Страница:
– Мне нужно видеть капитана, – не здороваясь, сказал Зуденшельд парикмахеру, зябко кутавшемуся в пижаму.
Парикмахер снял телефонную трубку и вызвал гостиницу «Золотой якорь». Прошло несколько минут, прежде чем к телефону подошел капитан Шоу.
– О, сэр, – сказал парикмахер в трубку, – мне очень жаль, но я не смогу сегодня прийти побрить вас. Да, серьезные причины, сэр. У меня грипп, сэр. Да, сэр, я побрею вас здесь. Только прошу вас поторопиться, сэр.
Парикмахер положил трубку.
– Сейчас он будет здесь.
Зуденшельд кивнул и жадно закурил.
Парикмахер ушел в заднюю комнату и через несколько минут вернулся одетый.
– Позволите побрить вас? – спросил он, зажигая газ под кипятильником.
Зуденшельд, погрузившийся в задумчивость, вздрогнул от неожиданного вопроса.
– Что вы сказали?
– Я хочу вас побрить.
Зуденшельд посмотрел на себя в зеркало.
– Я сделаю это в другом месте.
Парикмахер ухмыльнулся:
– Выйти отсюда небритым? Это было бы неосторожно.
– В таком случае приготовьте все, что нужно. Я побреюсь сам.
– Как хотите… – Парикмахер приготовил прибор. – Только, пожалуйста, поскорей, а то мне пора открывать мастерскую.
– Так открывайте, я вам не мешаю.
– Чтобы кто-нибудь вошел и увидел, что мои клиенты бреются сами?
…Зуденшельд закончил бритье и стоял, склонившись над умывальником, когда дверь отворилась и в парикмахерскую вошел коренастый мужчина средних лет. По виду это мог быть матрос или машинист торгового парохода.
– Здорово, Эванс! – хриплым голосом проговорил он.
– Доброе утро, мистер Холт! – ответил парикмахер.
– Побреемся, а? – и Холт провел по щеке рукой. Неопрятная щетина издала звук, какой можно слышать, когда чистят скребницей лошадь.
Парикмахер поймал сердитый взгляд Зуденшельда.
– Мне очень жаль, мистер Холт, но вам придется долго ждать.
– Не беда, – флегматично пробормотал посетитель, собираясь повесить шляпу на крючок.
– После этого господина я буду брить еще капитана.
Холт огляделся, отыскивая того, о ком шла речь.
– Он сейчас придет, – пояснил Эванс.
– Что за капитан?
– Приезжий. Он еще вчера заказал бритье на восемь.
Холт неохотно надел шляпу.
– Что ж, пойду к Джонсу. Это будет мне стоить на полпенса дороже, а?
– Разок можно и переплатить, мистер Холт.
– В следующий раз я удержу эти полпенса с вас, Эванс, а?
– Идет!
Холт поднял воротник и, недовольно посмотрев на пастора, вышел.
– Кто это? – спросил Зуденшельд. – Мне знакомо его лицо.
– Едва ли, – сказал Эванс. – Это местный житель. Машинист из порта.
– Он ехал вчера из Лондона в одном поезде со мной.
– Вы обознались.
– Вы можете это проверить? – в голосе Зуденшельда звучало беспокойство.
Эванс пожал плечами.
– Говорю, вы обознались. Ночью он работает в порту на кране.
– Постарайтесь все-таки проверить.
– А вот и капитан! – сказал Эванс, обернувшись к отворившейся двери.
Стряхивая со шляпы дождевую воду, на пороге стоял Витема.
– Туда можно? – спросил он Эванса, кивнув в сторону задней комнаты.
Эванс молча толкнул дверь. Следом за Витемой прошел Зуденшельд.
– Я ждал вас вчера, – сказал Витема, когда Зуденшельд затворил дверь.
– Если бы это зависело от меня…
– Тут дурной климат. Каждый лишний день… – Витема умолк, так как в комнату вошел Эванс, принесший плащ и шляпу Зуденшельда. Когда парикмахер вышел, Витема продолжал: – Слишком маленький городок… Каждый новый человек заметен.
– Зато вне поля зрения врага.
– Как дела?
– В порядке.
– Очень хорошо. Как у вас в кильватере?
– Абсолютная чистота.
За переборкой послышался стук отворяемой двери и голоса. Зуденшельд прислушался и предостерегающе приложил палец к губам.
– Это опять он…
– Кто?
– Эванс назвал его Холтом.
– Холт! – Витема нагнулся и заглянул в замочную скважину. – Судя по обращению Эванса, завсегдатай…
Витема отошел к дальней стене, увлекая за собой пастора. Здесь он уселся в кресло и, понизив голос до шепота, проговорил:
– Там, на месте, постарайтесь без крайней надобности не прибегать к СС. Используйте местных квислинговцев. Дело должно быть сделано их руками. Это не значит, что вы не можете пользоваться услугами наших секретных агентов. Действуйте от моего имени. Этот пропуск откроет вам все двери. – Витема снял с левой руки и протянул Зуденшельду часы-браслет. В центре их циферблата была изображена голова Медузы. Ее космы-змеи сплетались в замысловатый узел. Передавая часы пастору, Витема сказал:
– Каждый обладатель таких часов – наш друг.
Зуденшельд бережно надел браслет.
– Вечером я передам вам явки, и можете двигаться, – сказал Витема. – Откуда назначено ваше отплытие?
– Этого мне не говорят. Офицер заедет за мною в гостиницу в Инвергордоне послезавтра вечером. Я знаю только пароль. – Зуденшельд прислушался. – Проклятый Холт! Он действует мне на нервы. Он, кажется, решил остаться здесь на весь день.
Витема снова заглянул в замочную скважину.
– Нет, – сказал он. – Эванс покончил с его щетиной.
Они слышали, как хлопнула входная дверь. В заднюю комнату просунулась голова парикмахера.
– Выход свободен, кэп.
Витема молча надел пальто, тщательно расправил поля шляпы и, не говоря ни слова, вышел. Через несколько минут покинул парикмахерскую и Зуденшельд. Он посмотрел вслед удаляющемуся Витеме и зашагал в противоположную сторону.
Раздувая пушистые усы, он сказал:
– Вы, наверное, догадываетесь, зачем я приехал?
– Я предупрежден о вашем визите, сэр, – ответил офицер.
– Все ли у вас готово к принятию пассажира?
– Мы постарались сделать все, чтобы пастор не испытывал больших неудобств в путешествии, хотя, сами понимаете, подводная лодка – не лайнер.
