Симмонс Сюзанна. Роза пустыни

   На одну только секунду Джек позволил себе улыбнуться. Он прекрасно помнил, что в связи с этим говорила ему Элизабет. У нее были своеобразные взгляды на английских графов и их сыновей.
   Но уже в следующую секунду он начал осуждающе качать головой.
   Да, старые дурни – самые опасные дурни, а Стенхоуп оказался старым дурнем!
   Его дочь, несомненно, знала о Черной стране и ее истории больше, чем многие так называемые археологи и египтологи, наводнявшие Египет со времен Наполеона.
   Только на прошлой неделе Али рассказывал ему о том, как ситте моментально опознала каменные фрагменты, использованные для строительства дома, в котором ее поселили. По словам молодого египтянина, леди Элизабет перевела иероглифы даже с большей легкостью, чем это удавалось лорду Стенхоупу.
   А еще Али упомянул о том, как ситте озабочена восстановлением храмов в Луксоре. Она сказала ему, что именно туда следует вернуть древние камни. Там – их законное место.
   Сидя рядом с Элизабет на нелепой кушетке, Джек пытался уговорить себя, что, возможно, она его поймет. Пожалуй, надо рассказать ей, какую задачу он выполняет для принца Рамсеса и его племени.
   Может быть.
   Но не сейчас.
   На карту было поставлено слишком много.
   – Вот почему я хочу заключить с вами договор, милорд, – закончила она, прервав ход его мыслей.
   Джек чуть выгнул брови:
   – И что конкретно ты имела в виду?
   Щеки девушки покрылись удивительно привлекательным алым румянцем, причину которого Джек затруднился определить: крепкий напиток? или смущение?
   – После нашей помолвки вы бы играли роль жениха.
   – Только делать вид?
   Элизабет отхлебнула еще бренди и почти радостным тоном объявила:
   – Естественно, наша помолвка будет чисто формальной.
   – Вот как?
   – Она нужна для того, чтобы успокоить папу. Вы меня понимаете?
   – О да! Более чем.
   – В обмен на это… – Она прерывисто вздохнула. – В обмен на это я поделюсь с вами тайной.
   – Ты поделишься со мной тайной, – повторил он слово в слово.
   Элизабет внимательно огляделась и сообщила приглушенным голосом:
   – Папа ищет совсем не там.
   Джек не произнес ни слова.
   Она объяснила подробнее, решив, что, видимо, недостаточно ясно выразилась:
   – Папа ищет захоронение Мернептона Сети совсем не там, где оно на самом деле находится.
   Более хорошей новости Джек уже очень давно не слышал!
   Свой следующий вопрос он задал очень осторожно:
   – А откуда ты это знаешь?
   Его невеста понизила голос еще сильнее:
   – Потому что я знаю, где находится гробница Мернептопа Сети.
 
   Бренди не так уж противно, когда сделаешь после первого глотка еще пару, решила Элизабет, допивая лечебный напиток.
   – Это было вполне приятно, – призналась она, ставя рюмку на столик, где уже стояла чашка с остывшим чаем.
   – Не хочешь ли еще немного? – осведомился Джек с непривычной любезностью.
   Она покусала нижнюю губу.
   – А вы не думаете, что сейчас слишком рано?
   – Для хорошего бренди не существует понятия «слишком рано», – сухо отозвался он и встал, чтобы налить следующую порцию.
   – Спасибо, – вежливо поблагодарила она Джека, когда он принес ей рюмку.
   – Не за что.
   Элизабет вздохнула и воскликнула:
   – Как скверно!
   Джек был изумлен:
   – Бренди?
   – О нет! Бренди на самом деле довольно приятное, – охотно ответила она, позволяя себе очередной глоток. – Я хотела сказать – как скверно потратить тридцать лет жизни на то, чтобы что-то искать, а потом не заметить, что это что-то – у тебя под носом.
   – Я целиком и полностью с тобой согласен.
   – Говорят же: гордость – причина всех бед.
