Страница:
— Добро пожаловать, мой лорд, — с большой теплотой произнес Доминин Барьязид. — Ваш визит, на который мы надеялись столько лет, — большая честь для нас.
В высшей степени смиренно он сделал Валентину знак звездного огня — как заметил Коронал — трясущимися руками. Да Валентин и сам был далек от спокойствия, поскольку возможность снова лицезреть свое первое тело, теперь, когда оно принадлежит другому, вызвала странное волнение. После поражения Доминина он не стал искушать судьбу и потому не стремился заполучить свое тело обратно, но все равно, чужая душа, смотревшая на него его же глазами, приводила его в сильное замешательство. Так же странно и волнительно для него было видеть перед собой узурпатора, полностью искупившего грехи и смывшего с себя клеймо предателя, столь искреннего в своем радушии.
Кое‑кто считал, что Доминин заслуживает смерти за свое преступление. Но Валентин никогда не одобрял таких разговоров. Возможно, король каких‑нибудь варваров в отдаленные доисторические времена и казнил своих врагов, но на Маджипуре такая кара не предусматривалась ни за одно преступление, даже за покушение на жизнь Коронала. Кроме того, рассудок поверженного Доминина помутился, он сошел с ума, когда выяснилось, что его отец, которого считали Королем Снов, на самом деле оказался самозванцем из метаморфов.
И потому было бы совершенно бессмысленно налагать какое угодно наказание на этого совершенно раздавленного обстоятельствами человека. Вернув себе трон, Валентин помиловал Доминина и передал того его родичам, чтобы он мог вернуться на Сувраель. Здесь он долго выздоравливал. Несколько лет спустя он умолял позволить ему приехать в Замок, чтобы попросить прощения у Коронала. «Я уже простил вас», — ответил тогда Валентин, но Доминин все равно приехал и, насколько можно было судить, с чистым сердцем преклонил колени в тронном зале Конфалума во время приема и снял груз предательства со своей души.
Теперь, подумал Валентин, положение вновь полностью переменилось: я стал беглецом и ищу приюта во владениях Доминина.
Доминин сказал:
— Мой царственный брат Минакс послал меня, мой лорд, сопроводить вас во Дворец Барьязидов, где вы будете нашим гостем. Прошу вас ко мне, в головной флотер.
Дворец располагался довольно далеко от Толигая, в суровой и печальной долине. Валентин иногда видел его во сне: зловещее, угрожающего вида здание из темного камня, увенчанное фантастическим переплетением остроконечных башен и угловатых парапетов. Его явно строили с таким расчетом, чтобы оно внушало страх.
— Ужасно! — шепнула Карабелла, когда они подъехали поближе.
— Подожди, — ответил Валентин. — Подожди немного.
Они миновали массивные, мрачные опускные решетки и оказались внутри, где ничто не напоминало о неприятном, отталкивающем фасаде дворца. В просторных внутренних двориках эхом отдавалось нежное журчание фонтанов, а прохладные, насыщенные ароматами ветерки заменяли здесь испепеляющую жару внешнего мира. Когда Валентин и Карабелла вышли из флотера, они увидели ожидавших их слуг с охлажденным вином и шербетом, услышали музыкантов, игравших на сладкозвучных инструментах. Их встретили двое мужчин, облаченных в свободные белые одежды. Один из них был бледнее лицом, имел мягкие черты и округлый живот; второй, загорелый почти до черноты под пустынным солнцем, был худощав и обладал орлиным профилем. Голову худощавого венчала сверкающая золотая диадема — знак Владык Маджипура. Валентину не нужно было представлять Минакса Барьязида, ставшего Королем Снов после своего отца. Вторым был, по всей видимости, его брат Кристоф. Оба сделали знак звездного огня, и Минакс пошел навстречу Валентину, чтобы собственноручно предложить ему пряного голубого вина.
— Мой лорд, — заговорил он, — в нелегкое время вы навещаете нас. Но мы от всей души приветствуем вас, какой бы мрачный момент мы ни переживали. Мы перед вами в неоплатном долгу, мой лорд. Все, что у нас есть, принадлежит вам. Все, чем мы располагаем, находится в вашем распоряжении. — Он явно заранее готовился к этой речи и, судя по тому, как гладко она прозвучала, тщательно отрепетировал ее. Но потом Король Снов подался вперед, его жесткие, мерцающие глаза оказались в нескольких дюймах от лица Валентина, и уже другим, более глубоким, задушевным голосом он произнес:
— Вы можете оставаться здесь столько, сколько сочтете нужным.
Валентин спокойно ответил:
— Вы неправильно меня поняли, ваше высочество. Я прибыл к вам не для того, чтобы просить убежища, а для того, чтобы добиться вашей помощи в предстоящей борьбе.
Король Снов, похоже, несказанно удивился.
— Конечно, я помогу вам всем, что в моих силах. Но неужели вы видите хоть малейшую возможность преодолеть тот хаос, который обрушился на нас? Я должен вам сказать, мой лорд, что очень пристально наблюдал за миром с помощью вот этого… — он прикоснулся к своей диадеме, — и не вижу никакой надежды, мой лорд, ни малейшей надежды.
В высшей степени смиренно он сделал Валентину знак звездного огня — как заметил Коронал — трясущимися руками. Да Валентин и сам был далек от спокойствия, поскольку возможность снова лицезреть свое первое тело, теперь, когда оно принадлежит другому, вызвала странное волнение. После поражения Доминина он не стал искушать судьбу и потому не стремился заполучить свое тело обратно, но все равно, чужая душа, смотревшая на него его же глазами, приводила его в сильное замешательство. Так же странно и волнительно для него было видеть перед собой узурпатора, полностью искупившего грехи и смывшего с себя клеймо предателя, столь искреннего в своем радушии.
Кое‑кто считал, что Доминин заслуживает смерти за свое преступление. Но Валентин никогда не одобрял таких разговоров. Возможно, король каких‑нибудь варваров в отдаленные доисторические времена и казнил своих врагов, но на Маджипуре такая кара не предусматривалась ни за одно преступление, даже за покушение на жизнь Коронала. Кроме того, рассудок поверженного Доминина помутился, он сошел с ума, когда выяснилось, что его отец, которого считали Королем Снов, на самом деле оказался самозванцем из метаморфов.
И потому было бы совершенно бессмысленно налагать какое угодно наказание на этого совершенно раздавленного обстоятельствами человека. Вернув себе трон, Валентин помиловал Доминина и передал того его родичам, чтобы он мог вернуться на Сувраель. Здесь он долго выздоравливал. Несколько лет спустя он умолял позволить ему приехать в Замок, чтобы попросить прощения у Коронала. «Я уже простил вас», — ответил тогда Валентин, но Доминин все равно приехал и, насколько можно было судить, с чистым сердцем преклонил колени в тронном зале Конфалума во время приема и снял груз предательства со своей души.
