Страница:
Ей хотелось спросить Джека, занимаются ли они любовью. Ведь у нее кипела кровь, кожа покрылась потом, ее обуревало с трудом сдерживаемое желание смеяться.
Что это означало? Она никогда не испытывала ничего подобного. Она не знала, испытает ли еще когда-нибудь эти чувства. Боже правый, ей хотелось надеяться, что испытает!
Тут она услышала тихий стон желания и поняла – стон вырвался из ее груди.
– Терпение, моя прекрасная Элизабет, – прошептал Джек у ее плеча. – Мы все ближе к цели.
«К какой цели?» – хотелось спросить Элизабет. Ей и так казалось, что ее сердце вот-вот разорвется от восторга.
Его правая рука медленно проникла между их телами, прикоснувшись к ее груди, – и, несмотря на плотную ткань корсета, ее соски мгновенно отреагировали на это. Они вдруг непривычно сморщились и набухли: это было одновременно приятно и больно.
Элизабет закрыла глаза и запрокинула голову. Она впервые осознала собственную чувственность. Ее пожирало неукротимое желание. Это было ей нужно. Это было ей необходимо. Она жаждала этого. Сходила с ума. Только она не знала, как «это» называется. И тут она вдруг представила себе: Джек склоняется над ней, чтобы прижаться к ее груди губами – к ее обнаженной груди.
Она испуганно распахнула глаза. Святители небесные, она распутница! Иначе ей не могли бы прийти в голову такие недопустимые мысли.
А в следующую секунду ее внимание снова было поглощено тем, что делали руки Джека. Они обжигали ее кожу даже сквозь материю платья. Медленно, размеренно, сладострастно он ласкал ее грудь, ее чуть выпуклый живот, ее тонкую талию – а потом его рука скользнула между ее ног и прикоснулась к тому месту, до которого она едва смела дотрагиваться сама.
– Джек! – ахнула Элизабет и закрыла глаза от волны трепетного наслаждения.
– Да, моя нежная английская розочка, мы почти у цели, – сказал он, хрипловато рассмеявшись.
Властное движение его руки сводило ее с ума. Она выгнулась, инстинктивно подаваясь бедрами навстречу его прикосновению. Он убрал руку и продвинул свое тело к ней между ног. Она ощутила, как жесткий жезл трется об нее.
Она была ошеломлена, но не утратила любознательности.
– Что это, милорд?
Он почти крикнул:
– Это я тебя хочу!
Она прерывисто вздохнула:
– Я не понимаю.
– Когда мужчина и женщина хотят заниматься любовью, в их телах происходят неизбежные перемены, – хрипло объяснил Джек, заставляя ее бедра совершать круговые движения. – У мужчины это все впереди и наружи: его плоть становится твердой и в несколько раз увеличивается. У женщины это более тонко: ее грудь набухает, и соски поднимаются. – Джек положил ладонь на ее грудь – ее тело отреагировало именно так, как он сказал. – А здесь, – тут его ладонь оказалась у нее между ног, – она становится жаркой и влажной, и ее влага напоминает сладкий мед. Тогда женщина действительно готова открыться и принять мужчину.
Элизабет показалось, что глаза у нее стали размером с блюдца. Она с трудом выдавила:
– Вы хотите сказать, что мужчина… вставляет это в тело женщины?
Он и глазом не моргнул:
– Именно это я и хотел сказать.
Она была совершенно ошарашена.
– Но почему?
– Почему? – он громко засмеялся. – Потому что именно так это делается.
У нее язык прилипал к небу.
– Это и значит заниматься любовью?
– Это тоже значит заниматься любовью.
– Но не только это?
– Нет. Заниматься любовью можно по-разному.
– Это приятно? – спросила она каким-то чужим, неожиданно грудным голосом.
– Это просто чудесно, – хрипло ответил он. – Словно умираешь и возрождаешься заново.
Ей все еще не верилось.
– Вы говорите мне правду?
Джек вдруг стал совершенно серьезен.
– Я говорю правду. Клянусь.
Она задумалась над тем, что он сказал ей. А потом возмущенно спросила:
– Почему мне раньше никто об этом не рассказывал?
Джонатан Уик покачал головой:
– Общество не считает нужным учить милых юных девственниц таким вещам.
Элизабет закусила губу. Она казалась двенадцатилетней девочкой, хотя и не подозревала, насколько юно выглядит.
– Вы не должны говорить об этом, милорд.
Он язвительно улыбнулся:
– Не кажется ли тебе, что сейчас несколько поздно демонстрировать скромность?
Конечно, он был прав, однако она все равно высказала вслух свое возражение:
– Мужчина и женщина не должны говорить о таких вещах!
– Другими словами, я могу класть руку тебе на грудь и даже прикасаться к самому средоточию твоей женственности, но только в том случае, если не буду говорить об этом вслух! – сказал он безжалостно.
– Милорд!
Он насмешливо спросил:
– О Боже, уж не оскорбил ли я ваши нежные чувства, миледи?
– Да. Нет. – Досада заставила ее вскрикнуть: – Будь ты проклят, Джек!
Казалось, он испытал только легкое удивление.
– О, наконец-то совершенно честная реакция, милая моя Элизабет, – снисходительно проговорил Джек. Улыбнувшись, он мягко обхватил пальцами ее подбородок. – Тебе никто не говорил, что ты совершенно неотразима, когда разозлишься?
Это Элизабет уже слышала. От него, если уж на то пошло. Задыхаясь от ярости, она заявила, как и в первый раз:
– Вы совершенно невозможный человек!
Он провел пальцем по ее подбородку. Ему ни капельки не было стыдно.
– Да, наверное.
– А гордиться тут нечем!
– Да, наверное.
Она отступила на шаг, досадливо встряхнув головой.
– Не играйте со мной, сударь. Я не ребенок.
Джек удержал Элизабет и заглянул ей в лицо.
– Тогда уж мы оба не будем играть в эти игры, Элизабет. Давайте всегда говорить друг другу правду.
Она вскинула голову, принимая вызов.
– Всегда правду!
– Всегда правду, – пообещал он.
Возвышаясь над усталой девушкой, Джек укорял себя: ему ли просить о правде!
«Давай не будем играть в игры, Элизабет!» А что же он, к черту, делал весь этот час, посвящая это невинное существо в плотские утехи? Разве он не ведет с Элизабет Гест сложную игру с той первой минуты на базаре, когда он последовал за ней в переулок и спас ее от тех негодяев?
«Что надо сделать, будет сделано. Таков обычай пустыни».
