Автомобиль, доставивший Джордана, остановился перед входом в дом 47. Мотор их машины заработал, и они быстро поехали следом. Гарри еще на ходу выскочил из автомобиля и бегом догнал Джордана на тротуаре.
   Все остальное Вайкери видел, как пантомиму: как Гарри предложил Джордану сесть во второй «Хамбер», который, казалось, возник здесь из ничего, как Джордан смотрел на Гарри с таким видом, как будто тот был пришельцем из космоса, как Гарри представился ему в чрезвычайно вежливой манере, которой славятся лондонские полицейские, как Джордан напрямик потребовал, чтобы от него отвязались. Тогда Гарри немного крепче, чем это было необходимо, взял Джордана за руку и, наклонившись, что-то прошептал ему на ухо.
   Все краски сразу же сошли с лица Джордана.

Глава 37

   Ричмонд-на-Темзе, Англия
   Выстроенный из красного кирпича викторианский особняк не был виден с шоссе. Он стоял на самой вершине холма, и к нему вела не очень-то ровная щебеночная дорога. Когда машина свернула на эту дорогу, Вайкери, расположившийся на заднем сиденье «Хамбера», где было не теплее, чем в холодильнике, выключил свет. На протяжении всей поездки он читал содержимое портфеля Джордана. Его глаза жгло, словно в них насыпали песку, а голова раскалывалась от пульсирующей боли. Если этот документ оказался в руках немцев, то, значит, абвер получил реальную возможность разгадать с его помощью тайну. С его помощью они могли заглянуть сквозь дымовую завесу «двойного креста» и операции «Сила духа». С его помощью они могли выиграть войну! Вайкери представил себе, как Гитлер в своем берлинском кабинете пляшет на столе, громко топая каблуками сапог. И все потому, что я не смог сообразить, как поймать эту проклятую шпионку!
   Вайкери ладонью протер окошечко в запотевшем окне. Весь особняк был темным, лишь у входа маленькой точкой горела ничего не освещавшая слабая желтая лампочка. МИ-5 купила его перед войной у разорившихся родственников первого владельца. Дом предполагали использовать для секретных совещаний и в качестве пристанища для тех гостей, которым было ни к чему афишировать свое появление. Однако использовали его довольно редко, и к настоящему времени у него был весьма запушенный, если не заброшенный вид. Так мог бы выглядеть помещичий особняк, который по каким-то причинам пощадила стоявшая в нем и отступившая часть вражеской армии. Сейчас единственным признаком обитаемости дома служила чуть ли не дюжина похожих штабных автомобилей, небрежно припаркованных на изрытой выбоинами подъездной дорожке.
   Из темноты появился часовой в форме королевской морской пехоты, открыл перед Вайкери дверь, впустил его в холодный, изрядно обветшавший вестибюль, проводил по целой анфиладе помещений — через гостиную с покрытой пыльными чехлами мебелью, через библиотеку с пустыми книжными полками по стенам — и в конце концов через высоченную двустворчатую дверь ввел в просторный зал, плотно занавешенные окна которого, как знал Вайкери, выходили на давно заросшую лужайку. Здесь пахло древесным дымом, бренди и почему-то мокрой псиной. Бильярдный стол был придвинут к стене, и его место занял длинный банкетный стол. В огромном камине горел огонь. Перед самым огнем на стульях молча сидели двое похожих, как братья, темноглазых американцев из разведки ГШСЭС. Бэзил Бутби медленно расхаживал в глубине зала, полускрытый тенью.
   Вайкери занял место за столом, поставил портфель Джордана на пол рядом со своим стулом и начал медленно извлекать все необходимое из своего собственного портфеля. Подняв голову, он поймал вопросительный взгляд Бутби, кивнул, сразу же опустил глаза и продолжил подготовку. Он слышал, как открылись двери и по паркетному полу прошли две пары ног. Походку Гарри он узнал, а вторым мог быть только Питер Джордан.
   Через две секунды стул скрипнул под весом Джордана, которого усадили прямо напротив него. Но Вайкери не поднял головы. Он вынул из портфеля свою записную книжку и один-единственный желтый карандаш и положил их на стол так аккуратно, словно готовил место для представителя королевской семьи. Затем он достал папку с досье Джордана и тоже выложил ее на стол. Сделав это, он наконец сел, открыл первую страницу своей записной книжки и зачем-то облизал остро заточенный кончик простого карандаша.
