Шпанов Николай Николаевич. Война «невидимок»

   – Эти дни мне было немного не по себе. На ум лезла всякая пакость. Почему-то вспомнилась Аделина, – помнишь, та самая, что была приставлена к покойному Бураго? Да, почему-то мне все время вспоминалась ее судьба…
   – Хм… – невнятно пробормотал Мейнеш. – Аделина? Судьба таких, как она, ясна заранее.
   – Когда они попадают в такие лапы, как твои? Но ведь господь-бог может избрать и другие способы, чтобы приблизить их, к своему престолу… Да, в этом отношении ты – молодец.
   – Черная работа…
   – Конечно, это не чайные розы… А впрочем, подчас бывает даже как-то грустно, когда приходится иметь дело с такими экземплярами агентов. Тридцать лет строить из себя дуру, украсть какие-то непонятные ей самой бумажки и быть удавленной в саду во время поливки каких-то там маргариток!..
   В тот же вечер они условились о подробностях предстоящей поездки в Россию. Мейнеш должен был поехать первыми подготовить ликвидацию Найденова и Житкова. Без их физического уничтожения Витема не представлял себе возможности дальнейшей работы. В образе этих двух людей для него как бы олицетворялись теперь все неудачи и провалы, какие могут постигнуть его в Советском Союзе. Когда его мысль возвращалась к ним, ему казалось, что двух решений нет: или он, или они. Одна из сторон должна исчезнуть с лица земли.
   Загибая пальцы, Витема говорил с бесстрастием палача:
   – Давай переберем варианты: пуля в темном переулке?
   – Для России абсолютно нереально: немедленный провал.
   – Утопленник в канале?
   – Не так-то легко подстроить. Попробуй заманить его к набережной именно тогда, когда тебе это нужно. Впрочем, стоит ли ломать себе голову? На месте будет виднее.
   – Не напрасно, все-таки, я люблю тебя, Юстус! Без тебя я еще десять раз подумал бы, прежде чем решиться одному вернуться в эту проклятую страну.
   Мейнеш зевнул и потянулся так, что затрещали суставы его могучего тела.
   – Устал? – с неожиданной для него заботливостью спросил Витема.
   – Самолет – не тот способ передвижения, о котором мечтают в мои годы, – сказал Мейнеш. – Горячая ванна и постель – вот что мне нужно. Да, пожалуй, это единственные блага, которыми я сумею воспользоваться в этой, с позволения сказать, нейтральной стране.
   Витема проводил Мейнеша до дверей номера и вернулся к себе, потирая руки. Теперь он был спокоен за операцию, за свой текущий счет и, главное, за себя самого. Юстус снова с ним!

Кому нужна старая роба?

