Страница:
Но вышло иначе.
Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.
– Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.
– Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.
Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.
– Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?
– Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.
– Как сие понимать, папенька?
– Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.
В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.
Таины глаза округлились:
– Обалдеть, папенька!
– Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.
На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.
Но какая!
В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.
– …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»
– Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.
Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.
– …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»
Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.
– Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..
– Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?
Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.
Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.
Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.
– Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?
– Н-не знаю. Я правда ни при чем!
Отец и дочь переглянулись.
– Может, поищем следы? – предложила Тая.
– Давай.
Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.
– Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.
– А что здесь написано?
– Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?
Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:
– «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…
– А это?
– «Язык птиц и зверей».
– Ой, а вот еще такая же! А это?
– «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.
– История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?
– Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?
– Бери. – И Алексей Семенович вздохнул, обрадованный, что так легко отделался.
На вечер Тая устроилась на подоконнике своей комнаты. Усталая крепость отходила ко сну, разогретые за день камни отдавали тепло в надвигающуюся ночь.
«А Велька сейчас в кубрике, – подумала она. – Все-таки нехорошо в корпусе… Все по струнке, по-военному, и родителей рядом нет. Пусть даже таких, как Фрося».
Зря она с ним так…
«Ничего, – мелькнула сердитая мысль, – ему полезно. Выпендриваться меньше будет. Помучаю денек-другой и прошу».
От этих мыслей Тая повеселела. Влезла в аську, поболтала с подругами. Туманно («у нас с одной девчонкой такое случилось!») обсудила сегодняшние события. О подземельях, скелете и Фросе, конечна, ни слова – что она, дурочка? Зато о Вельке посплетничали всласть. Каждый шаг обсудили, все фразочки и интонации. Выходило странное: не то Велька безумно влюблен и только ждет, как бы признаться, не то играет с ней, словно с куклой. Ирка даже стихи написала:
Это были «Истории и сказки о дакини», перевод с асурского. В предисловии говорилось, будто книжка предназначена для асурят младшего школьного возраста. Бр-р-р! Если в детстве такое читать, заикой станешь. «История об отрубленной руке», «Девочка – пожирательница головастиков», «Дакини сорока островов», «Мобильник с деревянной карточкой», «Мертвый журнал».
Вот, например «Мертвый журнал»:
«…Одна девочка любила заходить в асурнет с папиного компьютера. У нее даже была ЖЖшка, [28]где она размещала свои сокровенные мысли и переживания. Только ей комментариев не писали. А она от этого очень страдала.
И вот однажды в ее журнал занесло одного мальчика. Девочка обрадовалась, тут же занесла его в друзья и принялась читать его ЖЖшку. Ну, и комментировать конечно же. И это несмотря на то что записи в нем были сделаны красными буквами на черном фоне, а сам журнал назывался «Мертвым».
А телефона ей мальчик не давал. И в аську не приглашал.
Так продолжалось несколько дней. Однажды девочка зачиталась и не заметила, как настала полночь. Вдруг зазвонил видеофон, и чей-то страшный голос сказал: «Девочка-девочка, не читай мертвый журнал, худо будет!» Но девочка не послушалась. Тогда за окном раздался вой, и в комнату вбежал отец девочки.
– Девочка! – закричал он. – Чудовище проглотило твоего маленького братика!
– А че я сразу? – отвечала та. – Сижу вот, домашку делаю.
– А может, ты трогала мой компьютер, сидела в асурнете и читала мертвый журнал?
– Не, папа. Я только в «Doom» с одноклассниками по сетке резалась.
Так и отвертелась. А на следующий день шасть в отцовский кабинет и – вновь за компьютер».
Следующие двадцать страниц Тая пролистнула. Братьев и сестер у девочки нашлось сотни три. Все они погибли страшной смертью. Рассказчик ни разу не повторился: кого-то из детей затянуло в стиральную машину, кто-то отравился свежей реблягу-аши. Тая представила себе бедняжку, почти год трудолюбиво наколачивающую по ночам смертоносные асуроглифы, и хмыкнула. Вот из таких девочек Майи и вырастают.
«Наконец настала последняя ночь. Не в силах бороться с собой, девочка открыла кровавый сайт. Там горела новая надпись:
«Если хочешь, приходи ко мне на свидание, я тебя мороженым угощу. Но сперва пройди тест, который я сейчас запушу».
И в журнале появилась запись с тестом. Девочка начала его проходить. Вопросы оказались такими жуткими, что она поседела. А последним заданием было: «Погляди в зеркало». Девочка поглядела в зеркало и увидела в нем себя.
Она была дакини и стояла в шкафу у своего папы. Братья, сестры и родители ее были живы. А потом ее забросали солью, и она рассыпалась».
– Бррред!
Тая отложила книжку. Из возраста страшилок она выросла еще на Версале. Пиратский мир оказался настолько жуток, что лишний раз пугаться было глупо. «Сказки и истории» же входили в обязательную программу асурской литературы. Та представила класс, четырехрукую учительницу, дающую сочинение на тему: «Образ бесплотного голоса в „Истории об отрубленной руке“, и хихикнула.
Какой ерунды в школе не придумают!
Часы на планшетке показывали полночь. Тая потерла затекшую шею. Как-то уж она засиделась… Спальня, еще недавно такая родная и уютная, показалась ей враждебной. С улицы потянуло холодом.
«Ну, да, – подумалось Тае, – не хватает только под одеяло спрятаться. Как последней трусихе».
Она перегнулась через подоконник.
За окном мерцали звезды. В лунном свете парапет крепостной стены казался облитым маслом. Меж зубцов набухла шишка. Вот она выросла и превратилась в крохотную мальчишечью фигурку. Кто-то из кадетов отправлялся в самоволку, подумала Тая, и от этой мысли стало легче. Дакини, асуры и прочая жуть отодвинулись и стали неважными.
«Я буду держать за тебя кулаки», – пообещала она смельчаку.
В этот момент затрезвонил видеофон. От неожиданности Тая даже взвизгнула. Фон попугайчиком выпорхнул в окно и шлепнулся в траву.
Мдя…
Ваша треуголка, сэр!
Тая перегнулась через подоконник. Видеофон – прибор прочный, вряд ли так легко сломается. Но мало ли кто его отыщет? А если Фрося? Или пацаны? А она разговор с подругами не стерла: хотела стихи на ноутбук переписать. Вот будет потеха.