Теперь, подумал Валентин, положение вновь полностью переменилось: я стал беглецом и ищу приюта во владениях Доминина.
Доминин сказал:
— Мой царственный брат Минакс послал меня, мой лорд, сопроводить вас во Дворец Барьязидов, где вы будете нашим гостем. Прошу вас ко мне, в головной флотер.
Дворец располагался довольно далеко от Толигая, в суровой и печальной долине. Валентин иногда видел его во сне: зловещее, угрожающего вида здание из темного камня, увенчанное фантастическим переплетением остроконечных башен и угловатых парапетов. Его явно строили с таким расчетом, чтобы оно внушало страх.
— Ужасно! — шепнула Карабелла, когда они подъехали поближе.
— Подожди, — ответил Валентин. — Подожди немного.
Они миновали массивные, мрачные опускные решетки и оказались внутри, где ничто не напоминало о неприятном, отталкивающем фасаде дворца. В просторных внутренних двориках эхом отдавалось нежное журчание фонтанов, а прохладные, насыщенные ароматами ветерки заменяли здесь испепеляющую жару внешнего мира. Когда Валентин и Карабелла вышли из флотера, они увидели ожидавших их слуг с охлажденным вином и шербетом, услышали музыкантов, игравших на сладкозвучных инструментах. Их встретили двое мужчин, облаченных в свободные белые одежды. Один из них был бледнее лицом, имел мягкие черты и округлый живот; второй, загорелый почти до черноты под пустынным солнцем, был худощав и обладал орлиным профилем. Голову худощавого венчала сверкающая золотая диадема — знак Владык Маджипура. Валентину не нужно было представлять Минакса Барьязида, ставшего Королем Снов после своего отца. Вторым был, по всей видимости, его брат Кристоф. Оба сделали знак звездного огня, и Минакс пошел навстречу Валентину, чтобы собственноручно предложить ему пряного голубого вина.
— Мой лорд, — заговорил он, — в нелегкое время вы навещаете нас. Но мы от всей души приветствуем вас, какой бы мрачный момент мы ни переживали. Мы перед вами в неоплатном долгу, мой лорд. Все, что у нас есть, принадлежит вам. Все, чем мы располагаем, находится в вашем распоряжении. — Он явно заранее готовился к этой речи и, судя по тому, как гладко она прозвучала, тщательно отрепетировал ее. Но потом Король Снов подался вперед, его жесткие, мерцающие глаза оказались в нескольких дюймах от лица Валентина, и уже другим, более глубоким, задушевным голосом он произнес:
— Вы можете оставаться здесь столько, сколько сочтете нужным.
Валентин спокойно ответил:
— Вы неправильно меня поняли, ваше высочество. Я прибыл к вам не для того, чтобы просить убежища, а для того, чтобы добиться вашей помощи в предстоящей борьбе.
Король Снов, похоже, несказанно удивился.
— Конечно, я помогу вам всем, что в моих силах. Но неужели вы видите хоть малейшую возможность преодолеть тот хаос, который обрушился на нас? Я должен вам сказать, мой лорд, что очень пристально наблюдал за миром с помощью вот этого… — он прикоснулся к своей диадеме, — и не вижу никакой надежды, мой лорд, ни малейшей надежды.
2
За час до заката в Ни‑мойе вновь раздались оглушительные крики тысяч, может быть, даже сотен тысяч людей:
— Таллимон! Таллимон! Лорд Таллимон! Таллимон! — Эти громогласные радостные вопли прокатились по склонам окрестных гор хребта Гимбелия и захлестнули тихие пределы Парка Легендарных Животных подобно огромной, беспрепятственно распространяющейся волне.
Уже третий день шли демонстрации в честь самого нового из новоявленных Короналов, и сегодняшний взрыв эмоций был самым яростным из того, что происходило до сих пор. Вполне вероятно, что чествование сопровождалось волнениями, грабежом и разрушением всего и вся. Но Ярмуз Хитайн тревожился о другом. Сегодня он пережил один из самых страшных дней за все время своей службы в качестве смотрителя парка: покушение на то, что он полагал достойным, разумным и здравым; какой смысл теперь волноваться из‑за шума, который издают городские глупцы?
На рассвете этого дня Ярмуза Хитайна разбудил юный помощник смотрителя, который робко сообщил:
— Вернулся Винголь Найила, сэр. Он ждет у восточных ворот.
— Он привез с собой много?
— О, да, сэр! Три транспортных флотера набиты под завязку, сэр!
— Сейчас иду, — сказал Ярмуз Хитайн.
Главный зоолог парка Винголь Найила последние пять месяцев провел в экспедиции в подвергшихся бедствию северных районах центрального Цимроеля. Ярмузу Хитайну он не слишком нравился, поскольку в нем всегда проявлялись нахальство и самодовольство, а когда он подвергался смертельной опасности во время преследования какого‑нибудь неуловимого зверя, то делал все, чтобы все знали, насколько смертельной была опасность. Но с профессиональной точки зрения он был великолепен: неутомимый, бесстрашный, замечательный ловец диких животных. Когда стали поступать сообщения о незнакомых, невероятных созданиях, производивших опустошения в районах между Кинтором и Дулорном, Найила не стал тратить много времени на сборы.
Экспедиция, очевидно, оказалась успешной. Подойдя к восточным воротам, Ярмуз Хитайн увидел Найилу, с деловитым видом расхаживавшего вдоль дальнего конца энергетического поля, которое не впускало непрошеных гостей и не выпускало редких животных. Находясь вне зоны, имевшей вид розоватой дымки, Найила наблюдал за разгрузкой многочисленных деревянных контейнеров, из которых доносились всевозможные звуки: шипенье, рычанье, жужжанье, гуденье, повизгивание. При появлении Хитайна Найила закричал ему:
— Хитайн! Вы не поверите, что я привез!
— Неужели? — откликнулся Хитайн.
Процедура поступления, кажется, уже началась: весь оставшийся персонал занимался переноской ящиков с животными Найилы через ворота к приемному зданию, где звери будут содержаться в клетках, пока их не изучат достаточно хорошо, чтобы выпустить в один из открытых вольеров.
— Осторожней! — взревел Найила, когда двое рабочих, возившихся с массивным контейнером, чуть не завалили его набок. — Если эта зверюга вырвется, то пожалеть придется всем, а вам — в первую очередь! — Ярмузу Хитайну он сказал: — Это — воплощение ужаса. Хищники, все до единого хищники — зубы как ножи, когти как битвы, — будь я проклят, если понимаю, как мне удалось вернуться живым. Не раз и не два я думал, что мне конец, и я сгину, не оставив даже записи в Считчике Душ. Какой бы это было потерей, какой потерей! Но вот он я, живой‑здоровый. Пойдемте — вам надо на них посмотреть!
