Страница:
Конечно, за прошедшие годы ее отец тоже изменился. Элизабет помнила его высоким, красивым, щеголеватым. Джентльменом с ног до головы, ухоженным и безупречно одетым по последнему слову портновского искусства, как подобало человеку с положением в обществе. А теперь отец сутулился. И она была почти одного с ним роста.
Ее отец превратился в старика.
Лорд Стенхоуп рассеянно погладил подбородок, и Элизабет заметила под его ногтями полоски красной глины.
– Сколько времени прошло, Элизабет?
– Три года.
– Три года? Так много?
«Почти четыре, будь ты проклят!» – хотелось крикнуть ей в ответ. Однако она сумела промолчать.
На его лице не было и тени раскаяния.
– Значит, тебе уже почти…
– Восемнадцать, папа. Весной мне исполнится восемнадцать.
– Ты уже можешь считаться взрослой женщиной.
– Я и есть взрослая женщина.
Он виновато улыбнулся.
– Да, конечно-конечно. И к тому же красивая.
Элизабет зарделась от удовольствия.
Это был первый комплимент, который она услышала от отца с того дня, когда он предположил (лет пять или шесть назад), что она, возможно, не окажется такой же пустышкой, как ее старшая сестра Каролина. Та превратилась в совершенно никчемную ветреницу, которую интересовали только сплетни, модные наряды, бессмысленные развлечения и молокососы, смеющие называть себя мужчинами.
После того случая лорд Стенхоуп и его старшая дочь редко сходились во мнениях хоть по какому-то вопросу. Больше того, Каролина даже не стала приглашать его на свою свадьбу, хотя в тот момент он как раз ненадолго появился в Англии, чтобы навестить семью.
Но это, конечно, все осталось в прошлом, пыталась убедить себя Элизабет, пока ее отец стряхивал с сапог пыль пустыни. Еще секунда-другая, и он спросит ее о матери, или о Франклине, или о Каролине, или хотя бы о милой бедняжке Анни.
Вместо этого лорд Стенхоуп напомнил ей:
– Не следует заставлять остальных дожидаться нас. Я был бы не прочь выпить чаю. В горле у меня пересохло.
Элизабет шагнула к нему и, понизив голос настолько, чтобы ее мог услышать только он, решительно сказала:
– Мне надо поговорить с вами наедине, папа. У меня чрезвычайно важное дело.
Он рассеянно-небрежно взмахнул рукой:
– Может быть, за чаем.
Она устремила на него укоризненный взгляд своих огромных зеленовато-серых глаз:
– Мы должны остаться вдвоем.
– Вдвоем, конечно, – согласился он после секундной паузы. – Нам надо будет поговорить. Скоро.
– Как можно скорее.
– Скоро. Я обещаю.
У Элизабет упало сердце. Она вспомнила множество других обещаний, которые он ей давал в прошлом и которые так и остались невыполненными.
«Обещаю, что в день, когда тебе исполнится семь лет, ты получишь в подарок белого пони».
«Обещаю, что ты поедешь со мной в Лондон, когда я в следующий раз соберусь туда».
«Обещаю, что в этом году приеду на Рождество домой», «Обещаю, что в этот раз я не уеду, не попрощавшись».
Обещаю…
Обещаю…
Обещаю…
Элизабет больше не верила обещаниям. Она уже много лет им не верила.
Чьи-либо безответственные обещания разбивают вам сердце.
Глядя на ночную пустыню, молодая француженка тихо говорила своему возлюбленному:
– Знаешь, дорогой, скоро я обо всем расскажу миледи. Мы с ней уже много лет вместе, не расстаемся. Я не просто ее служанка – я ее подруга, и она мне доверяет.
Молодой человек крепко прижимал к себе мадемуазель и горячо шептал ей на ухо (он свободно говорил на нескольких языках):
– Я тебя люблю! Я тебя обожаю! Я хочу на тебе жениться. Мы должны уехать как можно быстрее, пока еще не поздно. Корабль отплывает в Александрию в конце недели. К весне мы уже были бы дома.
Она мечтательно вздохнула:
– Весна в Марселе!
– На извилистой улочке у моря у нас будет свой магазин и квартирка над ним. У нас будет возможность всю оставшуюся жизнь жить так, как мы хотим.
– Да, конечно, конечно! – тихо воскликнула она.
– Когда-нибудь у нас будут дети.
– Дети! – радостно повторила она.
– Я люблю тебя, cherie.
– А я люблю тебя, – ответила она. – Я скоро скажу миледи. Обещаю.
– Уверяю вас, мой муж ничего о нас не знает, – промурлыкала женщина многообещающим тоном, бесшумно скользя в темноте к его распахнутой постели.
Она уже была полураздета – двигаясь по спальне, возбуждающе скидывала с себя одежду. Мужчину действительно возбудил вид ее полуобнаженного тела.
Его серые глаза были прикованы к ее высокой упругой груди, пока женщина распускала шнуровку корсета. Его взгляд скользил по длинным и стройным ногам, когда она медленно и маняще сворачивала бледно-розовые шелковые чулки, которые вскоре полетели в сторону. Он задержал взгляд на округлой попке, когда она повернулась к нему спиной, чтобы избавиться от кружевных панталон.
Она повернулась к нему спиной не из застенчивости (они оба прекрасно это понимали), а для того, чтобы продемонстрировать ему еще одну часть ее точеной фигуры.
А потом женщина встала перед ним во всей своей красе, обнаженная, и подняла руки над головой.
– Ты – тщеславная кошечка, Амелия, – хрипловато рассмеялся ее возлюбленный.
Она не собиралась этого отрицать:
– Да, это правда.
Красивый мужчина перевернулся на бок и приподнялся, упираясь локтем в гору подушек.
– Однако я отнюдь не уверен в том, что твой муж ни о чем не подозревает.
Она подошла к кровати, где лежал мужчина, и наклонилась над ним так, чтобы ее соски скользнули по его обнаженной груди. При этом они маняще набухли.
– Хилберт стареет. И он глуп.
– Либо глуп, либо очень хитер. – Мужчина притянул ее к себе и с наслаждением провел рукой по всей спине. Поцеловав голое плечо, он добавил: – Хотел бы я это знать наверное.
Она прижалась губами к его губам. Ее язычок быстро высовывался и прятался обратно – будто кошечка лакала сливки.
– Обещаю, Хилберт ни о чем не узнает. И еще обещаю тебе: он сделает все, о чем я его попрошу.
Его белоснежные зубы обнажились в сардонической улыбке.
– Ты сучка, Амелия.
– А ты, Андре, подонок.
Граф рассмеялся.