– Я беспокоюсь не об этой стороне дела. Соблюдена ли полная тайна?
– Мы не в первый раз выполняем такое поручение.
– Кто доставит пассажира на лодку?
Через несколько минут перед Кадоганом стоял офицер, которому он назвал гостиницу Зуденшельда и пароль, по какому они друг друга узнают. Часом позже этот офицер доставил на борт «L-101», отшвартованной у стенки военного порта, пассажира и сдал его с рук на руки командиру лодки.
– Буду рад, если переход не покажется вам слишком тяжелым, – сказал командир пастору.
– Да благословит вас господь за вашу доброту, сэр. – Пастор вежливо приподнял шляпу. – Мне оказали, что с минуты на минуту мы должны отправиться в путь?
– В половине первого я отдам швартовы.
– Значит, нам осталось пробыть не больше четверти часа в Англии? – сказал пастор. – Вы разрешите мне выйти на палубу?
Офицер приказал матросу проводить пассажира наверх.
Ровно в тридцать минут первого лодка отвалила от пирса. Не зажигая ходовых огней, она взяла курс на пролив.
Пастор стоял на палубе, прислонившись к холодной стенке рубки, и следил за исчезающими в темноте фигурами провожающих. Среди них не было никого, кроме официальных лиц, обычно присутствующих при уходе корабля на операцию.
Когда очертания пирса исчезли во тьме, пастор поднес к глазам руку с часами-браслетом. В неверном свечении фосфоресцирующих цифр на него глядели безумные глаза Медузы. Стрелки показывали без четверти час. Пастор на ощупь отыскал пропуск на имя Зуденшельда, предъявленный им при входе в ворота порта, и, изорвав его на мелкие куски, кинул за борт.
И если бы кто-нибудь, кто знал Зуденшельда, мог взглянуть на приклеенную к пропуску маленькую фотографию, он с уверенностью сказал бы, что на ней изображен кто угодно, но вовсе не пастор Зуденшельд.
Еще один пастор
Надо ли доверять самому себе?
Пастор готовит прием
Почему пастор не выходил из каюты?
В лапах гестаповцев
Парикмахер снял телефонную трубку и вызвал гостиницу «Золотой якорь». Прошло несколько минут, прежде чем к телефону подошел капитан Шоу.
– О, сэр, – сказал парикмахер в трубку, – мне очень жаль, но я не смогу сегодня прийти побрить вас. Да, серьезные причины, сэр. У меня грипп, сэр. Да, сэр, я побрею вас здесь. Только прошу вас поторопиться, сэр.
Парикмахер положил трубку.
– Сейчас он будет здесь.
Зуденшельд кивнул и жадно закурил.
Парикмахер ушел в заднюю комнату и через несколько минут вернулся одетый.
– Позволите побрить вас? – спросил он, зажигая газ под кипятильником.
Зуденшельд, погрузившийся в задумчивость, вздрогнул от неожиданного вопроса.
– Что вы сказали?
– Я хочу вас побрить.
Зуденшельд посмотрел на себя в зеркало.
– Я сделаю это в другом месте.
Парикмахер ухмыльнулся:
– Выйти отсюда небритым? Это было бы неосторожно.
– В таком случае приготовьте все, что нужно. Я побреюсь сам.
– Как хотите… – Парикмахер приготовил прибор. – Только, пожалуйста, поскорей, а то мне пора открывать мастерскую.
– Так открывайте, я вам не мешаю.
– Чтобы кто-нибудь вошел и увидел, что мои клиенты бреются сами?
…Зуденшельд закончил бритье и стоял, склонившись над умывальником, когда дверь отворилась и в парикмахерскую вошел коренастый мужчина средних лет. По виду это мог быть матрос или машинист торгового парохода.
– Здорово, Эванс! – хриплым голосом проговорил он.
– Доброе утро, мистер Холт! – ответил парикмахер.
– Побреемся, а? – и Холт провел по щеке рукой. Неопрятная щетина издала звук, какой можно слышать, когда чистят скребницей лошадь.
Парикмахер поймал сердитый взгляд Зуденшельда.
– Мне очень жаль, мистер Холт, но вам придется долго ждать.
– Не беда, – флегматично пробормотал посетитель, собираясь повесить шляпу на крючок.
– После этого господина я буду брить еще капитана.
Холт огляделся, отыскивая того, о ком шла речь.
– Он сейчас придет, – пояснил Эванс.
– Что за капитан?
– Приезжий. Он еще вчера заказал бритье на восемь.
Холт неохотно надел шляпу.
– Что ж, пойду к Джонсу. Это будет мне стоить на полпенса дороже, а?
– Разок можно и переплатить, мистер Холт.
– В следующий раз я удержу эти полпенса с вас, Эванс, а?
– Идет!
Холт поднял воротник и, недовольно посмотрев на пастора, вышел.
– Кто это? – спросил Зуденшельд. – Мне знакомо его лицо.
– Едва ли, – сказал Эванс. – Это местный житель. Машинист из порта.
– Он ехал вчера из Лондона в одном поезде со мной.
– Вы обознались.
– Вы можете это проверить? – в голосе Зуденшельда звучало беспокойство.
Эванс пожал плечами.
– Говорю, вы обознались. Ночью он работает в порту на кране.
– Постарайтесь все-таки проверить.
– А вот и капитан! – сказал Эванс, обернувшись к отворившейся двери.
Стряхивая со шляпы дождевую воду, на пороге стоял Витема.
– Туда можно? – спросил он Эванса, кивнув в сторону задней комнаты.
Эванс молча толкнул дверь. Следом за Витемой прошел Зуденшельд.
– Я ждал вас вчера, – сказал Витема, когда Зуденшельд затворил дверь.
– Если бы это зависело от меня…
– Тут дурной климат. Каждый лишний день… – Витема умолк, так как в комнату вошел Эванс, принесший плащ и шляпу Зуденшельда. Когда парикмахер вышел, Витема продолжал: – Слишком маленький городок… Каждый новый человек заметен.
– Зато вне поля зрения врага.
– Как дела?
– В порядке.
– Очень хорошо. Как у вас в кильватере?
– Абсолютная чистота.
За переборкой послышался стук отворяемой двери и голоса. Зуденшельд прислушался и предостерегающе приложил палец к губам.
– Это опять он…
– Кто?
– Эванс назвал его Холтом.