   – Так действительно говорят?
   – На самом деле, – призналась она, – в Притчах сказано так: «Погибели предшествует гордость и падению надменность».
   – Неужели?
   – Да. Это так и сказано. Притчи, глава шестнадцатая, стих восемнадцатый.
   Лицо Джека осталось непроницаемым.
   – Как я вижу, ты хорошо знаешь Писание.
   – Это няня.
   Он не понял:
   – Что няня?
   Элизабет вздохнула:
   – Няня была очень строга в том, что касалось прочтения библейских стихов. – Девушка устремила взгляд в наполовину опустевшую рюмку. – Она бы это никогда не одобрила.
   – Крепкие напитки?
   – О нет! Няня всегда хранила в своей комнате бутылку – на тот особый случай, когда надо немного принять.
   Казалось, Джек слушает ее с необычайным вниманием.
   – Особые случаи?
   – Зубная боль, например.
   – Ну конечно.
   – Очень помогает при приступах меланхолии.
   – Надо полагать.
   Она почувствовала, что густо краснеет.
   – Некоторые… гм… женские проблемы.
   – Конечно, – невозмутимо подтвердил он. – Тогда что няня никогда не одобрила бы?
   – Поведение папы. – Элизабет пояснила: – Знаете, раньше она была его няней. Очень давно.
   – Видимо, няня уже в годах, – заметил Джек, наливая себе еще чашку чая.
   Элизабет надолго задумалась, потом сказала:
   – Няня никогда в этом не призналась бы, но, наверное, она старше Траута.
   – Из них вышла бы прекрасная пара, – пробормотал Джек.
   – Да, конечно. Траут и няня – муж и жена. Они женаты уже почти шестьдесят лет.
   – Ну и…
   Она наморщила лоб:
   – Ну и что?
   Секунду он непонимающе смотрел на нее, а потом, полулежа на кушетке, весело рассмеялся и сказал:
   – Ну, и я буду счастлив играть роль твоего жениха, Элизабет.
   Она была, как всегда, вежлива:
   – Благодарю вас, милорд.
   Он мягко поправил ее:
   – Джек.
   – Спасибо, Джек.
   – А теперь о твоем обещании…
   Хотя под влиянием бренди голова у Элизабет немного затуманилась, она понимала, что ей надо сделать. Мернептон Сети был ее единственным козырем. Ценные сведения хранились у нее в голове и в дневнике.
   Элизабет поделилась с Джеком своими планами:
   – Как только мы убедим отца в том, что ему больше не надо беспокоиться о моем замужестве…
   Джек как-то странно кашлянул.
   – …я сразу же проведу вас к гробнице великого фараона.
   Наступило молчание.
   Элизабет видела, что Джонатан Уик заинтересовался. Вероятно, что-то обдумав, он спросил:
   – А откуда ты узнала то, что больше никому не удалось выяснить в течение сотен и даже тысяч лет?
   Она оценила его вопрос.
   – Это, дорогой мой, результат исследований, работы и…
   – И?
   – И женской интуиции.
   Элизабет гордо подняла голову и, бросив на него высокомерный взгляд, объявила:
   – По-настоящему умный мужчина никогда не станет недооценивать женскую интуицию.
   Мысленно она сказала: «Королева на Е-2. Шах и мат».
   Джек все еще бормотал что-то себе под нос, когда она предложила:
   – Давайте в знак договора пожмем друг другу руки, милорд.
   – Пожмем руки? – с некоторым раздражением переспросил он. – Нет уж, милая моя леди. – Он придвинулся к ней ближе, ловко отнял у нее рюмку, и в следующую секунду Элизабет оказалась у него в объятиях. – Такой договор, как наш, должен скрепляться поцелуем.
   С этими словами Джек приник к ее губам.
   Этот поцелуй был сладким и пьянящим. Он был нежным и вызывающим. Он был полон обещаний, намеков на то, что ждет в будущем. Дыхание Джека было теплым, чудесным, словно лучший французский коньяк. Он будил ее чувства.
