Страница:
Во-первых, его одежда. Великолепный костюм сидел на нем идеально, лишь чуть натягиваясь на широких плечах, однако покрой не вполне соответствовал фасонам Бонд-стрит, где располагались ателье портных, обшивавших аристократию. Его наряд скорее подошел бы богатому жителю Франции, Германии или Италии. Похожих на него мужчин можно было увидеть на улицах Парижа или, может быть, в европеизированных отелях Александрии.
Он был высокого роста – на три-четыре дюйма выше любого мужчины из тех, что толпились вокруг него на причале, и намного выше смуглого слуги, который давал указания носильщикам относительно багажа своего господина.
Незнакомец снял шляпу. Его прекрасные черные кудри отливали синевой и блестели как шерсть ухоженных скакунов. Черты его лица были мужественными. Крупный аристократический нос, изогнутые черные брови, прекрасной формы уши, тесно прилегающие к черепу. Четкая и резкая линия гранитно-твердых челюстей и подбородка. Да, Колетт была права: действительно очень красивый мужчина.
Тут джентльмен поднял взгляд, и Элизабет показалось, что он посмотрел прямо ей в душу, так что на секунду ее сердце замерло.
Голубые глаза!
Она будто погрузилась в бездонное синее море. Она никогда не видела таких глаз. Они напоминали небо ранним летним утром. А еще цветки глицинии, которая дома, в Стенхоуп-Холле, вилась по решетке под ее окном. Глаза были ясные, умные, завораживающие…
Элизабет невольно затаила дыхание – и заметила это только тогда, когда задохнулась.
Будущие пассажиры двинулись по сходням. Примерно в десяти футах от нее англичанин вдруг остановился. Видимо, он удивился или даже был поражен, увидев ее.
Элизабет смутилась и попыталась понять, в чем дело. У нее растрепались волосы? Или платье не в порядке? У нее на кончике носа сажа?
Такое случалось с ней не раз – дома, в Йоркшире, когда она не выдерживала соблазна и работала в саду. Мать утверждала, что садоводство (она презрительно называла его «копанием в грязи, подходящим только для судомоек») – это унизительное занятие для молодой девушки с положением в обществе.
Но она уже сыта нравоучениями. И этим своим положением в обществе. Садоводство – прекрасное времяпрепровождение! Так приятно трогать руками теплую землю. Сажать нежные стебли и наблюдать за тем, как они растут. И, наконец, видеть результаты своих трудов. А садовник Траут говорил, что более талантливого садовода не встречал, – а ему уже немало лет, их садовнику.
Элизабет достала носовой платочек со своей монограммой и вытерла кончик носа – быть может, на нем действительно оказалась грязь.
При этом она подумала: «А, пустое!» – и, сунув платочек обратно в ридикюль, решительно выпрямилась. По крайней мере к ее осанке придраться нельзя.
Высокий красивый мужчина продолжал подниматься по сходням. В паре шагов от того места, где стояли они с Колетт, он на секунду остановился. Губы шевельнулись, будто он хотел ей что-то сказать.
Джентльмен не должен заговаривать с женщиной, если их никто не представил друг другу. Остановившийся рядом красавец не может этого не знать. Так подумала Элизабет.
Едва заметно кивнув головой в знак приветствия, незнакомец прошел мимо. Он приблизился к офицерам корабля, и они поздоровались со своим новым пассажиром.
Элизабет услышала, как капитан приветствовал его:
– Добро пожаловать на борт «Звезды Египта», милорд.
После чего капитан добавил что-то по-арабски, и пассажир ответил ему на том же языке.
Ее почему-то не удивило, что англичанин свободно говорит на языке чужой страны. Но было чему изумиться через несколько мгновений.
Как по мановению волшебной палочки из-за облаков выглянуло солнце и залило палубу своим ярким светом. Поднимая зонтик, чтобы защититься от ярких лучей, Элизабет заметила: у незнакомца что-то блеснуло.
Золото.
Червонное золото.
У Элизабет перехватило дыхание. На среднем пальце англичанина было золотое кольцо. Кольцо в форме анка, древнеегипетского символа жизни. Она готова была поклясться, что точно такое же видела на пальце своего таинственного спасителя.
Черный Джек разговаривал с капитаном «Звезды Египта», а в мыслях осыпал себя проклятиями. Яма, которую он себе выкопал, стала гораздо глубже.
При виде леди Элизабет, стоявшей у фальшборта, Черный Джек испытал сильное потрясение. Да ведь она еще, в сущности, девочка. Настоящий ребенок!
Он открыто воззрился на нее, как не позволял себе смотреть ни на одну прекрасную женщину. Он тут же мысленно поправился: прекрасную девочку. Сегодня, при свете дня, он увидел ее иной – с нелепой корзинкой фруктов вместо шляпки, с шелковым зонтиком, которым она прикрывала милое личико. Казалось, ей не больше пятнадцати-шестнадцати лет.
Но хуже было другое… В первое же мгновение он ощутил, что его плоть загорается желанием. Это чувство продолжало тревожить его и сейчас.
У него оставалось только одно утешение: леди Элизабет его не узнала. В этом он был совершенно уверен.
Позавчерашнее происшествие едва не закончилось катастрофой. Он совершил сразу несколько ошибок, хотя не относил себя к числу тех, кто ошибается. Как он негодовал в душе, когда случайно произнес ее имя. Очень непрофессионально. Непростительно для военного, который в былое время считался одним из лучших разведчиков.
Да вот еще и золотое кольцо, символ его клятвенной преданности принцу. Насколько хорошо она смогла его рассмотреть? Вспомнит ли она его, если снова увидит? А если эта опасность существует, то почему же ему так не хочется снять его со своего пальца?
Дьявольщина! Можно подумать, ему хочется, чтобы эта малышка его узнала…
Черный Джек не терял самообладания и спокойно разговаривал с капитаном и стюардом, которые проводили его в каюту. Пока Карим играл роль его камердинера, распаковывая вещи и раскладывая их по местам, он налил себе щедрую порцию портвейна, хотя еще не было и пяти.
– Черт возьми! – проворчал он себе под нос, выпив темного ароматного вина.
Черный Джек получил о леди Элизабет Гест самые подробные сведения и знал, что ей почти восемнадцать. Но чертов осведомитель не предупредил его о том, насколько она свежа и наивна. Ом надеялся – нет, он ожидал увидеть женщину. А встретил это юное прелестное создание.
Джек снова налил вина и начал с рюмкой в руке расхаживать по каюте.
А какого цвета у нее глаза?
Не карие. Не зеленые. И конечно, не желтые. Но – невероятное сочетание всех этих цветов. И она смотрела на него так, словно никогда раньше не видела мужчины. Было неловко. Было тревожно. И довольно лестно.
