Шпанов Николай Николаевич. Война «невидимок»

   – Собираетесь в море?
   Пастор не ответил.
   Мейнеш помолчал, рассматривая свою трубку. Потом положил ее в карман, не спеша снял очки и небрежно бросил их на стол. Зная, что теперь, без очков, собеседник не может его не узнать, Мейнеш пристально поглядел в лицо пастору, продолжавшему стоять у двери.
   – Скажите откровенно, вы считаете меня совершенным дураком?
   Пастор недоуменно пожал плечами.
   Не получив ответа, Мейнеш сказал:
   – Думаете ли вы, что я отпущу вас в море одного?
   – Я не должен давать вам отчета в чем бы то ни было. – И пастор распахнул дверь, жестом предлагая боцману удалиться.
   Но тот остановил его.
   – Не так поспешно, дорогой… Найденов!
   При этих словах лицо пастора на мгновение покрылось бледностью, но уже в следующий миг Найденов нанес гостю два сокрушительных удара – в челюсть и в солнечное сплетение.
   Мейнеш мешком опустился на ковер.
   Мысли вихрем неслись в голове Найденова: во что бы то ни стало отделаться от боцмана и не дать ему связаться с гестапо! Нужно предотвратить поимку судна с оружием!
   – Херре пастор, – проговорила горничная за дверью, – к вам пришли.
   – Пусть подождут внизу, я спущусь.
   Найденов бросился к Мейнешу и, быстро связав его скрученной в жгут простыней, заткнул ему рот.
   Придя в себя, боцман, свирепо тараща глаза, дергал путы, пытаясь освободиться от кляпа. А Найденов спустился к норвежцам и отправился на берег, где уже ожидал катер. Тут же отчалив, он исчез в темноте.
   Катер мчался к той точке в море, где Найденов-Зуденшельд назначил встречу Нордалю и Лунду. Спутники, привыкшие видеть пастора приветливым и общительным, удивлялись овладевшей им тревожной задумчивости. Найденов и в самом деле не мог подавить беспокойства: раз уж Мейнеш оказался здесь, раз он опознал его, могло случиться, что приняты меры и для захвата «Ярроу». Хотя Найденов и обязался выполнить это поручение лишь попутно, поскольку оно совпало с его планами возвращения на родину, но, взявшись за дело, считал себя обязанным довести его до конца.
   До рассвета все нужно было закончить, даже след «Ярроу» должен простыть, Найденов поглядел на часы. Шкипер сказал:
   – Сдается, будто мы уже почти на месте, а?
   Найденов силился распознать очертания берега, но ничего не мог разобрать.
   – Не могу сориентироваться, – сказал он.
   Шкипер сверился с компасом и уверенно сказал:
   – Мы пришли.
   Моторист сбавил обороты.
   Найденов снова поглядел на часы.
   – Пора бы им быть.
   Шкипер вгляделся в сторону открытого моря.
   – Вот и они.
   Найденов увидел три тусклых белых огонька, один над другим.
   Шкипер достал фонарь и, прикрыв его с трех сторон, подал условный сигнал. С «Ярроу» тотчас ответили. Шкипер радостно засмеялся и сказал мотористу:
   – А ну, нажми!
   Двигатель снова загудел, и катер помчался к сигнальным огням. По мере приближения они делались все ярче. Наконец в темноте обрисовался и силуэт судна.
   Найденов едва дождался, пока с борта спустили штормтрап, и быстро взобрался на палубу. Он предвидел, что его внезапное появление должно вызвать удивление Нордаля и Лунда, но то, что случилось, превзошло его ожидания. Оба попятились от него, как от привидения.
   Узнав, что они вскрыли каюту, в которой должен был находиться он сам, Найденов на мгновение нахмурился.
   – Если бы у нас было время, я хорошенько пробрал бы вас за такое нарушение приказа. Но… сейчас не до того. Придется объяснить вам, зачем вас держали в неведении о том, что каюта пуста: ни одна душа на свете не должна была знать, что я не с вами, а здесь. Все, в том числе и агенты немцев, которые могли проникнуть в ряды команды «Ярроу», должны были быть уверены в том, что я на судне.