– Возможно, именно поэтому мы так подходим друг другу. – Его голос звучал тихо и обещал наслаждение.
Ее ловкие руки нашли его плоть и начали творить с ней свое волшебство.
– Думаю, не только поэтому, – проворковала она, когда ее возлюбленный не сдержал стона удовольствия.
Глава 17
Глава 18
Ее отец превратился в старика.
Лорд Стенхоуп рассеянно погладил подбородок, и Элизабет заметила под его ногтями полоски красной глины.
– Сколько времени прошло, Элизабет?
– Три года.
– Три года? Так много?
«Почти четыре, будь ты проклят!» – хотелось крикнуть ей в ответ. Однако она сумела промолчать.
На его лице не было и тени раскаяния.
– Значит, тебе уже почти…
– Восемнадцать, папа. Весной мне исполнится восемнадцать.
– Ты уже можешь считаться взрослой женщиной.
– Я и есть взрослая женщина.
Он виновато улыбнулся.
– Да, конечно-конечно. И к тому же красивая.
Элизабет зарделась от удовольствия.
Это был первый комплимент, который она услышала от отца с того дня, когда он предположил (лет пять или шесть назад), что она, возможно, не окажется такой же пустышкой, как ее старшая сестра Каролина. Та превратилась в совершенно никчемную ветреницу, которую интересовали только сплетни, модные наряды, бессмысленные развлечения и молокососы, смеющие называть себя мужчинами.
После того случая лорд Стенхоуп и его старшая дочь редко сходились во мнениях хоть по какому-то вопросу. Больше того, Каролина даже не стала приглашать его на свою свадьбу, хотя в тот момент он как раз ненадолго появился в Англии, чтобы навестить семью.
Но это, конечно, все осталось в прошлом, пыталась убедить себя Элизабет, пока ее отец стряхивал с сапог пыль пустыни. Еще секунда-другая, и он спросит ее о матери, или о Франклине, или о Каролине, или хотя бы о милой бедняжке Анни.
Вместо этого лорд Стенхоуп напомнил ей:
– Не следует заставлять остальных дожидаться нас. Я был бы не прочь выпить чаю. В горле у меня пересохло.
Элизабет шагнула к нему и, понизив голос настолько, чтобы ее мог услышать только он, решительно сказала:
– Мне надо поговорить с вами наедине, папа. У меня чрезвычайно важное дело.
Он рассеянно-небрежно взмахнул рукой:
– Может быть, за чаем.
Она устремила на него укоризненный взгляд своих огромных зеленовато-серых глаз:
– Мы должны остаться вдвоем.
– Вдвоем, конечно, – согласился он после секундной паузы. – Нам надо будет поговорить. Скоро.
– Как можно скорее.
– Скоро. Я обещаю.
У Элизабет упало сердце. Она вспомнила множество других обещаний, которые он ей давал в прошлом и которые так и остались невыполненными.
«Обещаю, что в день, когда тебе исполнится семь лет, ты получишь в подарок белого пони».
«Обещаю, что ты поедешь со мной в Лондон, когда я в следующий раз соберусь туда».
«Обещаю, что в этом году приеду на Рождество домой», «Обещаю, что в этот раз я не уеду, не попрощавшись».
Обещаю…
Обещаю…
Обещаю…
Элизабет больше не верила обещаниям. Она уже много лет им не верила.
Чьи-либо безответственные обещания разбивают вам сердце.
Глядя на ночную пустыню, молодая француженка тихо говорила своему возлюбленному:
– Знаешь, дорогой, скоро я обо всем расскажу миледи. Мы с ней уже много лет вместе, не расстаемся. Я не просто ее служанка – я ее подруга, и она мне доверяет.
Молодой человек крепко прижимал к себе мадемуазель и горячо шептал ей на ухо (он свободно говорил на нескольких языках):
– Я тебя люблю! Я тебя обожаю! Я хочу на тебе жениться. Мы должны уехать как можно быстрее, пока еще не поздно. Корабль отплывает в Александрию в конце недели. К весне мы уже были бы дома.
Она мечтательно вздохнула:
– Весна в Марселе!
– На извилистой улочке у моря у нас будет свой магазин и квартирка над ним. У нас будет возможность всю оставшуюся жизнь жить так, как мы хотим.
– Да, конечно, конечно! – тихо воскликнула она.
– Когда-нибудь у нас будут дети.
– Дети! – радостно повторила она.
– Я люблю тебя, cherie.
– А я люблю тебя, – ответила она. – Я скоро скажу миледи. Обещаю.
– Уверяю вас, мой муж ничего о нас не знает, – промурлыкала женщина многообещающим тоном, бесшумно скользя в темноте к его распахнутой постели.
Она уже была полураздета – двигаясь по спальне, возбуждающе скидывала с себя одежду. Мужчину действительно возбудил вид ее полуобнаженного тела.
Его серые глаза были прикованы к ее высокой упругой груди, пока женщина распускала шнуровку корсета. Его взгляд скользил по длинным и стройным ногам, когда она медленно и маняще сворачивала бледно-розовые шелковые чулки, которые вскоре полетели в сторону. Он задержал взгляд на округлой попке, когда она повернулась к нему спиной, чтобы избавиться от кружевных панталон.
Она повернулась к нему спиной не из застенчивости (они оба прекрасно это понимали), а для того, чтобы продемонстрировать ему еще одну часть ее точеной фигуры.
А потом женщина встала перед ним во всей своей красе, обнаженная, и подняла руки над головой.
– Ты – тщеславная кошечка, Амелия, – хрипловато рассмеялся ее возлюбленный.
Она не собиралась этого отрицать:
– Да, это правда.
Красивый мужчина перевернулся на бок и приподнялся, упираясь локтем в гору подушек.
– Однако я отнюдь не уверен в том, что твой муж ни о чем не подозревает.
Она подошла к кровати, где лежал мужчина, и наклонилась над ним так, чтобы ее соски скользнули по его обнаженной груди. При этом они маняще набухли.
– Хилберт стареет. И он глуп.
– Либо глуп, либо очень хитер. – Мужчина притянул ее к себе и с наслаждением провел рукой по всей спине. Поцеловав голое плечо, он добавил: – Хотел бы я это знать наверное.
Она прижалась губами к его губам. Ее язычок быстро высовывался и прятался обратно – будто кошечка лакала сливки.
– Обещаю, Хилберт ни о чем не узнает. И еще обещаю тебе: он сделает все, о чем я его попрошу.
Его белоснежные зубы обнажились в сардонической улыбке.
– Ты сучка, Амелия.
– А ты, Андре, подонок.
Граф рассмеялся.
– Возможно, именно поэтому мы так подходим друг другу. – Его голос звучал тихо и обещал наслаждение.