Его губы изогнулись в ироничной улыбке. Поосторожнее, Джек.
Ему не следует забывать, что именно поставлено на карту. Честь принца Рамсеса и людей, которые когда-то спасли ему жизнь. Тогда-то он и понял, что жизнь имеет какой-то смысл.
Черный Джек устремил взгляд в иллюминатор, забыв про зажатую в руке рюмку. Он вспомнил день, когда впервые встретился с принцем Рамсесом, – в тот самый день он получил свое прозвище.
Им обоим едва исполнилось шестнадцать, и они, новоиспеченные студенты Кембриджа, только-только устроились в своих комнатах. Он, Джонатан Малькольм Чарльз Уик, второй сын и, следовательно, не наследник герцога Дорана, хвастливо заявил принцу, что родственники считают его паршивой овцой, человеком с черной душой – чернее просто не бывает.
Это немалое достижение, пояснил он совершенно серьезно, со свойственной юности заносчивостью, поскольку в нортумберлендском семействе Уиков каждое поколение имело свою паршивую овцу – обязательно с голубыми глазами, чем отличались от остальных «Отчаянные Уики».
Принц Рамсес весело расхохотался, с почтением пожал ему руку и тут же окрестил его Черным Джеком.
Только спустя несколько месяцев Джек понял, каким птенцом, наверное, показался он принцу в день их знакомства. Ведь у Рами, к примеру, уже тогда была жена. Он женился на Майе в нежном возрасте – десятилетним мальчишкой. И кстати, утром, после брачной ночи, он без всякой жалости отдал приказ казнить дюжину человек, попытавшихся захватить источник, принадлежавший его племени.
Таковы были обычаи пустыни.
«А я-то тогда хотел выглядеть в его глазах самостоятельным, волевым, непреклонным», – думал Черный Джек, отпивая из рюмки портвейн.
Тем не менее прозвище, данное принцем, у него осталось. А их с Рами дружба выдержала испытание временем. Они – друзья. И даже больше, чем друзья.
Он обязан сдержать слово, которое дал своему принцу и его людям. Все очень просто. Он не испытывает никакой личной неприязни ни к лорду Стенхоупу, ни к его дочери.
Пусть леди Элизабет юна, невинна и прекрасна. Пусть он испытывает к ней такое влечение, какого не вызывала в нем еще ни одна женщина. Однако то, что должно быть сделано, исполнится.
Таковы обычаи пустыни.
– Насколько я могу судить, лорд Джонатан заработал себе в этих краях хорошую репутацию, не говоря уже о немалом состоянии, – заметил полковник Уинтерз, когда их небольшая компания разместилась в салоне корабля, чтобы выпить чаю.
– Кажется, дорогой, ты сказал, что он – второй сын герцога Дорана? – тихо спросила мужа миссис Уинтерз, стараясь, чтобы ее не услышали другие.
Кивнув, полковник принялся объяснять жене:
– Его старший брат – виконт Линд сей. Если я не ошибаюсь, их фамильные владения включают в себя Грантли-Мэнор в Нортумберленде, замок Кендалстон в Оксфордшире и особняк в Лондоне, на модной Парк-лейн.
Полковник погладил подбородок, не задумываясь, что этим жестом привлекает внимание к начинающим отвисать щекам и второму подбородку. Он был на двадцать лет старше своей хорошенькой жены, а выглядел так, что можно было решить – на все тридцать.
– Конечно, в один прекрасный день все это достанется старшему сыну, – с важным видом добавил он. – Все целиком.
Амелия Уинтерз покачала изящной головкой и заявила:
– Я не согласна с законами первородства. Они так жестоки по отношению к девочкам и младшим сыновьям, которые очень проигрывают на этом. – Тут она покосилась на свою юную спутницу. – Не обижайтесь, леди Элизабет.
Та ответила, тщательно выбирая слова:
– Хотя мне понятна необходимость сохранять титулы и поместья, не разделяя их, я сознаю: тем, кто не родился старшим сыном, трудно заключать брак так, как им хочется.
– Прекрасно сказано, леди Элизабет, – похвалил ее полковник. – Не то чтобы отсутствие герцогского титула помешало лорду Джонатану занять достойное место в обществе, скажу я вам.
– Возможно, он человек необыкновенный, – предположила Элизабет.
Если ее подозрения верны, то он намного лучше, чем могли о нем думать полковник и его жена.
– Красив он чертовски, – пробормотала миссис Уинтерз. – Интересно, женат ли он.
– Насколько я знаю – нет, – ответил ее супруг.
– Кстати, о женитьбе… – Поскольку ее собеседники подняли этот вопрос, Элизабет сочла возможным продолжить разговор на эту тему. – Почему все, с кем я сталкиваюсь, спрашивают меня, замужем ли, я, а когда я отвечаю отрицательно, то они явно бывают удивлены?
Ответ прозвучал у Элизабет за спиной и был произнесен звучным баритоном с легкой хрипотцой, от которой у нее по спине пробежали мурашки:
– Возможно, потому, что незамужняя женщина в возрасте семнадцати или восемнадцати лет в Черной стране редкость.
Хилберт Матиас Уинтерз стремительно встал и поклонился, щелкнув каблуками:
– Милорд.
– Полковник Уинтерз, вот мы с вами и встретились снова, – любезно отозвался подошедший.
– Рад вам представить мою жену, миссис Уинтерз, и нашу спутницу, леди Элизабет Гест.
Темная голова вежливо склонилась.
– Леди, счастлив с вами познакомиться.
– Я имел честь однажды встретиться с вашим отцом в его лондонском клубе, – проговорил полковник, пока все усаживались за стол. – Как поживает его светлость?
Ответ был очень сдержанным:
– Когда я в последний раз виделся с отцом, он был вполне здоров.
– А ваша матушка, герцогиня?
Элизабет заметила, что по лицу лорда Джонатана пробежала легкая тень, но ответил он очень спокойно:
– Моя мать умерла почти шесть лет назад.
Полковник Уинтерз смутился:
– Извините, ради Бога! Я не знал, конечно. Приношу вам свои соболезнования.
Лорд Джонатан холодно откликнулся:
– Благодарю.
Полковник смущенно откашлялся.
– А ваш старший брат, виконт Линдсей…
По губам лорда Джонатана пробежала насмешливая улыбка. Элизабет решила, что это губы человека щедрого, но способного на жестокость.
– В тот момент, когда мы в последний раз вместе были в Грантли-Мэнор, Лоренс был поглощен своим любимым занятием. – И в ответ на молчаливый вопрос полковника он добавил: – Мой брат объезжал купленного накануне жеребца.