   Затем он объяснил цель своего приезда: не выгружая оружия, судно должно немедленно повернуть в море.
   – Вы идете с нами? – спросил Лунд.
   Найденов отрицательно покачал головой.
   – Я должен позаботиться о том, чтобы за вами не отправили погоню. Я должен вернуться на берег.
   – В лапы к этим чертям – гуннам?
   – Не надолго.
   Нордаль решительно тряхнул головой.
   – Возьмите меня с собой!
   – Верно, Йенсен, – сказал Лунд. – Если пастор не возьмет нас с собой, мы сами высадимся тут на берег. Вот и все! Мы не можем бросить его на произвол судьбы.
   Найденов рассмеялся.
   – Я знал, что вы хорошие люди, – теперь вижу, что вы просто замечательные товарищи! Но когда нужно будет, я сам позову вас, а до тех пор оставайтесь на судне.
   Лунд упрямо сказал:
   – Оттесен отлично доведет эту посудину обратно. Мне тут и делать-то нечего. Эй, кто-нибудь, кликните ко мне штурмана Оттесена!
   – Я вижу, что вы все решили уже за меня, – усмехнулся Найденов. – Ну, быть по-вашему!
   Он опустился в катер, сопровождаемый Нордалем и Лундом. Через час они приближались к берегу.
   Найденов сказал:
   – Наши здешние друзья скроют вас, пока я покончу со своими делами.
   – Не могу ли я быть вам полезен? – спросил Нордаль.
   – Ваша помощь была бы, может статься, и не лишней, но я постараюсь справиться один, чтобы никто не видел вас.
   – Какого рода дела вам предстоят, херре пастор? Будьте откровенны.
   – Не собираюсь скрывать, – сказал Найденов. – В моем номере в отеле лежит связанный человек, хорошо вам знакомый. Это Мейнеш. Нужно сделать так, чтобы он исчез, не успев поставить на ноги полицию.
   Нордаль протяжно свистнул.
   – Если бы вы сразу сказали, о ком идет речь, я бы не стал и спрашивать разрешения сопутствовать вам. Мейнеш! Слишком опасная птица! – Нордаль обернулся к Лунду. – Я до сих пор не могу себе простить того, что мы отпустили его с «Марты».
   – Если бы я думал тогда, что они могут спастись, я бы повесил его собственными руками, – мрачно проворчал Лунд.
   – Друзья мои! – Найденов рассмеялся. – Вы переоцениваете качества этого человека. Чтобы продаться разведке, нужно быть лишенным не только элементарной порядочности, но и ума. А такой человек не может быть опасней шакала. Бояться его – слишком большая честь. Предоставьте мне разделаться с ним.
   – Не забудьте, херре пастор, что от успеха вашей работы зависит судьба всей операции.
   Найденов кивнул и жестом потребовал молчания: они приближались к пристани.
   Через несколько минут доски пристани скрипнули под их осторожными шагами. У сарая для сетей Найденов протянул друзьям руку. Нордаль крепко пожал ее, но Лунд уже не успел этого сделать. Несколько человек одновременно набросились на каждого из них. В кромешной темноте завязалась молчаливая борьба. Ни та, ни другая сторона не хотела привлекать внимания выстрелами.
   Силы были слишком неравны. Через несколько минут Найденов и его спутники лежали, спеленутые, как младенцы.

Глава двенадцатая. «ОН-1»

Шутки, от которых можно сойти с ума

   Когда в добрые времена мирной советской жизни Найденов иной раз задумывался над тем, в какой стране мира ему хотелось бы побывать, выбор его почти всегда останавливался на Норвегии. Стремление читать в подлинниках современную норвежскую литературу, почти не переводившуюся советскими издательствами, толкнуло Найденова на тщательное изучение языка.
