Страница:
— Я не желаю больше слышать разговоров о войне, пока остается надежда на мир. Но знамения были зловещими и достаточно правдоподобными: если не война, то какое‑то другое бедствие неизбежно. Я не стану пренебрегать такими предупреждениями. Этой ночью, Хиссуне, мы изменили кое‑что в наших планах.
— Вы отмените великую процессию?
— Нет, тут ничего не попишешь. Я уже не раз откладывал ее под предлогом того, что у меня нет времени для увеселительных поездок по миру, что нельзя пренебрегать делами на Замковой Горе. Возможно, я откладывал ее слишком долго. Процессия должна проводиться каждые семь‑восемь лет.
— А что, прошло больше, мой лорд?
— Почти десять. Да и в тот раз мне не удалось завершить поездку, так как в Тил‑омоне, как ты знаешь, произошла небольшая неприятность, когда меня, против воли, освободили на какой‑то срок от моих обязанностей. — Коронал смотрел мимо Хиссуне куда‑то в бесконечность. Мгновение казалось, что он всматривается в туманные бездны времени: вероятно, он думал о странной узурпации Барьязида, о тех месяцах или годах, когда скитался по Маджипуру, лишенный рассудка и сил. Лорд Валентин покачал головой. — Нет, великая процессия должна состояться. Более того, ее нужно удлинить. Раньше я думал о поездке только по Алханроелю, но теперь считаю, что нужно посетить оба континента. Народ Цимроеля тоже должен убедиться в существовании Коронала. И если Слит прав в том, что нам следует опасаться метаморфов, ну что ж, тогда именно на Цимроель и надо отправляться, поскольку метаморфы обитают как раз там.
Для Хиссуне это прозвучало полнейшей неожиданностью. Его охватило сильное волнение. Еще и Цимроель! Невообразимо далекий, чуть ли не мифический край лесов, полноводных рек, волшебных городов с волшебными именами…
— Ах, мой лорд, если это и есть ваш новый план, то он чудесен! — воскликнул юноша, радостно улыбаясь. — Я и не надеялся когда‑нибудь увидеть те места, разве что во сне! Мы поедем в Ни‑мойю? А в Пидруид, Тил‑омон, Нарабал?..
— Я, скорее всего, поеду, — произнес Коронал странно вялым голосом, оглушившим Хиссуне, подобно удару дубиной.
— А я, мой лорд? — с внезапной тревогой спросил он.
Лорд Валентин мягко сказал:
— Еще одно изменение в планах. Ты не будешь сопровождать меня во время великой процессии.
Хиссуне обдало ледяным холодом, будто по самым укромным закоулкам Лабиринта пронесся налетевший с небес звездный ветер. Он задрожал, и душа его съежилась под этим ледяным порывом; он ощутил себя отброшенной шелухой.
— Я отстранен от службы, ваша светлость?
— Отстранен? Ни в коем случае! Ты ведь должен понимать, что с тобой у меня связаны серьезные замыслы!
— Да, так вы говорили несколько раз, мой лорд. Но процессия…
— В том, что тебе со временем предстоит, она будет для тебя помехой. Нет, Хиссуне, я не могу допустить, чтобы ты потратил год или два, мотаясь со мной из провинции в провинцию. Тебе надлежит как можно скорее убыть на Замковую Гору.
— Замковую Гору, мой лорд?
— Чтобы начать подготовку, необходимую кандидату в рыцари.
— Простите, мой лорд? — изумленно переспросил Хиссуне.
— Сколько тебе сейчас? Восемнадцать? Значит ты несколько отстаешь от сверстников. Но сметливости тебе не занимать: ты наверстаешь упущенное и поднимешься до своего истинного уровня достаточно быстро. Ты должен наверстать свое, Хиссуне. Мы не имеем понятия, какое именно зло может поразить наш мир, но сейчас я знаю, что должен ожидать худшего, готовиться к нему и готовить тех, кто будет рядом со мной, когда наступят тяжкие времена. Так что, Хиссуне, для тебя великой процессии не будет.
— Понятно, мой лорд.
— Неужели? Да, пожалуй, ты понимаешь. Когда‑нибудь ты наверняка побываешь в Пилиплоке, Ни‑мойе и Пидруиде. Согласен? Но сейчас… теперь…
Хиссуне кивнул, хотя на самом деле едва ли смел предположить, что постигает смысл сказанного Короналом. Лорд Валентин долго, не отрывая взгляда, смотрел на него, и Хиссуне твердо выдержал этот взгляд усталых голубых глаз, но уже начинал чувствовать изнеможение, подобного которому ему еще не доводилось испытывать. Он понял, что аудиенция окончена, хотя вслух ничего сказано не было. Молча сделав знак звездного огня, он вышел из комнаты.
Сейчас ему хотелось только одного — поспать: день, неделю, месяц. Эта суматошная ночь отняла все его силы. Всего два дня назад тот же Лорд Валентин вызывал его в ту же комнату и сказал ему тогда, чтобы он срочно готовился к отбытию из Лабиринта, поскольку его включают в состав королевского поезда, совершающего великую процессию по Алханроелю; а вчера его назначили одним из королевских помощников и выделили место за высоким столом на время банкета; и вот, банкет прошел, завершился необъяснимым происшествием; и он лицезрел Коронала измученным, тот выглядел в таком состоянии обыкновенным человеком; его лишили радости участия в великой процессии, а теперь… Замковая Гора? Кандидат в рыцари? Наверстать упущенное? Что именно? Жизнь начинает напоминать сон, подумал Хиссуне. И нет никого, кто мог бы этот сон растолковать.
В коридоре за дверью комнаты Коронала Слит внезапно схватил его за запястье и притянул поближе к себе. Хиссуне почувствовал в коротышке необычайную силу и энергию, что сжималась внутри этакой пружиной.
— Я просто хотел сказать, мальчик… я не испытывал враждебности, когда так резко разговаривал с тобой.
— Я и не думал обижаться.
— Ладно‑ладно. Я не хочу быть с тобой на ножах.
— И я с вами, Слит.
— Сдается мне, нам придется немало потрудиться вместе, когда начнется война.
— Если начнется война.
Слит мрачновато усмехнулся.