   Житков любил этот старый северный город – такой морской и такой насквозь русский. Любил его петровские предместья с остатками бревенчатых мостовых где-то на забытой окраине, с домами – свидетелями древней славы первейшего русского окна в Европу; любил это небо, то хмуро-свинцовое, то такое белесое, что хоть жмурься; и ветер с моря, пропахший треской, пенькой и смолеными бочками.
   Возвращаясь из порта, Житков остановился на мосту и долго смотрел на реку…
   Уже смеркалось, когда он позвонил у двери найденовской квартиры. Житков жил теперь здесь, пользуясь гостеприимством четы Найденовых.
   За дверью раздался стук каблучков. Отворила Валя. Пропустив Житкова, она быстро захлопнула дверь.
   – Постановление семейного совета: беречь тепло!
   – Присоединяюсь! На улице пакостно… – Житков повел носом. – Эге, судя по запаху, Саша прилетел с Черноморья!
   В прихожую проникал острый аромат жарящейся баранины.
   Валя лукаво улыбнулась:
   – Чтобы догадаться об этом, не нужно быть Холмсом. А вот если угадаете, какой сюрприз он привез вам, – получите премию!
   – Письмо от Элли?! – радостно воскликнул Житков. – Давайте сразу все: и письмо и премию!
   – А вот и не угадали!
   – Зато сейчас отгадаю наверняка. – Житков решительно шагнул к кухне, но Валя загородила ему путь.
   – Ход закрыт!..
   – Саша-то, по крайней мере, дома? – И прежде, чем Валя успела помешать, Житков юркнул в боковую дверь.
   Он вбежал в кабинет – там никого не было. Промчался в столовую и дальше, прямо в кухню. На пороге кухни он замер, пораженный, но уже в следующий миг одним прыжком преодолел расстояние от двери до плиты и стиснул в объятиях стоящую около нее раскрасневшуюся Элли.
   – Ну, ясно, при таких обстоятельствах о друзьях, конечно, забывают! – послышался насмешливый голос Найденова.
   Житков увидел друга, который с аккуратностью, присущей ему во всем, щепал лучину.
   Оказалось, что появление Элли было результатом ее встречи с Найденовым на Черном море. Черноморское торговое пароходство, проведав о том, что у Элли имеется штурманское свидетельство, назначило было ее вторым помощником на буксир в одном из южных портов. Нужда в судоводителях была остра. Назначению Элли не помешало даже то, что в ее англо-норвежском жаргоне все еще было маловато русских слов. Только появление Найденова помогло ей вырваться.
   – Я не собираюсь сидеть сложа руки, – сказала она Житкову. – Плавать – так с тобой, здесь.
   – Это невозможно, дорогая. У нас на кораблях нет женщин.
   – Если не на одном с тобой корабле, то хоть на одном море.
   – Это другое дело! В этом мы тебе поможем.
   – И помогать не нужно. Я уже была на спасательном буксире «Пурга» и завтра же направляюсь туда на работу. На соленой воде всегда найдется местечко тому, у кого в кармане диплом штурмана-спасателя.
   – Что верно, то верно, – сказал Найденов. – Даже в этой квартире нужно спасать баранину, про которую все забыли!
   – О-о! – Элли бросилась к плите.
   – Я так завидую ей, – сказала Валя. – Водить корабли и уметь жарить мясо! А я до сих пор не знаю дороги к плите.
   – Гонг к обеду! – крикнула от плиты Элли. – У меня все готово.
   – Форма одежды? – спросил Житков, намыливая над раковиной руки.
   – Парадная: бушлаты, но без валенок, – сказала Валя. – Это по случаю Сашиного приезда. А завтра можете снова залезать в ваши любимые «обрезки».
   – Милый наш Бураго! Я так хорошо понимаю его пристрастие к этим валенкам укороченного образца. Не вылезал бы из них!
   – Рано стареете, Паша.
   – Во мне есть что-то от Обломова, – сказал Житков.