Как ни жутковато было выбираться из башни в полночь, а терять фон еще хуже. Тая потосковала немножко и потом спустилась вниз.
Там оказалось не так жутко, как думалось. Темноту прорезали полосы лунного света. Пахло лилиями и медом, ночные птицы переговаривались сонно и успокаивающе. Истории о дакини показались Тае несусветной глупостью. Она даже развеселилась: надо же так перетрусить от обычного звонка!
Тая принялась шарить по траве. Внезапно послышался шорох. Лунную дорожку прочертила длинная тень.
– Это ты, человеческий детеныш? – спросил знакомый, чуть хрипловатый голос.
– Я, госпожа Утан. Теемаса е онимеро.
Асури засмеялась. Тая вжалась в землю, моля, чтобы трава скрыла ее с головой. Лишь сейчас она поняла, кто перелезал парапет несколько минут назад.
Тилль. Скромняга, аккуратист Тилль. И шел он не куда-то, а в гости к Майе Утан.
«Ну, дела!» – пронеслось в голове у девочки.
Что ему от дылды нужно?
Стараясь двигаться бесшумно, она подползла поближе. Крохотный Тилль едва доставал титаниде до подмышки, однако держался с достоинством.
– Я пришел, – чуть запинаясь, объявил он. – Вы обещали, что научите меня асурскому языку.
«Такая научит», – хмыкнула Тая. Асури же ответила с неожиданной серьезностью:
– Чтобы понять язык, недостаточно запомнить слова и научиться произносить звуки. Ты должен отчасти стать асуром. Готов ли ты к этому, малыш?
Тилль выпрямился и дернул подбородком:
– Не называйте меня малышом!
– Тогда пойдем.
Тая дождалась, пока они исчезнут в проломе забора, потом вскочила и побежала в обход по ей одной известной тропинке. Сад она знала лучше, чем кто-либо другой.
«Ну, дела! – вертелось в голове. – Да у них заговор!»
Наблюдательный пункт она выбрала удачно. Тилль и Утан были видны как на ладони.
Об этом вскоре пришлось пожалеть.
Уроки асурского языка Майя понимала довольно своеобразно. Тилль и сам не заметил, как оказался полураздет. Асури сидела рядом, обняв мальчишку за плечи.
– У асуров, – объясняла она, – нет правил, кроме правил крови. А правило крови одно: возможно все, что ведет к совершенству.
Выяснилось, что к совершенству вела Майина нагота. «Е» напевные, возмущенные «ию», безнадежно-сладостные «а» – урок асурского перешел в бог знает что. Тая смущенно отвернулась.
Нет, она придерживалась широких взглядов. Никто не мог назвать ее ханжой. Просто секс без любви, считала она, это ужасненькая мерзость. А любовь возможна лишь при гармонии душ. И вот так вот, с крабихой и дылдой реблягу-шистой – это ужасно.
А как это безобразно выглядит!..
Тая готова была бежать, но тут Майя и Тилль закончили возню (пожалуй, чересчур быстро, если верить Иркиным рассказам). Асури вновь рассмеялась и спросила у мальчишки что-то на асурском. Тот ответил, с трудом подбирая слова.
Жаль, что браслет-переводчик остался в комнате.
– Благодарю тебя, маленький человек, – сказала Утан на универсальном. – Ты открыл мне свое тело и подарил часть души. Но скажи ради бабочки, что тебя тревожит?
Тилль долго молчал. Наконец буркнул:
– Ничего не тревожит. С чего вы взяли?
– Ты был во мне. Четыре руки, четыре ноги, одно тело. Позволь стать нам одной душой. Что случилось?
– Ничего, – повторил Тилль. – Ничего, кроме того, что я предатель и трус.
– Рассказывай, маленький человек.
– Из-за меня человек попал в беду. Ну, этот… Бурягин в карцере сидит.
– Бурягин? – Асури задумалась, словно что-то припоминая. – Это юноша в каменном кубе среди подземелий?
– Да.
– Не бойся. Скоро ему не будет дела до твоего предательства. Обещаю.
– Ой, правда? Спасибо! Это будет очень порядочно по отношению к нему. А я еще Лютому на ребят стучал. Начповосу.
Тая зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Тилль! Так вот кто выдал ребят!
– Это человек крика, южного лица? – поинтересовалась асури. – Он никому не скажет, клянусь числом крови.
– Вы так добры ко мне!
Мало-помалу Тилль рассказал все. И о пуле Кассада, и о том, как юнги отобрали амулет. Постепенно он перешел к последним событиям: к неудавшейся засаде, к вызову юнг.
Майя слушала очень внимательно.
– Значит, ты боишься, – сказала она наконец, – что, увидев своих врагов, не сможешь сделать южное лицо гнева?
– Ну…
– А скажи… в том месте, где вы встречаетесь, найдется девять скал?
– Ну, да, это же Скалища.
– А восемь трав и пять головастиков? Впрочем, что ж я спрашиваю… Так вот, милый детеныш, знай: искусство доблести – древнее искусство. Я помогу тебе. Я научу тебя, как бить без промаха, как сражаться не думая. Но для этого ты сделаешь все, как я скажу. Обещаешь?
– Да, госпожа Утан. Ой… спасибо вам большое!
– Тогда слушай.
И она принялась что-то рассказывать на асурском. Тилль не перебивал, лишь иногда вставлял несколько слов. Тая могла поклясться, что слышала слово «Берику», что по-асурски означает «Велька».
А потом Тилль и Майя вновь занялись глупостями, и Тая потихонечку сбежала. Главное она выяснила.
Ей следовало как можно скорее найти Вельку. «Семейные» ссоры лучше было оставить до спокойных времен.
Глава 20
Когда Тая вернулась домой, ее встретила непривычная тишина. Алексей Семенович одиноко ужинал в холле первого этажа. При этом он горбился, вздыхал и был похож на вымокшего под дождем воробья.
– Добрый вечер, папенька. – Тая сделала книксен, и одеяло при этом нескромно распахнулось. – Приятного вам аппетита.
– Спасибо, – отвечал полковник. – Доча, мне нужно с тобой поговорить.
Тая чинно, словно бальное платье, огладила одеяло и уселась за стол. Носик ее брезгливо сморщился: от сложенных на столе коробок несло тухлятиной.
– Позвольте осведомиться, папенька, – спросила она, с трудом вспоминая обороты ослябийской речи, – откуда доносится это непрезентабельное амбре?