   – Мне нравится с тобой целоваться, – призналась Элизабет, когда Джек начал нежно покусывать ее шею.
   – А мне нравится целоваться с тобой.
   – И другие вещи с тобой делать мне тоже нравится, – шепотом призналась она.
   – И мне тоже.
   – Мы очень порочные?
   Джек рассмеялся:
   – Надеюсь, да.
   Элизабет чуть пьяно хихикнула:
   – И я надеюсь.
   – Мне кажется, милая моя невеста, что мне надо привести Колетт, чтобы она за тобой поухаживала. Ты выпила чересчур много бренди.
   Она обиженно надула губки:
   – Нет.
   – Да, – твердо возразил он.
   – Налей мне, пожалуйста, еще. Очень вкусный напиток.
   – Ты и так явно выпила больше, чем следовало.
   Элизабет посмотрела на него строго:
   – Знаете, милорд, иногда вы ведете себя так бесцеремонно. Можно даже сказать, что вы – тиран.
   – Весьма сожалею, миледи.
   – И что вы собираетесь предпринять по этому поводу?
   Джек пожал сильными плечами:
   – Ничего. Ровным счетом ничего.
   – Вот это я и имела в виду! – объявила Элизабет, не без труда поднимаясь на ноги. – Все мужчины без исключения – упрямцы и глупцы и не хотят слушать разумных доводов.
   – И как же нам повезло, что существуете вы, женщины! Кто бы напоминал нам о наших недостатках?! – Улыбаясь, Джек поддержал Элизабет под локоть.
   Элизабет все еще обдумывала его слова, когда в дверь дома постучали.
   – Извини, дорогая.
   Поскольку Карима с ним не было, Джеку приходилось самому отвечать на стук.
   За дверью оказалась Амелия Уинтерз.
   Без предисловий она спросила:
   – Леди Элизабет здесь?
   – Да.
   Однако Джек не стал приглашать ее войти.
   – Мне надо немедленно поговорить с ней по чрезвычайно важному вопросу.
   Казалось, бесцеремонность миссис Уинтерз не столько задела, сколько позабавила Джека.
   – Наверное, это невозможно.
   – Почему?
   – Боюсь, что моя невеста выпила чересчур много бренди. По правде говоря, когда вы постучали, я как раз собирался идти звать на помощь мадемуазель Дюве.
   – Ваша невеста?
   Произнесенные Джеком слова прозвучали неожиданно торжественно и непреклонно:
   – Вы первая можете нас поздравить. Мы с леди Элизабет собираемся вступить в брак.
   Миссис Уинтерз очень быстро нашлась, как это всегда ей удавалось.
   – Конечно. Примите мои поздравления, лорд Джонатан. Я желаю вам обоим всего наилучшего.
   Элизабет откликнулась из дальнего конца гостиной:
   – Спасибо, миссис Уинтерз. Очень мило с вашей стороны.
   Ее дуэнья попыталась обойти довольно серьезное препятствие – а именно Джонатана Уика, но у нее это не получилось.
   – Мне и правда надо поговорить с вами, миледи. Это важно.
   – Можете сказать все мне, – предложил Джек. – А я передам ваши слова моей невесте.
   Амелия Уинтерз одарила его приторно-сладкой улыбкой:
   – Если вы настаиваете.
   Он тоже ответил с вежливой улыбкой:
   – Настаиваю.
   – Тогда можете сообщить вашей невесте следующее, милорд. Похоже, ее бросили.
   Лицо Джека осталось совершенно бесстрастным. Он просто стоял и дожидался, чтобы она закончила свое сообщение.
   – Мы только что обнаружили, что Жорж и Колетт сбежали вместе. Видимо, они тоже собираются пожениться…
 
   Оставшись одна в своем жилище, леди Элизабет лежала на кровати и в который раз перечитывала прощальную записку Колетт. На глазах ее выступили слезы – слезы печали и радости. Конечно, ей будет очень не хватать подруги, однако Колетт представилась возможность иметь в своей жизни любовь и счастье. Это замечательно!