Действительно, зрелище было ужасающим. Все утро и почти весь день Ярмуз Хитайн наблюдал за проходившей перед ним чередой невозможных, отвратительных, просто невыносимых созданий — уродов, чудовищ, омерзительных аномалий.
— Вот эти бегали в окрестностях Мазадоны, — сказал Найила, показывая на пару яростно рычавших тварей с бешеными, налитыми кровью глазами и тремя десятидюймовыми рогами на лбу. По густой красноватой шерсти Ярмуз Хитайн признал в них хайгусов, но ему до сих пор не доводилось видеть столь злобных хайгусов, да еще с рогами. — Маленькие мерзкие убийцы, — сказал Найила. — Я высмотрел их, когда они гнались за злосчастным одичавшим блавом и прикончили его в пять минут, проткнув ему живот. Я поймал их во время еды, а потом появилась вот эта гадость, чтобы доклевать скелет. — Он показал на темнокрылого канавонга со зловещим черным клювом и единственным горящим глазом посреди выпуклого лба: обычный стервятник, таинственным образом преобразившийся в существо из ночного кошмара. — Вы когда‑нибудь видели что‑нибудь столь же уродливое?
— Надеюсь, ничего более уродливого у вас нет? — справился Ярмуз Хитайн.
— Есть, есть. Более уродливое, более мерзкое, более гнусное, — просто смотрите, что появится из ящиков.
Ярмуз Хитайн вовсе не был уверен, что ему этого хочется. Всю жизнь он посвятил животным — изучал их привычки, заботился о них. Любил их, по‑настоящему любил. Но эти… эти…
— А теперь взгляните сюда, — продолжал Найила. — Думкар в миниатюре, вероятно, одна десятая от обычного размера, зато в пятьдесят раз быстрее. Ему мало просто сидеть на песочке и тыкаться мордой в разные стороны в поисках обеда. Нет, это адское отродье бросается прямо на тебя и отхватывает тебе ступню, не успеешь охнуть. Или вот: вы бы сказали, что это манкулайн, верно?
— Конечно. Но на Цимроеле нет манкулайнов.
— И я так думал, пока не увидел моего красавчика на горной дороге Велатиса. Очень похож на манкулайнов Стоензара, правильно? Но есть, по крайней мере, одно отличие. — Он присел на корточки возле клетки, в которой находилось грузное многоногое существо, и издал низкий рычащий звук. Манкулайн тут же зарычал в ответ и принялся угрожающе топорщить длинные, напоминающие лезвие стилета иглы, что покрывали все его туловище, будто хотел метнуть их в зоолога через ячейки клетки. Найила сказал: — Мало того, что он покрыт шипами. Эти шипы еще и ядовиты. Одна царапина — и ваша рука вздувается на неделю. Проверил на себе. Чего не знаю, так это того, что будет, если шип проникнет чуть глубже, не знаю и не хочу знать. А вы?
Ярмуз Хитайн содрогнулся. Его приводила в ужас одна мысль о том, что эти кошмарные создания поселятся в Парке Легендарных Животных, который основан уже много лет назад в качестве убежища для животных по большей части добрых и безобидных, которых распространение цивилизации на Маджипуре поставило на грань исчезновения. В парке было, конечно, и немало хищников, и Ярмуз Хитайн никогда в том не раскаивался: в конце концов, их сотворила Дивин, и если они были плотоядными, то не из врожденной жестокости. Но эти… эти…
«Эти животные — порождение зла, — подумал он. — Их надо уничтожить».
Эта мысль поразила его. Никогда ему в голову не приходило ничего подобного. Зло в виде животных? Как могут животные быть злом? Он мог сказать: «Думаю, что животное очень уродливо» или «Считаю животное очень опасным», но зло? Нет и нет. Животные не способны быть злом, даже эти. Зло коренится где‑то в другом месте: в их создателях. Нет, даже не в них. У них тоже должны быть свои причины выпускать в мир этих животных, и те причины — не жестокость ради жестокости, или я сильно ошибаюсь. Где же тогда зло? Зло, сказал себе Хитайн, находится везде, оно — всепроникающее вещество, которое распространяется и расходится между атомами воздуха, которым мы дышим. Мы все погрязли во всеобщем разложении. Но только не животные.
Только не животные.
— Как так получилось, — спросил Ярмуз Хитайн, — что метаморфы оказались способны выращивать таких существ?
— Как оказалось, метаморфы умеют очень многое, о чем мы даже не удосужились узнать. Они годами сидели в Пьюрифайне, спокойно разводили этих зверюг и все увеличивали их численность. Вы только представьте себе, на что должно быть похоже то место, где они содержались — зоопарк ужасов, одни чудовища! А теперь они оказались столь любезны, что поделились с нами.
— Но мы можем быть уверены, что они появились из Пьюрифайна?
— Я тщательно изучил направления их перемещений. Все линии исходят из района к юго‑западу от Иллиривойна. Это дело рук метаморфов, можете не сомневаться. Просто невозможно, чтобы на Цимроеле вдруг появилось две или три дюжины новых видов в одно и то же время за счет естественных мутаций. Мы знаем, что нам объявлена война: это оружие, Хитайн.
Старик кивнул.
— Думаю, вы правы.
— Самое худшее я оставил напоследок. Пойдемте, посмотрим.
В клетке из густой мелкоячеистой металлической сетки Хитайн увидел небольших крылатых существ, сердито порхавших по клетке, колотившихся о стенки, яростно бивших черными кожистыми крыльями, падавших и поднимавшихся для новых попыток. То были маленькие мохнатые создания дюймов восьми в длину, с непропорционально огромными ртами и сверкающими круглыми глазками красного цвета.
— Дхимсы, — сказал Найила. — Я поймал их в двикковом лесу возле Боргакса.
— Дхимсы? — охрипшим голосом переспросил Хитайн.
— Да, дхимсы. Я обнаружил их, когда они пожирали парочку маленьких лесных братьев, которых, как я предполагаю, сами же и убили. Они были так заняты едой, что не заметили меня. Я уложил их парализующим газом и подобрал. Несколько из них проснулись еще до того, как я поместил их в ящик. Мое счастье, Хитайн, что у меня уцелели все пальцы.
— Я знаю дхимсов, — сказал Хитайн. — Они имеют до двух дюймов в длину и не больше половины дюйма в ширину. А эти — не меньше крысы.