   Лишь после этого Вайкери поднял голову и впервые взглянул прямо в глаза Питеру Джордану.
* * *
   — Как вы познакомились с нею?
   — Я столкнулся с нею в темноте.
   — Что вы имеете в виду?
   — Я шел по тротуару без фонарика, и мы столкнулись. Она несла сумку с какими-то продуктами. Они все рассыпались.
   — Где это случилось?
   — В Кенсингтоне, перед клубом «Ван Дейк».
   — Когда?
   — Приблизительно две недели назад.
   — Когда точно?
   — Иисус, я не помню! Возможно, в понедельник.
   — В какое время вечера?
   — Около шести часов.
   — Как она вам представилась?
   — Кэтрин Блэйк.
   — Вы когда-нибудь встречались с ней до той ночи?
   — Нет.
   — Вы когда-нибудь видели ее до той ночи?
   — Нет.
   — Она не показалась вам знакомой?
   — Нет.
   — Как долго продолжалось ваше общение в тот вечер?
   — Менее минуты.
   — Вы предпринимали какие-нибудь действия, чтобы снова увидеть ее?
   — Пожалуй, что нет. Я предложил ей выпить когда-нибудь со мной. Она сказала, что с удовольствием примет предложение, и тут же ушла.
   — Она дала вам свой адрес?
   — Нет.
   — Номер телефона?
   — Нет.
   — В таком случае, как же вы намеревались снова встретиться с нею?
   — Хороший вопрос. Я предположил, что она не захотела встречаться со мной.
   — Когда вы увидели ее снова?
   — На следующий вечер.
   — Где?
   — В баре отеля «Савой».
   — При каких обстоятельствах?
   — Я встретился там с другом, чтобы немного выпить.
   — Как зовут друга?
   — Шеперд Рэмси.
   — И вы увидели ее в баре?
   — Да.
   — Она подошла к вашему столику?
   — Нет, я сам подошел к ней.
   — Что случилось потом?
   — Она сказала, что у нее была назначена встреча с другом, но он не явился. Я спросил, могу ли угостить ее какой-нибудь выпивкой. Она сказала, что ей хотелось бы уйти оттуда. Тогда я ушел вместе с нею.
   — Куда вы отправились?
   — Ко мне домой.
   — Что вы делали?
   — Она приготовила обед, и мы поели. Мы некоторое время побеседовали, а потом она пошла домой.
   — В ту ночь вы вступали с нею в сексуальные отношения?
   — Послушайте, я не намерен...
   — Еще как намерены, коммандер Джордан! Отвечайте на вопрос! В тот раз вы вступали с нею в сексуальный контакт?
   — Нет!
   — Вы говорите правду?
   — Что?
   — Я спросил, говорите ли вы мне правду?
   — Конечно.
   — Вы не намереваетесь лгать мне сегодня вечером, коммандер Джордан?
   — Нет, не намереваюсь.
   — Очень хорошо, потому что я не советовал бы вам это делать. Вы и без того влипли в более чем серьезные неприятности. А теперь давайте продолжим.
* * *
   Затем Вайкери резко изменил курс, направив Джордана в более спокойные воды. На протяжении целого часа он выпытывал у Джордана подробности биографии, расспрашивал о его детстве на Вест-Сайде Манхэттена, обучении в Ренсселировском политехническом институте, работе в Северо-Восточной мостостроительной компании, браке с богатой и красивой Маргарет Лаутербах, ее смерти в автомобильной аварии на Лонг-Айленде в августе 1939 года. Вайкери задавал вопросы, не заглядывая ни в какие бумаги, и вид у него был такой, будто он не знал ответов, хотя на самом деле за время поездки в автомобиле он успел до мельчайших подробностей запомнить содержание досье Джордана. Он очень крепко держал в руках темп и ритм допроса. Когда Джордану покажется, что он в безопасности, и он расслабится, тогда и настанет пора сбить его с ног. Все это время Вайкери непрерывно записывал ответы в свою записную книжку. Весь ход допроса регистрировался скрытыми микрофонами, но все же Вайкери прилежно писал, как будто его небольшой блокнот должен был послужить основным протоколом всего следственного действия. Всякий раз, когда Джордан начинал говорить, его слова сопровождались противным звуком, с которым карандаш Вайкери царапал по бумаге. Каждые несколько минут карандаш Вайкери ломался. Он говорил: «Прошу прощения», строго приказывал Джордану остановиться, а затем извлекал новый карандаш, всякий раз устраивая из этого большое представление. Каждый раз он вынимал один новый карандаш, без запасного — только один. Причем каждый последующий поиск, казалось, занимал у него больше времени, чем предыдущий. Гарри, следивший за своим начальником из темного угла, восхищался поведением Вайкери. Тот совершенно определенно стремился к тому, чтобы как можно больше принизить мнение Джордана о себе, заставить его считать себя глупцом. «Ну, валяй, — мысленно обращался Гарри к американцу, — дернись порезче, и он в один миг кастрирует тебя без ножа». Вайкери перевернул страницу своего блокнота и взял новый карандаш.