– Вот, полюбуйся, – полковник пододвинул коробки. – Реблягу-аши семнадцати сортов.
– Как сие понимать, папенька?
– Так и понимай. Ефросинья заказала на всю семью реблягу-аши. Вот счет из ресторана. Вот записка.
В записке Фросиным почерком сообщалось, что отныне семья переходит на новую диету. Пора, мол, брать на вооружение достижения науки чужих доминионов.
Таины глаза округлились:
– Обалдеть, папенька!
– Это еще не все. Пойдем. – Полковник поманил ее пальцем: – Пойдем-пойдем.
На цыпочках они вышли на задний двор. Там им открылась и вовсе удивительная картина. Посреди грядок с сельдереем восседала Фрося.
Но какая!
В цветастом саронге. С браслетами на голых руках и ногах. Окруженная птицами и зверями: попугайчиками, мышами, ящерками. Из пруда выглядывали любопытные рыбьи мордочки.
– …и вопросил пророк Полиграф, – донеслось до Таи, – где двери?.. Двери где?.. Но сторож зоопарка оказался нищ духом и ответствовал: «Вот же они, человече. Или слеп ты, что не зришь очевидного?»
– Проповедует, – шепнул Алексей дочери. – Зверям и птицам проповедует.
Тая кивнула. Текст этот она слышала не раз: то была притча из «Книги шуток и реприз Полиграфовых», канонический текст.
– …и вновь вопросил Полиграф: «Да нет! Двери где? Тлоны, тобатьки, тутлики?»
Фросины слушатели затявкали, засвиристели, закурлыкали. Даже карпы в пруду булькнули одобрительно.
– Она что, – также шепотом спросила девочка, – вроде этого?.. Франциска Ассасинского?..
– Ассизского, доча. – В глазах полковника читалась растерянность. – Подойдем ближе?
Но ближе подойти не удалось. Из травы выскочил попугайчик-часовой и отчаянно заверещал. Звери прыснули в разные стороны. Фрося оглянулась, и Таю ждало очередное потрясение.
Лицо благодетельницы блестело, словно намазанное ваксой. Черные короткие волосы курчавились, в носу медью сверкало кольцо. Более наблюдательный Алексей Семенович успел заметить, что чернота распространяется по телу жены неравномерно: лицо темное, а шея еще нет. Голые руки и ноги сияют белизной.
Полковница кротко улыбнулась и погрозила язычникам пальцем. Миг – и она унеслась в небо, словно гигантский кузнечик.
– Мать кинкара! – только и смог вымолвить полковник. – Что это было?
– Н-не знаю. Я правда ни при чем!
Отец и дочь переглянулись.
– Может, поищем следы? – предложила Тая.
– Давай.
Следы скоро нашлись. Отпечатки Фросиных сапог вели в заброшенный сад – обратно домохозяйка шла босиком. Полковник с дочкой протиснулись в пролом в стене. Там, среди истоптанной травы, валялась уже знакомая Тае шкатулка. Бабочка-инжектор сидела на яблоневой ветке, равнодушно складывая и раскрывая крылышки.
– Вот оно, – полковник поднял шкатулку. – Все ампулы пусты.
– А что здесь написано?
– Это… – Вопрос застал полковника врасплох. Он замялся, не зная, как сказать. Наконец ослябийская правдивость победила: – Это асурские геном-трансформеры. Помалкивай об этом, ладно?
Девочка кивнула. Алексей Семенович повертел одну из ампул в пальцах:
– «Обратное колено кузнечика». Понятно, отчего она так сиганула…
– А это?
– «Язык птиц и зверей».
– Ой, а вот еще такая же! А это?
– «Непредсказуемый облик». – Полковник попытался вспомнить, в какой цвет последний раз красилась Ефросинья. Вроде в рыжий… Оставалась последняя ампула. Один из асуроглифов Алексей Семенович узнал сразу: «лицо». Остальные два переводились как «Истинный Полдень» – мифическая пятая сторона света.
– История… – Полковник обернулся к дочери: – Только никому, хорошо?
– Да что я, маленькая, па? – обиделась та. – Можно я книжку в твоей библиотеке возьму?
– Бери. – И Алексей Семенович вздохнул, обрадованный, что так легко отделался.
На вечер Тая устроилась на подоконнике своей комнаты. Усталая крепость отходила ко сну, разогретые за день камни отдавали тепло в надвигающуюся ночь.
«А Велька сейчас в кубрике, – подумала она. – Все-таки нехорошо в корпусе… Все по струнке, по-военному, и родителей рядом нет. Пусть даже таких, как Фрося».
Зря она с ним так…
«Ничего, – мелькнула сердитая мысль, – ему полезно. Выпендриваться меньше будет. Помучаю денек-другой и прошу».
От этих мыслей Тая повеселела. Влезла в аську, поболтала с подругами. Туманно («у нас с одной девчонкой такое случилось!») обсудила сегодняшние события. О подземельях, скелете и Фросе, конечна, ни слова – что она, дурочка? Зато о Вельке посплетничали всласть. Каждый шаг обсудили, все фразочки и интонации. Выходило странное: не то Велька безумно влюблен и только ждет, как бы признаться, не то играет с ней, словно с куклой. Ирка даже стихи написала:
Хорошие стихи. Ирка вообще лучшая на свете поэтесса. Вот только Тае что делать? Так и не придумав ничего, она отложила ноутбук в сторону и взялась за книжку, которую отыскала в библиотеке отца.
Клятвы мужские – коварства обман,
И ты им не верь ни на грош.
Целует и ластится, а сам
Только и думает коварную ложь!
Это были «Истории и сказки о дакини», перевод с асурского. В предисловии говорилось, будто книжка предназначена для асурят младшего школьного возраста. Бр-р-р! Если в детстве такое читать, заикой станешь. «История об отрубленной руке», «Девочка – пожирательница головастиков», «Дакини сорока островов», «Мобильник с деревянной карточкой», «Мертвый журнал».
Вот, например «Мертвый журнал»:
«…Одна девочка любила заходить в асурнет с папиного компьютера. У нее даже была ЖЖшка, [28]где она размещала свои сокровенные мысли и переживания. Только ей комментариев не писали. А она от этого очень страдала.
И вот однажды в ее журнал занесло одного мальчика. Девочка обрадовалась, тут же занесла его в друзья и принялась читать его ЖЖшку. Ну, и комментировать конечно же. И это несмотря на то что записи в нем были сделаны красными буквами на черном фоне, а сам журнал назывался «Мертвым».