   – Что верно – то верно! – подтвердил Найденов. – Начать с того, что тебе лень почистить бушлат, – и он ткнул пальцем в пятно на одежде Житкова.
   Житков потрогал пальцем пятна, покрывавшие полу бушлата, подошел к окну, чтобы лучше разглядеть их, и поманил Найденова.
   – А ну-ка, что я тебе покажу…
   Он повернул полу бушлата к свету – и пятна исчезли.
   Заметив удивление Найденова, Житков повернулся к свету спиной, и пятна снова проступили. Даже на черном сукне бушлата они казались дырами.
   – Возился с лаком? – спросил Найденов.
   – Эге… загрунтовал новый обтекатель для перископа. Если верить гидродинамикам, то у него настолько правильные обводы, что вода вокруг него кажется почти неподвижной даже на скоростях, значительно превышающих практические. А когда мы окончательно покроем его нашим лаком, самый зоркий глаз не заметит его движения.
   – Если бы наш общий друг Кадоган увидел тебя в этом бушлате, он не преминул бы сказать: «Мистер Житков, вы остались с неприбранной головой».
   Житков нахмурился. Он поспешно прошел в кабинет и вызвал по телефону начальника малярного цеха.
   – Иван Иванович, вы, кажется, были сегодня одеты в комбинезон поверх бушлата, когда крыли лаком деталь номер одиннадцать?
   – Совершенно верно, Павел Александрович.
   – А тот паренек, что помогал вам?
   – Кажется, тоже…
   – Так вот, Иван Иванович, благоволите-ка немедленно взять оба эти комбинезона и заприте их до моего прихода.
   – Будет исполнено.
   Житков не мог отделаться от мысли, что непозволительно опростоволосился: ни в коем случае нельзя было оставлять ни в чьих руках комбинезон с пятнами экспериментального покрытия, служившего грунтом для невидимого лака и тоже обладавшего некоторой степенью «невидимости».
   Мысли, одна другой тревожней, не давали ему покоя всю ночь, и, едва дождавшись утра, он простился с Элли, уезжавшей на «Пургу», и помчался в мастерские.
   Начальник цеха отпер шкаф и вынул поношенный комбинезон.
   – А второй? – встревоженно спросил Житков.
   – Когда вы позвонили, ученика уже не было в мастерских. Сейчас мы возьмем у него спецовку.
   Он позвонил по телефону.
   Прошло несколько минут. Дверь приотворилась, и в нее несмело просунулась вихрастая голова ремесленника. Ученик поглядел на своего начальника, перевел взгляд на Житкова.
   – А ну, давай-ка сюда свою спецовку, – сказал Житков.
   Паренек протянул изорванную парусиновую робу, покрытую масляными пятнами. Житков схватил ее и принялся тщательно рассматривать.
   – Это та самая роба, в которой ты вчера с нами работал? – спросил Житков.
   – А то какая ж?..
   – А ну, надень.
   Ученик нехотя натянул комбинезон. Не спеша подвернул не по росту длинные штанины, закатал рукава.
   – Можешь идти, – сказал Житков и сквозь стекла перегородки проводил ученика внимательным взглядом.
   – Не та, – уверенно сказал он.
   – Если сомневаетесь, я сейчас же проверю, – предложил мастер.
   – Нет. Оставьте его пока в покое… Скажите: куда уходят ученики после работы?
   – Разве за ними уследишь? Особенно в такое время…
   – В такое-то время за ними и нужно следить, как никогда.
   Житков взял комбинезон мастера и вышел, стараясь скрыть беспокойство. Он осмотрел хранившийся в запертом помещении свежеокрашенный перископ и пошел к выходу не прямым путем, а через цех, где работали ученики. Проходя мимо белобрысого паренька, как бы невзначай остановился около него, посмотрел, как тот работает, и потом, чтобы что-нибудь сказать, спросил:
   – Ботинки-то тебе, похоже, велики, а?
   – Спасибо, такие-то достал, а то казенные и вовсе с ног валились, – хмуро ответил паренек.

* * *

   Житков ушел из мастерских. Целый день он где-то пропадал. Не пришел ни к обеду, ни к ужину. Появился дома только вечером, усталый, промокший под дождем.
   Когда, наконец, они с Найденовым остались один на один, Житков принялся с особенной тщательностью раскуривать трубку и сосредоточенно молчал. Пустив несколько густых клубов дыма, он, наконец, пробормотал:
   – Не нравится мне эта история с робой… Я еще раз взял в работу парнишку…
   – Ну, и?..
   – Темная история!.. Когда он вышел позавчера с завода, к нему подошел какой-то человек и предложил продать комбинезон. Паренек отказался. Тогда тот предложил обмен: роба на ботинки. А у парня бутсы были номера на четыре больше, чем нужно. Просто возмутительно: кто следит за обмундированием ребят?!
   – Пожалуй, сейчас нам не до того, – насторожившись, ответил Найденов. – И что же, парень не знает, кто ему предложил эту мену?
   – Ясно одно: для предложившего сделка была заведомо невыгодной. Ботинки стоят, примерно, в десять раз дороже старой робы. Мену совершил человек взрослый. Размер ноги – сорок; ступня узкая. Бывший обладатель ботинок пользуется для передвижения велосипедом.
   – Даже если это верно, хотя я не уверен в твоем анализе…
   – А я уверен.
   – …повторяю: даже если это верно, то в городе слишком много велосипедов, чтобы это могло служить сколько-нибудь надежной путеводной звездой…
   – Если бы велосипед был обыкновенным, – нетерпеливо перебил Житков. – Но у той машины есть характерная деталь: старомодная педаль – знаешь, такая, в которую нога вдевается?
   – Помню, кажется, я когда-то видел такие.
   – Вот именно: когда-то!.. Значит, таких велосипедов не так уж много. И значит…
   Найденов рассмеялся.
   – Ей-ей, ты меня уморишь! Ты что, всерьез решил записаться в доморощенные Холмсы? Это же смешно, Павел!
   – Ну да, тебе смешно! Смешно то, что военный секрет оказался похищенным и мне грозят неприятности. Не говоря уже о существе дела. Неужели ты не понимаешь, чем это может быть чревато: тайна покрытия в руках врага!
   – Ну, уж сразу и врага! – проговорил Найденов, но в тоне его отчетливо слышалась тревога. – Разумеется, это не может не волновать! Но почему ты решил, что роба непременно попала в руки кого-то, кто специально интересовался злосчастными «пятнами»?
   – Если бы «кто-то»!.. Но, кажется, я узнаю здесь руку… нашего старого знакомого. – Житков потянул носом воздух. – Что-то кажется мне, будто пахнет тут капитаном Витемой.

Три велосипеда

   Два дня ушли на выяснение того, кому принадлежит велосипед с пружинной педалью.
   Таких велосипедов в портовом поселке оказалось три. Обладателем одного из них был молодой инженер тех самых опытных мастерских, где производились работы с составом Житкова. Второй принадлежал продавцу палатки «Металлолом» – тихому, пожилому человеку, день-деньской возившемуся с кучами ржавого железного хлама. Собственницей третьего велосипеда оказалась женщина – молодая учительница музыки. Она уже много лет жила со старушкой-матерью в небольшой даче и каждый день совершала поездки в город, на уроки. Рано утром ее видели идущей к станции. Ровно в семь она шагала от станции к даче, а по воскресеньям совершала по окрестностям прогулки на велосипеде.
   По плану, разработанному вместе с органами контрразведки, начали с инженера.
   Это был молодой человек, замкнутый и нелюдимый. У него не было друзей, могущих рассказать о его жизни. Все известное о нем укладывалось в графы заводской анкеты, очень длинной, очень подробной, но все же оставшейся всего лишь мертвой бумагой, которая не отвечала ни на один дополнительный вопрос. Попытка Житкова сблизиться с инженером не привела ни к чему, а его замкнутость и обособленность показались подозрительными. Внимание, как магнитом, притягивалось ко всегда запертой комнате инженера, которую тот сам убирал, в которой сам топил печь, – лишь бы никого к себе не впускать.
   Житков подумывал о том, чтобы переселиться в комнатку, освободившуюся на днях в той же квартире. Но боязнь раньше времени выдать свой чрезмерный интерес к инженеру заставила отказаться от этой мысли.
   Приезжая на завод, Житков мимоходом останавливался и у палатки с вывеской «Металлолом». Однажды, глядя, как приемщик терпеливо копается в куче ржавого хлама, он спросил:
   – Давно занимаетесь этим делом?
   – Сызмальства, – охотно ответил приемщик. – Начинал с того, что по помойным ямам всякую дрянь искал. Можно сказать – потомственный, почетный старьевщик, хе-хе!..
   – Да… – задумчиво протянул Житков. – А одежда-то на вас – не по работе. Не жалко трепать? – спросил он, глядя на опрятное полупальто-сибирку приемщика.
   – Привычка – великое дело. Прежде ведь прозодежды и в помине не бывало. От хозяев не давалась. Все, бывало, в своем работали. Вот и привык-с…
   – Так-так. Ну, будьте здоровы.
   – Наше вам, – приемщик снял потертое кепи.
   Через два дня Житков сказал Найденову:
   – Завтра переселяюсь в квартиру инженера!
   – Если ты его действительно подозреваешь, то это переселение – ошибка. Ты спугнешь его.
   – Смертным свойственно совершать ошибки…
   – Но умным смертным столь же свойственно воздерживаться от них.
   – В ближайший свободный день вы с Валей – у меня на новоселье, – упрямо сказал Житков и быстро вышел.
   – Погоди, Павел! – крикнул Найденов, но в прихожей уже хлопнула дверь.

* * *

   На второй день соседства Житкова с инженером Найденов навестил друга, ожидая услышать что-нибудь новое. Но Житков говорил о чем угодно, кроме робы. Всякий раз, как Найденов наводил, разговор на эту тему, Житков упорно от нее уходил. Он держал себя с тем особенным, подчеркнутым спокойствием, которым обычно преисполнялся, замечая признаки волнения Найденова.
   – Мы сами должны ее найти, либо… – Найденов не договорил.
   Житков подошел к висевшему на стенке плащу и, достав из его кармана жестянку с табаком, принялся старательно набивать трубку. Найденов с раздражением следил за его неторопливыми, нарочито спокойными движениями. Набив трубку, Житков тщательно закрыл банку и снова сунул в карман плаща. Закурив, с расстановкой сказал:
   – Что ж… поищем! – Подумав, он прибавил: – Идем-ка, провожу тебя до автобуса. Завтра зайду за тобой. Начнем поиски.
   Они в потемках побрели к остановке автобуса. Под ногами чавкала грязь поселковой улицы. Дождь наполнял все вокруг монотонным шорохом. Сквозь затемненные окна домов не проникало ни луча света. Друзья то и дело попадали в лужи и чертыхались сквозь зубы. Наконец в темноте послышался железный лязг и частое, как дыхание астматика, сопение старого автобуса. Друзья прибавили шагу. Найденов на ходу вскочил на подножку автобуса.
   Житков не спеша побрел домой. Он уж хотел было завернуть в свой переулок, когда негромкие звуки рояля, донесшиеся из-за плотно занавешенных окон углового дома, заставили его замедлить шаги. Житков знал: в этой даче жила учительница музыки. Он поглядел на часы: половина двенадцатого. Подумать только! А ведь каждое утро чуть свет бежит на станцию… Что же она не спит так поздно? Ну, а раз не спит, то, может, не стоит ждать воскресенья, чтобы застать ее дома?
   Он осторожно отворил калитку и подошел к дому. В одном из окон, у самого подоконника, был заметен едва уловимый просвет. Житков прильнул к стеклу. То, что он увидел, заставило его сердце забиться сильней.

Дом с музыкой

   В комнате, куда смотрел Житков, кроме самой учительницы музыки, были еще двое. Седенькая старушка в чепце и пуховом платке – мать учительницы – сидела возле лампы с вязаньем в руках. Поодаль, у двери, спокойно поглаживая лежащую у него на коленях голову большого датского дога, сидел бородатый человек в расстегнутой тужурке-сибирке. Тут же, возле него, на гвозде висел мокрый плащ.
   Дог поднял морду с колен бородача, беспокойно насторожил уши. Приемщик железного лома – это был он – попробовал успокоить собаку, но она рванулась к окну, где стоял Житков. Бородач отворил дверь и вышел из комнаты вместе с догом. Учительница продолжала играть.
   Житков отпрянул от окна и взбежал на веранду. Дверь, ведущая с веранды в дом, отворилась, и из нее вырвался огромный пес. Житков ждал, что услышит успокаивающий собаку голос бородача, но вместо этого дверь поспешно захлопнулась. Житков оказался наедине со злобно рычащим догом, которого тщетно пытался унять. Тогда он дернул дверь. Она не поддалась – ее заперли изнутри. Житков постучал. Прошла минута, может быть, две. Дог оглушительно лаял на загнанного в угол Житкова.
   Музыка оборвалась. За дверью женский голос спросил:
   – Кто там?
   Рассыпаясь в извинениях по поводу позднего визита, Житков объяснил, что хотел бы переговорить с учительницей.
   Дверь распахнулась. Учительница отозвала собаку, и Житков, не ожидая приглашения, поспешил в темную прихожую.
   – Мама так испугалась, что, выпустив Рекса, захлопнула дверь, – проговорила учительница. – Вам нужно было крикнуть – вероятно, вы были в палисаднике?
   – Я не успел крикнуть, – сказал Житков. – Я только что вошел в калитку…
   Учительница не спешила с приглашением в комнаты.
   – Вас удивляет поздний визит? Я шел мимо и услышал, что вы играете… – Житков настойчиво подвигался вперед. – Мне давно хотелось поговорить с вами об уроках музыки. – Он говорил негромко, стараясь уловить какой-нибудь шум в соседних комнатах. Но в доме было тихо.
   Из-за двери послышался старческий голос:
   – Кто там, Марго?
   В полосе света из-за приотворившейся двери показалась старушка.
   – Пройдите, – нехотя сказала учительница.
   Очутившись в комнате, Житков увидел, что бородатого мужчины в ней уже нет. Исчез и его дождевик. Житков без приглашения снял свой плащ и повесил на тот же гвоздь.
   Дог обнюхал полы плаща.
   Старушка вернулась к своему креслу у лампы и взяла спицы. Но, когда она снова принялась за вязанье, было заметно, как дрожат ее пальцы.
   Житков старался выиграть время. Прежде всего хотелось уяснить, успел ли приемщик уйти другим ходом из дома или скрывался в соседних комнатах?
   – Я помешал вам? Пожалуйста, продолжайте играть, – сказал Житков. – Я буду рад послушать.
   Учительница села было за рояль, но, словно спохватившись, опустила руки на колени.
   – Вы не хотите мне сыграть? – спросил он.
   – Я устала, – ответила учительница.
   – Ну, пожалуйста, – настаивал Житков. – Окажите уважение гостю, хоть он и незваный.
   – Нет, нет! – нервно сказала учительница. – Не просите, я не стану больше играть.
   Она была явно взволнована и не умела этого скрыть. «Уж не является ли ее музыка каким-то сигналом? – мелькнула мысль у Житкова. – Сигналом того, например, что незваный гость ушел?»
   – Ну, тогда позвольте мне сыграть, – непринужденно сказал Житков. – Прослушайте своего будущего ученика… – И он шагнул к роялю.
   Учительница покачала головой.
   – Я не смогу с вами заниматься, – сказала она.
   Исчезновение бородатого человека и то, что учительница солгала, сказав, будто собаку выпустила ее мать; ее нежелание сыграть и подпустить к роялю Житкова, – все это наводило на мысль, что тут дело неладно.
   Дог подошел к двери в соседнюю комнату и, виляя хвостом, стал обнюхивать порог.
   Житков понял, что за дверью человек – свой для собаки.
   – Рекс, сюда! – повелительно крикнула учительница и поднялась, давая понять, что разговор окончен, Она направилась было к балконной двери, намереваясь выпустить гостя, но Житков решительно подошел к роялю.
   Учительница поспешно вернулась, взялась за крышку рояля, несмотря на то, что руки Житкова лежали на клавиатуре.
   Не обращая на это внимания, он заиграл. И после первых аккордов какой-то новый, тонкий звук коснулся его слуха.
   Житков прервал игру. Тонкое гудение на мгновение одиноко повисло в воздухе и оборвалось.
   В доме воцарилась настороженная тишина.
   – Прошу вас, не нужно… – растерянно проговорила учительница.
   Пытаясь улыбнуться, она подняла на Житкова глаза и не удержалась от испуганного крика: ей в лицо глядело дуло пистолета.
   – Без шума, пожалуйста. Садитесь. Руки на клавиши! – тихо скомандовал Житков. – Играйте.
   Она склонилась над инструментом, заиграла что-то тягучее, грустное.
   – Нет, – остановил ее Житков, – играйте то, что играли до моего прихода!
   Она колебалась.
   Не спуская с нее глаз, Житков искоса следил и за старухой. Он успел заметить, что та протянула руку к лампе.
   – Руки на место, – приказал он старухе и тихо сказал музыкантше: – Считаю до трех…
   Она уронила руки на клавиатуру. Инструмент издал громкий нестройный гул. Житков схватил ее за руку, но, прежде чем успел оттолкнуть от рояля, она с силой отбросила из-под себя стул. Стул опрокинулся, одновременно подняв квадрат пола, к которому, видимо, был привинчен. Перед Житковым открылся люк. В то же мгновение свет в комнате погас, – Житков едва успел разглядеть кинувшегося к нему из-за двери бородатого мужчину. Раздалось рычание собаки. Все смешалось в молчаливой борьбе. Слышался стук опрокидываемой мебели, звон разбивающейся посуды.
   Житков сопротивлялся отчаянно, и он уже одолевал противника, когда боль в затылке заставила его разжать руки. Он потерял сознание. А еще через минуту, связанный по рукам и ногам, кулем скатился в подполье. Люк захлопнулся.
   Очнулся Житков в кромешной темноте. В воздухе стоял характерный запах озона – результат электрических разрядов. В даче, над Житковым, так же, как и в подполье, царила тишина. Но вот над головой послышался скрипучий звук катящейся на колесиках тяжелой мебели. Видимо, передвигали рояль… По шуму наверху Житков старался понять, что же там происходит?
   А там шли поспешные сборы. Бородач торопливо оделся и вышел. Учительница музыки укладывала рюкзак. Старуха хлопотала, приготовляя и заворачивая в бумагу бутерброды.
   Бородач вернулся, притащив из сарая длинный шланг для поливки сада. Один его конец он прикрепил к водопроводному крану в кухне, другой просунул под крышку люка.
   Житков ясно услышал команду:
   – Пускайте!
   Это был голос Витемы. Житков не мог его не узнать.
   Старуха отвернула кран.