* * *
   — Ее имя на самом деле вовсе не Кэтрин Блэйк. И она на самом деле не англичанка. Ее настоящее имя — Анна Катарина фон Штайнер. Но больше не буду называть ее этим именем. Мне очень хотелось бы, чтобы вы раз и навсегда забыли о том, что вообще слышали его. Причины, по которым я прошу вас об этом, станут понятны вам позже. Она родилась в Лондоне перед Первой мировой войной от матери-англичанки и отца-немца. В ноябре 1938 года она возвратилась в Англию, воспользовавшись вот этим фальшивым голландским паспортом. Вам знакомо лицо на фотографии?
   — Это она. Сейчас она выглядит по-другому, но это она.
   — Мы предполагаем, что она привлекла к себе внимание немецкой разведки благодаря своему прошлому и большим способностям к языкам. Мы полагаем, что ее завербовали в 1936 году и направили в лагерь в Баварии, где ее учили шифровальному делу, использованию рации, приемам анализа численности и состава войск, а также разнообразным способам убийства. Чтобы скрыть свое прибытие в страну, она жесточайшим образом убила женщину в Суффолке. Мы считаем, что, кроме нее, она убила еще трех человек.
   — Очень трудно в это поверить.
   — И все же придется. Она сильно отличается от остальных. Большинство шпионов Канариса было никчемными идиотами, плохо подготовленными, плохо снаряженными и, в общем, совершенно не годившимися для занятия шпионажем. Мы успешно выловили их всех в самом начале войны. Но мы считаем, что Кэтрин Блэйк агент совсем иного сорта, одна из их звезд. Мы называем их «кротами» или «консервами». Она никогда не пользовалась своей рацией и, похоже, ни разу не участвовала ни в одной другой операции. Она просто внедрилась в британское общество и ждала момента, когда ей прикажут активизироваться.
   — Но почему она выбрала меня?
   — Позвольте мне поставить вопрос по-другому, комман-дер Джордан. Она выбрала вас или вы выбрали ее?
   — О чем вы говорите?
   — Но ведь это же так просто. Я хочу знать, почему вы решили выдать наши военные тайны немцам.
   — Ничего подобного!
   — Я хочу знать, почему вы предали нас.
   — Я никого не предавал!
   — Я хочу знать, почему вы стали агентом немецкой разведки.
   — Это просто смешно!
   — Неужели? А что, по-вашему, мы должны думать? Вы находитесь в постоянном контакте с самым опасным резидентом немецкой разведки в Великобритании. Вы приносите домой портфель, битком набитый сверхсекретными материалами. Зачем вы это сделали? Почему вы не могли просто рассказать ей об операции «Шелковица»? Видимо, она попросила вас принести документы домой, чтобы она смогла сфотографировать их, да?
   — Нет! Я хочу...
   — Вы сами вызвались принести их домой?
   — Нет!
   — Ладно, в таком случае, зачем вам надо было мотаться ночью по Лондону с этими материалами в портфеле?
   — Потому что я должен был рано утром уехать на осмотр строительных участков на юге. Это могут подтвердить человек двадцать. Служба безопасности осмотрела мой дом и сейф, стоящий в моем кабинете, и разрешила мне при некоторых обстоятельствах брать секретные документы домой, при условии, что я буду держать их запертыми в сейфе.
   — Так-так... Теперь ясно, что это было серьезнейшей ошибкой с их стороны. Потому что я думаю, что вы принесли эти документы домой и передали их Кэтрин Блэйк.
   — Это не так.
   — Я только не пришел еще к выводу, являетесь ли вы немецким агентом или вас втянули в шпионаж.
   — Да что вы несете! Я по горло сыт вашей чушью!
   — Я хочу знать, вы совершили предательство из сексуальных побуждений?
   — Нет!
   — Я хочу знать, вы совершили предательство ради денег?