Но в эту минуту ему не очень-то нравился обычай пустыни. Вдобавок к прочим неприятностям он испытывал немалую физическую боль. Он был готов к извержению. Достаточно самой малости, чтобы он потерял контроль над собой: случайного прикосновения ее руки или бедра к его налитой страстью плоти.
Ему необходимо на что-то отвлечься – вот где выход.
Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и заставил себя думать о чем угодно, только не о том, что ему хотелось сделать в тот момент, а именно умчать Элизабет в свой шатер в пустыне и неделю кряду заниматься с ней любовью.
Джек мысленно выругался. Вопреки всему его плоть не желала примириться с поражением.
Внезапно ему страшно захотелось, чтобы у него под рукой оказалась бутылка бренди. Как ни желанна была ему в эту минуту Элизабет, он не мог, никак не мог искать утоления страсти в ее юном теле. Это было очевидно. Не место и не время.
Однако Джек пообещал себе, что настанет такой момент, когда Элизабет будет принадлежать ему.
Благодаря нечеловеческой выдержке и железной власти разума над телом, которым он научился в пустыне и на полях сражений, он заставил свои мышцы расслабиться. Спустя какое-то время он был вознагражден тем, что страсть его стала постепенно утихать.
Как только Джек овладел собой, он поправил брюки и наклонился, чтобы поднять шляпку Элизабет: незаметно для них обоих она упала на холодный каменный пол погребальной камеры.
– Нам надо уходить. Пора присоединиться к мисс Дюве и Али и возвратиться в дом леди Шарлотты.
Элизабет молча кивнула.
– Вам, наверное, захочется привести себя в порядок при свете того факела, – сказал он, указывая на противоположный конец полного теней помещения.
Она молча прошла мимо него.
– Ваша шляпка, миледи, – проговорил он, неловко протягивая ей головной убор.
– Благодарю вас, милорд.
Он быстро взглянул на нее:
– С вами все в порядке?
Элизабет немного молча повозилась с прической, а потом ответила:
– Конечно, со мной все в порядке. – Она надела шляпу и, повернувшись к нему лицом, встретилась С ним взглядом. – А что со мной могло случиться?
Он немного помялся и помычал, но потом ответил:
– Я подумал, что, возможно… Было естественно предположить… Я просто решил…
Она приподняла брови, которым природа придала идеальную форму дуги:
– Да, милорд?
Он сжал зубы.
– Я подумал, что вы могли расстроиться.
Она изумленно посмотрела на него:
– Я ничуть не расстроена. Со мной все в порядке. А с вами, милорд? Как ваш недуг?
– Мне придется как-то самому справляться с моим, как вы выразились, «недугом», – ответил он вызывающим тоном.
Он никогда прежде не употребил бы такого слова – пока не столкнулся с этой пигалицей! Теперь он начал и сам считать, что эта чертова штука именно так и должна называться – проклятый недуг!
Чем больше Джек думал о своеволии собственной плоти, тем сильнее злился.
Он готов был поклясться острыми зубами шакалоголового бога Анубиса, что дело оборачивается совсем дурно.
Несмотря на свою юность и внешнюю невинность, леди Элизабет удивительно хладнокровно отнеслась к тому, чем они занимались сегодня днем. А если это не так, то из нее могла бы получиться чертовски хорошая актриса! Джек пообещал себе, что обязательно доберется до сути дела. Его неуловимая добыча окажется в его власти, и он узнает все ее тайны.
Чуть позже, но еще в тот же день (они, вернувшись в небольшое поселение у подножия сфинкса, отыскали там своих спутников) Джек случайно услышал, как Колетт Дюве спросила у своей госпожи:
– О, миледи, нашли ли вы пирамиду Хеопса настолько захватывающей, насколько вы себе представляли?
– Да, Колетт.
– Она была великолепна, миледи?
– Великолепна.
– Она оказалась большой?
– Гораздо больше, чем я ожидала, – призналась Элизабет, и кончики ее ушек порозовели.
– Глубокой и темной?
Она кивнула и начала в смущении теребить шнурок ридикюля.
– Очень глубокой и очень темной.
– И холодной?
– Нет, в самом ее сердце оказалось иначе.
– Вам было страшно, миледи?
– Поначалу.
– А потом?
– А потом я почувствовала, что мне больше не страшно, – мечтательно проговорила она.
Именно в этот момент Элизабет подняла голову и обнаружила, что Джек смотрит на нее. Она замерла, забыв о том, что начала ставить ногу в стремя своего ослика, и ответила на его взгляд.
Джек решил, что выражение ее прекрасного лица можно было определить только одним словом. Это открытие потрясло его до глубины души. Оно потом много дней не давало ему покоя.
Страсть.
Элизабет пылала страстью.
Глава 9
Что это означало? Она никогда не испытывала ничего подобного. Она не знала, испытает ли еще когда-нибудь эти чувства. Боже правый, ей хотелось надеяться, что испытает!
Тут она услышала тихий стон желания и поняла – стон вырвался из ее груди.
– Терпение, моя прекрасная Элизабет, – прошептал Джек у ее плеча. – Мы все ближе к цели.
«К какой цели?» – хотелось спросить Элизабет. Ей и так казалось, что ее сердце вот-вот разорвется от восторга.
Его правая рука медленно проникла между их телами, прикоснувшись к ее груди, – и, несмотря на плотную ткань корсета, ее соски мгновенно отреагировали на это. Они вдруг непривычно сморщились и набухли: это было одновременно приятно и больно.
Элизабет закрыла глаза и запрокинула голову. Она впервые осознала собственную чувственность. Ее пожирало неукротимое желание. Это было ей нужно. Это было ей необходимо. Она жаждала этого. Сходила с ума. Только она не знала, как «это» называется. И тут она вдруг представила себе: Джек склоняется над ней, чтобы прижаться к ее груди губами – к ее обнаженной груди.
Она испуганно распахнула глаза. Святители небесные, она распутница! Иначе ей не могли бы прийти в голову такие недопустимые мысли.
А в следующую секунду ее внимание снова было поглощено тем, что делали руки Джека. Они обжигали ее кожу даже сквозь материю платья. Медленно, размеренно, сладострастно он ласкал ее грудь, ее чуть выпуклый живот, ее тонкую талию – а потом его рука скользнула между ее ног и прикоснулась к тому месту, до которого она едва смела дотрагиваться сама.
– Джек! – ахнула Элизабет и закрыла глаза от волны трепетного наслаждения.
– Да, моя нежная английская розочка, мы почти у цели, – сказал он, хрипловато рассмеявшись.