– Главное поместье вашей семьи, кажется, находится в Нортумберленде, – вступила в разговор Амелия Уинтерз.
– Да, это так.
– Леди Элизабет тоже с севера, – добавила молодая женщина.
Впервые с того момента, как лорд Джонатан присоединился к ним в салоне, он посмотрел прямо на нее. Лицо его выражало вежливое внимание – и ничего больше. Элизабет ощутила разочарование. Он не узнал ее? В голубых глазах не было удивления, не было блеска – ни одной искры. Возможно, утром она вообразила себе невесть что. Просто ей показалось, будто он удивился, увидев ее на судне.
Элизабет быстро перевела взгляд на руки лорда Джонатана. Нет, если она что-то и придумала, то явно не все. Средний палец его руки украшен золотым кольцом!
Сердце у Элизабет забилось сильнее, но она сказала себе: «Разве не может быть совпадения?» Изображение анка – креста с округлым концом – было очень распространенным древним иероглифом. Откуда ей знать – может, практически все египтяне, мужчины, женщины и дети, носят подобные кольца.
И потом, человек, который помог ей отбиться от хулиганов, был местным жителем, об этом свидетельствовали его одежда и головной убор.
Лорд Джонатан заговорил с ней:
– Могу ли я спросить, где именно вы живете на севере, леди Элизабет?
От неожиданности она чуть не пролила чай и с трудом выговорила:
– В С-с-стенхоуп-Холле, в Йоркшире.
– Красивое место, насколько я слышал.
Она чуть покраснела:
– Думаю, это так, милорд.
Элизабет обратила внимание на то, что лорд не притронулся ни к чаю, ни к маленьким пирожным. Он продолжал говорить с ней:
– Вы впервые в Египте?
– Да, – ответила она, переживая, как бы смятение не отразилось на ее лице. Зато она заметила, что на секунду лицо лорда Джонатана приняло какое-то странное выражение.
– И вам тут нравится?
– Очень нравится, – быстро ответила она и оживленно добавила: – Позавчера мы все утро делали покупки на местных базарах.
– Леди Элизабет – заядлая покупательница, – рассмеялась Амелия Уинтерз.
Лорд Джонатан взглянул на свои начищенные до блеска сапоги, потом поднял голову и с улыбкой заметил:
– Надо полагать, вы приехали в Египет не для того, чтобы делать покупки.
Не решил ли этот джентльмен подсмеяться над ней? Если так, он ее сильно разочарует! Это ей совершенно не нравится!
– Нет, милорд, я плыву по Нилу, чтобы встретиться с отцом.
– Вот как, – отозвался он с долей искренней заинтересованности.
– Отец леди Элизабет, лорд Стенхоуп, – знаменитый археолог, – пояснил лорду Джонатану полковник Уинтерз.
– Понятно, – холодно ответил тот.
– Может быть, вы слышали о моем отце? – спросила она. Ей вдруг страшно захотелось хоть что-то узнать об этом загадочном человеке с золотым кольцом на руке.
Он слегка пожал плечами:
– В Египте найдется мало людей, которые не слышали бы о лорде Стенхоупе.
– А вы встречались с моим отцом?
– Не имел удовольствия.
Элизабет заморгала, выпрямилась и глубоко вздохнула. Она была бы рада любой весточке об отце. И надеялась узнать что-то о жизни самого Джонатана.
Амелия Уинтерз решила поддержать прервавшуюся беседу.
– Как далеко вы плывете на «Звезде Египта», лорд Джонатан?
– До самого Луксора. – Сделав небольшую паузу, он добавил: – У меня в тех местах есть немного земли, на которой я выращиваю хлопок.
– Хлопок, – глубокомысленно произнес полковник. – Любопытно.
– Я считаю, что наступит день, когда египетский хлопок станет известен во всем мире, – уверенно заявил лорд Джонатан.
Элизабет с изумлением услышала собственные слова:
– Тогда, возможно, вы все-таки познакомитесь с моим отцом: ведь я встречаюсь с ним именно в Луксоре, в Долине царей.
Его губы тронула ироническая улыбка:
– В таком случае я буду рассчитывать на официальное знакомство.
Полковник Уинтерз прокашлялся и вставил:
– Похоже, нас за чаем собираются развлечь.
В салон вошли несколько музыкантов-египтян со своими инструментами. Не сказав ни слова, они начали играть. Их музыка оказалась волшебной, свободной, с отзвуками древних мелодий.
После того как отзвучала последняя нота, лорд Джонатан наклонился к Элизабет и негромко сказал:
– Большую флейту называют най, а маленькая – это саламийя, в Египте под ее аккомпанемент поют суфические песни.
– А как называется инструмент с длинным грифом и металлическими струнами? – спросила она, остро ощущая, как от его теплого дыхания у нее слегка покачиваются локоны и щекочут шею. Из-за этого ей было очень трудно, почти невозможно сосредоточиться на том, что он ей рассказывал.
Лорд охотно объяснял:
– Это бузук. Рядом с ним – уд. А тот большой барабан – это тар.
– В Александрии мы слышали, как играют на маленьких бронзовых цимбалах, – сказала ему Элизабет. – А вот во что дует вон тот человек? Я не знаю.
– Это разновидность гобоя, называется мизмар.
– Их музыка захватывает, – прошептала она, слушая, как оркестр начинает новую мелодию. – Она такая красивая!
– Как сама Черная страна, – прошептал он так тихо, что эти слова услышала только одна Элизабет.
Потом они молчали и с наслаждением слушали музыку.
Только когда концерт закончился и все начали расходиться по каютам (даже на борту корабля считалось необходимым переодеться перед обедом), лорд Джонатан сказал нечто такое, что потом не давало покоя Элизабет в течение многих дней и даже недель.
Пристально глядя ей в глаза, он предостерег ее:
– Путешествуя по Нилу, который мы зовем Рекой жизни, будьте осторожны, леди Элизабет. Вы рискуете найти здесь больше, чем вам хотелось бы.
Элизабет почувствовала, что у нее странно сжалось сердце. Не может быть, чтобы этот человек проник в ее тайну!
Натянуто улыбнувшись, она ответила:
– Я буду очень осторожна. Уверяю вас, лорд Джонатан.
Никто не знал, что Элизабет ищет ключ к прошлому. И своему собственному будущему.
Глава 3
Он был высокого роста – на три-четыре дюйма выше любого мужчины из тех, что толпились вокруг него на причале, и намного выше смуглого слуги, который давал указания носильщикам относительно багажа своего господина.
Незнакомец снял шляпу. Его прекрасные черные кудри отливали синевой и блестели как шерсть ухоженных скакунов. Черты его лица были мужественными. Крупный аристократический нос, изогнутые черные брови, прекрасной формы уши, тесно прилегающие к черепу. Четкая и резкая линия гранитно-твердых челюстей и подбородка. Да, Колетт была права: действительно очень красивый мужчина.
Тут джентльмен поднял взгляд, и Элизабет показалось, что он посмотрел прямо ей в душу, так что на секунду ее сердце замерло.
Голубые глаза!
Она будто погрузилась в бездонное синее море. Она никогда не видела таких глаз. Они напоминали небо ранним летним утром. А еще цветки глицинии, которая дома, в Стенхоуп-Холле, вилась по решетке под ее окном. Глаза были ясные, умные, завораживающие…
Элизабет невольно затаила дыхание – и заметила это только тогда, когда задохнулась.
Будущие пассажиры двинулись по сходням. Примерно в десяти футах от нее англичанин вдруг остановился. Видимо, он удивился или даже был поражен, увидев ее.
Элизабет смутилась и попыталась понять, в чем дело. У нее растрепались волосы? Или платье не в порядке? У нее на кончике носа сажа?
Такое случалось с ней не раз – дома, в Йоркшире, когда она не выдерживала соблазна и работала в саду. Мать утверждала, что садоводство (она презрительно называла его «копанием в грязи, подходящим только для судомоек») – это унизительное занятие для молодой девушки с положением в обществе.
Но она уже сыта нравоучениями. И этим своим положением в обществе. Садоводство – прекрасное времяпрепровождение! Так приятно трогать руками теплую землю. Сажать нежные стебли и наблюдать за тем, как они растут. И, наконец, видеть результаты своих трудов. А садовник Траут говорил, что более талантливого садовода не встречал, – а ему уже немало лет, их садовнику.
Элизабет достала носовой платочек со своей монограммой и вытерла кончик носа – быть может, на нем действительно оказалась грязь.
При этом она подумала: «А, пустое!» – и, сунув платочек обратно в ридикюль, решительно выпрямилась. По крайней мере к ее осанке придраться нельзя.
Высокий красивый мужчина продолжал подниматься по сходням. В паре шагов от того места, где стояли они с Колетт, он на секунду остановился. Губы шевельнулись, будто он хотел ей что-то сказать.
Джентльмен не должен заговаривать с женщиной, если их никто не представил друг другу. Остановившийся рядом красавец не может этого не знать. Так подумала Элизабет.
Едва заметно кивнув головой в знак приветствия, незнакомец прошел мимо. Он приблизился к офицерам корабля, и они поздоровались со своим новым пассажиром.
Элизабет услышала, как капитан приветствовал его:
– Добро пожаловать на борт «Звезды Египта», милорд.
После чего капитан добавил что-то по-арабски, и пассажир ответил ему на том же языке.
Ее почему-то не удивило, что англичанин свободно говорит на языке чужой страны. Но было чему изумиться через несколько мгновений.
Как по мановению волшебной палочки из-за облаков выглянуло солнце и залило палубу своим ярким светом. Поднимая зонтик, чтобы защититься от ярких лучей, Элизабет заметила: у незнакомца что-то блеснуло.
Золото.
Червонное золото.
У Элизабет перехватило дыхание. На среднем пальце англичанина было золотое кольцо. Кольцо в форме анка, древнеегипетского символа жизни. Она готова была поклясться, что точно такое же видела на пальце своего таинственного спасителя.
Черный Джек разговаривал с капитаном «Звезды Египта», а в мыслях осыпал себя проклятиями. Яма, которую он себе выкопал, стала гораздо глубже.
При виде леди Элизабет, стоявшей у фальшборта, Черный Джек испытал сильное потрясение. Да ведь она еще, в сущности, девочка. Настоящий ребенок!
Он открыто воззрился на нее, как не позволял себе смотреть ни на одну прекрасную женщину. Он тут же мысленно поправился: прекрасную девочку. Сегодня, при свете дня, он увидел ее иной – с нелепой корзинкой фруктов вместо шляпки, с шелковым зонтиком, которым она прикрывала милое личико. Казалось, ей не больше пятнадцати-шестнадцати лет.
Но хуже было другое… В первое же мгновение он ощутил, что его плоть загорается желанием. Это чувство продолжало тревожить его и сейчас.
У него оставалось только одно утешение: леди Элизабет его не узнала. В этом он был совершенно уверен.
Позавчерашнее происшествие едва не закончилось катастрофой. Он совершил сразу несколько ошибок, хотя не относил себя к числу тех, кто ошибается. Как он негодовал в душе, когда случайно произнес ее имя. Очень непрофессионально. Непростительно для военного, который в былое время считался одним из лучших разведчиков.
Да вот еще и золотое кольцо, символ его клятвенной преданности принцу. Насколько хорошо она смогла его рассмотреть? Вспомнит ли она его, если снова увидит? А если эта опасность существует, то почему же ему так не хочется снять его со своего пальца?
Дьявольщина! Можно подумать, ему хочется, чтобы эта малышка его узнала…
Черный Джек не терял самообладания и спокойно разговаривал с капитаном и стюардом, которые проводили его в каюту. Пока Карим играл роль его камердинера, распаковывая вещи и раскладывая их по местам, он налил себе щедрую порцию портвейна, хотя еще не было и пяти.
– Черт возьми! – проворчал он себе под нос, выпив темного ароматного вина.
Черный Джек получил о леди Элизабет Гест самые подробные сведения и знал, что ей почти восемнадцать. Но чертов осведомитель не предупредил его о том, насколько она свежа и наивна. Ом надеялся – нет, он ожидал увидеть женщину. А встретил это юное прелестное создание.
Джек снова налил вина и начал с рюмкой в руке расхаживать по каюте.
А какого цвета у нее глаза?
Не карие. Не зеленые. И конечно, не желтые. Но – невероятное сочетание всех этих цветов. И она смотрела на него так, словно никогда раньше не видела мужчины. Было неловко. Было тревожно. И довольно лестно.
Его губы изогнулись в ироничной улыбке. Поосторожнее, Джек.
Ему не следует забывать, что именно поставлено на карту. Честь принца Рамсеса и людей, которые когда-то спасли ему жизнь. Тогда-то он и понял, что жизнь имеет какой-то смысл.
Черный Джек устремил взгляд в иллюминатор, забыв про зажатую в руке рюмку. Он вспомнил день, когда впервые встретился с принцем Рамсесом, – в тот самый день он получил свое прозвище.
Им обоим едва исполнилось шестнадцать, и они, новоиспеченные студенты Кембриджа, только-только устроились в своих комнатах. Он, Джонатан Малькольм Чарльз Уик, второй сын и, следовательно, не наследник герцога Дорана, хвастливо заявил принцу, что родственники считают его паршивой овцой, человеком с черной душой – чернее просто не бывает.
Это немалое достижение, пояснил он совершенно серьезно, со свойственной юности заносчивостью, поскольку в нортумберлендском семействе Уиков каждое поколение имело свою паршивую овцу – обязательно с голубыми глазами, чем отличались от остальных «Отчаянные Уики».
Принц Рамсес весело расхохотался, с почтением пожал ему руку и тут же окрестил его Черным Джеком.
Только спустя несколько месяцев Джек понял, каким птенцом, наверное, показался он принцу в день их знакомства. Ведь у Рами, к примеру, уже тогда была жена. Он женился на Майе в нежном возрасте – десятилетним мальчишкой. И кстати, утром, после брачной ночи, он без всякой жалости отдал приказ казнить дюжину человек, попытавшихся захватить источник, принадлежавший его племени.
Таковы были обычаи пустыни.
«А я-то тогда хотел выглядеть в его глазах самостоятельным, волевым, непреклонным», – думал Черный Джек, отпивая из рюмки портвейн.
Тем не менее прозвище, данное принцем, у него осталось. А их с Рами дружба выдержала испытание временем. Они – друзья. И даже больше, чем друзья.
Он обязан сдержать слово, которое дал своему принцу и его людям. Все очень просто. Он не испытывает никакой личной неприязни ни к лорду Стенхоупу, ни к его дочери.
Пусть леди Элизабет юна, невинна и прекрасна. Пусть он испытывает к ней такое влечение, какого не вызывала в нем еще ни одна женщина. Однако то, что должно быть сделано, исполнится.
Таковы обычаи пустыни.
– Насколько я могу судить, лорд Джонатан заработал себе в этих краях хорошую репутацию, не говоря уже о немалом состоянии, – заметил полковник Уинтерз, когда их небольшая компания разместилась в салоне корабля, чтобы выпить чаю.
– Кажется, дорогой, ты сказал, что он – второй сын герцога Дорана? – тихо спросила мужа миссис Уинтерз, стараясь, чтобы ее не услышали другие.
Кивнув, полковник принялся объяснять жене:
– Его старший брат – виконт Линд сей. Если я не ошибаюсь, их фамильные владения включают в себя Грантли-Мэнор в Нортумберленде, замок Кендалстон в Оксфордшире и особняк в Лондоне, на модной Парк-лейн.
Полковник погладил подбородок, не задумываясь, что этим жестом привлекает внимание к начинающим отвисать щекам и второму подбородку. Он был на двадцать лет старше своей хорошенькой жены, а выглядел так, что можно было решить – на все тридцать.
– Конечно, в один прекрасный день все это достанется старшему сыну, – с важным видом добавил он. – Все целиком.
Амелия Уинтерз покачала изящной головкой и заявила:
– Я не согласна с законами первородства. Они так жестоки по отношению к девочкам и младшим сыновьям, которые очень проигрывают на этом. – Тут она покосилась на свою юную спутницу. – Не обижайтесь, леди Элизабет.
Та ответила, тщательно выбирая слова:
– Хотя мне понятна необходимость сохранять титулы и поместья, не разделяя их, я сознаю: тем, кто не родился старшим сыном, трудно заключать брак так, как им хочется.
– Прекрасно сказано, леди Элизабет, – похвалил ее полковник. – Не то чтобы отсутствие герцогского титула помешало лорду Джонатану занять достойное место в обществе, скажу я вам.
– Возможно, он человек необыкновенный, – предположила Элизабет.
Если ее подозрения верны, то он намного лучше, чем могли о нем думать полковник и его жена.
– Красив он чертовски, – пробормотала миссис Уинтерз. – Интересно, женат ли он.
– Насколько я знаю – нет, – ответил ее супруг.
– Кстати, о женитьбе… – Поскольку ее собеседники подняли этот вопрос, Элизабет сочла возможным продолжить разговор на эту тему. – Почему все, с кем я сталкиваюсь, спрашивают меня, замужем ли, я, а когда я отвечаю отрицательно, то они явно бывают удивлены?
Ответ прозвучал у Элизабет за спиной и был произнесен звучным баритоном с легкой хрипотцой, от которой у нее по спине пробежали мурашки:
– Возможно, потому, что незамужняя женщина в возрасте семнадцати или восемнадцати лет в Черной стране редкость.
Хилберт Матиас Уинтерз стремительно встал и поклонился, щелкнув каблуками:
– Милорд.
– Полковник Уинтерз, вот мы с вами и встретились снова, – любезно отозвался подошедший.
– Рад вам представить мою жену, миссис Уинтерз, и нашу спутницу, леди Элизабет Гест.
Темная голова вежливо склонилась.
– Леди, счастлив с вами познакомиться.
– Я имел честь однажды встретиться с вашим отцом в его лондонском клубе, – проговорил полковник, пока все усаживались за стол. – Как поживает его светлость?
Ответ был очень сдержанным:
– Когда я в последний раз виделся с отцом, он был вполне здоров.
– А ваша матушка, герцогиня?
Элизабет заметила, что по лицу лорда Джонатана пробежала легкая тень, но ответил он очень спокойно:
– Моя мать умерла почти шесть лет назад.
Полковник Уинтерз смутился:
– Извините, ради Бога! Я не знал, конечно. Приношу вам свои соболезнования.
Лорд Джонатан холодно откликнулся:
– Благодарю.
Полковник смущенно откашлялся.
– А ваш старший брат, виконт Линдсей…
По губам лорда Джонатана пробежала насмешливая улыбка. Элизабет решила, что это губы человека щедрого, но способного на жестокость.
– В тот момент, когда мы в последний раз вместе были в Грантли-Мэнор, Лоренс был поглощен своим любимым занятием. – И в ответ на молчаливый вопрос полковника он добавил: – Мой брат объезжал купленного накануне жеребца.
– Главное поместье вашей семьи, кажется, находится в Нортумберленде, – вступила в разговор Амелия Уинтерз.
– Да, это так.
– Леди Элизабет тоже с севера, – добавила молодая женщина.
Впервые с того момента, как лорд Джонатан присоединился к ним в салоне, он посмотрел прямо на нее. Лицо его выражало вежливое внимание – и ничего больше. Элизабет ощутила разочарование. Он не узнал ее? В голубых глазах не было удивления, не было блеска – ни одной искры. Возможно, утром она вообразила себе невесть что. Просто ей показалось, будто он удивился, увидев ее на судне.
Элизабет быстро перевела взгляд на руки лорда Джонатана. Нет, если она что-то и придумала, то явно не все. Средний палец его руки украшен золотым кольцом!
Сердце у Элизабет забилось сильнее, но она сказала себе: «Разве не может быть совпадения?» Изображение анка – креста с округлым концом – было очень распространенным древним иероглифом. Откуда ей знать – может, практически все египтяне, мужчины, женщины и дети, носят подобные кольца.
И потом, человек, который помог ей отбиться от хулиганов, был местным жителем, об этом свидетельствовали его одежда и головной убор.
Лорд Джонатан заговорил с ней:
– Могу ли я спросить, где именно вы живете на севере, леди Элизабет?
От неожиданности она чуть не пролила чай и с трудом выговорила:
– В С-с-стенхоуп-Холле, в Йоркшире.
– Красивое место, насколько я слышал.
Она чуть покраснела:
– Думаю, это так, милорд.
Элизабет обратила внимание на то, что лорд не притронулся ни к чаю, ни к маленьким пирожным. Он продолжал говорить с ней:
– Вы впервые в Египте?
– Да, – ответила она, переживая, как бы смятение не отразилось на ее лице. Зато она заметила, что на секунду лицо лорда Джонатана приняло какое-то странное выражение.
– И вам тут нравится?
– Очень нравится, – быстро ответила она и оживленно добавила: – Позавчера мы все утро делали покупки на местных базарах.
– Леди Элизабет – заядлая покупательница, – рассмеялась Амелия Уинтерз.
Лорд Джонатан взглянул на свои начищенные до блеска сапоги, потом поднял голову и с улыбкой заметил:
– Надо полагать, вы приехали в Египет не для того, чтобы делать покупки.
Не решил ли этот джентльмен подсмеяться над ней? Если так, он ее сильно разочарует! Это ей совершенно не нравится!
– Нет, милорд, я плыву по Нилу, чтобы встретиться с отцом.
– Вот как, – отозвался он с долей искренней заинтересованности.
– Отец леди Элизабет, лорд Стенхоуп, – знаменитый археолог, – пояснил лорду Джонатану полковник Уинтерз.
– Понятно, – холодно ответил тот.
– Может быть, вы слышали о моем отце? – спросила она. Ей вдруг страшно захотелось хоть что-то узнать об этом загадочном человеке с золотым кольцом на руке.
Он слегка пожал плечами:
– В Египте найдется мало людей, которые не слышали бы о лорде Стенхоупе.
– А вы встречались с моим отцом?
– Не имел удовольствия.
Элизабет заморгала, выпрямилась и глубоко вздохнула. Она была бы рада любой весточке об отце. И надеялась узнать что-то о жизни самого Джонатана.
Амелия Уинтерз решила поддержать прервавшуюся беседу.
– Как далеко вы плывете на «Звезде Египта», лорд Джонатан?
– До самого Луксора. – Сделав небольшую паузу, он добавил: – У меня в тех местах есть немного земли, на которой я выращиваю хлопок.
– Хлопок, – глубокомысленно произнес полковник. – Любопытно.
– Я считаю, что наступит день, когда египетский хлопок станет известен во всем мире, – уверенно заявил лорд Джонатан.
Элизабет с изумлением услышала собственные слова:
– Тогда, возможно, вы все-таки познакомитесь с моим отцом: ведь я встречаюсь с ним именно в Луксоре, в Долине царей.
Его губы тронула ироническая улыбка:
– В таком случае я буду рассчитывать на официальное знакомство.
Полковник Уинтерз прокашлялся и вставил:
– Похоже, нас за чаем собираются развлечь.
В салон вошли несколько музыкантов-египтян со своими инструментами. Не сказав ни слова, они начали играть. Их музыка оказалась волшебной, свободной, с отзвуками древних мелодий.
После того как отзвучала последняя нота, лорд Джонатан наклонился к Элизабет и негромко сказал:
– Большую флейту называют най, а маленькая – это саламийя, в Египте под ее аккомпанемент поют суфические песни.
– А как называется инструмент с длинным грифом и металлическими струнами? – спросила она, остро ощущая, как от его теплого дыхания у нее слегка покачиваются локоны и щекочут шею. Из-за этого ей было очень трудно, почти невозможно сосредоточиться на том, что он ей рассказывал.
Лорд охотно объяснял:
– Это бузук. Рядом с ним – уд. А тот большой барабан – это тар.
– В Александрии мы слышали, как играют на маленьких бронзовых цимбалах, – сказала ему Элизабет. – А вот во что дует вон тот человек? Я не знаю.
– Это разновидность гобоя, называется мизмар.
– Их музыка захватывает, – прошептала она, слушая, как оркестр начинает новую мелодию. – Она такая красивая!
– Как сама Черная страна, – прошептал он так тихо, что эти слова услышала только одна Элизабет.
Потом они молчали и с наслаждением слушали музыку.
Только когда концерт закончился и все начали расходиться по каютам (даже на борту корабля считалось необходимым переодеться перед обедом), лорд Джонатан сказал нечто такое, что потом не давало покоя Элизабет в течение многих дней и даже недель.
Пристально глядя ей в глаза, он предостерег ее:
– Путешествуя по Нилу, который мы зовем Рекой жизни, будьте осторожны, леди Элизабет. Вы рискуете найти здесь больше, чем вам хотелось бы.
Элизабет почувствовала, что у нее странно сжалось сердце. Не может быть, чтобы этот человек проник в ее тайну!
Натянуто улыбнувшись, она ответила:
– Я буду очень осторожна. Уверяю вас, лорд Джонатан.
Никто не знал, что Элизабет ищет ключ к прошлому. И своему собственному будущему.
Глава 3
Ей никак не удавалось заснуть.
Элизабет скинула с себя прохладные хлопчатые простыни, отдернула противомоскитную сетку и потянулась за пеньюаром, который лежал в ногах кровати.
Не было смысла продолжать попытки заснуть. Она так и не сомкнула глаз.
Не зажигая лампу, стоявшую на столике у кровати, она сунула ноги в атласные тапочки и крепко затянула на талии пояс пеньюара. После этого открыла дверь каюты и вышла на палубу.
Ночь была тихая. «Звезда Египта» встала на якорь до утра.
Облокотившись на фальшборт, Элизабет смотрела на противоположный берег Нила. Луна заливала все ярким светом – на фоне иссиня-черного неба ночное светило казалось сияющим шаром. Ей были видны пальмовые рощи у края воды, плодородные зеленые поля вдали, а дальше – скалы, за которыми начиналась пустыня.
Местность между полями и пустыней была усеяна темными лачугами, белоснежными виллами и развалинами древних храмов. На воде играли серебристые отблески лунного света. Ночной ветерок приносил с собой запахи лотоса и папируса, акации, тамаринда и эвкалипта.
Время от времени в реке шумно плескалась крупная рыба – или, может быть, это голодный крокодил пытался добыть себе ужин.
Элизабет почувствовала, как по спине пробежал холодок, – вокруг нее толпились тени прошлого. Хотя ей казалось, что над этими местами не властно время.
Интересно, сколько мужчин и женщин вот так, как она, с замиранием сердца смотрели на вечный пейзаж Египта? Что они при этом чувствовали? О чем думали?
Возможно, сама Клеопатра с борта царской ладьи смотрела на темно-синюю воду, повторяя слова древнего гимна:
«Приветствую тебя, о Нил! Выбившийся из-под земли, пришедший питать Египет. Кормилец, источник богатства, создатель всего благого!»
И позже, когда Элизабет покинет Египет, какая-то другая женщина будет глядеть на синие воды и думать о тех, кто бывал здесь раньше. Что она будет чувствовать? О чем вспомнит?
Прошлое, настоящее, будущее – для Нила, Реки жизни, они были неразрывны.
Элизабет вздрогнула и крепче обхватила себя руками. Подумать только: она чуть было не лишилась возможности поехать в Черную страну! Ей снова вспомнился разговор с кузеном прошлым летом – тогда все и решилось…
– Боюсь, что ваша головка полна фантазий, – выговаривал своей кузине Хорас Фитцхью. – Египет – место отвратительное. Там жара, пыль, мухи и москиты и самые примитивные и ужасные условия жизни. – Он содрогнулся, вспоминая. – Солнце просто беспощадное. Я был болен все то время, пока там находился.
– Но мне так хочется поехать в Египет! – произнесла Элизабет мечтательно. – Говорят, что небо в тех краях синее синего, песок сверкает, как алмазы, а солнечный свет яркий, как нигде в мире. Папа как-то сказал мне старую пословицу: «В Египте вы ближе к богам». – И она добавила: – Папа не приезжал в Англию уже три года. Я так по нему соскучилась!
Ее немолодой кузен неуклюже переминался с ноги на ногу.
– Конечно, то, что вы скучаете по отцу, вполне естественно. Но чтобы вы поехали так далеко, в эти пустынные, забытые Богом земли…
Она перебила его:
– Ландшафт там необычайно живописный, правда? И Нил, и пустыня, и удивительные пирамиды Гизы, и огромный храм Абу-Симбела…
Выражение лица Хораса Фитцхью чуть заметно изменилось.
– Да, конечно, это великолепное зрелище. Храмы Карнака. Сфинкс. Живописные дахабийе, плывущие вверх по Нилу. – Опомнившись, он поспешно добавил: – Но это неподходящие места для такой хрупкой молодой особы, как вы.
Элизабет почувствовала, что начинает терять терпение. Ей надо ехать в Египет. Она должна увидеть отца! Это просто необходимо. Отец не только прислал ей письмо с приглашением приехать – он отправил полковника и миссис Уинтерз специально, чтобы они ее сопровождали. Лучшей возможности поехать в Египет у нее не будет. Если только удастся убедить кузена Хораса, тогда, несомненно, он поможет ей уговорить матушку. Элизабет решила схитрить.
Многие молодые девицы, с которыми общалась Элизабет, страдали от всего на свете – начинали с обмороков и кончали меланхолией, причем втайне наслаждались этим. У Элизабет же в отличие от них было отменное здоровье. Тем не менее…
Она прижала кружевной платочек к губам.
– Но насколько я знаю, зимой погода в Египте считается очень полезной для людей со слабым здоровьем.
– Зимние месяцы более благоприятны, чем периоды разлива Нила или ужасная летняя жара, – признал ее кузен.
Она опустила взгляд на свои пальцы.
– Я очень страдала этой зимой здесь, в Йоркшире.
Это не было откровенной ложью. Зима была действительно ужасной – с момента смерти ее сестры Аннелизы до новой надежды, которую принесла весна. Ее милая, нежная Анни угасла за две недели. Трудно было привыкнуть к мысли, что сестры больше нет.
Кузена Хораса явно смутило напоминание о кончине леди Аннелизы. Эта пятнадцатилетняя девочка, младший ребенок лорда и леди Стенхоуп, была настоящим ангелочком, белокурым голубоглазым ангелочком с нежным сердцем.
Кузен откашлялся.
– Зима была очень трудной для всей нашей семьи.
– Да. И погода была особенно холодной и влажной, правда? – Элизабет вздохнула. – По-моему, мне не вынести еще одной такой йоркширской зимы.
Ей была сделана некоторая уступка:
– Возможно, солнечная и сухая погода Египта была бы полезна для вашего здоровья, леди Элизабет.
Она снова вздохнула и посмотрела в окно, на сад и расположенный за ним парк.
– Наверняка была бы. Но матушка не разрешила мне ехать.
– Она… Возможно, леди Стенхоуп не учла всех обстоятельств, – осторожно заметил кузен Хорас. – Если мне представится удобный случай, я поговорю с ней об этом.
Лицо Элизабет осветилось улыбкой, которая совершенно ослепила ее родственника.
– Это было бы так мило с вашей стороны, кузен Хорас!
Он снова откашлялся.
– Ничуть, дорогая моя. Ничуть. Мы ведь должны заботиться о вашем здоровье.
– Конечно, кузен. Ведь жизнь коротка, правда? И надо стараться сделать ее как можно богаче.
Он в который раз прочистил горло, явно недоумевая, как можно отреагировать на философские размышления столь юного существа – и к тому же девушки. С облегчением заметив, что настало время чая, он встал, чтобы проводить Элизабет в салон.
Не прошло и трех дней, как мать дала свое согласие, – и начались приготовления к ее отъезду.
И вот теперь она смотрит на воды Нила! Элизабет хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что это не сон.
Ей надо запечатлеть в памяти необычайную красоту этого момента и места. Ей надо наслаждаться каждой минутой за двоих – за себя и за Анни. Ведь ее милая нежная сестренка никогда не совершит поездки в эту дальнюю страну – она уже ушла в последний путь, на небо.
Элизабет скинула с себя прохладные хлопчатые простыни, отдернула противомоскитную сетку и потянулась за пеньюаром, который лежал в ногах кровати.
Не было смысла продолжать попытки заснуть. Она так и не сомкнула глаз.
Не зажигая лампу, стоявшую на столике у кровати, она сунула ноги в атласные тапочки и крепко затянула на талии пояс пеньюара. После этого открыла дверь каюты и вышла на палубу.
Ночь была тихая. «Звезда Египта» встала на якорь до утра.
Облокотившись на фальшборт, Элизабет смотрела на противоположный берег Нила. Луна заливала все ярким светом – на фоне иссиня-черного неба ночное светило казалось сияющим шаром. Ей были видны пальмовые рощи у края воды, плодородные зеленые поля вдали, а дальше – скалы, за которыми начиналась пустыня.
Местность между полями и пустыней была усеяна темными лачугами, белоснежными виллами и развалинами древних храмов. На воде играли серебристые отблески лунного света. Ночной ветерок приносил с собой запахи лотоса и папируса, акации, тамаринда и эвкалипта.
Время от времени в реке шумно плескалась крупная рыба – или, может быть, это голодный крокодил пытался добыть себе ужин.
Элизабет почувствовала, как по спине пробежал холодок, – вокруг нее толпились тени прошлого. Хотя ей казалось, что над этими местами не властно время.
Интересно, сколько мужчин и женщин вот так, как она, с замиранием сердца смотрели на вечный пейзаж Египта? Что они при этом чувствовали? О чем думали?
Возможно, сама Клеопатра с борта царской ладьи смотрела на темно-синюю воду, повторяя слова древнего гимна:
«Приветствую тебя, о Нил! Выбившийся из-под земли, пришедший питать Египет. Кормилец, источник богатства, создатель всего благого!»
И позже, когда Элизабет покинет Египет, какая-то другая женщина будет глядеть на синие воды и думать о тех, кто бывал здесь раньше. Что она будет чувствовать? О чем вспомнит?
Прошлое, настоящее, будущее – для Нила, Реки жизни, они были неразрывны.
Элизабет вздрогнула и крепче обхватила себя руками. Подумать только: она чуть было не лишилась возможности поехать в Черную страну! Ей снова вспомнился разговор с кузеном прошлым летом – тогда все и решилось…
– Боюсь, что ваша головка полна фантазий, – выговаривал своей кузине Хорас Фитцхью. – Египет – место отвратительное. Там жара, пыль, мухи и москиты и самые примитивные и ужасные условия жизни. – Он содрогнулся, вспоминая. – Солнце просто беспощадное. Я был болен все то время, пока там находился.
– Но мне так хочется поехать в Египет! – произнесла Элизабет мечтательно. – Говорят, что небо в тех краях синее синего, песок сверкает, как алмазы, а солнечный свет яркий, как нигде в мире. Папа как-то сказал мне старую пословицу: «В Египте вы ближе к богам». – И она добавила: – Папа не приезжал в Англию уже три года. Я так по нему соскучилась!
Ее немолодой кузен неуклюже переминался с ноги на ногу.
– Конечно, то, что вы скучаете по отцу, вполне естественно. Но чтобы вы поехали так далеко, в эти пустынные, забытые Богом земли…
Она перебила его:
– Ландшафт там необычайно живописный, правда? И Нил, и пустыня, и удивительные пирамиды Гизы, и огромный храм Абу-Симбела…
Выражение лица Хораса Фитцхью чуть заметно изменилось.
– Да, конечно, это великолепное зрелище. Храмы Карнака. Сфинкс. Живописные дахабийе, плывущие вверх по Нилу. – Опомнившись, он поспешно добавил: – Но это неподходящие места для такой хрупкой молодой особы, как вы.
Элизабет почувствовала, что начинает терять терпение. Ей надо ехать в Египет. Она должна увидеть отца! Это просто необходимо. Отец не только прислал ей письмо с приглашением приехать – он отправил полковника и миссис Уинтерз специально, чтобы они ее сопровождали. Лучшей возможности поехать в Египет у нее не будет. Если только удастся убедить кузена Хораса, тогда, несомненно, он поможет ей уговорить матушку. Элизабет решила схитрить.
Многие молодые девицы, с которыми общалась Элизабет, страдали от всего на свете – начинали с обмороков и кончали меланхолией, причем втайне наслаждались этим. У Элизабет же в отличие от них было отменное здоровье. Тем не менее…
Она прижала кружевной платочек к губам.
– Но насколько я знаю, зимой погода в Египте считается очень полезной для людей со слабым здоровьем.
– Зимние месяцы более благоприятны, чем периоды разлива Нила или ужасная летняя жара, – признал ее кузен.
Она опустила взгляд на свои пальцы.
– Я очень страдала этой зимой здесь, в Йоркшире.
Это не было откровенной ложью. Зима была действительно ужасной – с момента смерти ее сестры Аннелизы до новой надежды, которую принесла весна. Ее милая, нежная Анни угасла за две недели. Трудно было привыкнуть к мысли, что сестры больше нет.
Кузена Хораса явно смутило напоминание о кончине леди Аннелизы. Эта пятнадцатилетняя девочка, младший ребенок лорда и леди Стенхоуп, была настоящим ангелочком, белокурым голубоглазым ангелочком с нежным сердцем.
Кузен откашлялся.
– Зима была очень трудной для всей нашей семьи.
– Да. И погода была особенно холодной и влажной, правда? – Элизабет вздохнула. – По-моему, мне не вынести еще одной такой йоркширской зимы.
Ей была сделана некоторая уступка:
– Возможно, солнечная и сухая погода Египта была бы полезна для вашего здоровья, леди Элизабет.
Она снова вздохнула и посмотрела в окно, на сад и расположенный за ним парк.
– Наверняка была бы. Но матушка не разрешила мне ехать.
– Она… Возможно, леди Стенхоуп не учла всех обстоятельств, – осторожно заметил кузен Хорас. – Если мне представится удобный случай, я поговорю с ней об этом.
Лицо Элизабет осветилось улыбкой, которая совершенно ослепила ее родственника.
– Это было бы так мило с вашей стороны, кузен Хорас!
Он снова откашлялся.
– Ничуть, дорогая моя. Ничуть. Мы ведь должны заботиться о вашем здоровье.
– Конечно, кузен. Ведь жизнь коротка, правда? И надо стараться сделать ее как можно богаче.
Он в который раз прочистил горло, явно недоумевая, как можно отреагировать на философские размышления столь юного существа – и к тому же девушки. С облегчением заметив, что настало время чая, он встал, чтобы проводить Элизабет в салон.
Не прошло и трех дней, как мать дала свое согласие, – и начались приготовления к ее отъезду.
И вот теперь она смотрит на воды Нила! Элизабет хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что это не сон.
Ей надо запечатлеть в памяти необычайную красоту этого момента и места. Ей надо наслаждаться каждой минутой за двоих – за себя и за Анни. Ведь ее милая нежная сестренка никогда не совершит поездки в эту дальнюю страну – она уже ушла в последний путь, на небо.