   — Я не нуждаюсь в деньгах.
   — Вы действуете по сговору с женщиной, известной вам как Кэтрин Блэйк?
   — Нет!
   — Вы сознательно или по собственному желанию поставляли военные тайны вооруженных сил союзников женщине, известной вам как Кэтрин Блэйк?
   — Нет!
   — Вы работаете непосредственно на немецкую военную разведку?
   — Дурацкий вопрос.
   — Отвечайте!
   — Нет! Черт возьми, нет!
   — Вы состоите в сексуальных отношениях с женщиной, известной вам как Кэтрин Блэйк?
   — Это мое личное дело.
   — Теперь уже нет, коммандер. Я повторяю свой вопрос. Вы состоите в сексуальных отношениях с Кэтрин Блэйк?
   — Да.
   — Вы любите Кэтрин Блэйк? Коммандер, вы слышали вопрос? Коммандер? Коммандер Джордан, вы любите Кэтрин Блэйк?
   — Пару часов назад я любил женщину, о которой я думал как о Кэтрин Блэйк. Я не знал, что она немецкий агент, и совершенно не собирался выдавать ей военные тайны союзников. Вы должны мне поверить.
   — Я в этом вовсе не уверен, коммандер Джордан. Но давайте продолжим. Вы завербовались во флот в октябре прошлого года?
   — Совершенно верно.
   — Почему не раньше?
   — Моя жена умерла. Я не хотел оставлять сына одного.
   — Почему вы изменили свое мнение?
   — Потому что меня попросили завербоваться во флот.
   — Расскажите мне, как это произошло.
   — В мой офис в Манхэттене пришли два человека. Было сразу понятно, что они уже проверили мое прошлое, как с личной, так и с профессиональной точки зрения. Они сказали, что мои услуги требуются для проекта, связанного со вторжением в Европу. Они не говорили мне, что именно представляет из себя этот проект. Они предложили мне выехать в Вашингтон, и после этого я их больше не видел.
   — Назовите имена этих людей.
   — Один представился Лимэнном. Имя второго я не могу вспомнить.
   — Они оба были американцами?
   — Лимэнн был американцем. А второй англичанином.
   — Но вы не помните его имени?
   — Нет.
   — Как он выглядел?
   — Высокий и худой.
   — Что ж, под эти приметы подходит добрая половина мужского населения страны. Что случилось, когда вы прибыли в Вашингтон?
   — После того как я прошел проверку благонадежности, меня проинформировали об операции «Шелковица» и показали ее планы.
   — Зачем вы им понадобились?
   — Им был нужен человек, имеющий опыт руководства крупными строительствами. Моя компания выстроила некоторые из самых больших мостов на Востоке.
   — И каковы были ваши первоначальные впечатления?
   — Я решил, что сама по себе «Шелковица» вполне осуществима технически, но сроки показались мне чрезмерно оптимистическими. Я сразу понял, что будут задержки.
   — К какому заключению вы пришли после сегодняшней инспекции?
   — То, что проект опасно отстает от графика. Шансы на своевременное завершение «Феникса» не более, чем один к трем.
   — Вы поделились этим соображением с Кэтрин Блэйк?
   — Прошу вас, давайте не будем начинать это снова.
   — Вы не ответили на мой вопрос.
   — Нет, я не делился своими выводами с Кэтрин Блэйк.
   — Вы виделись с нею перед тем, как мы задержали вас на Гросвенор-сквер?
   — Нет. Я приехал в ГШСЭС прямо со строительных участков.
   Вайкери порылся в портфеле и выложил на стол две фотографии: Роберта Поупа и Дикки Доббса.
   — Вы когда-нибудь видели этих людей?
   — Они кажутся мне смутно знакомыми, но я не могу сказать, где их видел.
   Вайкери открыл досье Джордана и шумно перелистал несколько страниц.
   — Расскажите мне о доме, в котором вы живете.
   — Мой тесть купил его перед войной. Он проводил много времени в Лондоне, и по делам, и на отдыхе, и решил, что нужно обзавестись здесь постоянным удобным жильем.
   — Кто-нибудь еще использует этот дом?
   — Мы с Маргарет жили здесь, когда приезжали в Европу на отдых.
   — Банк вашего тестя имел инвестиции в Германии?
   — Да, и много. Но большинство из них он ликвидировал перед войной.
   — Он лично контролировал ликвидацию?