Властное движение его руки сводило ее с ума. Она выгнулась, инстинктивно подаваясь бедрами навстречу его прикосновению. Он убрал руку и продвинул свое тело к ней между ног. Она ощутила, как жесткий жезл трется об нее.
Она была ошеломлена, но не утратила любознательности.
– Что это, милорд?
Он почти крикнул:
– Это я тебя хочу!
Она прерывисто вздохнула:
– Я не понимаю.
– Когда мужчина и женщина хотят заниматься любовью, в их телах происходят неизбежные перемены, – хрипло объяснил Джек, заставляя ее бедра совершать круговые движения. – У мужчины это все впереди и наружи: его плоть становится твердой и в несколько раз увеличивается. У женщины это более тонко: ее грудь набухает, и соски поднимаются. – Джек положил ладонь на ее грудь – ее тело отреагировало именно так, как он сказал. – А здесь, – тут его ладонь оказалась у нее между ног, – она становится жаркой и влажной, и ее влага напоминает сладкий мед. Тогда женщина действительно готова открыться и принять мужчину.
Элизабет показалось, что глаза у нее стали размером с блюдца. Она с трудом выдавила:
– Вы хотите сказать, что мужчина… вставляет это в тело женщины?
Он и глазом не моргнул:
– Именно это я и хотел сказать.
Она была совершенно ошарашена.
– Но почему?
– Почему? – он громко засмеялся. – Потому что именно так это делается.
У нее язык прилипал к небу.
– Это и значит заниматься любовью?
– Это тоже значит заниматься любовью.
– Но не только это?
– Нет. Заниматься любовью можно по-разному.
– Это приятно? – спросила она каким-то чужим, неожиданно грудным голосом.
– Это просто чудесно, – хрипло ответил он. – Словно умираешь и возрождаешься заново.
Ей все еще не верилось.
– Вы говорите мне правду?
Джек вдруг стал совершенно серьезен.
– Я говорю правду. Клянусь.
Она задумалась над тем, что он сказал ей. А потом возмущенно спросила:
– Почему мне раньше никто об этом не рассказывал?
Джонатан Уик покачал головой:
– Общество не считает нужным учить милых юных девственниц таким вещам.
Элизабет закусила губу. Она казалась двенадцатилетней девочкой, хотя и не подозревала, насколько юно выглядит.
– Вы не должны говорить об этом, милорд.
Он язвительно улыбнулся:
– Не кажется ли тебе, что сейчас несколько поздно демонстрировать скромность?
Конечно, он был прав, однако она все равно высказала вслух свое возражение:
– Мужчина и женщина не должны говорить о таких вещах!
– Другими словами, я могу класть руку тебе на грудь и даже прикасаться к самому средоточию твоей женственности, но только в том случае, если не буду говорить об этом вслух! – сказал он безжалостно.
– Милорд!
Он насмешливо спросил:
– О Боже, уж не оскорбил ли я ваши нежные чувства, миледи?
– Да. Нет. – Досада заставила ее вскрикнуть: – Будь ты проклят, Джек!
Казалось, он испытал только легкое удивление.
– О, наконец-то совершенно честная реакция, милая моя Элизабет, – снисходительно проговорил Джек. Улыбнувшись, он мягко обхватил пальцами ее подбородок. – Тебе никто не говорил, что ты совершенно неотразима, когда разозлишься?
Это Элизабет уже слышала. От него, если уж на то пошло. Задыхаясь от ярости, она заявила, как и в первый раз:
– Вы совершенно невозможный человек!
Он провел пальцем по ее подбородку. Ему ни капельки не было стыдно.
– Да, наверное.
– А гордиться тут нечем!
– Да, наверное.
Она отступила на шаг, досадливо встряхнув головой.
– Не играйте со мной, сударь. Я не ребенок.
Джек удержал Элизабет и заглянул ей в лицо.
– Тогда уж мы оба не будем играть в эти игры, Элизабет. Давайте всегда говорить друг другу правду.
Она вскинула голову, принимая вызов.
– Всегда правду!
– Всегда правду, – пообещал он.
Возвышаясь над усталой девушкой, Джек укорял себя: ему ли просить о правде!
«Давай не будем играть в игры, Элизабет!» А что же он, к черту, делал весь этот час, посвящая это невинное существо в плотские утехи? Разве он не ведет с Элизабет Гест сложную игру с той первой минуты на базаре, когда он последовал за ней в переулок и спас ее от тех негодяев?
«Что надо сделать, будет сделано. Таков обычай пустыни».
Но в эту минуту ему не очень-то нравился обычай пустыни. Вдобавок к прочим неприятностям он испытывал немалую физическую боль. Он был готов к извержению. Достаточно самой малости, чтобы он потерял контроль над собой: случайного прикосновения ее руки или бедра к его налитой страстью плоти.
Ему необходимо на что-то отвлечься – вот где выход.
Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и заставил себя думать о чем угодно, только не о том, что ему хотелось сделать в тот момент, а именно умчать Элизабет в свой шатер в пустыне и неделю кряду заниматься с ней любовью.
Джек мысленно выругался. Вопреки всему его плоть не желала примириться с поражением.
Внезапно ему страшно захотелось, чтобы у него под рукой оказалась бутылка бренди. Как ни желанна была ему в эту минуту Элизабет, он не мог, никак не мог искать утоления страсти в ее юном теле. Это было очевидно. Не место и не время.
Однако Джек пообещал себе, что настанет такой момент, когда Элизабет будет принадлежать ему.
Благодаря нечеловеческой выдержке и железной власти разума над телом, которым он научился в пустыне и на полях сражений, он заставил свои мышцы расслабиться. Спустя какое-то время он был вознагражден тем, что страсть его стала постепенно утихать.
Как только Джек овладел собой, он поправил брюки и наклонился, чтобы поднять шляпку Элизабет: незаметно для них обоих она упала на холодный каменный пол погребальной камеры.
– Нам надо уходить. Пора присоединиться к мисс Дюве и Али и возвратиться в дом леди Шарлотты.
Элизабет молча кивнула.
– Вам, наверное, захочется привести себя в порядок при свете того факела, – сказал он, указывая на противоположный конец полного теней помещения.
Она молча прошла мимо него.
– Ваша шляпка, миледи, – проговорил он, неловко протягивая ей головной убор.
– Благодарю вас, милорд.
Он быстро взглянул на нее:
– С вами все в порядке?
Элизабет немного молча повозилась с прической, а потом ответила:
– Конечно, со мной все в порядке. – Она надела шляпу и, повернувшись к нему лицом, встретилась С ним взглядом. – А что со мной могло случиться?