— В этом нет ни малейшего сомнения. Но я не собираюсь затевать спор по новой. Довольно скоро ты начнешь думать так же. Валентин не замечает беды, пока она не схватит его за горло, — это в его характере, он слишком добр, слишком верит в добропорядочность других, как мне кажется… но ты‑то не такой, мой мальчик, верно? Ты живешь с открытыми глазами. На мой взгляд, именно это Коронал и ценит в тебе больше всего. Ты слушаешь меня?
— Ночь была долгой, Слит.
— Да‑да, верно. Ну ступай, мальчик, поспи немного. Если заснешь.
— Вы отмените великую процессию?
— Нет, тут ничего не попишешь. Я уже не раз откладывал ее под предлогом того, что у меня нет времени для увеселительных поездок по миру, что нельзя пренебрегать делами на Замковой Горе. Возможно, я откладывал ее слишком долго. Процессия должна проводиться каждые семь‑восемь лет.
— А что, прошло больше, мой лорд?
— Почти десять. Да и в тот раз мне не удалось завершить поездку, так как в Тил‑омоне, как ты знаешь, произошла небольшая неприятность, когда меня, против воли, освободили на какой‑то срок от моих обязанностей. — Коронал смотрел мимо Хиссуне куда‑то в бесконечность. Мгновение казалось, что он всматривается в туманные бездны времени: вероятно, он думал о странной узурпации Барьязида, о тех месяцах или годах, когда скитался по Маджипуру, лишенный рассудка и сил. Лорд Валентин покачал головой. — Нет, великая процессия должна состояться. Более того, ее нужно удлинить. Раньше я думал о поездке только по Алханроелю, но теперь считаю, что нужно посетить оба континента. Народ Цимроеля тоже должен убедиться в существовании Коронала. И если Слит прав в том, что нам следует опасаться метаморфов, ну что ж, тогда именно на Цимроель и надо отправляться, поскольку метаморфы обитают как раз там.
Для Хиссуне это прозвучало полнейшей неожиданностью. Его охватило сильное волнение. Еще и Цимроель! Невообразимо далекий, чуть ли не мифический край лесов, полноводных рек, волшебных городов с волшебными именами…
— Ах, мой лорд, если это и есть ваш новый план, то он чудесен! — воскликнул юноша, радостно улыбаясь. — Я и не надеялся когда‑нибудь увидеть те места, разве что во сне! Мы поедем в Ни‑мойю? А в Пидруид, Тил‑омон, Нарабал?..
— Я, скорее всего, поеду, — произнес Коронал странно вялым голосом, оглушившим Хиссуне, подобно удару дубиной.
— А я, мой лорд? — с внезапной тревогой спросил он.
Лорд Валентин мягко сказал:
— Еще одно изменение в планах. Ты не будешь сопровождать меня во время великой процессии.
Хиссуне обдало ледяным холодом, будто по самым укромным закоулкам Лабиринта пронесся налетевший с небес звездный ветер. Он задрожал, и душа его съежилась под этим ледяным порывом; он ощутил себя отброшенной шелухой.
— Я отстранен от службы, ваша светлость?
— Отстранен? Ни в коем случае! Ты ведь должен понимать, что с тобой у меня связаны серьезные замыслы!
— Да, так вы говорили несколько раз, мой лорд. Но процессия…
— В том, что тебе со временем предстоит, она будет для тебя помехой. Нет, Хиссуне, я не могу допустить, чтобы ты потратил год или два, мотаясь со мной из провинции в провинцию. Тебе надлежит как можно скорее убыть на Замковую Гору.
— Замковую Гору, мой лорд?
— Чтобы начать подготовку, необходимую кандидату в рыцари.
— Простите, мой лорд? — изумленно переспросил Хиссуне.
— Сколько тебе сейчас? Восемнадцать? Значит ты несколько отстаешь от сверстников. Но сметливости тебе не занимать: ты наверстаешь упущенное и поднимешься до своего истинного уровня достаточно быстро. Ты должен наверстать свое, Хиссуне. Мы не имеем понятия, какое именно зло может поразить наш мир, но сейчас я знаю, что должен ожидать худшего, готовиться к нему и готовить тех, кто будет рядом со мной, когда наступят тяжкие времена. Так что, Хиссуне, для тебя великой процессии не будет.
— Понятно, мой лорд.
— Неужели? Да, пожалуй, ты понимаешь. Когда‑нибудь ты наверняка побываешь в Пилиплоке, Ни‑мойе и Пидруиде. Согласен? Но сейчас… теперь…
Хиссуне кивнул, хотя на самом деле едва ли смел предположить, что постигает смысл сказанного Короналом. Лорд Валентин долго, не отрывая взгляда, смотрел на него, и Хиссуне твердо выдержал этот взгляд усталых голубых глаз, но уже начинал чувствовать изнеможение, подобного которому ему еще не доводилось испытывать. Он понял, что аудиенция окончена, хотя вслух ничего сказано не было. Молча сделав знак звездного огня, он вышел из комнаты.
Сейчас ему хотелось только одного — поспать: день, неделю, месяц. Эта суматошная ночь отняла все его силы. Всего два дня назад тот же Лорд Валентин вызывал его в ту же комнату и сказал ему тогда, чтобы он срочно готовился к отбытию из Лабиринта, поскольку его включают в состав королевского поезда, совершающего великую процессию по Алханроелю; а вчера его назначили одним из королевских помощников и выделили место за высоким столом на время банкета; и вот, банкет прошел, завершился необъяснимым происшествием; и он лицезрел Коронала измученным, тот выглядел в таком состоянии обыкновенным человеком; его лишили радости участия в великой процессии, а теперь… Замковая Гора? Кандидат в рыцари? Наверстать упущенное? Что именно? Жизнь начинает напоминать сон, подумал Хиссуне. И нет никого, кто мог бы этот сон растолковать.
В коридоре за дверью комнаты Коронала Слит внезапно схватил его за запястье и притянул поближе к себе. Хиссуне почувствовал в коротышке необычайную силу и энергию, что сжималась внутри этакой пружиной.
— Я просто хотел сказать, мальчик… я не испытывал враждебности, когда так резко разговаривал с тобой.
— Я и не думал обижаться.
— Ладно‑ладно. Я не хочу быть с тобой на ножах.
— И я с вами, Слит.
— Сдается мне, нам придется немало потрудиться вместе, когда начнется война.
— Если начнется война.
Слит мрачновато усмехнулся.