— Да. Летающие крысы. Крысы, которые питаются мясом. Гигантские плотоядные дхимсы, да? Дхимсы, которые не просто щипают и покусывают, но которые способны ободрать лесного брата до костей за десять минут. Восхитительно, да? Представьте, что в Ни‑мойю залетает туча из таких созданий. Миллион, два миллиона — они кишат в воздухе как комары. Обрушиваются вниз, пожирают все на своем пути. Налет саранчи… но саранчи плотоядной…
Хитайн почувствовал, что успокаивается. Сегодня он увидел слишком много. Его рассудок перегружен ужасами.
— Они очень затруднят наше существование, — тихо сказал он.
— Да, весьма затруднят. Нам придется облачаться в броню. — Найила рассмеялся. — Дхимсы — их шедевр, Хитайн. Им не нужны бомбы, если они могут выпустить на своих врагов летающих грызунов. Верно? Да?
Ярмуз Хитайн не ответил. Он смотрел в клетку с разъяренными дхимсами с таким видом, будто заглядывал в яму, достигавшую центра планеты.
Откуда‑то издалека доносились все те же вопли:
— Таллимон! Таллимон! Лорд Таллимон!
Найила нахмурился, насторожился и прислушался, стараясь разобрать слова.
— Таллимон? Я правильно понял?
— Лорд Таллимон, — ответил Хитайн. — Новый Коронал. Новый новый Коронал. Он появился три дня назад, и теперь каждый вечер на проспекте Ниссиморна проходят большие торжества в его честь.
— Когда‑то здесь работал какой‑то Таллимон. Не родственник?
— Это он и есть.
Винголь Найила был ошеломлен.
— Что? Шесть месяцев назад он выносил помет из клеток в зоопарке, а теперь стал Короналом? Неужели это возможно?
— Сейчас кто угодно может стать Короналом, — безмятежно ответил Ярмуз Хитайн. — Но, кажется, только на неделю‑другую. Возможно, скоро наступит ваша очередь, Винголь. — Он хмыкнул. — Или моя.
— Как же это случилось, Ярмуз?
Хитайн пожал плечами. Взмахом руки он показал на только что добытых Найилой животных: рычащих хайгусов с тремя рогами, карликового думкара, одноглазого канавонга, дхимсов; все они производили ужасное, отталкивающее впечатление, все исходили злобой и ненавистью.
— Если на мир напустили такую нечисть, то почему бы уборщику помета не стать Короналом? Сначала жонглеры, потом уборщики навоза, а потом, наверное, и зоологи. А почему бы и нет? Как вам это понравится? «Винголь! Лорд Винголь! Да здравствует Лорд Винголь!»
— Прекратите, Ярмуз.
— Вы были в лесу со своими дхимсами и манкулайнами. А мне пришлось наблюдать за всем, что здесь происходит. Я очень устал, Винголь. Я слишком много видел.
— Лорд Таллимон! Подумать только!
— Этот Лорд, другой Лорд, еще какой‑нибудь там Лорд — прямо эпидемия Короналов весь месяц, да еще и парочка Понтифексов впридачу. Долго они не держатся. Но будем надеяться, что Таллимон продержится. По крайней мере, он может защитить парк, — сказал Хитайн.
— От чего?
— От нападения толпы. Там люди голодают, а мы тут продолжаем кормить животных. Говорят, что зачинщики в городе уже подбивают людей ворваться в парк и перерезать всех на мясо.
— Вы шутите?
— Они, очевидно, не шутят.
— Но эти животные бесценны… уникальны!
— Расскажите это голодному, Винголь, — спокойно заметил Хитайн.
Найила смотрел на него.
— И вы и впрямь считаете, что этот самый Лорд Таллимон собирается сдержать толпу, если они решат напасть на парк?
— Он здесь работал. Он знает, насколько важно то, что у нас здесь есть. Должен же он хоть немного любить животных, как вы думаете?
— Он убирался в клетках, Ярмуз.
— Хоть бы и так…
— Он сам может оказаться голодным, Ярмуз.
— Положение тяжелое, но не отчаянное. Пока. Как бы там ни было, разве можно накормить толпу горсткой тощих сигимойнов, димилионов и зампидунов? На один раз нескольким сотням людей, зато какая потеря для науки!
— Толпа безрассудна, — сказал Найила. — И я подозреваю, что вы переоцениваете вашего уборщика‑Коронала. Возможно, он ненавидел это место
— ненавидел работу, вас, животных. И, чтобы заработать политический капитал, он может привести своих сторонников сюда на ужин. Ведь он знает, как пройти через ворота?
— Но… Я надеюсь…
— Весь персонал это знает. И где коробки с ключами, и как отключить защитное поле, чтобы пройти…
— Он не посмеет!
— Он может, Ярмуз. Примите меры. Вооружите ваших людей.
— Вооружить их? Чем? Вы думаете, я храню здесь оружие?
— Это уникальное место. Если животные погибнут, их уже не восстановить. Вы несете за них ответственность, Ярмуз.
Издалека — но, как отметил Хитайн, ближе, чем раньше — донесся крик:
— Таллимон! Лорд Таллимон!
— Вам не кажется, что они идут сюда? — спросил Найила.
— Он не посмеет. Не посмеет.
— Таллимон! Лорд Таллимон!
— Звучит уже ближе, — заметил Найила.
В дальнем конце помещения поднялась какая‑то суматоха. Вбежал один из сторожей, запыхавшийся, с вытаращенными глазами. Он закричал, обращаясь к Хитайну:
— Сотни народу! Тысячи! Они идут к Гимбелии!
Хитайн был близок к панике. Он оглянулся на служащих парка.
— Проверьте ворота, убедитесь, что все наглухо закрыто. Потом заприте внутреннюю зону — все животные, которые сейчас на воле, должны быть перемещены как можно дальше, к северной части парка. Там, в зарослях, им будет легче спрятаться. И…
— Это не поможет, — сказал Винголь Найила.
— А что еще мы можем сделать? У меня нет оружия, Винголь. У меня нет оружия!
— У меня есть.
— Вы о чем?
— Я тысячу раз рисковал жизнью, собирая животных для парка. Особенно тех, которых я привез сегодня. Я собираюсь их защитить. — Он отвернулся от Ярмуза Хитайна. — Вот! Помогите мне с этой клеткой!
— Что вы делаете, Винголь?
— Не обращайте внимания. Идите, присмотрите за своими воротами. — Не дожидаясь помощи, Найила начал заталкивать клетку с дхимсами обратно на небольшую тележку‑флотер, на которой завез клетку в здание. До Хитайна вдруг дошло, какое оружие собирается применить Найила. Он рванулся к нему, вцепился в руку молодому человеку. Найила легко оттолкнул его и, игнорируя отчаянные протесты Хитайна, покатил тележку наружу.