Он немного помялся и помычал, но потом ответил:
– Я подумал, что, возможно… Было естественно предположить… Я просто решил…
Она приподняла брови, которым природа придала идеальную форму дуги:
– Да, милорд?
Он сжал зубы.
– Я подумал, что вы могли расстроиться.
Она изумленно посмотрела на него:
– Я ничуть не расстроена. Со мной все в порядке. А с вами, милорд? Как ваш недуг?
– Мне придется как-то самому справляться с моим, как вы выразились, «недугом», – ответил он вызывающим тоном.
Он никогда прежде не употребил бы такого слова – пока не столкнулся с этой пигалицей! Теперь он начал и сам считать, что эта чертова штука именно так и должна называться – проклятый недуг!
Чем больше Джек думал о своеволии собственной плоти, тем сильнее злился.
Он готов был поклясться острыми зубами шакалоголового бога Анубиса, что дело оборачивается совсем дурно.
Несмотря на свою юность и внешнюю невинность, леди Элизабет удивительно хладнокровно отнеслась к тому, чем они занимались сегодня днем. А если это не так, то из нее могла бы получиться чертовски хорошая актриса! Джек пообещал себе, что обязательно доберется до сути дела. Его неуловимая добыча окажется в его власти, и он узнает все ее тайны.
Чуть позже, но еще в тот же день (они, вернувшись в небольшое поселение у подножия сфинкса, отыскали там своих спутников) Джек случайно услышал, как Колетт Дюве спросила у своей госпожи:
– О, миледи, нашли ли вы пирамиду Хеопса настолько захватывающей, насколько вы себе представляли?
– Да, Колетт.
– Она была великолепна, миледи?
– Великолепна.
– Она оказалась большой?
– Гораздо больше, чем я ожидала, – призналась Элизабет, и кончики ее ушек порозовели.
– Глубокой и темной?
Она кивнула и начала в смущении теребить шнурок ридикюля.
– Очень глубокой и очень темной.
– И холодной?
– Нет, в самом ее сердце оказалось иначе.
– Вам было страшно, миледи?
– Поначалу.
– А потом?
– А потом я почувствовала, что мне больше не страшно, – мечтательно проговорила она.
Именно в этот момент Элизабет подняла голову и обнаружила, что Джек смотрит на нее. Она замерла, забыв о том, что начала ставить ногу в стремя своего ослика, и ответила на его взгляд.
Джек решил, что выражение ее прекрасного лица можно было определить только одним словом. Это открытие потрясло его до глубины души. Оно потом много дней не давало ему покоя.
Страсть.
Элизабет пылала страстью.
Глава 9
– В один прекрасный день женщины откажутся носить корсеты, – объявила Элизабет, морщась: Колетт затягивала шнуровку.
– Не думаю, миледи. Это станет концом цивилизации – той, что мы знаем. Теперь сделайте глубокий вдох, а потом выдохните, пожалуйста, – велела Колетт.
– Не понимаю, – сказала Элизабет, чуть не задохнувшись, – почему отказ носить корсеты должен будет означать конец цивилизации.
– Но это же мода, миледи! Что со всеми нами будет без моды?
«Действительно, что станет с миром без молы?» – с мрачным юмором думала Элизабет, пока ее застегивали, зашнуровывали и затягивали так, что она удивлялась, как еще не умерла. Когда Колетт закончила туалет своей госпожи, та едва могла дышать и двигаться.
– Матушка говорит, что по платью можно судить о том месте, которое женщина занимает в обществе.
– Ваша матушка – мудрая женщина. Вам следовало бы чаще прислушиваться к ее словам. – Колетт не смогла удержаться, чтобы не добавить: – Нам надо отводить плечи назад и стоять прямо, миледи. Для нас осанка чрезвычайно важна, не так ли?
Элизабет была счастлива тем, что ответа на эту фразу не требовалось. Ей с детства внушали, как важно иметь правильную осанку. Сначала мать и няня. Потом – Каролина и Колетт. Лично ее эта тема никогда не интересовала – ни капельки. Вот если бы им хотелось поговорить об обычае древних египтян поклоняться священным быкам Аписа и мумифицировать их… Этот предмет разговора она сочла бы захватывающе интересным!
– Сегодня я буду во всем коричневом, – решила она, стоя перед шкафом.
– Вам больше всего идет зеленое, – заметила Колетт. – Это подходит к вашим глазам.
Элизабет вздохнула и сдалась без спора:
– Пусть будет зеленое.
Колетт Дюве извлекла платье из шкафа и начала над ним хлопотать, расправляя юбку и ворча на своем родном языке, что по складкам надо было бы пройтись утюгом, но на это, как всегда, нет времени – они с утра до вечера бегают с места на место… Потом она, продолжая возиться с платьем, тихо проговорила, приглашая Элизабет посплетничать:
– Вы обратили внимание, какое красивое платье из муарового шелка было на миссис Уинтерз вчера, когда мы ездили смотреть мечети?
Элизабет наморщила носик:
– Кажется, оно было розовое.
Ее служанка покачала головой и возразила, очень по-французски пощелкав языком:
– Нет-нет, миледи. Не просто розовое, а цвета чайных роз, таких, как растут в саду Стенхоуп-Холла. Туалет идеально подчеркивал цвет лица и волос этой дамы. Даже чулки у нее были из прозрачнейшего розового шелка!
– Откуда ты это знаешь?
Колетт набросила зеленое платье Элизабет на голову и ответила:
– Был такой момент, когда лорд Джонатан помогал мадам Уинтерз сесть в карету: на секунду из-под юбок показалась ее лодыжка.
Элизабет задумчиво сказала:
– Кажется, все считают, что Амелия Уинтерз элегантна.
– О да! Вы могли бы кое-чему у нее поучиться, – заметила Колетт с лучшими намерениями.
– Как ты думаешь, мужчины находят ее красивой? – спросила Элизабет, не поднимая головы.
Она не видела, каким удивленным взглядом окинула ее Колетт.
– A, mon petit chou[3], я уверена, что лорд Джонатан находит прекрасной вас!
Элизабет подняла глаза и увидела в зеркале улыбающуюся ей подругу.
– Неужели я настолько понятна?
– Понятны? О нет. Вы всегда были таинственной: интересовались только пыльными, скучными старыми книгами. А огромные ваши глаза говорят так много – и ничего не выдают! – Колетт кончила застегивать корсаж зеленого платья и на секунду отступила, чтобы оценить свою работу. – Я говорила о лОрде Джонатане. Я заметила, как он на вас смотрит.