   — По большей части этим занимался Уолкер Хардиджен. Он второй человек в банке. Он также свободно владеет немецким языком и отлично знает Германию, как снаружи, так и изнутри.
   — Он ездил в Германию перед войной?
   — Да, несколько раз.
   — Вы когда-нибудь сопровождали его?
   — Нет. Я не имел никакого отношения к делам моего тестя.
   — Уолкер Хардиджен пользовался домом в Лондоне?
   — Возможно. Я не знаю точно.
   — Насколько хорошо вы знаете Уолкера Хардиджена?
   — Я знаю его очень хорошо.
   — Отсюда следует, что вы с ним хорошие друзья?
   — Нет, не совсем так.
   — Вы знаете его хорошо, но вы не друзья?
   — Правильно.
   — Вы враги?
   — Враги слишком сильное слово. Мы просто не слишком ладим между собой.
   — Почему?
   — Он ухаживал за моей женой до нашего с нею знакомства. Я думаю, что он всегда любил ее. На вечеринке, которую я устроил перед отъездом в Европу, он немного перепил и обвинил меня в том, что я убил свою жену, чтобы заняться бизнесом.
   — Я думаю, что человека, который говорил бы обо мне что-то подобное, правильнее всего будет назвать моим врагом.
   — Тогда мне очень хотелось вынуть из него душу.
   — Вы вините себя в смерти вашей жены?
   — Да, постоянно. Если бы я не попросил ее приехать в город на тот проклятый деловой обед, она осталась бы жива.
   — Насколько много Уолкер Хардиджен знает о вашей работе?
   — Ничего.
   — Он знает, что вы одаренный инженер?
   — Да.
   — Он знает, что вас отправили в Лондон для участия в секретном проекте?
   — Вероятно, он вполне мог догадаться об этом.
   — Вы когда-нибудь упоминали об операции «Шелковица» в своих письмах домой?
   — Ни разу. Они все проходили через цензуру.
   — Вы когда-нибудь говорили кому-нибудь из членов вашей семьи об операции «Шелковица»?
   — Нет.
   — Кому-нибудь из ваших друзей?
   — Нет.
   — Этот... Шеперд Рэмси. Ему вы говорили?
   — Нет.
   — А он когда-нибудь спрашивал вас об этом?
   — Все время. В виде шутки, конечно.
   — Вы намеревались снова увидеться с Кэтрин Блэйк?
   — Я совершенно не собираюсь видеться с ней. И никогда не захочу увидеть ее еще раз.
   — Знаете, коммандер Джордан, не исключено, что вам придется пойти против своего желания.
   — О чем вы говорите?
   — Всему свое время. Уже поздно. Я думаю, что всем нам было бы неплохо немного поспать. Мы продолжим утром.
* * *
   Вайкери поднялся и подошел к Бутби.
   — Мне кажется, что нам стоит поговорить, — сказал он, наклонившись.
   — Да, — согласился Бутби. — Давайте перейдем в соседнюю комнату. — Он распрямил свое длинное тело — очевидно, у него от долгого сидения затекли суставы, — и взял Вайкери под локоть. — Вы просто замечательно поработали с ним, — сказал он. — Мой бог, Альфред, когда вы умудрились стать таким негодяем?
   Бутби распахнул дверь и, протянув руку, приобнял Вайкери за талию, чтобы пропустить его вперед. Вайкери шагнул мимо своего начальника и оказался в комнате.
   Он не мог поверить своим глазам.
   — Привет, Альфред, — сказал Уинстон Черчилль. — Очень рад снова увидеться с вами. Жаль только, что обстоятельства не самые располагающие. Позвольте мне представить вас моему другу. Профессор Альфред Вайкери. Генерал Эйзенхауэр.
   Дуайт Эйзенхауэр поднялся с места и протянул руку.
* * *
   Комната в прошлом служила кабинетом хозяина. Здесь были прикрепленные к стенам книжные полки, письменный стол и два кресла с высокими спинками, в которых и расположились Черчилль и Эйзенхауэр. В очаге ярко пылали дрова, но огонь еще не успел ощутимо согреть комнату. Черчилль прикрыл колени шерстяным одеялом. Он жевал погасшую сигару и потягивал бренди. Эйзенхауэр закурил сигарету и отпил черного кофе из чашечки. На столе между ними стоял маленький динамик, через который они слушали допрос Джордана. Вайкери сразу понял это, потому что микрофоны еще не выключили, и он отчетливо слышал скрип по полу отодвигаемых стульев и гул голосов в соседней комнате. Бутби шагнул вперед и повернул выключатель. В это время дверь открылась, и в комнату вошел пятый человек. Вайкери узнал мощную, будто у медведя, фигуру бригадного генерала Томаса Беттса, заместителя начальника разведки ГШСЭС, на которого была возложена обязанность обеспечивать секретность подготовки вторжения.