   – Хижину на берегу фиорда я предпочту благоустроенному городу Западной Европы, – говорил он не раз.
   И вот Найденов в Норвегии.
   За спиной теснятся темные громады гор. Внизу голубым хрустальным рогом изогнулся фиорд. Зеленый склон горы прорезают белые ниточки водопадов. Уютные домики глядят алой черепицей крыш сквозь густую хвою вековых сосен. На первый взгляд все дышит миром и довольством.
   Но, увы, только на первый взгляд!
   Нависшая над лесистыми склонами норвежских гор тишина, безмятежная чистота вод фиордов – это не покой и не счастье маленького трудолюбивого народа. В каждом уютном домике, в каждом поселке, на каждом хуторе, во всех городах – под крышей и под открытым бледным небом – живет одно тяжкое, неизбывное горе: трагедия свободного, гордого народа – рыбаков, дровосеков и мореплавателей, порабощенных бандой разбойников в серо-зеленых мундирах, гитлеровских солдат.
   Найденов хорошо знал: и здесь, в Олесунде, крошечном безобидном Олесунде, раскинувшемся на берегу мирного Инге-фиорда, – даже здесь норвежский флот не может пальцем шевельнуть без разрешения немецкого коменданта майора Риске, толстого краснолицего человека с туловищем гиганта и ножками карлика. Эти две части тела Франца Риске – верхняя и нижняя – так страшно не соответствовали одна другой, что трудно было признать их принадлежащими одному человеку.
   От майора зависела судьба и жизнь подчиненных. И всякий, успевший сколько-нибудь узнать коменданта, понимал: душа не слишком крепко сидит в теле, если оно принадлежит заключенному лагеря Олесунд. С тем большим удивлением Найденов отмечал, что за все время пребывания здесь сам он не только не испытал еще на себе тяжелой руки Риске, но даже не был ни разу толком допрошен. Комендант как бы забыл о его существовании.
   Всякий раз, когда Найденов видел Риске, ему представлялся гигантский боров, волей искусного дрессировщика вставший на задние ноги и одетый в серо-зеленый мундир и начищенные до зеркального блеска сапоги. Этот-то боров и являлся не только хозяином рыбачьего поселка Нижний Олесунд, но и единоличным распорядителем судеб всех заключенных концентрационного лагеря на острове Олеейя. Лагерь вместе с рыбачьим поселком был как бы отдан на откуп Риске комендантом близлежащего городка Рамсе.
   Естественно, что всякий раз, когда мысли Найденова возвращались к тысяче забракованных и тысяче новых планов бегства, он понимал, что начинать нужно с Риске.
   – Как это ни обидно, – сказал Найденов лежавшему рядом с ним на нарах Йенсену, – но все мы, взрослые, вполне нормальные и, вероятно, не такие уж глупые люди, должны ломать себе головы над тем, как одурачить одного тупого, самодовольного и явно неумного дрессированного кабана. Это, право, обидно…
   Йенсен молчал. Он вообще стал замкнут и молчалив. Плен и заточение, казалось, сломили оптимизм слесаря.
   За Нордаля ответил шкипер Лунд. Он сидел на нарах, обхватив колени, и, как зачарованный, глядел в окно на море. Оно было для него такою же родиной, как и для всякого другого норвежца.
   Не отрывая взгляда от моря, Лунд сказал:
   – Я вас не понимаю, пастор. Если мне и обидно, так только то, что ножом, который мне удалось украсть вчера, я не могу сегодня пойти и зарезать Риске. У Риске пистолет. Это сильнее ножа. И все это, действительно, до черта обидно.
   Шкипер протянул руку к узкому горлу фиорда.
   – Дайте мне такую посудину, и я покажу вам, чего стоит Лунд.
   Найденов взглянул туда. Моторный катер разрезал тихую воду Инге-фиорда. Было видно, как вода вскипает под острым штевнем, разбегается на две волнистые струи по бортам и пологой волной уходит к скалистым берегам.