– Холт! – Витема нагнулся и заглянул в замочную скважину. – Судя по обращению Эванса, завсегдатай…
Витема отошел к дальней стене, увлекая за собой пастора. Здесь он уселся в кресло и, понизив голос до шепота, проговорил:
– Там, на месте, постарайтесь без крайней надобности не прибегать к СС. Используйте местных квислинговцев. Дело должно быть сделано их руками. Это не значит, что вы не можете пользоваться услугами наших секретных агентов. Действуйте от моего имени. Этот пропуск откроет вам все двери. – Витема снял с левой руки и протянул Зуденшельду часы-браслет. В центре их циферблата была изображена голова Медузы. Ее космы-змеи сплетались в замысловатый узел. Передавая часы пастору, Витема сказал:
– Каждый обладатель таких часов – наш друг.
Зуденшельд бережно надел браслет.
– Вечером я передам вам явки, и можете двигаться, – сказал Витема. – Откуда назначено ваше отплытие?
– Этого мне не говорят. Офицер заедет за мною в гостиницу в Инвергордоне послезавтра вечером. Я знаю только пароль. – Зуденшельд прислушался. – Проклятый Холт! Он действует мне на нервы. Он, кажется, решил остаться здесь на весь день.
Витема снова заглянул в замочную скважину.
– Нет, – сказал он. – Эванс покончил с его щетиной.
Они слышали, как хлопнула входная дверь. В заднюю комнату просунулась голова парикмахера.
– Выход свободен, кэп.
Витема молча надел пальто, тщательно расправил поля шляпы и, не говоря ни слова, вышел. Через несколько минут покинул парикмахерскую и Зуденшельд. Он посмотрел вслед удаляющемуся Витеме и зашагал в противоположную сторону.
* * *
…Через два дня Кадоган вошел в кабинет командующего третьей флотилией подводных лодок в Инвергордонской морской базе.Раздувая пушистые усы, он сказал:
– Вы, наверное, догадываетесь, зачем я приехал?
– Я предупрежден о вашем визите, сэр, – ответил офицер.
– Все ли у вас готово к принятию пассажира?
– Мы постарались сделать все, чтобы пастор не испытывал больших неудобств в путешествии, хотя, сами понимаете, подводная лодка – не лайнер.
– Я беспокоюсь не об этой стороне дела. Соблюдена ли полная тайна?
– Мы не в первый раз выполняем такое поручение.
– Кто доставит пассажира на лодку?
Через несколько минут перед Кадоганом стоял офицер, которому он назвал гостиницу Зуденшельда и пароль, по какому они друг друга узнают. Часом позже этот офицер доставил на борт «L-101», отшвартованной у стенки военного порта, пассажира и сдал его с рук на руки командиру лодки.
– Буду рад, если переход не покажется вам слишком тяжелым, – сказал командир пастору.
– Да благословит вас господь за вашу доброту, сэр. – Пастор вежливо приподнял шляпу. – Мне оказали, что с минуты на минуту мы должны отправиться в путь?
– В половине первого я отдам швартовы.
– Значит, нам осталось пробыть не больше четверти часа в Англии? – сказал пастор. – Вы разрешите мне выйти на палубу?
Офицер приказал матросу проводить пассажира наверх.
Ровно в тридцать минут первого лодка отвалила от пирса. Не зажигая ходовых огней, она взяла курс на пролив.
Пастор стоял на палубе, прислонившись к холодной стенке рубки, и следил за исчезающими в темноте фигурами провожающих. Среди них не было никого, кроме официальных лиц, обычно присутствующих при уходе корабля на операцию.
Когда очертания пирса исчезли во тьме, пастор поднес к глазам руку с часами-браслетом. В неверном свечении фосфоресцирующих цифр на него глядели безумные глаза Медузы. Стрелки показывали без четверти час. Пастор на ощупь отыскал пропуск на имя Зуденшельда, предъявленный им при входе в ворота порта, и, изорвав его на мелкие куски, кинул за борт.
И если бы кто-нибудь, кто знал Зуденшельда, мог взглянуть на приклеенную к пропуску маленькую фотографию, он с уверенностью сказал бы, что на ней изображен кто угодно, но вовсе не пастор Зуденшельд.
Еще один пастор
Два дня спустя морская полиция одного из маленьких портов северной Шотландии выдала разрешение на выход в море парохода «Ярроу». Согласно документам, он следовал с балластом в Исландию. Пароход действительно взял курс на север, но, миновав мыс Макл-Флюгга, северную оконечность острова Энст, самого северного из Шотландских островов, «Ярроу», вместо того чтобы взять два румба к весту в обход Фаррерских островов, лег на чистый ост.
– Вот плавание и начинается, – сказал капитан Лунд Йенсену, широкими шагами мерявшему за его спиной мостик. – Похоже на то, что пора заняться перелицовкой нашей посуды.
– Не благоразумней ли миновать последние корабли английского охранения? А то, чего доброго, нас примут за немцев и без разговоров пустят ко дну. Вот когда я хотел бы посоветоваться с пастором, – сказал Нордаль.
– А как его здоровье?
– Я его так и не видел…
– Не нравится мне его болезнь, – недовольно пробурчал Лунд. – Начальник экспедиции, которого никто не может увидеть за время плавания… – Лунд с сомнением покачал головой.
Причиной недовольства старого моряка было то, что в опасном предприятии, каким был начавшийся рейс «Ярроу», Лунд не имел другого советчика, кроме Йенсена. Он любил Нордаля и относился к нему с уважением, но все же бывший слесарь не обладал в его глазах таким авторитетом, как пастор. А между тем у Лунда имелся совершенно ясный приказ: пастора ни при каких обстоятельствах не беспокоить.
Это было не только неприятно, но и удивительно. Для чего же пастор и прибыл на борт «Ярроу», если не для того, чтобы помочь Лунду и Нордалю выбраться из всех возможных затруднений? Но ни тому, ни другому не удалось перемолвиться с ним полусловом. Да и сами обстоятельства его появления на «Ярроу» не нравились Лунду. Прийти ночью, втихомолку, ни с кем не поздороваться после длительной разлуки, запереться у себя в каюте и отказываться кого бы то ни было принимать – все это так непохоже на обычно приветливого и общительного пастора! Такое странное поведение Лунд не мог извинить даже болезнью, на которую тот сослался.
Между тем «Ярроу» продолжал плавание. Выйдя за пределы зоны, охраняемой британским флотом, он под покровом ночи принял облик немецкого транспорта. Это должно было облегчить проход сквозь дозоры рыскавших в море немецких кораблей.