   Элизабет навсегда сохранит в памяти последние строки письма молодой француженки:
   «Cherie, когда вы встретите человека, достойного вашей любви, не теряйте его.
   И знайте, что вы будете в моем сердце до самой моей смерти.
   Ваша Колетт».
   Не в первый и не в последний раз в жизни Элизабет уснула в слезах.

Глава 19

   Хилберт Матиас Уинтерз не мог забыть той ночи, когда впервые узнал женщину.
   Ему исполнилось тринадцать лет, и в родовом поместье был устроен большой семейный праздник. Милая добрая бабушка подарила своему Берти старинную саблю (он уже несколько лет учился в военной школе и очень мечтал о такой) и сочинения Пипса в кожаных переплетах.
   Саблю он хранил до сих пор, а прочитать Пипса так никогда и не удосужился.
   Полковник удобнее устроился на подушках, во множестве разбросанных по полу так называемой гостиной их дома на краю пустыни, и сделал очередной глоток портвейна.
   Он сознавал, что роскошествует: портвейн был товаром импортным и дорогим. Но с другой стороны, у него был вкус к дорогим удовольствиям, и ему нравилось именно так заканчивать свой день. Или, как в данном случае, свой вечер. Ибо было уже далеко за полночь, и Амелия давно ушла к себе в спальню.
   Хилберт Уинтерз положил голову на гладкий, ласкающий кожу материал подушки и предоставил своим мыслям свободу. Кусочек острого сыра с голубыми прожилками (стилтон, один из самых дорогих) и рюмка хорошего портвейна – этого достаточно, чтобы у человека слюнки потекли.
   Пышные округлые груди… Ох, уж эта Дара!.. Да, так ее звали – Дара. От одного воспоминания о ее смуглых грудях тоже слюнки текут.
   Прошло больше сорока лет, а он по-прежнему возбуждается, вспоминая ту ночь. Он всегда считал, что та потаскушка была подарком от его отца и дяди, однако конкретных доказательств у него не было.
   Одно он знал твердо: если бы его бабка об этом прознала, ее бы удар хватил…
   Он вытянулся на кровати поверх одеяла, с наслаждением ощущая скользкий атлас под своим обнаженным телом – телом еще не оформившегося подростка. Руки он заложил за голову.
   День рождения у него получился так себе по сравнению с тем, какие бывают дни рождения. Он ненавидел эти обязательные сборища в родовом поместье. Однако отец ясно дал ему понять: либо ты, Берти, черт побери, будешь делать что требуется, либо не получишь лошадь через год, на свое четырнадцатилетие.
   Так что он весь вечер изображал из себя идеального маленького джентльмена, утешаясь тем, что следующий год будет удачнее, что тогда он получит в подарок лошадь, седло и, может быть, даже немного денег.
   Может, его бабка наконец помрет, отписав ему что-нибудь в завещании. Конечно, даже если бабка и решит оставить ему часть своего состояния, придется ждать совершеннолетия, чтобы получить деньги.
   Дьявольщина! Чертовски неприятно быть таким маленьким и бедным. До чего ему это противно!
   Сквозь оконные занавеси из дамасского шелка Берти видны были всполохи летней грозы, шумевшей за окном. Потом раздался гром, и хлынул дождь.
   Он не услышал, как открылась дверь его спальни, только слабый свет газовой лампы, горевшей в коридоре, сказал ему, что кто-то вошел в комнату для гостей, в которой он всегда ночевал.
   – Кто это? – прошептал он. Сердце его застучало в груди, словно били в барабан.
   – Берти?
   Голос был незнакомый, выговор – деревенский.
   Чуть помедлив, он ответил:
   – Да.
   – Можно мне войти?
   Он никак не мог понять, кому принадлежал этот девичий голос. И к тому же терялся, не зная, что сказать.
   – Зачем?
   Дрожащим голоском она призналась:
   – Я… я боюсь грозы.