А телефона ей мальчик не давал. И в аську не приглашал.
Так продолжалось несколько дней. Однажды девочка зачиталась и не заметила, как настала полночь. Вдруг зазвонил видеофон, и чей-то страшный голос сказал: «Девочка-девочка, не читай мертвый журнал, худо будет!» Но девочка не послушалась. Тогда за окном раздался вой, и в комнату вбежал отец девочки.
– Девочка! – закричал он. – Чудовище проглотило твоего маленького братика!
– А че я сразу? – отвечала та. – Сижу вот, домашку делаю.
– А может, ты трогала мой компьютер, сидела в асурнете и читала мертвый журнал?
– Не, папа. Я только в «Doom» с одноклассниками по сетке резалась.
Так и отвертелась. А на следующий день шасть в отцовский кабинет и – вновь за компьютер».
Следующие двадцать страниц Тая пролистнула. Братьев и сестер у девочки нашлось сотни три. Все они погибли страшной смертью. Рассказчик ни разу не повторился: кого-то из детей затянуло в стиральную машину, кто-то отравился свежей реблягу-аши. Тая представила себе бедняжку, почти год трудолюбиво наколачивающую по ночам смертоносные асуроглифы, и хмыкнула. Вот из таких девочек Майи и вырастают.
«Наконец настала последняя ночь. Не в силах бороться с собой, девочка открыла кровавый сайт. Там горела новая надпись:
«Если хочешь, приходи ко мне на свидание, я тебя мороженым угощу. Но сперва пройди тест, который я сейчас запушу».
И в журнале появилась запись с тестом. Девочка начала его проходить. Вопросы оказались такими жуткими, что она поседела. А последним заданием было: «Погляди в зеркало». Девочка поглядела в зеркало и увидела в нем себя.
Она была дакини и стояла в шкафу у своего папы. Братья, сестры и родители ее были живы. А потом ее забросали солью, и она рассыпалась».
– Бррред!
Тая отложила книжку. Из возраста страшилок она выросла еще на Версале. Пиратский мир оказался настолько жуток, что лишний раз пугаться было глупо. «Сказки и истории» же входили в обязательную программу асурской литературы. Та представила класс, четырехрукую учительницу, дающую сочинение на тему: «Образ бесплотного голоса в „Истории об отрубленной руке“, и хихикнула.
Какой ерунды в школе не придумают!
Часы на планшетке показывали полночь. Тая потерла затекшую шею. Как-то уж она засиделась… Спальня, еще недавно такая родная и уютная, показалась ей враждебной. С улицы потянуло холодом.
«Ну, да, – подумалось Тае, – не хватает только под одеяло спрятаться. Как последней трусихе».
Она перегнулась через подоконник.
За окном мерцали звезды. В лунном свете парапет крепостной стены казался облитым маслом. Меж зубцов набухла шишка. Вот она выросла и превратилась в крохотную мальчишечью фигурку. Кто-то из кадетов отправлялся в самоволку, подумала Тая, и от этой мысли стало легче. Дакини, асуры и прочая жуть отодвинулись и стали неважными.
«Я буду держать за тебя кулаки», – пообещала она смельчаку.
В этот момент затрезвонил видеофон. От неожиданности Тая даже взвизгнула. Фон попугайчиком выпорхнул в окно и шлепнулся в траву.
Мдя…
Ваша треуголка, сэр!
Тая перегнулась через подоконник. Видеофон – прибор прочный, вряд ли так легко сломается. Но мало ли кто его отыщет? А если Фрося? Или пацаны? А она разговор с подругами не стерла: хотела стихи на ноутбук переписать. Вот будет потеха.
Как ни жутковато было выбираться из башни в полночь, а терять фон еще хуже. Тая потосковала немножко и потом спустилась вниз.
Там оказалось не так жутко, как думалось. Темноту прорезали полосы лунного света. Пахло лилиями и медом, ночные птицы переговаривались сонно и успокаивающе. Истории о дакини показались Тае несусветной глупостью. Она даже развеселилась: надо же так перетрусить от обычного звонка!
Тая принялась шарить по траве. Внезапно послышался шорох. Лунную дорожку прочертила длинная тень.
– Это ты, человеческий детеныш? – спросил знакомый, чуть хрипловатый голос.
– Я, госпожа Утан. Теемаса е онимеро.
Асури засмеялась. Тая вжалась в землю, моля, чтобы трава скрыла ее с головой. Лишь сейчас она поняла, кто перелезал парапет несколько минут назад.
Тилль. Скромняга, аккуратист Тилль. И шел он не куда-то, а в гости к Майе Утан.
«Ну, дела!» – пронеслось в голове у девочки.
Что ему от дылды нужно?
Стараясь двигаться бесшумно, она подползла поближе. Крохотный Тилль едва доставал титаниде до подмышки, однако держался с достоинством.
– Я пришел, – чуть запинаясь, объявил он. – Вы обещали, что научите меня асурскому языку.
«Такая научит», – хмыкнула Тая. Асури же ответила с неожиданной серьезностью:
– Чтобы понять язык, недостаточно запомнить слова и научиться произносить звуки. Ты должен отчасти стать асуром. Готов ли ты к этому, малыш?
Тилль выпрямился и дернул подбородком:
– Не называйте меня малышом!
– Тогда пойдем.
Тая дождалась, пока они исчезнут в проломе забора, потом вскочила и побежала в обход по ей одной известной тропинке. Сад она знала лучше, чем кто-либо другой.
«Ну, дела! – вертелось в голове. – Да у них заговор!»
Наблюдательный пункт она выбрала удачно. Тилль и Утан были видны как на ладони.
Об этом вскоре пришлось пожалеть.
Уроки асурского языка Майя понимала довольно своеобразно. Тилль и сам не заметил, как оказался полураздет. Асури сидела рядом, обняв мальчишку за плечи.
– У асуров, – объясняла она, – нет правил, кроме правил крови. А правило крови одно: возможно все, что ведет к совершенству.
Выяснилось, что к совершенству вела Майина нагота. «Е» напевные, возмущенные «ию», безнадежно-сладостные «а» – урок асурского перешел в бог знает что. Тая смущенно отвернулась.
Нет, она придерживалась широких взглядов. Никто не мог назвать ее ханжой. Просто секс без любви, считала она, это ужасненькая мерзость. А любовь возможна лишь при гармонии душ. И вот так вот, с крабихой и дылдой реблягу-шистой – это ужасно.
А как это безобразно выглядит!..
Тая готова была бежать, но тут Майя и Тилль закончили возню (пожалуй, чересчур быстро, если верить Иркиным рассказам). Асури вновь рассмеялась и спросила у мальчишки что-то на асурском. Тот ответил, с трудом подбирая слова.
Жаль, что браслет-переводчик остался в комнате.
– Благодарю тебя, маленький человек, – сказала Утан на универсальном. – Ты открыл мне свое тело и подарил часть души. Но скажи ради бабочки, что тебя тревожит?
Тилль долго молчал. Наконец буркнул:
– Ничего не тревожит. С чего вы взяли?
– Ты был во мне. Четыре руки, четыре ноги, одно тело. Позволь стать нам одной душой. Что случилось?
– Ничего, – повторил Тилль. – Ничего, кроме того, что я предатель и трус.
– Рассказывай, маленький человек.
– Из-за меня человек попал в беду. Ну, этот… Бурягин в карцере сидит.
– Бурягин? – Асури задумалась, словно что-то припоминая. – Это юноша в каменном кубе среди подземелий?
– Да.
– Не бойся. Скоро ему не будет дела до твоего предательства. Обещаю.
– Ой, правда? Спасибо! Это будет очень порядочно по отношению к нему. А я еще Лютому на ребят стучал. Начповосу.
Тая зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Тилль! Так вот кто выдал ребят!
– Это человек крика, южного лица? – поинтересовалась асури. – Он никому не скажет, клянусь числом крови.
– Вы так добры ко мне!
Мало-помалу Тилль рассказал все. И о пуле Кассада, и о том, как юнги отобрали амулет. Постепенно он перешел к последним событиям: к неудавшейся засаде, к вызову юнг.
Майя слушала очень внимательно.
– Значит, ты боишься, – сказала она наконец, – что, увидев своих врагов, не сможешь сделать южное лицо гнева?
– Ну…
– А скажи… в том месте, где вы встречаетесь, найдется девять скал?
– Ну, да, это же Скалища.
– А восемь трав и пять головастиков? Впрочем, что ж я спрашиваю… Так вот, милый детеныш, знай: искусство доблести – древнее искусство. Я помогу тебе. Я научу тебя, как бить без промаха, как сражаться не думая. Но для этого ты сделаешь все, как я скажу. Обещаешь?
– Да, госпожа Утан. Ой… спасибо вам большое!
– Тогда слушай.
И она принялась что-то рассказывать на асурском. Тилль не перебивал, лишь иногда вставлял несколько слов. Тая могла поклясться, что слышала слово «Берику», что по-асурски означает «Велька».
А потом Тилль и Майя вновь занялись глупостями, и Тая потихонечку сбежала. Главное она выяснила.
Ей следовало как можно скорее найти Вельку. «Семейные» ссоры лучше было оставить до спокойных времен.
Глава 20
КРОВАВЫЕ МАЛЬЧИКИ
Когда с генералом случалось что-то неприятное, он прятался в хранилище наглядных пособий. Иногда неприятностей наваливалось много. Тогда Кобаль пропадал в хранилище по полдня, а то и больше.
Этим утром ему захотелось оттуда вообще никогда не вылезать.
А началось все с того, что к нему ни свет ни заря заявился Алексей Семенович.
– Две новости, – без предисловий начал он. – Одна плохая, другая совсем хреновая. С какой начать?
– Вали обе, – махнул рукой генерал. – Только сперва хреновую.
– Вам письмо. Вот оно.
Генерал пробежал его глазами и спрятал в карман.
– Так. Теперь плохо.
– Пропал парень из гауптвахты.
– Иди ты! – опешил Кобаль Рикардович. – Совсем?
– С концами. Камера пуста, замок нетронут, охрана ничего не знает. Ой, не нравится мне это…
Генерал-майору это тоже не нравилось. Вряд ли чакотский мальчишка мог бежать из камеры сам. Значит, помогли. Но кто? Пацанье корпусное? Друзья-сорвиголовы?
Или же?..
Это и предстояло сейчас выяснить.
Генерал шел коридорами Шатона, а над головой бубнило радио:
«…представляем фестиваль искусств на Хаджаллахе. Программу начинает рок-опера знаменитого композитора ал-Веббери „Мухаммед суперзвезда“. Уже налажен выпуск сувенирных чадр с символикой фестиваля и абстрактными изображениями актеров…»
В хранилище наглядных пособий воняло пылью и затхлостью. Со скамейки неодобрительно поглядывали учебные муляжи «Бдительная пенсионерка», «Нищий инженер» и «Незамужняя секретарша». «Прожженный дипломат» и «Беззаботный болтун» висели на стене. Вместе они составляли иллюстративный материал лекции «Разведка и контрразведка – курс молодого бойца». Вдоль стен тянулись стеллажи с поддельными штаммами сибирской язвы, антаресской холеры и корейской чумки. Над головой слышалось «пиу! пиу!» и «бдыщ! бдыщ!» – там висел макет обороны астероида (для детей до восьми лет). У окна помигивал лампочками мифур-генератор.
Генератором Шепетов гордился больше всего. Тот подменял обычную реальность на мифическую и годился для всех рас. В данный момент он воссоздавал мифологию прэта. В его камере возникали призраки гигантских амеб: Красная ложноножка Обезвоживания, Черная ложноножка Смерти, Зеленая ложноножка Уныния, Безложноножковый демон поглощения.
За шкафом поблескивал вход в купол автономного обеспечения. Генерал опустился на корточки и раскрыл портфель. В портфеле лежали осиновый колышек, литровая банка с прозрачной жидкостью (по виду обыкновенной водой), поблескивающая серебром спица, статуэтка Полиграфа – основателя смехиатрической церкви.
– Ну, с Богом, – пробормотал генерал, набирая код.
Бронедверь с щелчком распахнулась.
– Михаил Уранович, – позвал Шепетов. – Миша! – И после паузы: – Господин майор!
Послышался шорох.
– Входи, – отвечал утробный голос.
Шепетов схватил портфель и проворно юркнул в ход. В темноте вспыхивали датчики, словно стая одноглазых котов. Генерал посидел на ступенях, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, а нос – к вони. Спицу и колышек он прижимал к груди.
– Серебряшку спрячь, – донеслось из темноты. – Не съем.
– Шутишь, – дробненько захихикал генерал. – А ты, Ураныч, чего кромешничаешь? Свет бы включил – все веселее.
– Не с чего мне веселиться, господин генерал-майор. Глаза текут – в свете солнечной избыточности. Я уж лучше так. Если хочешь, могу аварийку затеплить.
Вспыхнула тусклая лампочка аварийного освещения. Сразу стало видно, как убого убранство купола. Выдвижная кровать, стол с выключенным компьютером, у стены гидропонический бак, похожий на гроб Дракулы. За крохотной дверкой – удобства: склеп-ванная, мавзолей-кухня, крохотная крипта-туалет.
В свете лампы лица майора было не разглядеть. Да оно и к лучшему. С выходных начповос успел основательно пропитать купол трупной вонью.
– Сидишь, значит?
– Сижу.
– Точно сидишь? И ничего странного не замечал?
Лютый неопределенно хмыкнул: мол, чего тут заметишь, взаперти? Код-то от купола только у генерала.
– А чего кондиционер не включишь? – недовольно поинтересовался Кобаль. – Воняет хуже сортира.
– Пробовал. Сразу сигналка трындит: разложенческие продукты, то се… Роботы-уборщики достают. Я ведь для них неживой труп считаюсь.
– Спал бы в холодильнике, дурень. Всю жизнь же потом на лекарства работать будешь, когда стервища эта расколдует.
Он спрятал спицу в портфель и вытащил пластиковый кубик с красным крестом:
– На вот, подкрепись.
Майор трясущимися пальцами выковырял ампулку. Кадык его задвигался вверх-вниз, как у старого алкоголика.
– Вот уж не думал, Рикардыч, что без водки смогу прожить, – сказал он, распечатывая вторую. – А эта дрянь позабористей будет.
– Губы вытри, – брезгливо сказал генерал. – А то вид как у версальской шлюхи. – И добавил с иронией: – Вампир Ди.
Майор на шлюху не обиделся. На вампира тоже. С сожалением отложив оставшиеся ампулы с кровью, он степенно вытер рот.
– Что эта говорит? Кинкара асурская?
– Еще несколько дней, говорит, потребуется. А сколько – молчит. Как другу советую: ночуй в холодильнике. Печень посадишь, – генерал втянул носом воздух, – никакая «Ессентукола» не поможет.
Он прошелся по куполу взад и вперед. У стола задержался, взял бумагу, просмотрел.
– Ишь ты, – хмыкнул, – все формуляры заполнил. И ведомости. Молодцом, молодцом… Такой народ: убей – тогда работать будете… Может, мне весь аппарат на вампирское положение перевести?
Майор с ненавистью посмотрел на начальника. Тот усмехнулся:
– Да шучу, шучу я, Ураныч. Ты ж кровушки одной пьешь… – И помрачнел: – Дело-то хреновое выходит. Надо к губернатору обращаться. В подземелье труп, ты в нетях числишься, кругом дети. Одного парня она уже не то совратила, не то гипнозом задавила.
Майор оживился:
– Этого… кадета Брикка?..
– Ну. Теперь он у нее вроде как осведомитель.
Губы Лютого покривила легкая усмешка:
– Это да, это он может. Слушай, Рикардыч… – в голосе майора звучала надежда, – может, ты того… мероприятие объявишь? День донора? Свежачка, понимаешь, хочется.
– Ты, Ураныч, чего? Охренеть или долбануться изволил?
Вампир кротко замигал коровьими глазами:
– Так я ж не просто так… Ваше превосх… господин генерал-майор! Я ж отработаю! Бухгалтерию подниму, архивы опять же… Мне и спать не надо.
– Ну, Ураныч, удружил… Ну, выказал себя. Я-то думал, ты доминиона честный боец, а ты разложенец оказываешься… Кровушки детской ему!.. Может, тебя выпускать по ночам на свежатинку? А?.. Крылья паутичьи режутся, погоны жмут?
Голос генерала построжел.
– Значит, так, начповос. Сидишь в бункере, носа не выглядываешь. С восьми до восьми в холодильнике. Это приказ! Пока холодом лечишься, зарядку делай. Ну, там приседания, подпрыгивания. Вон брюхо какое напил. Небось мальчики уже кровавые в глазах.
Шепетов подхватил портфель и двинулся к лесенке, ведущей из купола. На полпути обернулся и погрозил пальцем:
– Я тебе, шельме кровососущей, агитплакатов по сети накачаю. Чтоб омертвения мозгов не было. Понял?
– Так точно, господин генерал-майор!
Генерал уже схватился за первую перекладину, когда под ногой что-то хрустнуло. Шепетов нагнулся посмотреть, что это.
Треснутая кость.
И лужа темным отблескивает.
Связать эти факты он не успел: темнота взвизгнула и бросилась на него. От мертвяческого смрада генерал чуть не потерял сознание.
Начповос опрокинул Кобаля и вцепился зубами в предплечье. Атака вышла настолько стремительной, что Кобаль даже боли не ощутил. Ткнул пальцами в нечто холодное и мягкое, заголосил. Офицеры катались по полу, пытаясь подмять друг друга. Наконец генерал извернулся. Хрястнул противника по голове портфелем – еще и еще!
В портфеле что-то лопнуло. Руку Шепетова залило холодным. Интуитивно догадавшись, что надо делать, генерал отщелкнул замок. Из портфеля хлынула жидкость вперемешку с битыми стеклами.
Вампир заорал, дернулся. Бить Шепетова он. уже не осмелился, наоборот, старался ужом выскользнуть из-под него. Генерал выхватил серебряную спицу:
– А, гнида!.. На кого пасть раззявил? На вышестоящего!
Извернувшись, вампир юркнул под кровать. Забился в темноту, заскулил, посверкивая белками глаз. Генерал же, не спуская с начповоса опасливого взгляда, прыгнул к выключателю и выкрутил его до предела.
Яркий свет залил купол. Свет ламп был подобран под спектр Солнца – родного светила людей, и оттого спрятавшийся под кроватью вампир невыносимо страдал.
– Чьи кости? – взревел генерал.
– Не знаю!.. Она принесла…
– Чьи, спрашиваю?!
– Мальчонка… в карцере сидел…
Серебряная спица пригвоздила высунувшуюся руку вампира. Михаил Уранович выл, захлебываясь крокодильими слезами:
– Принесла!.. Говорит – искусственное! Всего-то просила…
– Что? Что она у тебя потребовала?!