Настроение Лунда ухудшалось по мере приближения к цели. Он с сожалением вспоминал об отсутствии на «Ярроу» еще одного человека, способного дать толковый совет, – доцента Фалька. Чем больше Лунд и Йенсен обсуждали возможности благополучной выгрузки оружия на остров Одиночества, тем невероятней им казалось, что при бдительности немцев это удастся. Их настроение едва ли улучшилось бы, а может статься, они и вовсе повернули бы обратно, узнай, как реагировал в Англии Витема на известие о высадке Зуденшельда на острове Одиночества. Но, без сомнения, еще больше, чем они, обеспокоился бы Витема, знай он, что стоило ему на сотню шагов отойти от парикмахерской Эванса, передавшего ему это известие, как из-за угла показалась фигура человека, на ходу раскуривавшего сигарету. Человек этот был Холт. И он пошел следом за Витемой.
– Вот плавание и начинается, – сказал капитан Лунд Йенсену, широкими шагами мерявшему за его спиной мостик. – Похоже на то, что пора заняться перелицовкой нашей посуды.
– Не благоразумней ли миновать последние корабли английского охранения? А то, чего доброго, нас примут за немцев и без разговоров пустят ко дну. Вот когда я хотел бы посоветоваться с пастором, – сказал Нордаль.
– А как его здоровье?
– Я его так и не видел…
– Не нравится мне его болезнь, – недовольно пробурчал Лунд. – Начальник экспедиции, которого никто не может увидеть за время плавания… – Лунд с сомнением покачал головой.
Причиной недовольства старого моряка было то, что в опасном предприятии, каким был начавшийся рейс «Ярроу», Лунд не имел другого советчика, кроме Йенсена. Он любил Нордаля и относился к нему с уважением, но все же бывший слесарь не обладал в его глазах таким авторитетом, как пастор. А между тем у Лунда имелся совершенно ясный приказ: пастора ни при каких обстоятельствах не беспокоить.
Это было не только неприятно, но и удивительно. Для чего же пастор и прибыл на борт «Ярроу», если не для того, чтобы помочь Лунду и Нордалю выбраться из всех возможных затруднений? Но ни тому, ни другому не удалось перемолвиться с ним полусловом. Да и сами обстоятельства его появления на «Ярроу» не нравились Лунду. Прийти ночью, втихомолку, ни с кем не поздороваться после длительной разлуки, запереться у себя в каюте и отказываться кого бы то ни было принимать – все это так непохоже на обычно приветливого и общительного пастора! Такое странное поведение Лунд не мог извинить даже болезнью, на которую тот сослался.
Между тем «Ярроу» продолжал плавание. Выйдя за пределы зоны, охраняемой британским флотом, он под покровом ночи принял облик немецкого транспорта. Это должно было облегчить проход сквозь дозоры рыскавших в море немецких кораблей.
Настроение Лунда ухудшалось по мере приближения к цели. Он с сожалением вспоминал об отсутствии на «Ярроу» еще одного человека, способного дать толковый совет, – доцента Фалька. Чем больше Лунд и Йенсен обсуждали возможности благополучной выгрузки оружия на остров Одиночества, тем невероятней им казалось, что при бдительности немцев это удастся. Их настроение едва ли улучшилось бы, а может статься, они и вовсе повернули бы обратно, узнай, как реагировал в Англии Витема на известие о высадке Зуденшельда на острове Одиночества. Но, без сомнения, еще больше, чем они, обеспокоился бы Витема, знай он, что стоило ему на сотню шагов отойти от парикмахерской Эванса, передавшего ему это известие, как из-за угла показалась фигура человека, на ходу раскуривавшего сигарету. Человек этот был Холт. И он пошел следом за Витемой.
Надо ли доверять самому себе?
Витема сел в поезд и отправился в глубь южной Шотландии. Там, в сквере одного из маленьких городков, произошла его встреча с Мейнешем.
– Ну, старина, все идет как нельзя лучше! – сказал он старому боцману. – Найденов, воображающий, будто обводит нас вокруг пальца, двигается к Скандинавии. Англичане собственными руками высадили на берег Зуденшельда.
– Ты так радуешься этому, словно поимка Найденова – цель твоей жизни, – усмехнулся Мейнеш, пуская густую струю дыма из трубки.
– Пожалуй, так оно и стало с тех пор, как я понял, что причиной неудач последнего времени являются именно он и этот Житков.
Мейнеш молча засопел трубкой, так, что его лицо совершенно скрылось в клубах дыма. Витема разогнал дым рукой и недовольно поморщился.
– Пора бы тебе отвыкать от твоих боцманских привычек, а заодно сдать в архив и твой ужасный табак.
– Это вроде моего пристрастия к русским блюдам… – усмехнулся Мейнеш. – Однако, к делу! Что ты там для меня придумал? Откровенно говоря, надоело торчать здесь, зная, что рано или поздно мышеловка захлопнется и старая крыса Мейнеш будет болтаться на страх воронам во дворе Тауэра.
– Канатные фабрики, старик, еще не сплели галстук по твоей мерке. Вот что… – Витема на минуту задумался. – Ты должен перехватить Найденова и Зуденшельда в тот момент, когда русский ступит на землю. Понял?
– Это не так сложно…
– Зуденшельда можешь просто уничтожить, а Найденова целым и невредимым доставишь в Германию. Я притащу его в кабинет Фюрстенберта и заставлю этого скрягу выложить на стол мой капитал в удвоенном размере!
– Ну что ж, готов оказать тебе еще и эту услугу.
– В обмен обещаю за собственный счет посадить в твоем будущем саду розы.
– О, ты великодушен! – иронически пробормотал Мейнеш. – И что же, мне придется совершить путешествие в парусной лодке через все Северное море, а?
– Нет. В условленном месте тебя возьмет немецкая подлодка. Нужно только выйти в море и не попасться на глаза английским миноносцам.
Глянув на свои ручные часы, Витема отстегнул браслет и передал Мейнешу.
– Новый пропуск.
Внимательно рассмотрев циферблат с головою Медузы, Мейнеш спросил:
– А старый?
– Провалился. Русская контрразведка не дает жизни ни одному нашему пропуску!
– Хвала аллаху!
Витема удивленно взглянул на Мейнеша. Тот невозмутимо сказал:
– Я всегда радуюсь, когда такого рода провал постигает не меня. Одним шансом больше донести голову до садика с розами.
– Перейдем к делу, – сухо сказал Витема. – Вот координаты места, где будет ждать подводная лодка. Командир опознает тебя по световому сигналу.