— В этом нет ни малейшего сомнения. Но я не собираюсь затевать спор по новой. Довольно скоро ты начнешь думать так же. Валентин не замечает беды, пока она не схватит его за горло, — это в его характере, он слишком добр, слишком верит в добропорядочность других, как мне кажется… но ты‑то не такой, мой мальчик, верно? Ты живешь с открытыми глазами. На мой взгляд, именно это Коронал и ценит в тебе больше всего. Ты слушаешь меня?
— Ночь была долгой, Слит.
— Да‑да, верно. Ну ступай, мальчик, поспи немного. Если заснешь.
9
Первые лучи солнца упали на неровный, серый, илистый берег в юго‑восточной части Цимроеля и осветили его бледно‑зеленым светом. Наступление рассвета моментально разбудило пятерых лиименов, расположившихся в потрепанной, латаной‑перелатанной палатке на краю дюны в нескольких сотнях ярдов от моря. Они безмолвно поднялись, зачерпнули пригоршни сырого песка и растерли его по грубой, рябой коже серо‑черного цвета у себя на груди и руках, чтобы совершить таким образом утреннее омовение. Выйдя из палатки, они повернулись на запад, где в темном небе еще светились несколько звезд, и сделали приветственный знак.
Одна из этих звезд была, вероятно, той, с которой прилетели их предки. Они не представляли, с какой именно. Этого не знал никто. Семь тысячелетий прошло с той поры, когда на Маджипур прибыли первые лиимены‑переселенцы; за долгие годы большая часть знаний была утеряна. За время скитаний по гигантской планете, появляясь везде, где можно было отыскать простую черную работу, лиимены уже давно позабыли то место, откуда начался их путь. Но однажды они вспомнят то, что забыли.
Старший из самцов молча развел костер. Тот, что помоложе, принес вертела и насадил на них мясо. Обе самки безмолвно взяли вертела и стали держать их над пламенем; вскоре послышалась песня кипящего жира. Тогда они молча раздали куски мяса, и лиимены в молчании съели то, чему предстояло стать их единственной пищей на протяжении целого дня.
По‑прежнему храня молчание, они гуськом вышли из палатки: старший, за ним обе самки, затем двое других самцов — пять поджарых, широкоплечих существ с плоскими головами и горящими глазами, которых на их бесстрастных лицах насчитывалось по три. Они пошли к берегу моря и выстроились на узком выступе мыска вне досягаемости прибоя. Сюда они приходили каждое утро вот уже несколько недель.
Они стояли в молчаливом ожидании, и каждый из них надеялся, что новый день позволит им увидеть драконов.
Юго‑восточное побережье Цимроеля, обозначенное на картах как провинция Гихорна, являлось одним из самых мрачных уголков Маджипура. Богом забытый край, скудная серая почва, напоенные сыростью порывистые ветры, полное отсутствие городов, чудовищные опустошительные песчаные бури, налетающие когда им вздумается. На сотни миль вдоль этого злополучного побережья нет ни единой естественной гавани, и лишь бесконечная гряда низких, осыпавшихся холмов спускается к полосе мокрого песка у кромки воды, полосе, о которую с печальным, угрюмым плеском разбиваются волны прибоя Внутреннего Моря. На заре заселения Маджипура первопроходцы, забредавшие сюда, рассказывали потом, что во второй раз там смотреть нечего, а для планеты, столь богатой всякими чудесами и диковинками, подобное определение было самой уничижительной характеристикой, какую только можно себе представить.
Так что при освоении нового континента Гихорну обошли стороной. Поселения возникали одно за другим: сначала Пилиплок, посредине побережья возле устья полноводного Цимра, потом — Пидруид на далеком северо‑западе и Ни‑мойя на большой излучине Цимра в глубине континента, и Тил‑омон, Нарабал, Велатис, и сияющий город хайрогов Дулорн, и прочие, прочие, прочие. Форты превращались в поселки, поселки — в городки, городки — в города, а города — в очень большие города, от которых по необъятным просторам Цимроеля тянулись щупальца коммуникаций; но для исследования Гихорны причин так и не появилось, и никто к тому не стремился. И даже метаморфы после того, как Лорд Стиамот разгромил их и загнал в лесную резервацию к западу от Гихорны, за рекой Стейш, не рвались пересечь реку, вовсе не желая очутиться в тех гиблых местах.
Значительно позже — спустя тысячи лет, когда большая часть территорий выглядела уже не менее освоенной, чем Алханроель — в Гихорну все же проникли, наконец, несколько поселенцев. Почти все они были лиименами, простыми и неприхотливыми существами, так и не влившимися окончательно в общую жизнь Маджипура. Казалось, они добровольно держатся особняком, зарабатывая по несколько вейтов то там, то сям — торгуя жареными сосисками, на рыбном промысле, на сезонных работах. Для этого странствующего народа, жизнь которого выглядела тусклой и бесцветной в глазах почти всех рас Маджипура, оказалось несложным переселиться в тусклую и бесцветную Гихорну. Здесь они обосновывались в крохотных деревушках, забрасывали сети сразу за линией прибоя и ловили серебристо‑серую рыбу, которой кишела вода, вырывали западни на блестящих черных крабов с огромным восьмиугольным панцирем, что ползали по побережью огромными стаями, а к праздникам выходили охотиться на медлительных и нежных на вкус дхумкаров, которые проводили дни наполовину зарывшись в песок дюн.
Большую часть года Гихорна принадлежала лиименам. Но только не летом, поскольку летом шли драконы.
В начале лета по всему побережью Цимроеля к югу от Пилиплока до края непроходимых болот Цимра вырастали, подобно желтых калимботам, палатки любознательных. В это время года стаи морских драконов совершали свое ежегодное путешествие к восточному берегу континента, направляясь в воды между Пилиплоком и Островом Снов, где животные размножались.
Побережье ниже Пилиплока было единственным на Маджипуре местом, дававшим возможность хорошо разглядеть драконов, не выходя в море, поскольку здесь беременные драконши подплывали близко к берегу, чтобы полакомиться крошечными созданиями, обитавшими в густых зарослях золотистых водорослей, столь распространенных в этих водах. Так что часто ежегодно ко времени нереста драконов сюда со всего света съезжались тысячи желающих посмотреть на них. Отдельные шатры представляли собой великолепные изящные сооружения, настоящие дворцы из парящих опор и мерцающих тканей, в которых поселялась путешествующая знать. Иные палатки выглядели устойчивыми и добротными и служили прибежищем для процветающих торговцев с семьями. А остальные принадлежали простонародью, копившему деньги по нескольку лет, чтобы позволить себе эту поездку.
Аристократы съезжались в Гихорну в сезон драконов потому, что находили забавным зрелище проплывающих по воде огромных морских животных, а еще из‑за некой пикантности времяпрепровождения в таком столь зловещем месте. Богатые торговцы появлялись здесь потому, что такое предприятие, как дорогостоящая поездка, несомненно, повышало их вес среди окружающих, а дети могли узнать кое‑что полезное из естественной истории Маджипура, что могло бы принести некоторую пользу в школе. Простые же люди собирались тут поскольку верили, будто достаточно увидеть, как проплывают драконы, и счастье на всю жизнь обеспечено, хотя никто не мог сказать, откуда взялось это убеждение.
И, наконец, для лиименов появление драконов не связывалось ни с развлечениями, ни с соображениями престижности, ни с надеждами на благосклонность судьбы, но имело гораздо более глубокий смысл: избавление и спасение.
Никто не знал точно, когда драконы покажутся у берегов Гихорны. Они неизменно проплывали летом, но иногда чуть раньше, а иногда — позже; в этом году драконы запоздали. Пятеро лиименов, каждое утро изо дня в день выходившие на маленький мысок, не видели ничего, кроме серого моря, белой пены и темной массы морских водорослей. Но нетерпеливостью они не отличались. Рано или поздно драконы все равно приплывут.
Тот день, когда драконы, наконец, появились в поле зрения, был теплым и душным, а с запада задувал горячий влажный ветер. Крабы, обычно выползавшие на берег по утрам, безостановочно маршировали взводами, фалангами, полками взад и вперед по песку бухты, как бы готовясь к отражению неприятеля. Это был верный знак.
Около полудня появился еще один признак: из‑под накатившего вала выбралась огромная жирная прибойная жаба, состоявшая, казалось, лишь из живота и острых, как зубья пилы, зубов. Она проковыляла несколько ярдов в сторону берега и зарылась в песок, тяжело при этом вздыхая, трясясь всем телом и помаргивая большими глазами молочного цвета. Мгновение спустя из воды вынырнула и уселась на песке, злобно поглядывая на первую, вторая жаба. За ними последовала небольшая процессия большеногих омаров, в которой насчитывалось до полудюжины голубовато‑пурпурных созданий со вздутыми оранжевыми конечностями: они решительно выбрались на сушу и принялись быстро закапываться в грязь. После явились красноглазые гребешки, пританцовывавшие на тоненьких желтых ножках, маленькие тощие угри с вытянутыми белыми рыльцами и какие‑то рыбы, что беспомощно бились на песке, пока за них не взялись крабы.
Лиимены, среди которых нарастало волнение, обменялись кивками. Лишь одно могло заставить обитателей прибрежных отмелей искать спасения на суше. Должно быть, по воде начал распространяться мускусный запах морских драконов — свидетельство того, что они почти рядом.
— Теперь смотрите, — отрывисто приказал старший.
С юга надвигался передовой отряд драконов — две или три дюжины громадных животных с распластанными черными кожистыми крыльями, с изогнутыми, подобно гигантским лукам, массивными шеями. Они невозмутимо пробрались в заросли водорослей и начали собирать с них урожай; хлопая крыльями по поверхности воды, они нагнали страху на обитателей подводных плантаций, набросились на них с неожиданной свирепостью, заглатывая без разбору водоросли, омаров, жаб и все остальное. Эти гиганты были самцами. За ними, переваливаясь с боку на бок, плыла небольшая группа самок, походивших движениями на стельных коров; еще дальше двигался сам вожак стаи — настолько огромный, что напоминал перевернутый вверх килем крупный корабль. Он возвышался над поверхностью моря лишь наполовину: его задние лапы и хвост скрывались под водой.
— Склонитесь и вознесите молитву, — приказал старший, упав на колени.
При помощи семи длинных, костлявых пальцев левой руки он снова и снова творил в воздухе знак морского дракона, изображал распростертые крылья и хищно изогнутую шею. Подавшись вперед, он потерся щекой о прохладный, влажный песок, подняв голову, посмотрел на дракона‑вожака, находившегося теперь не далее, чем в двух сотнях ярдов от берега — и усилием воли попытался призвать чудовищного зверя.
— Приди к нам… приди… приди…
— Время пришло. Мы ждали так долго. Приди… спаси нас… веди нас… спаси…
— Приди!
Одна из этих звезд была, вероятно, той, с которой прилетели их предки. Они не представляли, с какой именно. Этого не знал никто. Семь тысячелетий прошло с той поры, когда на Маджипур прибыли первые лиимены‑переселенцы; за долгие годы большая часть знаний была утеряна. За время скитаний по гигантской планете, появляясь везде, где можно было отыскать простую черную работу, лиимены уже давно позабыли то место, откуда начался их путь. Но однажды они вспомнят то, что забыли.
Старший из самцов молча развел костер. Тот, что помоложе, принес вертела и насадил на них мясо. Обе самки безмолвно взяли вертела и стали держать их над пламенем; вскоре послышалась песня кипящего жира. Тогда они молча раздали куски мяса, и лиимены в молчании съели то, чему предстояло стать их единственной пищей на протяжении целого дня.
По‑прежнему храня молчание, они гуськом вышли из палатки: старший, за ним обе самки, затем двое других самцов — пять поджарых, широкоплечих существ с плоскими головами и горящими глазами, которых на их бесстрастных лицах насчитывалось по три. Они пошли к берегу моря и выстроились на узком выступе мыска вне досягаемости прибоя. Сюда они приходили каждое утро вот уже несколько недель.
Они стояли в молчаливом ожидании, и каждый из них надеялся, что новый день позволит им увидеть драконов.
Юго‑восточное побережье Цимроеля, обозначенное на картах как провинция Гихорна, являлось одним из самых мрачных уголков Маджипура. Богом забытый край, скудная серая почва, напоенные сыростью порывистые ветры, полное отсутствие городов, чудовищные опустошительные песчаные бури, налетающие когда им вздумается. На сотни миль вдоль этого злополучного побережья нет ни единой естественной гавани, и лишь бесконечная гряда низких, осыпавшихся холмов спускается к полосе мокрого песка у кромки воды, полосе, о которую с печальным, угрюмым плеском разбиваются волны прибоя Внутреннего Моря. На заре заселения Маджипура первопроходцы, забредавшие сюда, рассказывали потом, что во второй раз там смотреть нечего, а для планеты, столь богатой всякими чудесами и диковинками, подобное определение было самой уничижительной характеристикой, какую только можно себе представить.
Так что при освоении нового континента Гихорну обошли стороной. Поселения возникали одно за другим: сначала Пилиплок, посредине побережья возле устья полноводного Цимра, потом — Пидруид на далеком северо‑западе и Ни‑мойя на большой излучине Цимра в глубине континента, и Тил‑омон, Нарабал, Велатис, и сияющий город хайрогов Дулорн, и прочие, прочие, прочие. Форты превращались в поселки, поселки — в городки, городки — в города, а города — в очень большие города, от которых по необъятным просторам Цимроеля тянулись щупальца коммуникаций; но для исследования Гихорны причин так и не появилось, и никто к тому не стремился. И даже метаморфы после того, как Лорд Стиамот разгромил их и загнал в лесную резервацию к западу от Гихорны, за рекой Стейш, не рвались пересечь реку, вовсе не желая очутиться в тех гиблых местах.
Значительно позже — спустя тысячи лет, когда большая часть территорий выглядела уже не менее освоенной, чем Алханроель — в Гихорну все же проникли, наконец, несколько поселенцев. Почти все они были лиименами, простыми и неприхотливыми существами, так и не влившимися окончательно в общую жизнь Маджипура. Казалось, они добровольно держатся особняком, зарабатывая по несколько вейтов то там, то сям — торгуя жареными сосисками, на рыбном промысле, на сезонных работах. Для этого странствующего народа, жизнь которого выглядела тусклой и бесцветной в глазах почти всех рас Маджипура, оказалось несложным переселиться в тусклую и бесцветную Гихорну. Здесь они обосновывались в крохотных деревушках, забрасывали сети сразу за линией прибоя и ловили серебристо‑серую рыбу, которой кишела вода, вырывали западни на блестящих черных крабов с огромным восьмиугольным панцирем, что ползали по побережью огромными стаями, а к праздникам выходили охотиться на медлительных и нежных на вкус дхумкаров, которые проводили дни наполовину зарывшись в песок дюн.
Большую часть года Гихорна принадлежала лиименам. Но только не летом, поскольку летом шли драконы.
В начале лета по всему побережью Цимроеля к югу от Пилиплока до края непроходимых болот Цимра вырастали, подобно желтых калимботам, палатки любознательных. В это время года стаи морских драконов совершали свое ежегодное путешествие к восточному берегу континента, направляясь в воды между Пилиплоком и Островом Снов, где животные размножались.
Побережье ниже Пилиплока было единственным на Маджипуре местом, дававшим возможность хорошо разглядеть драконов, не выходя в море, поскольку здесь беременные драконши подплывали близко к берегу, чтобы полакомиться крошечными созданиями, обитавшими в густых зарослях золотистых водорослей, столь распространенных в этих водах. Так что часто ежегодно ко времени нереста драконов сюда со всего света съезжались тысячи желающих посмотреть на них. Отдельные шатры представляли собой великолепные изящные сооружения, настоящие дворцы из парящих опор и мерцающих тканей, в которых поселялась путешествующая знать. Иные палатки выглядели устойчивыми и добротными и служили прибежищем для процветающих торговцев с семьями. А остальные принадлежали простонародью, копившему деньги по нескольку лет, чтобы позволить себе эту поездку.
Аристократы съезжались в Гихорну в сезон драконов потому, что находили забавным зрелище проплывающих по воде огромных морских животных, а еще из‑за некой пикантности времяпрепровождения в таком столь зловещем месте. Богатые торговцы появлялись здесь потому, что такое предприятие, как дорогостоящая поездка, несомненно, повышало их вес среди окружающих, а дети могли узнать кое‑что полезное из естественной истории Маджипура, что могло бы принести некоторую пользу в школе. Простые же люди собирались тут поскольку верили, будто достаточно увидеть, как проплывают драконы, и счастье на всю жизнь обеспечено, хотя никто не мог сказать, откуда взялось это убеждение.
И, наконец, для лиименов появление драконов не связывалось ни с развлечениями, ни с соображениями престижности, ни с надеждами на благосклонность судьбы, но имело гораздо более глубокий смысл: избавление и спасение.
Никто не знал точно, когда драконы покажутся у берегов Гихорны. Они неизменно проплывали летом, но иногда чуть раньше, а иногда — позже; в этом году драконы запоздали. Пятеро лиименов, каждое утро изо дня в день выходившие на маленький мысок, не видели ничего, кроме серого моря, белой пены и темной массы морских водорослей. Но нетерпеливостью они не отличались. Рано или поздно драконы все равно приплывут.
Тот день, когда драконы, наконец, появились в поле зрения, был теплым и душным, а с запада задувал горячий влажный ветер. Крабы, обычно выползавшие на берег по утрам, безостановочно маршировали взводами, фалангами, полками взад и вперед по песку бухты, как бы готовясь к отражению неприятеля. Это был верный знак.
Около полудня появился еще один признак: из‑под накатившего вала выбралась огромная жирная прибойная жаба, состоявшая, казалось, лишь из живота и острых, как зубья пилы, зубов. Она проковыляла несколько ярдов в сторону берега и зарылась в песок, тяжело при этом вздыхая, трясясь всем телом и помаргивая большими глазами молочного цвета. Мгновение спустя из воды вынырнула и уселась на песке, злобно поглядывая на первую, вторая жаба. За ними последовала небольшая процессия большеногих омаров, в которой насчитывалось до полудюжины голубовато‑пурпурных созданий со вздутыми оранжевыми конечностями: они решительно выбрались на сушу и принялись быстро закапываться в грязь. После явились красноглазые гребешки, пританцовывавшие на тоненьких желтых ножках, маленькие тощие угри с вытянутыми белыми рыльцами и какие‑то рыбы, что беспомощно бились на песке, пока за них не взялись крабы.
Лиимены, среди которых нарастало волнение, обменялись кивками. Лишь одно могло заставить обитателей прибрежных отмелей искать спасения на суше. Должно быть, по воде начал распространяться мускусный запах морских драконов — свидетельство того, что они почти рядом.
— Теперь смотрите, — отрывисто приказал старший.
С юга надвигался передовой отряд драконов — две или три дюжины громадных животных с распластанными черными кожистыми крыльями, с изогнутыми, подобно гигантским лукам, массивными шеями. Они невозмутимо пробрались в заросли водорослей и начали собирать с них урожай; хлопая крыльями по поверхности воды, они нагнали страху на обитателей подводных плантаций, набросились на них с неожиданной свирепостью, заглатывая без разбору водоросли, омаров, жаб и все остальное. Эти гиганты были самцами. За ними, переваливаясь с боку на бок, плыла небольшая группа самок, походивших движениями на стельных коров; еще дальше двигался сам вожак стаи — настолько огромный, что напоминал перевернутый вверх килем крупный корабль. Он возвышался над поверхностью моря лишь наполовину: его задние лапы и хвост скрывались под водой.
— Склонитесь и вознесите молитву, — приказал старший, упав на колени.
При помощи семи длинных, костлявых пальцев левой руки он снова и снова творил в воздухе знак морского дракона, изображал распростертые крылья и хищно изогнутую шею. Подавшись вперед, он потерся щекой о прохладный, влажный песок, подняв голову, посмотрел на дракона‑вожака, находившегося теперь не далее, чем в двух сотнях ярдов от берега — и усилием воли попытался призвать чудовищного зверя.
— Приди к нам… приди… приди…
— Время пришло. Мы ждали так долго. Приди… спаси нас… веди нас… спаси…
— Приди!
10
Машинальным росчерком пера он поставил свое имя на чуть ли не десятитысячном за день документе: «Элидат Морволский, Высокий Советник и Регент». Рядом с именем он небрежно черканул дату. Один из секретарей Валентина положил перед ним очередную стопку бумаг.
Сегодня был день подписи документов, еженедельная небесная кара Элидата. Каждый вторник после обеда, с тех пор, как уехал Лорд Валентин, он покидал свою резиденцию во дворе Пинитора и приходил в канцелярию Коронала во внутреннем замке. Здесь он усаживался за великолепный стол Лорда Валентина — огромное сооружение с полированной крышкой из темно‑красного палисандра с четким рисунком, напоминающим эмблему звездного огня, — и в течение нескольких часов секретари по очереди подавали ему документы, поступавшие из различных правительственных учреждений на утверждение. Даже когда Коронал находился в отъезде по случаю великой процессии, шестеренки государственной машины продолжали крутиться, неутомимо производя поток декретов, поправок к декретам и декретов, отменяющих предыдущие декреты. И все они должны были иметь подпись Коронала или назначенного им регента, лишь Дивин знает, почему. Опять то же самое: «Элидат Морволский, Высокий Советник и Регент». И дата. Вот тут.
— Давайте дальше, — сказал Элидат.
Поначалу он добросовестно пытался читать, по крайней мере, просматривать каждый документ, прежде чем поставить подпись. Затем решил прочитывать краткую пояснительную записку на восемь‑десять строчек, прикрепленную к обложке, но и от этого отказался уже давно. Неужели Валентин читает все подряд? Невозможно. Даже если бы он читал одни записки, ему пришлось бы заниматься этим дни и ночи напролет без еды и сна, не говоря уж о том, что тогда не оставалось бы времени на серьезные государственные дела. Сейчас Элидат подписывал большую часть бумаг, не заглядывая в них. Он отдавал себе отчет в том, что в принципе мог таким образом подписать декрет о запрете есть сосиски по пятницам или об объявлении вне закона дождя в провинции Стоензар, или даже бумагу, в соответствии с которой все его земли конфискуются и переводятся в пенсионный фонд административных секретарей. И все равно подписывал. Правитель — или исполняющий обязанности правителя — должен доверять своим помощникам; в противном случае работа не просто подавляет, а становится совершенно немыслимой.
Он вздохнул. «Элидат Морволский, Высокий Советник и…»
— Дальше!
Он все еще испытывал некоторую вину из‑за того, что больше не читал документы. Но неужели Короналу действительно нужно знать о том, что между городами Мулдемар и Тидиас достигнуто соглашение о совместном владении какими‑то виноградниками, право на которые оспаривается с седьмого года правления Понтифекса Тимина и Коронала Лорда Кинникена? Нет, нет и нет. Подписывай и переходи к другим делам, подумал Элидат, а Мулдемар и Тидиас пусть возрадуются воцарившимся между ними дружбе и любви; королю же о таких пустяках нечего и задумываться.
«Элидат Морволский…»
Когда он положил перед собой следующий документ и начал искать место, где расписаться, секретарь доложил:
— Сэр, прибыли лорды Миригант и Диввис.
— Пригласите, — ответил он, не поднимая головы.
«Элидат Морволский: Высокий Советник и Регент…»
Лорды Миригант и Диввис, советники внутреннего круга, соответственно кузен и племянник Лорда Валентина, заходили каждый день примерно в этот час, чтобы позвать с собой на пробежку по улицам Замка. Подобным образом Элидат избавлялся от напряжения, что накапливалось за время исполнения обязанностей регента. Он едва ли располагал другой возможностью для физических упражнений, и только ежедневные пробежки придавали ему бодрости.
Пока лорды шествовали от двери к столу, топоча башмаками по мозаичному полу, — кабинет вообще отличался роскошью убранства и был отделан панелями из банникопа, семотана и других редких пород деревьев, — Элидат успел подписать два документа и взялся за третий, говоря себе, что это последний на сегодняшний день. Документ состоял всего из одной странички, и, подписывая его, Элидат поймал себя на том, что просматривает написанное: патент на дворянство, ни больше ни меньше, возвышающий какого‑то удачливого простолюдина в ранг кандидата в рыцари Замковой Горы в знак признания его высокого достоинства и неоценимых заслуг, а также…
— Что вы сейчас подписываете? — осведомился Диввис, перегибаясь через стол и показывая на документ. Крупный, широкоплечий, чернобородый, он вступив в зрелый возраст, стал приобретать черты сверхъестественного сходства со своим отцом, бывшим Короналом. — Валентин опять понижает налоги? Или решил сделать праздником день рождения Карабеллы?
Элидат, привыкший к шуточкам Диввиса, не имел особого желания выслушивать их сегодня, после целого дня столь утомительной и бессмысленной работы. Внезапно в нем разгорелся гнев.
— Вы хотели сказать, Леди Карабеллы? — резким тоном поинтересовался он.
Диввис, похоже, изумился.
— С чего вдруг такие церемонии, высокий советник Элидат?
— Если бы я вдруг назвал вашего покойного отца просто Вориаксом, то могу себе представить, что бы вы…
— Мой отец был Короналом, — сказал Диввис холодно и жестко, — и он достоин уважения, оказываемого усопшим королям. В то время как Леди Карабелла — всего лишь…
— Леди Карабелла, кузен, — супруга вашего здравствующего короля, — оборвал Диввиса Миригант. В его голосе, хоть он и отличался добродушным нравом, послышались ледяные нотки. — И кроме того, должен вам напомнить, что она является супругой брата вашего отца. Этих двух причин вполне достаточно, чтобы…
— Ну ладно, — устало произнес Элидат. — Хватит заниматься глупостями. Сегодня побежим?
Диввис рассмеялся.
— Если вас не слишком утомили обязанности Коронала.
— Больше всего мне сейчас хотелось бы, — сказал Элидат, — спуститься с Горы и отправиться в Морвол, что при неторопливой ходьбе займет месяцев пять, а потом три года заниматься моими садами и… увы! Да, я побегу с вами. Вот только закончу с последней бумагой…
— Насчет празднования дня рождения Леди Карабеллы, — с улыбкой вставил Диввис.
— Патент на дворянство, — сказал Элидат, — который, да будет вам известно, подарит нам нового кандидата в рыцари, некоего Хиссуне, сына Эльсиномы, как здесь говорится, жителя Лабиринта, в знак признания его высокого достоинства и…
— Хиссуне, сын Эльсиномы?! — возопил Диввис. — А вы знаете, кто это, Элидат?
— Откуда мне знать?
— Вспомните о торжествах по случаю реставрации Валентина, когда он потребовал, чтобы с нами в тронном зале Конфалума были все эти гнусные типы — его жонглеры, морской капитан‑скандар без руки, хьорт с оранжевыми бакенбардами и прочие. Помните среди них мальчишку?
— Шанамира?
— Нет, еще младше! Щуплый мальчишка лет десяти‑одиннадцати, начисто лишенный уважения к кому бы то ни было, с глазами воришки, который ко всем приставал и клянчил медали и знаки отличия, а потом прикалывал их к своей одежде и беспрестанно разглядывал себя в зеркала! Он‑то и есть Хиссуне!
— Тот маленький мальчик, — добавил Миригант, — который от всех добился обещания нанять его проводником, если когда‑нибудь попадут в Лабиринт. Да, я помню его. Смышленый, я бы сказал, плутишка.
— Теперь этот плутишка стал кандидатом в рыцари, — буркнул Диввис. — Или будет им, если Элидат не порвет бумагу, которую столь безучастно рассматривает. Надеюсь, вы не собираетесь ее утверждать, Элидат?
— Конечно, собираюсь.
— Кандидат в рыцари из Лабиринта?
Элидат пожал плечами.
— Какая мне разница? Да будь он хоть метаморфом из Иллиривойна! Я здесь не для того, чтобы переиначивать решения Коронала. Раз Валентин сказал «кандидат в рыцари», значит так тому и быть, будь мальчик плутишкой, рыбаком, разносчиком сосисок, метаморфом или золотарем… — Он быстро поставил дату рядом с подписью. — Все. Готово! Теперь Хиссуне не менее знатен, чем вы, Диввис.
Диввис надменно выпрямился.
— Моим отцом был Коронал Лорд Вориакс, а дедом высокий советник Дамандайн. Прадедом же…
— Да. Мы все это знаем. Но я подтверждаю, что теперь мальчик не менее знатен, чем вы, Диввис. Тут так написано. А какая‑нибудь бумага вроде этой сделала то же самое для кого‑нибудь из ваших предков, хотя я и не знаю, когда и почему. Или вы полагаете, что знатность — нечто врожденное, вроде четырех рук и темной шерсти у скандаров?
— Сегодня вы вспыльчивы, Элидат.
— Так и есть. Поэтому будьте снисходительны ко мне и постарайтесь не докучать.
— Простите, — извинился Диввис без особого раскаяния в голосе.
Сегодня был день подписи документов, еженедельная небесная кара Элидата. Каждый вторник после обеда, с тех пор, как уехал Лорд Валентин, он покидал свою резиденцию во дворе Пинитора и приходил в канцелярию Коронала во внутреннем замке. Здесь он усаживался за великолепный стол Лорда Валентина — огромное сооружение с полированной крышкой из темно‑красного палисандра с четким рисунком, напоминающим эмблему звездного огня, — и в течение нескольких часов секретари по очереди подавали ему документы, поступавшие из различных правительственных учреждений на утверждение. Даже когда Коронал находился в отъезде по случаю великой процессии, шестеренки государственной машины продолжали крутиться, неутомимо производя поток декретов, поправок к декретам и декретов, отменяющих предыдущие декреты. И все они должны были иметь подпись Коронала или назначенного им регента, лишь Дивин знает, почему. Опять то же самое: «Элидат Морволский, Высокий Советник и Регент». И дата. Вот тут.
— Давайте дальше, — сказал Элидат.
Поначалу он добросовестно пытался читать, по крайней мере, просматривать каждый документ, прежде чем поставить подпись. Затем решил прочитывать краткую пояснительную записку на восемь‑десять строчек, прикрепленную к обложке, но и от этого отказался уже давно. Неужели Валентин читает все подряд? Невозможно. Даже если бы он читал одни записки, ему пришлось бы заниматься этим дни и ночи напролет без еды и сна, не говоря уж о том, что тогда не оставалось бы времени на серьезные государственные дела. Сейчас Элидат подписывал большую часть бумаг, не заглядывая в них. Он отдавал себе отчет в том, что в принципе мог таким образом подписать декрет о запрете есть сосиски по пятницам или об объявлении вне закона дождя в провинции Стоензар, или даже бумагу, в соответствии с которой все его земли конфискуются и переводятся в пенсионный фонд административных секретарей. И все равно подписывал. Правитель — или исполняющий обязанности правителя — должен доверять своим помощникам; в противном случае работа не просто подавляет, а становится совершенно немыслимой.
Он вздохнул. «Элидат Морволский, Высокий Советник и…»
— Дальше!
Он все еще испытывал некоторую вину из‑за того, что больше не читал документы. Но неужели Короналу действительно нужно знать о том, что между городами Мулдемар и Тидиас достигнуто соглашение о совместном владении какими‑то виноградниками, право на которые оспаривается с седьмого года правления Понтифекса Тимина и Коронала Лорда Кинникена? Нет, нет и нет. Подписывай и переходи к другим делам, подумал Элидат, а Мулдемар и Тидиас пусть возрадуются воцарившимся между ними дружбе и любви; королю же о таких пустяках нечего и задумываться.
«Элидат Морволский…»
Когда он положил перед собой следующий документ и начал искать место, где расписаться, секретарь доложил:
— Сэр, прибыли лорды Миригант и Диввис.
— Пригласите, — ответил он, не поднимая головы.
«Элидат Морволский: Высокий Советник и Регент…»
Лорды Миригант и Диввис, советники внутреннего круга, соответственно кузен и племянник Лорда Валентина, заходили каждый день примерно в этот час, чтобы позвать с собой на пробежку по улицам Замка. Подобным образом Элидат избавлялся от напряжения, что накапливалось за время исполнения обязанностей регента. Он едва ли располагал другой возможностью для физических упражнений, и только ежедневные пробежки придавали ему бодрости.
Пока лорды шествовали от двери к столу, топоча башмаками по мозаичному полу, — кабинет вообще отличался роскошью убранства и был отделан панелями из банникопа, семотана и других редких пород деревьев, — Элидат успел подписать два документа и взялся за третий, говоря себе, что это последний на сегодняшний день. Документ состоял всего из одной странички, и, подписывая его, Элидат поймал себя на том, что просматривает написанное: патент на дворянство, ни больше ни меньше, возвышающий какого‑то удачливого простолюдина в ранг кандидата в рыцари Замковой Горы в знак признания его высокого достоинства и неоценимых заслуг, а также…
— Что вы сейчас подписываете? — осведомился Диввис, перегибаясь через стол и показывая на документ. Крупный, широкоплечий, чернобородый, он вступив в зрелый возраст, стал приобретать черты сверхъестественного сходства со своим отцом, бывшим Короналом. — Валентин опять понижает налоги? Или решил сделать праздником день рождения Карабеллы?
Элидат, привыкший к шуточкам Диввиса, не имел особого желания выслушивать их сегодня, после целого дня столь утомительной и бессмысленной работы. Внезапно в нем разгорелся гнев.
— Вы хотели сказать, Леди Карабеллы? — резким тоном поинтересовался он.
Диввис, похоже, изумился.
— С чего вдруг такие церемонии, высокий советник Элидат?
— Если бы я вдруг назвал вашего покойного отца просто Вориаксом, то могу себе представить, что бы вы…
— Мой отец был Короналом, — сказал Диввис холодно и жестко, — и он достоин уважения, оказываемого усопшим королям. В то время как Леди Карабелла — всего лишь…
— Леди Карабелла, кузен, — супруга вашего здравствующего короля, — оборвал Диввиса Миригант. В его голосе, хоть он и отличался добродушным нравом, послышались ледяные нотки. — И кроме того, должен вам напомнить, что она является супругой брата вашего отца. Этих двух причин вполне достаточно, чтобы…
— Ну ладно, — устало произнес Элидат. — Хватит заниматься глупостями. Сегодня побежим?
Диввис рассмеялся.
— Если вас не слишком утомили обязанности Коронала.
— Больше всего мне сейчас хотелось бы, — сказал Элидат, — спуститься с Горы и отправиться в Морвол, что при неторопливой ходьбе займет месяцев пять, а потом три года заниматься моими садами и… увы! Да, я побегу с вами. Вот только закончу с последней бумагой…
— Насчет празднования дня рождения Леди Карабеллы, — с улыбкой вставил Диввис.
— Патент на дворянство, — сказал Элидат, — который, да будет вам известно, подарит нам нового кандидата в рыцари, некоего Хиссуне, сына Эльсиномы, как здесь говорится, жителя Лабиринта, в знак признания его высокого достоинства и…
— Хиссуне, сын Эльсиномы?! — возопил Диввис. — А вы знаете, кто это, Элидат?
— Откуда мне знать?
— Вспомните о торжествах по случаю реставрации Валентина, когда он потребовал, чтобы с нами в тронном зале Конфалума были все эти гнусные типы — его жонглеры, морской капитан‑скандар без руки, хьорт с оранжевыми бакенбардами и прочие. Помните среди них мальчишку?
— Шанамира?
— Нет, еще младше! Щуплый мальчишка лет десяти‑одиннадцати, начисто лишенный уважения к кому бы то ни было, с глазами воришки, который ко всем приставал и клянчил медали и знаки отличия, а потом прикалывал их к своей одежде и беспрестанно разглядывал себя в зеркала! Он‑то и есть Хиссуне!
— Тот маленький мальчик, — добавил Миригант, — который от всех добился обещания нанять его проводником, если когда‑нибудь попадут в Лабиринт. Да, я помню его. Смышленый, я бы сказал, плутишка.
— Теперь этот плутишка стал кандидатом в рыцари, — буркнул Диввис. — Или будет им, если Элидат не порвет бумагу, которую столь безучастно рассматривает. Надеюсь, вы не собираетесь ее утверждать, Элидат?
— Конечно, собираюсь.
— Кандидат в рыцари из Лабиринта?
Элидат пожал плечами.
— Какая мне разница? Да будь он хоть метаморфом из Иллиривойна! Я здесь не для того, чтобы переиначивать решения Коронала. Раз Валентин сказал «кандидат в рыцари», значит так тому и быть, будь мальчик плутишкой, рыбаком, разносчиком сосисок, метаморфом или золотарем… — Он быстро поставил дату рядом с подписью. — Все. Готово! Теперь Хиссуне не менее знатен, чем вы, Диввис.
Диввис надменно выпрямился.
— Моим отцом был Коронал Лорд Вориакс, а дедом высокий советник Дамандайн. Прадедом же…
— Да. Мы все это знаем. Но я подтверждаю, что теперь мальчик не менее знатен, чем вы, Диввис. Тут так написано. А какая‑нибудь бумага вроде этой сделала то же самое для кого‑нибудь из ваших предков, хотя я и не знаю, когда и почему. Или вы полагаете, что знатность — нечто врожденное, вроде четырех рук и темной шерсти у скандаров?
— Сегодня вы вспыльчивы, Элидат.
— Так и есть. Поэтому будьте снисходительны ко мне и постарайтесь не докучать.
— Простите, — извинился Диввис без особого раскаяния в голосе.