Ее ловкие руки нашли его плоть и начали творить с ней свое волшебство.
– Думаю, не только поэтому, – проворковала она, когда ее возлюбленный не сдержал стона удовольствия.
Глава 17
– Папа, я настаиваю, чтобы мы поговорили наедине, – заявила Элизабет отцу чуть ли не в десятый раз за неделю ее пребывания в Луксоре.
Не отрывая взгляда от черепка древнего кувшина, отец ответил, как всегда, неопределенно:
– Обещаю, что мы скоро поговорим.
Элизабет уперла руки в бока и решила не уходить из лачуги, которая служила лорду Стенхоупу чем-то вроде рабочего кабинета.
– Сейчас, папа! Мы должны поговорить здесь и сейчас.
Ей удалось наконец добиться его внимания.
Он осторожно положил на стол осколок кувшина, снял очки (как он мог что-то видеть сквозь толстый слой мельчайшей красной пыли, которая покрывала стекла?) и посмотрел прямо на дочь. Не в первый раз Элизабет подумала о том, каким усталым выглядит отец.
– Хорошо, – согласился он без всякого энтузиазма, – давай поговорим.
– Наедине.
Граф что-то быстро сказал на местном диалекте рабочим, копошившимся возле корзин, наполненных разными черепками. Рабочие закивали и поспешно вышли из хижины.
– Ты своего добилась, дочь. Мы одни. – Он устало потер близорукие глаза. – Видимо, ты хочешь говорить о твоей матери, или о Франклине, или, может быть, о Каролине…
Элизабет не хотелось выказывать неуважения, но, несмотря на свои благие намерения, она не выдержала.
– Они – ваша семья, папа. Неужели вам не важно, что с ними происходит? Неужели вам не хочется знать, здоровы ли они, счастливы ли и вообще живы ли? Неужели они ровно ничего для вас не значат?
У графа хватило совести смутиться:
– Конечно, значат.
Ей хотелось спросить: «Что они могут для тебя значить, папа? Ты уже много лет никого из них не видел. Ты даже не потрудился приехать, когда умерла Анни!».
– Вы ни слова не сказали об Анни…
Элизабет замолчала, изумившись тому, сколько горечи прозвучало в ее словах.
Лорд Стенхоуп на минуту понурил голову.
– Я не знал, что сказать.
– Вы могли бы спросить, не страдала ли она перед концом. Вы могли бы сказать мне, что молились о том, чтобы она тихо скончалась во сне. – Ее голос смягчился. – Вы могли бы пролить хоть слезинку, хоть одну слезинку и погоревать о том, что такой нежный ангел, каким была наша Анни, покинул землю.
– Я боялся, – устало проговорил он.
– Боялись? Почему?
Он вытащил из кармана замызганный носовой платок с монограммой и безуспешно попытался протереть им стекла очков. Элизабет узнала платок: он был одним из нескольких, которые она подарила отцу на Рождество много лет назад, только теперь песок, пот и глина придали ему бурый цвет.
– Наверное… – он отчаялся привести очки в порядок, – потому что не хотел слышать ответы.
Элизабет вдруг захотелось плакать. В одно мгновение они с отцом поменялись местами. Она стала родительницей, а он – малым ребенком. Ее отношение к отцу уже никогда не будет прежним.
Ее голос был полон слез:
– Ох, папа, вам ведь пятьдесят семь! Сколько же вы еще сможете убегать от жизни?
– Я не убегаю от жизни вообще. Только от той, которую я знал в Англии.
Этот ответ по крайней мере был честным.
Элизабет вздохнула и рассеянно взяла крышку древнего кувшина, лежавшую на столе. Внимательно рассмотрев ее, она, едва шевеля губами, произнесла:
– Дуамутеф.
Лорд Стенхоуп мгновенно насторожился:
– Что ты сказала?
Она подняла голову:
– Дуамутеф.
Отец сощурил глаза:
– Ты разобрала? Что тебе известно о Дуамутефе?
Она пожала плечами:
– Он был одним из четырех сыновей бога Гора. Во время древнего процесса мумифицирования сердце и почки возвращали обратно в тело умершего, а остальные внутренние органы помещали в сосуды, на крышках которых были изображения сыновей Гора: под крышкой с головой сокола хранились кишки, с головой человека – печень, с головой шакала – легкие, а с головой павиана (это Дуамутеф) – желудок.
Впервые с момента ее приезда в Луксор в глазах отца вспыхнул интерес.
– Ты читала мои книги.
– Да.
Он сдержанно заметил:
– Я удивлен, что графиня это разрешила.
Элизабет ответила не сразу. Лицо у нее порозовело, и она начала ковырять земляной пол носком туфельки.
– Ну… Надеюсь, матушка не знала, что именно я читаю.
Ее отец ухмыльнулся и внезапно помолодел лет на двадцать.
– Ты ей не призналась, да?
Элизабет кивнула:
– Да.
Лорду Стенхоупу трудно было поверить, что все осталось в тайне. Он недоверчиво спросил дочь:
– И она даже не заподозрила?
– Нет.
– И по-прежнему ничего не знает?
– Думаю, нет.
Он громко расхохотался. Это был чудесный, юный смех.
– Поверь мне, если бы она догадалась, что ты хоть чуть-чуть интересуешься Египтом, она вопила бы с крыши самого Стенхоуп-Холла. – Тут граф закашлялся. – В переносном смысле, конечно: ведь графиня никогда не вопит.
Элизабет сжала губы и, помолчав, серьезно проговорила:
– Вы должны меня понять, папа. Мне было очень неприятно обманывать матушку. Правда. Но только мне однажды попалась книга Бельцони, и я начала ее читать и никак не могла остановиться…
– Я твою тайну не выдам, – пообещал отец, посмеиваясь и качая головой.
Элизабет вздохнула.
– Я хотела поговорить с вами наедине не для того, чтобы обсуждать матушку или мои занятия египтологией – или по крайней мере только косвенно. Дело совершенно в другом. Мне нужно поговорить с вами, – тут она понизила голос до доверительного шепота, – о Мернептоне Сети.
Он все еще улыбался:
– О Мернептоне Сети?
– Да, о Мернептоне Сети.
Граф вытер слезы, вызванные долгим смехом.
– О моем Мернептоне Сети?
– Да, о вашем Мернептоне Сети, если вы настаиваете на том, чтобы назвать его именно так.
Почему отец ее не слушает?
Его глаза искрились смехом.
– Ты и о нем читала?