– А я его?
– На рубке будут, конечно, британские знаки, но на твой сигнал он ответит вот так… – Витема начертил на песке несколько точек и тире и тотчас стер их подошвой. Мейнеш кивнул в знак того, что запомнил сигнал. Он поднялся и тоном, каким прощаются с человеком, отправляясь на прогулку перед обедом, проговорил:
– До свидания в Берлине! Да, кстати, что с делом Бураго? Будем еще заниматься этой каббалистикой или с нею покончено?
– Покончено? Ну, нет! – Глаза Витемы сузились. – Если эти юнцы Найденов и Житков воображают, что отделались от меня, они жестоко ошибаются. Я вытяну из них тайну, даже если она спрятана в их черепных коробках.
– Из русских черепов чертовски трудно что-либо выковыривать.
Витема метнул на Мейнеша злобный взгляд.
– Господь бог еще не соорудил такой головы, из которой я не извлек бы то, что мне нужно, – сказал он и, не подав руки, пошел прочь.
Сделав десятка два шагов, Витема оглянулся. Он увидел, что Мейнеш стоит, раскуривая трубку. Какой-то человек появился из боковой аллеи и подошел к Мейнешу. Что-то в облике этого человека показалось Витеме знакомым. Он напрягал память, силясь сообразить, где уже видел эти широкие плечи, этот крепкий, упрямый затылок? Ага! Уж не тот ли это субъект, что хотел во что бы то ни стало постричься у Эванса именно тогда, когда в задней комнате парикмахерской сидели Витема и Зуденшельд?.. Как его назвал тогда Эванс?.. Холт? Да, кажется, именно так – Холт… Но что общего между этим Холтом и Мейнешем? Зачем они встретились?
Это не понравилось Витеме. Он с тревогой следил за беседой, но ничего не слышал, кроме хриплого смеха Мейнеша, Мейнеш оглянулся, и Витема готов был поклясться, что боцман его заметил: что-то коротко бросил собеседнику, и Холт, метнув в сторону Витемы быстрый взгляд, торопливо скрылся.
Привычка за всеми наблюдать и всех подозревать выработала у Витемы обостренное чутье, и оно подсказало, что боцман колеблется, не знает, в какую сторону пойти. Витема ждал, что Мейнеш вернется, но тот лишь приветственно кивнул, хорошо знакомым Витеме движением засунул руки глубоко в карманы и неторопливо побрел по дорожке.
В первый раз за двадцать лет совместной работы Витеме захотелось пойти следом за Мейнешем – так, чтобы тот об этом не знал. В первый раз возникла мысль, что боцман пытается что-то скрыть от него. Но Витема тут же отогнал от себя эти подозрения, показавшиеся ему столь же нелепыми, как недоверие к самому себе.
– Ну, старина, все идет как нельзя лучше! – сказал он старому боцману. – Найденов, воображающий, будто обводит нас вокруг пальца, двигается к Скандинавии. Англичане собственными руками высадили на берег Зуденшельда.
– Ты так радуешься этому, словно поимка Найденова – цель твоей жизни, – усмехнулся Мейнеш, пуская густую струю дыма из трубки.
– Пожалуй, так оно и стало с тех пор, как я понял, что причиной неудач последнего времени являются именно он и этот Житков.
Мейнеш молча засопел трубкой, так, что его лицо совершенно скрылось в клубах дыма. Витема разогнал дым рукой и недовольно поморщился.
– Пора бы тебе отвыкать от твоих боцманских привычек, а заодно сдать в архив и твой ужасный табак.
– Это вроде моего пристрастия к русским блюдам… – усмехнулся Мейнеш. – Однако, к делу! Что ты там для меня придумал? Откровенно говоря, надоело торчать здесь, зная, что рано или поздно мышеловка захлопнется и старая крыса Мейнеш будет болтаться на страх воронам во дворе Тауэра.
– Канатные фабрики, старик, еще не сплели галстук по твоей мерке. Вот что… – Витема на минуту задумался. – Ты должен перехватить Найденова и Зуденшельда в тот момент, когда русский ступит на землю. Понял?
– Это не так сложно…
– Зуденшельда можешь просто уничтожить, а Найденова целым и невредимым доставишь в Германию. Я притащу его в кабинет Фюрстенберта и заставлю этого скрягу выложить на стол мой капитал в удвоенном размере!
– Ну что ж, готов оказать тебе еще и эту услугу.
– В обмен обещаю за собственный счет посадить в твоем будущем саду розы.
– О, ты великодушен! – иронически пробормотал Мейнеш. – И что же, мне придется совершить путешествие в парусной лодке через все Северное море, а?
– Нет. В условленном месте тебя возьмет немецкая подлодка. Нужно только выйти в море и не попасться на глаза английским миноносцам.
Глянув на свои ручные часы, Витема отстегнул браслет и передал Мейнешу.
– Новый пропуск.
Внимательно рассмотрев циферблат с головою Медузы, Мейнеш спросил:
– А старый?
– Провалился. Русская контрразведка не дает жизни ни одному нашему пропуску!
– Хвала аллаху!
Витема удивленно взглянул на Мейнеша. Тот невозмутимо сказал:
– Я всегда радуюсь, когда такого рода провал постигает не меня. Одним шансом больше донести голову до садика с розами.
– Перейдем к делу, – сухо сказал Витема. – Вот координаты места, где будет ждать подводная лодка. Командир опознает тебя по световому сигналу.
– А я его?
– На рубке будут, конечно, британские знаки, но на твой сигнал он ответит вот так… – Витема начертил на песке несколько точек и тире и тотчас стер их подошвой. Мейнеш кивнул в знак того, что запомнил сигнал. Он поднялся и тоном, каким прощаются с человеком, отправляясь на прогулку перед обедом, проговорил:
– До свидания в Берлине! Да, кстати, что с делом Бураго? Будем еще заниматься этой каббалистикой или с нею покончено?
– Покончено? Ну, нет! – Глаза Витемы сузились. – Если эти юнцы Найденов и Житков воображают, что отделались от меня, они жестоко ошибаются. Я вытяну из них тайну, даже если она спрятана в их черепных коробках.
– Из русских черепов чертовски трудно что-либо выковыривать.
Витема метнул на Мейнеша злобный взгляд.
– Господь бог еще не соорудил такой головы, из которой я не извлек бы то, что мне нужно, – сказал он и, не подав руки, пошел прочь.