   Найденов знал, что это катер «Ундина», реквизированный Риске для своих личных надобностей. Комендант пользовался им для прогулок по фиорду и для поездок в Рамсе.
   Глаза Лунда, которые Найденов привык видеть тусклыми, как бы выцветшими от солнца, неба и воды, сверкали, когда он следил сейчас за движением катера.
   – Слушайте, Лунд, – в голосе Найденова прозвучало что-то такое, что заставило встрепенуться даже равнодушного Йенсена, – если бы у вас был такой катер…
   – Это самая быстроходная посуда в округе! На такой штуке я поднялся бы к Лофотенам. Рыбаки дали бы мне новый запас керосина. Я дошел бы до Хаммерфеста. Из Хаммерфеста я пошел бы на Медвежий… С Медвежьего…
   – Зачем вам на Медвежий? – перебил его Найденов.
   – Там нет гуннов. Там-то уж я нашел бы что-нибудь, с чем стоило бы вернуться сюда, в гости к господину Риске… В этом-то можете быть уверены, пастор!
   – Знаете, что я вам скажу, Лунд? – Найденов прищурился. – Мне нравится то, что вы сделали бы с этим катером: я подарю его вам.
   Лунд мгновение смотрел на Найденова, бессмысленно моргая, потом разразился хохотом. Глядя на него, улыбнулся даже Йенсен.
   – Уж не подарите ли вы мне в придачу и десяток банок керосина? – спросил Лунд.
   – Да, и десяток банок керосина, – серьезно ответил Найденов.
   – Тогда уж подкиньте, черт возьми, и малую толику консервов!
   – И консервы, Лунд.
   Лунда забавляла эта игра.
   – Продолжайте, пастор! – прокричал он. – Мы с Нордалем закроем глаза, а вы продолжайте ваши сказки.
   – Я рад, что это вам нравится, Лунд. Но… чтобы все это получить, вам придется согласиться на два условия: взять с собою в катер меня и Нордаля в качестве пассажиров и повести катер не на Медвежий, а гораздо восточней, так, чтобы выйти к Мурманску.
   Шкипер почесал затылок.
   – Мурманск? Что ж, приходилось хаживать и туда. Но должен вам сказать: в это время года там можно встретить льды. Между Медвежьим и Нордкапом несет ледок из Ледовитого океана. Там нашей посудинке придется нелегко.
   – Если бы это было увеселительной прогулкой по Инге-фиорду, нам не нужен был бы такой шкипер, как вы.
   – А что будет потом с катером? – продолжая от души веселиться, спросил Лунд.
   – Он станет вашей собственностью.
   – Слушай, Нордаль, попроси пастора не портить нам с тобой нервы. Столько мечтать вредно.
   – Я вам сказал, Лунд, – серьезно повторил Найденов, – катер будет вашим. Вот вам моя рука!
   Лунд не спеша, с улыбкой, принял его руку.
   – Нордаль свидетель, – сказал Найденов. – Договор заключен!
   – Дело за малым, – Йенсен равнодушно зевнул, – подарить Лунду катер. Советую тебе, старина, приготовиться: тебе нужна шапка с золотым якорем, – не скрывая иронии, проговорил Нордаль и нахмурился. – Довольно шуток, друзья! От них можно сойти с ума.
   От иронии Нордаля ничего не осталось к следующему утру: ночью Найденов поделился с ним своим планом бегства.

«Ундина»

   Нечего было и думать о серьезной подготовке к побегу, если прежде всего не отвести глаза не только стражи из немцев и наемных норвежцев, но даже и товарищей по несчастью – заключенных. Был среди заключенных один, кого Найденов особенно боялся: молодой врач – француз Леблан, невесть какими судьбами попавший в Норвегию. Он выдавал себя за антифашиста, но Найденов был уверен, что он шпионит за заключенными по поручению Риске, и не без оснований считал, что первым, кого нужно обмануть, был именно этот француз.