Элизабет широко раскрыла глаза.
– И как же Джек… лорд Джонатан… на меня смотрит?
Служанка сдержанно улыбнулась:
– Как будто вы – клубничное пирожное, которое он хотел бы съесть в один присест!
Элизабет густо покраснела. Французы так спокойно говорят о подобных вещах! Наверное, ей никогда к этому не привыкнуть. И тем не менее она спросила:
– Правда?
Весело рассмеявшись, Колетт Дюве уверила ее:
– Ma foi, c'est vrai[4]! Истинная правда.
Элизабет провела кончиком языка по нижней губе и высказала вслух те сомнения, которые не давали ей покоя:
– Я не вполне уверена в том, что лорд Джонатан – настоящий джентльмен.
Колетт успокаивающе похлопала ее по плечу:
– Самое главное, cherie[5], это то, что он – настоящий мужчина!
– О, невозможно в этом усомниться! – воскликнула Элизабет.
На секунду лицо француженки озарилось улыбкой, но Элизабет этого не заметила.
– Если вы изволите сесть, я начну укладывать вам волосы.
Колетт взяла с туалетного столика щетку с серебряной ручкой и принялась расчесывать густые каштановые пряди, которые ниспадали почти до самой талии ее госпожи.
– Они великолепны! – объявила Колетт, как она делала каждое утро: это было частью их ритуала.
– Волосы и есть волосы, – вздохнула Элизабет, хотя она понимала, что это не совсем так. Большинство модных дам вынуждены были помогать природе, не одарившей их густыми волосами. В собственные волосы они вплетали сложные шиньоны и косы. Ей повезло: ее волосы всегда были густыми и мягкими как шелк.
Колетт сказала ей примерно то же самое:
– Вы должны быть счастливы, что имеете такие великолепные волосы. Я встречала женщин, которые продали бы душу дьяволу, чтобы иметь такие волосы, как у вас.
Элизабет нахмурилась и напомнила своей подруге:
– Каролина говорит, что мне нельзя этим хвастаться. Ведь, в конце концов, моей заслуги в этом нет.
– Ваша сестра, несомненно, вам завидует, миледи, – открыто заявила Колетт.
Такая мысль самой Элизабет в голову не приходила.
– Ты правда так думаешь?
– Mais certainement![6]
– Не могу понять, с чего бы она стала мне завидовать. Каролина очень красивая. Муж и дети ее обожают. У них чудесный дом, более чем достаточно денег и множество друзей.
На секунду Колетт обхватила лицо своей подопечной ладонями, и они заглянули друг другу в глаза через зеркало над туалетным столиком.
– Но у вас, cherie, прекрасно не только лицо, но и душа. А такое поистине редкость.
Элизабет смутилась:
– Право, Колетт!
Девица пожала плечами так, как это умеют делать лишь парижанки, и в раздумье продолжила:
– А еще дело в вашем возрасте. Леди Каролина на десять лет старше вас. Этого никак не изменить. И у нее нет таких прекрасных волос.
Элизабет радостно вздохнула:
– И у нее нет тебя, чтобы расчесывать ей волосы.
Они обменялись теплыми улыбками.
А в следующую секунду Колетт уже снова занялась прической своей госпожи.
– Раз нам сегодня опять предстоит бродить по пыльному музею, смею предложить заплести вам волосы и свернуть их на затылке – вот так.
– Да, это вполне годится, – рассеянно ответила Элизабет, у которой в мыслях было совсем другое. Взяв со столика веер из слоновой кости, она развернула его и тотчас снова закрыла. – Как ты думаешь, сколько лет лорду Джонатану?
– Двадцать шесть, – немедленно ответила Колетт.
Элизабет чуть подняла брови:
– Почему ты в этом так уверена?
– Я разговаривала с его слугой – тем, которого зовут Каримом, – и он мне это сказал.
Несколько секунд Элизабет находилась в нерешительности, но потом все-таки спросила:
– А миссис Уинтерз? Сколько лет ей?
– Вот это сказать труднее. – Немного подумав, Колетт высказала предположение: – Возможно, тридцать. Возможно, даже чуть больше. Но сколько бы ей ни было, сохранилась она великолепно.
Покусав нижнюю губу, Элизабет робко сказала:
– Матушка утверждает, что джентльмены берут себе в жены женщин моложе себя, потому что им нужен наследник, но на самом деле они предпочитают общество женщин более зрелых.
Расческа на секунду замерла в воздухе.
– Графиня редко ошибается в этих вопросах.
– По словам матушки, зрелые дамы лучше умеют занять джентльменов беседой… – Элизабет с трудом сглотнула, – и другими вещами.
– Наверное, это так. – Колетт пожала плечами.
Она продолжала ловко заплетать длинные каштановые пряди в толстую косу.
– Как ты думаешь, лорд Джонатан тоже предпочитает более зрелых женщин? – спросила Элизабет с напускным равнодушием.
– Вы имеете в виду – таких зрелых женщин, как миссис Уинтерз?
У Элизабет все внутри оборвалось.
– Да.
В тоне француженки не было и тени иронии, когда она ответила своей юной госпоже:
– Хотя вы и недостаточно зрелая, моя дорогая, но для всех очевидно, что лорд Джонатан предпочитает вас. Он даже не замечает других женщин. И никакого внимания не обращает на миссис Уинтерз.
Элизабет только недоуменно нахмурилась, молча дожидаясь, когда Колетт продолжит.
– Миссис Уинтерз прекрасно одевается и прекрасно говорит, но в ней есть нечто такое, что…
– Да?
– …что меня тревожит.
Элизабет взяла с туалетного столика маленькую лиловую книжечку, вырвала листок напудренной папиросной бумаги и быстро припудрила лицо.
– Потому, что она – замужняя леди?
Колетт Дюве театрально взмахнула руками:
– Потому, что она вовсе не леди!
– Не леди?
– Не леди.
– Как ты можешь это определить?
– Интуиция.
Колетт явно не хотелось отвечать подробнее.
Элизабет последний раз мельком посмотрела на свое отражение в зеркале и встала.
– Но ты, конечно же, ошибаешься.
– Вполне возможно. – Колетт ловко поменяла тему разговора. – Зеленое платье – превосходный выбор. Оно вам очень идет.
– Спасибо, Колетт.
– Мы готовы завтракать, миледи?
Элизабет дружелюбно улыбнулась и воскликнула:
– Еще как готовы!
И хотя благовоспитанным девицам не положено признаваться в том, что они голодны, Элизабет, забыв об этом, объявила:
– Я просто умираю с голоду!