– Он был фараоном конца девятнадцатой династии и, как считается, правил с 1201 по 1192 год до Рождества Христова. Он был мужем прекрасной Нефертери, получившей имя в честь жены великого Рамсеса. У них было четверо детей, а потом она умерла от лихорадки. Сети оплакивал ее до конца своей жизни, отказываясь взять новую жену, – на память прочитала Элизабет.
Лорд Стенхоуп одобрительно кивал седой головой:
– Ты всегда была умницей. Самая сообразительная и способная из всех моих детей. – Однако он тут же добавил: – Хотя если вспомнить Франклина, Каролину и даже милую бедняжку Анни, это не покажется очень высокой похвалой. – С этими словами он нацепил оставшиеся пыльными очки на нос. – Прекрасно, Элизабет. Великолепно.
– Папа…
Он посмотрел на нее поверх стальной оправы очков, а потом устремил взгляд на противоположную стену, где находилось единственное крошечное окошко его «кабинета». В него можно было увидеть только уходящие до самого горизонта бесконечные коричневые пески пустыни.
– Да, я до сих пор очень живо помню, как ты стояла в классной комнате Стенхоуп-Холла, натянутая как струна, и перечисляла всех монархов, которые правили в Британии, начиная с Этельреда и кончая Викторией. Ты говорила с такой же уверенностью и точностью.
– Папа…
– Я горжусь тобой, малышка Лиззи.
– Я больше не малышка Лиззи, – бросила она ему, испытывая чувство полного бессилия.
– Да, это так, конечно. Ты теперь совсем взрослая.
Элизабет справилась с раздражением.
– Папа, мне нужно поговорить с вами о Мернептоне Сети.
На секунду он опешил.
– Да, милая? Мне казалось, что ты уже это сделала.
Слезы подступили к глазам Элизабет, однако она не желала сдаваться. Дело было слишком важным. На этот раз многое зависело от ее упорства.
Она попробовала другой подход:
– Вы ведь уже тридцать лет ищете захоронение Сети, не правда ли?
Усталые глаза графа снова вспыхнули.
– Да, и на этот раз я уверен, что мы ищем там, где надо. Керамические черепки, которые мы находим, относятся именно к этому периоду, как и осколки камня. Если мы начнем копать в нужном месте, то наверняка натолкнемся на стелу и вход в гробницу Мернептона Сети. Я знаю, что мы близко. Я это нутром чую. – Он увлекся и забыл о ее присутствии. – В Долине царей так много трещин, но он здесь. Я знаю, что он здесь. Я почти что ощущаю его присутствие.
У Элизабет не было выбора.
Она расправила плечи, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
– Папа, я полагаю, что вы ищете не там, где надо.
Лорд Стенхоуп медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза:
– Что ты сказала, Лиззи?
Она с трудом проглотила подступивший к горлу ком и повторила:
– Полагаю, вы ищете гробницу Сети не там, где надо.
Поначалу ее отец просто опешил. Ей даже показалось, что он вот-вот расхохочется. Но он не засмеялся. Когда он заговорил снова, она услышала в его голосе изумление, смешанное с гневом:
– Ты – девчонка, ты только-только выросла. Что ты знаешь о таких вещах?
Элизабет хотелось ответить ему, что о таких вещах она знает очень много. Проблема, естественно, заключалась в том, как убедить отца в своей правоте. Как и большинство мужчин, он был упрям.
– Я читала и изучала…
Он резко оборвал ее объяснения.
– Читала и изучала! – презрительно бросил он пронзительным голосом. – Я всю жизнь провел в пустыне! И позволь тебе сказать, что опыт – это самое главное.
Он буквально пыхтел от возмущения.
– Я не хотела вас обидеть, папа.
Лорд Стенхоуп не обратил внимания на ее попытку извиниться.
– Ты молодая девица, получившая небольшие знания. А небольшие знания бывают опасными.
– Я с этим согласна, но…
Отец поднял руку и покровительственно погладил Элизабет по голове, хотя она была не ниже его ростом.
– Не забивай свою хорошенькую головку вещами, которые больше подходят зрелым мужам и ученым.
Элизабет ушам своим не верила. Боже правый – и ее отец туда же! Она так надеялась, что он будет не таким, как остальные. Она была в этом так уверена!
– Но, папа…
– Ты сама это сказала, дочь. Тебе почти восемнадцать, ты взрослая женщина. Пора тебе подумать о замужестве.
– О замужестве?
Он был неумолим.
– Каролина в восемнадцать уже была замужем, как и твои мать и бабка. Право, для молодой женщины это самое лучшее. Подальше от неприятностей…
– Подальше от неприятностей?
От изумления у нее широко открылся рот.
Граф уже окончательно пришел в себя и глубокомысленно рассуждал:
– Мужчина, естественно, должен быть гораздо старше и опытнее.
Она все еще не могла закрыть рот.
– Ты девушка с характером, и воля у тебя сильная. Для женщины это ни к чему, но что теперь поделаешь. Да, в наши дни многие девицы этим грешат. Тебя просто должен взять в руки подходящий мужчина.
Элизабет наконец опомнилась и закрыла рот, А потом снова открыла, чтобы переспросить:
– Подходящий мужчина?
Ее отец вдруг увлекся этой мыслью.
– У меня здесь, в Египте, есть знакомые, да и в Англии их тоже немало. Я не сомневаюсь, что смогу подобрать тебе в мужья подходящего джентльмена.
«О чем это он говорит?» – думала Элизабет.
– Подходящего джентльмена?
– Возможно, сына какого-нибудь графа.
Она с болью вспомнила свои слова, адресованные Джонатану Уику в первую ночь на борту «Звезды Египта»: «Для меня невыносима мысль о будущем. Я должна выйти замуж за сына какого-нибудь графа, родить ему наследника и еще сына про запас. А потом буду беззаботно менять любовников, как делают другие дамы из круга Мальборо-Хаус».
Чувствуя, как ее охватывает отчаяние, Элизабет сделала еще одну попытку:
– Папа, я не хочу сейчас выходить замуж. Я хочу остаться с вами в Египте и помочь вам в поисках гробницы Мернептона Сети.
– Это невозможно.
Отчаяние подступало все ближе.
– Невозможно? Почему?
– Потому что Египет – неподходящее место для англичанки, – ответил он сухо и решительно.
Элизабет показалось, что она очутилась в кошмарном сне, только на этот раз проснуться будет невозможно.
– Тогда почему вы вообще за мной послали?
Лорд Стенхоуп наморщил лоб и пробормотал себе под нос:
– А я за тобой посылал? Как странно, совершенно не помню, чтобы я…
– Вы написали матушке прошлым летом.
Он нахмурился еще сильнее:
– Неужели? Прошлым летом? Ты уверена?
Элизабет сжала побелевшие губы.