   Здоровье Найденова после всех передряг было далеко не в блестящем состоянии. Он похудел, осунулся. Но сейчас нужно было найти какой-нибудь недуг, не имеющий ясных внешних симптомов. И Найденов избрал ревматизм, якобы жестоко разыгравшийся у него под действием сырого климата Олеейя.
   У Леблана имелся приказ лагерного начальства беречь Найденова, и он не на шутку встревожился состоянием больного. Теперь в ненастные дни Найденов на законном основании оставался в бараке. По приказу Леблана плотник смастерил Найденову костыли, на которых тот в моменты особенно острых «приступов» ревматизма ковылял по лагерному двору. Однажды ему удалось услышать такую фразу Риске:
   – Меня вполне устраивает его ревматизм. С ним далеко не убежишь… Теперь я могу хоть спать спокойней. Но вы, все-таки, за ним хорошенько приглядывайте, Леблан.
   Катер коменданта не мог забрать больше пяти-шести человек. Следовательно, помимо самого Найденова, Лунда и Йенсена, нужно было подобрать лишь двоих из числа наиболее стойких и надежных заключенных. Найденов решился привлечь к участию в побеге норвежца Эйнара Гука. Это был худой, высокий человек лет пятидесяти, с живыми умными глазами, прикрытыми мохнатыми кустиками выцветших бровей. По специальности Гук был судовым механиком, и в награду за хорошее поведение в лагере Риске поручил ему уход за мотором катера. Найденов разузнал, что Гук – честный и искренний товарищ, горячий патриот своей страны.
   Вторым человеком со стороны поневоле пришлось выбрать молодого парня Нильса Брунса, которого за маленький рост в лагере звали попросту Коротышкой. Коротышка работал рулевым на той же «Ундине». Без его участия нечего было и думать овладеть катером, так как он дневал и ночевал на судне.
   Однажды ночью Найденов решился: он посвятил Коротышку в свой план и целые сутки после этого ходил сам не свой, так как Нильс обещал подумать и дать ответ лишь следующей ночью. Найденов решил уж было, что все предприятие провалилась: Эйнар Гук сказал, что Коротышка ходил в контору Риске, но не хотел сказать Гуку зачем.
   Когда ночью рулевой Брунс сообщил о своем согласии принять участие в побеге, Найденов сказал:
   – Нет, Нильс, забудь о моем предложении. Из этого ничего не может выйти. Я решил отказаться от безумного плана.
   Уверения Коротышки, что план вовсе не так безнадежен, как представляется Найденову, только усилили его тревогу. Прошло немало времени, прежде чем Найденов, посоветовавшись с Нордалем, решил все же воспользоваться согласием Брунса: иного средства бежать с острова они так и не нашли.
   Найденов узнал очень важную подробность: Риске не раз поручал Нильсу отвозить лавочнику в Рамсе кое-какие товары, которые комендант под видом лагерных нужд выписывал с военного склада. В числе этих товаров, по словам Нильса, было все, что угодно, – от шоколада и сгущенного молока до гвоздей и парусины. Найденов решил использовать это обстоятельство, чтобы накопить провиант и снаряжение, необходимые для экспедиции. Мало того, что кое-что из запасов, выписываемых со склада самим Риске, Нильс припрятывал. Получая от коменданта ордер, он ухитрялся вписывать в него кое-что дополнительно.
   Таким образом, снабжение продовольствием и шкиперским имуществом можно было считать обеспеченным. Нужно было подумать об оружии на случай возможной встречи с морской охраной. Это оказалось труднее. Но и тут Нильс-Коротышка оказался незаменим. Однажды он привез из Рамсе два старых револьвера, которые ему, по его словам, удалось выменять у жителей на продукты. Вторым ценным приобретением была винтовка, зарытая в землю одним рыбаком в дни гитлеровского вторжения.
   Все это Коротышка спрятал на катере, и Риске совершал свои поездки, не подозревая того, что восседает на арсенале заговорщиков.