Голоса погромщиков, по‑прежнему выкрикивавших имя своего вожака, звучали все ближе и ближе. Парк будет уничтожен, думал объятый ужасом Хитайн. И все же… если Найила действительно собирается…
Нет‑нет. Он выскочил из здания, вглядываясь в сумерки, и вдалеке, у восточных ворот, увидел Винголя Найилу. Теперь вопли звучали очень громко:
— Таллимон! Таллимон!
Хитайн видел толпу, заполнявшую широкую площадь за воротами, где каждое утро публика ожидала открытия парка. А та фантастическая фигура в причудливых красных одеждах с белой отделкой — не сам ли Таллимон? Он стоял на чем‑то вроде паланкина и бешено размахивал руками, подгоняя толпу. Энергетическое поле, окружающее парк, может сдержать нескольких людей, одного‑двух животных, но для противостояния напору огромной, наэлектризованной толпы оно не предназначено. Никто не задумывался в обычные времена об огромных наэлектризованных толпах. Однако сейчас…
— Уходите! — кричал Найила. — Не приближайтесь! Я вас предупреждаю!
— Таллимон! Таллимон!
— Я предупреждаю, убирайтесь отсюда!
Они не услышали. Они надвигались, как стадо взбешенных бидлаков, не замечая ничего перед собой. Хитайн в смятении наблюдал за тем, как Найила подал знак одному из привратников, который отключил защитное поле на короткое время, достаточное для того, чтобы Найила мог выкатить клетку с дхимсами на площадь, открыть задвижку на дверце и стремительно отступить под защиту розоватой светящейся дымки.
— Нет, — пробормотал Хитайн. — Даже для спасения парка… нет… нет…
Дхимсы устремились из своей клетки с такой скоростью, что один зверек врезался в другого, и они превратились в летящий поток из золотистого меха и зловещих черных крыльев.
Они неслись вперед — тридцать, сорок футов — развернулись и спикировали вниз, со страшной силой и жестокой ненасытностью врезались в переднюю часть толпы, с такой жадностью, будто не ели несколько месяцев. Подвергшиеся нападению поначалу, кажется, даже и не осознали, что с ними происходит; они попытались отмахнуться от дхимсов раздраженными жестами руки, как от надоедливых насекомых. Но от дхимсов не так‑то просто было отмахнуться. Они ныряли, кусали, отрывали куски мяса, взлетали, чтобы сожрать в воздухе свою добычу, и ныряли обратно. Новоявленный Лорд Таллимон, брызгая кровью из десятка ран, выбрался, шатаясь, из паланкина и растянулся на земле. Дхимсы перегруппировались для новой атаки и вернулись к тем из передних рядов, кто уже получил ранения. Они вновь и вновь кромсали их, вгрызаясь все глубже и глубже, вытягивая и выкручивая обнажившиеся мышцы и мягкие ткани.
— Нет, — повторял Хитайн, оставаясь на своем наблюдательном пункте за воротами. — Нет. Нет. Нет.
Маленькие яростные создания не ведали пощады. Толпа спасалась бегством, люди кричали, разбегались во всех направлениях, сталкивались, пытались найти дорогу в Ни‑мойю, упавшие оставались лежать в алых лужах, а дхимсы все пикировали, пикировали, пикировали. На некоторых оставались всего‑навсего ошметки плоти, которыми кровожадные дхимсы тоже не брезговали. Хитайн услышал всхлип; он не сразу осознал, что слышит свои собственные рыдания.
Потом все кончилось. Над площадью нависла странная тишина. Толпа разбежалась; жертвы, усеивавшие мостовую, уже не стонали; насытившиеся дхимсы покружили, хлопая крыльями, над полем битвы, а потом один за другим исчезли в темноте, улетели в направлении, известном одной Дивин.
Потрясенный Ярмуз Хитайн, весь дрожа, медленно побрел от ворот. Парк спасен. Парк спасен. Оглянувшись, он посмотрел на Винголя Найилу, который стоял с распростертыми руками, сверкая глазами, как ангел мести.
— Не надо было этого делать, — произнес Хитайн, еле выдавливая из себя слова, поскольку голос его пресекался из‑за отвращения и шока.
— Они уничтожили бы парк.
— Да, парк спасен. Но посмотрите… посмотрите…
Найила пожал плечами.
— Я их предупреждал. Разве я мог позволить им разрушить все, что мы здесь создали, ради нескольких кусков свежего мяса?
— Все равно, не надо было этого делать.
— Вы так думаете? Я не испытываю никаких сожалений, Ярмуз. Никаких. — Он немного подумал. — Ах, нет. Об одном я жалею: хотелось бы оставить нескольких дхимсов для нашей коллекции. Но времени не было, а теперь они улетели, а я не испытываю желания возвращаться в Боргакс, чтобы поискать других. А больше я ни о чем не жалею, Ярмуз. И мне не оставалось ничего другого, кроме как выпустить их на свободу. Они спасли парк. Разве могли мы позволить этим безумцам уничтожить парк? Могли, Ярмуз? Могли?
— Таллимон! Таллимон! Лорд Таллимон! Таллимон! — Эти громогласные радостные вопли прокатились по склонам окрестных гор хребта Гимбелия и захлестнули тихие пределы Парка Легендарных Животных подобно огромной, беспрепятственно распространяющейся волне.
Уже третий день шли демонстрации в честь самого нового из новоявленных Короналов, и сегодняшний взрыв эмоций был самым яростным из того, что происходило до сих пор. Вполне вероятно, что чествование сопровождалось волнениями, грабежом и разрушением всего и вся. Но Ярмуз Хитайн тревожился о другом. Сегодня он пережил один из самых страшных дней за все время своей службы в качестве смотрителя парка: покушение на то, что он полагал достойным, разумным и здравым; какой смысл теперь волноваться из‑за шума, который издают городские глупцы?
На рассвете этого дня Ярмуза Хитайна разбудил юный помощник смотрителя, который робко сообщил:
— Вернулся Винголь Найила, сэр. Он ждет у восточных ворот.
— Он привез с собой много?
— О, да, сэр! Три транспортных флотера набиты под завязку, сэр!
— Сейчас иду, — сказал Ярмуз Хитайн.
Главный зоолог парка Винголь Найила последние пять месяцев провел в экспедиции в подвергшихся бедствию северных районах центрального Цимроеля. Ярмузу Хитайну он не слишком нравился, поскольку в нем всегда проявлялись нахальство и самодовольство, а когда он подвергался смертельной опасности во время преследования какого‑нибудь неуловимого зверя, то делал все, чтобы все знали, насколько смертельной была опасность. Но с профессиональной точки зрения он был великолепен: неутомимый, бесстрашный, замечательный ловец диких животных. Когда стали поступать сообщения о незнакомых, невероятных созданиях, производивших опустошения в районах между Кинтором и Дулорном, Найила не стал тратить много времени на сборы.