Сделав десятка два шагов, Витема оглянулся. Он увидел, что Мейнеш стоит, раскуривая трубку. Какой-то человек появился из боковой аллеи и подошел к Мейнешу. Что-то в облике этого человека показалось Витеме знакомым. Он напрягал память, силясь сообразить, где уже видел эти широкие плечи, этот крепкий, упрямый затылок? Ага! Уж не тот ли это субъект, что хотел во что бы то ни стало постричься у Эванса именно тогда, когда в задней комнате парикмахерской сидели Витема и Зуденшельд?.. Как его назвал тогда Эванс?.. Холт? Да, кажется, именно так – Холт… Но что общего между этим Холтом и Мейнешем? Зачем они встретились?
Это не понравилось Витеме. Он с тревогой следил за беседой, но ничего не слышал, кроме хриплого смеха Мейнеша, Мейнеш оглянулся, и Витема готов был поклясться, что боцман его заметил: что-то коротко бросил собеседнику, и Холт, метнув в сторону Витемы быстрый взгляд, торопливо скрылся.
Привычка за всеми наблюдать и всех подозревать выработала у Витемы обостренное чутье, и оно подсказало, что боцман колеблется, не знает, в какую сторону пойти. Витема ждал, что Мейнеш вернется, но тот лишь приветственно кивнул, хорошо знакомым Витеме движением засунул руки глубоко в карманы и неторопливо побрел по дорожке.
В первый раз за двадцать лет совместной работы Витеме захотелось пойти следом за Мейнешем – так, чтобы тот об этом не знал. В первый раз возникла мысль, что боцман пытается что-то скрыть от него. Но Витема тут же отогнал от себя эти подозрения, показавшиеся ему столь же нелепыми, как недоверие к самому себе.
Пастор готовит прием
Пастор Зуденшельд заканчивал приготовления к встрече судна, на котором должен был прибыть его двойник. Пастор сразу убедился в том, что предъявленный им пропуск – часы с головой Медузы – открывает перед ним все двери тайной полиции. Гестаповцы почтительно выслушивали его указания и немедленно приводили их в исполнение. Район предполагаемой высадки Найденова был заблаговременно и надежно изолирован от остальной территории острова Одиночества. По приказанию пастора ни один полицейский не должен был показываться на этом участке берега. Самую выгрузку предположено было произвести силами отрядов внутреннего сопротивления. Незадолго до прибытия судна пастор собрал руководителей местного гестапо и еще раз настойчиво втолковал им, что ни один шаг не должен быть сделан без его приказа.
Вернувшись в гостиницу и поднявшись к себе в номер, пастор с видимым удовольствием сменил пиджак на пижаму. Он тщательно задернул штору на окне, дважды повернул ключ в двери. Стоя с зубной щеткой и стаканом в руках, он прислушался. За дверью, ведущей в ванную, отделявшую его комнату от соседнего номера, слышался плеск.
Эта дверь бывала всегда заперта, и за нею царила тишина. Пастор был единственным жильцом во всем верхнем этаже.
Он поставил стакан и тихонько подошел к двери. Осторожно вынув ключ, приник глазом к замочной скважине и увидел ванную комнату, а точности схожую с его собственной. Она была освещена. В ванне сидел человек. Размеры скважины ограничивали поле зрения, но в зеркале на противоположной стене пастор увидел отражение широкой, покрытой густыми волосами спины. В одном месте волосы на спине словно вылезли и здесь виднелась впадина, которая скорее всего могла быть следом старой раны. Судя по всему, сидевший в ванне когда-то получил крепкий удар чем-то вроде кинжала с четырехгранным клинком.
По-видимому, каким-то неосторожным движением пастор выдал свое присутствие. Волосатая рука потянулась к выключателю, и свет в ванной погас.
Наутро, когда пастор спустился к завтраку, за столом сидел новый жилец. Пастор холодно поклонился и занял свое место, тайком рассматривая соседа. Это был плотный, коренастый мужчина с широким обветренным лицом, наполовину закрытым седеющей бородой. Глаза его скрывались за большими темными очками. И борода и очки не понравились пастору. Он с раздражением прислушивался к громкому чавканью, с каким незнакомец поедал завтрак. Пастор быстро съел яичницу и наскоро проглотил чашку кофе. Его беспокоило соседство с этим угрюмым субъектом. Но когда пастор вынул из-за жилета салфетку, готовясь встать, сосед, как бы невзначай, вытянул над столом огромную волосатую лапу, обнаружив спрятанные под рукавом часы-браслет.
– Не скажете ли мне, который час? – хрипло спросил он. – Мои часы что-то начали врать.
Пастор взглянул на часы старика и увидел на их циферблате знакомое изображение Медузы. С трудом скрыв волнение, он молча показал старику свой браслет. Тот удовлетворенно кивнул, не спеша поднялся и тяжелыми, шаркающими шагами направился к двери. Убедившись, что их не подслушивают, он быстро обернулся.
– Я позову вас, когда будет нужно. – И с этими словами вышел.
Пастор усмехнулся: едва ли Мейнеш полагает, что остался не узнанным. Фигура, хриплый голос, шаркающая походка, – все это однажды увидев, невозможно было забыть.
Вернувшись в гостиницу и поднявшись к себе в номер, пастор с видимым удовольствием сменил пиджак на пижаму. Он тщательно задернул штору на окне, дважды повернул ключ в двери. Стоя с зубной щеткой и стаканом в руках, он прислушался. За дверью, ведущей в ванную, отделявшую его комнату от соседнего номера, слышался плеск.
Эта дверь бывала всегда заперта, и за нею царила тишина. Пастор был единственным жильцом во всем верхнем этаже.
Он поставил стакан и тихонько подошел к двери. Осторожно вынув ключ, приник глазом к замочной скважине и увидел ванную комнату, а точности схожую с его собственной. Она была освещена. В ванне сидел человек. Размеры скважины ограничивали поле зрения, но в зеркале на противоположной стене пастор увидел отражение широкой, покрытой густыми волосами спины. В одном месте волосы на спине словно вылезли и здесь виднелась впадина, которая скорее всего могла быть следом старой раны. Судя по всему, сидевший в ванне когда-то получил крепкий удар чем-то вроде кинжала с четырехгранным клинком.
По-видимому, каким-то неосторожным движением пастор выдал свое присутствие. Волосатая рука потянулась к выключателю, и свет в ванной погас.