– Конечно, уверена. Вы попросили, чтобы полковник и миссис Уинтерз взяли на себя труд сопровождать меня, поскольку они гостили в Англии и собирались вернуться в Египет, – напомнила она отцу.
Тот равнодушно пожал плечами.
– Тогда, значит, я это сделал.
– Ох, папа! – тихо вскрикнула она.
Граф поправил сползшие с переносицы очки.
– Я слишком много времени потратил на разговоры о твоем замужестве, Лиззи. Мне надо вернуться к работе. У меня немало важных дел. Видишь ли, я вот-вот найду гробницу Мернептона Сети.
Элизабет была подавлена. Она побрела к двери, там все-таки обернулась, чтобы посмотреть на незнакомца, который был ее отцом.
В ее голове снова зазвучали пророческие слова Джека: «Поднимаясь вверх по Нилу, который мы зовем Рекой жизни, будьте осторожны, леди Элизабет. Возможно, вы найдете больше того, чем вам хотелось бы».
Она закрыла за собой дверь и отправилась на поиски единственного мужчины, который никогда ей не лгал.
Не отрывая взгляда от черепка древнего кувшина, отец ответил, как всегда, неопределенно:
– Обещаю, что мы скоро поговорим.
Элизабет уперла руки в бока и решила не уходить из лачуги, которая служила лорду Стенхоупу чем-то вроде рабочего кабинета.
– Сейчас, папа! Мы должны поговорить здесь и сейчас.
Ей удалось наконец добиться его внимания.
Он осторожно положил на стол осколок кувшина, снял очки (как он мог что-то видеть сквозь толстый слой мельчайшей красной пыли, которая покрывала стекла?) и посмотрел прямо на дочь. Не в первый раз Элизабет подумала о том, каким усталым выглядит отец.
– Хорошо, – согласился он без всякого энтузиазма, – давай поговорим.
– Наедине.
Граф что-то быстро сказал на местном диалекте рабочим, копошившимся возле корзин, наполненных разными черепками. Рабочие закивали и поспешно вышли из хижины.
– Ты своего добилась, дочь. Мы одни. – Он устало потер близорукие глаза. – Видимо, ты хочешь говорить о твоей матери, или о Франклине, или, может быть, о Каролине…
Элизабет не хотелось выказывать неуважения, но, несмотря на свои благие намерения, она не выдержала.
– Они – ваша семья, папа. Неужели вам не важно, что с ними происходит? Неужели вам не хочется знать, здоровы ли они, счастливы ли и вообще живы ли? Неужели они ровно ничего для вас не значат?
У графа хватило совести смутиться:
– Конечно, значат.
Ей хотелось спросить: «Что они могут для тебя значить, папа? Ты уже много лет никого из них не видел. Ты даже не потрудился приехать, когда умерла Анни!».
– Вы ни слова не сказали об Анни…
Элизабет замолчала, изумившись тому, сколько горечи прозвучало в ее словах.
Лорд Стенхоуп на минуту понурил голову.
– Я не знал, что сказать.
– Вы могли бы спросить, не страдала ли она перед концом. Вы могли бы сказать мне, что молились о том, чтобы она тихо скончалась во сне. – Ее голос смягчился. – Вы могли бы пролить хоть слезинку, хоть одну слезинку и погоревать о том, что такой нежный ангел, каким была наша Анни, покинул землю.
– Я боялся, – устало проговорил он.
– Боялись? Почему?
Он вытащил из кармана замызганный носовой платок с монограммой и безуспешно попытался протереть им стекла очков. Элизабет узнала платок: он был одним из нескольких, которые она подарила отцу на Рождество много лет назад, только теперь песок, пот и глина придали ему бурый цвет.
– Наверное… – он отчаялся привести очки в порядок, – потому что не хотел слышать ответы.
Элизабет вдруг захотелось плакать. В одно мгновение они с отцом поменялись местами. Она стала родительницей, а он – малым ребенком. Ее отношение к отцу уже никогда не будет прежним.
Ее голос был полон слез:
– Ох, папа, вам ведь пятьдесят семь! Сколько же вы еще сможете убегать от жизни?
– Я не убегаю от жизни вообще. Только от той, которую я знал в Англии.
Этот ответ по крайней мере был честным.
Элизабет вздохнула и рассеянно взяла крышку древнего кувшина, лежавшую на столе. Внимательно рассмотрев ее, она, едва шевеля губами, произнесла:
– Дуамутеф.
Лорд Стенхоуп мгновенно насторожился:
– Что ты сказала?
Она подняла голову:
– Дуамутеф.
Отец сощурил глаза:
– Ты разобрала? Что тебе известно о Дуамутефе?
Она пожала плечами:
– Он был одним из четырех сыновей бога Гора. Во время древнего процесса мумифицирования сердце и почки возвращали обратно в тело умершего, а остальные внутренние органы помещали в сосуды, на крышках которых были изображения сыновей Гора: под крышкой с головой сокола хранились кишки, с головой человека – печень, с головой шакала – легкие, а с головой павиана (это Дуамутеф) – желудок.
Впервые с момента ее приезда в Луксор в глазах отца вспыхнул интерес.
– Ты читала мои книги.
– Да.
Он сдержанно заметил:
– Я удивлен, что графиня это разрешила.
Элизабет ответила не сразу. Лицо у нее порозовело, и она начала ковырять земляной пол носком туфельки.
– Ну… Надеюсь, матушка не знала, что именно я читаю.
Ее отец ухмыльнулся и внезапно помолодел лет на двадцать.
– Ты ей не призналась, да?
Элизабет кивнула:
– Да.
Лорду Стенхоупу трудно было поверить, что все осталось в тайне. Он недоверчиво спросил дочь:
– И она даже не заподозрила?
– Нет.
– И по-прежнему ничего не знает?
– Думаю, нет.
Он громко расхохотался. Это был чудесный, юный смех.
– Поверь мне, если бы она догадалась, что ты хоть чуть-чуть интересуешься Египтом, она вопила бы с крыши самого Стенхоуп-Холла. – Тут граф закашлялся. – В переносном смысле, конечно: ведь графиня никогда не вопит.
Элизабет сжала губы и, помолчав, серьезно проговорила:
– Вы должны меня понять, папа. Мне было очень неприятно обманывать матушку. Правда. Но только мне однажды попалась книга Бельцони, и я начала ее читать и никак не могла остановиться…
– Я твою тайну не выдам, – пообещал отец, посмеиваясь и качая головой.
Элизабет вздохнула.
– Я хотела поговорить с вами наедине не для того, чтобы обсуждать матушку или мои занятия египтологией – или по крайней мере только косвенно. Дело совершенно в другом. Мне нужно поговорить с вами, – тут она понизила голос до доверительного шепота, – о Мернептоне Сети.
Он все еще улыбался:
– О Мернептоне Сети?
– Да, о Мернептоне Сети.
Граф вытер слезы, вызванные долгим смехом.
– О моем Мернептоне Сети?
– Да, о вашем Мернептоне Сети, если вы настаиваете на том, чтобы назвать его именно так.
Почему отец ее не слушает?
Его глаза искрились смехом.
– Ты и о нем читала?
– Он был фараоном конца девятнадцатой династии и, как считается, правил с 1201 по 1192 год до Рождества Христова. Он был мужем прекрасной Нефертери, получившей имя в честь жены великого Рамсеса. У них было четверо детей, а потом она умерла от лихорадки. Сети оплакивал ее до конца своей жизни, отказываясь взять новую жену, – на память прочитала Элизабет.
Лорд Стенхоуп одобрительно кивал седой головой:
– Ты всегда была умницей. Самая сообразительная и способная из всех моих детей. – Однако он тут же добавил: – Хотя если вспомнить Франклина, Каролину и даже милую бедняжку Анни, это не покажется очень высокой похвалой. – С этими словами он нацепил оставшиеся пыльными очки на нос. – Прекрасно, Элизабет. Великолепно.
– Папа…
Он посмотрел на нее поверх стальной оправы очков, а потом устремил взгляд на противоположную стену, где находилось единственное крошечное окошко его «кабинета». В него можно было увидеть только уходящие до самого горизонта бесконечные коричневые пески пустыни.
– Да, я до сих пор очень живо помню, как ты стояла в классной комнате Стенхоуп-Холла, натянутая как струна, и перечисляла всех монархов, которые правили в Британии, начиная с Этельреда и кончая Викторией. Ты говорила с такой же уверенностью и точностью.
– Папа…
– Я горжусь тобой, малышка Лиззи.
– Я больше не малышка Лиззи, – бросила она ему, испытывая чувство полного бессилия.
– Да, это так, конечно. Ты теперь совсем взрослая.
Элизабет справилась с раздражением.
– Папа, мне нужно поговорить с вами о Мернептоне Сети.
На секунду он опешил.
– Да, милая? Мне казалось, что ты уже это сделала.
Слезы подступили к глазам Элизабет, однако она не желала сдаваться. Дело было слишком важным. На этот раз многое зависело от ее упорства.
Она попробовала другой подход:
– Вы ведь уже тридцать лет ищете захоронение Сети, не правда ли?
Усталые глаза графа снова вспыхнули.
– Да, и на этот раз я уверен, что мы ищем там, где надо. Керамические черепки, которые мы находим, относятся именно к этому периоду, как и осколки камня. Если мы начнем копать в нужном месте, то наверняка натолкнемся на стелу и вход в гробницу Мернептона Сети. Я знаю, что мы близко. Я это нутром чую. – Он увлекся и забыл о ее присутствии. – В Долине царей так много трещин, но он здесь. Я знаю, что он здесь. Я почти что ощущаю его присутствие.
У Элизабет не было выбора.
Она расправила плечи, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
– Папа, я полагаю, что вы ищете не там, где надо.
Лорд Стенхоуп медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза:
– Что ты сказала, Лиззи?
Она с трудом проглотила подступивший к горлу ком и повторила:
– Полагаю, вы ищете гробницу Сети не там, где надо.
Поначалу ее отец просто опешил. Ей даже показалось, что он вот-вот расхохочется. Но он не засмеялся. Когда он заговорил снова, она услышала в его голосе изумление, смешанное с гневом:
– Ты – девчонка, ты только-только выросла. Что ты знаешь о таких вещах?
Элизабет хотелось ответить ему, что о таких вещах она знает очень много. Проблема, естественно, заключалась в том, как убедить отца в своей правоте. Как и большинство мужчин, он был упрям.
– Я читала и изучала…
Он резко оборвал ее объяснения.
– Читала и изучала! – презрительно бросил он пронзительным голосом. – Я всю жизнь провел в пустыне! И позволь тебе сказать, что опыт – это самое главное.
Он буквально пыхтел от возмущения.
– Я не хотела вас обидеть, папа.
Лорд Стенхоуп не обратил внимания на ее попытку извиниться.
– Ты молодая девица, получившая небольшие знания. А небольшие знания бывают опасными.
– Я с этим согласна, но…
Отец поднял руку и покровительственно погладил Элизабет по голове, хотя она была не ниже его ростом.
– Не забивай свою хорошенькую головку вещами, которые больше подходят зрелым мужам и ученым.
Элизабет ушам своим не верила. Боже правый – и ее отец туда же! Она так надеялась, что он будет не таким, как остальные. Она была в этом так уверена!
– Но, папа…
– Ты сама это сказала, дочь. Тебе почти восемнадцать, ты взрослая женщина. Пора тебе подумать о замужестве.
– О замужестве?
Он был неумолим.
– Каролина в восемнадцать уже была замужем, как и твои мать и бабка. Право, для молодой женщины это самое лучшее. Подальше от неприятностей…
– Подальше от неприятностей?
От изумления у нее широко открылся рот.
Граф уже окончательно пришел в себя и глубокомысленно рассуждал:
– Мужчина, естественно, должен быть гораздо старше и опытнее.
Она все еще не могла закрыть рот.
– Ты девушка с характером, и воля у тебя сильная. Для женщины это ни к чему, но что теперь поделаешь. Да, в наши дни многие девицы этим грешат. Тебя просто должен взять в руки подходящий мужчина.
Элизабет наконец опомнилась и закрыла рот, А потом снова открыла, чтобы переспросить:
– Подходящий мужчина?
Ее отец вдруг увлекся этой мыслью.
– У меня здесь, в Египте, есть знакомые, да и в Англии их тоже немало. Я не сомневаюсь, что смогу подобрать тебе в мужья подходящего джентльмена.
«О чем это он говорит?» – думала Элизабет.
– Подходящего джентльмена?
– Возможно, сына какого-нибудь графа.
Она с болью вспомнила свои слова, адресованные Джонатану Уику в первую ночь на борту «Звезды Египта»: «Для меня невыносима мысль о будущем. Я должна выйти замуж за сына какого-нибудь графа, родить ему наследника и еще сына про запас. А потом буду беззаботно менять любовников, как делают другие дамы из круга Мальборо-Хаус».
Чувствуя, как ее охватывает отчаяние, Элизабет сделала еще одну попытку:
– Папа, я не хочу сейчас выходить замуж. Я хочу остаться с вами в Египте и помочь вам в поисках гробницы Мернептона Сети.
– Это невозможно.
Отчаяние подступало все ближе.
– Невозможно? Почему?
– Потому что Египет – неподходящее место для англичанки, – ответил он сухо и решительно.
Элизабет показалось, что она очутилась в кошмарном сне, только на этот раз проснуться будет невозможно.
– Тогда почему вы вообще за мной послали?
Лорд Стенхоуп наморщил лоб и пробормотал себе под нос:
– А я за тобой посылал? Как странно, совершенно не помню, чтобы я…
– Вы написали матушке прошлым летом.
Он нахмурился еще сильнее:
– Неужели? Прошлым летом? Ты уверена?
Элизабет сжала побелевшие губы.
– Конечно, уверена. Вы попросили, чтобы полковник и миссис Уинтерз взяли на себя труд сопровождать меня, поскольку они гостили в Англии и собирались вернуться в Египет, – напомнила она отцу.
Тот равнодушно пожал плечами.
– Тогда, значит, я это сделал.
– Ох, папа! – тихо вскрикнула она.
Граф поправил сползшие с переносицы очки.
– Я слишком много времени потратил на разговоры о твоем замужестве, Лиззи. Мне надо вернуться к работе. У меня немало важных дел. Видишь ли, я вот-вот найду гробницу Мернептона Сети.
Элизабет была подавлена. Она побрела к двери, там все-таки обернулась, чтобы посмотреть на незнакомца, который был ее отцом.
В ее голове снова зазвучали пророческие слова Джека: «Поднимаясь вверх по Нилу, который мы зовем Рекой жизни, будьте осторожны, леди Элизабет. Возможно, вы найдете больше того, чем вам хотелось бы».
Она закрыла за собой дверь и отправилась на поиски единственного мужчины, который никогда ей не лгал.
Глава 18
Сейчас он ей бессовестно солжет.
– Откровенно говоря, нет, я больше не думал о нашей помолвке, – заявил Джек.
Явно расстроившись, Элизабет нервно крутила блюдце под чашкой с уже остывшим чаем.
– Понимаю. Наверное, вполне естественно, что вы этого не делали, милорд. Конечно, я больше не стану об этом говорить.
Джек откинулся на угол совершенно нелепой кушетки, обтянутой пестрой тканью с турецкими огурцами, которая занимала центральное место в гостиной отведенного ему дома, и насмешливо выгнул темную бровь.
– Вы пытаетесь сообщить мне, что передумали, миледи?
– Ну… – Элизабет замолчала, то ли размышляя, то ли потому, что ей просто не хватило дыхания, – можно сказать и так.
– Можно и так?
Он не мог скрыть, насколько его забавляет этот разговор. Леди было явно неловко. И столь же явно было то, что ей что-то не дает покоя. Ему очень хотелось узнать, что именно.
Элизабет наконец посмотрела ему прямо в глаза, и он не увидел в них ни тени веселья.
Что бы ни толкнуло ее на этот разговор, причина была весьма серьезной.
– Я оказалась в очень непростой ситуации, милорд, – сказала она.
– Вот как?
Она кивнула.
Он молча ждал продолжения.
Казалось, Элизабет с трудом подбирает слова.
– Я хотела бы заключить с вами договор.
Дело с каждой минутой казалось все более интересным.
– Договор?
Она опять немного поколебалась.
– Если хотите, сделку.
Черный Джек невольно заинтересовался и, не выдержав, поторопил ее:
– Продолжайте же, миледи.
– Я соглашусь поделиться с вами некими ценными сведениями, а взамен вы предоставите мне защиту, – предложила ему Элизабет очень решительно и деловито.
Джек насторожился:
– Защиту? С тобой снова что-то случилось? Кто-то еще вламывался в твое жилище, Элизабет? Почему ты сразу же мне об этом не сказала?
Она поспешила успокоить его: дело было совсем не в этом.
– Тут опасность другого характера, милорд.
Он сощурил свои яркие глаза:
– И что же это за опасность, миледи?
После недолгого молчания она призналась:
– Если не будет нашей помолвки, милорд, то очень скоро моим мужем станет какой-нибудь джентльмен, которого я совершенно не знаю.
Это ему ужасно не понравилось.
– Почему вдруг?
Она вздохнула:
– Папе пришло в голову, что меня следует выдать замуж.
– Ну, не столь редкое убеждение для отца восемнадцатилетней дочери, – бросил Джек с напускным хладнокровием.
– Боюсь, что это не самое страшное. – В глазах Элизабет отражалась искренняя тревога. – В папе чувствуется что-то странное.
– Странное?
– Он не вполне здоров, – проговорила она дрожащим голосом.
– Мне и самому он показался очень усталым, – согласился Джек, поглаживая подбородок.
– Я не это здоровье имела в виду.
Глаза Элизабет вдруг наполнились слезами. Она стала искать в ридикюле платок, но не нашла.
Джек сунул руку в карман сюртука и достал свой платок с изящной монограммой:
– Держи.
– Спасибо, – сказала она, вытирая влажные от слез щеки.
Черный Джек не выносил женских слез. Это было так… неаккуратно. И выглядели женщины потом чертовски непривлекательно. Однако Элизабет Гест слезы сделали еще красивее. И он поймал себя на том, что ему хочется обнять ее за плечи и успокоить. Странно. В высшей степени непонятно.
Джек постарался спросить как можно естественнее:
– А что именно ты имела в виду, говоря, что твой отец нездоров?
Элизабет нервно теребила его платок.
– Иногда, когда я говорю с папой, он кажется совершенно нормальным и говорит вполне разумно. А бывают минуты… – Тут по ее щекам снова потекли слезы —…как сегодня днем… Мне казалось, что он сошел с ума.
Джек взял из ее дрожащей руки чайную чашку и поставил на столик рядом с кушеткой.
– Мне представляется, что сейчас уместно выпить рюмку бренди – в чисто медицинских целях.
Он отошел к буфету, налил щедрую порцию янтарной жидкости и вложил рюмку в руку Элизабет. Та сделала несколько крохотных глотков и закашлялась.
– А вы не будете? – спросила она, глядя на него глазами, полными слез.
Черный Джек не хотел признаться ей, что после того утра на борту «Звезды Египта», когда они с Андре Полонски топили свои горести в вине, его тошнило от одной только мысли об алкоголе.
– Может быть, потом. Сейчас я хочу, чтобы ты подробнее рассказала мне о лорде Стенхоупе.
Элизабет сделала еще глоток бренди, предложенного Джеком в лечебных целях, и чуть слышно проговорила:
– Помните, я говорила вам, что дала себе слово?
Как он мог забыть ту ночь, когда они были вместе в гробнице Исиды.
– Помню.
– Я не могла сказать вам всю правду, почему кто-то мог обыскивать мою спальню. Я хотела сначала обсудить это с отцом.
– И вы это обсудили?
– Я… пыталась, – прошептала она.
Джек замер, положив руку на спинку кушетки.
– И что случилось?
– Он мне не поверил, – сказала она.
Голос у Элизабет так сильно дрожал, что Джек едва смог разобрать ее слова. Он не сомневался в том, что там произошло нечто большее.
– Твой отец тебе не поверил?
– Ах, Джек, папа даже не дал мне возможности все ему объяснить. Он отмахнулся от меня, как от ребенка, который только-только закончил учебу. Он сказал, чтобы я оставила важные дела джентльменам и ученым и не забивала голову такими вещами. – Она смахнула со щек слезы. – Сказал, что выдаст меня за сына какого-то графа и это избавит меня от неприятностей.
– Откровенно говоря, нет, я больше не думал о нашей помолвке, – заявил Джек.
Явно расстроившись, Элизабет нервно крутила блюдце под чашкой с уже остывшим чаем.
– Понимаю. Наверное, вполне естественно, что вы этого не делали, милорд. Конечно, я больше не стану об этом говорить.
Джек откинулся на угол совершенно нелепой кушетки, обтянутой пестрой тканью с турецкими огурцами, которая занимала центральное место в гостиной отведенного ему дома, и насмешливо выгнул темную бровь.
– Вы пытаетесь сообщить мне, что передумали, миледи?
– Ну… – Элизабет замолчала, то ли размышляя, то ли потому, что ей просто не хватило дыхания, – можно сказать и так.
– Можно и так?
Он не мог скрыть, насколько его забавляет этот разговор. Леди было явно неловко. И столь же явно было то, что ей что-то не дает покоя. Ему очень хотелось узнать, что именно.
Элизабет наконец посмотрела ему прямо в глаза, и он не увидел в них ни тени веселья.
Что бы ни толкнуло ее на этот разговор, причина была весьма серьезной.
– Я оказалась в очень непростой ситуации, милорд, – сказала она.
– Вот как?
Она кивнула.
Он молча ждал продолжения.
Казалось, Элизабет с трудом подбирает слова.
– Я хотела бы заключить с вами договор.
Дело с каждой минутой казалось все более интересным.
– Договор?
Она опять немного поколебалась.
– Если хотите, сделку.
Черный Джек невольно заинтересовался и, не выдержав, поторопил ее:
– Продолжайте же, миледи.
– Я соглашусь поделиться с вами некими ценными сведениями, а взамен вы предоставите мне защиту, – предложила ему Элизабет очень решительно и деловито.
Джек насторожился:
– Защиту? С тобой снова что-то случилось? Кто-то еще вламывался в твое жилище, Элизабет? Почему ты сразу же мне об этом не сказала?
Она поспешила успокоить его: дело было совсем не в этом.
– Тут опасность другого характера, милорд.
Он сощурил свои яркие глаза:
– И что же это за опасность, миледи?
После недолгого молчания она призналась:
– Если не будет нашей помолвки, милорд, то очень скоро моим мужем станет какой-нибудь джентльмен, которого я совершенно не знаю.
Это ему ужасно не понравилось.
– Почему вдруг?
Она вздохнула:
– Папе пришло в голову, что меня следует выдать замуж.
– Ну, не столь редкое убеждение для отца восемнадцатилетней дочери, – бросил Джек с напускным хладнокровием.
– Боюсь, что это не самое страшное. – В глазах Элизабет отражалась искренняя тревога. – В папе чувствуется что-то странное.
– Странное?
– Он не вполне здоров, – проговорила она дрожащим голосом.
– Мне и самому он показался очень усталым, – согласился Джек, поглаживая подбородок.
– Я не это здоровье имела в виду.
Глаза Элизабет вдруг наполнились слезами. Она стала искать в ридикюле платок, но не нашла.
Джек сунул руку в карман сюртука и достал свой платок с изящной монограммой:
– Держи.
– Спасибо, – сказала она, вытирая влажные от слез щеки.
Черный Джек не выносил женских слез. Это было так… неаккуратно. И выглядели женщины потом чертовски непривлекательно. Однако Элизабет Гест слезы сделали еще красивее. И он поймал себя на том, что ему хочется обнять ее за плечи и успокоить. Странно. В высшей степени непонятно.
Джек постарался спросить как можно естественнее:
– А что именно ты имела в виду, говоря, что твой отец нездоров?
Элизабет нервно теребила его платок.
– Иногда, когда я говорю с папой, он кажется совершенно нормальным и говорит вполне разумно. А бывают минуты… – Тут по ее щекам снова потекли слезы —…как сегодня днем… Мне казалось, что он сошел с ума.
Джек взял из ее дрожащей руки чайную чашку и поставил на столик рядом с кушеткой.
– Мне представляется, что сейчас уместно выпить рюмку бренди – в чисто медицинских целях.
Он отошел к буфету, налил щедрую порцию янтарной жидкости и вложил рюмку в руку Элизабет. Та сделала несколько крохотных глотков и закашлялась.
– А вы не будете? – спросила она, глядя на него глазами, полными слез.
Черный Джек не хотел признаться ей, что после того утра на борту «Звезды Египта», когда они с Андре Полонски топили свои горести в вине, его тошнило от одной только мысли об алкоголе.
– Может быть, потом. Сейчас я хочу, чтобы ты подробнее рассказала мне о лорде Стенхоупе.
Элизабет сделала еще глоток бренди, предложенного Джеком в лечебных целях, и чуть слышно проговорила:
– Помните, я говорила вам, что дала себе слово?
Как он мог забыть ту ночь, когда они были вместе в гробнице Исиды.
– Помню.
– Я не могла сказать вам всю правду, почему кто-то мог обыскивать мою спальню. Я хотела сначала обсудить это с отцом.
– И вы это обсудили?
– Я… пыталась, – прошептала она.
Джек замер, положив руку на спинку кушетки.
– И что случилось?
– Он мне не поверил, – сказала она.
Голос у Элизабет так сильно дрожал, что Джек едва смог разобрать ее слова. Он не сомневался в том, что там произошло нечто большее.
– Твой отец тебе не поверил?
– Ах, Джек, папа даже не дал мне возможности все ему объяснить. Он отмахнулся от меня, как от ребенка, который только-только закончил учебу. Он сказал, чтобы я оставила важные дела джентльменам и ученым и не забивала голову такими вещами. – Она смахнула со щек слезы. – Сказал, что выдаст меня за сына какого-то графа и это избавит меня от неприятностей.