Экспедиция, очевидно, оказалась успешной. Подойдя к восточным воротам, Ярмуз Хитайн увидел Найилу, с деловитым видом расхаживавшего вдоль дальнего конца энергетического поля, которое не впускало непрошеных гостей и не выпускало редких животных. Находясь вне зоны, имевшей вид розоватой дымки, Найила наблюдал за разгрузкой многочисленных деревянных контейнеров, из которых доносились всевозможные звуки: шипенье, рычанье, жужжанье, гуденье, повизгивание. При появлении Хитайна Найила закричал ему:
— Хитайн! Вы не поверите, что я привез!
— Неужели? — откликнулся Хитайн.
Процедура поступления, кажется, уже началась: весь оставшийся персонал занимался переноской ящиков с животными Найилы через ворота к приемному зданию, где звери будут содержаться в клетках, пока их не изучат достаточно хорошо, чтобы выпустить в один из открытых вольеров.
— Осторожней! — взревел Найила, когда двое рабочих, возившихся с массивным контейнером, чуть не завалили его набок. — Если эта зверюга вырвется, то пожалеть придется всем, а вам — в первую очередь! — Ярмузу Хитайну он сказал: — Это — воплощение ужаса. Хищники, все до единого хищники — зубы как ножи, когти как битвы, — будь я проклят, если понимаю, как мне удалось вернуться живым. Не раз и не два я думал, что мне конец, и я сгину, не оставив даже записи в Считчике Душ. Какой бы это было потерей, какой потерей! Но вот он я, живой‑здоровый. Пойдемте — вам надо на них посмотреть!
Действительно, зрелище было ужасающим. Все утро и почти весь день Ярмуз Хитайн наблюдал за проходившей перед ним чередой невозможных, отвратительных, просто невыносимых созданий — уродов, чудовищ, омерзительных аномалий.
— Вот эти бегали в окрестностях Мазадоны, — сказал Найила, показывая на пару яростно рычавших тварей с бешеными, налитыми кровью глазами и тремя десятидюймовыми рогами на лбу. По густой красноватой шерсти Ярмуз Хитайн признал в них хайгусов, но ему до сих пор не доводилось видеть столь злобных хайгусов, да еще с рогами. — Маленькие мерзкие убийцы, — сказал Найила. — Я высмотрел их, когда они гнались за злосчастным одичавшим блавом и прикончили его в пять минут, проткнув ему живот. Я поймал их во время еды, а потом появилась вот эта гадость, чтобы доклевать скелет. — Он показал на темнокрылого канавонга со зловещим черным клювом и единственным горящим глазом посреди выпуклого лба: обычный стервятник, таинственным образом преобразившийся в существо из ночного кошмара. — Вы когда‑нибудь видели что‑нибудь столь же уродливое?
— Надеюсь, ничего более уродливого у вас нет? — справился Ярмуз Хитайн.
— Есть, есть. Более уродливое, более мерзкое, более гнусное, — просто смотрите, что появится из ящиков.
Ярмуз Хитайн вовсе не был уверен, что ему этого хочется. Всю жизнь он посвятил животным — изучал их привычки, заботился о них. Любил их, по‑настоящему любил. Но эти… эти…
— А теперь взгляните сюда, — продолжал Найила. — Думкар в миниатюре, вероятно, одна десятая от обычного размера, зато в пятьдесят раз быстрее. Ему мало просто сидеть на песочке и тыкаться мордой в разные стороны в поисках обеда. Нет, это адское отродье бросается прямо на тебя и отхватывает тебе ступню, не успеешь охнуть. Или вот: вы бы сказали, что это манкулайн, верно?
— Конечно. Но на Цимроеле нет манкулайнов.
— И я так думал, пока не увидел моего красавчика на горной дороге Велатиса. Очень похож на манкулайнов Стоензара, правильно? Но есть, по крайней мере, одно отличие. — Он присел на корточки возле клетки, в которой находилось грузное многоногое существо, и издал низкий рычащий звук. Манкулайн тут же зарычал в ответ и принялся угрожающе топорщить длинные, напоминающие лезвие стилета иглы, что покрывали все его туловище, будто хотел метнуть их в зоолога через ячейки клетки. Найила сказал: — Мало того, что он покрыт шипами. Эти шипы еще и ядовиты. Одна царапина — и ваша рука вздувается на неделю. Проверил на себе. Чего не знаю, так это того, что будет, если шип проникнет чуть глубже, не знаю и не хочу знать. А вы?
Ярмуз Хитайн содрогнулся. Его приводила в ужас одна мысль о том, что эти кошмарные создания поселятся в Парке Легендарных Животных, который основан уже много лет назад в качестве убежища для животных по большей части добрых и безобидных, которых распространение цивилизации на Маджипуре поставило на грань исчезновения. В парке было, конечно, и немало хищников, и Ярмуз Хитайн никогда в том не раскаивался: в конце концов, их сотворила Дивин, и если они были плотоядными, то не из врожденной жестокости. Но эти… эти…
«Эти животные — порождение зла, — подумал он. — Их надо уничтожить».
Эта мысль поразила его. Никогда ему в голову не приходило ничего подобного. Зло в виде животных? Как могут животные быть злом? Он мог сказать: «Думаю, что животное очень уродливо» или «Считаю животное очень опасным», но зло? Нет и нет. Животные не способны быть злом, даже эти. Зло коренится где‑то в другом месте: в их создателях. Нет, даже не в них. У них тоже должны быть свои причины выпускать в мир этих животных, и те причины — не жестокость ради жестокости, или я сильно ошибаюсь. Где же тогда зло? Зло, сказал себе Хитайн, находится везде, оно — всепроникающее вещество, которое распространяется и расходится между атомами воздуха, которым мы дышим. Мы все погрязли во всеобщем разложении. Но только не животные.
Только не животные.
— Как так получилось, — спросил Ярмуз Хитайн, — что метаморфы оказались способны выращивать таких существ?
— Как оказалось, метаморфы умеют очень многое, о чем мы даже не удосужились узнать. Они годами сидели в Пьюрифайне, спокойно разводили этих зверюг и все увеличивали их численность. Вы только представьте себе, на что должно быть похоже то место, где они содержались — зоопарк ужасов, одни чудовища! А теперь они оказались столь любезны, что поделились с нами.
— Но мы можем быть уверены, что они появились из Пьюрифайна?