Наутро, когда пастор спустился к завтраку, за столом сидел новый жилец. Пастор холодно поклонился и занял свое место, тайком рассматривая соседа. Это был плотный, коренастый мужчина с широким обветренным лицом, наполовину закрытым седеющей бородой. Глаза его скрывались за большими темными очками. И борода и очки не понравились пастору. Он с раздражением прислушивался к громкому чавканью, с каким незнакомец поедал завтрак. Пастор быстро съел яичницу и наскоро проглотил чашку кофе. Его беспокоило соседство с этим угрюмым субъектом. Но когда пастор вынул из-за жилета салфетку, готовясь встать, сосед, как бы невзначай, вытянул над столом огромную волосатую лапу, обнаружив спрятанные под рукавом часы-браслет.
– Не скажете ли мне, который час? – хрипло спросил он. – Мои часы что-то начали врать.
Пастор взглянул на часы старика и увидел на их циферблате знакомое изображение Медузы. С трудом скрыв волнение, он молча показал старику свой браслет. Тот удовлетворенно кивнул, не спеша поднялся и тяжелыми, шаркающими шагами направился к двери. Убедившись, что их не подслушивают, он быстро обернулся.
– Я позову вас, когда будет нужно. – И с этими словами вышел.
Пастор усмехнулся: едва ли Мейнеш полагает, что остался не узнанным. Фигура, хриплый голос, шаркающая походка, – все это однажды увидев, невозможно было забыть.
Почему пастор не выходил из каюты?
– Как барометр, Лунд? Похоже на то, что родина встречает нас приветливо, а? – Нордаль обвел рукой вокруг себя.
Горизонт был на редкость чист. Совершенно прозрачный воздух, ясное синее небо и зеркальная гладь моря – решительно все говорило о том, что последний день плавания будет спокойным.
Нордаль взял бинокль и стал вглядываться вдаль.
– Мне все чудится, что берег уже виден…
– Рано, – спокойно сказал Лунд. – Земля могла бы открыться около полуночи, но из-за темноты мы увидим ее, когда будем уже под берегом.
– Это поставит нас в трудное положение, Лунд. А вдруг мы столкнемся с немецкой охраной? А?
– Пастор обещал, что нас встретят в море и введут в бухту.
– А если не встретят, вы сами сможете войти в фиорд?
– Войти-то я войду, да не знаю, выйду ли.
Нордаль непонимающе взглянул на шкипера.
– Куда мы денем груз, если берег не подготовил приемку? – спросил Лунд. – Дважды такой удачи не бывает. Я до сих пор не могу понять, как мы миновали все линии английского и немецкого охранения. Нас даже ни разу не досмотрели. Просто чудо!
– Я не столько верю в чудо, сколько в то, что английские корабли были предупреждены. А нацисты только хвастают своим всезнайством.
– Дай бог, дай бог, – проворчал шкипер. – Но я еще не уверен в том, что все кончится так же благополучно, как началось.
– Сколько времени осталось до условленной встречи с лоцманским катером?
– Около шести часов.
– Пора готовиться к выгрузке.
– Не лучше ли подождать? – с сомнением произнес шкипер. – Не дай бог, столкнемся с немцем.
– Груз должен быть готов к спуску на берег в кратчайший срок. Пора поднимать его из тайников.
Лунд снова в сомнении покачал головой. Но Нордаль больше не обращал на него внимания. По его приказу люди приступили к растаскиванию ящиков с мирными грузами, которыми было замаскировано сложенное в глубине трюмов оружие.
Бледные сумерки медленно ложились на море. Скоро марсовый спустился на палубу, так как наблюдение стало бесполезным. Лунд нервно расхаживал по мостику, то и дело справляясь с курсом. Иногда, оглядевшись по сторонам, он быстро доставал из заднего кармана фляжку и отхлебывал несколько глотков. На полчаса, до следующего глотка, его настроение повышалось.
Около часа ночи он вызвал наверх Нордаля.
– Вот, – сказал Лунд, – здесь назначена встреча. Если лоцман в море, он должен увидеть наш сигнал. Давать?
Нордаль задумался. Он оглядел молчаливый, погруженный в темноту корабль. Дать световой сигнал – значило обнаружить себя. А что если вместо лоцмана его заметит немецкое сторожевое судно?..
Лунд вопросительно поглядел на предводителя.
– Ну?
– Дадим, – сказал Нордаль. – Если входить в фиорд, то ночью. К тому же лоцман, напрасно прождав ночь, может уйти, и мы с ним вовсе не встретимся.
– Это, конечно, так, но все-таки… – нерешительно пробормотал Лунд и, снова приложившись к спасительной фляжке, несколько решительней сказал: – Ну что ж, сигнал, так сигнал!
Он отдал было приказание поднять на мачту три условных белых огня, когда Нордаль схватил его за руку. Из темноты донесся ясный шум движущегося судна. В тишине ночи отчетливо слышалось гудение машин военного корабля. Лунд вцепился в поручни, пытаясь рассмотреть что-нибудь в темноте.
Оставаясь невидимым, судно прошло совсем близко. Миноносец или охотник. Лундом снова овладела нерешительность. Теперь и Нордаль колебался. Он вопросительно поглядывал на шкипера. Тот неопределенно пожимал плечами. Наконец, когда шум корабля заглох вдали, Нордаль сказал:
– Лунд, мы должны поднять сигнал.
– Вы берете на себя ответственность за груз?
Нордалю не пришлось решать этот сложный вопрос: в той стороне, где должен был находиться берег, сверкнул яркий голубой огонь. На мгновение он погас, сменившись ослепительным лучом прожектора. Луч обшарил горизонт и погас. Этого было достаточно, чтобы окончательно сбить с толку обоих норвежцев. Вопреки их ожиданиям, фиорд оказался окруженным немецкими сторожевыми судами.
– Если хотите послушать совета старика, идите к пастору, – сказал Лунд. – Все-таки, он начальник экспедиции. Пускай и решает.
– Вы же знаете: нам приказано не беспокоить его…
– А для чего он здесь? – В голосе Лунда послышалось раздражение. – Человек и в постели может немного подумать, если это необходимо.
– Да, придется пойти, – согласился Нордаль и направился вниз, к каюте, где помещался пастор.
На стук в дверь никто не ответил. Нордаль постучал более решительно. Снова молчание. Дернул ручку – дверь была, как всегда, заперта.
Нордаль постоял, прислушиваясь. Как бы крепко пастор ни спал, он не мог не слышать стука. А между тем…
Обеспокоенный слесарь поспешил на мостик.