   — Как по-вашему, Альфред, он говорит правду? — спросил Черчилль.
   — Я не уверен, — ответил Вайкери. Он подошел к буфету и налил себе чашку кофе. — Мне хочется верить ему, но что-то меня беспокоит, и будь я проклят, если знаю, что именно.
   В разговор включился Бутби:
   — Ничто в его прошлом не указывает на то, что он может быть немецким агентом или же добровольно предал нас. В конце концов, мы обратились к нему. Он был завербован для участия в «Шелковице», а не напросился сам. Если бы он все это время был агентом, то в самом начале войны начал бы стучаться в двери призывной комиссии и попытался бы занять какое-нибудь важное положение.
   — Я согласен с вами, — сказал Эйзенхауэр.
   — У него совершенно безупречное прошлое, — продолжал Бутби. — Вы видели его досье. ФБР его проверяло и не нашло ровным счетом ничего. У него столько денег, что, если их станет вдвое больше, он этого даже не заметит. Он никогда не якшался с коммунистами. Он не развратничает с маленькими мальчиками. У нас нет никаких оснований подозревать его в сочувствии немцам. Выражаясь яснее, у нас нет оснований думать, что он шпион или был вовлечен в шпионаж.
   — Все правильно, — сказал Вайкери. «Когда, черт возьми, Бутби успел сделаться председателем клуба болельщиков Питера Джордана?» — удивленно подумал он. — А как насчет этого Уолкера Хардиджена? Его-то проверили, прежде чем включить Джордана в команду операции «Шелковица»?
   — Целиком и полностью, — отозвался генерал Беттс. — ФБР тревожилось по поводу его контактов с немцами задолго до того, как о «Шелковице» вообще зашла речь, и тем более до того, как Военное министерство решило привлечь Джордана к этой работе. Они изучали Хардиджена под микроскопом, но тоже не ничего не откопали. Хардиджен чист, как первый снег.
   — Ну, а лично я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы они изучили его еще раз, — сказал Вайкери. — Проклятье, откуда она могла узнать, что нужно разрабатывать именно Джордана? И каким образом она получала материалы? Я побывал в его доме. Возможно, что она копалась в бумагах без его ведома, но это было бы очень опасно. А как насчет его друга Шеперда Рэмси? Я хотел бы взять его под наблюдение и попросить ФБР как можно тщательнее раскопать всю его подноготную.
   — Я уверен, что генерал Эйзенхауэр не сочтет это большой проблемой, — сказал Черчилль. — Ведь правда, генерал?
   — Конечно, — отозвался Эйзенхауэр. — Я хочу сказать вам, господа, что вы можете предпринимать любые шаги, которые сочтете необходимыми.
   Черчилль громко откашлялся.
   — Обсуждаемые вопросы, конечно, очень интересны, но они не приближают нас к решению самой неотложной проблемы, — сказал он. — Из того, что мы узнали, следует, что этот парень, намеренно или по халатности, передал очень существенную часть планов операции «Шелковица» непосредственно в руки немецкой шпионки. И как же нам теперь выпутываться из этого положения? Что скажете, Бэзил?
   Бутби повернулся к генералу Беттсу:
   — Много ли немцы могут узнать о «Шелковице» из этого документа?
   — Трудно сказать, — ответил Беттс. — Документ, находившийся в портфеле Джордана, не даст им полной картины, но все же представляет собой весьма существенную ее часть. Операция «Шелковица» имеет много компонентов, о чем, я уверен, вам известно. Они получили информацию об одном только «Фениксе». Если этот документ попадет в Берлин, их аналитики и инженеры получат возможность изучить его глубочайшим образом. Если им удастся определить цель «Феникса», для них будет нетрудно докопаться и до тайны проекта искусственной гавани. — Беттс помолчал, его лицо сделалось совсем мрачным. — И, господа, если они поймут, что мы строим искусственную гавань, то нельзя исключить и следующего их шага — вывода о том, что мы будем атаковать не в Кале, а в Нормандии.
   — Мне кажется, что нам следует определенно предположить такую возможность, — вмешался Вайкери, — и действовать соответственно.