* * *

   Наутро Найденов напрасно ждал друга. Позвонив в порт и узнав, что Житкова не было и там, Найденов поехал в поселок. Он торопил шофера, словно знал, что Житков нуждается в немедленной помощи. Приближаясь к новому жилищу друга, Найденов еще издали увидел дым над крышами. В лицо пахнуло гарью пожарища, тем особенным смрадом, который издает, сгорая, старое, обжитое жилье человека.
   Догорала дача музыкантши. Пожарные поливали из шлангов тлеющие бревна рухнувшей постройки.
   Найденов приказал шоферу объехать пожарище другой улицей.
   В доме, где жил Житков, ему сказали, что моряка в эту ночь вообще не было.

Странный сигнал

   Если ненастной осенней ночью неуютно было в городе и поселке, то еще неуютней чувствовали себя люди на воде. Шквалистый ветер почти горизонтально гнал струи проливного дождя. С шипением разбивались они о поверхность ковша, и вместе с водяной пылью, срываемой ветром с гребешков волн, уносились шквалом и, как дым, стлались над бухтой.
   Пронизывающие удары норд-оста прохватывали сквозь бушлат и дождевик. Замполит лодки «ОН-1» капитан-лейтенант Сибирка то и дело выходил на палубу, чтобы встретить запаздывавшего Житкова. Сибирка, как и весь экипаж корабля, знал, как педантически точен во всем командир, и то, что Житков не пришел не только в назначенное время, но и час, и два спустя, беспокоило его.