— Я тщательно изучил направления их перемещений. Все линии исходят из района к юго‑западу от Иллиривойна. Это дело рук метаморфов, можете не сомневаться. Просто невозможно, чтобы на Цимроеле вдруг появилось две или три дюжины новых видов в одно и то же время за счет естественных мутаций. Мы знаем, что нам объявлена война: это оружие, Хитайн.
Старик кивнул.
— Думаю, вы правы.
— Самое худшее я оставил напоследок. Пойдемте, посмотрим.
В клетке из густой мелкоячеистой металлической сетки Хитайн увидел небольших крылатых существ, сердито порхавших по клетке, колотившихся о стенки, яростно бивших черными кожистыми крыльями, падавших и поднимавшихся для новых попыток. То были маленькие мохнатые создания дюймов восьми в длину, с непропорционально огромными ртами и сверкающими круглыми глазками красного цвета.
— Дхимсы, — сказал Найила. — Я поймал их в двикковом лесу возле Боргакса.
— Дхимсы? — охрипшим голосом переспросил Хитайн.
— Да, дхимсы. Я обнаружил их, когда они пожирали парочку маленьких лесных братьев, которых, как я предполагаю, сами же и убили. Они были так заняты едой, что не заметили меня. Я уложил их парализующим газом и подобрал. Несколько из них проснулись еще до того, как я поместил их в ящик. Мое счастье, Хитайн, что у меня уцелели все пальцы.
— Я знаю дхимсов, — сказал Хитайн. — Они имеют до двух дюймов в длину и не больше половины дюйма в ширину. А эти — не меньше крысы.
— Да. Летающие крысы. Крысы, которые питаются мясом. Гигантские плотоядные дхимсы, да? Дхимсы, которые не просто щипают и покусывают, но которые способны ободрать лесного брата до костей за десять минут. Восхитительно, да? Представьте, что в Ни‑мойю залетает туча из таких созданий. Миллион, два миллиона — они кишат в воздухе как комары. Обрушиваются вниз, пожирают все на своем пути. Налет саранчи… но саранчи плотоядной…
Хитайн почувствовал, что успокаивается. Сегодня он увидел слишком много. Его рассудок перегружен ужасами.
— Они очень затруднят наше существование, — тихо сказал он.
— Да, весьма затруднят. Нам придется облачаться в броню. — Найила рассмеялся. — Дхимсы — их шедевр, Хитайн. Им не нужны бомбы, если они могут выпустить на своих врагов летающих грызунов. Верно? Да?
Ярмуз Хитайн не ответил. Он смотрел в клетку с разъяренными дхимсами с таким видом, будто заглядывал в яму, достигавшую центра планеты.
Откуда‑то издалека доносились все те же вопли:
— Таллимон! Таллимон! Лорд Таллимон!
Найила нахмурился, насторожился и прислушался, стараясь разобрать слова.
— Таллимон? Я правильно понял?
— Лорд Таллимон, — ответил Хитайн. — Новый Коронал. Новый новый Коронал. Он появился три дня назад, и теперь каждый вечер на проспекте Ниссиморна проходят большие торжества в его честь.
— Когда‑то здесь работал какой‑то Таллимон. Не родственник?
— Это он и есть.
Винголь Найила был ошеломлен.
— Что? Шесть месяцев назад он выносил помет из клеток в зоопарке, а теперь стал Короналом? Неужели это возможно?
— Сейчас кто угодно может стать Короналом, — безмятежно ответил Ярмуз Хитайн. — Но, кажется, только на неделю‑другую. Возможно, скоро наступит ваша очередь, Винголь. — Он хмыкнул. — Или моя.
— Как же это случилось, Ярмуз?
Хитайн пожал плечами. Взмахом руки он показал на только что добытых Найилой животных: рычащих хайгусов с тремя рогами, карликового думкара, одноглазого канавонга, дхимсов; все они производили ужасное, отталкивающее впечатление, все исходили злобой и ненавистью.
— Если на мир напустили такую нечисть, то почему бы уборщику помета не стать Короналом? Сначала жонглеры, потом уборщики навоза, а потом, наверное, и зоологи. А почему бы и нет? Как вам это понравится? «Винголь! Лорд Винголь! Да здравствует Лорд Винголь!»
— Прекратите, Ярмуз.
— Вы были в лесу со своими дхимсами и манкулайнами. А мне пришлось наблюдать за всем, что здесь происходит. Я очень устал, Винголь. Я слишком много видел.
— Лорд Таллимон! Подумать только!
— Этот Лорд, другой Лорд, еще какой‑нибудь там Лорд — прямо эпидемия Короналов весь месяц, да еще и парочка Понтифексов впридачу. Долго они не держатся. Но будем надеяться, что Таллимон продержится. По крайней мере, он может защитить парк, — сказал Хитайн.
— От чего?
— От нападения толпы. Там люди голодают, а мы тут продолжаем кормить животных. Говорят, что зачинщики в городе уже подбивают людей ворваться в парк и перерезать всех на мясо.
— Вы шутите?
— Они, очевидно, не шутят.
— Но эти животные бесценны… уникальны!
— Расскажите это голодному, Винголь, — спокойно заметил Хитайн.
Найила смотрел на него.
— И вы и впрямь считаете, что этот самый Лорд Таллимон собирается сдержать толпу, если они решат напасть на парк?
— Он здесь работал. Он знает, насколько важно то, что у нас здесь есть. Должен же он хоть немного любить животных, как вы думаете?
— Он убирался в клетках, Ярмуз.
— Хоть бы и так…
— Он сам может оказаться голодным, Ярмуз.
— Положение тяжелое, но не отчаянное. Пока. Как бы там ни было, разве можно накормить толпу горсткой тощих сигимойнов, димилионов и зампидунов? На один раз нескольким сотням людей, зато какая потеря для науки!
— Толпа безрассудна, — сказал Найила. — И я подозреваю, что вы переоцениваете вашего уборщика‑Коронала. Возможно, он ненавидел это место
— ненавидел работу, вас, животных. И, чтобы заработать политический капитал, он может привести своих сторонников сюда на ужин. Ведь он знает, как пройти через ворота?
— Но… Я надеюсь…
— Весь персонал это знает. И где коробки с ключами, и как отключить защитное поле, чтобы пройти…
— Он не посмеет!
— Он может, Ярмуз. Примите меры. Вооружите ваших людей.
— Вооружить их? Чем? Вы думаете, я храню здесь оружие?
— Это уникальное место. Если животные погибнут, их уже не восстановить. Вы несете за них ответственность, Ярмуз.
Издалека — но, как отметил Хитайн, ближе, чем раньше — донесся крик:
— Таллимон! Лорд Таллимон!