   Он нырнул под одеяло, вдруг почувствовав каждый нерв в своем теле, от макушки до паха.
   – Ну… Можешь войти, если хочешь.
   По ворсистому персидскому ковру прошелестели легкие шаги босых ног, зашуршали простыни, матрас просел: девица скользнула к нему в постель.
   Ему немного неловко было задавать ей такой вопрос, но он все-таки спросил:
   – Кто ты?
   – Дара, – прошептала она, придвигаясь к нему.
   – Дара?
   – Я работаю у твоей бабушки на кухне. Сегодня понадобилось больше прислуги, так что меня выбрали, чтобы подавать твой праздничный обед.
   Теперь он ее вспомнил. Всякий раз, когда у него появлялась возможность, он наблюдал за ней. Обед длился больше часа – шесть перемен блюд. Она была невысокая и стройная, с необычной внешностью, какая-то экзотичная; наверное, корни ее – на каком-нибудь острове в южных морях. И грудь у нее оказалась необычно пышная. Ему вспомнилось, как он пытался представить себе, какого цвета у нее сиськи.
   – Я тебя помню, – признался он, с трудом сглотнув. Он и надеялся, что она не сможет прочитать его мысли, и почти хотел, чтобы она это сделала.
   Берти, наверное, следовало бы поинтересоваться, как Дара очутилась в таком отдалении от спален для прислуги, однако он этого не сделал. Он опасался, что если скажет что-то некстати, то она просто уйдет.
   А этого, как он вдруг ясно понял, ему совершенно не хотелось.
   – Сколько тебе лет? – спросил он.
   – Почти восемнадцать. Наверное.
   – А мне только тринадцать. – Знаю. Кухарка сказала.
   Он не знал, о чем говорить. Сказал, что пришло в голову:
   – Ты умеешь читать, Дара?
   – Не-а. А хотелось бы быть ученой.
   – А считать можешь?
   Она повеселела:
   – Угу. – И сразу же добавила: – Только, конечно, до десяти. – Она свернулась рядом с ним и положила руку ему на живот. Потом ее рука медленно сдвинулась ниже, и она захихикала: – А ты очень большой мальчик для своих лет.
   Берти обнаружил, что не может дышать.
   Дара вдруг отбросила в сторону одеяло и поднялась над ним. Задрав рубашку, девица бесцеремонно опустила свою попу ему на живот, упираясь коленями в кровать по обе стороны его тела.
   Протянув руку, она нежно прикоснулась к его лицу.
   – Ты мне поможешь, правда, Берти, милый?
   Он чуть кивнул.
   – Ну, мне нужны честные ответы, – промурлыкала потаскушка, склоняясь над ним в полутьме. – Не надо говорить неправду только для того, чтобы сделать мне приятное.
   – Не буду, – хрипло отозвался он.
   Почему-то это заставило ее засмеяться.
   – Обещаешь?
   – Обещаю.
   – Святой истинный крест?
   Берти кивнул и молча перекрестил свое сердце.
   Пышнотелая девица надула губки и томно протянула:
   – По-твоему, у меня слишком большие груди?
   Он покачал головой и сумел произнести:
   – Н-нет.
   – Правда-правда?
   – Правда-правда.
   – Не врешь?
   – Не вру.
   – Клянешься?
   Берти кивнул. Он с чистой совестью мог в этом поклясться. Он был совершенно уверен в том, что это правда.
   – Может, тебе надо получше их рассмотреть, прежде чем станешь клясться, Берти. – С этими словами Дара подняла свои смуглые руки и одним быстрым движением сняла через голову рубашку. Не колеблясь ни секунды, она бросила ее на пол. – Ну, что теперь скажешь?
   Берти решил, что ничего прекраснее он в жизни не видел.
   Груди у Дары оказались округлые и пышные, какими он их себе и представлял. Соски у нее сморщились, словно она побывала на холоде или терла их куском грубой мешковины. Они были красновато-коричневые, как спелые ягоды. Он подумал, что они выглядят ужасно аппетитными.