– Одни только груды мусора, – ворчал полковник Уинтерз, когда после завтрака все оказались наконец в Музее древностей Египта. – Напоминает мне чердак в особняке моей бабушки.
– Право, дорогой, давай не будем об этом, – попросила его миссис Уинтерз, быстро входя в грязное помещение и оглядываясь. Тут было множество изъеденной жучками мебели, груды глиняных черепков, связки древних копий, деревянные разваливающиеся ящики, безголовые статуи и распадающиеся мумии.
– Увы, я ожидала совсем не этого, – невольно произнесла миссис Уинтерз.
– И я тоже, – призналась Элизабет, испытывая ужасное разочарование.
Джонатан Уик вошел в открытую дверь, наклоняя голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и объявил, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Видимо, мы где-то повернули не туда. Это хранилище.
Элизабет мгновенно ободрилась:
– Ну конечно! Тогда все понятно.
– Одни только груды мусора, – повторил Хилберт Матиас Уинтерз, пока все возвращались к тому месту, где они оставили свой экипаж.
В этот момент рядом с их экипажем остановился еще один, и из него вышли два джентльмена. Оба сняли шляпы, а тот, что был одет более элегантно, подошел к ним.
– Дорогая миссис Уинтерз! Полковник Уинтерз! Мы снова встретились – да так скоро и неожиданно!
– Граф Полонски, как приятно вас видеть! – Амелия Уинтерз вдруг стала очаровательно кокетливой.
Джентльмен склонился к ее ручке. Казалось, женщину немного смутила эта демонстрация «неанглийской» любезности, так что прошло несколько мгновений, прежде чем она вспомнила о правилах поведения.
– Извините. Могу я представить нашу подопечную, леди Элизабет Гест, и еще одного участника нашей экспедиции, лорда Джонатана Уика?
– Андре Полонски к вашим услугам, миледи, – пробормотал он, отвешивая Элизабет быстрый поклон.
– Граф Андре Полонски, – уточнила миссис Уинтерз.
Джентльмен пожал плечами, и на его красивом лице появилась скромная улыбка.
– Это не имеет значения. Все, у кого в моей стране были титулы и поместья, стали изгнанниками – или во время революции, или сразу после нее. – С этими словами он повернулся и пожал руку Джеку так, словно они были неплохо знакомы. – Уик.
Джек кивнул и без всякого выражения откликнулся:
– Полонски.
– Вы что, знакомы? – поинтересовался полковник Уинтерз.
– Мы несколько раз встречались в обществе, – ответил граф. – Жалею, что прежде не имел удовольствия видеть вас, полковник. А я-то считал, что знаком со всеми эмигрантами, которые обосновались здесь!
– Г-хм, да! – недовольно пробурчал полковник, постукивая своей внушительной тростью по голенищу сапога.
Амелия Уинтерз поспешила вступить в разговор:
– Мы жили в Судане, пока мой муж не ушел со службы в армии ее величества.
– Чертовски грязное дело, этот Судан, – мрачно произнес отставной полковник.
Его хорошенькая жена никак не отреагировала на это и продолжила:
– Кроме того, мы только что приехали в эти места из Англии. Мы сопровождаем леди Элизабет как опекуны по просьбе ее отца, лорда Стенхоупа.
В глазах Андре Полонски зажегся новый интерес:
– Ну конечно же! Ваш отец – знаменитый археолог!
Амелия Уинтерз сообщила Элизабет:
– Мы познакомились с графом Полонски вчера за ленчем. Он тоже был гостем леди Шарлотты.
– Леди Шарлотта – такая необычная женщина! – воскликнула Элизабет. – Я несколько раз читала ее книгу «Письма из Египта»!
– Я тоже читал эту книгу. – Элегантный джентльмен с интересом разглядывал Элизабет. – Вы впервые в Египте, леди Элизабет?
– Впервые, сэр.
– И сегодня вы осматриваете Музей древностей.
– Да. Вернее, пытаемся. Мы свернули не туда и оказались в каком-то хранилище.
Граф рассмеялся. Его смех оказался настолько веселым и заразительным, что вскоре к нему присоединилась вся компания. Все, кроме Джонатана Уика. Элизабет краем глаза заметила, что Джек стоит немного в стороне от остальных.
Что он задумал?
Казалось, Джек внимательно изучает их всех по очереди, как будто они кусочки загадочной картинки, которые ему надо сложить в правильном порядке.
Ей хотелось бы обдумать это получше, но Андре Полонски снова завладел ее вниманием:
– Я знаком с директором музея, леди Элизабет. Уверен, что он будет рад найти кого-то, кто покажет вам, где находятся самые интересные экспонаты.
– Не думаю, миледи. Это станет концом цивилизации – той, что мы знаем. Теперь сделайте глубокий вдох, а потом выдохните, пожалуйста, – велела Колетт.
– Не понимаю, – сказала Элизабет, чуть не задохнувшись, – почему отказ носить корсеты должен будет означать конец цивилизации.
– Но это же мода, миледи! Что со всеми нами будет без моды?
«Действительно, что станет с миром без молы?» – с мрачным юмором думала Элизабет, пока ее застегивали, зашнуровывали и затягивали так, что она удивлялась, как еще не умерла. Когда Колетт закончила туалет своей госпожи, та едва могла дышать и двигаться.
– Матушка говорит, что по платью можно судить о том месте, которое женщина занимает в обществе.
– Ваша матушка – мудрая женщина. Вам следовало бы чаще прислушиваться к ее словам. – Колетт не смогла удержаться, чтобы не добавить: – Нам надо отводить плечи назад и стоять прямо, миледи. Для нас осанка чрезвычайно важна, не так ли?
Элизабет была счастлива тем, что ответа на эту фразу не требовалось. Ей с детства внушали, как важно иметь правильную осанку. Сначала мать и няня. Потом – Каролина и Колетт. Лично ее эта тема никогда не интересовала – ни капельки. Вот если бы им хотелось поговорить об обычае древних египтян поклоняться священным быкам Аписа и мумифицировать их… Этот предмет разговора она сочла бы захватывающе интересным!
– Сегодня я буду во всем коричневом, – решила она, стоя перед шкафом.
– Вам больше всего идет зеленое, – заметила Колетт. – Это подходит к вашим глазам.
Элизабет вздохнула и сдалась без спора:
– Пусть будет зеленое.
Колетт Дюве извлекла платье из шкафа и начала над ним хлопотать, расправляя юбку и ворча на своем родном языке, что по складкам надо было бы пройтись утюгом, но на это, как всегда, нет времени – они с утра до вечера бегают с места на место… Потом она, продолжая возиться с платьем, тихо проговорила, приглашая Элизабет посплетничать:
– Вы обратили внимание, какое красивое платье из муарового шелка было на миссис Уинтерз вчера, когда мы ездили смотреть мечети?
Элизабет наморщила носик:
– Кажется, оно было розовое.
Ее служанка покачала головой и возразила, очень по-французски пощелкав языком:
– Нет-нет, миледи. Не просто розовое, а цвета чайных роз, таких, как растут в саду Стенхоуп-Холла. Туалет идеально подчеркивал цвет лица и волос этой дамы. Даже чулки у нее были из прозрачнейшего розового шелка!
– Откуда ты это знаешь?
Колетт набросила зеленое платье Элизабет на голову и ответила:
– Был такой момент, когда лорд Джонатан помогал мадам Уинтерз сесть в карету: на секунду из-под юбок показалась ее лодыжка.
Элизабет задумчиво сказала:
– Кажется, все считают, что Амелия Уинтерз элегантна.
– О да! Вы могли бы кое-чему у нее поучиться, – заметила Колетт с лучшими намерениями.
– Как ты думаешь, мужчины находят ее красивой? – спросила Элизабет, не поднимая головы.
Она не видела, каким удивленным взглядом окинула ее Колетт.
– A, mon petit chou[3], я уверена, что лорд Джонатан находит прекрасной вас!
Элизабет подняла глаза и увидела в зеркале улыбающуюся ей подругу.
– Неужели я настолько понятна?
– Понятны? О нет. Вы всегда были таинственной: интересовались только пыльными, скучными старыми книгами. А огромные ваши глаза говорят так много – и ничего не выдают! – Колетт кончила застегивать корсаж зеленого платья и на секунду отступила, чтобы оценить свою работу. – Я говорила о лОрде Джонатане. Я заметила, как он на вас смотрит.
Элизабет широко раскрыла глаза.
– И как же Джек… лорд Джонатан… на меня смотрит?
Служанка сдержанно улыбнулась:
– Как будто вы – клубничное пирожное, которое он хотел бы съесть в один присест!
Элизабет густо покраснела. Французы так спокойно говорят о подобных вещах! Наверное, ей никогда к этому не привыкнуть. И тем не менее она спросила:
– Правда?
Весело рассмеявшись, Колетт Дюве уверила ее:
– Ma foi, c'est vrai[4]! Истинная правда.
Элизабет провела кончиком языка по нижней губе и высказала вслух те сомнения, которые не давали ей покоя:
– Я не вполне уверена в том, что лорд Джонатан – настоящий джентльмен.
Колетт успокаивающе похлопала ее по плечу:
– Самое главное, cherie[5], это то, что он – настоящий мужчина!
– О, невозможно в этом усомниться! – воскликнула Элизабет.
На секунду лицо француженки озарилось улыбкой, но Элизабет этого не заметила.
– Если вы изволите сесть, я начну укладывать вам волосы.
Колетт взяла с туалетного столика щетку с серебряной ручкой и принялась расчесывать густые каштановые пряди, которые ниспадали почти до самой талии ее госпожи.
– Они великолепны! – объявила Колетт, как она делала каждое утро: это было частью их ритуала.
– Волосы и есть волосы, – вздохнула Элизабет, хотя она понимала, что это не совсем так. Большинство модных дам вынуждены были помогать природе, не одарившей их густыми волосами. В собственные волосы они вплетали сложные шиньоны и косы. Ей повезло: ее волосы всегда были густыми и мягкими как шелк.
Колетт сказала ей примерно то же самое:
– Вы должны быть счастливы, что имеете такие великолепные волосы. Я встречала женщин, которые продали бы душу дьяволу, чтобы иметь такие волосы, как у вас.
Элизабет нахмурилась и напомнила своей подруге:
– Каролина говорит, что мне нельзя этим хвастаться. Ведь, в конце концов, моей заслуги в этом нет.
– Ваша сестра, несомненно, вам завидует, миледи, – открыто заявила Колетт.
Такая мысль самой Элизабет в голову не приходила.
– Ты правда так думаешь?
– Mais certainement![6]
– Не могу понять, с чего бы она стала мне завидовать. Каролина очень красивая. Муж и дети ее обожают. У них чудесный дом, более чем достаточно денег и множество друзей.
На секунду Колетт обхватила лицо своей подопечной ладонями, и они заглянули друг другу в глаза через зеркало над туалетным столиком.
– Но у вас, cherie, прекрасно не только лицо, но и душа. А такое поистине редкость.
Элизабет смутилась:
– Право, Колетт!
Девица пожала плечами так, как это умеют делать лишь парижанки, и в раздумье продолжила:
– А еще дело в вашем возрасте. Леди Каролина на десять лет старше вас. Этого никак не изменить. И у нее нет таких прекрасных волос.
Элизабет радостно вздохнула:
– И у нее нет тебя, чтобы расчесывать ей волосы.
Они обменялись теплыми улыбками.
А в следующую секунду Колетт уже снова занялась прической своей госпожи.
– Раз нам сегодня опять предстоит бродить по пыльному музею, смею предложить заплести вам волосы и свернуть их на затылке – вот так.
– Да, это вполне годится, – рассеянно ответила Элизабет, у которой в мыслях было совсем другое. Взяв со столика веер из слоновой кости, она развернула его и тотчас снова закрыла. – Как ты думаешь, сколько лет лорду Джонатану?
– Двадцать шесть, – немедленно ответила Колетт.
Элизабет чуть подняла брови:
– Почему ты в этом так уверена?
– Я разговаривала с его слугой – тем, которого зовут Каримом, – и он мне это сказал.
Несколько секунд Элизабет находилась в нерешительности, но потом все-таки спросила:
– А миссис Уинтерз? Сколько лет ей?
– Вот это сказать труднее. – Немного подумав, Колетт высказала предположение: – Возможно, тридцать. Возможно, даже чуть больше. Но сколько бы ей ни было, сохранилась она великолепно.
Покусав нижнюю губу, Элизабет робко сказала:
– Матушка утверждает, что джентльмены берут себе в жены женщин моложе себя, потому что им нужен наследник, но на самом деле они предпочитают общество женщин более зрелых.
Расческа на секунду замерла в воздухе.
– Графиня редко ошибается в этих вопросах.
– По словам матушки, зрелые дамы лучше умеют занять джентльменов беседой… – Элизабет с трудом сглотнула, – и другими вещами.
– Наверное, это так. – Колетт пожала плечами.
Она продолжала ловко заплетать длинные каштановые пряди в толстую косу.
– Как ты думаешь, лорд Джонатан тоже предпочитает более зрелых женщин? – спросила Элизабет с напускным равнодушием.
– Вы имеете в виду – таких зрелых женщин, как миссис Уинтерз?
У Элизабет все внутри оборвалось.
– Да.
В тоне француженки не было и тени иронии, когда она ответила своей юной госпоже:
– Хотя вы и недостаточно зрелая, моя дорогая, но для всех очевидно, что лорд Джонатан предпочитает вас. Он даже не замечает других женщин. И никакого внимания не обращает на миссис Уинтерз.
Элизабет только недоуменно нахмурилась, молча дожидаясь, когда Колетт продолжит.
– Миссис Уинтерз прекрасно одевается и прекрасно говорит, но в ней есть нечто такое, что…
– Да?
– …что меня тревожит.
Элизабет взяла с туалетного столика маленькую лиловую книжечку, вырвала листок напудренной папиросной бумаги и быстро припудрила лицо.
– Потому, что она – замужняя леди?
Колетт Дюве театрально взмахнула руками:
– Потому, что она вовсе не леди!
– Не леди?
– Не леди.
– Как ты можешь это определить?
– Интуиция.
Колетт явно не хотелось отвечать подробнее.
Элизабет последний раз мельком посмотрела на свое отражение в зеркале и встала.
– Но ты, конечно же, ошибаешься.
– Вполне возможно. – Колетт ловко поменяла тему разговора. – Зеленое платье – превосходный выбор. Оно вам очень идет.
– Спасибо, Колетт.
– Мы готовы завтракать, миледи?
Элизабет дружелюбно улыбнулась и воскликнула:
– Еще как готовы!
И хотя благовоспитанным девицам не положено признаваться в том, что они голодны, Элизабет, забыв об этом, объявила:
– Я просто умираю с голоду!
– Одни только груды мусора, – ворчал полковник Уинтерз, когда после завтрака все оказались наконец в Музее древностей Египта. – Напоминает мне чердак в особняке моей бабушки.
– Право, дорогой, давай не будем об этом, – попросила его миссис Уинтерз, быстро входя в грязное помещение и оглядываясь. Тут было множество изъеденной жучками мебели, груды глиняных черепков, связки древних копий, деревянные разваливающиеся ящики, безголовые статуи и распадающиеся мумии.
– Увы, я ожидала совсем не этого, – невольно произнесла миссис Уинтерз.
– И я тоже, – призналась Элизабет, испытывая ужасное разочарование.
Джонатан Уик вошел в открытую дверь, наклоняя голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и объявил, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– Видимо, мы где-то повернули не туда. Это хранилище.
Элизабет мгновенно ободрилась:
– Ну конечно! Тогда все понятно.
– Одни только груды мусора, – повторил Хилберт Матиас Уинтерз, пока все возвращались к тому месту, где они оставили свой экипаж.
В этот момент рядом с их экипажем остановился еще один, и из него вышли два джентльмена. Оба сняли шляпы, а тот, что был одет более элегантно, подошел к ним.
– Дорогая миссис Уинтерз! Полковник Уинтерз! Мы снова встретились – да так скоро и неожиданно!
– Граф Полонски, как приятно вас видеть! – Амелия Уинтерз вдруг стала очаровательно кокетливой.
Джентльмен склонился к ее ручке. Казалось, женщину немного смутила эта демонстрация «неанглийской» любезности, так что прошло несколько мгновений, прежде чем она вспомнила о правилах поведения.
– Извините. Могу я представить нашу подопечную, леди Элизабет Гест, и еще одного участника нашей экспедиции, лорда Джонатана Уика?
– Андре Полонски к вашим услугам, миледи, – пробормотал он, отвешивая Элизабет быстрый поклон.
– Граф Андре Полонски, – уточнила миссис Уинтерз.
Джентльмен пожал плечами, и на его красивом лице появилась скромная улыбка.
– Это не имеет значения. Все, у кого в моей стране были титулы и поместья, стали изгнанниками – или во время революции, или сразу после нее. – С этими словами он повернулся и пожал руку Джеку так, словно они были неплохо знакомы. – Уик.
Джек кивнул и без всякого выражения откликнулся:
– Полонски.
– Вы что, знакомы? – поинтересовался полковник Уинтерз.
– Мы несколько раз встречались в обществе, – ответил граф. – Жалею, что прежде не имел удовольствия видеть вас, полковник. А я-то считал, что знаком со всеми эмигрантами, которые обосновались здесь!
– Г-хм, да! – недовольно пробурчал полковник, постукивая своей внушительной тростью по голенищу сапога.
Амелия Уинтерз поспешила вступить в разговор:
– Мы жили в Судане, пока мой муж не ушел со службы в армии ее величества.
– Чертовски грязное дело, этот Судан, – мрачно произнес отставной полковник.
Его хорошенькая жена никак не отреагировала на это и продолжила:
– Кроме того, мы только что приехали в эти места из Англии. Мы сопровождаем леди Элизабет как опекуны по просьбе ее отца, лорда Стенхоупа.
В глазах Андре Полонски зажегся новый интерес:
– Ну конечно же! Ваш отец – знаменитый археолог!
Амелия Уинтерз сообщила Элизабет:
– Мы познакомились с графом Полонски вчера за ленчем. Он тоже был гостем леди Шарлотты.
– Леди Шарлотта – такая необычная женщина! – воскликнула Элизабет. – Я несколько раз читала ее книгу «Письма из Египта»!
– Я тоже читал эту книгу. – Элегантный джентльмен с интересом разглядывал Элизабет. – Вы впервые в Египте, леди Элизабет?
– Впервые, сэр.
– И сегодня вы осматриваете Музей древностей.
– Да. Вернее, пытаемся. Мы свернули не туда и оказались в каком-то хранилище.
Граф рассмеялся. Его смех оказался настолько веселым и заразительным, что вскоре к нему присоединилась вся компания. Все, кроме Джонатана Уика. Элизабет краем глаза заметила, что Джек стоит немного в стороне от остальных.
Что он задумал?
Казалось, Джек внимательно изучает их всех по очереди, как будто они кусочки загадочной картинки, которые ему надо сложить в правильном порядке.
Ей хотелось бы обдумать это получше, но Андре Полонски снова завладел ее вниманием:
– Я знаком с директором музея, леди Элизабет. Уверен, что он будет рад найти кого-то, кто покажет вам, где находятся самые интересные экспонаты.