   Пора было подумать о том, чтобы перенести на катер продовольствие и основательно пополнить запас горючего. Если первое, благодаря ловкости Нильса, вошедшего в доверие Риске, удалось довольно просто, то перенести бидоны с горючим оказалось совершенно невозможным. И тут Йенсену пришла новая идея. Коротышка и Гук должны были убедить коменданта, что катер требует ремонта и покраски. Для этого нужно вытащить «Ундину» на берег.
   Риске охотно согласился. На следующее утро, ни свет ни заря, под его личным наблюдением заключенные и даже немецкие солдаты были собраны на берегу для вытаскивания катера.
   Чтобы иметь у катера побольше своих людей, Найденов тоже не остался в стороне – он вызвался наново написать золотом на носу катера его поэтическое название «Ундина».
   Впервые ступил он на борт судна, которое в душе давно считал своим, но никогда еще так мало не верил в успех, как именно в этот день. Слишком много препятствий предстояло еще преодолеть. К тому же вчера Гук снова поделился с ним своими сомнениями насчет Коротышки. Парень все же внушал ему подозрение, – слишком уж удачно все сходило с рук.
   Но вот, наконец, «Ундина», заново окрашенная, с отремонтированным и проверенным мотором, отлично снабженная провиантом, была снова на воде, а погрузить на нее необходимый запас горючего так и не удалось. Два-три бидона, принесенных Коротышкой, сверх содержимого баков, – это было все. Однако время шло, и откладывать попытку бегства было уже невозможно.

Кто предатель?

   По-видимому, именно в это время до ушей Риске дошли слухи о том, что среди заключенных что-то готовится. Охрану лагеря усилили. Права выхода на берег были лишены все, кроме тех, кто работал на берету и пользовался безусловным доверием коменданта. Четверо заговорщиков – Нильс-Коротышка, Гук, Йенсен и Лунд – еще имели возможность возиться на берегу, но Найденов не мог и носа высунуть за колючую проволоку.
   Одним из самых мрачных дней на острове был для Найденова день, когда он узнал о новом приказе Риске: заключенные будут строить на горе бетонный каземат – карцер, Найденов подумал: уж не ему ли самому и предназначается этот каземат? Но делать было нечего. Вместе с другими заключенными он принялся за работу бетонщика.
   Утомленный непривычной работой, по вечерам он усаживался у порога своего барака и с грустью следил за тем, как все ниже спускается к морю солнце. Словно дразня Найденова, океан оставался спокойным и чистым, суля безмятежное плавание.
   В один из таких вечеров Найденов увидел Коротышку, выходящего из дверей конторы. У рулевого был смущенный вид. Неожиданно натолкнувшись на Найденова, он растерялся. Найденов притянул его за руку:
   – Сядь здесь, Нильс…
   Нильс не слишком охотно опустился на камень.
   – Что с тобой? – опросил Найденов.
   Нильс вскинул глаза на Найденова.
   – У-у! – промычал он сквозь сжатые челюсти, словно не находя слов для выражения кипящей в нем злобы. – Есть тут человечишко, которого я хотел бы…
   – Побить? – усмехнулся Найденов.
   – Нет… убить!
   Нильс собирался еще что-то сказать, но послышались осторожные шаги, из-за забора появилась длинная фигура Гука. Увидев Коротышку, механик в нерешительности остановился. А тот в свою очередь, едва заметив механика, вскочил и зашагал к бараку…
   Гук пристально поглядел ему вслед, потом шепотом спросил Найденова:
   – Что бы вы сделали с человеком, пастор, если бы узнали, что он предал вас?
   Найденову показалась, что его ударили. Он непроизвольно сделал такое движение руками, что Гуку, по-видимому, все стало ясно без слов.
   – Сильный вы человек, херре пастор, – произнес он.
   – А я… не мог бы… не мог бы убить человека…
   – Не чувствуете себя достаточно сильным?