   Ему страшно хотелось попробовать ее на вкус, прикоснуться к ней.
   Дара прочла его мысли.
   Она наклонилась и прошептала ему на ухо, проводя кончиком языка по мочке:
   – Можешь трогать меня, если хочешь, Берти.
   Поначалу он оробел, но все-таки протянул руку и опасливо прикоснулся к ее соску одним пальцем. А потом он накрыл ее грудь ладонью и неловко стиснул.
   Она наклонилась ниже, пока ее темные соски не оказались у самых его губ.
   – Можешь взять меня в рот, если хочешь, Берти.
   У него потекли слюни.
   – Правда?
   – Конечно, правда. – Она засмеялась, и ее тихий гортанный смех показался ему настоящей музыкой. – Давай я тебя научу. Расслабься и приоткрой рот немного шире. Вот так. – Она вложила ему в рот одну твердую коричневую ягоду соска. – Можешь легонько покусывать, пока не разберешься, что к чему. А тогда мы попробуем всякие разные штуки.
   Вскоре Берти уже пробовал все ее тело руками, губами и языком. Она называла его способным учеником и время от времени хрипловато постанывала. От этого глухого звука у него по спине бежали мурашки.
   Прежде он в ночной темноте трогал себя, но когда Дара приникла губами к его затвердевшей плоти и начала сосать, он хрипло вскрикнул и впервые испытал острое блаженство.
   Девица спокойно облизалась, приникла к его губам в мускусном поцелуе, а потом начала сначала.
   Да, тот день рождения оказался чертовски хорошим!
 
   Лучшего подарка ко дню рождения он никогда не получал, думал Хилберт Уинтерз, попивая свой портвейн. Его отец и дядя сделали удачный выбор. Он иногда думал, попробовали ли они Дару сначала сами, чтобы убедиться в том, что она – именно тот подарок, какой нужен тринадцатилетнему новичку. Однако он ни разу не задал им этого вопроса.
   С него достаточно было воспоминаний.
   Хилберт допил портвейн и с трудом поднялся на ноги.
   Амелия.
   Его глаза сузились при мысли о его «жене» и помощнице.
   В последнее время ему редко удается обслуживать эту подколодную змею – не то, что вначале. Он ведь уже немолод, и его сексуальные аппетиты угасают. Но сегодня у него с этим проблем не будет. Вот – уже тверд, как камень.
   Полковник заковылял к спальне Амелии, спотыкаясь о ковер. Она спала отдельно с того первого дня, как они приплыли в Луксор. Он хотел было постучать, но потом передумал – имеет право заходить к ней в спальню, когда ему вздумается. И он решительно распахнул дверь.
   Комната была пуста.
   Однако полковник прекрасно знал, где искать Амелию. Он снова закрыл дверь, прошел через дом и вышел под звездное небо пустыни.
   Он найдет ее.

Глава 20

   Услышав сквозь полуоткрытое окно томный голос Амелии, полковник понял, что не ошибся.
   Она с графом Полонски.
   В этом доме остановился Полонски, а поскольку перевалило за полночь, неразумно было предполагать, что они встретились за чашкой чая.
   Нетвердо держась на ногах (он первым признал бы, что этим вечером выпил немалое количество портвейна), Хилберт Уинтерз уперся рукой в стену из древних камней, а второй осторожно открыл ставни. Теперь он мог видеть все, что происходило в гостиной дома, который почти в точности походил на тот, что занимали они с Амелией.
   Андре Полонски сидел на красном бархатном диване, более подходящем для лондонского борделя. Лицо его было обращено в сторону окна. Он был полностью одет и, как обычно, безупречно выглядел: свежевыбритое лицо, волосы приглажены, галстук аккуратно завязан… Точно так же он выглядел этим утром. Видимо, отсутствие Жоржа, сбежавшего с Колетт, не имело катастрофических последствий – по крайней мере в том, что касалось внешности графа.