— Вам не кажется, что они идут сюда? — спросил Найила.
— Он не посмеет. Не посмеет.
— Таллимон! Лорд Таллимон!
— Звучит уже ближе, — заметил Найила.
В дальнем конце помещения поднялась какая‑то суматоха. Вбежал один из сторожей, запыхавшийся, с вытаращенными глазами. Он закричал, обращаясь к Хитайну:
— Сотни народу! Тысячи! Они идут к Гимбелии!
Хитайн был близок к панике. Он оглянулся на служащих парка.
— Проверьте ворота, убедитесь, что все наглухо закрыто. Потом заприте внутреннюю зону — все животные, которые сейчас на воле, должны быть перемещены как можно дальше, к северной части парка. Там, в зарослях, им будет легче спрятаться. И…
— Это не поможет, — сказал Винголь Найила.
— А что еще мы можем сделать? У меня нет оружия, Винголь. У меня нет оружия!
— У меня есть.
— Вы о чем?
— Я тысячу раз рисковал жизнью, собирая животных для парка. Особенно тех, которых я привез сегодня. Я собираюсь их защитить. — Он отвернулся от Ярмуза Хитайна. — Вот! Помогите мне с этой клеткой!
— Что вы делаете, Винголь?
— Не обращайте внимания. Идите, присмотрите за своими воротами. — Не дожидаясь помощи, Найила начал заталкивать клетку с дхимсами обратно на небольшую тележку‑флотер, на которой завез клетку в здание. До Хитайна вдруг дошло, какое оружие собирается применить Найила. Он рванулся к нему, вцепился в руку молодому человеку. Найила легко оттолкнул его и, игнорируя отчаянные протесты Хитайна, покатил тележку наружу.
Голоса погромщиков, по‑прежнему выкрикивавших имя своего вожака, звучали все ближе и ближе. Парк будет уничтожен, думал объятый ужасом Хитайн. И все же… если Найила действительно собирается…
Нет‑нет. Он выскочил из здания, вглядываясь в сумерки, и вдалеке, у восточных ворот, увидел Винголя Найилу. Теперь вопли звучали очень громко:
— Таллимон! Таллимон!
Хитайн видел толпу, заполнявшую широкую площадь за воротами, где каждое утро публика ожидала открытия парка. А та фантастическая фигура в причудливых красных одеждах с белой отделкой — не сам ли Таллимон? Он стоял на чем‑то вроде паланкина и бешено размахивал руками, подгоняя толпу. Энергетическое поле, окружающее парк, может сдержать нескольких людей, одного‑двух животных, но для противостояния напору огромной, наэлектризованной толпы оно не предназначено. Никто не задумывался в обычные времена об огромных наэлектризованных толпах. Однако сейчас…
— Уходите! — кричал Найила. — Не приближайтесь! Я вас предупреждаю!
— Таллимон! Таллимон!
— Я предупреждаю, убирайтесь отсюда!
Они не услышали. Они надвигались, как стадо взбешенных бидлаков, не замечая ничего перед собой. Хитайн в смятении наблюдал за тем, как Найила подал знак одному из привратников, который отключил защитное поле на короткое время, достаточное для того, чтобы Найила мог выкатить клетку с дхимсами на площадь, открыть задвижку на дверце и стремительно отступить под защиту розоватой светящейся дымки.
— Нет, — пробормотал Хитайн. — Даже для спасения парка… нет… нет…
Дхимсы устремились из своей клетки с такой скоростью, что один зверек врезался в другого, и они превратились в летящий поток из золотистого меха и зловещих черных крыльев.
Они неслись вперед — тридцать, сорок футов — развернулись и спикировали вниз, со страшной силой и жестокой ненасытностью врезались в переднюю часть толпы, с такой жадностью, будто не ели несколько месяцев. Подвергшиеся нападению поначалу, кажется, даже и не осознали, что с ними происходит; они попытались отмахнуться от дхимсов раздраженными жестами руки, как от надоедливых насекомых. Но от дхимсов не так‑то просто было отмахнуться. Они ныряли, кусали, отрывали куски мяса, взлетали, чтобы сожрать в воздухе свою добычу, и ныряли обратно. Новоявленный Лорд Таллимон, брызгая кровью из десятка ран, выбрался, шатаясь, из паланкина и растянулся на земле. Дхимсы перегруппировались для новой атаки и вернулись к тем из передних рядов, кто уже получил ранения. Они вновь и вновь кромсали их, вгрызаясь все глубже и глубже, вытягивая и выкручивая обнажившиеся мышцы и мягкие ткани.
— Нет, — повторял Хитайн, оставаясь на своем наблюдательном пункте за воротами. — Нет. Нет. Нет.
Маленькие яростные создания не ведали пощады. Толпа спасалась бегством, люди кричали, разбегались во всех направлениях, сталкивались, пытались найти дорогу в Ни‑мойю, упавшие оставались лежать в алых лужах, а дхимсы все пикировали, пикировали, пикировали. На некоторых оставались всего‑навсего ошметки плоти, которыми кровожадные дхимсы тоже не брезговали. Хитайн услышал всхлип; он не сразу осознал, что слышит свои собственные рыдания.
Потом все кончилось. Над площадью нависла странная тишина. Толпа разбежалась; жертвы, усеивавшие мостовую, уже не стонали; насытившиеся дхимсы покружили, хлопая крыльями, над полем битвы, а потом один за другим исчезли в темноте, улетели в направлении, известном одной Дивин.
Потрясенный Ярмуз Хитайн, весь дрожа, медленно побрел от ворот. Парк спасен. Парк спасен. Оглянувшись, он посмотрел на Винголя Найилу, который стоял с распростертыми руками, сверкая глазами, как ангел мести.
— Не надо было этого делать, — произнес Хитайн, еле выдавливая из себя слова, поскольку голос его пресекался из‑за отвращения и шока.
— Они уничтожили бы парк.
— Да, парк спасен. Но посмотрите… посмотрите…
Найила пожал плечами.
— Я их предупреждал. Разве я мог позволить им разрушить все, что мы здесь создали, ради нескольких кусков свежего мяса?
— Все равно, не надо было этого делать.
— Вы так думаете? Я не испытываю никаких сожалений, Ярмуз. Никаких. — Он немного подумал. — Ах, нет. Об одном я жалею: хотелось бы оставить нескольких дхимсов для нашей коллекции. Но времени не было, а теперь они улетели, а я не испытываю желания возвращаться в Боргакс, чтобы поискать других. А больше я ни о чем не жалею, Ярмуз. И мне не оставалось ничего другого, кроме как выпустить их на свободу. Они спасли парк. Разве могли мы позволить этим безумцам уничтожить парк? Могли, Ярмуз? Могли?