   – …постараюсь быть сильным… – Гук поднял плитку шифера и легко переломил ее. – Да, постараюсь, херре пастор, – сказал он уходя.
   Найденов еще долго сидел, глядя, как одна за другой загорались на бледном небе звезды. Из задумчивости его вывел осторожный оклик Йенсена:
   – Херре пастор…
   – Идите сюда, Нордаль.
   – Тише! – Нордаль поспешно подошел. – Случилось несчастье: Коротышка убил Гука!..
   – Вы хотите сказать, Гук убил Коротышку?..
   Послышавшиеся со стороны бараков торопливые шаги заставили их умолкнуть. Оба подвинулись в тень и увидели Нильса, выбежавшего на освещенную месяцем площадку. Не найдя никого там, где он ожидал увидеть Найденова, Нильс повернулся и побежал обратно к баракам, но Найденов выскочил из своего укрытия и схватил его за руки. Нильс испуганно вскрикнул.
   – Фу, господи! – вздохнул он с облегчением. – А я думал – они!
   – Кто они?
   – Гунны.
   Он испуганно огляделся и хрипло сказал:
   – Я… убил Эйнара.
   – Ты убил Гука?
   Коротышка ответил кивком. По спине его пробежала судорога.
   – Он был у борова, он донес… Они условились, что послезавтра утром Гук выпустит нас из лагеря, а внизу, у катера, нас всех схватят…
   – Значит, Риске все знает?
   – Все. Эйнар предал нас.
   – Подожди, – прервал Найденов. – Я хочу знать, как ты узнал о предательстве.
   – Я слышал весь их разговор за стеной конторы. Я… выписывал ордер на товары.
   – Почему же ты не пришел и не сказал об этом мне или Нордалю?
   – Я так и хотел сделать, – торопливо прошептал Нильс. – Клянусь богом, я так и хотел сделать. Но Эйнар ходил за мною по пятам, он следил за каждым моим шагом. Я знал, что сегодня ночью он убьет меня… Он видел меня в конторе. Там тонкая дощатая переборка. Он понял, что я слышал все. Сегодня ночью он непременно убил бы меня.
   – Иди, успокойся, Нильс, – сказал Найденов. – Мы подумаем, что теперь делать.
   – Я же говорю вам: бежать! Сегодня же бежать!
   – Ты отлично знаешь, что мы не можем выйти за ограду. Или ты выпустишь нас за проволоку?
   – Вы напрасно смеетесь над простым человеком, херре пастор. Я все придумал. Если вы послушаете меня, все будет хорошо.
   – Окажи же, что ты придумал?
   – Вот… – Нильс понизил голос. – Вот, – повторил он, – мы: я, Нордаль и Лунд, – все, кто имеет право спускаться к берегу, пойдем туда, чтобы с ночи погрузить товары, которые завтра я должен отвезти на продажу в Рамсе. А вам, херре пастор, придется… – Нильс запнулся, – вам придется немного пострадать… Вы видели бочки, что каждый вечер порожняком скатывают вниз к берегу для заполнения цементом, а утром снова поднимают сюда? Так вот, вы должны забраться в такую бочку, мы с Нордалем и Лундом возьмемся помочь рабочим скатить ее вниз, и вам придется посидеть в ней, пока мы вас выпустим. Эдак примерно до полуночи.
   То, что предлагал Нильс, сильно смахивало на ловушку. Когда парень отошел, Найденов оказал:
   – Дорого дал бы я, чтобы знать, кто из них предатель.
   – По-моему, это уже безразлично. Если мы и не сделаем попытки к бегству, нас все равно здесь не оставят. Риске знает все. Этого достаточно, чтобы посадить нас под замок, за каменную стену.
   – Может быть, вы и правы, Нордаль.
   – Мы мало чем рискуем, попытав счастья. К тому же, нам нельзя откладывать эту попытку. Говорят, будто вчера ночью сюда тайно приехал какой-то важный гестаповец. Едва ли нам следует ждать добра от такого визита.