– Доступ к делам кадетов…
– Зачем? Говори!!
– Да не знаю я! Не знаю!
Сдвинув пластик в сторону, Шепетов потянул к себе портфель. Почуяв неладное, вампир забился, заскреб когтями по полу.
Но было поздно.
Полированное дерево колышка сверкнуло в свете ламп.
Выбравшись из купола, генерал без сил привалился к выходу. Руку дергало и томило; на рукаве застыли грязно-бурые потеки. «Не случилось бы заражения», – отрешенно подумал Шепетов.
Вампиры куда работоспособнее обычных людей. Заперев Михаила Урановича в куполе и дав ему доступ к архивам, генерал рассчитывал, что тот приведет в порядок дела. Привел. А заодно сдал дьяволице кое-какую информацию… В обмен на свежее мясцо. Генерал попытался вспомнить фамилию чакотского мальчишки.
Буренин? Корягин?
А! Бурягин.
Мир его праху.
От боли в руке темнело в глазах. Генерал на четвереньках пополз к медблоку. Вытащил из шкафчика блестящую гусеницу эскулапа, прижал к коже. Пульсация понемногу утихла.
Генерал прислушался. Из купола не доносилось ни звука, но он знал, что там вовсю работают киберуборщики. Скоро от трупов не останется ни следа. Всю мертвую органику роботы утилизируют, отравленный гниением воздух прогонят через фильтры. Рапорт конечно же пойдет ему, Шепетову, на стол. Автоматика не может оставить подозрительные отходы без внимания. Но дальше его стола донесение не уйдет.
Этим утром ему захотелось оттуда вообще никогда не вылезать.
А началось все с того, что к нему ни свет ни заря заявился Алексей Семенович.
– Две новости, – без предисловий начал он. – Одна плохая, другая совсем хреновая. С какой начать?
– Вали обе, – махнул рукой генерал. – Только сперва хреновую.
– Вам письмо. Вот оно.
Генерал пробежал его глазами и спрятал в карман.
– Так. Теперь плохо.
– Пропал парень из гауптвахты.
– Иди ты! – опешил Кобаль Рикардович. – Совсем?
– С концами. Камера пуста, замок нетронут, охрана ничего не знает. Ой, не нравится мне это…
Генерал-майору это тоже не нравилось. Вряд ли чакотский мальчишка мог бежать из камеры сам. Значит, помогли. Но кто? Пацанье корпусное? Друзья-сорвиголовы?
Или же?..
Это и предстояло сейчас выяснить.
Генерал шел коридорами Шатона, а над головой бубнило радио:
«…представляем фестиваль искусств на Хаджаллахе. Программу начинает рок-опера знаменитого композитора ал-Веббери „Мухаммед суперзвезда“. Уже налажен выпуск сувенирных чадр с символикой фестиваля и абстрактными изображениями актеров…»
В хранилище наглядных пособий воняло пылью и затхлостью. Со скамейки неодобрительно поглядывали учебные муляжи «Бдительная пенсионерка», «Нищий инженер» и «Незамужняя секретарша». «Прожженный дипломат» и «Беззаботный болтун» висели на стене. Вместе они составляли иллюстративный материал лекции «Разведка и контрразведка – курс молодого бойца». Вдоль стен тянулись стеллажи с поддельными штаммами сибирской язвы, антаресской холеры и корейской чумки. Над головой слышалось «пиу! пиу!» и «бдыщ! бдыщ!» – там висел макет обороны астероида (для детей до восьми лет). У окна помигивал лампочками мифур-генератор.
Генератором Шепетов гордился больше всего. Тот подменял обычную реальность на мифическую и годился для всех рас. В данный момент он воссоздавал мифологию прэта. В его камере возникали призраки гигантских амеб: Красная ложноножка Обезвоживания, Черная ложноножка Смерти, Зеленая ложноножка Уныния, Безложноножковый демон поглощения.
За шкафом поблескивал вход в купол автономного обеспечения. Генерал опустился на корточки и раскрыл портфель. В портфеле лежали осиновый колышек, литровая банка с прозрачной жидкостью (по виду обыкновенной водой), поблескивающая серебром спица, статуэтка Полиграфа – основателя смехиатрической церкви.
– Ну, с Богом, – пробормотал генерал, набирая код.
Бронедверь с щелчком распахнулась.
– Михаил Уранович, – позвал Шепетов. – Миша! – И после паузы: – Господин майор!
Послышался шорох.
– Входи, – отвечал утробный голос.
Шепетов схватил портфель и проворно юркнул в ход. В темноте вспыхивали датчики, словно стая одноглазых котов. Генерал посидел на ступенях, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, а нос – к вони. Спицу и колышек он прижимал к груди.
– Серебряшку спрячь, – донеслось из темноты. – Не съем.
– Шутишь, – дробненько захихикал генерал. – А ты, Ураныч, чего кромешничаешь? Свет бы включил – все веселее.
– Не с чего мне веселиться, господин генерал-майор. Глаза текут – в свете солнечной избыточности. Я уж лучше так. Если хочешь, могу аварийку затеплить.
Вспыхнула тусклая лампочка аварийного освещения. Сразу стало видно, как убого убранство купола. Выдвижная кровать, стол с выключенным компьютером, у стены гидропонический бак, похожий на гроб Дракулы. За крохотной дверкой – удобства: склеп-ванная, мавзолей-кухня, крохотная крипта-туалет.
В свете лампы лица майора было не разглядеть. Да оно и к лучшему. С выходных начповос успел основательно пропитать купол трупной вонью.
– Сидишь, значит?
– Сижу.
– Точно сидишь? И ничего странного не замечал?
Лютый неопределенно хмыкнул: мол, чего тут заметишь, взаперти? Код-то от купола только у генерала.
– А чего кондиционер не включишь? – недовольно поинтересовался Кобаль. – Воняет хуже сортира.
– Пробовал. Сразу сигналка трындит: разложенческие продукты, то се… Роботы-уборщики достают. Я ведь для них неживой труп считаюсь.
– Спал бы в холодильнике, дурень. Всю жизнь же потом на лекарства работать будешь, когда стервища эта расколдует.
Он спрятал спицу в портфель и вытащил пластиковый кубик с красным крестом:
– На вот, подкрепись.
Майор трясущимися пальцами выковырял ампулку. Кадык его задвигался вверх-вниз, как у старого алкоголика.
– Вот уж не думал, Рикардыч, что без водки смогу прожить, – сказал он, распечатывая вторую. – А эта дрянь позабористей будет.
– Губы вытри, – брезгливо сказал генерал. – А то вид как у версальской шлюхи. – И добавил с иронией: – Вампир Ди.
Майор на шлюху не обиделся. На вампира тоже. С сожалением отложив оставшиеся ампулы с кровью, он степенно вытер рот.
– Что эта говорит? Кинкара асурская?
– Еще несколько дней, говорит, потребуется. А сколько – молчит. Как другу советую: ночуй в холодильнике. Печень посадишь, – генерал втянул носом воздух, – никакая «Ессентукола» не поможет.
Он прошелся по куполу взад и вперед. У стола задержался, взял бумагу, просмотрел.
– Ишь ты, – хмыкнул, – все формуляры заполнил. И ведомости. Молодцом, молодцом… Такой народ: убей – тогда работать будете… Может, мне весь аппарат на вампирское положение перевести?
Майор с ненавистью посмотрел на начальника. Тот усмехнулся:
– Да шучу, шучу я, Ураныч. Ты ж кровушки одной пьешь… – И помрачнел: – Дело-то хреновое выходит. Надо к губернатору обращаться. В подземелье труп, ты в нетях числишься, кругом дети. Одного парня она уже не то совратила, не то гипнозом задавила.
Майор оживился:
– Этого… кадета Брикка?..
– Ну. Теперь он у нее вроде как осведомитель.
Губы Лютого покривила легкая усмешка:
– Это да, это он может. Слушай, Рикардыч… – в голосе майора звучала надежда, – может, ты того… мероприятие объявишь? День донора? Свежачка, понимаешь, хочется.
– Ты, Ураныч, чего? Охренеть или долбануться изволил?
Вампир кротко замигал коровьими глазами:
– Так я ж не просто так… Ваше превосх… господин генерал-майор! Я ж отработаю! Бухгалтерию подниму, архивы опять же… Мне и спать не надо.
– Ну, Ураныч, удружил… Ну, выказал себя. Я-то думал, ты доминиона честный боец, а ты разложенец оказываешься… Кровушки детской ему!.. Может, тебя выпускать по ночам на свежатинку? А?.. Крылья паутичьи режутся, погоны жмут?
Голос генерала построжел.
– Значит, так, начповос. Сидишь в бункере, носа не выглядываешь. С восьми до восьми в холодильнике. Это приказ! Пока холодом лечишься, зарядку делай. Ну, там приседания, подпрыгивания. Вон брюхо какое напил. Небось мальчики уже кровавые в глазах.
Шепетов подхватил портфель и двинулся к лесенке, ведущей из купола. На полпути обернулся и погрозил пальцем:
– Я тебе, шельме кровососущей, агитплакатов по сети накачаю. Чтоб омертвения мозгов не было. Понял?
– Так точно, господин генерал-майор!
Генерал уже схватился за первую перекладину, когда под ногой что-то хрустнуло. Шепетов нагнулся посмотреть, что это.
Треснутая кость.
И лужа темным отблескивает.
Связать эти факты он не успел: темнота взвизгнула и бросилась на него. От мертвяческого смрада генерал чуть не потерял сознание.
Начповос опрокинул Кобаля и вцепился зубами в предплечье. Атака вышла настолько стремительной, что Кобаль даже боли не ощутил. Ткнул пальцами в нечто холодное и мягкое, заголосил. Офицеры катались по полу, пытаясь подмять друг друга. Наконец генерал извернулся. Хрястнул противника по голове портфелем – еще и еще!
В портфеле что-то лопнуло. Руку Шепетова залило холодным. Интуитивно догадавшись, что надо делать, генерал отщелкнул замок. Из портфеля хлынула жидкость вперемешку с битыми стеклами.
Вампир заорал, дернулся. Бить Шепетова он. уже не осмелился, наоборот, старался ужом выскользнуть из-под него. Генерал выхватил серебряную спицу:
– А, гнида!.. На кого пасть раззявил? На вышестоящего!
Извернувшись, вампир юркнул под кровать. Забился в темноту, заскулил, посверкивая белками глаз. Генерал же, не спуская с начповоса опасливого взгляда, прыгнул к выключателю и выкрутил его до предела.
Яркий свет залил купол. Свет ламп был подобран под спектр Солнца – родного светила людей, и оттого спрятавшийся под кроватью вампир невыносимо страдал.
– Чьи кости? – взревел генерал.
– Не знаю!.. Она принесла…
– Чьи, спрашиваю?!
– Мальчонка… в карцере сидел…
Серебряная спица пригвоздила высунувшуюся руку вампира. Михаил Уранович выл, захлебываясь крокодильими слезами:
– Принесла!.. Говорит – искусственное! Всего-то просила…
– Что? Что она у тебя потребовала?!
– Доступ к делам кадетов…
– Зачем? Говори!!
– Да не знаю я! Не знаю!
Сдвинув пластик в сторону, Шепетов потянул к себе портфель. Почуяв неладное, вампир забился, заскреб когтями по полу.
Но было поздно.
Полированное дерево колышка сверкнуло в свете ламп.
Выбравшись из купола, генерал без сил привалился к выходу. Руку дергало и томило; на рукаве застыли грязно-бурые потеки. «Не случилось бы заражения», – отрешенно подумал Шепетов.
Вампиры куда работоспособнее обычных людей. Заперев Михаила Урановича в куполе и дав ему доступ к архивам, генерал рассчитывал, что тот приведет в порядок дела. Привел. А заодно сдал дьяволице кое-какую информацию… В обмен на свежее мясцо. Генерал попытался вспомнить фамилию чакотского мальчишки.
Буренин? Корягин?
А! Бурягин.
Мир его праху.
От боли в руке темнело в глазах. Генерал на четвереньках пополз к медблоку. Вытащил из шкафчика блестящую гусеницу эскулапа, прижал к коже. Пульсация понемногу утихла.
Генерал прислушался. Из купола не доносилось ни звука, но он знал, что там вовсю работают киберуборщики. Скоро от трупов не останется ни следа. Всю мертвую органику роботы утилизируют, отравленный гниением воздух прогонят через фильтры. Рапорт конечно же пойдет ему, Шепетову, на стол. Автоматика не может оставить подозрительные отходы без внимания. Но дальше его стола донесение не уйдет.