   А вот на Амелии были только ночная рубашка и пеньюар. Она стояла на коленях между ног джентльмена, своей стройной спиной к окну.
   Полковник прекрасно знал повадки этой бабенки, чтобы сразу понять, чем она занята. Ее рука двигалась вверх и вниз, казалось, она сбивала масло, но вот уж кем Амелия никогда не была, так это простушкой-молочницей.
   Хотя, конечно, подумал Хилберт, раздвигая губы в кривой развратной улыбке, эта кошка умела выдоить мужчину досуха.
   Он наклонил голову, прислушиваясь к разговору парочки.
   Первым заговорил Андре Полонски.
   – Ты действительно считаешь, что этой девице что-то известно?
   Глуховатым голосом, который обычно она оставляла для спальни, Амелия ответила:
   – Наверняка.
   – Значит, отец с ней поделился своей тайной?
   Хилберту легко было представить, какая довольная улыбочка сейчас блуждает на губах Амелии.
   – Не думаю, чтобы лорд Стенхоуп знал что-то стоящее, чем мог бы поделиться с дочерью. Я считаю, что это девице что-то известно.
   Надо было отдать должное Полонски: тот оказался человеком на редкость хладнокровным. Полковник заметил только чуть приподнявшиеся брови.
   Однако наверняка это было не единственным, что находилось сейчас в процессе подъема.
   – Значит, леди Элизабет – это ключ.
   – Я в этом почти уверена, – заявила Амелия, склоняя голову у него между ног.
   Хилберт снова почувствовал сексуальное возбуждение. Он еще не до конца остыл, когда вышел из дома на поиски своей кошки-чертовки. Теперь ему было хорошо слышно, как она причмокивает, смыкая губы вокруг наверняка налившейся плоти своего любовника.
   Полонски обхватил ее голову руками и теснее прижал к себе.
   – У тебя это очень мило получается, дорогая. – Он безмятежно продолжил: – Я хочу спросить тебя кое о чем. В ответ можешь просто кивать или качать головой. Не обязательно прерываться.
   Амелия кивнула, мгновенно сообразив, что это движение еще сильнее возбуждает ее партнера, и невнятно заворковала, не разжимая губ.
   – Господи, ты действительно прекрасно это делаешь, – процедил граф сквозь стиснутые зубы. На лбу у него выступили блестящие капельки пота. – Скажи мне, – с некоторым усилием проговорил он, – ты считаешь, что леди Элизабет известно местонахождение гробницы Мернептона Сети?
   Светловолосая голова чуть двинулась в знак согласия. Полонски со свистом втянул в себя воздух, так что даже полковнику было слышно. Прошло несколько мгновений, прежде чем графу удалось овладеть собой.
   – Ты… ты упоминала, что обыскала – вернее, пыталась обыскать – комнату девицы в первую ночь, которую мы провели в пещерах. Что ты надеялась найти?
   Амелия подняла голову.
   – Сучка где-то прячет записки и карты.
   Красавец, небрежно откинувшийся на спинку дивана, вдруг резко выпрямился:
   – Что?!
   – Она прячет в своих вещах записки и карты.
   Полонски наклонился, просунул руку за ворот ночной рубашки Амелии и начал гладить ее грудь. Она откинула голову, и из ее полуоткрывшихся губ вырвался глухой животный стон. Пеньюар и ночная сорочка соскользнули с лилейно-белого плеча. Тут ее любовник зажал между большим и указательным пальцами сосок обнажившейся груди и постепенно сжимал так, что она вскрикнула от наслаждения, граничившего с мукой.
   Хилберт жадно облизнулся. Это было даже лучше, чем сидеть в темноте и вспоминать Дару. И даже приятнее, чем самому обрабатывать чертову кошку. К тому же от него не требовалось почти никаких усилий.
   Но дело было не только в этом. Ему приятно щекотало нервы то, что на его глазах другой мужчина занимается любовью с его якобы супругой. Оставалось только жалеть, что он прежде до этого не додумался…