы Витемы двигались так, словно их сводило холодом:
   – Недалек день, когда вы сами пожелаете снять арест с моего счета.
   – Если вы вернетесь с победой, сумма счета будет удвоена. Если нет… То, что я нашел время для этого разговора, должно убедить вас: мне не до шуток.
   – Польщен вашим вниманием… – пробормотал Витема, и ему показалось, что это прозвучало насмешливо.
   Он вышел из кабинета сгорбившись. Но, покидая квартиру дантиста, снова зашагал с обычной выправкой. Шел легко, уверенно. Лицо его было непроницаемо. Глаза скользнули по физиономии звероподобного слуги. «Вот такой, как этот, всадит мне пулю в затылок», – подумал он и с невольной поспешностью захлопнул за собою дверь.

Глава одиннадцатая. В ловушке

Пастор Зуденшельд отправляется в путь

   Как всегда после обеда, который в пансионе миссис Дьюди подавали ровно в восемь, пастор перешел к столику с газетами и углубился в вечерние издания. Дождавшись, когда Найденов покончил с сыром, Зуденшельд отбросил газету и дружески положил руку на колено летчика.
   – Итак, мой друг, – сказал он, – сегодня последний вечер, что мы проводим вместе.
   – Уже уезжаете?
   – Нет еще, но осторожность требует, чтобы мы не встречались с того момента, как вы приступите к подготовке экспедиции. Мы должны отплыть от берегов Англии в разное время, из разных пунктов, в различных направлениях. Чтобы никому и в голову не пришли, что мы идем в одно место.
   – Но ведь нужно сговориться о месте встречи, об условных сигналах.
   – Люди, которые будут руководить вашей отправкой, дадут точнейшие инструкции. Я верю: мы свидимся на берегах моей родины. – Зуденшельд взял руку Найденова и тихо засмеялся. – Пастор Сольнес!
   – Как бы нам не запутаться, кто из нас настоящий!
   Зуденшельд подошел к столу и выбрал бутылку вина. Внимательно прочел этикетку, посмотрел вино на свет. Темно-красный, почти коричневый блик упал ему на лицо.
   – Англичане, кажется, предпочитают портвейн, а по мне, если уж нарушать обет трезвости, то только ради этого благороднейшего из вин! – Пастор высоко поднял рюмку и стал медленно наполнять ее густой маслянистой жидкостью. – Честное слово, боги на Олимпе наверняка пили именно малагу! – Он понюхал вино и с наслаждением пригубил. – Ну, что же, Найденов, за счастливое плавание?!
   – И за счастье плавающих!
   – Да благословит всевышний ваш корабль! – Зуденшельд медленно осушил рюмку. – И вас, мой дорогой друг!
   – Автомобиль ждет вас, сэр, – раздался в дверях голос горничной.
   Пастор поставил рюмку.
   Они пожали друг другу руки. Через несколько минут, с маленьким глобтроттером в руке, Зуденшельд сел в такси. Горничная, затворявшая за ним дверцу автомобиля, внимательно прислушивалась к тому, какой адрес назовет Зуденшельд шоферу. Но он только коротко бросил:
   – Прямо!
   Такси исчезло в темном провале улицы.
   Отъехав на некоторое расстояние от пансиона, пастор приказал:
   – Вокзал Ватерлоо.
   У вокзала он отпустил такси и смешался с толпой у затемненного подъезда. Однако он не направился ни к кассам, ни на перрон, а пошел прямо в уборную. Через несколько минут из кабины, где заперся пастор в темном пальто и черной шляпе, вышел человек в светлом макинтоше и мягком дорожном кепи. В полумраке освещенного синими лампочками помещения сторож не обратил внимания на это превращение.
   Вскоре другой таксомотор вез Зуденшельда к вокзалу Юстон, где пастор взял билет до Ярмута, куда и приехал на рассвете.
   Приморский городок встретил его дождем и слякотью, ничуть не уступающими лондонским. Но это мало смущало пастора. Уверенность, с которой он пустился в путь по узким улочкам города, говорила о том, что место ему знакомо. Городок только просыпался. Прохожих было мало. Пастор постучал в дверь еще запертой парикмахерской. На окрик из-за двери он ответил паролем и был немедленно впущен.