– Там что-то неладно, – сказал он шкиперу.
Посовещавшись, они взломали дверь. Каюта была пуста.
Горизонт был на редкость чист. Совершенно прозрачный воздух, ясное синее небо и зеркальная гладь моря – решительно все говорило о том, что последний день плавания будет спокойным.
Нордаль взял бинокль и стал вглядываться вдаль.
– Мне все чудится, что берег уже виден…
– Рано, – спокойно сказал Лунд. – Земля могла бы открыться около полуночи, но из-за темноты мы увидим ее, когда будем уже под берегом.
– Это поставит нас в трудное положение, Лунд. А вдруг мы столкнемся с немецкой охраной? А?
– Пастор обещал, что нас встретят в море и введут в бухту.
– А если не встретят, вы сами сможете войти в фиорд?
– Войти-то я войду, да не знаю, выйду ли.
Нордаль непонимающе взглянул на шкипера.
– Куда мы денем груз, если берег не подготовил приемку? – спросил Лунд. – Дважды такой удачи не бывает. Я до сих пор не могу понять, как мы миновали все линии английского и немецкого охранения. Нас даже ни разу не досмотрели. Просто чудо!
– Я не столько верю в чудо, сколько в то, что английские корабли были предупреждены. А нацисты только хвастают своим всезнайством.
– Дай бог, дай бог, – проворчал шкипер. – Но я еще не уверен в том, что все кончится так же благополучно, как началось.
– Сколько времени осталось до условленной встречи с лоцманским катером?
– Около шести часов.
– Пора готовиться к выгрузке.
– Не лучше ли подождать? – с сомнением произнес шкипер. – Не дай бог, столкнемся с немцем.
– Груз должен быть готов к спуску на берег в кратчайший срок. Пора поднимать его из тайников.
Лунд снова в сомнении покачал головой. Но Нордаль больше не обращал на него внимания. По его приказу люди приступили к растаскиванию ящиков с мирными грузами, которыми было замаскировано сложенное в глубине трюмов оружие.
Бледные сумерки медленно ложились на море. Скоро марсовый спустился на палубу, так как наблюдение стало бесполезным. Лунд нервно расхаживал по мостику, то и дело справляясь с курсом. Иногда, оглядевшись по сторонам, он быстро доставал из заднего кармана фляжку и отхлебывал несколько глотков. На полчаса, до следующего глотка, его настроение повышалось.
Около часа ночи он вызвал наверх Нордаля.
– Вот, – сказал Лунд, – здесь назначена встреча. Если лоцман в море, он должен увидеть наш сигнал. Давать?
Нордаль задумался. Он оглядел молчаливый, погруженный в темноту корабль. Дать световой сигнал – значило обнаружить себя. А что если вместо лоцмана его заметит немецкое сторожевое судно?..
Лунд вопросительно поглядел на предводителя.
– Ну?
– Дадим, – сказал Нордаль. – Если входить в фиорд, то ночью. К тому же лоцман, напрасно прождав ночь, может уйти, и мы с ним вовсе не встретимся.
– Это, конечно, так, но все-таки… – нерешительно пробормотал Лунд и, снова приложившись к спасительной фляжке, несколько решительней сказал: – Ну что ж, сигнал, так сигнал!
Он отдал было приказание поднять на мачту три условных белых огня, когда Нордаль схватил его за руку. Из темноты донесся ясный шум движущегося судна. В тишине ночи отчетливо слышалось гудение машин военного корабля. Лунд вцепился в поручни, пытаясь рассмотреть что-нибудь в темноте.
Оставаясь невидимым, судно прошло совсем близко. Миноносец или охотник. Лундом снова овладела нерешительность. Теперь и Нордаль колебался. Он вопросительно поглядывал на шкипера. Тот неопределенно пожимал плечами. Наконец, когда шум корабля заглох вдали, Нордаль сказал:
– Лунд, мы должны поднять сигнал.
– Вы берете на себя ответственность за груз?
Нордалю не пришлось решать этот сложный вопрос: в той стороне, где должен был находиться берег, сверкнул яркий голубой огонь. На мгновение он погас, сменившись ослепительным лучом прожектора. Луч обшарил горизонт и погас. Этого было достаточно, чтобы окончательно сбить с толку обоих норвежцев. Вопреки их ожиданиям, фиорд оказался окруженным немецкими сторожевыми судами.
– Если хотите послушать совета старика, идите к пастору, – сказал Лунд. – Все-таки, он начальник экспедиции. Пускай и решает.
– Вы же знаете: нам приказано не беспокоить его…
– А для чего он здесь? – В голосе Лунда послышалось раздражение. – Человек и в постели может немного подумать, если это необходимо.
– Да, придется пойти, – согласился Нордаль и направился вниз, к каюте, где помещался пастор.
На стук в дверь никто не ответил. Нордаль постучал более решительно. Снова молчание. Дернул ручку – дверь была, как всегда, заперта.
Нордаль постоял, прислушиваясь. Как бы крепко пастор ни спал, он не мог не слышать стука. А между тем…
Обеспокоенный слесарь поспешил на мостик.
– Там что-то неладно, – сказал он шкиперу.
Посовещавшись, они взломали дверь. Каюта была пуста.
В лапах гестаповцев
В этот вечер Мейнеш спустился к ужину сумрачно молчаливый. Облако из трубки, как дымовая завеса, скрывало его от пытливых глаз пастора.
За время ужина ни тот, ни другой не произнесли ни звука. Но когда пастор поднимался к себе в комнату, за его спиной послышались шаги старика и хриплое, с присвистом, посапывание трубки.
Пастор приостановился, чтобы пропустить Мейнеша. Тот прошел вперед, к удивлению пастора, остановился у его комнаты и, не оборачиваясь, сказал:
– Нам нужно поговорить.
Пастор пропустил боцмана вперед. Тот спокойно подошел к столу, опустился в кресло и, словно продолжая прерванный, ничего не значащий разговор, спросил:
За время ужина ни тот, ни другой не произнесли ни звука. Но когда пастор поднимался к себе в комнату, за его спиной послышались шаги старика и хриплое, с присвистом, посапывание трубки.
Пастор приостановился, чтобы пропустить Мейнеша. Тот прошел вперед, к удивлению пастора, остановился у его комнаты и, не оборачиваясь, сказал:
– Нам нужно поговорить.
Пастор пропустил боцмана вперед. Тот спокойно подошел к столу, опустился в кресло и, словно продолжая прерванный, ничего не значащий разговор, спросил: